Лонг-лист 5-го Номерного конкурса Клуба Слава Фонд

1 Женщина на флоте
Феликс Цыганенко
В старые времена была примета: женщина на корабле  - к несчастью…  Но упаси Бог, чтобы так считали моряки Мурманского арктического и рыбопромысловых флотов! Да, у нас полярная ночь и холодное северное сияние, но женщина на судне –  это тепло и свет! Одним своим видом она скрашивала монотонное дальнее плавание. А сколько у морячек обязанностей, несмотря на шторм, качку и прыгающую на камбузе посуду?! Накормив экипаж, они спешили стирать и гладить постельное бельё, убирать бытовые помещения и каюты комсостава. Особенно доставалось в Арктике и Антарктике, когда во время круглосуточной выгрузки,  им приходилось накрывать столы  каждые 4 часа! Порой, мы просто поражались выдержке и трудолюбию наших девушек.

Не такой уж большой секрет, что в море женщины шли, в основном, из-за неурядиц на берегу и неустроенной личной жизни. Однако исключая девушек, искавших романтику и приключения на морских просторах! Так было в  советские времена, до известных реформ начала 90-х годов… 

Однажды, на рудовоз «Ургенч» пожаловали молоденькие и симпатичные девчонки из города Николаева, едва закончившие среднюю школу.  По правде говоря, они  -  как светлый луч в полярной ночи грубоватого мужского коллектива. Надо признать, что в длительных рейсах моряки привыкали к женщинам, словно к товарищам по нелёгкой морской службе. Но будем справедливы:  в экипаже, как и в любом другом коллективе - люди разные и всякое случалось.  Некоторые «остроумные» мужчины рассуждали, как у Ремарка в его «Трёх товарищах»: «...это не женщины, а наши старые боевые подруги»…

Повар арктического судна, коренная мурманчанка Мария Ивановна, вкусно и разнообразно готовила, а по воскресным дням баловала моряков своими фирменными мясными блюдами. Экипаж уважал и ценил повариху за её мастерство и любовь к профессии. Да и Мария Ивановна -  женщина видная, всё при ней, однако со сложной судьбой и… не замужем. Со временем, на судне стали замечать, что кудесница камбуза обращала особое внимание на начальника радиостанции. Тут ведь ничего не скроешь, как бы этого не хотелось! Оно и понятно, Олег Гайдук – один из немногих командиров, не обременённый семейными узами.

Бывалый моряк был родом из посёлка имени красного командира Григория Ивановича Котовского, что под Одессой. По окончании  ЛВИМУ, одного из самых престижных учебных заведений гражданского флота, носящего имя вице-адмирала Степана Осиповича Макарова, Олег изъявил желание работать в Мурманском морском пароходстве. Гайдук - моряк доброжелательный и товарищ надёжный, пользовался заслуженным авторитетом в экипаже. Он имел первый разряд по шахматам и орден «Трудового Красного Знамени».  Правительственная награда в гражданском флоте – явление редчайшее, тем более, заслуженная! Но вот беда: прошло несколько лет, как Олег развёлся в Мурманске с любимой жёнушкой, переживал и стал неумеренно «принимать на грудь».  По этой уважительной причине у него портился характер, зачастую моряк имел плохое настроение и… неухоженный внешний вид.

Мария Ивановна, добрая душа, рискнула взять шефство над орденоносцем. А там, чем чёрт не шутит? Два одиноких человека, может, что-нибудь и сладится. Проявляя заботу, морячка подкармливала Олега, готовя ему что-нибудь вкусненькое на камбузе, стирала и гладила рубашки. А вечерами выводила моряка на кормовую палубу, чтобы подышать морским озоном и полюбоваться на яркие звёзды в Атлантике. Радоваться бы жизни Олегу! Однако чрезмерная опека поварихи чуть не сыграла роковую роль в их отношениях.
      
Это произошло в заполярном порту Дудинка, что на Енисее. Не сложилось у Олега Александровича с культурой пития в местном ресторане с чукотским названием - «Элден». На другой день начальник радиостанции сильно болел и страдал, ему срочно требовалось «лекарство». Мария Ивановна, переживая за друга сердечного, предложила запечённую в духовке курочку с жареной картошкой. Но измученный с утра нарзаном, холостяк решительно отказался. Вручив поварихе помятые ассигнации, он велел, не мешкая, прогуляться в город, если можно так назвать, затерянную в таймырской тундре - Дудинку.

По пути в винно-водочный отдел гастронома сердобольная повариха вспомнила старые, засаленные брюки одинокого и неухоженного моряка. Потому решительно сменила курс и зарулила в…  универмаг. В отделе мужской одежды она добавила  своих денег и  купила Олегу шикарные импортные брюки.  О, женщины! Мария полагала, что Гайдук обрадуется обновке и нежно расцелует подругу. Как жестоко она ошибалась! Постучав в каюту страждущего моряка, повариха радостно вручила ему свёрток с презентом. Развернув его дрожащими руками, Олег изменился в лице, его исказила ужасная гримаса, радиста затрясло от негодования.
- Женщина! Чтоб я так был здоров! О чём я тебя просил, несчастная?! – взорвался Гайдук.
Не в силах вынести такого издевательства над организмом, да ещё от верной и ласковой подруги, Олег потерял контроль над собой. В бешенстве он вытолкал опешившую женщину за дверь, а вслед полетели моднейшие брюки «Made in Germany».

В Мурманск возвращались, избегая общения. Но, слава Богу, повариха поняла свою «оплошность». Да и Гайдук вскоре  остепенился, дрогнуло утомлённое сердечко от доброты и нежности Марии Ивановны. Случай с покупкой брюк вместо "лекарства" они посчитали, как нелепое недоразумение в зарождающихся серьёзных отношениях одиноких людей. И предстоящий летний отпуск договорились провести вместе, в домике матушки Олега под Одессой. Гайдук обещал морячке массу удовольствий, на что Мария Ивановна, потупив взор, скромно заметила:
- Для меня, как жительницы Заполярья, главное – это ласковое солнышко,   тёплое море и немножко…  чуткости и внимания Олега Александровича!
2 Я люблю
Шарай Денис
Я люблю…
Все глубины души моей,
как бездонные родниковые колодцы,
наполнены  до краёв любовью…

Любовь  моя  необъятна и мятежна,
как бушующий бескрайний океан…
Любовь моя неудержима,
как стремительная горная лавина…
Любовь моя чиста и горька,
как невыплаканная слеза  матери…
Любовь моя  беспощадна,
как огонь, раздуваемый  стремительным ураганом…

Эта любовь затаилась печалью
в черной немоте зрачков моих глаз,
рассеялась по  хрупким капиллярам
моих гуттаперчевых вен,
поселилась в каждой, ничтожно-малой молекуле
моего молодого тела,
засверкала радужным ореолом
 над моей
бесшабашной головой…

Эта любовь истерзала
пленённую душу,
смертельно  изранила
моё трепещущее сердце…

И раненое сердце
тревожно бьётся,
болит и стонет,
пытаясь вырваться из груди,-
показать всему подлунному миру,

как я люблю…
3 Сибирские нескладушки - Лабаз
Анатолий Жилкин
   Валерка чертыхался от досады - он представлял, как косолапый катается по мягкому моху, задрав лапы к небу, и похохатывает, подсматривая за ним из надёжного укрытия. Парень вертел головой во все стороны и никак не мог «зацепиться» глазом за какую-нибудь маломальскую подсказку, за «вещдок», так сказать, который вывел бы его на разгадку досадного конфуза.
Это мягко сказано - «Издевается над нами зверюга. Нашёл лазейку змей подколодный. Надо отваживать, иначе не отстанет».
Валера был в больших претензиях к медведю, потому как тот намедни изловчился и утянул самое дорогое из припасов. Мишка стащил любимую сгущёнку. И какую сгущёнку: 10 банок «Филимоновской» и 15 «Назаровской». Оставил раскуроченный горбовик, нетронутую тушёнку в количестве 11-ти штук и расплющенные банки из под сгущёнки.
Валера сидел на лабазе и соображал вслух:
 - Ну и как косолапый умудрился сюда залезть? Это ж крепость неприступная, дядя Витя. Угораздило ж  его самого себя превозмочь?
Парень грозил пудовым кулаком в сторону тёмной сопки и приговаривал:
 - Ну ты и стервец, Потапыч. А ещё соседом называешься! В дверь по ночам ломишься, гостей пужаешь, шкодишь почём зря. Ни стыда у тебя, ни совести. Я ведь без сгущёнки не жилец, если тебе легче от этого. Слопал бы тушёнку, так нет – мою любимую сгущёночку оприходовал. Всё – я тебя после этого знать не знаю. А медведь, и впрямь, ни одной банки с тушёнкой не тронул.
 - Как он их различат? По весу что ли? Или читать обучился? Газетки-то, нет-нет, да попадутся в тайге. Кто под кустом забудет, а кто и нарочно выбросит. Вроде, от веса лишнего избавился. А медведь, он  отродясь любопытный, да и по рангу ему положено грамотку знать. Хозяин всё ж таки – статус, так сказать, обязывает.
«И чо только в голову не залезет с досады»? – удивлялся Валерка на свои мысли. «То ли я сам так рассуждаю, то ли это медведь мне свои идеи под кепку  подбрасоват? Вот ведь хитрован … И чо тут скажешь? Заставлят уважать себя за таку смекалку.
Слабость у него видите ли к сладенькому … А я-то при чём тут? Мне тоже обидно с «бородой» остаться. Это ж кому сказать - какой раз обул нас на босу ногу…
   А медведь разговелся на сыто брюхо, втихаря подтрунивает над мужичками и над собой:  «Не просто мне живётся … Ох, не просто при такой-то тяге к сладкому…  Башку свою добровольно пчёлам отдаю на съеденье, лишь бы медком разжиться. Полакомиться вдоволь, а там будь, что будет. Не совладать мне с собой – ох, не совладать на этой почве. Надеюсь, поймёте меня и вы, люди добрые. Поймете и ... простите. Соседи всё ж таки. Чай не первый год друг от дружки бегаем. А по большому счёту привыкли – и вы ко мне, да и я без вас затоскую. Вместе-то веселей  в северных широтах. К другим-то уж не привыкну. Сроднились мы с вами – крепко сроднились.  Своими стали за столько-то лет взаимных уступок и обоюдного уважения. Почитай, с малых лет от беды вас стерегу. С понятием оказались: - и вы с понятием, и я, Слава Богу, с понятием.
Всегда рад помочь дорогим соседушкам. Чем могу …» - ухмылялся Мишка, с удовольствием облизывая «Филимоновскую» сгущёнку с волосатой лапищи. «Или это «Назаровская»? Точно «Назаровская». Она погуще будет «Филимоновской», да и на этикетке написано, вон … – «Филимоновская» …».
Медведь поглаживал «весёлое» брюхо и с лёгкой грустью припоминал былые времена: «Виктор-то и сам в молодые годы любил почудить. У меня поначалу голова кругом шла от его придумок. Потом сообразил – не со зла куролесит соседушка. Это у него от натуры беспокойной и нрава весёлого «каблуки дымятся». Экология, опять же. Чистая она у нас, экология-то! Много кислороду, и природа живая. Сохранили тайгу кое-как. Слава Богу!
Насмотрелся я на его представления. Бывало, уши огнём полыхали от нервов. В реку их кунал, чтоб не пыхнули, как лист прошлогодний берёзовый. Таки номера откалывал! Умом чуть не тронулся пока попривык к его повадкам … (привычкам ли, если на человечий манер выражаться). Чудил Витёк в юности, да и в крепкие годы давал жару. Глаз, да глаз за ним … Еле поспевал приглядеть. Он, поди, думает – сны ему снились с моим участием? Ну и пущай себе думает. Что было, то было … мало ли. Так уж повелось промеж нас - удивляем друг дружку по очереди. Сегодня я  веселюсь. Другой раз поглядим - кто кого опередит, да что отчебучит. Так и живём - бок о бок столь годов. Деды жили в мире, родители, да и детки уж подросли. Чего нам делить? Север большой! Места всем хватит, если чужих не пустим. Наши-то с понятием. И Виктор, и племяш его, Валерка,  хорошие люди, не злопамятные, отходчивые. С юмором и выдумщики те ещё. Завтра с оглядкой буду ходить. Чо-нибудь удумают, чтоб повеселить себя и мне накостылять понарошку.
Хорошо! Я тоже без злобы переживу ихнюю радость. Так и живём - без задних мыслей. Спокойно живём, надёжно. Когда в согласии, чего не жить-то?  Без стрессов бы ещё научиться. Так нет же – сгущёнка эта меня с панталыку сбила. Пропади она пропадом. Ну да ладно - будет, что вспомнить» … Рассуждал косолапый, икая и поглаживая урчащее брюхо. Он никак не мог угомониться и продолжал мысленно потешаться над Валеркой: «Ни чо, потерпишь. Нет, чтобы самому догадаться … Давно бы поделился своей «Филимоновской» и этой … как её? Ага - «Назаровская»! Тут же  написано … А то – «по весу что ли, или читать научился?» … А ты, как думал?  Конечно, знаем грамотку, да и соображаем не хуже вашего. Поживи ка рядом с вами – и ни тому обучишься …
Вы вот, догадайтесь - как я к вашему лабазу дорожку протоптал? Потеха с вами, соседи дорогие.
По всему видать - сообразят в этот раз. Обозлил я молодого. Ох, и рассердился он. Такой же сладкоежка, как и я – Валерка-то».    
   А лабаз - это простое и надёжное сооружение, как всё, что когда-то изобрели наши мудрые предки. Его главная цель-задача – уберечь припасы от любых посягательств со стороны ушлых соседей. Тут веками друг к дружке приспосабливались. Люди к зверю, зверь к человеку. К местному-то населению, тот же медведь, с уважением относится. Он видит -  не прячет человек свои припасы по норам, не запирает на семь замков. Вот они – над головой. Метра на три подпрыгни выше ушей, и они твои. Но на то он и лабаз, чтобы Мишка уважал.
А делов то … Всякий таёжник смастерит настил в виде палубы промеж трёх-четырёх сосёнок. Его только повыше надо задрать, да закрепить понадёжней. Ну, и сосёнки лучше подобрать потолще. Каркас собирают из крепких жердин. На него другие стелют (помельче), с вылетом поболе метра.
   Мишка по стволу вверх легко карабкается, а тут на тебе – башкой в жерди и упрётся. Передними лапами тянется, тянется, чтобы за край настила ухватиться. И каждый раз срывается на землю досадным кряком ...
Жерди заострены к низу, когти скользят. За них и одной-то лапой не ухватиться, а двумя и подавно. Со стороны посмотреть на мишкины старания - умора, да и только. Тут главное - мелочей не пропустить. Зверь (а это чаще медведь) обязательно найдёт слабину и всё  - … останешься без сладенького, как в этот раз.
   А Валера продолжал ломать голову: «Как он добрался до горбовика со сгущёнкой?  Или стоял тот у края? Третий раз за месяц чистит лабаз. Издевается однозначно, дураками нас выставил на всю округу. Ну, нет – я тебе устрою грустный финиш. В этот раз не сомневайся, сосед наш дорогой. Отольются тебе наши слёзы. Ох, отольются».
Валера понемногу успокоился и даже повеселел от знакомого чувства. Азарт!
 «Косолапый от безнаказанности бдительность притупил. Внаглую прёт. Нам всё не с руки было. Дел накопилась по горло. Дела переделали – настал твой черёд, засранец плешивый» - хохотнул парень на сопку.
   Сапёр и разведчик – он готовился к ответному ходу. Внимательно осматривался, изучал подходы, и уже что-то заприметил подозрительное …
   Дядя Витя тоже расходился ни на шутку. Заело самолюбие у бывалого охотника:   - Утёр нам Мишка сопли лопатой. Эх ты, растуды твою туды, обнаглел басурман немытый. Ну, гляди мне - попадёсся под горячу руку, закатаю я тебе промеж ушей кругляк свинцовый. Ох, доведёшь ты меня до греха». А сам покрикивал на парня:
 - Ты сюда слухай, Валерка. Опеть ведь кобенисся. Или запамятовал, как в прошлом годе дверь на зимовье шиверни на выверни примостырил, а ночью с Мишкой боролся по разные стороны баррикад? Он к тебе на чай просился, а ты чой-то не захотел сахарком поделиться. Руки-то он из тебя до полу повыдёргивал. Еле на место потом приладили. Забыл, чо ли?.
Валерку аж передёрнуло от воспоминаний:
  - Да помню я, помню, дядя Витя. Мне тот год за три зачтётся, а то и за все пять. Будь она неладна, дверь эта … 
А дядя Витя настаивал на своём:
 - Выноси край лабаза подале, тебе говорю, и жерди пущи к низу стеши. Чтоб зацепа для когтей не оставить. Пущай карячется под облаками, а потом летат оттель белым лебедем, пока бока не изжулькат. О пеньки рёбрами зыкать и ему, поди, не с руки.
Шумел дядя Витя, тыча ухватистым прокуренным пальцем на настил:
 - Вот стока пригороди, слышь ты? - рубил он ребром ладони в изгиб локтя.
Валерка прыснул в усы:
 - Знатный размерчик. Понял я, понял … Не надо мне сто раз повторять, дядя.
   К медведю на воле отношение иное, нежели в цирке или в зверинце каком. Медведь совсем уж не стандартного поведения зверь. Не зря его хозяином тайги окрестили. Тут для него законов писать некому, он сам себе закон. Лишнего не возьмёт, но и территорию свою стережёт зорко. Наказывает редко, да и то, - если непонятливый какой, настырный, или совсем тупой … под грозну лапу попадётся.
Народ местный его привычки давно выучил, поэтому проблем промеж своих почти не бывает. Медведь своих за своих и принимает.
   Валера приподнялся на лабазе и распрямился во весь рост. А росту парень был богатырского. Ни много ни мало, - под два метра. И если нарядить его, к примеру, в медвежью шкуру, то от Мишки сходу и не отличишь. Да и силушки ему за пятерых отмерили, а то и за всех шестерых. Кто её подсчитывал – его силушку? Хотя, нет вру - в прошлом годе попытались подсчитать. Но это отдедьная история.
Парень внимательно присматривался к кустам вокруг лабаза. Сантиметр за сантиметром изучал местность, потом обратил внимание на сам лабаз, и сразу бросилось в глаза подозрительное:
 - А это ещё, что за новости такие? – воскликнул парень.
И правда, между жердями застряли обломанные ветки берёзы с пожухлыми  листочками. «Откуда они тут взялись»?
 - Ты, дядя, наверху веником берёзовым не шурудил случаем?
Дядя Витя глаза выпучил:
 - Ты кого городишь, племяш? Какой веник? Нет, конечно. Делать мне больше нечего, как с веником по деревьям скакать.
     Лабаз от зимовья метрах в тридцати схоронился: – между рекой и сопкой. От реки не видать. Тут кусты черёмухи стеной стоят. А от сопки и подавно – некому любоваться.
Это охотники так рассуждали, когда продукты целёхонькие были. Сегодня другое дело.
Валера внимательно осмотрел сопку, что напротив, и обратил внимание на неприметный выступ. Он, вроде, балкона, террасы ли из склона выперал. На балконе том три берёзки примостились. Крайняя справа – толстовата будет, средняя - в самый раз, которая слева – совсем жиденькая.
 - Дядя Витя, если всё так, как я подозреваю, то Мишка наш просто профессор! Клянусь, я из трёх банок сгущёнки, одну ему буду выделять в знак признания его высокого культурного уровня.
 - Ты это о чём, племяш? – поинтересовался дядя, а сам быстрёхонько перебирал варианты:
 - Не может быть … - прошептал он.
 - А ты сам попробуй пигнуть среднее деревце в мою сторону.
Дядя Витя только крякнул:
  - Да неуж-то додумался до такого поганец хитрожо …?
Ворча всякую всячину, охотник добрался по склону до берёзок. Он только руками  развёл:  «Ооо …ёоо …».
На бересте виднелись следы от когтей, а мох вокруг был притоптан и разворочен.
 - Старался видать, упирался тут на славу - усмехнулся дядя Витя.
Он поднатужился и потянул ствол берёзки на себя, но деревце не поддалось. Тогда  внимательно осмотрел: ветки, ствол, кору …
 - А он ведь хитрован тот ещё. Допёр, что надо ближе к верху ухватиться. Глянь сюда. Когти-то почти на серёдке оставил. Тут она ему и поддалась. И как угадал-то, как раз, в край выступа задними лапами упёрся. Ну, и давай шурудить по нашему лабазу берёзовым веничком, как ты говоришь. Горбовик-то одним махом смёл, а мешок с мелочёвкой за сучок зацепился. Во чертяга ушлый … Уважаю!
 - Чо делать-то будем? Может берёзу спилим? – спросил Валера.
 - Нееее…, мы ему тем же макаром нервы испортим. Мешок и горбовик к жердям накрепко примотаем. Пусть и он покопытит. Если прикормить, как ты мечташь, обнаглет однозначно. Придётся «чо»? Правильно – в конфликт вступать. А так – может покряхтит, да попустится. Уйдёт своей дорогой по добру по здорову. Вот тебе и зверь! Человек бы умней не придумал.
     А косолапый послушал, послушал и … ушёл. Да и как не уйти, когда весь разговор, слово в слово …  Хохотнул, потянулся с удовольствием и ушёл. Недалече, правда. Тут его земля. Ему и решать: куда идти, а где остановиться.
Подумал только про себя: «А ходить с оглядкой буду. Накостылять не накостыляют, зато пакость какую сочинить – это они мастера … Факт! За ними не заржавеет. Особенно старший! Ухо надо востро держать. Валерку только жалко – ишь, как убивается без сгущёнки. Ладно, так и быть - выручу».
Медведь, не спеша, спустился к речке. Мучила жажда. «Видать переел сладкого. Пить охота – мочи нет».
     Утром дядя Витя распихал Валеру ещё до рассвета:
 - Вставай, племяш, - получи посылочку.
Когда Валера вышел из зимовья, он увидел дядю с двумя банками сгущёнки в руках. Тот ржал, как жеребец, и приговаривал, икая:
 - Этто тебе передачка от косссолапого! Одна банка «Филимоновской» и одна … оххо-хо-хо … – «Назаровской». Он их чуток поцарапал. Видать, когда читал, то когтём водил по буквам. Ну, примерно, как мы с тобой в своё время.
Охо … хо …хо …хо … - хохотали вместе и от души: - дядя Витя и Валерка. А из кустов черёмухи им вторил густым басом, и тоже хохотал, их весёлый сосед-Потапыч.
Хорошо, когда с понятием. И зверь с понятием, и человек, тоже с понятием.
 - Ты слышишь кого, дядя Витя?
 - Да, слышу я, слышу … Мы почитай лет двадцать друг дружку слушаем. Хороший сосед,  добрый, но больно шкодливый. Весь в нас с тобой. И снова:
«Охо …хо …хо» …  И в ответ: «Хо...хо...охо..хо» … - из кустов черёмухи … басом
4 Шурка
Елена Малова
                     
   В избе  приторно-сладко  пахло пареной тыквой и ржаным караваем. Почти вся семья молча ужинала, лишь изредка был слышен глухой стук деревянных ложек. По середине стола важно стоял чугун с оранжево-красной тыквой, над ним поднимался ароматный, седовато-прозрачный дымок и медленно растворялся над головами едоков.
  - Шурка! Слазь с печи, поди вечерять, -  позвал дед внука.
Но  никто не собирался идти к столу.  Из-за печки доносилось тихое сопение, да пыхтение.
  - Слышь, щас всю кашу без тобя сыдим, - подмигнув домочадцам, пошутил дед.
  - Не хочу, - шмыгнув носом, обиженно буркнул внук из-за печи.
  - Дэк, о-хо-хо...  на тамошней неделе глядел энту ленту, кажись,- громко откашлявшись, напомнил старик. И в очередной раз зачерпнул золотисто-рыжую кашу.
  - То было на тамошней неделе, а то щас, - настаивал на своём упрямый внук с печи.
   Расстроенный мальчик горевал в одиночестве, глотая слюньки. Конечно, он был очень голоден.  Громкое урчание в  маленьком животике напоминало о том, что  не плохо бы поесть.  Но ещё больше хотелось в кино! И не беда, что ленту  крутят в шестой или седьмой раз подряд, зато вся деревенская ребятня выучила фильм наизусть, в том числе и Шурка. Ох, какой герой, этот бравый Чапаев!
  Все дети в деревне играли в Чапая. Вместе с деревенскими мальчишками босой Шурка скакал на  боевом коне, ловко размахивая маленькой сабелькой! А коня и саблю ему смастерил  дед Яков. Он всем мальчишкам настрогал деревянных игрушек, но первому, конечно же, Шурке. Это случилось после того, как однажды любимый внучок запыхавшись прибежал из клуба и  так восторженно  делился впечатлениями о доблестных подвигах Чапаева, что старик невольно заслушался.  А потом  Шурка зарыдал. Успокоившись, он  поведал о том, Чапаев погиб. Хотя печальная история о Чапаеве давным-давно была известна деду, ему пришлось горевать вместе с внуком.
  А утром мальчик получил подарки, о каких и мечтать не смел!
  - Как у самого Чапая, - сказал дед, протягивая внуку новенькие саблю и лошадку.
 А мальчик был очень рад! Потом мастеровому деду пришлось «вооружить» всю деревенскую ребятню.
  -Детям играться надобно,  пущай играют- оправдывался старый Яков, вырезая очередную сабельку.
  Еще третьего дня Шурка мечтал хоть одним глазком глянуть на  легендарного героя. Сколько слёз Шурка проливал, когда погибал Чапаев! «Нет, не спущусь с печи. Лучше не буду вечерять, раз не дают пятак на кино. Ничего, не помру с голоду, уже не маленький» - думал он обиженно.
  Но чья-то заботливая рука ласково погладила светло-русые волосы мальчика, и будто невзначай положила на подушку заветный пятачок. А рядом с пятачком оказалась  и краюха ржаного хлеба! Не заметил бы Шурка монетку, если бы не хлебный аромат. Спрятав  денежку за щекой и схватив хлеб, Шурка выскочил из избы. Все домочадцы только ахнули. Никто не понял, что произошло. Лишь невысокая, худощавая женщина улыбнулась добрыми ореховыми  глазами.
  «Только бы успеть к началу» - надеялся ребёнок, торопясь в клуб. По дороге он ловко перепрыгивал через мирно гуляющих кур, разгонял небольшие стаи гусей. Кто-то пытался его окликнуть, но Шурка махнул рукой и не останавливаясь, побежал дальше.
  Но не успел. Журнал уже закончился и фильм давно шёл. Подойдя  к завклубом Тихону, мальчик вынул изо рта  пятачок (краюха была спрятана за пазухой), а потом молча протянул денежку.
  - Опоздал, малой! Но ничего, ступай в зал, ша сызнова кино крутану. А деньгу оставь  при себе. Купи чаго-нибудь, али мамке отдай, - добродушно улыбнувшись, отказался от оплаты Тихон.
  - Не, даром нельзя, — твердо заверил маленький зритель.
  -  Ты, дед Тихон не крути сызнова, я кино помню, - смущенно попросил мальчик, переступая с ноги на ногу.
  - Не-е, для тобе, малец, сделаю вмиг, - настаивал на своём Тихон. А потом громко объявил зрителям: - Пришёл почётный зритель, начну кино сызнова!
  Ох, что тут началось! Возмущались все зрители, даже кричали что-то неприличное, недовольно размахивая руками!
  Но Тихон рявкнул: - Цыц, я тута начальник! А то кина не будет, всех домой распущу!
  Вмиг стало тихо. Конечно,на деревне поход в кино —  единственное развлечение! И никто не хотел, чтобы отменили показ фильма из-за ребёнка. Народ быстро утихомирился. Все уселись по своим местам, и «начальник кинозала»  принялся неторопливо перематывать ленту назад, одновременно смакуя во рту трубку. Закончив перемотку ленты, сильно хромая, Тихон доковылял до выключателя. Только когда в зале стало по-прежнему темно,  все зрители начали с самого начала смотреть фильм. Шурка тоже смотрел кино, но в его детской голове крутилась мысль: «И почто я стал почётным зрителем?».
Да, в этот раз Шурке было совсем не до Чапаева, он размышлял о другом. Шурка никогда не опаздывать в кино, это случилось впервые. Мальчик обычно прибегал в клуб заранее, вертелся вокруг добродушного Тихона, старался ему подсобить. Однажды Шурка подмёл полы в клубе, в другой раз сбегал в сельмаг за комовым сахаром. А сейчас он дивился тому, что дед Тихон только ради него, маленького Шурки...
  Еле-еле дождавшись окончания фильма, в этот раз Шурка не торопился домой.  Мальчик неподвижно сидел в зрительном зале  на своём месте  в первом ряду.  Он ждал Тихона.
  Когда все зрители разошлись по домам, обсуждая героические подвиги Чапаева, Тихон заметил «почётного зрителя».
  - Шурка, ступай до дому, мамка заждалась! - скомандовал завклубом.
  - Дед Тихон, а почто я — почётный зритель? - настороженно спросил мальчик.
  - Так это из уважения, малец, из уважения, - усмехнувшись, пояснил Тихон.
  - Я ж малой совсем, мне тока семь лет - подивился мальчик.
  - Я твоего батьку уважаю, и тобя уважаю. Значит так вот оно буде. Обязан я твоему батьке всей своей жизнью, - заметил Тихон, садясь возле Шурки.
  - Тобя не было и в помине, тогда война была, будь она не ладная! - начал Тихон.
  - Как в кино про Чапая? - поинтересовался мальчик.
  - Нее, с фашистами мы ещё воевали, страшная энта война была. Стоко людей полегло, аж жуть. Тогда деревня враз и опустела, всех мужиков на фронт забрали. Остались одни бабы и детишки малые. А вернулось нас пятеро всего. Твой отец перед войной чуть не погиб, трактор на него наехал. Тракторист-дуралей пьяным за руль сел. Думали, Богу душу отдал твой батька. Но повезло, выжил, тока покалечился шибко. Батьке твоёму ногу дохтора собрали. По энтой самой причине его на фронт не взяли. Так он и хромал. Твой отец в большом городу при госпитале служил. А я в то время воевал на Белорусском. Эх, да вот беда, ранило меня. В энтом госпитале  я оказался, где твой батька роботал. Ты меня  малец, понимаешь?
  Шурка понимающе кивнул головой, не проронив ни слова.
  -Да, смышлёный парень, ты Лёксандр, молодец! Так вот, ошибка случилась у медиков. Они меня приняли за умершего и отправили коронить. Твой батька как раз коронил умерших бойцов.  А меня увидал, и враз узнал. Заплакал, решил проститься с земляком. Пригляделся, а я  живёхонький, только без сознания. Чудо случилось-то какое! Твой батька меня укутал своей шинелью, в сапоги обул. И обратно в госпиталь привез. Моим письмецо написал, мол так  и так, жив ваш Тихон. А жена моя уже успела похоронку получить, оплакивала меня. Вот так я сызнова народился. Мне моя мамка давным-давно сказывала, что я в рубашке народился, счастливым буду. Права была покойная мать. Я и взаправду счастливый, вон скока лет живу. Работаю, государству полезен ашо. Кино кручу-верчу, народ просвещаю. А твоему батьке до конца жизни благодарен.  И тобе, значит, как сыну его. Батька твой - настоящий мужик, ты должон гордиться им. Где он, в МТСе (машинно-тракторной станции)?
  - Да, в МТСе, в субботу приедет на лисапеде. И меня покатает по деревне, два круга обещал! - радостно объявил Шурка.
  - Это хорошо! Сказывай батьке своёму, что Тихон ему благодарственный привет шлёт. А топерь домой поспешай, сумерки вона. Враз стемнеет, - напомнил Тихон мальчику о возвращении домой.
 - Вот, на дорожку возьми-ка мятных жомков, эх и  вкусные! - и протянул кулёк пряников.
  - Спасибо, дед Тихон! - обрадовался Шурка такому гостинцу.
  - Прибегай топерьша через неделю, будет «Аленькый цвяточек»! Ох и интересная сказка, - вдогонку кричал Тихон.
  А  мальчик уже скрылся за поворотом, бережно держа в руках мятные пряники.
  Возле дома его ждала встревоженная мать.
  - Все с кино прошли, - начала она журить сына.
  - Мама, дед Тихон дал. Завтра Марусю и Татьянку угостим пряниками. Понюхай, как чудно пахнут! Я ни одного пряника не съел, все принёс домой, - не мог отдышаться мальчик, радостно протягивая кулёк.
  - А хлеб-то съел? - заботливо поинтересовалась мать.
 Тут Шурка вспомнил, что краюху спрятал за пазухой. Он молча вытащил хлеб.
  - Ступай в избу. Я корову подоила, напою молоком и спать ложись, - строго велела мать.
  - Шурка, ой совсем запамятовала. Когда ты в кино бегал, приходила учительница. Завтра с утра мы с тобой сходим в школу. Утром никуда не убегай. Понял?!
Тут Шурка вспомнил, что эта самая учительница окрикнула его по дороге в клуб.
  - Ладно, сходим в школу, - недовольно согласился Шурка. Он понял, что с утра пораньше его будут мыть долго-долго, стричь волосы и ногти. А потом заставят надеть новые штаны с рубахой, обуть черные кожаные ботинки.
  «Эх, неинтересный завтра день будет» - решил Шурка и побрёл следом за матерью в избу.
5 Бендер из политеха
Вячеслав Вишенин
                                        В Армии служил со мной в одной роте парень с Украины – Володя Фарафонов. Родом из Харькова. По паспорту он был русский, но себя считал украинцем. Свободно разговаривал на двух языках. По сроку службы Володя был старше на один призыв – полгода, а по возрасту – на 3 года. Как он сам рассказывал, его призвали в армию после 4-го курса политехнического  института. Для нас это было странно, так как с последнего, 5-го курса,  в Армию не забирали. Давали, как правило, закончить институт. По странному стечению обстоятельств Володя,  в свои 21 год,  не был комсомольцем. Это было еще более удивительно, так как парень он был умный, толковый, хваткий и очень энергичный.   Помню, в школе у нас принимали в комсомол, как только человек достигал 14-летнего возраста.  Троечникам и хулиганам давали время исправиться, но потом тоже принимали в ряды ВЛКСМ. Только самым отъявленным головорезам и неисправимым тупицам могли отказать.

                                        Но Фарафонов не был ни тем, ни другим. Наоборот, это был отличный парень, замечательный командир. После сержантской школы Володя сначала командовал отделением. Командовал так здорово, что вскоре его повысили в звании, а потом и в должности, назначив заместителем командира взвода. И вот этот парень – отличник Советской Армии, хороший товарищ, смекалистый командир – почему–то до сих пор не был в рядах ВЛКСМ. На все вопросы Володя отшучивался, что, мол, как-то так  сложилась жизнь. Я подозревал, что Вовка что-то скрывает, но узнать, что именно,  не было никакой возможности. Только на 2-ом году службы мне удалось узнать Вовкину тайну. И то, совершенно случайно. Поскольку служили мы с ним в одном взводе, то как-то раз  заступили вместе в один караул: он – начкаром, я – его помощником. За вечерним чайком мне удалось разговорить Володю, и он рассказал мне свою удивительную историю. 
 
                               Умница и круглый отличник Вовка Фарафонов вступил в комсомол еще в 7-ом классе, когда ему исполнилось 13 лет. Активист и общественник, он брался за любые дела. Помогал отстающим в учебе, участвовал в сборе макулатуры и металлолома, брал шефство над октябрятами. В младших классах был председателем совета отряда, потом заседал в комитете комсомола школы.  В общем, это был парень, которым гордилась школа. После ее окончания, кстати, с серебряной медалью, Володя легко поступил в политехнический.  И там тоже был на хорошем счету у преподавателей и однокурсников.

                                  Будучи как-то в гостях на одной вечеринке он в шутку пожаловался, что, мол, уже за полночь, а завтра с утра топать на первую пару. А так, мол, не хочется. Вот если бы у него была уважительная причина не ходить… Один из гостей отозвал Володю в сторону, и сказал, что может ему помочь. Что, если Володе надо, то он может свести его с человеком, который изготовит печать той поликлиники, к которой относится Фарафонов, и Володя, в любой необходимый момент, может штамповать себе медицинские бланки в любом количестве и на любой день. Но это все не бесплатно, естественно. Стоит  это удовольствие 25 рублей. По советским временам -  довольно приличная сумма.  Фарафонов сразу сообразил, какую выгоду он может из всего  этого извлечь. Прекрасный математик, он сразу просчитал математическую и геометрическую прогрессию возможной прибыли. Володя дал добро, и через неделю у него был треугольный штамп «его» поликлиники.

                                         Этот штамп давал возможность делать справки о разовом посещении врача,  прохождении медкомиссии и кратковременной нетрудоспособности. Володя потихоньку распространил информацию среди своих одногруппников, что, если, мол, кому надо свободный денек – другой для особых дел, можно обращаться к нему. И, что удивительно, народ пошел. Многим студентам нужны были свободные дни: кому отоспаться после гулянки, кому съездить по делам в город, кому навестить родителей или побыть с девушкой. В общем, народ пользовался услугами Вовки. А Володя не особо много и брал: рубль – за справку на один день, трешку – за два дня.   Преподаватели не обладали  особыми криминалистическими  талантами  и потому свято верили бланку с печатью.
 
                                 Но нужно было расширять производство. Вскоре преподаватели  могли обратить внимание на обилие справок с одной поликлиники. Да и студенты с других групп и курсов интересовались наличием иных справок . Володя через старого знакомого сделал печать еще одной поликлиники, потом – еще одной. Затем в ход пошли круглые печати врачей специалистов – терапевта, хирурга, уролога, гинеколога. Народ хлынул к Фарафонову толпой. От желающих отдохнуть от учебы  не было отбоя. Организацию приобретения медсправок Фарафонов поставил на поток, но по всем правилам конспирации. К нему обычно обращался староста группы, который приносил список необходимых справок и деньги.  Как правило, обычные студенты его в лицо не знали.  Все печати и справки Володя носил в своем новом дипломате, с которым никогда не расставался. Не дай бог, кому-нибудь в руки попадет. Но все пока складывалось удачно. Жил Володька припеваючи. В месяц он получал зарплату академика, покупал себе самые модняцкие вещи – джинсы, батники, кроссовки и виниловые пластинки с записями «The Beatles»  и «Rolling Stouns». Да и родителям Вовка стал подкидывать регулярно. На вопрос «откуда» отвечал, что получает повышенную стипендию.  Фарафонов встречался с самой красивой  девушкой института, мог позволить водить ее в кафе, угощать мороженым и дарить цветы.

                                  Так продолжалось до конца 4-го курса. Пока не случилось страшное. Однажды после лекций Фарафонов забыл в аудитории свой дипломат. Дипломат, где хранилось все самое ценное в его жизни. Уж, как это получилось, я не знаю, но только кожаный чемоданчик  остался одиноко лежать в пустом классе. Дипломат подобрали и отнесли в деканат студенты другого курса с целью возвращения его владельцу. А когда в деканате дипломат открыли, чтобы узнать,  кому он принадлежит, то увидели там такое, от чего у видавших виды преподавателей полезли на лоб очки. Печати  разных поликлиник,   чистые бланки от врачей всех мастей, стопка денег и… конспекты на имя студента 4-го курса Фарафонова Владимира.

                                       Когда вскрылись все махинации, скандал был, конечно, жуткий. Комсомолец,    отличник учебы занимается темными делишками! Организовал подпольный бизнес! Поставил продажу поддельных медицинских справок на поток! Если бы делу дали ход, Володьке грозил бы реальный тюремный срок. Чтобы не ломать жизнь парню, а заодно не прославиться на весь город,  Вовку быстренько турнули из комсомола, а заодно и из института. А поскольку Фарафонов был  в призывном возрасте, парня тут же забрили в армию.

                               Поэтому Фарафонов, находясь на службе, естественно, и не рассказывал о своем громком прошлом, а предпочитал  отмалчиваться. С меня он тоже взял слово, что об услышанном я никому не расскажу. И я молчал. Молчал почти тридцать лет. Теперь –то  уж, я думаю, можно, ведь Вовке за это ничего не будет.  А кстати, Фарафонова мы все-таки приняли  в комсомол. На втором году службы. Негоже было отличнику Советской Армии, замечательному командиру и  прекрасному товарищу ходить  беспартийным. Единогласным решением комсомольская организация роты приняла Владимира Фарафонова в комсомольцы. Как сложилась судьба Володи после армии, я не знаю. Но, надеюсь, он больше  никогда в жизни не вставал на тот скользкий путь, на который может вывести желание быстро и легко обогатиться.   
6 Лучшая подруга
Карин Гур
   
   Яна жила с мамой и бабушкой Серафимой недалеко от нас в старом домике, перестроенном из сарая. Девочка родилась от гражданского брака. Но папа её признавал, она носила его фамилию Азарина и отчество Михайловна. Иногда летом Яна уезжала на каникулы к папе в Москву. Возвращалась с обновками, новой формой, курткой,  сапогами.
  - Дин, я школу окончу, уеду к папе. Пусть мама без меня устраивает свою личную жизнь. – Яна уже многое  знала о взрослой жизни, того, что для меня оставалось неизвестным. - Он пристроит меня в какой-нибудь институт. А потом выйду замуж за военного или благородного. Главное, чтобы был богатенький.
  «Благородный» - ассоциировался у меня не иначе как с образом А.П. Чехова: бородка, пенсне.
  У Яны принцип «моё – моё и твоё – моё» проявился ещё в раннем детстве. Подаренные мне игрушки на день рождения, уносились с собой, прихватив  по пути и то, что ей особенно понравилось.
  Мы сидели за одной партой, после школы шли ко мне, обедали, я делала домашние задания, а Яна отсыпалась на диванчике. Проснувшись, переписывала всё к себе в тетрадку, ужинала и уходила домой. Мама никогда не сердилась и не жадничала:
  - Бедная девочка, ни семьи настоящей, ни заботы.
 
  Я в детстве не очень понимала, что значит «ни семьи». Выросшая в окружении любящих баб-дед-пап-мам, я тупила во всех этих разборках с мужьями Яниной мамы. Знала, что  та иногда находила себе очередного мужа и исчезала на некоторое время, оставляя девочку с полуслепой бабкой.
  Самое интересное происходило, когда меня отправляли вечером в спальню. Я изо всей силы сжимала веки, притворяясь спящей. Комнаты были смежные и в открытую дверь долетали отрывки разговоров между мамой и бабушкой  в ночной час. Однажды речь зашла о семье Яны.
  - Все они ведьмы, Серафима не одну семью разбила. Красивая была, аж смотреть больно, а Кудрявцева из-за неё утопилась, когда она её мужа увела. - Бабушка рассказывала маме. - Знают какое-то слово приворотное или траву, чтобы мужиков с ума сводить, говорят, она в вино добавляла … –  они перешли на шёпот, остальное я не расслышала.
  Я долго думала об услышанном, всё пыталась представить себе кривобокую бабку Яны молодой и красивой. Не понимала, зачем нужно топиться, если мужа увели, и куда именно его увели… 
  Выждав пару дней, спросила у мамы:
  - Мам, а кто это такая ведьма? Она плохая?
  Мама подозрительно глянула на меня:
  - Тебе зачем? Ты где это слышала?
  - Ну … - я не могла придумать, как выкрутиться. – Мальчишки обзывали бабку Серафиму, когда она пришла на речку бельё стирать.
 - Ведьма, это вроде Бабы-Яги. Иди к бабушке, мне пора на работу.
 Ответ меня не устроил, в сознании никак не объединялись образы Бабы-Яги и красавицы Серафимы. Но потом я сообразила, что все красавицы ведьмы к старости становятся Бабами-Ягами.

  Когда мне исполнилось тринадцать, наша семья собралась переезжать в Израиль. К тому времени Яна с мамой получили новую однокомнатную квартиру в другом конце города. Их домик завалился, бабушка Серафима умерла. Яна реже появлялась в нашем доме. Перед самым отъездом  прибежала, вся в слезах, обнимала и целовала меня, причитая:
   - Как же я буду без тебя теперь жить? Ты ведь моя самая лучшая подруга…
  Потом бросилась к моему чемодану и вытащила новый джинсовый костюм и розовую футболку с надписью «i love you baby». Мама купила эти вещи в Одессе на барахолке и велела надеть их в дорогу.
  - Дина, ты ведь моя лучшая подруга. Подари мне на память.  Ты себе в Израиле купишь миллион таких.
  Когда на следующий день утром мама обнаружила меня в старом спортивном костюме, тут же спросила:
  - Яне отдала? – и безнадёжно махнула рукой.
  Я думала тогда, что больше никогда её не увижу и это стоило джинсового костюма.
 
  - Дина! – раздался в трубке весёлый голос моей подруги Яны.  – Дина, я уже год в Израиле, только сейчас тебя нашла.  Я приеду к тебе на выходные.
  Мы проживали в караване в районе Гиват ха-Матоса. Через год я заканчивала школу. У меня появились новые друзья,  подруги и в настоящий момент я восторженно погрузилась в первую взаимную влюблённость.  Дорон учился со мной в одном классе, симпатичный загорелый брюнет, мы совместно переживали восторги  робких прикосновений, объятий и прелесть первых  поцелуев, доходя до самой заветной черты,  нам и хотелось и боязно было её переступить, и мы решили подождать до окончания школы. Подумаешь, всего один год, у нас хватит решимости дождаться общего праздника. Так считала я.
  Яна приехала в ближайший четверг. Она вытянулась и стала очень красивой девушкой. Смеясь, рассказала о том, что её мама нашла  мужа еврея, и они уехали с ним и поселились в Араде.
   - Динка, он такой жлоб. Орал на нас, ворчал: «Не лейте столько воды, моду завели мыться каждый день и стираться, выключайте за собой свет, всё стоит денег…» Сам не работал, учил иврит, потом ходил в продвинутый ульпан*, чтобы попить там бесплатный чай  с печеньем. Мама бегала по уборкам, уставала, как собака, я нянчила за 5  шекелей в час соседских детей. Мама плюнула на него, нашла себе израильтянина, мы с ним переезжаем сейчас в Иерусалим,  он с братом открывает фалафельную.
  В начале учебного года Яна появилась в нашей школе в параллельном классе. А в декабре на ханукальные праздники приехала ко мне поздно вечером. Попив чаю с традиционными пончиками, мы вышли погулять по окрестностям. С высоты Гиват ха-Матоса  открывался восхитительный вид на вечерний Иерусалим. Закурив,  Яна приобняла меня за плечи:
   - Дина, ты моя лучшая подруга. Нам нужно поговорить.
   Я мысленно вздрогнула.
   - Ты не понимаешь, что нужно мальчикам от девочек и напрасно отказывала Дорону в близости. Ему плохо с тобой. Ты ведь не хочешь, чтобы ему было плохо?
  И, не дождавшись ответа, продолжила:
  - Короче, у нас уже всё с ним было. Он счастлив, отпусти его и не приставай с объяснениями.
 
    Я не знала, как жить с этим дальше. Повеситься, что ли? Или напиться таблеток? Я не понимала, что делать с этой пустотой, неожиданно образовавшейся вокруг. Как такое могло случиться? Он готов был ждать, пока я созрею, он вроде любил меня, и в один день разлюбил?  Какова же ценам его словам? Нет, я не сдамся,  вида не покажу, что со мной твориться, какой пожар бушует  внутри. Он променял меня на другую, пусть будет счастлив с ней. Она и его бросит, когда найдёт более достойного. И тут всплыло  старое детское воспоминание и бабушкин рассказ о ведьмах. Значит, и Яна ведьма, это у них семейственное. А с ведьмой куда мне  сражаться.
   Я отпустила и не приставала. Но Яну избегала, как только могла. Она же, смеясь, пожимала плечами и демонстративно прогуливалась с Дороном в обнимку по школьному двору.
  Наступил тот день, когда 12 лет учёбы остались позади. Мы явились в школу получить «багруты»**. Помня о славных традициях советских школ, «русские» пришли принаряженные. Девочки – в красивых платьях и с макияжем, ребята – в светлых рубашках и отглаженных брюках. Израильтяне пялились на нас, как на ненормальных, не понимая, что именно мы празднуем. Но… пригляделись, взяли на заметку. И уже в последующие годы выпускной стал праздником с полным выпендрежем, как и положено.
  Яна нашла момент и, приклеившись ко мне, прошептала:
  - Я уезжаю в Америку к папе. Бери себе Дорона обратно…
  Меня передёрнуло от отвращения. После неё… Это что-то вроде инцеста.

  Дорон не достался ни мне, ни ей. Призвавшись в армию, погиб в стычке с террористами.

  После школы мы расстались на долгих десять с лишним лет. Яна отправилась за океан. Я успела отслужить в армии, выучиться на медсестру, выйти замуж и родить дочь Николь. Артур,  мой муж, закончил колледж, работал программистом, прилично зарабатывал, только без конца мотался по командировкам.
  Вернувшись в Израиль, Яна, как обычно, разыскала меня. На сей раз мы встретились в уютном кафе на улице Эмэк Рафаим.
  Она стала ещё красивей. Вся в белом, обилие украшений. Мужчины на неё заглядывались. За чашкой кофе Яна поделилась своими бедами:
  - Повезло же мне, уехать на край света и там найти богатого израильтянина. Перед смертью написал завещание в мою пользу: свою виллу в Кейсарии и немножко денег, прилично так деньжат… Его бывшие жёны, детишки и внучата судятся со мной. Ничего, я им покажу, вступлю через полгода в наследство, шиш они увидят. Приезжайте ко мне на выходные, места полно, прислуга есть и убирают и готовят. Во дворе бассейн, до моря пять минут хода.
  «Почему бы не съездить? – подумала я. – Яна, похоже, своего добилась, стала  обеспеченной женщиной, а с меня что брать?»
  Как же я ошибалась.

  На вилле нам понравилось. Приехав и приняв душ, вышли к бассейну. В шезлонге развалился голый юноша в плавках, обтягивающих его восхитительные гениталии.  Он восторженным взглядом окинул моего мужа, более прохладным – меня. Его красивое лицо, начисто лишённое минимального отпечатка интеллекта, выражало две мысли, рождённые в глубинах слабых извилин мозга  - жрать и трахаться. Яна прогнала его движением руки:
   - Смотрит за бассейном и так… всякие другие услуги.
  День прошёл весело. Вышколенная прислуга только успевала подавать и убирать. Я почти не сомневалась, что их зарплата не меньше моей и Артура вместе взятых.
   Поздно ночью Николь попросила  попить. Спустившись на первый этаж и заблудившись в бесконечных поворотах, сунулась в чью-то комнату. Лунный свет высветил на постели два обнажённых  слившихся тела. Отступив, тихонько прикрыла  дверь. Вот какие «всякие другие услуги» оказывал Яне  юноша. Ничего предосудительного в этом нет, она молодая вдова, кровь бурлит, а мне-то какое дело.
   Получилось так, что я у неё побывала ещё пару раз, на выходные выпадали смены в больнице, а Артур с Николь ездили чаще.

  Отсудить всё полностью Яне не удалось, и она пришла с наследниками к компромиссу. Виллу продали, Яне выделили достаточно денег на покупку квартиры и дальнейшую безбедную жизнь.

  В один из вечеров подруга заявилась, попав как обычно к ужину. Артур накануне, упаковав чемодан, улетел в Австралию на какой-то симпозиум. Прикончив суп, второе, Яна стала крутить головой по сторонам:
  - Компот у тебя есть?
  - Яна, какой компот, кто в Израиле компот варит?
  - Ладно, ладно, ты чего кричишь? Выпить дашь водки?
  - Водки? Ты не на машине?
  - Нет.
  Налила ей стопку, бросила лёд.
  - Ты будешь? А где Николь?
  - У мамы, мне сегодня в ночь.
  - А где Артур?
  - Уехал, в Сидней.
  Я не успела договорить, как меня осенило, что сейчас произойдёт. Не дав мысли сформироваться, села на табуретку рядом с Яной, пытаясь поймать её взгляд. Она упорно смотрела на картину, висящую на стене.
  - Уехал, говоришь? В Сидней? Дина, ты моя лучшая подруга. Нам нужно поговорить. Артур не в Сиднее, он у меня. Я купила квартиру в Ашдоде, там мы будем жить. Ты мужика совсем загоняла этими командировками. Хватит, пусть теперь спокойно поработает в банке, я его устрою. Алименты Николь будет получать регулярно,  ипотеку за эту квартиру я покрою.
   Ведьма! Вот они её штучки, околдовала чужого мужа и увела, как когда-то Дорона.  Налив водку, выпила стопку, потом ещё одну, потом вспомнила, что мне сегодня на работу.  Я даже не злилась на Яну. А он, мой муж, и до сегодняшнего дня я думала любимый муж, сбежал, не сказав ни слова.
  - Пришли мне бумаги, я всё подпишу, его я видеть не желаю, а сейчас уходи, мне нужно поспать перед работой.               
 Позвонив, поменялась сменами. Я бы не могла сегодня работать и ухаживать за больными.
 Что она с ними делает, с мужчинами?  Какую колдовскую силу имеет над ними? Более опытна в сексе? Но он не просто изменил, он ушёл, вычеркнув из жизни все прожитые совместные годы. Всю ночь проплакала над разбитым семейным «горшком», утром собрала осколки и выбросила на мусор. У меня есть дочь, нужно жить дальше.

  Развелись мы быстро. Раз в две недели Артур приезжал повидаться с дочкой. Заранее присылал  мне СМС, я предупреждала воспитательницу, чтобы ему отдали девочку. Он возвращал Николь к дому, звонили я спускалась забрать её. Один раз в два месяца разрешала забирать Николь на выходные к ним. Иногда за ней приезжала Яна, иногда - Артур.

   Прошёл год. Яна сидит на моей кухне. Она долго добивалась этой встречи, но я, умудрённая жизненным опытом, знающая, что ничего хорошего от неё ждать нельзя, не соглашалась. Тогда она просто пришла, открыла дверь ключом, оставшимся у Артура, и ждала моего возвращения с работы. Я по простоте душевной и не подумала сменить входной замок. Вначале не хотела её кормить, перебьётся чаем и печеньем. Но законы гостеприимства взяли верх. У неё отличный аппетит. Особенно, когда она обедает или ужинает у меня. Вот и сейчас, прикончив сковородку жаренной картошки и три котлеты, подумав, доела последнюю, дескать, чего уж тут… Ни туда, ни сюда… Наш с Николь ужин был уничтожен. Похрустывая  квашеной капустой, заправленной маслом и луком, Яна восхищённо качала головой:
   - Хорошая ты хозяйка, Динка. Как у тебя так вкусно получается? На комбайне нарезаешь?
   Неужели она приехала за капустой? Я отдам ей всю, вместе с банками.
   - Нет, я не поскупилась, купила фирменный нож. И он за десять минут… вжик, вжик, и готово…
   Но она уже не слушала. Аккуратно вытерла салфеткой рот, накрасила сиреневой помадой красиво изогнутые полные губы и сказала:
    - Дина, нам нужно поговорить. Ты же моя самая лучшая подруга…
    Мне стало страшно…
    - Дина, ты знаешь, у меня была бурная молодость. Я теперь за это расплачиваюсь, не могу иметь детей. Отдай нам Николь. Ты одинока, а у нас она будет жить в полной семье. Я богата. Лучшая школа, репетиторы, танцы, компьютер – всё, что она пожелает. Париж и Лондон, Испания и Италия –  Николь увидит весь мир. А  ты пока сможешь устроить свою личную жизнь.
   Дальнейшее напоминало финал  одной из пьес А. Н. Островского. Подойдя к выходу, распахнула настежь дверь и хорошо поставленным голосом провинциальной актрисы молвила: 
  - Пошла вон!

  Больше я не разрешала увозить Николь в Ашдод. Так прошла весна, заканчивалось лето. Николь с 1 сентября шла в  первый класс. Садики закрылись на летние отпуска, Николь оставалась у мамы. У меня выдался свободный конец недели, я ехала за Николь. Мы устроим прекрасные выходные, поедем утром в Тель-Авив на море, будем объедаться мороженым, гамбургерами. А когда станет жарко, отправимся в Дизенгоф-центр и купим кучу красивых обновок. Зазвонил мобильный. Я припарковалась у обочины.
  Мама была в истерике, пропала Николь. Гуляя на детской площадке, Николь с подружкой побежали за мячом. Подружка рассказала, что рядом с ним остановилась машина, красивая тётя позвала Николь и сказала, что они поедут встречать маму с работу. Николь попросила подружку, сказать бабушке, что она уехала с Яной.
    Через полчаса я была дома. Приняла душ, переоделась, сделала себе бутерброд, попила кофе. Неизвестно, когда поем в следующий раз.
   Я ехала по направлению к Ашдоду. Машину вела, как самый дисциплинированный водитель,  вчера получивший права, меня не раздражали ни пробки, ни жара летнего вечера. Я приеду на место в целости и сохранности. Рядом на сидении лежала бутылка воды и сумка. Открыв её, кто-то любопытный  обнаружил  бы там косметичку, кошелёк, ключи и тщательно завёрнутый в кухонное полотенце нож. Острый фирменный нож, которым так удобно шинковать капусту.
7 Нинуся
Карин Гур
                     Нинуся.

   Нина Устиновна - географичка с ласковым прозвищем  Нинуся.
   Высокая блондинка, глаза серо-зелёные, прямые волосы заплетала косой и укладывала узлом на затылке. В белоснежной блузке, чёрной тщательно отглаженной юбке ниже колен, чёрных лодочках на небольшом каблучке  и с маленькой сумочкой на ремне, висящей через плечо – образец  советской учительницы.  Строгая и неприступная -  держала с учениками дистанцию, и они её откровенно побаивались. Рассказывая о дальних странах, заснеженных вершинах гор, ледниках и водопадах, Нина Устиновна смотрела поверх голов школьников в окно, где, наверное, видела эти дивные миражи. Приехала два года назад из Ленинграда, где окончила Педагогический институт, живёт с родителями,  ей нет ещё и тридцати. Почему при такой красоте она до сих пор одна, строились всевозможные догадки одна романтичней другой.
   Даже отличники, знающие наизусть столицы всех государств и  с закрытыми глазами рисующие на контурной карте путь Христофора Колумба из Испании в Америку, трепетали, когда выходили к доске отвечать домашнее задание.
   Сентябрь выдался сухой и тёплый. Лишь вечерняя прохлада напоминала о скорых холодах и дождях. Вокруг здания  школы тянулась берёзовая аллея в форме молодого месяца. Перед фасадом располагалась заасфальтированная площадка, на которой проводились все торжественные мероприятия – первый звонок, последний звонок, приём в пионеры и октябрята, если позволяла погода.
  Листья на верхушках деревьев уже тронула лёгкая желтизна. По народным приметам это к ранней весне. А пока колышутся берёзки на ветру во всей своей красе и лёгкий шум влетает в настежь открытые форточки. 
 
  В двух выпускных классах  новый учебный год начался с эпидемии повальной влюблённости. Девочки с интересом приглядывались к усатым одноклассникам, мальчики заинтересованно провожали взглядом повзрослевших сверстниц. Шёпот по углам, записочки и подмигивания, слёзы и сплетни – школьники забыли, что на носу выпускные экзамены на аттестат зрелости.
   
  «Гром грянул» через две недели после начала занятий. На большой переменке в женском туалете собрались девчонки посудачить о последних новостях на любовном фронте, прочитать потихоньку полученную записочку и покурить тайком. Красавица брюнетка Маша, староста 10 «А», терпеливо ожидала, пока рыжая красавица Вера, комсорг 10 «Б», выйдет из кабинки и подойдёт к раковине умыться. Подойдя к Вере сзади, Маша громко сказала:
  - Твоя мама шлюха!
  Ни для кого не было секретом, что почти год назад Машин папа ушёл к Вериной маме. Почему вдруг сейчас Маша об этом вспомнила?
  Вера вздрогнула и, повернувшись лицом к Маше, плюнула ей в лицо и изо всей силы влепила оплеуху мокрой ладошкой. Маша не осталась в долгу и вцепилась противнице в волосы.  Грянул бой! Малолеток выставили за дверь. Девочки дрались остервенело, боксировали кулаками, кусались, щипались. Но даже в упоении боем, в пылу жестокой драки, красавицы прятали от побоев лицо. Лишь один раз Маша укусила Веру за мочку уха в отместку за алеющую на её щеке пощёчину.  Тем, кто пытался их разнять, тоже доставалось под горячую руку.
  Но когда  Вера, поскользнувшись, упала на пол, а Маша принялась пинать её ногами, кто-то из зрителей побежал звать на помощь.
  В туалете появилась Нинуся. Оглядев поле боя, растрёпанных, раскрасневшихся дуэлянток, она повернулась к зрителям:
  - Выйдите отсюда! И никому ни слова о том, что вы сейчас видели.
  Увидев учительницу, драчуньи, всхлипывая и размазывая по лицу грязь и пот, отошли друг от дружки, поправляя измятую школьную форму.
   Нина Устиновна открыла свою заветную сумочку, вытащила оттуда расчёску и протянула девочкам:
  - Приведите себя в порядок, умойтесь и причешитесь. Вас исключат из школы и правильно сделают.
  Прозвенел звонок, перемена закончилась.
  - У вас какой сейчас урок? – спросила Нина Устиновна.
  - Английский, - шепнула Маша.
  - Математика, - в унисон откликнулась Вера.
  Дождавшись, пока девчонки привели себя  в порядок, Нинуся увела их за собой.

  Они прошли по опустевшему коридору, спустились через чёрный ход в подвал. Нина Устиновна достала ключ, открыла одну их боковых дверей. Это был склад старых вещей, хранящихся на всякий случай до очередной комиссии, когда их можно будет списать за ненадобностью. Поломанные парты и доски, сдутые мячи, барабаны с разорванными мембранами, растерзанные маты из спортзала и куча другого никому не нужного барахла, по которому плачет городская свалка.
  Нинуся включила свет, прошла вовнутрь, нашла три более менее целых стула с облезшей обивкой. Смахнув с сидений пыль ладошками, странное трио расселось по местам.
  - Слушаю вас, что случилось? Из-за чего подрались? Только не врать. Давай, Мария, начинай. И не реветь.
  Ого! Она, оказывается, знала, как их зовут.
  Маша поёрзала, отодвигаясь на всякий случай подальше от Веры.
   - Так это… Значит… Её мать увела моего папку.
   - Дура! – Вера стукнула соседку локтем в бок. – Никого она не уводила. Он сам пришёл к нам…
   - Я правильно понимаю, что ты, Маша, хочешь вернуть своего папу, чтобы мама не была одна, и поэтому готова убить Веру? Он когда ушёл? Месяц, два? А ты уверена, что он готов вернуться?
   Вера  взвилась над стулом:
   - Одна! Её мама одна!  Её мама  скоро рожать будет, и думать о своём бывшем муже забыла…
  Нина Устиновна, тяжело вздохнув, открыла сумочку, вытащила пачку сигарет с фильтром и протянула девочкам:
  - Курите?
  Девчонки в испуге отрицательно покачали головами.
  - Я тоже нет. – Она прикурила от красивой зажигалки и   глубоко затянулась. Идеальный образ советской учительницы таял на глазах в облачке ароматного дыма.
  - Удивили вы меня. Отличницы, лучшие ученицы школы. Ваши портреты украшают доску  почёта. И накануне окончания школы вы устраиваете безобразную драку из-за чего? Из-за кого? Максим  Зайцев? Не упирайтесь и не врите. Маша, Вера, я права?
  Девочки обречённо кивнули. Нинуся поражала их всё больше и больше. Оказывается, всё-то она видит, всё слышит.
  - Я вас понимаю, видный мальчик, красавчик. Только зря вы это… Ни одного мужчину силой не заставишь полюбить тебя, если он сам этого не желает. А Максим, как вам известно, давно  сохнет по совсем другой девочке  и морочит вам голову просто из спортивного интереса.
  В подвале было холодно, пахло пылью, мышами и сигаретным дымом. Все сидели молча.
  Нина Устиновна прикурила новую сигарету, устало пригладила свою  безупречную причёску.
  - Я вышла замуж на четвёртом курсе, он преподавал у нас историю. Мы были влюблены и счастливы. А потом он полюбил другую. Я сошла с ума, плакала, унижалась, бегала в ректорат жаловаться. Ничего не помогло, он ушёл, я вернулась домой. Отпускайте мужчину, если он хочет уйти, не сражайтесь за того, кому  вы не нужны. Девочки, учитесь не только на своих ошибках, это очень больно. Карл Юнг, швейцарский психиатр, когда-то сказал: «Не удерживай того, кто уходит от тебя. Иначе не придет тот, кто идет к тебе.»

   Маша и Вера, окончив школу, поступили в столичный университет. Маша - на иностранные языки, Вера – на математику. Максим Зайцев был давно забыт.
  Приезжая домой на каникулы, купив тортик, девочки бежали в гости к Нинусе. Делились успехами  и увлечениями, пили чай, курили.
  Через три года Нина Устиновна вышла замуж за дипломата, с которым была знакома ещё в Ленинграде, и уехала в Венгрию.
8 Если б я был султан
Александр Колупаев
  Хорошо начался отпуск! Хорошо! А все из-за того что не пошел я на поводу у жены и не стал покупать путевку «на юга», а соблазнил старшего брата поехать на водохранилище.  «Пески детства нашего» - так называли мы почти безлюдный берег рукотворного моря, где в детстве купались до одури.  Приятных моментов было целых два: нахлынувшие воспоминания взбодрили и придали дурашливо-мальчишеское настроение. А втрое – брат был заядлый рыбак, не то, что я – удочки даже не имел. Настолько заядлым, что у него было всё: лодка,  куча снастей  с мудреными названиями, разные прикормки. Да перечислять - времени не хватит!  Конечно, и я был рыбаком не хилым, просто не любил возиться со всеми этими штуками.  Ясное дело – он стал настраивать всю эту рыбацкую амуницию, а я – нашу стоянку.
   Минут через сорок, наш походный лагерь красовался на берегу двумя яркими пятнами палаток, легкий ветерок колыхал тент, хоть немного да  защищающий от солнца. Зачехлённые автомобили стояли рядом и чуть вдали – своего часа ждал подвешенный над будущим костром котелок. А как же без ухи? Брательник уже блестел вёслами на солнце, отгребая подальше от берега, где по его предположениям паслись  целые стада лещей и окуни так и мечтали схватить наживку.  А я, достав бинокль,  стал осматривать берег.
     Слева от нас купалась стайка детворы – приехали из соседнего села, а справа, метрах в двухстах, расположились такие же, как мы, дикие туристы. Вон, и палатка добротная да просторная и защита от солнца, видно не впервой вот так отдыхают.
    Соседи – это хорошо! В гости можно будет наведываться. Перевёл бинокль на лодку моего рыбака, ага, что-то поймал! Надо чистить картошку…. Не стану описывать приготовление настоящей рыбацкой ухи, это целое священнодействие. Тут и рыбу нужно подобрать, и картошечка что б ни сильно разварилась, лавровый лист, перец и ещё парочка специй, которые составляли фирменный наш рецепт. Да что там! В лучшем ресторане не подадут вам такой ухи! С дымком костра, овеваемую  ветерком напоенным запахом степных трав!
   По соточке коньяка под уху, да по пятьдесят после, сделали нас говорливыми, оттаявшими от всех забот и угнали прочь житейские тревоги, накопленные за год. С этим и легли спать.
    Рыбацкое утро начинается с первыми проблесками зари.  Полусонный я налегал на вёсла к качающемуся на слабой волне поплавку,  которым мы застолбили свое рыбное место. Брат, щедрой рукой ссыпал туда чуть ли не ведро прикормки. Не зря ссыпал, к семи часам мы надергали приличный улов: ведра два полосатых окуней вперемешку с красноглазыми язями и серебристыми лещами. Брат ухитрился даже выудить парочку судаков, чем несказанно гордился.  Признаюсь: на берегу наш рыбацкий азарт немного поутих – всю эту рыбу нужно было чистить, солить, коптить, иначе в горячих лучах разгоравшегося солнца, она быстро пропадет. Вот и возились мы со всем этим добром, не заметив, как к нам подошла женщина с девочкой лет шести – семи. Поздоровавшись, они бесхитростно удивились нашему улову.
 - А мы – ваши соседи. Вот решили посмотреть, кто это рядом расположился.  А вы удачливые рыбаки, мы вот в две удочки рыбачили и всего три рыбки поймали! Смеялись – тройная уха получилась!
 - Так возле берега много не поймаешь, надо с лодки в море рыбачить – начал давать советы мой брат, - Возьмите у нас, тут и на уху и на жарёху всем хватит.
 - Да неудобно как-то, вас улова лишать… - запротестовала она.
 - Да чего тут неудобного? Мы место прикормили, надо – ещё наловим!
  Щедрой рукой набросали мы ей в пакет рыбы, и они отправились варить уху.
Часа через два к нашему «шалашу» подошла целая делегация: теперь уже в сопровождении мужчины средних лет. Что-то знакомое показалось мне в его лице.
 - Ну, думаю, если кто и мог наловить столько рыбы да ещё и отсыпать её незнакомому человеку, так это только Колупай с братом! Здорово, Саня! Не узнаешь?!
 - Мать честная! Толька! Толька  Квочкин! Каким ветром в наших краях? Я слышал, ты в Новосибирске застрял?
 - Не, в Новосибе я был в командировке, а так я в городе по-прежнему и живу. Кстати, совсем недалеко от твоего брата….
- Вот так встреча! Сколько же лет мы с тобой не виделись? – крепко пожав друг другу руки, мы направились к походному столику.
- Лет пятнадцать, а то и более! Как встретились после твоего окончания института, так больше и не виделись.
 - Да, годы незаметно летят…. Давай, за встречу? – предложил я, доставая коньяк.
 - Ты же не пьешь! Или потихоньку пристрастился?
 - Не-ет! Вот только на отдыхе позволяю себе немного и то грамм по пятьдесят….
    Налили, выпили. Анатолий проследил, как  в лодку усаживаются  его жена и дочка.
 - Эй, там, на пароходе! – крикнул он им вдогонку, - Далеко не заплывать!
- Так мы возле берега! И то я их на бечёвке покатаю! – откликнулся мой брат.
  - Ладно! Мы посидим, со старым другом поболтаем!
  Дружба наша завязалась чисто случайно. На совместном увлечении футболом. Водился по молодости за нами такой грех. Строительный трест, где мы начинали свою трудовую деятельность, устраивал турниры между подразделениями и мы оба играли в одной команде. Он – центровым, а я – правым нападающим. Признаться честно, нападающий был из меня не ахти какой, зато я мог делать мощный рывок и давать точный пас. И не однажды, Толян, навешивал мяч, что называется в чисто поле, а я, в рывке,  уходил от преследователей и выкатывал ему его под ноги. Взвывали болельщики на трибунах, а нашу пару расхваливал комментатор за прекрасно сработанную комбинацию.
   Много, много воды утекло с тех пор.
- Слушай, Анатоль, так у тебя же жена вроде Света была, ты чего разошёлся? – обратился я к нему, когда лодка удалилась от нас.
 - Почему, была? И сейчас есть…. – он неторопливо заедал коньяк жареной рыбой.
 - Аха! Шалим, братишка! С любовницей расслабон решил устроить?! – уколол я его.
 - Почему с любовницей? – он невозмутимо жевал рыбу, - С женой….
 - Не врубился….  – недоумённо уставился я на него.
- А-а! История я тебе скажу! Давай, ещё помаленьку коньячка накатим, а там как хошь суди меня.
    Выпили. Помолчали. Я не торопил собеседника, как будто чувствовал, что ему нелегко начать свой рассказ.
 - Ты в институт, а я женился. Правильно ты заметил – на Светлане. Жизнь молодая пошла как по маслу, любил я её, любил и баловал. Весь левак, всю зарплату, до копеечки, все  – ей. Комнату нам в общаге дали, кой-какие вещички прикупили, вообщем, жизнь стала налаживаться.  Кроме одного – детей у нас не было, не получалось у неё….
   Анатолий помолчал, потянулся к чайнику, я налил ему чаю.
 - Спасибо... Вот так и прожили шесть лет. Тут перестройка, будь она неладна. Строить почти перестали. Я на своем автомобиле еле-еле зарабатывал, только на хлеб и хватало, где уж тут о масле думать. А тут – удача – понесла она!  Беременность была сложная, когда я увез её рожать, врач вышел ко мне и прямо сказал: «Все очень и очень сложно! Будем выбирать между матерью и ребёнком!»  Я так и сел на кушетку…. Наверное, в тот час у меня появились первые седые волосы. Часов пять, они возились. Что только я не передумал! Хорошо тёща со мной рядом была, человеком оказалась, поддерживала, как могла.  Когда вышел врач и слабо улыбнулся, понял я,  что надежда есть. Оказалось – живы обе и мать и дочка.  Правда, Светку, в реанимацию увезли, ну а дочь – обещали показать через недельку. Вышли мы из больницы, тёща мне и говорит: «Чего ты будешь мотаться по общагам? Пошли ко мне, я и сготовлю поесть, ты вон посмотри на себя – лица на тебе нет!» Пошли мы к ней.  Пришли, поесть чего-то у нее, было, ставит она бутылку водки на стол: «Выпей, тебе расслабится надо, вон весь ажно серый стал! Да и я намучилась, внучку ожидая! Выпей и ни о чем плохом не думай, женщины, они как кошки, живучие!»   Выпил я, да видать переборщил малость, подразвезло меня и ударился я в слёзы. Она подошла ко мне, приобняла мою голову и прижала к груди, чую я – возбуждаюсь…. Женщины то у меня не было месяца два…. Целую её грудь через кофточку, знаю – нельзя, а ничего поделать с собой не могу! Тут она, взяла меня за руку и повела в спальню. «Ты, - говорит, - ни о чем плохом не думай, меня муж бросил десять лет назад, а ты мужик правильный, и чего без бабы страдать будешь?»
 - Осуждаешь? Да и не старая она вовсе! – Анатолий взглянул на меня и престал крутить вилку в руках. Я отрицательно помотал головой.
 - Её-то всего сорок два было, в восемнадцать Светку родила, всего-то старше меня на каких-то десять лет!
   Анатолий помолчал, словно прислушиваясь к своим мыслям, и негромко продолжил:
 - Наутро я, почти не глядя в сторону тёщи, убежал на работу. Вечером, сам не знаю, почему очутился возле её дома. Долго сидел на лавочке, и было, уже совсем собрался к себе в общагу, вдруг она вышла из дому, взяла меня за руку: «Не мучайся так, считай, что ничего и меж нами не было». Поужинали, я спать лег. И знаешь, Сань, на работе так умаешься, как провалишься в сон, а тут – ворочаюсь, спать не могу…
   Корче – нарисовался я в дверях спальни, она села на кровати: «Ну, наконец, то! Извелась я, уже вся, тебя дожидаясь!»  Так и повелось у нас, Светка целый месяц в больнице, а я – к тёще в постель! Вижу, вижу – осуждаешь!
 - Да ты чего Толян, пристал! Завидую! – отшутился я.
 - Ладно, подкалывай дальше! Но все когда-то кончается…. Выписали Светлану, секс ей пока нельзя, денег в доме – не густо. Тут тёща торговать надумала. Многие тогда начинали, не у всех получилось, а у неё пошло, пошло потихоньку. Я помогал, за товаром в Россию мотался, чего-то развозил…. Короче – через год мы купили две квартиры на первом этаже, одну под магазин, другую под склад. Вот там мы и стали снова встречаться с тёщей. Хорошо я устроился, - хохотнул он, - и жена, и любовница под боком! И что самое главное – люблю я их обеих! Так прошел ещё год. Приходит ко мне тёща: «Заводи машину, поехали за Татьяной!» Татьяна, это вторая её дочь, младше Светки на два года. Замужем, она, полуторагодовалая дочка, да вот незадача – пьет её муженек! Пьет, и бить женушку начал.  Забрали мы Татьяну, от мужа пропойцы и привезли домой. А квартира у нас уже трехкомнатная имелась. Так и стали жить втроем. Мои дамы уехали в Турцию за товаром, они во всю «челночили» а мы остались с Татьяной на хозяйстве.  Дочка её ко мне давно привязалась! Ребёнку совсем немного надо – папа, да папа…. А я её баловал – шоколадку, подарки какие-нибудь. Вот сидим мы вечерком, телик смотрим, а Настя, дочка Татьяны, залезла  ко мне на колени, и уснула. Спит, посапывает, я её приобнял и сижу, смотрю. А там - какую-то лабуду показывают, женщины от неё,  в восторге. Короче – про несчастную любовь, про то, как очередная брошенка  снова без памяти влюбилась.  Засыпать начинаю. Тут Татьяна вроде как дочку захотела забрать, наклонилась за ней, а сама упала на колени рядом с креслом, уткнулась в меня и разревелась. Я, говорит, давно тебя заприметила, какой ты заботливый да внимательный! Ни разу мою дочь не оттолкнул, и мне всегда улыбаешься, всегда подарки.…  А мне – битой да оскорбленной, много ли надо? Влюбилась я в тебя, делай с этим что хочешь!  Так вот и получилось. Тёща с женой приехали из Турции а у нас а у нас во всю такой «турецкий гамбит».
     Э-э! – Анатолий махнул рукой, - Все тайное, когда ни будь становиться явным! Застукала нас Светлана, так в объятьях друг друга и застукала!
   Скандал! Шум, пыль, до потолка! Кинулась Таньку за волосы оттаскать, а та в ответ в неё вцепилась. «Люблю, - кричит, не отдам! Пусть ты и сестра мне!» Тут я документы сгреб, ключи от машины и ушел от них. Хорошо в общаге мужики по старой памяти приютили. Месяц кантовался на раскладушке, да на холостяцкой пище. Сам знаешь – что не сваришь, всё равно пельмени получаются!  Чуть язву желудка не заработал. Прихожу однажды, под вечер с работы, у подъезда на лавочке, тёща сидит, меня значит дожидается….
   Анатолий потянулся было к полупустой бутылке коньяка, но передумал и, махнув рукой, продолжил:
 - Увидела меня: «Нечего скитаться по общагам иди домой, обе они тебя любят, да и Татьяна беременна, пятый месяц как пошел. Я тоже в положении, но это пусть тебя не волнует, сделаю аборт, ещё не поздно. Идем, жёны ждут, да и дети соскучились по отцу»
  Вот так и живем с той поры, две жены у меня, как видишь и тёща в любовницах. … Пробовал было порвать с ней отношения, а не могу, люблю её и все тут!
      Тут с берега, ему замахали руками его жена и дочь, приглашая покатать их в лодке.
 - Увидимся, Санек! Ещё не вечер! – и он побежал к ним.
 А я смотрел ему в след и думал: «А ведь его любят и ждут сразу три женщины! Тройная любовь, что это – тройное счастье, или тройная обуза?»
9 Какой мерой меряете... Для конкурса
Александр Колупаев
       У нас на краю села жила ведьма! А этой весной, село взбудоражило событие – у ведьмы появился спутник. Это был мужчина с нелепой фигурой и грубым лицом, словно наш деревенский плотник Кузьмичев, от нечего делать, вытесал его из полена. 
    В то майское утро плёлся я по дорожной колее, прутиком отчерчивая замысловатые зигзаги в пыльных проплешинах. 
    До ведьминого дома оставалось-то шагов сто, как нескладно-лохматый мужичок, открыв низенькую дверь, грёб своими длинными, почти до колен, руками зазывая меня войти.  Набрав в легкие воздуха, словно собираясь прыгнуть в воду, я зашел в сени и, открыв дверь, ведущую в дом, очутился в первой комнате. Пахнуло чем-то затхлым и кисло-противным. Свет, пробиваясь через грязные занавески, освещал стол заваленный посудой и какими-то объедками. Жужжали мухи,  пируя в этих отбросах, стало как-то не по себе и захотелось на воздух. Из второй комнаты послышался слабый голос, «чурбан» легонько подтолкнул  меня туда.
  Всклокоченная постель, с подушки на меня глянули глаза ведьмы. Но не было в них ни презрения к роду человеческому,  ни желания навредить, это были глаза больного человека и они молили о помощи. Я, робко подошел ближе.
 - Там, там, в бутылке, дай…. – слабым голосом попросила она.
    Я взял бутылку, где плескалась светло-коричневая жидкость.
  Её сожитель схватил со стола чашку, протер её краем рубахи и протянул мне.
   Налил половину чашки, пахнуло водкой. Старуха протянула руку и, стуча зубами, выпила. Откинулась на подушку, схватив меня за руку, попросила:
 - Не уходи, мне страшно!
 И тут во мне что-то произошло – ведьма, которую опасается половина села, сама боится!
 Да и не ведьма это вовсе, а больная женщина. И не такая уж она старая, вон как цепко меня за руку схватила.
 - Не осуждай меня! Да, я пью! А ты что бы делал? Она все время приходит и приходит… - ведьма бросила мою руку и села на кровати.
 - Придет и смотрит…, смотрит, своими синими глазищами так и сверкает! Ни днем, ни ночью от неё покоя нет! Ходит и ходит! Смерти моей хочет! А вот и фиг ей! – старуха, сложила кукиш и ткнула им в пустоту угла.
 - А ты не бойся, тебя она не тронет, ты-то ей ничего не сделал. Побудь со мной, я тебе денег дам, ты только немного посиди подле меня, я чуток, посплю. Как выпью, так и лучше сдется, а так житья от них нет! Ни поспать, ни забыться….   И огород забросила, чего изготовить поесть – не могу! Боренька, ходит голодный, а ему нельзя – больной он…. Ты послушай, меня, может и легче мне станет! Это вроде как на исповеди – тебя священник выслушат. А ты в церкву ходишь?
  Она села на кровать, свесив босые и слегка синюшные ноги.
 - Вишь, даже отекать мои ноженьки от этой проклятущей пьянки стали! А какие были! Начальник отдела, майор Никишкин, так мне и говорил, а…, - ты ещё маленький, не поймешь… - частила она и тянулась к бутылке.
  Я подал бутылку ей. Она сделала глоток прямо из горлышка, вытерла губы рукавом застиранного халата.
 - Вот с этого, Никишкина, майора и началось всё! Ты знаешь, - она снова схватил меня за руку, - Муж мой Коленька, военным был, шинель, погоны как у всех, а он статный, да красивый! Сапоги как начистит, да пройдется по улице, все девки вслед обертаются!  А служил он знаешь, где? – она придвинулась ко мне, - В ведомстве Берии!!!
- Вот после свадьбы и устроил он меня в областное НКВДе, сначала в машбюро, ну, это разные бумажки выписывать, хотя секретность там была – будь здоров….
    Полупьяная старуха раскраснелась, поерзала на кровати, устраиваясь удобней, и решив, что я,  подходящий собеседник, продолжила листать странички прошлой жизни.
 -   Вот там то и заметил меня Никишкин, он тогда ещё в капитанах хаживал, не то, что мой Коленька – майором был! Ой, и влюбился он в меня! – ведьма даже зажмурилась от удовольствия, но тут же распахнула свои глаза и в них блеснула злоба.
 - Первая сволочь и паскудь, этот Никишкин! – она придвинулась ко мне и свистящим шепотом произнесла: - Это он на моего Коленьку донос настрочил! – откинулась к стенке и продолжила:
 - Он бумаги какие-то украл и спрятал! Вот муженька моего, Николая, и взяли… Ночью и взяли  – на глазах у неё блеснули слёзы.
 - Н – не, опосля выпустили… Никишкин, гадина, пришел ко мне: «Ты Анька, либо в постель со мной, либо твой муженёк в тюрьме сгниёт!» и бумаги показывает, те, что пропали…. Вот тогда я и согрешила, а загубила свою душу, когда согласилась перейти в ликвидационный отдел – она посмотрела на меня. Стало неуютно под её взглядом.
- Ты знаешь, чем занимаются в этом отделе? – она помолчала, словно что-то вспоминая, - Врагов советской власти всегда хватало…. Расстрельные списки утверждала тройка, а приговор исполняли мы. Всё было просто: вручали список этих врагов, ну тех, кого надо было шлёпнуть, вот ты и за день должен был это сделать. А как иначе – приказ! Да и платили за каждого, двадцать пять рублей, а потом – пятнадцать. Ты представляешь, - оживилась она, - Генерал Якубов, сказал, что и пятнадцати с нас хватит! Попробовал бы он сам убить человека! Это только, кажется, что легко.  Ты его ведешь по коридору, курок заранее взведешь, они от щелчка пугаются, и там, где поворот, раз – и в затылок! Пуля у нагана тяжёлая, рану спереди разворотит огромную, смотреть тошно! Да я и не смотрела, чего глазеть? Сделала дело и дальше. Потом заключенные, уголовники были, известкою польют пол, крови как не бывало и ты нового ведешь….Так на два коридора и работали …. До восьми выстрелов в день, порой приходилось делать…
    - Ты меня осуждаешь? Вижу, вижу…. А как бы ты поступил?! Когда выпустили моего Коленьку,  пришел он весь побитый да разуверившийся в людях. На работу его не взяли, вот он грузчиком на рынке работал.  А я на шестом месяце, пузо вон уже и на нос лезет…. Денег в доме нет, что там я зарабатывала в машбюро? Конечно, Коленька догадался, что не его ребёнок, он почти год провел в тюрьме, а я вот…
   А тут пришел рано, а у меня этот гад – Никишкин! Помрачнел, вижу желваки на скулах так и ходют! Ничего ни сказал. Только, когда мы были на дне рождения у сослуживца, видишь, не все сволочами были!  Так там он так веселился: «За тебя, говорит моя любимая Аннушка!» - поднял стакан водки, выпил и вышел в коридор. И выстрел, у меня прямо сердце оборвалось и в глазах темно стало. Очнулась, врачи возле суетятся, а Коленьку уже унесли…. Он пистолет своего сослуживца углядел да и … - она потерла сухие глаза кулаками и всхлипнула. – Родилось дитя, да видно и впрямь бог есть, за мои грехи, разум у моего Бореньки отнял! Хотела я сына назвать Николаем, так нет! Никишкин прямо зверем кинулся – назови Борисом, в честь деда!  Вот он и перевел меня в расстрельную команду. И оклад вдвое и за каждого по пятнадцать рублей…. Тогда-то и стала я пить водку.   А сорвалась, знаешь как? – она коротко хохотнула, хотя мне вдруг стало  холодно в этот теплый майский день.
  - Повела я по коридору священника. Поп как поп, и ряса и крест. Веду, значит, только наизготовку взяла, а он возьми и обернись!
  «Ты, - говорит, - мне в лицо стреляй, хочу видеть глаза того кто меня жизни лишает! Только знай: «какой мерой меряете, такой и вам отмеряно будет!»» - старуха снова вцепилась мне в руку, - Это значит, что он мне смерть от пули пророчил! – отшвырнула мою руку и откинулась к стене.
 - Приходил он ко мне, вот недавно и приходил – буднично поведала она, - Ничего не сказал, только пальцем так легонько вроде как пригрозил.… А может перекрестить хотел?  - в её голосе появилась надежда.  – Ушел и больше не появлялся, не то, что эта, ходит и ходит! Нет от неё покоя!  - «Ведьма» вжалась в стену, посмотрела в угол.
- Вишь, нет её! Это тебя она боится! Ты знаешь, мне год как оставалось да пенсиона, он у нас ранний, военный, так повела я по коридору девушку, да что там, почти девчонку. Наши чекисты расстарались и выманили из-за границы эту княжну. Там она, всё против советской власти зубки свои точила. Вот ей чекисты и вырвали их! – старуха захохотала злобным смехом.
- А княжна эта, вся стройненькая и в белом. Не били её и вообще, никак не трогали. Надеялись, что она примет нашу сторону и можно её будет показать журналистом. Ан, нет – с характером княжна попалась! Приговорили к расстрелу…. Веду я её «за угол», а она возьми да обернись. Как глянула на меня своими глазищами! А они у неё синие – синие! Говорит: «Стреляй, стреляй здесь! Я умру, но меня будут помнить! А тебя кто вспомнит? Да и жить ты как будешь? Совесть она ведь проснется!» И такая меня злоба взяла! Понимаешь - злюсь на свою испоганенную жизнь и на эту княжонку, беленькую да чистенькую…. Не помню, как выстрелила в неё, попала прямо в её синий глаз…. Упала она и смотрит, смотрит на меня, своим целым глазом.… В злобе, я ещё четыре раза в неё стрельнула. Зря пули извела!
   Ведьма, задохнулась, словно её накрыл приступ дикой злобы, поднесла ладони к лицу и закрыла глаза. Когда она опустила их, в её выцветших, словно ситец изношенного фартука, глазах, было столько боли и отчаяния, что я вскочил с табуретки.
 - Постой, постой не уходи!  Прошу тебя, сходи в аптеку, принеси лекарство для Бореньки, хворый он.  Лекарство только вот как вчера кончилось, а без него ему худо.
 - Вот, тут на бумажке,  и написано,  какой порошок надобно купить - она совала мне в руки потрепанную бумажку – рецепт и десять рублей.
   Аптека у нас располагалась в здании больницы. Суровая тётка, в белом халате, повертев в руках рецепт, строго взглянула на меня:
 - В городе выписывали? Для тебя что - ли?
- Нет, для гостя, у нас гостит, дальний родственник – соврал я.
 - Смотри, чтоб по одному порошку в день и подальше от детей уберите – она протянула мне бумажный кулек и стала отсчитывать сдачу.
   Обратная дорога показалась мне короче. Ещё бы – я на законных основаниях мог рассчитывать на целый рубль. Честно заработал! Войдя в комнату, где лежала, эта спившееся старуха, я оцепенел. И было отчего! Посредине комнаты, сидел на табурете  «Чурбан» и целился в меня из нагана.
   Щёлк! Звук спущенного курка, показался мне громом.  Но выстрела не было, кончились патроны. Это я понял сразу, как только взглянул на кровать. Там, вжавшись в угол, полулежала старуха.  Вместо правого глаза, у неё, было кровавое месиво. По стене, завешанной картинкой с плывущими лебедями, тянулась алая полоса, с какими-то сгустками желтого жира. 
   Ужас от увиденного погнал меня прочь, очнулся я только в огороде. Прислонившись спиной к теплым, шершавым брёвнам сарая, я заплакал. Стыдно признаться в этом, ведь мужчины не плачут, да что там, я просто зарыдал! Тяжко, надрывно, словно у меня умер кто-то близкий. Слёзы катились из моих глаз, и не мог я их сдерживать, как не старался.
  Вдруг сквозь эти безудержные слёзы я увидел, как ко мне приближается женщина. Хрупкая, в белом платье, с какими-то воланчиками на плечах, она спокойно шла ко мне.
Я, вжался в брёвна сарая. И было от чего – такие, в селе, у нас не ходят! Подойдя ко мне, она взглянула на меня и легонько коснулась моей щеки. Стерев с неё слезинку, улыбнулась, распахнув свои синие, как весеннее небо, глаза и произнесла певучим голосом:
-  Не скорби по невинно убитым, не скорби! Живи долго и за нас живи! – приложила свою ладонь к моему лбу, и я, словно провалился в глубокий колодец. 
  Следователь допрашивал меня не долго. Суровая тетка-аптекарь, подтвердила, что я был у неё. Да и наградной наган этой ведьмы – палача, отобрали у буйствовавшего сожителя. 
     Сколько же лет прошло? Приехал я в родное село и пошел на кладбище. Родни там у меня немало. 
    «Кого это на отшибе похоронили?» - подумал я.
     Невысокий овальный гранитный памятник. Фотография размылась от дождей.  «Борис Егорович Никишкин» эта фамилия мне ничего не говорила. А вот второй памятник – невысокая металлическая пирамидка, с красной звездой наверху и чёткой  фотографией молодой, улыбающейся женщиной, заставил меня вздрогнуть. На меня смотрела старуха – ведьма, из моего детства. «Анна Васильевна Бертис», почёл я.  Две далёкие даты, в них, навсегда осталось моё детство.
   Сорвав прутик, шел я по дороге, помахивая им, чертил, зигзаги в пыли и думал: «Тяжелой мерой ей отмеряно, ох, тяжелой!»
10 Тринадцатый Царевич, сказка
Валерий Рыбалкин
   1.
   В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Царь Святослав. Был он мудр, красив и силён. Славен Государь был удалью молодецкой, которая заключалась не столько в силе его богатырской, не столько в дружине удалой, но в чести, доблести и справедливости, о чём в народе слагались сказки и легенды. Слово его царское было крепко, будто камень. Всю жизнь он сражался с врагами рода человеческого, и суд его праведный всегда был открытым, честным и справедливым.

   Жена подарила Государю своему четырнадцать сыновей - четырнадцать прекрасных молодцев, которые росли добрыми смелыми богатырями, защитниками обиженных и угнетённых, надеждой своего Отечества. И лишь один из них, тринадцатый, был украден в младенчестве у растерявшихся нянек, когда гуляли они за стенами дворца на зелёной лесной лужайке. В тот день небо вдруг нахмурилось, засверкали из густых тёмных туч яркие молнии, загремели громы, налетел, откуда ни возьмись, огромный чёрный смерч, засосал в свою страшную воронку несчастного Царевича, и только ужасный, уносящийся вдаль хохот услышали насмерть перепуганные женщины, которых раскидала во все стороны разбушевавшаяся стихия.

   Долго плакала безутешная Царица, узнав о таком несчастье. Гнев обуял Царя Святослава - громы и молнии метал он вначале, но успокоившись, простил тех, кто ни в чём не был повинен. Чувствовал и понимал осиротевший отец, что это враги таким ужасным способом отомстили ему за дела его праведные. Однако не знал он, не ведал, где искать пропавшего отпрыска. А посему - утешил, как умел, супругу и обратил орлиный свой взор на дела государственные, на воспитание оставшихся сыновей.

   2.
   Тем временем в тот же день, в тот же час за тридевять земель в тридесятом царстве праздновал свою подлую победу ненавистный враг рода человеческого - страшный и беспощадный трёхглавый Змей Горыныч. Не единожды в открытом бою Царь Святослав рубил его огнедышащие головы, но вновь отрастали они на радость тёмным силам. Ведь зло порождает новое зло, которое неистребимо на этой Земле. Не смог славный герой уберечь своего тринадцатого сына, который лежал теперь, как ни в чём ни бывало, в детской кроватке на дне огромной пещеры в жилище огнедышащего Дракона.

   Уродливая старая Ведьма, бледная, как смерть, сидела в изголовье ребёнка. Девичья пшеничная коса обвивала её тощий затылок, и левая голова Змея поинтересовалась с ухмылкой, у которой из загубленных девиц отобрала старуха этакую пышную красоту?

   - Сам ты старик, - скосив на Горыныча прищуренный глаз, отозвалась колдунья. – Лучше отдай мне Святославовича. Я окроплю его молодой кровью своё дряхлое чело и стану красавицей писаной, какой свет не видывал!
   - Не-ет уж, - пророкотала средняя голова Змея. – Пей лучше кровь простых младенцев – она поможет твоему горю. А сын Святослава нам ещё пригодится. Вырастим из него поединщика. Да такого, что весь крещёный мир вздрогнет от ужаса.
   - Дассс, - по-змеиному зашипела злобная Ведьма, - Ты прав, Драконище. Сначала погубим Царя праведного, а уж опосля - досыта напьёмся кровушки человеческой. Погуляем на славу!
   На том и порешили.

   3.
   Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Остался молодой Принц в пещере огнедышащего Дракона. Злая Колдунья вместо молока материнского поила его кровью невинных младенцев, а по вечерам, сидя у колыбели, щедро делилась с воспитанником своей звериной ненавистью к роду человеческому, к добрым людям. Рассказывала ему сказки о беспощадном огнедышащем Змее Горыныче. О том, как тот в былые времена выжигал целые селения, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. И злобный хохот сумасшедшей старухи с соломенной косой взлетал вместе с колеблющимися чёрными тенями к закопчённым сводам разбойничьей пещеры. Не любовь, но лютую ненависть к родному отцу Святославу, к простым людям вложила в детскую душу подлая злая кикимора, давая ребёнку вместо игрушек лишь белые человеческие кости, грудой лежавшие здесь в тёмном ужасном  углу.
 
   А когда подрос Царевич, то привёл ему Горыныч иных наставников. Премудрый лысый худой Червяк в лёгких роговых очках с красными кроличьими глазами был роднёй поганого Змея. Он написал для невинного отрока отравленные ядом учебники, в которых истинную правду смешал с подлой ложью, да так ловко, что не отличить одно от другого. Этой ужасной гремучей смесью долгие годы пичкал он юношу, умело взращивая в его нежной молодой душе ненависть ко всему живому. Особенно к отцу и братьям старшим, Святославовичам.

   Не сразу, но проросли сорные семена в душе внешне прекрасного, безупречно сложённого юноши, и вырос он кровожадным чудовищем, подобным воспитавшему его огнедышащему Дракону. Тогда призвал, поднял из могильного склепа Горыныч нового растлителя для царственного воспитанника. Вурдалак сей был спец по трупам и всю свою жизнь питался мертвечиной. Пастор мёртвых – так звали его в загробном мире. Он с вожделением проповедовал свои бредовые идеи среди покойников. А затем, недолго думая, съедал доверчивых слушателей, поджарив их на адском горячем огне. Ведь усопшим всё едино – они не чувствуют боли, в отличие от живых.

   Наставник сей обучил Царевича, как можно легко и быстро бить, насиловать, жечь простых людей. Да так, чтобы они, не успев опомниться, разом переходили в мир иной - на потребу беспощадному учителю – злобному трупоеду Вурдалаку. Познав вкус крови, юноша легко овладел всеми тонкостями науки убивать, без тени сомнения лишая жизни безоружных пленников, которых приносил в пещеру Горыныч. Он жёг их горячим, будто из пасти кровожадного Змея, огнём, колол  мечом, бросал в них кривые разбойничьи ножи, восторгаясь текущей из ран кровью. И новые человеческие кости забелели своей страшной наготой в мрачной змеиной пещере. А подлые учителя с восторгом нахваливали молодого убийцу и то страшное, что совершал их ученик, лишённый человеческого разума и сострадания.
   
   4.
   Прошло время. Вырос, возмужал украденный у родителей Царевич. Никто не мог сравниться с ним в открытом бою, и даже растливший юношу Змей стал побаиваться богатырской силы взращённого им чудовища. За годы бесчинств на разоряемых землях Дракон и его прихлебатели сумели отколоть от племени людского малый народ, который льстивыми речами своими заставили поверить в то, что люди эти велики и исключительны:

   - Вы чистокровные высшие существа, вы соль человеческой расы, вы призваны править всеми народами Земли, чтобы вести их к светлому будущему, к райским кущам. Остальные – плебеи и недочеловеки, а посему они должны радоваться, что имеют таких просветлённых великих правителей. Возможно, что кто-то из низших, неспособных к мышлению рас, не сможет оценить всю полноту вашей мудрости. Неблагодарные начнут жаловаться и бунтовать. Таких надо убивать, как бешеных собак. Тогда остальные, подчинившись силе, станут вашими рабами на веки вечные.

   Двадцать лет и три года ужасный Змей и его прихлебатели твердили свои льстивые слова, и многие, особенно молодые люди, поверили коварному обману. Ведь правду говорят, что если человека сто раз назвать свиньёй, то на сто первый он хрюкнет. Так и случилось. Из этих несчастных одураченных юношей набрал Горыныч дружину для взращённого им поединщика. Днём и ночью учил подлый обманщик несмышлёнышей убивать, грабить, насиловать простых людей. Порой ходила дружина его строем, провозглашая: «Слава убийцам! Горынычу слава!» А иногда, будто зайцы, скакали они по площадям и скверам, радостно выкрикивая: «Кто не скачет - будет труп!» И даже священная наша мать Сыра Земля отказывалась носить этих выродков, слегка прогибаясь под их ногами.

   5.
   Но настало, наконец, время священной битвы. Змей Горыныч, будто Наполеон, поместил три свои хвоста на специальном походном стуле, наблюдая за ходом сражения как бы со стороны - с отдалённого возвышенного места. Любил изверг рода человеческого посмеяться над тем, как враги его, эти недоумки, убивают друг друга. А сам он, бросив промеж них яблоко раздора, с каждым ударом меча, с каждой загубленной душой христианской наливался силой невиданной, богатырскою. Знал коварный Змей, что чем больше душ он загубит, тем больше сможет совершить новых подлостей и убийств.

   Князь Святослав с верными своими сыновьями вышел на поле брани. Его дружина и ополчение стояли поодаль, ожидая царского приказа. Напоённый кровью людской, тринадцатый Царевич и его скачущие от ненависти ко всему живому помощники расположились на противоположной части широкого поля. Они посылали проклятья врагам своим – простым людям, выросшим в нежности и любви, верившим во всё светлое и прекрасное. Больше всех бесновался сам Царевич, предводитель этой толпы:

   - Эй вы, недобитки царские, кто хочет помериться силой со мной, истинным чистокровным богатырём, сыном великого Горыныча? Выходи на смертный бой! Я самый сильный, самый умный, самый ловкий. И я прикончу любого неполноценного. Или не осталось больше у Царя поединщиков?
   Всколыхнулось от бранных слов море людское, подровняли свой строй Святославовичи, а отец их могучий загарцевал на боевом коне. И только Царица, жена его, пошатнулась и чуть было не упала на сырую землю от ужасной догадки. Затем, подойдя к мужу, сказала ему таковы слова:
   - Не ходи на бой, мой сердечный друг! Чует сердце материнское беду неминучую. Богатырь сей – сын твой украденный. Неужто сам не видишь?

   Тут понял всё мудрый Святослав. Помедлил немного, подумал и выехал вперёд на белом боевом коне:
   - Эй вы, гой еси, ненавистники людские, убийцы подлые! Что же сам Горыныч? Ослабел, что ли, али умом тронулся? Выставляет вместо себя младенца на поругание. Али головы у него не отросли ещё? Али ума в них поубавилось? Али стар стал, немощен? Вижу, ноги его не держат - зад свой примостил на стульчике!

   Будто угли, разгорелись от обиды глаза кровожадного Змея. Не выдержал он насмешек благородного рыцаря и, отстранив своего поединщика, сам стал на его место. Святославу того и надобно. Вынул он меч-кладенец из ножен и бросился на лютого огнедышащего дракона. Не помогли извергу рода человеческого ни быстрые крылья, ни огонь из ужасных пастей. От пламени всесжигающего Святослав щитом закрылся, а когда подлетел к нему разъярённый Змей, изловчился богатырь и отрубил тому махом сразу две головы. А из третьей пасти вырвал у поверженного врага своего гадючее жало, которым загубил изверг не одну душу человеческую.

   Добивать не стал. Под смех и улюлюканье толпы отпустил великодушный герой едва живого недруга на все четыре стороны. Бают люди, что издох Горыныч под забором - в бессильной ярости лопнул от распиравшей его ненависти к роду людскому.
   Разделавшись с подлой тварью, приступил Святослав к сыну своему - изменщику. Знал славный Царь, что готовил ему Змей поединщика, да не ведал, до поры, кого именно. Спросил у поникшего Царевича:
   - Что можешь сказать в своё оправдание? Зачем ты так долго губил безвинные души людские? Открою, что ты – мой единокровный сын, в этом нет сомнения. Мать по голосу, по кудрям золотым узнала своё дитя. Я - твой отец!

   За годы, проведённые в змеиной пещере, подлые воспитатели убедили юношу, что он потомок великого Змея и что другого такого, как он, не сыщешь на всём белом свете. А потому не захотел гордый палач-убийца признавать себя человеком, пусть даже сыном Царя.   
   - Нет, не верю я тебе, - отвечал взращённый на ненависти герой. – Мой отец Горыныч, его кровь течёт в моих жилах. Я самый сильный, самый мудрый, самый красивый, самый, самый, самый! А ваш плебейский род людской ненавижу и буду изничтожать, пока бьётся моё благородное сердце!

   - Эхе-хе, - вздохнул Царь Святослав. – Нет у тебя благородного сердца. Оно черно от пролитой крови, от ненависти к людям. Не могут быть героями палачи и предатели… Что ж, делать нечего, я тебя породил, я тебя и убью!
   Взмахнул он своей богатырской булавой, и брызнула из упавшего наземь тела чёрная змеиная кровь. Дивились люди этому, а ещё тому, что не пожалел ради них справедливый Царь сына своего родного, единокровного…

   Тут дружина тринадцатого Царевича - каратели, убийцы и насильники - лишившись грозной защиты, задрожали, будто листы осиновые, перестали скакать, кричать и бахвалиться, бросились врассыпную и попрятались в глубокие норы – подальше от гнева людского. Не сразу, но достали их из-под земли, дрожащих от страха. Поодиночке приводили на суд праведный к грозному Святославу. И воздал справедливый Царь каждому по делам его. Но не вернуть загубленные карателями жизни, не осушить материнские слёзы по невинно убитым сыновьям.

   И тогда, дабы не повторилось подобное в грядущих веках, приказал Великий Государь зарубить каждому вступающему в жизнь юноше на невинном челе его, что все люди равны, и нет среди них наилучшего. А если появится таковой, то это не человек вовсе, а подлый ублюдок - потомок кровожадного Змея Горыныча. 
11 Сложится!
Владимир Дементьев 3
   - Удиви меня! Удиви меня простотой, матушка природа, а уж заумностями мы  и сами удивлять можем. Да-с!   

 Дмитрий Иванович вздохнул, подкрутил фитиль у лампы и в который раз переставил на столе   карточки  с символами химических элементов и их основными свойствами.
Со стороны это было похоже на раскладывание загадочного пасьянса, правила которого известны лишь ему одному. Но в том-то всё и дело, что правила никак не выкристаллизовывались!  Шестьдесят три элемента упорно не хотели выстраиваться в систему. Казалось, вот-вот получится, однако, “пасьянс” не складывался, в сотый раз не складывался. 

       - Да-с! Дёберейнер не смог и Александр Эмиль Шанкуреа тоже. Надо же придумать: элементы вдоль винтовой линии располагать! "Земной спиралью" называет! Во как! Однако, подробнее узнать не мешало бы.

Профессор привычным движением попытался привести непокорную бороду в порядок.
   -   Это ещё что, вот Ньюлендс вовсе "закон октав" сочинил. Всё в семь нот втиснуть пытается.  Не получается. Нет, господа, проще надобно, проще. Со своей музыкой в симфонию Высших Сфер вторгаться негоже. Природа насилия не терпит!

В дверь постучали и, не дождавшись ответа,  её  легонечко отворили.

     -  Дмитрий, душа моя, засиделся ты сегодня. С утра в затворниках. Пора бы уж ко сну!

Менделеев нехотя отодвинулся от стола, собрал карточки в стопку и аккуратно сложил их в коробку для визиток.

    - Пожалуй, ты права: сегодня вряд ли что путного выйдет. Чайку бы мне крепенького.

     -На сон грядущий?  Хорошо ли это? И вот с лампой керосиновой  ты всё сидишь в кабинете – это с твоим-то зрением! Дурно всё это. Весь дом в электричестве. Надо бы   и тебе…

     - Оставь!   Ну, сколько можно? Я же просил!

Дмитрий Иванович встал, загасил лампу  и  устало прошёл в столовую.

      - А чайку горяченького с яблочками я всё же выпью. Яблочная кожурка от кашля  замечательно помогает – это мне ещё в гимназии говорили…
 
Он ещё раз тяжело вздохнул, размял пальцы, будто они замерзли.

     - Знаешь, я ведь, почитай, двадцать лет пытаюсь кирпичики мироздания сложить в систему. Не мог Господь без системы творить. Да-с!    Будь добра, Физа, распорядись, чтобы самовар подшумели.

    Прислуга в просторной столовой накрыла скромный стол. Муж и жена сидели друг против друга и молча чаевничали, каждый думал о своем. Супруга  попыталась было заговорить об Оленьке – их малышке, но  по рассеянному взгляду мужа поняла, что семейной беседы в этот раз не получится.  Затем, обменявшись привычными фразами, они пошли спать в разные комнаты.

Феозва  Никитична долго не могла сомкнуть глаз.

  -  Когда они перестали понимать друг друга? Отчего так случается, что близкие люди, клявшиеся в вечной любви, становятся чужими? А как славно было в Боблове! Прогулки по лесу, ботанические опыты… 

 Воспоминания вереницей всплывали и так ярко, так детально, но тут же таяли.

    -  А ведь предупреждали: он моложе тебя, натура увлекающаяся, вспыльчивая. Трудно тебе будет! Так и есть.  О кирпичиках мироздания думает. Мне бы его заботы! Вот флигелек в имении пристроить надо бы. Сколько кирпичиков понадобится, а леса, железа? Дочка  кроха ещё и сынок Володя мал, внимания требуют.  Обновки к весне нужны.  Всё - всё на моих плечах! Хорошо ещё квартира на казенный счет.

   Женщина тяжело вдохнула, поправила чепец, перекрестилась  и стала шептать молитву: “Царю Небесный, Утешителю, Душе истины”...
 Откуда-то    донёсся шорох.

    - Уж не Оленька ли проснулась? Нет, плача нет. Слава Богу! Это, пожалуй, из спальни Дмитрия. Говорила, не надо чай пить. Не слушает, всё по-своему делает! Может оттого и полюбила? Бог даст, сложится ещё...

Женщина опять перекрестилась и заново начала читать молитву.

     На завтрак, как обычно за столом  собрались все домочадцы, каждый на своём месте, пустовало лишь место главы семейства. Впрочем, скоро вышел и он, сухо поздоровался и сразу пододвинул к себе чайную пару – это был нехороший признак. Супруга молча налила чаю.

     -  Во сне мне привиделась  аккуратная таблица, все клеточки которой были заполнены символами химических элементов, и в этом была строгая закономерность.   

 Дмитрий Иванович произнёс это очень тихо, ни к кому не обращаясь, ни на кого не глядя.
    -  Так явственно приснилась, что я даже проснулся  и основные моменты тут же зарисовал.  Утром сразу в кабинет. И что же?

  Профессор повысил голос и обвёл всех строгим взглядом.

    - Рассыпалось всё! Поделом! Разве можно снам доверяться? Чепуха приснилась! Пустые клетки надобно оставлять, но ведь природа не терпит пустоты! И  многие элементы переставлять, и даже  атомный вес  некоторых  менять весьма значительно требуется.            Да – с!
В зале, мягко освещенной почти весенним солнцем, повисла напряженность.  Чтобы как-то разрядить обстановку, хозяйка улыбаясь произнесла:

    -  Дмитрий Иванович, друг мой, что же вы так растревожились? Ну, пустые теперь клетки,  а в другой раз, глядишь, и заполнятся. И переставляйте,  как вам надобно, меняйте что требуется – ваша же таблица. Зачем же так убиваться, душа моя?

    - Да как вы не понимаете? Это же нонсенс! Вы меня  просто поражаете, Феозва  Никитична!

  Профессор отодвинул чай и грозно посмотрел на супругу.

 - Вот так взять  и, невзирая на авторитеты, свои законы утверждать? Вы меня, матушка, удивляете! Да – с!

  Но в туже минуту Менделеев вскочил со стула, глаза его загорелись, правая рука что-то начертала в воздухе.
    - А ежели это закон природы, следовательно, он предсказательную силу имеет! А раз так, значит будем править! Непременно будем!

Он энергично подошёл к жене, обнял её за плечи и сильно поцеловал   прямо в губы.

     -  Что с вами, Дмитрий? Вы меня пугаете! Как вы себя ведёте, какой пример  подаёте? Mauvais exemple, mon ami*! 

   -  Хороший пример! Замечательный пример, дорогая!

 Дмитрий Иванович ещё раз поцеловал  раскрасневшуюся супругу, теперь значительно нежнее.
 Все обомлели. Даже трёхлетний Володя,почувствовав в происходящем что-то необычное, в изумлении уставился на отца. Наступила полная тишина - самовар и тот перестал посвистывать. 

   -   Вы меня удивляете! – прошептала Физа  и, закрыв глаза, нараспев протянула:

    –  Сложится! 
* Дурной пример, мой друг.
12 Как я сдавал в театральный институт
Владимир Дементьев 3
        Давняя история... Возможно вы не поверите, но я никогда не мечтал служить актером в театре. Ну  не тянет меня на подмостки и все тут! В крайнем случае согласен быть режиссёром … и то в кино. Однако случилось мне пройти первое прослушивание или просмотр, не знаю даже, как и назвать.
        А было дело так.  Я только что  успешно сдал экзамены в Менделеевский институт. Не с первого раза, правда, и все же СДАЛ! Настроение!  Хочется весь мир обнять! Начало лета! Словом, вы меня понимаете.
 А вот моя знакомая, девушка самых возвышенных чувств, просто бредила театром.

       - Хотя жизнь и театр, а мы актеры в нем, но жизнь без театра  для меня лишена всякого смысла. Я рождена быть актрисой! Театральной актрисой!  - говорила она, закатывая бирюзовые глаза к голубому небу.

       Она только готовилась к вступительным экзаменам. Нервничала ужасно! Чтобы как-то успокоить, ободрить,  я, провожая ее к вожделенному институту, без умолку болтал о том, какая она талантливая, как надо держать себя на экзаменах… И не заметил, как мы оказались в маленьком дворике с неработающим симпатичным фонтанчиком посередине.
      Почти весь дворик был заполнен дарованиями приблизительно моего возраста. Слово  “дарования”  произношу без всякого сарказма  - надо было видеть их лица!   Здесь следует отметить, что  лица эти по большей части были обращены к солидной двери старинного здания, на которой были  конторскими кнопками прикреплены листочки. Каждый мог вписать себя. Оставалось только дождаться, когда дверь откроется, и долговязый студент снимет их и зычным голосом призовет пятерых по списку следовать за ним. Это было так торжественно и страшно, что неокрепшая психика некоторых не выдерживала, и они не решались войти в святилище. Сопровождающему приходилось несколько раз громогласно повторять фамилии, что вселяло в абитуриентов еще большей трепет.  Они так пугались, будто все были однофамильцами. Вид выходящих также не прибавлял уверенности. Естественно, это крайне отрицательно действовало на мою спутницу.

  И вот в очередной раз  выходит “ангел смерти” и призывает на судилище! Четверо обреченных отозвались, а пятый молчит. Гробовая тишина! Никто не признается, виду не подает!  И как на грех этот трусишка оказался моим однофамильцем. Представляете!?

Все дергаются, нервничают, смотрят друг на друга, словно кругом одни предатели или прокаженные; моя знакомая   глаза закатила, побледнела – сейчас в обморок упадет. Что делать прикажете?

Ну,  пришлось взять да заявить: я, мол, Дементьев. Собственно, так оно и есть по паспорту!
 
 У абитуриентов сразу отлегло от сердца; к знакомой нормальный цвет лица вернулся  и глаза на место встали; у меня словно камень с души свалился!
Четверо пошли за студентом, а я, конечно, остался у двери. Стою себе и в ус не дую. Однако, не тут-то было! Дверь вскоре отворилась, и детина, бесцеремонно схватив меня за плечо, потащил вовнутрь. Я сопротивляюсь, пытаюсь объяснить. Какое там! Бесполезно! А один страдалец-дарование  прямо-таки со всей силы в спину толкнул, гаденыш.

    Ну,  иду по коридору, не знаю, как и выкрутиться, а потом думаю: “Стоит ли так волноваться? Через минуту выгонят, делов-то!”  Даже повеселел!
  Вхожу в зал, там за столами с   бумагами расположилась  комиссия, очень недовольная.

   - Что это вы, молодой человек, себя ждать заставляете?  Порядка не знаете?

Еще что-то говорят в таком духе… А седовласый мужчина, сидевший в пол-оборота и смотревший в пол, ткнул в мою сторону пальцем и грозно изрек: “Басню! “ Все умолкли…

 Вот вы можете сходу рассказать какую-нибудь басню? Я их только в начальных классах учил, и то не очень твердо. Начни читать в лучшем случае карикатура получится. Позор!
 Мне бы сейчас же промямлить извинения и уйти, но я возьми да брякни:

  - А можно пародию?

Не иначе как лукавый за веревочку дернул! Тут опять все зашумели:

     -   Что это вы, молодой человек, себе позволяете?  Это уже слишком! Порядка не знаете!

   Однако, седовласый, видимо председатель, не отрывая взгляда от пола, махнув рукой   обреченно  произнес:

       -  Валяй пародию!

  Должен все же признаться, что  буквально перед походом этим прочитал в журнале “Крокодил“ заметку о том, как трудно переводить басни, какие нелепости допускают некоторые иностранные переводчики,  лишь бы смысл был понятен их соотечественникам. И, как пример, была приведена пародия на басню “Демьянова уха”. Понравилась! 
 

Вот и начал валять -  слово не воробей!

      - В одном из  рррусских грррафств сэррр Демиан, эсквайррр, позвал серрра Фока на са-мо-ваиррр.

  Почему-то с жутким еврейским акцентом произнес я  и сам этому немало удивился.

     - Моншэррр, я вас прррошу прррэйти в мой скррромный уголок на файв-о-клок!  - продекламировал громче, несуразно  растопырив руки.
 
Наступила полная тишина. Председатель повернулся и уставился на меня с нескрываемым любопытством.

   -  Пришел Фока. Вот счи на вертеле, вот сэндвичи с блинами, из рррэдьки пудинг, фирменный калатч – закуска к легкому вину  “Перватч”!  - значительно повысив голос,  продолжил я в надежде, что это будет последней фразой.

  Теперь-то дошло во что вляпался! Надежды не оправдались! Члены комиссии с явным вниманием впились взглядами, ожидая продолжения. У меня же выступил холодный пот – дальше из прочитанного не помнил ни строчки!  Почти не помнил. 
   Отчаянно жестикулируя и корча рожи,  сбиваясь, понес  я не весть что, думая только об одном: когда  же, наконец, остановят?  Из-за столов послышались смешки, они перешли в хохот, в какой-то визг с похрюкиванием…

  - И все, что видишь здесь вокруг  ты должен с хреном  съесть, мой друг! - вопил  я со зверской гримасой, пожирая глазами членов комиссии.

    Я готов был убить их... или провалиться сквозь землю!  Это было ужасно!  Самое ужасное, что я вставлял в экспромт куски из других басен!

   - Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом здесь чистое мутить питье мое? - не к месту, в очередной раз не к месту, процитировал Крылова охрипшим уже голосом, что, конечно,  вызвало очередной взрыв хохота.
 
     Но остановиться не получалось! Я как будто  раздвоился: язык молол  сам по себе, а мозг критически  анализировал сказанное и лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Катастрофа! Время перестало течь!
   Точку в этой вакханалии нужно было ставить самому, поняв это,  в голове вдруг всплыло окончание пародии, и я, зачем-то подойдя к наиболее удаленному столу, гордо  произнес :

     - С тех пор я замечаю:  не пьет Фока ни перватча, ни чаю!

   Я низко, как мне казалось “по-театральному”, поклонился, а когда выпрямился, глазам предстала кошмарная картина: члены комиссии дергались в конвульсиях, кто-то, распластавшись по столу, отчаянно колотил по нему руками, другой, мыча  жутко мотал головой, а одна дама…, да что там рассказывать.  Председатель, раскачиваясь на стуле, с завидной силой махал руками и зычно выл: “У- у-у-у-у! У-у-у-у-у!”
   Сколько так продолжалось, не знаю.  Я все еще пребывал в полной прострации!

   Наконец, более-менее все успокоились, приняли человеческий вид.  Председатель эффектным движением поправил волосы и, широко улыбаясь, вынес вердикт:

     - Годится!  Готовься к экзаменам. Не надо лихачить, не надо пародий! У-у-у-у!

     В  ответ я смог лишь жалобно простонать:

    - Но я же уже поступил в один институт!

    - В какой?  -  изумился  председатель комиссии.

     - В МХТИ.

     - МХТИ, МХТИ? Московский художественно-театральный институт?  У-у-у-у! У-у-у!

   Кажется, еще что-то было…

   Я вывалился на свежий воздух. Боже, какое это счастье снова почувствовать себя свободным человеком!  Как прекрасен мир вокруг!  Как приятно  снова увидеть милое лицо! Однако, моя знакомая, бледная, как полотно,  с опаской подошла и с каким-то  отчуждением  выдавила из себя:

    -  Ну-у-у?

     - Прошел.  -  прошептал я удрученно.

     Знакомая   отшатнулась, словно услышала какую-то гадость. Другие тоже посмотрели на меня, прямо скажем, не слишком дружелюбно.  Расфуфыренная девица, стоявшая рядом, презрительно фыркнула, а парень, державший ее за пальчик,  испуганно перекрестился. Все слегка расступились.  Я изобразил подобие улыбки и на ватных ногах пошел к фонтану - мне необходима была опора. Жаль воды в нем не было! Только там  заметил, что   рубашка наполовину вылезла из брюк,  и  исчезла   пара пуговиц с нее…

    Подруга провалилась.  Она сказала, что в тот день приняли всего четверых. 
 
   Так что служить Мельпомене и до этого случая не хотелось, а уж после - тем более! Возможно  вы и не поверите, но меня даже слово "театр" раздражать стало! Дикая история! 
13 Куда приводят мечты. Исторя шестая
Лидия Березка
БЕЛЫЙ СРЕЗ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ ПОКОЛЕНИЙ
Есть поколения шахтеров, врачей, учителей, юристов. А есть...

А есть семьи, где появляются  дети, запрограммированные на актерское мастерство. Именно в такой семье, уже в четвертом поколении, появилась красивая девочка Маша - маленькая "Снежинка", "Снегурочка", "Снежная королева" -  известная актриса театра и кино Мария Порошина. Ею сыграно несколько десятков ролей в театре, кино и телесериалах, в том числе роль волшебницы Светланы в Дневном и Ночном «Дозорах», а также главные роли в фильме «Четвертое желание», сериале «Всегда говори всегда» и совсем недавно, представленном ТВ каналом «Россия 1» - «Вера Надежда, Любовь».

Мы часто видим ее в новых актерских. Но хотелось бы узнать о Марии еще больше: какая она в жизни, вне театра и кино. Я встретилась с ее мамой Наталией Красноярской, режиссером Большого театра и она любезно согласилась побеседовать со мной.

-  Наталия, у Вас такая  наполненная творческая жизнь, огромный опыт личных побед и переживаний, что в пору ставить Вас в пример для подражания. Но сегодня мы будем говорить о Вашем продолжении, о Вашей дочери – Марии Порошиной.

Скажите, она  родилась сразу актрисой, или  все же сначала, жила-была девочка? Как Вы ее звали в детстве?

Н. Красноярская: Как и годы спустя – Машенька. Сразу родилась актрисой или нет, не знаю. Но еще на утренниках в детском саду она всегда была Снегурочкой. Мы  даже специально для этих выступлений шили ей новогодний костюм.

- А Вы помните интересные эпизоды, веселые истории из детства Маши?

Н. Красноярская: Конечно. Как и все девочки в детстве, Маша любила наряжаться. Помню, как-то  собрала несколько своих колготок, да и натянула их себе на голову одни за другими. Получилась девочка с косами, так и  ходила весь вечер и смешно размахивала ими, приставая и показывая всем домашним, какая она красавица. А еще, помню, как вместо «здравствуйте», она легко и ловко садилась на шпагат, встречая всех у самого порога.
- Вот как! Забавно. Значит,  Маша была общительной, очень гибкой и спортивной девочкой?

Н. Красноярская: Да, очень. В школьные годы она занималась в студии при Ансамбле танца «Березка». И очень лихо танцевала!

- Вы – творческий человек, у Вас ненормированный  рабочий день, плотный гастрольный график, а в те годы - еще и учеба  в аспирантуре. С кем оставалась маленькая Маша в Ваше отсутствие? Кто помогал Вам воспитывать ее?

Н. Красноярская: Маша родилась, когда я училась на четвертом курсе ГИТИСа. Помогала мне моя мама, в прошлом актриса оперетты – Людмила Павловна    Красноярская.

- Мария родилась в театральной  семье. И все же: решение стать актрисой – это ее собственный выбор?

Н. Красноярская: На выбор будущей профессии активно никто не влиял. Машенька  была обычным  городским ребенком, как и все, ходила в садик, в школу. Но сама атмосфера артистической семьи,  частое присутствие Маши в театре на репетициях и спектаклях, вероятно, все же, сказались на ее выборе. 

- Какой она была девочкой, как училась в школе, о чем мечтала?

Н. Красноярская: Мечтала, наверное, о разном - девичьи желанья переменчивы. А училась Маша хорошо. Окончила французскую спецшколу. И когда надо было делать выбор, для девочки, выросшей в творческой семье, воспитанной на книгах, музыке и литературных спорах, вопрос как таковой и не стоял. А чему мы еще могли ее научить? Только тому, что умеем хорошо делать сами. Она с первого раза  поступила в Студию МХАТ. Ее партнером на уроках актерского мастерства очень часто был Сергей Безруков.
Но жизнь вносит свои коррективы,  и дальше было театральное училище им. Б.В. Щукина, которое Мария успешно закончила, а в дипломных спектаклях ею сыграно  много главных  ролей.

- Наталия, Вы бываете на ее спектаклях, смотрите сериалы с ее участием? Вам  нравится, что и как делает Мария и важно ли ей Ваше мнение?

 Н. Красноярская: Конечно, бываю, конечно, смотрю. Считается ли она с моим мнением? Надеюсь, что да. Мы  часто  обсуждаем с ней предложенные сценарии, пьесы,  и все, что касается ее ролей, трактовок и образов. Маша прислушивается, но, как правило, в итоге, она всегда находит свое собственное  решение.

- Скажите, а как сложилась личная жизнь у  Марии?  Она умеет дружить, поддерживать долгие отношения?

Н. Красноярская: Безусловно. Еще со школьных лет с ней рядом по жизни идут, как говорится, в горе и радости, две ее подруги Катя и Ира. А актерская жизнь подразумевает не только затянувшийся рабочий день, но и длительные командировки для участия в съемках или гастрольных поездках. Поэтому также сложились дружеские отношения и с людьми, связанными с ней по профессии. В основном это ее сокурсники. Они часто собираются вместе. И одна из таких встреч  состоялась совсем недавно, на которой были   М.Аверин, А.Макарский, Н.Антонова, В.Седых, О.Касин, М.Владимиров, Д.Мухамадиев, О.Баландина, Ф.Баландин, О.Будина… В общем, пришли все кто смог!

- Просто звездное содружество! А помогает ли Марии ее умение дружить в личных  отношениях?

Н. Красноярская: Ну, если Вы имеете в виду ее отношения с бывшим мужем, то все в порядке. Например, сейчас в квартире Маши идет ремонт и она со своим мужем Ильей Древновым и младшими девочками живут пока у меня, а старшая Полина, в семье своего отца – Гоши Куценко, вместе с бабушкой и дедушкой.

- Вы можете назвать любимые блюда и лакомства Марии?

Н. Красноярская: - Трудно выбрать что-то одно. В основном стол собираем  традиционный. Прежде мы всей семьей лепили пельмени. Это у нас еще от сибирских корней. Мария хорошо готовит и  всегда рада  приходу гостей. Любит побаловать домашних чем-то новеньким, хорошо печет, но не забывает и о давно полюбившихся блюдах.

- Какой цвет и стиль в одежде предпочитает Мария?

Н. Красноярская: Мы жители мегаполиса, стало быть, одевается Маша в стиле большого города.  Но профессия подразумевает публичность, и в гардеробе, конечно же, есть наряды, соответствующие случаю. А цвет Маша предпочитает – белый.
 
- Вырастили дочку, появились внуки. И тоже будущие артисты?
Н. Красноярская:  У Маши три дочки, три принцессы.

Старшая дочь – Полина. Первый раз в кино ее пригласили, когда не было еще и пяти лет. Но даже при всей ее готовности всегда и везде играть, она немного растерялась, даже испугалась и буквально умолила уехать домой. Видимо всему свой день и час. Сейчас Полине 14 лет, она перешла в  девятый класс, а в прошлом году окончила музыкальную школу по классу фортепиано. А еще Полина снялась в главной роли у режиссера  Веры Сторожевой в новом фильме  «Компенсация», который  совсем скоро выходит на суд зрителей.

Средняя дочь Серафима - прирожденная актриса. Уверенная, яркая и в свои четыре с половиной года уже занимается танцами в Студии «Тодес» у Аллы Духовой. Прошлую зиму  ходила на фигурное катание. Посещает занятия по хору, думаю, у нее будет хороший голос. Уже сейчас поет - просто как оперная певица! Да она и дома, как на сцене: не пройдет мимо зеркала, не оценив себя, своего наряда, настроения, образа. У нас частенько на семейном ужине, присутствуют друзья. А пока мама Мария хлопочет на кухне, она  и гостей  займет, и развлечет их. Всех обо всем расспросит, сама расскажет, а то и станцует с большим удовольствием!

Ну, и наконец,  малышка Аграфена, ей пошел только четвертый месяц и она, естественно,  пока втайне держит свои творческие планы.

- Три девочки, три возраста, три характера. Это так непросто! Когда же Мария все успевает?

Н. Красноярская: Старается успевать, на сон  и восстановление сил остается очень мало времени, ведь младшая дочка еще совсем крошка, и ей пока даже ночью нужна мама.  Мы все работаем, но когда можем, с удовольствием помогаем. А вообще, у Симы и Грушеньки – у каждой своя няня.

- Личная жизнь Марии помогает или мешает карьере? А может сама карьера, как часть жизни, способствует становлению и в жизни, и в профессии? Что главное для нее, и если случится делать выбор, что выберет она?

Н. Красноярская.: Маша во всем – цельный человек. Она талантливая  актриса, много работает, при этом хорошая дочь, мама, жена, хозяйка. И если даже ее нет рядом с детьми, она постоянно на связи, очень беспокоится и всегда в курсе всех дел. А ее женской мудрости вполне достаточно, чтобы принять такое решение, когда и муж любим, и дети присмотрены, и новая роль – в активе. Все, что она делает – это неслучайные составляющие ее жизни.

- Да и в кино тоже Мария играет несуетных женщин, олицетворяя женственность, любовь, материнское счастье. А над чем она работает в настоящее время?

Н. Красноярская: Продолжаются съемки телесериала «Всегда говори  всегда» - «6» и «7». Ведется работа над фильмом из нескольких новелл к Новому году, в процессе  репетиций три спектакля  у режиссеров  Сергея Алдонина, Артема Тынкасова и Алексея Кирющенко.

- Ну, что же, счастья, любви и радости в Вашем доме! Марии – удачи  и новых творческих успехов.
14 Куда приводят мечты. История седьмая
Лидия Березка
ИНТЕРВЬЮ О ВЯЧЕСЛАВЕ МАЛЕЖИК

"Жизни я мозаику сложу, словно вальс станцую при свечах".

В СССР были десятки ВИА, где работали сотни талантливых музыкантов, имена большинства из них канули в лету. Лишь единицы из той когорты сделали себе имя на сцене: А. Барыкин, В. Кузьмин, А. Буйнов, А. Глызин, да еще пара-тройка – и все. К их числу можно отнести и одного из первых рокеров страны Советов – Славу Малежика.
Сегодня наша гостья, удачливый продюсер, заботливая мама,  хорошая хозяйка - Татьяна Малежик. Она же -  супруга и любимая женщина замечательного музыканта, заслуженного артиста России - Вячеслава Малежика. Мы встретились с Татьяной жарким июльским утром и удобно устроились в одном из московских кафе, расположенных в Олимпийской деревне на юго-западе Москвы, и неспешно завели разговор.

- Татьяна, Вы, безусловно, мудрая женщина и, все же - тяжело быть женой человека, который смолоду обласкан поклонницами? Отбиваться от назойливых «мух» приходилось?

- Мы очень дорогие друг другу люди и в среде поклонниц муж всегда и сразу расставляет правильные  акценты. А вообще, Слава не сразу стал известным артистом. В начале музыкальной карьеры он работал в составе  вокально-инструментальных ансамблей «Мозаика», «Веселые ребята», «Голубые гитары», «Пламя». И только тогда, когда стал выступать с сольными программами, к нему пришла узнаваемость и популярность. Это случилось в 1986 г., когда вышел его магнитоальбом «Саквояж» и именно так стала называться его группа.

- Вячеслав и сейчас много пишет новых песен. Кому предоставляется честь первому услышать их?

- Да, действительно песни пишутся и песни хорошие. К настоящему времени  выпущено более 30 альбомов. В них вошли такие известные песни, как «Двести лет», «Попутчица», «Мозаика», «Туман в декабре», «Подарок», «Острова» и «Провинциалка». Вот и сейчас готовится  к выходу новый  диск. А такой чести, как послушать новую песню первой, Слава всегда удостаивает меня. И мне это очень приятно.

- «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…». И у Вас, безусловно, своя история любви.  Где и как Вы встретились? Сразу смогли разглядеть друг в друге тех самых - единственных?
 
- Да нет, не сразу. Я сама не коренная москвичка и познакомились мы со Славой, во время его гастролей в Донецке. Но тогда как-то не сложилось, видимо время еще не пришло. А вот, когда я приехала в Москву и уже была студенткой, нам довелось встретиться снова. И было это так, Слава как-то раз зашел в общежитие, увидел меня, потом встретились еще раз, да больше уже и не расставались.

- Так может есть в истории Вашей семьи забавный случай, о котором за давностью событий, уже не только можно, но и давно пора поведать миру?

- Да так, как-то сразу и не вспомнить. Как у всех, были и непростые ситуации, да, пожалуй,  и смешные казусы в жизни случались. Помню, мы тогда  уже встречались, но предложения руки и сердца Слава мне еще не делал. Приезжаем мы к моей маме в гости на юг Украины, идем знакомиться. А время тогда было другое: не Бог, а партия в чести. Так вот, выходит мама нам навстречу и откуда-то из-за спины достает икону. Каково же  было мое удивление! Ставит нас перед собой  на колени, да и благословляет. Так вот мы и поженились!

- Татьяна, расскажите немного о зарубежном периоде Вячеслава. Вторая половина 90-х - непростые годы в России. Но именно тогда в США были записаны несколько новых дисков. Там Вы тоже были вместе?

- Конечно вместе! Но сначала во время творческой командировки по приглашению своего  одноклассника, переехавшего жить в Америку – Юрия Валова, экс-барабанщика легендарной в 60-е группы «Скифы», Слава записал в Калифорнии свой очередной альбом. Это были в стиле рок-н-ролл трек «Скандал», а также прекрасная акустическая баллада «Птаха», где он играет дуэтом с экс-гитаристом «Цветов» Сергеем Дюжиковым. Там же он записал с Ником Бинкли песню «В новом свете», за которую Билл Клинтон,  известный меломан, прислал ему благодарственное письмо со словами «За поддержание мира во всем мире». А сам диск получил название «Вячеслав Малежик в Новом Свете». Затем следовал большой гастрольный тур по стране и Европе, а немного позже и второй «американский диск».  Тогда же, вместе со Славой на Родину в Россию возвратился и Юра Валов. Мы и сейчас дружим семьями.

- А переехать совсем соблазна не было?

- Нет! Из Москвы – никуда и никогда! Разве что, на гастроли, да к друзьям в гости.

- И так по жизни все время вместе! А кто сегодня любит песни Вячеслава Малежика? Кому Вы отдаете предпочтение? Вас выбирают или Вы выбираете?

- Кто-то нас выбирает, а кого-то мы выбираем. Разумеется, Слава перестал быть мечтой 16- летних девчонок, да и для взрослых леди сегодня тоже предложено немало на музыкальном рынке. Но у него есть свой слушатель и зритель и на его концерты по-прежнему есть спрос, где главным аргументом остается:  профессионализм, хорошие стихи и задушевная музыка. Большая же сцена, безусловно, интересна, но это и большая  ответственность, которая требует длительной подготовки, больших затрат и великое множество согласований. Поэтому иногда бывает проще согласиться на корпоративное выступление. Приглашают, значит любят!
 
- У Вас творческая семья. Ваши дети тоже увлечены музыкой? Как влияет разница поколений, новые вкусы в музыке?

У нас два сына. По темпераменту и  способностям они совершенно разные.  Старший, Никита, окончил Университет Дружбы народов и успешно работает, женат. У него две дочки, стало быть -  у нас две любимые внучки. А вот младший - Иван, этот  весь в музыке, пока он еще студент, учится на продюсерском отделении и у  него свой музыкальный коллектив. Вы правы, это совсем другая музыка, но и время сейчас иное. Поэтому  поддерживаем сына во всех его начинаниях. Как говорит Слава:  «… воспитание - это кропотливый, - каждодневный труд и достаточно долгие беседы по душам». Так что, «нам песня жить и дружить помогает».

- Сохранить теплые чувства, близкие отношения и душевную привязанность надолго в творческих парах – сегодня большая редкость. На чьих плечах, а может великом терпении, держится ваш брак?

- Конечно на мне! Тяжеловато бывает. Но мне это нравится и в этом моя жизнь.

- Татьяна, Вы живете в новом престижном районе Москвы. Давно переехали?

- Переехали в начале 2000-х. А что касается района, это уже далеко не первый переезд, но так случилось, что всегда живем на юго-западе.

- Говорят, вы замечательная хозяйка? Чем мужа балуете, чем гостей угощаете?

- У нас часто бывают гости и готовим мы много и разнообразно. Но вот картошечка,  сваренная в мундире, селедочка с лучком и свежей зеленью – обязательное блюдо на нашем столе. А в прохладное врем года – еще и домашнее сало. Это у нас  от  наших украинских корней.

- Так что, и на даче свой огород?

- Нет. У нас разбиты красивые газоны, беседка. На участке растут хвойные деревья, и много-много цветов. Мы там не работаем, мы там отдыхаем.

- Татьяна, в нашей непростой действительности, Вы остаетесь потрясающе красивой женщиной. Наверное, пользуетесь косметикой известных производителей или может бабушкиными советами?

- Еще в молодости мама дала мне совет: люби себя, радуй глаз мужа,  будешь любима и счастлива. Поэтому, все просто: я женщина и люблю собой заниматься. 3-4 раза в неделю, вместе с мужем плаваем в бассейне фитнес центра. Там же, обязательно массаж лица и тела. Мне нравятся СПА процедуры.

- Вы хотите что-нибудь пожелать нашим читателям?

- Жить только сегодняшним днем, не ждать от судьбы подарков, тогда и завтра наступит обязательно! А Слава неизменно верит, что дух романтики и вечные мелодии любви найдут живой отклик в Ваших сердцах.

- Желаю Вам новых творческих взлетов и, конечно же, признания и любви зрителей!
15 Собачка
Любовь Казазьянц
Собачка
1.
- Посмотри, Наташенька, что купил тебе папа в подарок!
 Девочка двенадцати лет вошла в гостиную, одетая в облегающие джинсы и рыжую майку. Светло-карие глаза заблестели. На веснусчатом лице появилась улыбка.
- А где же мой подарок? На кухне?
- Нет, твой подарок лежит у тебя в комнате на полу, в соломенной корзиночке. - Пойдём, покажу, – ответила мать девочке, вставая со стула.
 Девочка вбежала в детскую, широко распахнув дверь.
- Ой, - вскрикнула она, - Какая мохнатая игрушка!
- Это не игрушка, доченька! Посмотри, живая собачка! Ты же мечтала иметь собаку.
 Увидев щенка, Наташа очень обрадовалась. Она присела на корточки рядом с корзинкой. Там на байковой пелёнке спала собачка светло-коричневого цвета, с чёрными и белыми пятнышками на боках, чёрной мордочкой и длинными чёрными усами. Девочка погладила легонько зверушку, чтобы не разбудить. А та повела ушами, приоткрыв на миг сонные, чёрные, как угольки глазки и повернулась на другой бок.
- Какая миленькая, - прошептала Наташа
 Она засуетилась: принесла из кухни блюдце с молоком и пластиковую чашку для воды. Поставила всё на пол возле собачки.
- Ей надо покушать. Она, наверно, устала. А где папа её нашёл?
- Купил на базаре. Продавец сказал, что это той-терьер.
- Я хочу погулять с ним сама, нужен поводок.
- Не волнуйся, поводок есть.
- Ну, вот и хорошо, - сказала Наташа.
Поправила подстилку под щенком, поставила рядом стул и села читать книжку.

2.
 Прошло два месяца. Наташа относилась к своему питомцу с вниманием и любовью. Сама ухаживала за щенком. Назвала его Цак. Он немного подрос и почему-то стал агрессивным и прожорливым. Во время еды Цак издавал странные хрюкающие звуки. Взрослые удивлялись, что он никогда не лаял. А если чуял опасность, фыркал и скалил маленькие острые зубки.
 Однажды, когда Наташа кормила его с руки, он неожиданно слегка цапнул её за палец. Родители не придали этому значения. Потом Цак и маму Наташи укусил, когда она хотела его погладить, залез под стол и сверкал оттуда злобными глазёнками на окружающих. А когда щенка пытались достать из-под стола, пищал и царапался.
 Выходки Цака заставили отца девочки насторожиться. На следующий день он отнёс собачонку к ветеринару, чтобы сделать прививку. В ветеринарной клинике долго ждал приёма.
- Ну, что у вас? – спросил доктор, стоя у раковины, когда вошёл отец девочки с живым свёртком.
 Вытерев руки, доктор предложил посетителю сесть. Отец Наташи опустился на стул, осторожно высвободил Цака из пелёнки и посадил на колени. Врач деловито поправил очки и взглянул на четвероногого пациента. Глаза ветеринара расширились. Он заёрзал на стуле и от волнения не находил на столе ручку.
- Что у вас за животное? – промычал он сквозь зубы.
- Собачка, с вашего позволения, - растерянно ответил посетитель.
- Собачка, говорите! Так, так... Уважаемый, посадите, пожалуйста, животное на тот столик и пристегните ремешок к стойке. А теперь выйдите ненадолго.
- Как вас понимать, уважаемый доктор?
- Извините, ваше животное нужно осмотреть. Ольга, принесите горячей воды и побыстрей! – крикнул он сестре.
- А мне что прикажите делать?
Ветеринар надвинул очки в старомодной роговой оправе поглубже на переносицу и надменно окинул взглядом посетителя.
- А вы, уважаемый, можете погулять минут тридцать. Идите, идите...
Отец Наташи нехотя вышел.

3.
Он возвратился назад через полчаса, как велел врач. Коридор уже опустел. Отец Наташи постучал в дверь кабинета, но ответа не последовало. Он вошёл и снова оказался в просторной, ярко освещённой, комнате с назойливым запахом лекарств и хлорки. Комната оказалась пуста. Отец Наташи присел на прежнее место.
 Не прошло и пяти минут, как из внутренней двери напротив показалась сестра со шприцем в руке.
- Простите, сестричка! - обратился к ней отец девочки. – А где врач и моя собачка? Вы не знаете, Цаку уже сделали прививку?
- Мужчина, а вы твёрдо уверены, что пришли сюда с собачкой?
 Отец Наташи вскочил с места. От возмущения он размахивал руками, с криком доказывая, что полчаса назад вошёл в этот кабинет с маленькой собачкой за пазухой.
- Где мой Цак? Светло-коричневый щенок с чёрными и белыми пятнами, куда вы его спрятали? Сейчас же позовите врача!
- Садитесь, и пожалуйста, успокойтесь. Как вас зовут? – услышал он знакомый голос сзади.
 Посетитель повернулся и увидел ветеринара. Врач невозмутимо сел за стол и принялся что-то писать.
- Пётр Александрович, - раздражённо ответил посетитель.
- Сколько лет отроду вашей собаке?
- Три месяца, но я не уверен. Когда покупал на базаре, продавец сказал, что ей полтора месяца.
- Как особь вела себя дома, агрессивно или нет?
- Ну, что вы? Он, наш Цак, очень любит свою маленькую хозяйку. Защищает её. Но действительно, в последнее время Цак стал несколько агрессивен и очень прожорлив.
- Вам не показалось такое поведение странным?
- Немного. А почему вы об этом спрашиваете?
- Это очень важно в данном случае. Ваше животное кусало кого-либо в доме?
- Да, Цак укусил мою жену и недавно дочь, но не сильно.
- Хм, тяжёлый случай.
- А что особенного произошло, и почему вы задаёте такие вопросы?
- А потому, любезный, что животное, которое вы принесли на прививку, никак не является домашним животным. И тем более оно – не собака.
- Кто же оно, по-вашему?
- Вы, Петр Александрович, даже не представляете, в какой опасности находилась ваша дочь и все домашние.
- Как вы сказали? Опасность?
- Да, именно так я выразился. Потому что ваш питомец представлял огромную опасность для окружающих. Дело в том, что ваша "собачка" – необычный экземпляр крысы. Ваш Цак, как вы его называете, оказался представителем редкой африканской породы крыс-душителей. Так что радуйтесь, вы отделались лёгким испугом.
 Пётр Александрович оторопел и как-то сник.
-Вы слышите меня, уважаемый? – настойчиво повысил тон ветеринар.
- Да, простите, доктор, задумался. Что вы сделали с Цаком?
- Не волнуйтесь, он в прекрасном состоянии. Мы решили не усыплять, а отдать его в городской зоопарк. Пусть живёт. Там очень обрадуются такому царскому подарку. И ему в зоопарке будет вольготно, о нём будут заботиться. Подпишите пожалуйста отказной документ.
- Да, конечно, но что я скажу дочурке? Трудно представить, неужели этот безобидный зверёк мог загрызть кого-нибудь?
 Несомненно. Вы видели его зубы? Вам повезло, что обратились к нам своевременно, пока он ещё маленький. Дочери скажите, что Цак отравился, и животное пришлось усыпить. Не расстраивайтесь! Ничего, купите ей другого щенка. Но вначале посоветуйтесь с собаководами. Купите собаку в клубе собаководства.
- Спасибо, доктор. В следующий раз я, пожалуй, буду более осмотрительным.
16 Секрет
Нина Гаврикова
Секрет

Первые дни января выдались на редкость солнечными и теплыми. Снег, заметно подтаяв, начал тяжело оседать. Воздух как весной наполнился веселым теньканьем синиц и радостным чириканьем воробьев. Природа, будто пытаясь исправить допущенные за первый месяц зимы ошибки, наверстывала упущенное. И это было кстати! Целых две недели декабря шли бесконечные нудные дожди. За окном стояла ноябрьская серость и сырость. Осень капризничала, не хотела уступать место зиме. Лишь перед наступлением Нового года всю эту слякоть покрыл густой белоснежный покров.
Поселок находился в окружении леса. Местные жители, как могли, приспосабливались к переменам погоды. Дом семьи Изотовых стоял в самом центре. В выходной мама, как обычно, с самого утра хлопотала у печи, готовилась накормить домочадцев горячими пирогами. Отец, отключив звук, смотрел телевизор. А младшим сестренкам никак не сиделось на месте, и они, чтобы не разбудить старших - двух братьев и сестру, а заодно и скоротать время, вышли на прогулку.
- Вчера Танька приходила, у них под окном ночью кто-то сказочный городок построил. Я сбегала посмотреть. Представляешь, стоит высокий замок из снега с острыми башнями и круглыми окошками. Рядом – танк! Вместо дула - палка торчит. В него можно сверху забраться или сбоку. Я попробовала, получилось! – восхищенно рассказывала Люба.
- Вон, – показала рукой на соседский огород Эля.
- Пошли?
- Ага, - с полуслова поняла сестренка.
Девчонки спустились с крыльца, перешли широкую дорогу, проворно забрались на высокую обочину. Утопая ногами в мягком ослепительно белом пуху, двинулись к огороду. Остановились около полураскрытой калитки, сразу за ней находился снежный занос, один край которого нависал на изгородь, а противоположный опускался на грядки.
- Давай здесь замок делать, - предложила старшая сестра.
- Ага, - вертела маленькую деревянную лопатку в руках младшая. Сначала девчушки потоптались у калитки. Потом Люба руками в вязаных рукавичках начала выгребать из высокого бархана снег, а Эля его лопаткой откидывала в сторону. Увлеченные работой, они не замечали времени - главное сейчас было сделать сквозной проход. Спустя некоторое время Люба шустро выползла из снежной горы с другой стороны и с нескрываемым восторгом запрыгала на месте:
- Ура! Я здесь!
- А я? - фыркнула сестра, в тот момент она напомнила серого нахохлившегося воробья.
- Подожди, сейчас попробую дыру шире сделать, - быстро улеглась на спину, оттолкнулась ногами и очутилась внутри сугроба Люба. Через толстый слой снега было видно очертания солнышка. «Красота!» - подумала она, но не успела поднять руку, как вся эта глыба обрушилась. Девочка оказалась заживо погребенной в снежном месиве, попыталась крикнуть - рот мгновенно наполнился колючими льдинками, в глазах потемнело. Дышать с каждой минутой становилось труднее.
- Люба! - безумно испугавшись, откинув в сторону лопатку, стащив рукавички, как собачка лапками, рыла снег пятилетняя Эля. Она не замечала, как маленькие тоненькие пальчики обжигал смертельный холод. Ледяное стеклянное крошево врезалось в кожу ручек, забивалось под ноготки, но девочка не чувствовала боли. Щеки раскраснелись, из-под шапки выбилась прядь черных длинных волос. На глазах - смородинках застекленели слезы.
А Люба, находясь в заточении, не могла шевельнуть ни ногой, ни рукой. «Все! Конец! Вдруг Эля побежит к маме? Что будет?.. Страшно… Мне восемь лет…» - беспорядочный поток мыслей внезапно прервался, она почувствовала, как крохотная ладошка сестренки коснулась щеки, потом второй, бережно убрала снег со лба. Люба открыла глаза, солнышко ослепило, она зажмурилась, сделала глубокий вздох носом, выплюнула остатки снега, еле шевеля губами, чуть слышно произнесла:
- Жива! – попыталась открыть глаза, получилось, они уже немного привыкли к яркому свету.
- Ты чего? Я так испугалась? Зачем сугроб уронила?
- Я не уронила, он сам упал!
- Упал? А мне чего делать? Откуда я знаю, чего делать?
- Помоги.
Высвободившись из снежного плена, Люба попыталась встать, но ноги неожиданно подогнулись, и она рухнула вниз:
- Как ты поняла, где надо рыть?
- Как? Как? Не знаю! Испугалась, вот и начала рыть куда дотянулась.
Старшая сестра посмотрела на место, где стояла младшая, и будь у нее хоть на чуточку руки короче, то могло произойти непоправимое… но ей совсем не хотелось об этом думать. Горячая волна нежности поднялась от пят до макушки, щеки обожгло неведомым до этого дня нестерпимым огнем. По левой щеке медленно сползла горячая одинокая слеза.
- Милая моя спасительница, - усадила рядом младшую сестру Люба, бережно взяла ее руки в свои и начала медленно растирать окоченевшие пальчики.
– Замерзла?
- Нет.
- Только маме не говори! Пусть это будет секрет!
- Ладно, - согласилась спасительница.
Вдруг послышался звонкий веселый голос мамы:
- Пироги остывают, самовар вскипел, скорей бегите домой.
- Мамочка, уже идем, - в один голос ответили дочери
17 Загадка родного дома
Нина Гаврикова
Загадка родного дома

Автобус из города пришел по расписанию. Невысокая худощавая женщина первой соскочила на землю и заторопилась: предстояло идти еще шесть километров. Бодрым шагом Нелли Максимовна двинулась вперед. Рядом сын Максим с Жанной, своей женой. Солнышко, отодвинув лучами белесый полог, медленно поползло вверх. По обе стороны дороги простирались поля, слева - извилистое русло реки с невысокими кустами по берегам. А дальше - плотная стена леса, подпирающего край неба.
- Нелли Максимовна, Вы давно здесь не были? Расскажите, как жили? – прервала молчание Жанна.
- Жили в деревне Умовское, куда сейчас идем, - ответила свекровь Жанны. - Я была единственным ребенком. Родители работали в колхозе, жили скромно. Через два дома от нас жил брат отца, дядя Миша, у него семеро сорванцов было, с младшим я особенно сдружилась, - глубоко вздохнула женщина.
- Если Вам тяжело вспоминать, давайте помолчим.
- Ой, что ты? Если молча  шагать, дорога длинней на семь верст покажется, а с разговорами не заметим, как до места доберемся, - она осторожно, будто боясь что-то разбить, переложила сумку в другую руку. - В нашей деревне было больше пятидесяти дворов. Когда война началась, мужиков на фронт забрали. Вернулись немногие, да и те, как вот мой отец, вернувшись, уехали в город.
- Почему?
- Жить в деревне стало невыносимо. Отец попал в плен, после войны часто повторял, что концлагерь – мерзкое место, там каждый день расстреливали пленных. Когда дошла очередь до отца, он, мысленно простившись со всеми и с жизнью, вышел из барака. Конвоиры торопили. Ему же каждый шаг давался с трудом, ноги отяжелели и не хотели слушаться, перед глазами Серёжа - этого подростка отец поддерживал как мог, делился последними крохами. Но вот уберечь не смог: мальчик умер, не выдержав голода и холода. Конвоиры уже подводили отца к месту казни, как вдруг сзади раздался оглушительный взрыв. Испуганные солдаты развернули отца обратно. Вскоре за стенами барака раздалась беспорядочная стрельба, заглушающая крики. "Когда всё прекратилось, тишина, казалось, оглушила нас", на пороге появился русский солдат: "Товарищи, выходите!"
Нелли Максимовна остановилась, поправив платок, и продолжила рассказ:
- Во время войны и мне казалось, что мир уже никогда не будет прежним. Отец вернулся в июле сорок пятого. В колхозе работать не смог, все силы оставил в концлагере. Дом продали, уехали в город... Мне до сих пор жалко родного угла, всю жизнь хотела выкупить, но как-то не получалось.
- А теперь? – подала голос невестка.
- Теперь я иду домой. Мама скончалась рано, отец женился во второй раз, виделись мы не часто. А перед смертью позвал к себе, вытащил из-под подушки сберкнижку, подал: «Возьми, выкупи наш дом». Он знал, что я об этом мечтаю. Сберкнижку отец оформил на моё имя, проблем с наследством не было. Осенью разыскала хозяев дома, уговорила продать. Сейчас документы в порядке, можно ремонтом заниматься. Сыночек, поможешь?
- Так и я чем могу – помогу, - улыбнулась Жанна.
Путешественники свернули влево, спустились к реке, прошли по висячему мосту.
- Хорошо-то как! – вздохнул полной грудью Максим.
- Да уж не зря сказано: родная земля силу придает, чужая отбирает, - вспомнила пословицу Нелли Максимовна. - Зря отец нас в город увез, маму потеряли. Прокормились бы - здесь и огород, и грибы-ягоды... Помню, весной, как только сходил снег,  жителям разрешали  выходить в поле и собирать оставшуюся в земле картошку. В нашей деревне и стар, и мал - все шли в поле. Из мороженой  картошки пекли лепешки... В жизни ничего вкуснее не ела.
Дорога делила селение пополам: три дома слева и четыре справа - всё, что осталось от пятидесяти дворов. Прошли по узенькой тропе.
- Это мой родной дом, - чуть слышно проговорила Нелли Максимовна.
Дом выглядел неухоженным: бревна от времени почернели, краска на оконных рамах потрескалась,  труба наполовину раскрошилась. На крыше сарая, вплотную примыкавшего к дому, рубероид сорвало ветром. Забор упал. Понятно, что здесь давно никто не жил. Но Нелли Максимовну волновало не это. Она наконец-то входила хозяйкой в тот дом, где родилась, где счастливо жила её семья...
Хозяйка перекрестилась, поклонилась в пояс: 
- Здравствуй, дом! Всю жизнь ждала эту минуточку.
Сыну стало как-то неловко, он заторопил мать:
- Давай зайдем, что тут стоять...
- Возьми ключ, отворяй дверь, - мать достала из кармана плаща ключ.
Поднявшись по крыльцу, Максим отпер замок. Открыл дверь, другую. За ним вошли женщины. На крохотной кухне у переборки стоял старинный кухонный стол, рядом стул. Слева - русская печь. Жанна заглянула в комнату:
- Дом небольшой, а работы предстоит много.
- Ничего, вместе все осилим.
- Максим, - родительницу словно силы внезапно покинули, она опустилась на стул.
- Да, мама? – сын мгновенно оказался рядом.
Нелли Максимовна бережно поставила на колени сумку, расстегнула молнию, достала сверток, развернула бумагу, и Максим с Жанной увидели изящную стеклянную вазу - сахарницу на тонкой ножке.
- Что это? – в один голос спросили молодые.
- Сейчас, - уже спокойно ответила мать, поставила вазу на стол. - Максим, выйди на сарай. У дверей лестница, поднимись на чердак, там у печной трубы справа есть проломленная доска, достань оттуда чугунок.
- Мам, а что там – золото? - улыбнулся сын.
- Чистейшее!
- И ты думаешь, оно до сих пор там? – указал пальцем на потолок сын.
- Хочу надеяться. Иди же!
Максим с Жанной ушли. "Интересно, подумала Нелли Максимовна, - что там происходит?" Сверху были слышны шаги по скрипучим половицам - значит, сын на чердаке. Потом донеслось какое-то шуршание: видно, ищет проломленную доску. Какое-то время сверху не доносилось ни звука. «Наверно, не нашел, - сердце Нелли Максимовны сжалось. - Ничего не поделаешь, здесь сорок лет жили чужие люди…» Половицы снова заскрипели и через мгновение распахнулась дверь. В руках Максим держал чугунок. Тот самый!
- Давай сюда, - мать вытащила из чугунка холщовую тряпицу, развернула. На её коленях оказались крупные осколки вазы, точно такой, какая стояла на столе.
Сын и невестка ахнули:
- Сахарница?
- В войну настоящего чая не было, покупали в магазине сушеную грушу, запрессованную в брикеты, и заваривали. Нам с Гришей, я рассказывала, это сын папиного брата, безумно нравилось жевать эту вкусную заварку. Она обычно лежала вот здесь на узких полатях, - мать подняла руку и показала, где раньше были полати. - Рядом сахарница стояла, её отец еще до войны матери из города привёз, в подарок на именины. Гриша вставал на четвереньки, я забиралась ему на спину, дотянувшись до полатей, доставала заварку. Отрезали небольшой кусочек ножом, потом я снова вставала на спину и возвращала брикет на место. В тот злополучный день Гриша пришел, как обычно, днем. Мы попробовали достать наше лакомство, но не удачно: мама, как нарочно, положила брикет ближе к стене, чем обычно, рук не хватало до него дотянуться. Грише пришлось выгнуть дугой спину, чтобы поднять меня как можно выше. Только я нащупала брикетик, как дверь распахнулась, и влетела взволнованная мама:
- Победа!
От неожиданности я дернула рукой, зацепила сахарницу, та с грохотом упала на пол и разбилась. Мама оторопела, потом схватила меня в охапку, потащила в комнату:
- Ах, сорванцы! Ишь чего надумали!
 Гриша убежал. В тот день я досыта наелась «березовой каши». Получая очередную порцию, пыталась оправдаться: «Я не виновата! Вот вырасту, научусь писать, всем объясню, что без вины наказываешь…» Столько лет прошло, а чувство, что мама со мной поступила несправедливо, никак не отпускает. Да, сахарницу разбила, но не нарочно, нам-то нужен был не сахар. Только вот маме в этом признаться так и не смогла.
- Мам, ты  бабушке так ничего и не рассказала? – удивился сын.
- Не получилось, сынок. Я всё мечтала: вырасту, куплю новую сахарницу, принесу маме и всё расскажу... Купить-то я её купила, на первую же зарплату - но мамы уже в живых не было. У отца - новая жена, не до меня ему. Кому душу распахивать? Да и зачем, столько лет прошло.
- Нам все-таки рассказали, - вступила в разговор невестка.
- Не знаю зачем? Может, чтобы освободиться от чувства вины?
- Мамуль, тебе сколько лет? А как маленькая девчонка.
- Всё. С сегодняшнего дня начинаю взрослеть, - отшутилась она.
- У нас новость… - покраснела Жанна.
- Какая?
- Ты скоро станешь бабушкой! – уточнил Максим.
- Милые мои, родные!.. - встала со стула будущая бабушка. - Теперь некогда рассиживаться, надо успеть до появления наследника здесь все в порядок привести…
18 Манежная площадь
Ирина Брагинская
   1997 год. Весна. Не по майски теплый, душноватый день. Две молодые взмыленные, увешанные пакетами женщины, пьют чай в уличном кафе на Манежной площади.
   Это мы - я и моя лучшая и, в общем-то, единственная подруга Ольга. На столике чайничек с бергамотовым чаем. Мы устали и смудовольствием сидим и пьём чай, ожидая, что за нами приедет, уже не помню чей, муж. Одновременно мы мечтаем о будущем.
   Когда нам будет лет по 70-75 и мы будем благообразными старушками в элегантных шляпках, то будем встречаться в этом кафе хотя бы раз в неделю. Нам будет некуда спешить и можно будет выпить пару чайничков, обсуждая мелкие новости, прочитанные книги или просмотренные фильмы или просто молчать, понимая друг друга с полувзгляда - разговаривая телепетически...

   Скоро будет два года со дня смерти моей подруги. Она умерла от рака, в страшных мучениях, пройдя все круги ада на земле. Я не смогла даже приехать на её похороны. Хотя нет, я вру, причём вру себе... Если бы я очень постаралась, то, наверное, смогла бы. Я испугалась, не захотела увидеть её мёртвое лицо. Я приехала на 9 дней...

Прости меня...Я струсила, не захотела
Тебя увидеть неживой
Ведь там, в гробу, всего лишь тело,
Твоя душа всегда со мной.
 
Там, далеко, в снегу черёмух,
Прощались близкие с тобой...
"Прощай!" - я ненавижу это слово!
Ты поселись в душе моей со мной.

Пройди со мной сквозь годы и печали.
Ты будешь для меня всегда живой.
Будь дерзкой и смешною, как вначале.
В беде и радости, советуюсь с тобой.

     Когда мне будет 70-75 лет, я обязательно буду приходить в это кафе и пить бергамотовый чай. На моей голове будет элегантная шляпка, как договаривались.  Я не буду никуда торопиться, буду пить чай, смотреть на проходящих мимо людей и разговаривать с Ольгой - мысленно...
19 Ключевая фраза
Ирина Брагинская
У меня, как почти у всех ленинградцев, плохие зубы... К 27 годам мой рот был полон неэстетичных чёрных пломб. К тому времени появились новые технологии и я решила поменять все чёрные пломбы на белые. Знакомые порекомндовали мне клинику, где это можно было сделать под общим наркозом.
   В один прекрасный день, я понесла себя на плаху стоматолога. Осмотрев мои зубки, доктор насчитала 32 пломбы, которые нужно заменить или поставить на новообразованные дырки( и это в 30 зубах). Потом она попросила меня подождать анестезиолога, который должен был задать мне пару вопросов.
   В кабинет зашёл мужчина в белом халате. На вид лет 35-37. У него был надменный вид и вальяжные движения. При невысоком росте, он с достоинством нёс крепкий пивной животик. Слегка редеющие блондинистые волосы кучерявились на лбу. Глаза цвета стали смотрели на меня неласково... В общем, он мне активно не понравился.
   Сев напротив, он стал изучать бумаги, оставленные стоматологом.
 - Ничего себе! 32 единицы! Работы часа на 3-4...
 - Не возьмётесь?...
 - Ну отчего же... Задам Вам несколько вопросов, посмотрю вены и, если всё нормально, назначим день.
   Он задавал обычные в таких случаях вопросы - чем болела, на что аллегия...
А я тем временем, начала паниковать по поводу четырёхчасового наркоза. Когда настало время засучить рукав, чтобы показать вену, мои руки отчётливо дрожали...
 -"Спокойно, Джексон!" - Сказал доктор и... МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ...
   Так говорил мой покойный отец, которого я очень любила и никак не могла примириться с его смертью. ВОТ ТОЧНО ТАК, С ТАКОЙ ЖЕ ИНТОНАЦИЕЙ....

   Мягкие тёплые пальцы доктора бродили по внутренней стороне моей руки... Мягкие тёплые пальцы самого лучшего мужчины в мире... Мягкие тёплые пальцы, которым я никогда не дам исчезнуть из моей жизни...
20 Сытняк
Татьяна Вяткина -Сергеева
Лучи солнца пытались пробиться сквозь плотно сомкнутые веки Максима, лежавшего на берегу  реки возле потухшего костра в компании пустых бутылок, вчерашней закуски и двух таких же  спящих тяжелым сном  парней.
 
Парень жмурился, закрывал глаза руками, что-то бормотал пересохшими губами. Наконец, перевернувшись на бок, он сумел спрятать глаза от солнца и затих.

Разбудили его девичьи голоса, доносящиеся из-за речного поворота, сопровождающиеся равномерным тихим плеском  воды. С трудом открыв глаза, Максим несколько мгновений вспоминал как смог оказаться на этом берегу. Спящих парней он видел впервые. Самочувствие было ужасным: страшно хотелось пить, трещала голова. Максим  приподнялся в поисках хоть какой-нибудь жидкости, зацепился ногой за гору пустых бутылок и звоном стеклянной тары разбудил своих соседей. Парни также недоуменно смотрели друг на друга. Оказалось, что вчера вечером каждый из них совершенно неожиданно попал в компанию молодых людей, веселящихся на берегу. Странно только, почему  они не ушли домой вместе с остальными? Пришлось знакомиться друг с другом. Невольных соседей звали Паша и Антон.

- Люди, как хочется пить, просто сил нет, - чуть не плача, жаловался Антон, пиная ногами пустые бутылки в надежде найти хоть каплю жидкости.
- Зато вчера, наверное, нам было хорошо. Реально повеселились. Хотя абсолютно ничего не могу вспомнить. Помню только, что пьяный пришел с работы, поругался с женой, зашел в кафе, а дальше – облом, - задумчиво проговорил Паша, жестоко расчесывая пятерней небритый подбородок. – И вечно этим бабам что-то не нравится. Подумаешь – выпил. Видите ли – им воняет, неприятно. А мне приятно видеть эту корову каждый день? Знал бы – никогда не женился. Сейчас придешь домой – хоть вешайся!

Паша, тяжело вздыхая, уселся на траву, обхватил голову руками и затих.
Максим угрюмо смотрел на парней, пытаясь разбудить свой мозг и вспомнить, как он здесь оказался. Но, похоже, задача была невыполнима. Постоянное желание немного расслабиться в конце рабочей недели, наконец, доконало его, и теперь он вынужден, как отброс общества, мучиться на этом берегу в поисках хоть капли живительной влаги.

- Посмотрите, какие реальные тёлки гребут прямо к нам, - Антон живо подхватился на ноги и замахал руками, - Девчонки, плывите к нам!

Девушек было трое. Они не спеша плыли по реке, синхронно взмахивая руками. Как ни странно, крик Антона не испугал их. Они дружно повернули к берегу и вскоре их фигурки показались из воды. Это было зрелище!
- Нимфы! Нет, богини, - прошептал Паша, нервно сглатывая слюну. – Не чета моей корове!
- Сытня-я-як… - протянул Антон и направился навстречу красавицам.

Забыв про сушняк и муки беспохмельного утра,  парни принялись петухами прыгать перед девушками, пытаясь завлечь их.

 Но особо стараться не пришлось. Девушки не стали строить из себя недотрог, быстро нашли общий язык с Антоном и Пашей. Только Максим угрюмо сидел в стороне наедине с невеселыми мыслями. Ему почему-то было страшно. До сих пор его пьяные истории всегда имели логическое завершение. Ему никогда не составляло труда утром вспомнить  вчерашние  похождения. Сегодня он не помнил ничего и совершенно не понимал, как  мог оказаться на этом берегу.

- Молодой человек, что же вы  ведете себя как настоящий Бука? – одна из девушек, встряхивая длинными темными волосами, подошла к Максиму и, обхватив его лицо   прохладными нежными руками, заглянула парню  прямо в глаза.

Дрожь от прикосновения девушки пронзила тело Максима, а сам он заворожено смотрел в глаза речной нимфы. Маленькие капельки воды блестели на пушистых ресницах девушки, оттеняя её и без того очень выразительные глаза.

- Ну что же ты замер как кролик перед удавом? Или я тебе чем-то не нравлюсь? – смеясь, спросила девушка.
- Нравишься, - с трудом шевеля пересохшими губами,  прохрипел Максим.
- Девчонки, порядок! Кажется,  мы пришлись ко двору.- Девушка повернулась к своим подругам, которые о чем-то весело болтали с парнями. – Ну что, позовем мальчишек в гости?
- А что, парни, и правда. Повеселимся... – одна из девчонок томно закинула руки за голову, взлохмачивая свои длинные мокрые волосы.
Парни были похожи  на младенцев, которым неожиданно дали конфетку. Они недоуменно смотрели на девушек и абсолютно не могли понять, чем могли заслужить благосклонность таких красавиц.
Наконец Антон неуверенно спросил:
-Девчонки, а собственно кто вы такие и нам банально сперва хотелось бы с вами познакомиться. Так, парни?
-Ну,  да. Меня, например, зовут Паша, а это Максим и Антон. – Паша воззрился на девчонок в ожидании знакомства.
Девчонки посмотрели друг на друга, почему-то расхохотались, неожиданно стали абсолютно серьезными и черноволосая девушка ответила:
- Парни, согласитесь, лучше когда сохраняется интрига. Давайте мы вам скажем свои имена немного позже, а то боимся, что они вам не понравятся.

-Вас что Фенями зовут? - по-дурному стал скалиться Антон. Или просто несете нам тут какую-то хрень?
- Хозяин барин. Не нравится, поищите себе других, - девчонки оскорблено отвернулись от парней.
- Да ладно вам. Не хотят говорить свои имена – их дело. Что нам, жениться, что ли? Кстати, девчонки, я женат. – Паша расхохотался, а потом добавил:
- Повеселимся да и разойдемся. Ведь взрослые люди.
 Паша нервно вскочил на ноги, испуганно глядя на парней, боясь, что те не согласятся. Уж очень не хотелось терять такую неожиданную добычу.

Максим заворожено смотрел на происходящее. В глубине души он понимал, что надо немедленно подняться и идти домой, где сходит с ума  от страха за него мать. Но он ничего не мог с собой поделать, и когда компания направилась к реке, он тоже поплелся вслед.
- Девчонки, а собственно где вы живете? – спросил Антон.
- Надо немного проплыть по реке и выйти  на другом берегу. Не переживай, это недалеко. Надеюсь, плавать вы умеете, да и река не очень широкая? – спросила темноволосая девушка.
- Не держите нас за лохов, - обиженно ответил Паша, входя в воду прямо в одежде и обуви.
Антон и Максим молча последовали за ним.

Плавание доставило неописуемое блаженство. Вода освежила потные тела парней и прибавила им  жизненных сил и азарта.

Девчонки плыли в размеренном темпе чуть впереди парней,  о чем-то негромко переговариваясь.

 Наконец на берегу показался небольшой домик какого-то сказочного таинственного вида: был он стар, абсолютно непригляден. Таинственность домишке придавала буйная зелень,  разросшаяся по всему берегу и опоясавшая домик со всех сторон.
Девушки поплыли к берегу.
- Девчонки, что это за сараюшка? Неужели такие красавицы обитают в таком курятнике? – Паша разочарованно посмотрел на своих приятелей.
- Да тебе тут жениться что ли? Погостим немного и адью–куку. – выходя из воды,  тихо прошептал Антон.

Ноги абсолютно не хотели слушаться Максима, когда он поплелся вслед за компанией, ругаясь про себя  последними словами.
Почему так происходит в жизни: ты прекрасно понимаешь, что тебе не следует делать того-то и того-то, но кто-то невидимый дергает тебя за струны твоей души и ты, не раздумывая, поддаешься на очередную провокацию, понимая, что расплата наступит незамедлительно.

Тем временем, девчонки вынесли из домика небольшой столик, какую-то закуску,  водку и понеслось веселье. Лужайка возле дома погрузилась в громкий хохот, какую-то дикую музыку, несущуюся из мобильника одной из девчонок… Всем было весело до безумия. Именно до безумия.

 В голове Максима из каких-то  неведомых глубин выбралась и засела в голове мысль: «Мы ненормальные. Кто эти парни? И что я здесь делаю вместе с ними? И очень странно -  почему нам так весело всего лишь от одной недопитой бутылки водки? Пойду домой от греха подальше».

Парень попытался незаметно, не нарушая всеобщего веселья, уйти по берегу в сторону города. Постепенно голоса стали отдаляться, Максим вздохнул с облегчением, но вдруг прямо перед ним  как будто из-под земли  появилась  одна из девушек и,  строго глядя прямо в глаза,  спросила: «Ты куда? Мы так не договаривались. Уйдете все вместе. Ты понял?» - и, не дожидаясь его ответа, взяла парня за руку и отвела  обратно на лужайку.

Новоиспеченные друзья Максима хохотали как заведенные, а в перерывах хохота один перед другим похвалялись своими пьяными подвигами. Один рассказывал,  про свои измены, о том, как доводил до слез свою корову-жену, другой о том, какие люди беспечные дураки, когда не запирают на ночь двери или открывают их незнакомцам.

Максим вдруг с ужасом обнаружил, что ему здесь попросту страшно. Парни стали такими отвратительными, а в глазах девушек появился какой-то страшный блеск и чем громче хохотали и похвалялись  пьяные безумцы, тем ярче становился блеск их прекрасных глаз.

- Довольно! – как гром прогремел на всю лужайку голос одной из девушек.
Парни застыли с открытыми ртами, словно пораженные молнией.
- Пойдемте в дом, - уже мягче произнесла девушка и,  взяв за руку Пашу, повела его в избушку.
Две другие девушки точно так же взяли за руки парней и вместе с ними вошли в избушку.

Внутри домишко представлял собой очень странное зрелище. Сразу за входной дверью находилась большая круглая комната, посреди которой стояло непонятное  круглое каменное сооружение, чем-то напоминающее невысокий колодец.
- И что это за хрень? И где здесь можно привалиться и подремать? – недоуменно осматриваясь, спросил Антон.
- А ты разве дремать сюда пришел? – девушка, не отпуская руки Антона, подвела его к странному сооружению. – Идите все сюда, - позвала она остальных.

Когда все собрались в центре комнаты возле каменного сооружения, черноволосая девушка произнесла:
- Вы думаете, что случайно познакомились с нами и попали в этот дом? Нет. В жизни всему есть логическое объяснение. Ваша жизнь последние годы была лишена смысла. Она приносила только боль и страдание вашим  близким людям. А по законам Вселенной так быть не должно, поэтому сейчас все должно решиться. Вы, пьяные безумцы, не задумываясь отправились с нами в полную неизвестность. Вас не насторожило ни наше нежелание сказать вам свои имена, ни то, что вы видите нас в первый раз. Так вот, сейчас вы услышите  наши имена  и поймете, почему оказались здесь вместе с нами.
 
Одна девушка четко произнесла:
-Воз!
Вторая вторила ей:
- Мез!
Черноволосая громко спросила:
- Может сами угадаете мое имя, или пьянка вам окончательно высушила мозги?-
Ну! – вдруг громко крикнула она.

Парни испуганно дернулись и попытались отпрянуть от незнакомок, но хрупкие на вид девушки крепко держали их за руки.
- Воз, - прошептал Антон.
- Мез, – вторил Максим.
-Дие, – пробормотал Паша,  и глаза его наполнились страхом. Он попробовал вырвать свою руку, но хватка девушки была очень крепкой.

- Правильно, - сказала она. – Ты все понял. Возмездие. Мы ваше возмездие. Мы здесь для того, чтобы положить конец безумной жизни, которую вы ведете. Сейчас каждый из вас посмотрит вглубь этого  колодца и от того, что он там увидит,  зависит его судьба. Если окажется, что кто-то в вашей жизни еще страдает за вас и у него  осталась к вам хоть капля любви, тот будет спасен, а если  нет, то не обессудьте – с Вселенной не поспоришь.

С этими словами  Дие развернула Пашу лицом к колодцу и наклонила его.
- Смотри и слушай, - прошептала она.

Наступила тишина. Неожиданно Паша дернулся и хотел отпрянуть от колодца, но Дие удержала его. И вдруг из глубины колодца послышался женский голос:
- Наташка! Ты что делаешь? Чего звоню? Да моего придурка не было дома уже несколько дней,  и ты знаешь, я даже не расстроилась – надоел он мне ужасно. Не хочу больше тратить свою жизнь и нервы на этого лоха. Пошел он к черту!
Пашка отпрянул от колодца. Девушка внимательно смотрела  в его обезумевшие глаза.
- Нет! Не хочу! – закричал Пашка, закрывая лицо руками.
Девушка молча подтащила его к двери, вдруг появившейся в стене дома, открыла её и с силой швырнула туда Пашку.
-Не-е-ет! – послышался безумный, постепенно затихающий крик парня.

В наступившей тишине было слышно,  как стучали зубы парней. Воз повернулась к Антону.
- Не пойду! Отстань от меня, сучка! Ты чего ко мне пристебалась. И вообще мне пора сваливать из этого дурдома. – с этими словами Антон бросился к входной двери, но дверь исчезла. В круглых стенах дома осталась всего одна дверь, та в которой исчез Паша.

И только сейчас парни заметили, что окон в доме тоже нет.
- Пустите нас! – парни в истерике бросились к девушкам, которые очень спокойно смотрели на них.
- Поймите, безумцы, отсюда есть только один выход. И мы здесь ни при чем. Мы здесь и должны выполнить свою миссию до конца. Будьте же мужчинами хотя бы сейчас и попробуйте ответить за свои поступки. Вселенная – это логика, поэтому все имеет свой логический конец.

Воз взяла поникшего Антона за руку и подвела к колодцу.
В тишине раздался душераздирающий женский крик:
- За что? Возьми все деньги, золото… Пощади хотя бы ребенка!
- Мама! Мамочка! – пронзительно закричал детский голос и резко оборвался с каким-то странным хрипом.
Антон закрыл глаза руками, плечи его поникли,  и он сам пошел к страшной двери. Воз её молча открыла. Антон исчез.

Трое девушек повернулись к Максиму. Он поплелся к колодцу, ничего не соображая от ужаса. Холодный пот струйками стекал по его бледному лицу. Он застыл возле колодца не в силах заставить себя заглянуть в него. Мез положила свою твердую руку ему на шею и заставила согнуться. Максим зажмурился от ужаса. Было тихо. Приоткрыв глаза,  он увидел густую тьму, наполняющую колодец. Но вдруг из глубины этой темноты показались какие-то огоньки, которые постепенно превратились в пламя церковных свечей. Он увидел свою мать, стоящую в церкви перед иконой. По её щекам текли слёзы,  и она тихонько шептала:
- Господи! Наставь на путь истинный моего беспутного сына. Вразуми его, помоги ему избавиться от пьянства, верни его домой…
Девушки подвели Максима к двери…

Лучи солнца пытались пробиться сквозь плотно сомкнутые веки Максима, лежавшего возле потухшего костра в компании пустых бутылок, вчерашней закуски и двух таких же  спящих тяжелым сном  парней.

Максим резко открыл глаза от бешеного стука собственного сердца.
- Где я? – прошептал он, прижимая руки к сердцу, пытаясь унять его бешеный ритм.
В спящих парнях он узнал Пашу и Антона, с облегчением вздохнул, подумав, что это был только сон, но вдруг взгляд его упал на прибрежный песок, на котором большими буквами было выведено: ВОЗМЕЗДИЕ.
- Вставайте! – он неистово принялся будить парней.- Вставайте, уходим, уходим немедленно.
- Ты кто, придурок? Ты чего пристаешь? – недовольно закричал Паша, с трудом открывая глаза – Отвянь.
- Ты кто такой? Чего тебе надо? – Антон со злостью схватил за руку Максима, но тут же отпустил его  и закричал, показывая в сторону реки:
- Посмотрите, какие реальные тёлки гребут прямо к нам!
Максим с ужасом увидел плывущих по реке трех девушек.
- Вы идете или нет? В последний раз спрашиваю! – закричал он в истерике, но парни уже шли к реке.
- Возмездие, - прошептал Максим и побежал в сторону  города.
21 Нелепость, безысходность, пустота...
Борис Пушкарев
«Нелепость, безысходность, пустота …
Я не снимал Спасителя с креста,»
-эти, когда-то услышанные строки, с утра разъедали мозг Евгению повторяясь все снова и снова.

Он пытался заменить их куплетом популярной песни, знакомыми стихами, но они упорно  звучали в голове фоном всех остальных мыслей. Наконец смирившись Евгений пришел к выводу, что это какой-то знак и надо попробовать вникнуть в смысл слов.

«Нелепость, безысходность пустота…Мне скоро полтинник, -  размышлял он, - Большая часть жизни  прожита и жизнь, признаться честно, довольно серая неинтересная,  а самое главное  уже ничего не исправишь, сколько бы понедельников впереди не было. Я такой,  какой я есть и точка.»
«Нелепость, безысходность, пустота…Но никакой безысходности я не чувствую, - продолжал думать Евгений,- Многие прожили гораздо худшую жизнь, к примеру бомжи или зэки. Да, меня это успокаивает. Да, у меня нет семьи, давно разведен, детей не народил и друзей толком нет, только сослуживцы, но я никого не сделал несчастным.»

«Я не снимал Спасителя с креста…,» - продолжало звучать в голове,-
«Да, несчастным не сделал, но и счастливых рядом с собой тоже не помню. А вообще жизнь мне досталась спокойная - все военные компании, Чернобыль, перестройка прошли стороной, не затронули. Работа, дом, выходные, отпуск, Новый год – вот постоянный цикл жизни. Даже дни рождения никогда себе не устраивал»

Так размышляя, следуя,  словно на автопилоте, по сто раз исхоженной дороге, Евгений подошел к самому неприятному участку пути. Дорога резко поднималась в гору и после прошедших ливней представляла собой довольно жалкое зрелище - с выбоинами,  поломанными по краю тротуара ограждениями, островками занесенной с горы глины. Несмотря на то, что она была достаточно широкой, люди старались идти и вверх и вниз подальше  от края, друг за другом, в ущерб совместным разговорам и молодежным обнимашкам.

Тяжело вздохнув Евгений двинулся  в гору, очередной раз пообещав себе заняться утренними пробежками, очередной раз зная, что бегать он не будет. Пешеходов практически не было, народ теперь больше передвигался на автомашинах и толпы на тротуарах трансформировались в пробки на дорогах. Внимание Евгения привлекла идущая вдалеке  красивая молодая блондинка, привлекла неимоверной длиной стройных ног

«Так вот они какие ноги от шеи,»- улыбнулся он и уже не отводил от красавицы взгляд. По мере приближения Евгений понял, что эту красоту обеспечивают туфли на высоченной платформе и совершенно немыслимый
каблук, но это абсолютно не портило первоначального впечатления.

Девушка очень осторожно и при этом достаточно элегантно спускалась с горы вниз, аккуратно толкая через выбоины и глину детскую коляску.
«В парк идет гулять, самой короткой дорогой,»- подумал Евгений.
В  этот момент девушка вскрикнула, резко присела на левую ногу, машинально оперлась на поручни коляски, которая под весом ее тела встала «на дыбы»,  оторвав от дороги передние колеса, и начала опрокидываться.
Окончательно потеряв равновесия,  девушка упала на оба колена и отпустила коляску, которая подпрыгнув на опустившихся передних колесах покатилась к краю обрыва.                                                                                                      
         Для Евгения мир исчез, остались только детский плач, черная полоса границы обрыва и коляска, не спеша катящаяся к этой границе. Положив тело горизонтально к дорожке, вытянув руки, он рывок за рывком приближался к коляске… и понимая, что не успевает  -  резким толчком ноги отправил тело  в полет. Резкая боль, как будто порвались мышцы, пронзила ногу, но он уже летел, летел в пропасть, на опережение.

Он  все-таки успел оттолкнуть коляску, завалил ее на бок и продолжил полет.  Тело, после толчка, развернулось и Евгений как бы завис в воздухе устремив взгляд в небо. Это для других падение его тела длилось одно мгновение, а Евгению казалось, что он застрял в этом небе, стал его частью. Он тщетно пытался вспомнить, так надоедавший  с утра осколок стихотворения и не смог.
Молодая мама, прижимая к груди еще  всхлипывающего ребенка,  рыдала на краю обрыва. И вместе со слезами радости, что все обошлось, текли слезы горя и раскаяния, текли слезы благодарности этому неприметному, незнакомому мужчине, тело которого, пронзенное куском обрушившегося ранее ограждения распростерлось внизу.
Слезы перемешивались,   и сколько их было от горя, а сколько от радости не так уж и важно…
22 Разногласия
Вера Шкодина
         Тяжко  Антониде.  Работа в две смены, дома – скотина, ухода требует, а про детей и  говорить нечего. Старший, конечно, помогает, а   младшие, что Санька, что Леник...
      С рук слезли, правда, а так -  досмотр и уход нужен, а времени нет, вот и растут, как бурьян, беспризорные.
     Вовка  и Санька, бабкой коханые, дак с норовом. Санька особенно, отцова и   бабкина любимица.
Своё  ведь  дитя, а пальцем боишься тронуть.
Да всё бьешься, чтоб сыты были да не оборваны.
    Няньку наняла, потом вторую,  дак  тащат из дома , а ведь и муки давала,и сала.
   Отрез на платье лежал! Хоть замыкай шкаф.
Оно понятно,  бедно люди живут, но чужое брать...
Ситец  вон  в магазине  - в очередь. Да  денег у людей нет. Трудодни только. Учителям хоть зарплату платят.
    Антонида вздыхает, тихонько всхлипывает.
Говорила матери, куда ж третьего-то. Нет, грех да грех. А теперь вот и не грех. Оставила нас  всех, ушла…
    Антонида, всхлипывая,подошла к  материной фотографии.
Смотрит и что-то шепчет жалостливое, и слезы размывают, стирают строгие материнские черты:
   Тонкие, скорбно сжатые губы,прямой нос, большие, словно распахнутые глаза  с укором смотрят на  дочь.
- Ах, мама, мама, - тихонько скулит Антонида, -да что ж я такая нсчастная…
    Хлопнула входная дверь. Вошел Николай. Веселый.
- Чего пусто в доме? Где Санька?
- На улице носятся, -  буркнула Антонида, отвернувшись, - кроме Саньки никто и не нужен ему, остальные - приблудные.
- Чо  ты, мать, все мои! Я ж просто так спросил, чего исподлобья выбуриваешь?
У.. ведьма! - игриво  облапил он её и полез целоваться.
- Пошел ты, - отпихнула она  мужа, -  со своей лаской! На каждом углу и с каждой бабой  готов обниматься. Зубы всем скалишь! А я, вишь,ведьма! Злая да неласковая, ведьма! А ты  - хороший! – голос Антониды  дрогнул, в нем послышались слезы.
- Ну, ведьма! Как есть! – хохочет Николай, - за что и держу! Ну, что ты, что ты, мать, - заглядывает в лицо, - разнюнилась! Ты  ведь у меня -  мать! Вот!  Да я разве тебя обижу?
Мою дорогенькую! Дай обниму.  Хватит кукситься!
- А ну  вас всех, - устало заключает Антонида , приседает на лавку. – Замоталась совсем.
Ничто не мило.  Жизнь, считай уж, почти  прожила,  да как редька в земле прогнила.
Только в навозе и копаешься.
- Ну,  вот опять! Тебе всё не так, - сердится Николай.- Ну чего ты, мать! Я вот всегда всем  довольный. Вы у меня есть, и больше ничего мне не надо! Да чтоб все здоровенькие были! Да чтоб хлеб  -  в доме. Вон -  полный ларь пшеницы! И скотина! Все есть! Хорошо!
- Вот именно! Тебе всё хорошо!
- А что, мать, плохо? Ну, что плохо? Я что, пьяный прихожу? Иль об доме не думаю?
Всё ведь у нас есть, мать! Войны чтоб только не было! Только живи! Чего там?
- Ладно уж, отец,  - вздыхает Антонида, - устала  я.  Пошли скотину управлять лучше.
Что с тобой говорить…
   Николай замолк и, насупившись, пошел следом.
 
Он и вправду не понимал, чего Антонида всем недовольная, всё  ей не так, всё плохо.
   Со временем он попривык не обращать внимания на её «разносы и разгоны», на вспышки бессильного гнева.
 А когда со стороны услужливые дружки пытались подсказать  ему «выход», старались «открыть глаза»  на неласковость супруги,  он  только отшучивался: «Она кричит, а мне, как симфония вроде. Даже скучно,  когда в доме тихо!»
   И, действительно, ворчит Антонида или покрикивает, глазами ли гневно сверкает, а он  жмурится  белозубой улыбкой, как кот на масленице, да ещё напевает что-то себе под нос. А потом:
- Да что ты, мать! Ты посмотри, какой я  у тебя орёл!
 И комично поворачивался в разные стороны, напыжившись и важничая.
Первыми заходятся от смеха детишки.
Антонида сначала отворачивается, негодуя, потом не выдерживает, улыбается тоже.
- Ну, хватит, хватит уже, вот ещё, дурень старый!
Глаза её постепенно теплеют.
   Николай, так и не дождавшись ласки да любви от обожаемой  своей супруги, смирился с её суровым нравом, и по - прежнему, уважая и побаиваясь её, стал заводить шашни с разбитными, сговорчивыми бабёнками, послевоенными вдовушками.
Благо у него их под началом как  на ферме, так и  теперь в бригаде было, хоть отбавляй.
Огневые да задорные, в любви щедрые и без больших претензий.
    Дошли слушки и до Антониды.  Не поверила  сначала, вознегодовала.
Но переломив однажды гордость, выследила своего неверного мужа и, сняв с ноги тапок, врезала ему пару раз по физиономии, а придя домой, повыбрасывала вещички его в сени.
    Но не ушел Николай.
- Никуда я, мать, от детей не уйду, и точка! А что побаловался…
так я  - мужик! Меня не убудет!  А ты – мать!  И я тебя не брошу.
     Захлебнулась от такой логики Антонида, бросилась на обидчика с кулаками,
барабанила  по груди, по спине. И, мешком свалившись на выброшенные вещи, завыла, застонала, забилась в смертной тоске.
    Выплакавшись, занесла  вместе с мужем вещички обратно.
Но теперь еще яростней бранилась на него, и на попадавшихся под руку детей.
 Ещё суровей и несговорчивей стала.
   Замкнулась. Тонкие полоски седины  пробились в её  пышных золотистых волосах.
Большие  темно-синие глаза светились скорбью и укором...
23 Рассказ Когда жизнь только начинается
Инна Димитрова
             Рассказ “Когда жизнь только начинается».

Наверное, в каждом селении есть чудак-человек, что называется, не от мира сего. Вроде бы и вреда от него нет, но попадётся он на дороге – и не знаешь что делать – то ли обнять его, то ли бежать от него сломя голову, как будто не в себе он. То начнёт говорить о чём-то, не понятно к чему, то как ребёнок дурачиться начинает, играет порой с детьми в грязи, то нелюдим – не подступишься…
Но когда наступали тяжёлые времена, делать было нечего – шли к нему. И это знали все, что кроме него никто не поможет. Была у него одна удивительная вещь – заставлять дрожать сердца в унисон.
Жил он за самыми крайними дворами, на отшибе, на склоне нашей горы. Это только мы так называли её – гора, а вообще это, скорее, холм, но очень высокий, что-то вроде кургана. Никто там не селился, а он отстроил себе хибарку на склоне и частенько смотрел на всё сверху вниз. Потому-то, наверное, кто-то и считал, что он зазнался, но нет – дело не в этом. Его нельзя было раскрутить на обычные вещи – пьянка, рыбалка, бабы да жалобы на жизнь. Нет, глянет так – как током прошибёт – и всё, а если совсем неумён, будешь настаивать, так скажет что-нибудь такое, вроде бы простое, не страшное, а холодный пот ни с того – ни с сего прошибёт. Словом, отвадил. Ладно хоть на беды откликался – не оставлял.
Был у него непонятный гонг – ну типа крышки кастрюльной, но с ручкой не сверху, а с боку, так по особым случаям он его доставал из-под подпола, развертывал тряпицы с какими-то чудаковатыми присказками и выносил на воздух – вешал на крюк единственного дерева, растущего на горе, и, обведя всех сельчан, запуганных, просящих, сомневающихся и истово верящих, размахивался  и от всей силы ударял по этой плоской круглой железке. И хотя звук ужасающий, оглушающий, но больше поражал его вопль, исходящий будто из глубин земли: - Радость! Радость! Радость!
Он ударял себя в грудь, а сотрясалась земля, и сердца сельчан трепетали так, как не сможет трепетать парус даже в самый сильный ветер. Все будто впадали в забытьё и после не смогли бы точно сказать - сколько они пробыли на горе и сколько звучали их дрожащие сердца в унисон…

Обычно стояла уже глубокая ночь и тишина стояла такая, будто чудно звенит всё вокруг, но становилось так легко и светло, будто уже вознёсся на небеса. У многих – слёзы, кто-то поклоны бьёт, большинство – к земле прирастали буквально. А этот старик в серой длинной рубахе снимает свою железяку, обнимет эдак, как ребёнка, завернёт в прежние тряпицы и к себе – в хибару. Старики-то знают, что лучше его теперь и вовсе не беспокоить, потому как он теперь вроде как израненная струна – тонкая, вот-вот может порваться, а потому 3 дня он никуда не выходит, а возможно, и вовсе не просыпается. Не знаю, мальцы сказывали – подглядывали, значица, да что до этого, то не всякий лежащий спит – ведь храпа или там сопения не было. Будто и вовсе не жилец. Но нет, потом, всё, как прежде…
Выходил, глядел на небо, улыбался. Его уже ждали, кланялись, благодарили, а он открытой ладонью как бы успокоит, погладит, да поднимет глаза к солнышку, да промолвит «Жить-то как хорошо!». И правда – тепло так, душевно, птички поют, жить да радоваться, и нет, и вроде как не было никогда, ни бед, ни несчастий. Будто невинны все, как дети. Слёзы эдак и навернутся, да выйти им не дашь.
Пошто слёзы-то лить, когда жизнь-то только начинается?!      
24 Розовые майские дожди
Любовь Казазьянц
Фантастический рассказ.

 "Утверждать – этого нет, потому что этого не может быть никогда – прямолинейно и скучно."
(Н.Волгин – кандидат философских наук, уфолог.)

В нынешнем году майская погода москвичей не баловала. Небо словно превратилось в старое прохудившееся решето. Дождь то усиливаясь, то ослабевая, лил неделю. Наступил момент, когда вода затопила самые низменные районы города. Нельзя назвать это наводнением, но в быт жителей столицы сырость привнесла лишние проблемы. Несомненно, что далеко не каждый мог позволить себе приобрести личный водоплавающий транспорт.
Необъяснимое явление наблюдали жители Нагатинского затора. Когда в этом месте шёл дождь, затопив прибрежные улицы, Нижнего моста не было видно под водой. А Верхний мост оставался совершенно сухим. В безоблачную погоду над верхним мостом стоял туман, из бледно-розовых облаков капал того же цвета дождь. Первое время прохожие наблюдатели ахали, зеваки толпами глазели на розовое чудо, машины останавливались и хором сигналили. Но люди постепенно привыкли к чуду, - как привыкают к бутылочному пиву или к суррогатному кофе, а потом и вовсе перестали замечать.
Никто не изучал, почему мост не мокнет. Подумаешь, розовый дождь! Никому и дела нет до редкостного феномена из области легковесной фантастики. У простых смертных и так забот полон рот. Ясное дело – тут не до цветных дождей!
Но в этом году москвичи стали свидетелями такого зрелища, о котором умолчать равноценно преступлению. (Кому не интересно  –  может с ироническим видом перелистать страницу.) 
Оказывается каждое майское утро, в четвёртом часу, в Нагатинском заторе над верхним мостом зависало Нечто неизвестного происхождения. Этот объект оказался настолько пунктуальным, что по его появлению можно было сверять часы.
НЛО каждый день меняло цвет, как капризная модница: день в оранжевом, день - в голубом. И так до бесконечности.
Майский гость буквально изощрялся в цветовой гамме, но никто не мог понять, что бы это значило.
И тогда неопознанным объектом заинтересовались учёные и пресса. Несколько представителей республиканского НИИ решили понаблюдать за пришельцем. Группа учёных собралась время под Верхним мостом. И действительно ровно в четыре часа утра появилось Оно: бледно-бирюзового цвета, прямоугольной формы. Объект висел над мостом неподвижно в течении часа. Вдруг он неожиданно изменил цвет: из бирюзового моментально стал сиреневым, вытянулся в длинную "сигарету" и, мерно покачиваясь, лениво двинулся в сторону Волгоградского проспекта. Остановился в раздумье. В этот момент один из членов группы решил снять объект на видео камеру. Только этот человек успел приготовиться к съёмке, как НЛО резко развернулся в сторону смельчака. В следующую минуту, группа замерла в шоке – фотографа поднял в воздух и закружил невидимый смерч. Он поднимался вверх с вытянутыми руками и вывернутыми наружу ладонями. Словно невидимая сеть тянула его в небо, закручивая по спирали в бешенном вихре. В вышине его обволокло туманом, и НЛО вместе с фотографом бесследно исчез в просветлённом небе.
Люди из исследовательской группы замерли, глядя в небо, словно в немой сцене. Для них время остановилось.


Туман рассеялся. И тут все увидели лежащего на земле фотографа. С минуту он лежал без движения. Затем открыл глаза и прошептал еле слышно, указывая в небо:
-Я был там, у них...Они всё знают о нас... Изучают, исследуют...
Учёные окружили фотографа и засыпали его вопросами:
-Славик, какие они?
-Ты их снял на видео?
-На каком языке общались?
Фотограф, по-прежнему сидя на земле беспомощно развёл руками.
-Всю силу из меня высосали. Им, видите ли, мужчин подавай!
-А что они от тебя хотели? – гладя Славика по голове, сочувственно спросила блондинка из группы.
-Чего, чего?... Ясно – чего! Население у них одного пола, женского.
-Ого! Так вот их корабль цвета менял! ...
-Ты их видел? Они такие же? – настойчиво интересовалась блондинка астроном.
Славик смерил её взглядом.
-А ты что думала?! Руки, ноги на месте и всё остальное – тоже. Я проверил.
-Значит, они к нам на охоту прилетают? Изголодались без мужиков! – воскликнул физик. – Да, повезло тебе, Славик, ничего не скажешь!
-И не покажешь, - с сожалением прошептал фотограф. – Камеру мою неопознанные ведьмы захватили. Теперь вряд ли вернут, а я за неё такие бабки отдал, японская...
-Да ладно, не плачь! Наши скинутся, подарят тебе новую. Зато в Книгу Гинеса попадёшь как первопроходец. Расскажешь потом тет-а-тет как это... с инопланетянками.
-Да брось ты, Серёга! Ничего приятного. Они из меня всю жизненную энергию выкачали. И главное, молчат стервы. Общаются... на телепатическом уровне. Розовые ведьмы! Но красивые  –  как перри!
Тут приехала "скорая". Славика увезли в больницу на обследование.

Нам так и не пришлось узнать подробности этой истории, так как после «выздоровления» Славика затаскали по загранпоездкам на симпозиумы и конференции по уфологии.
20.07.2002г.
25 Опоздание
Графоман Себастьян
***
Ирина опаздывала. Олег сердито посмотрел на телефон, ожидая от него объяснений, но сам звонить пока не стал.
Из бабушкиных часов высунулась кукушка, участливо сообщив, что уже девять вечера. Соня давно спала, ничто не мешало Олегу погрузиться в невеселые размышления.
Их брак никогда не был надежным, Олег это сейчас понимал. Красавица Ирина наверняка скучала, а рождение дочери только усилило в ней чувство безысходности. Развестись теперь было бы куда сложнее…
Что же удивительного, если она гуляет. Олег слишком скучный, серый, а Ирине подавай интриги да романтику.
Может, надо было чаще дарить ей подарки?
Олег вздохнул, снова глядя на молчащий телефон.

***
Пробка не рассасывалась. Ирина с досадой посмотрела на часы. Половина девятого, откуда же пробка? Наверное, где-то впереди ДТП. Или дорогу перекрыли для ремонта? Да какая разница. Олег все равно не заметит ее отсутствия, куда торопиться?
Ирина откинулась на сиденье и заморгала полуприкрытыми глазами, чтобы ни одна слеза не успела выкатиться на щеку. Сзади тут же забибикали. Ирина подскочила, выпрямилась и плавно отпустила педаль, позволяя машине подкатиться к ползущему впереди пикапу. Представила, как бибикающий сзади комментирует цвет ее волос и происхождение машины. Что ж, если так, то он отчасти прав. Ирина действительно блондинка, а машину ей подарил Олег. Давно еще, когда всё было хорошо.
Может, всё дело в Соне? Не надо было рожать. Олег всегда подозревал, что Ирина с ним ради денег, а чем еще обычно привязывают богатых мужей, если не ребенком?

***
Олег метался по гостиной. Брал с полки книги, быстро пролистывал, тут же ставил на место. Протер журнальный столик, взялся было за пылесос, но решил не беспокоить Соню. Стал переставлять безделушки на комоде. «Вот что имеют в виду, когда говорят, что кто-то не находит себе места», - подумал он.
Телефон все еще предательски молчал, но зато снова напомнила о себе кукушка.
Интересно, каков из себя этот интриган и романтик, оказавшийся интереснее Олега.

***
Машина наконец подползла к участку дороги, окруженному мигающими огнями. Значит, скоро пробке конец.
Ирина вынула из кармана телефон. Может, забыла включить звук? Нет. Ни пропущенных звонков, ни сообщений. Надо бы позвонить и сказать, что всё в порядке. Но если бы Олег волновался, он бы позвонил сам. Так зачем навязываться?

***
Олег представлял себе, как вламывается в их любовное гнездышко и расстреливает жалкого голого любовника Ирины. Тот, разумеется, будет умолять о пощаде и даже не подумает о том, чтобы заслонить собой свою даму. Он, может, и романтик, но наверняка трус. А Ирина завернется в белоснежную простыню и будет сидеть, вжимаясь в угол между кроватью и стеной (у них в любовном гнездышке наверняка огромная кровать с белым бельем), пряча свои лживые глаза и рыдая. Потом Олег гордо уйдет, бросив ее там, живую, но растоптанную. Заберет Соню и начнет новую жизнь где-нибудь в другом городе.
Правосудия в мечтах Олега не было. Наказанная Ирина виделась ему тихо коротающей свои дни в убогой хижине, а любовное гнездышко вместе с трупом сразу после свершившейся расправы просто растворилось в воздухе за ненадобностью.

***
Машина рванула на шоссе, наслаждаясь свободой. До дома всего полчаса езды…
Что-то хлопнуло, машина дернулась, но Ирина успела затормозить и прижаться к обочине. Только этого еще не хватало.
Ирина включила аварийку и вышла из машины. Переднее колесо печально припало к асфальту, выдохнув распиравший его воздух. Что-то подобное произошло и с Ириной. Она села на асфальт рядом с машиной и дала волю слезам, оплакивая, конечно же, не колесо.
Сзади остановилась еще одна машина.
- Помощь нужна? – спросил мужской голос.
Ирина подняла голову, посмотрела на темный силуэт своего спасителя.
- Да, - всхлипнула она. – Колесо спустило, а я не умею…
- Понятно, - протянул голос. – Телефон есть?
Ирина непослушными руками вынула из кармана мобильный и протянула его незнакомцу.
- Сейчас всё будет, - пообещал тот, склонив голову над светящимся экраном и набирая какой-то номер.
Прижав телефон к уху, силуэт стал щупать пробитое колесо, потом медленно, сосредоточенно всматриваясь в темноту, обошел машину в поисках других повреждений.
Ирина встала и полезла за сумочкой, чтобы привести в порядок макияж. Нельзя же, в самом деле, показываться незнакомым людям в таком виде…
Где-то сзади хлопнула дверь, взревел мотор, а потом мимо Ирины пронеслась машина, увозившая ее спасителя вместе с телефоном.

***
Нет, Олег, конечно же, не станет никуда врываться. Пускай Ирина веселится со своим любовником, пускай даже они поженятся и живут счастливо. Соню только жалко, как ее теперь делить?
А ведь они были счастливы. В самом начале, когда только познакомились. Олег тогда был стройнее и веселее, он меньше работал и всё свободное время проводил с Ириной. Это уже потом, когда стали сказываться на фигуре все пирожки и плюшки, Ирина его разлюбила. И печь перестала, потому что толстый Олег был ей отвратителен.
И Олег перестал приходить с работы пораньше, а выходные посвящал своим хобби. Их он специально выбирал по двум критериям. Во-первых, Ирине они должны быть предельно неинтересны. Во-вторых, ими нельзя заниматься дома.
Ирина, разочаровавшись в супружеской любви, загорелась желанием родить. Олег послушно сделал ей ребенка. На этом всё и прекратилось. Больше Ирине не нужно было терпеть близость его толстого потного тела.

***
Почему она не позвонила? Дура. Надо было сразу же позвонить Олегу, а не рыдать над колесом.
Но на самом деле Ирина не хотела помощи Олега. Не хотела нарваться на его равнодушие, не хотела оправдываться и чувствовать себя абсолютной тупицей, вымаливать помощь, а потом радоваться его снисхождению.
Всё их счастье куда-то подевалось, когда родилась Соня. Олег больше не прикасался к Ирине. Может, считал отвратительным всё, что было связано с беременностью и материнством? Фигура Ирины от родов не очень пострадала, но ведь многих мужчин отвращает не это, а сам факт наличия инородного растущего тела в их женщине, периодическое мелькание рук и ног младенца под натянутой кожей живота. А роды? Понимание, что орган, ранее задействованный в совершенно других целях, служит теперь дверью для ребенка. И грудь, которая внезапно извергает молоко и превращается в поилку… Нет ничего странного в том, что Олег разлюбил ее.
Нет, Ирина не сомневалась, что Соню Олег любит. Он оказался прекрасным отцом. Но брак их уже невозможно спасти…

***
Олег с ненавистью посмотрел на кукушку, снова напомнившую, что у кого-то вот прямо сей момент режутся рога.
Потом задумался. Ирина – не дура. Разве станет она вот так подставляться, зная, что Олег дома? У нее полно других шансов. Все те выходные, когда Соню забирает бабушка, а Олег пропадает у себя в гараже… Разве не разумнее прыгать в постель любовника именно тогда?
Холодный страх полоснул по сердцу: что-то случилось. Вот он сидит, придумывая о жене гадости, а она в это время лежит в подворотне с задранной юбкой, кровь лужицей растекается из-под разбитой головы…
Олег схватился за телефон.
- Абонент временно недоступен, - равнодушно ответили ему.

***
Почему Олег ее не любит? Ирина всхлипнула, вспоминая свой прошлый день рождения, выпавший на субботу. Она проснулась одна. Олег оставил на подушке свою банковскую карту с запиской: «Купи себе что-нибудь». И так и не появился до вечера воскресенья. Нет, Олегу она не нужна.
Поток машин сильно поредел, близилась полночь.
Хорошо, что мобильный украли. Теперь не надо сидеть и смотреть на темный экран, тщетно ожидая звонка. Олегу на нее плевать. Он даже не заметил, что ее нет дома.

***
Олег включил телевизор и сразу наткнулся на новости о ДТП. Чертыхнулся, сообразив, что по этой дороге наверняка ехала и Ирина, если она действительно была у матери, а не у любовника.
Репортаж состоял из мигания лампочек, крови крупным планом и слов очевидцев о том, как всё было ужасно. Фуру, столкнувшуюся с легковушкой, показали мельком. В боку ее торчал темный ком, как прилипшая к школьной стене пулька из жеваной бумаги. Видимо, это и была та самая легковушка. Черная. А может, темно-синяя?
Ведущая невозмутимо перешла к новостям культуры.
Олег снова схватил телефон, но звонил уже не Ирине. Он понял, почему абонент был недоступен.

***
Надо только включить газ и закрыть все окна. Днем, пока Олег на работе, а Соня спит. Она ничего не почувствует, просто сон ее станет глубже, глубже, глубже… Соню жалко, но оставлять ее нельзя. Кому она будет нужна без матери? Олег – мужчина видный, обаятельный, сразу найдет себе другую. А может, у него уже есть кандидатура. Так или иначе, Соня в его жизни будет лишней. Им с Ириной придется уйти вдвоем.
Ирина давно уже перестала плакать. И даже мысленно поблагодарила незнакомца, укравшего ее телефон. Теперь у нее появился план.
Надо снова включить аварийку. Взять с заднего сиденья белый шарф, выйти из машины, пройти немного назад вдоль обочины и махать, пока кто-нибудь не остановится. Вряд ли снова повезет нарваться на мошенника, это было бы слишком. Но если и так, что с того? Значит, судьба. А если ей всё же помогут, то реакция Олега определит, что ей делать дальше.
Если судьба не отвернулась от Ирины, то встревоженный Олег сейчас не находит себе места, осознаёт, что Ирину всё же можно любить, что их брак стоит спасти. А если нет… Если Олег спит или встретит ее холодно, с порога раздраженно отчитает, доведя до слёз, как всегда, то прямо завтра днем, пока он на работе, а Соня спит…

***
Удалось узнать, что номер разбитой легковушки не совпадает с номером машины Ирины. Больше ему не сказали ничего.
Где же ее носит?
Олег с тоской вспомнил, как Ирина до рождения Сони носила дома его футболки. На ней они смотрелись забавно, доходя до середины бедра. Олег ворчал, что из-за этого вся его одежда провоняла женским парфюмом, но втайне любовался тонкой фигуркой в огромной футболке. Это было самым ярким проявлением ее любви к нему, но он столько раз просил ее прекратить, что она взяла и послушалась.
А теперь Ирину (и его любимую в огромной футболке, которую запросто можно было игриво повалить на диван, и ту чужую, к которой страшно было прикоснуться даже случайно) поглотила неизвестность.
Олег мысленно просил прощения у Ирины и обещал исправиться, похудеть, снова стать достойным ее любви, только бы она вернулась.

***
Ключ повернулся в замке. Огромное облегчение волной смыло с Олега все сумбурные мысли. Жива. Вернулась.
Олег услышал, как она ставит на пол сумку, расстегивает сапоги и вешает на крючок пальто. Сейчас войдет и дохнет холодом, презрительно смерит взглядом, заставив подавиться вполне законными вопросами.
Все эмоции вечера вдруг замерли, покрылись тонкой коркой льда. Ирина, не пережившая за эти часы тех же страданий, что Олег, все равно не поняла бы, кинься он к ней с объятиями. Она бы оттолкнула, рассмеялась. Олег и сам готов был смеяться над своей наивностью. Исправиться! Похудеть! Да разве ей это нужно? Ей плевать на него, только о себе и думает.

***
Ирина вошла в гостиную. Увидела Олега.
- Где ты шлялась, идиотка? – спросил Олег, прицеливаясь каждым словом.
И каждое попало точно в цель.
Ирина тихо заплакала.
26 Портрет
Графоман Себастьян
***
Аллочка.
Королёв, шедший по Андреевскому, остановился. Аллочка. Имя не было произнесено ни снаружи, ни его собственным внутренним голосом. Оно вообще не звучало, оно просто было. Сразу же поселилось неоспоримым знанием в голове Королёва, хотя он знал, что на портрете никакая не Алла, а Сергей.
Есенин с портрета смотрел серьезно, задумчиво покусывая трубку.
- Сколько? – спросил Королёв.
- Тридцать.
Королёв сник. У него в кармане имелась ровно одна десятая часть нужной суммы, сторговаться не получится. Да и не хотелось оскорблять память поэта, покупая портрет за копейки.
- Вы завтра тут будете? – нерешительно спросил Королёв.
- Буду, - равнодушно кивнула женщина.
- Я вернусь за портретом.
- Пжалста, - пожала плечами она.
«Только бы не купили, только бы не купили», - повторял про себя Королёв, утром следующего дня спеша к спуску. Но он всё же был уверен, что Есенин дождется его.
- А я и не думала, что вы придете, - с радостным удивлением сказала женщина, обменивая драгоценный портрет на две десятки и две пятерки.
Королёв изумился. Как можно было не прийти? Это же Есенин…
- Я же сказал, что вернусь, - сказал он вслух.
- Все говорят…

***
Алла была неотразима. Умница, красавица, душа компании. Сева тоже был умницей – и только. Настолько «и только», что никто даже в шутку не предполагал, будто бы Сева может испытывать к Алле любовь.
А Сева испытывал. О, как он испытывал!.. Алла рифмовалась с чем попало, особенно – с глаголами прошедшего времени, что давало простор фантазии. Алла околдовала, очаровала, плясала, блистала, кричала, толпа ей рукоплескала, а еще бежала с вокзала, мастер вокала, изящней бокала, мечта театрала, нитка бус из коралла, свет волшебного кристалла, надежней металла и искры метала. Бессонными ночами Сева исписывал тетрадь за тетрадью, бубнил мелодии, казавшиеся ему гениальными, усиленно прикладывал к ним новоиспеченные стихи и мечтал, мечтал, как откроется Алле и обретет счастье.
Конечно же, она полюбит его. Это сейчас он видится ей пухлым очкариком-заучкой. А вот пусть только послушает об Алле на причале и Алле в кинозале, проникнется…
Но утром стихи неизменно оказывались глупыми, а мелодии – примитивными. Это всё не годилось для завоевания Аллы. Сева грустил. На третьем курсе он даже попробовал пить с горя, но только опозорился, заблевав ковер в квартире однокурсницы Нины. (Спиваться Сева решил на праздничном ужине по случаю дня рождения вышеуказанной Нины.)
А время летело, оставляя Севе всё меньше шансов. Близилось лето, скоро дипломы будут получены, молодые специалисты разлетятся по разным городам. Где окажутся Сева и Алла? Встретятся ли когда-нибудь?
Сева думал. Теперь, когда разлука совсем близко, ему нечего бояться. Нужно во всём признаться Алле, преподнести ей свое сердце… Рассмеется? Пускай. Расскажет всем знакомым? Пускай. Он, Сева, все равно уедет и никогда их больше не увидит, так какая разница, что они о нем думают? А еще есть крошечный шанс, что Алла ответит взаимностью. И тогда, тогда…
Севе хотелось, чтобы признание вышло красивым. Серенады не будет, это он решил твердо. А что же будет? Стихи? Нет, не нужно стихов. Нужно просто и четко изложить свою позицию: «Алла, я тебя люблю, жить без тебя не могу…» Нет, это примитивно. Надо нежнее, тоньше…
И Сева придумал. Он раздобыл портрет Сергея Есенина. Остается только написать признание на обороте и подарить портрет Алле, а дальше всё как-нибудь будет.
Даже если Алла не ответит взаимностью или не ответит вообще, портрет она себе оставит. Алла всегда обожала Есенина. И будет у нее храниться этот подарок от Севы, напоминая о его чистой и большой любви…
Сева снова исписывал тетрадь за тетрадью, сочиняя красивое признание. Освободившись от необходимости рифмовать, он осмелел и присобачил к дорогому имени суффикс.
«Аллочка, можешь ли ты не знать о моих чувствах?»
«Милая Аллочка, дарю тебе свое сердце и свою судьбу…»
«Аллочка, выходи за меня».
Наконец, перебрав сотни вариантов, Сева вооружился простой шариковой ручкой и стал писать на обороте портрета.

***
Нырнув в метро, Королёв снова проникся знанием. Аллочка. Что Аллочка? Какая еще Аллочка?
Портрет, положенный женщиной в пакет, как будто требовал, чтобы Королёв взглянул на него внимательнее. Королёв послушался, прямо в тесноте вагона распаковав свою добычу.
Он знал, что надпись будет. И удивился, потому что она была.
Твердым и аккуратным советским почерком в верхнем углу было выведено:
«Другу Алле с наилучшими пожеланиями по случаю успешного окончания Университета.
Сева
1974 г».
Королёв снова повернул портрет лицом к себе. Есенин грустно улыбнулся одними глазами. Он был лишь портретом, да еще и черно-белым, и умел совсем немного. Но твердо нес свое безмолвное знание, состоящее всего из одного слова: Аллочка.
27 Гроб
Александр Бесов
   Покойного вынесли. В зале собрались все: старые друзья, дальние родственники, коллеги по работе. Не было только бывшей жены. Все сожалели и плакали. С покойным стали прощаться.

  Помещение не пестрело оформлением, как и положено любому похоронному залу. Повсюду венки и простые цветы. В центре зала стоит гроб (еще открытый). Сегодня все будут говорить о покойном только "хорошее". Вот это уж самая большая ложь. Все знают, что при жизни он был свиньей, а перед гробом будут сожалеть о нем и мечтать вернуть его. Мерзко.

   Каждый подходит и говорит что-то покойному. Мертвец всех выслушает... Он лежит весь такой холодный и прекрасный. Невозмутимое выражение его фарфорового лица, кажется, говорит о его счастье. Счастье уйти. Вот он, смысл жизни. О, как прекрасны усопшие... Покойник - сама безмятежность, сама красота. Красота увядающей жизни.

   Церемония все шла. Каждый по очереди подходил к гробу. Женщина, мальчишка, молодая девушка... Подошла очередь мужчины. Лицо человека ничего выражало. Казалось, его не смущает даже то, что он находится в зале прощания с усопшим. Мужчина долго смотрел на покойного, а после его лицо украсила улыбка. Не справился с горем, что тут скажешь? Нет... Вдруг человек протянул руку к покойному, достал из гроба нечто вроде амулета и разбил об пол. Все произошло слишком быстро; никто не успел ему помешать. После этого мужчина вышел все с той же улыбкой на лице.

***

  - Боже! Что ты натворил, мерзавец?! Это же был... Без него я не смогу упокоиться!

   В углу зала трепетала душа. Душа усопшего. Теперь она действительно не сможет упокоиться. Этот медальон был частью церемонии. Без него дух будет обречен на вечное изгнание.

- Куда вы меня понесли?..

   Душа полетела за процессией. Гроб закрыли и закопали. Каждый кинул в могилу горсть земли. После этого все пошли на поминки, а душа так и осталась сидеть на своей же могиле.

- Нет! Меня надо упокоить. Достаньте гроб!!!

   Но его никто не слышал.

- ДОСТАНЬТЕ ГРОБ!!!

   Так прошел целый день, а душа все еще сидела около могилы. Вдалеке послышались голоса работников кладбища. Не желая больше сидеть на месте захоронения, дух полетел дальше.

***

    Он пролетал над крышами родного города, понимая, что больше никогда не сможет пройтись по знакомым улочкам, посидеть в любимом скверике. Его больше не волновал человек, который вытащил из гроба заветный амулет. Душа быстро смирилась с тем, что не сможет вознестись.

   Дух смотрел на мир. Вот школа, в которой он учился, его институт, где было так много друзей. Его душа отдала бы все, чтобы еще хоть раз повидать товарищей. А вот сквер, где он впервые встретил Маргарет. Встретил и смертельно в нее влюбился. Он вспоминал их тайные свидания в кустах. Вспоминал, как показывал молодой девушке пруд с лебедями, и как она радовалась прекрасным птицам. Душа вновь переживала те моменты: первый поцелуй, оплеухи от отца любимой, предложение руки и сердца, сделанное втайне от родителей Маргарет. Старый фермер не хотел отдавать дочь за "мальчишку из неблагополучной семьи", но девушка сбежала из дома. Он помнил их венчание в полуразрушенной церкви, помнил, как в конце церемонии появился отец невесты и сказал, что она ему больше не дочь. Но Маргарет было наплевать на отца, она безумно любила своего мужа. Он тоже любил ее, но когда девушка объявила, что тот скоро станет отцом... Душа застыла на мгновение. Воспоминания жгли все его существо. Он заставил Маргарет сделать аборт, поставил условие.

- Какой я негодяй...

   Девушка убила ребенка и осталась с мужем. Условие было выполнено. Маргарет скрыла от него, что больше не сможет иметь детей. Так сильно она любила мужа. Но ему хотелось чего-то большего... Маргарет узнала об измене супруга. Женщина не могла смириться с предательством человека, которому отдала все. Она тут же собрала свои вещи и уехала.

   Он тяжело вздохнул.

   Маргарет сбила машина в тот вечер. Она осталась жива, но ее удел - инвалидное кресло. После аварии он видел девушку всего один раз.

   Это была его самая ужасная ошибка. Он сломал ей судьбу.

   После этого все пошло под откос. Молодой мужчина лишился работы, запил и потерял всех друзей. После жены в его жизни было много женщин. В основном это были проститутки, которых он снимал в дешевых борделях. Его жизнь потеряла смысл и вкус. Друзья жалели беднягу. Они стали постепенно возвращаться, предлагали помощь. Но он заявлял, что ему никто не нужен и смысл жизни в алкоголе и дешевых женщинах. Товарищи качали головами.

   Только теперь душа понимала всю мерзость своей земной жизни. Она понимала, что существовала только для себя и никого не любила. Именно сейчас он понял, что всю жизнь причинял окружающим боль и считал это "нормой". А если бы он мог все изменить... Если бы можно было повернуть время вспять. Он никогда бы так не поступил с Маргарет, он прожил бы жизнь праведником, он... Но уже поздно.

   Все внутри разрывалось от горечи невозвратимого. Душа не хотела быть изгнанной навеки. Он обратил свой взор к небу.

- Господи, если ты есть... Помоги мне!!!

   Но ему никто не ответил. Это было идеальное наказание для души. Теперь она должна скитаться по свету и разъедать себя мыслями о содеянном. Душа будет мучить себя сама.
28 Запоздалая месть
Евгения Козачок
                            
Что же сегодня за утро такое. Почему так обострились – одиночество, тревожность?  То ли у детей. какие то проблемы. Звонить не стала. Зачем лишний раз беспокоить. Приедут, расскажут. Отрада в том, что и внуки  делятся со мной своими     переживаниями, радостью, успехами. Они счастливы, и мне прекрасно. Отдыхаю душой, умиротворяюсь. Дети все устроены. Ради этого приходилось, помимо основной работы, подрабатывать: шить, и подменной в почтовом отделении. Спать всегда хотелось до онемения. Выдержала. В  75 лет – отдых, хобби. А дети, слава Богу, окончили университеты, институты. Работой довольны. И у них уже дети растут-цветут. И только у старшей дочери, Оли, нет детей. С мужем живут ладненько, в согласии, доброте и понимании. По сорок лет уже, а детей нет. Оля, в детстве была молчаливая. В разговоры-рассказы не бросалась. Спросишь: «Может что болит?»

- Нет.
- Пойди, поиграй. К подругам сходи.
- Не  хочу.
      
Подруг, можно сказать, не имела. А с мальчишками вообще отказывалась разговаривать. И только на последнем курсе Университета  вышла замуж за Антона.

Когда отца не стало, дети, наперебой, зовут к себе жить .   В гостях бываю. Навсегда – не могу. Укоренилась, как старое дерево. Ни пересадить, ни выкорчевать. Умрет.
Да  и подружки еще не  все ушли в мир иной. Без них никак – источник памяти, оплот дружбы.
С Екатериной и в магазин, и в пенсионный сходили. Почаевничали. Обменялись поселковой информацией, да и разошлись до вечерней встречи у телевизора.
А телевизор то,  ни в нынешний вечер, ни через полгода так и не пришлось посмотреть.

Вспомнила, что обещала женщине, с соседнего дома, отдать вещи дочерей. Взобралась по лестнице к антресоли, чтобы снять  картонные коробки с одеждой. Передвигая их, услышала, что что-то упало. Это была коробка от детских сандалий. Открыв, увидела  толстый, узкий блокнот – дневник Оли, о существовании которого не только не знала, но и предположить не могла, что кто-то из моих детей  ведет дневник.
Не знала до этого дня, не знать бы о нем до конца дней моих. Его  содержание было шокирующим!!!

Сказать, что я онемела, значить ничего не сказать. У меня каждый атом, каждой клеточки организма прекратил движение. Бренное мое тело не двигалось, не мыслило, не существовало. Буквы сливались, строчки расползались, портрет молодого мужчины, нарисованный Олей, виделся в тумане. Все, о чем читала до, и после этой  страницы, в один миг стерлось с памяти. Извилины мозга распрямились,  остались без информации.  И только одна закрутилась в жесткую, болезненную, раскаленную спираль, превратив мою  голову в расплавленную вулканическую  магму. Словесное эхо стучало в виски:

 «Мама, сегодня меня не станет. Я не могу больше жить, дышать, ходить. Я просто не могу видеть людей, слышать их голоса, видеть улыбки, чье то счастье. Мамочка, родная, меня изнасиловал мужчина. Купив хлеб, шла мимо соседнего дома. На скамейке сидел мужчина, было еще светло, и я не боясь, прошла мимо. Вдруг почувствовала удар по голове, кто-то закрыл рот рукой и потащил в подвал. Пыталась вырваться, кричать, но он пьяный, с вытаращенными глазами шипел мне: «Замолчи, а то убью». И натаскивал мне на голову платье. Вероятно, потеряла сознание, потому что дальше ничего не помню. Ощутила  боль, холод, ног и рук  не чувствовала, будто это не я. В  подвале сыро, грязно, мерзко. И на сердце также мерзко,  только  во стократ гаже.  В подвале темно, на улице  немного светлее.  Дома никто не заметил, в какое время я пришла  домой, потому,
 что сразу же направилась в ванную.  Я страдала, но  никто этого не заметил, по ночам плакала, никто не слышал и не догадывался, почему плачу и где  мое новое платье. А его, изорванное, грязное, пришлось выбросить. Сердце сжалось в комочек, а душа (я теперь знаю где она)   так болела, что сил не было  противостоять ей. А у меня только  и спросили: «Почему  грустная?» И ушли по своим комнатам спать. А я боялась рассказать кому либо, из вас об этом ужасе. Не знала, что делать в таких случаях.
В школе не была несколько дней, ссылаясь на головную боль. Не могла я быть там. Ведь все равно ничего не слышала, не видела, не понимала. Была только одна мысль: «Найти, убить. И самой не жить!» Носила с собой нож (самый маленький из набора). Но нигде его не видела. И  все же появился. Стоял с парнями около магазина и хвастался,  что прекрасно устроился  на работу в Симферополе на приборостроительный завод, что все у него хорошо. Боялась, что узнает. Не узнал. Жаль, что был не один. Подошла бы и ударила. Но я ведь маленькая – не смогла. Запомнила лицо. Дома нарисовала.
Мамочка, как ты могла не заметить, что мне плохо, что я изменилась? Мне страшно, больно, стыдно, а ты ничего не видела! Мамочка, родная моя, умоляю, найди этого Славку и плюнь ему в лицо. Ты ведь тоже не сможешь его победить. Найдешь по портрету.
Сестричка и братики простите и вы меня, что не поделилась с вами своей бедой. Пожалуйста, никому ничего не рассказывайте обо мне. Оля».

Дату и год не указала. Да они и без надобности. Я четко вспомнила крик Ани ночью: «Мама, Оля не дышит!» Скорая помощь, реанимация, психолог. и три месяца летних каникул. невыхода Оли из дома. Почему же врачи мне  ничего не сказали? Тоже не знали? Ограничились объяснением: «Переходной возраст депрессия. Все наладится».
Господи! Оля права. Как я могла не почувствовать, что моей кровинушке плохо, нестерпимо больно, морально унизительно, гадко, и то, что девочка моя потеряла веру в людей, меня, своих  близких. Пережила и простила (а может, и не простила) невнимание родных ей людей.  И что жизнь для нее оказалась страшнее смерти!
Какая же я  после этого  мать? Я не просто плохая мать. Меня и матерью то назвать невозможно.

Я поняла выражение: «Все делать на автомате». Мой «автомат» сработал целенаправленно: - детям, не звонить, в поселке ничего не говорить, даже Екатерине. Взяла первую попавшуюся летнюю одежду (конец апреля  уже), и поехала в Симферополь. О том, где буду жить, как искать Славку, мысли не было. Я знала только одно, обязана найти его!
Ощущал ли кто течение времени, находясь на автомате? Я нет.  Выходят с автобуса,  и я за ними. Сумка в руке, значить не отпускала ее и в пути. Большую сумку – в камеру хранения, малую, с изображением Славки, с собой, к заводу.

 Шла – найти, узнать, подойти и плюнуть в лицо. Это при свидетелях. Убить, -  глаза в глаза! Натянуть его свитер на физиономию и бить, бить ножом в сердце, прямо в сердце! А вдруг не попаду? Что если там пустота? Точно пусто. Надо бы пистолет – это проще. Раз, и все.  Чтобы перед последним вздохом видел не свое счастливое детство, мамин поцелуй, новогодний праздник, а свою черную, паршивую  жизнь, глаза моей доченьки, и слышал ее крик. Не свой, а ее крик, ее голос, ее маленькое, дрожащее от испуга, боли, отвращения, тело, счастливое, до встречи с ним, дитя.

Спросила у прохожих: «Далеко ли до завода?»

Оказалось  три, четыре остановки. Дойду. Необходимо время, концентрация, не отступать.
Олин рисунок и нож, через кожу сумки, жгут бок. Мысль, казалось, вполне здравая, никому не показывать его портрет, ни у кого, ни о чем не спрашивать. Искать самой. Ожидать его появления.

Просидела на скамеечке с 11 до 17 часов. Голода не чувствовала. От жажды – вода в бутылке. Вышла первая смена. Вглядывалась в людской поток – искала иголку в стоге сена. Не нашла. И так целый месяц: вокзал – в 7.00 завод, вокзал, - в 17.00 завод.


Конец второго месяца.  Спать, есть, особо не хотелось. Достаточно было: «Шла через мосток, ухватила кленовый листок…»  и далее по сказке.  Зрение то ли улучшилось, то ли какая то внутренняя энергия осветляла, приближала  лица проходящих мимо меня заводчан.  Многих узнавала по походке. Но ненавистного лица не было.
На рисунок уже не смотрела. Он запекся в моих глазах так, как насекомое в янтаре. Если посмотреть в мои глаза, можно увидеть два миниатюрных портрета.

Уборщицы вокзала здоровались со мной. Дали адреса гостиниц, бани, магазинов. Но не только работники вокзала обратили внимание  на меня. Две мои сверстницы с дома напротив  завода, вероятно, предположили, что я новая их соседка, четко следующая определенному режиму. Сидели втроем, беседовали обо всем:картинах, птицах, море, цветах. О семьях не говорили. Детям звонила еженедельно: «Отдых в Крыму прелестный. Солнце греет, вода освежает, и ваша мама силы пополняет». Верили.

Разговор о цветах, факт узнавания  моей персоны и денежный минимум привели в  движение извилины мозга. Чтобы не обращали  внимания на старушку, ежедневно тупо смотрящую в одну  точку – проходная  завода, закупила для продажи цветы. Покупали. Раньше, около завода, вероятно, ими не торговали. Все было бы хорошо, если бы не появилась  проблема, которую пришлось решить покупкой памперсов для взрослых. Теперь я больше времени проводила около завода, но не задумывалась о том, почему я до сих пор его не увидела. Может он, за двадцать шесть лет изменился до неузнаваемости, в отпуске, или  уехал из города. Это же надо было быть полнейшим «автоматом», чтобы эта мысль залетела,в мою воспаленную голову, через три с половиной месяца?!

И я поняла. Не расспрашивая о нем – не найду. Портрет, немного, потерся. Сделала ксерокопию. Вначале показывала его заводчанам  покупающим у  меня цветы. Потом всем, кто выходили из проходной завода объясняя, что ищу родственника, о котором знаю только то, что он работает или работал на этом заводе.

Пятый  месяц… на конец то узнали. Мужчина, выходящий со второй смены сказал: «Так это же Славка. Он давно не работает на заводе. Ничего о нем не знаю, работали в разных цехах и сменах. Вот Гришка может знать, где живет Славка, они работали в одной смене». Обрадовалась, что, на конец то найду этого ненавистного Славку и сделаю то, ради чего приехала.

Но через день мужчина сказал, что Григорий в отпуске. Уехал к детям в Россию  и будет через две недели  на работе. Отдала оставшиеся три букета своему информатору, поблагодарила.Решила перевести дыхание, вернее дышать в другом ритме. Позвонила детям, сказала, что живу у знакомых и  у меня все хорошо.
Впервые увидела Черное море. Посетила музеи, прогулялась по паркам. Короче, новый дыхательный ритм, чуть ли не по Бутейко. Надышалась, насмотрелась, дождалась Григория.

Подходила к нему, с возвратившимся в прежнее русло, дыханием, с бьющимся, прямо в горле, сердцем и мыслью: «Только бы Григорий  не был другом этого не человека, иначе мне очень тяжело будет общаться с ним. Ну, хоть в этом луч света – не друг, просто знакомый. Славку не видел несколько лет. Адрес знает, и даже порадовался, что его ищет родственница. Не спрашивала ничего о Славке. Мне необходим был только его адрес. Но Григорий сам рассказал, что Славка уже десять лет не работает, парализовало. Передвигается  с помощью инвалидной коляски. И случилось это с ним  после трагедии с его дочерью. Дочь  изнасиловали и убили. Жена умерла через два года после смерти дочери. Сын в  тюрьме, за воровство. Заводчане помогли Славке  в организации похорон, добились о предоставлении ему социальной помощи и работника по уходу за ним и квартирой.

Благодарить Григория за помощь не было сил. Только головой кивала, как игрушка моих детей. Была у них такая собачка, если ее поставить на наклонной поверхности – зашагает вниз, и при этом двигаются голова и хвостик. Как живая. А я, наоборот, остолбенела от услышанного… Дорога, с наклоном под девяносто  градусов мне не помощник. Ноги и по наклонной не двигались. Провалилась в пропасть, в  тартарары. Такого просто не может и не должно быть!  Почти полное совпадение судеб наших дочерей! Это нереально!!! Вспомнил  ли он в тот миг мою дочь, когда узнал, что случилось с его дочерью?   ЧТО  ЧУВСТВОВАЛ?

Ехала посмотреть в глаза этому поддонку, плюнуть в лицо, задушить, разорвать на части, убить. Форма мести не важна. Главное – уничтожить!
Четвертый день сижу у подъезда. Жду, когда социальный работник выкатит на прогулку, этот оставшийся клочок человеческой подлости. Мысли путаются. И такой четкий, намеченный несколько месяцев назад план, стал рассыпаться  как песочный замок. Он разрушался, и не было сил собрать его снова, руки то ватные.

Открылась дверь подъезда. Я его сразу узнала. Вернее узнали его мои глаза  с двумя миниатюрными портретами, которые как птички вылетели, воссоединились в один портрет и  остановились в воздухе,   рядом, с мало похожим оригиналом, с жидкими седыми волосами на склоненной голове, несвязной речью и висящей, как плеть, рукой.
На деревянных, оловянных, короче, нечувствительных ногах подошла, наклонилась, посмотрела ему в глаза и спросила: «Помнишь девочку четырнадцати лет, которую ты двадцать  шесть лет назад изнасиловал в подвале?" И плюнула в это ненавистное моей дочерью и мной лицо!!!

Отшатнулся, в глазах испуг, губы дрожат. Пренеприятное,  мерзкое зрелище! Не человека я видела перед собой, а тело без  сердца.  Пустота. А значить и убивать то некого…

А нож в сумке жег теперь не бок, а мое сердце. Подумала: «Вот  и нож в сердце, но только в мое"…
Врачу  «Скорой помощи» успела сказать Олин номер телефона  и попросила передать слово в слово: «Оля, доченька моя родная, я нашла  Славку и плюнула ему в лицо!!! Прости, доченька".
29 Часы с кукушкой
Евгения Козачок
У нас есть часы с кукушкой. Их подарил прадедушка бабушке в первый год её жизни. Она бережёт эти часы как самую дорогую реликвию. Пылинки с них сдувает, разговаривает с кукушкой и, чего греха таить, живёт по их «велению» - вперёд бегущему времени.


Прадедушка купил их за баснословные деньги. И гордился тем, что они были сделаны в Германии и связаны как-то с городом Шварцвальд, где впервые и появились в ХYII веке. Год рождения наших часов неизвестен. Но они удивительным образом сохранились до наших дней, а кукушка исправно несёт свою службу и поёт своё «ку-ку» в положенное время. И если все члены семьи под её «ку-ку» только просыпаются и засыпают, то бабушка сверяла каждую минуту своей жизни с ней. Жила в такой постоянной спешке, словно хотела догнать секундную стрелку, бегущую по циферблату ходиков. По утрам бабушка на несколько минут опережала появление кукушки в окошке, накрывала часы большим платком свёрнутым в несколько раз, чтобы она нас рано не будила. Готовила  завтрак. А через час-полтора, выпускала на волю нашу птичку певчую. Она даже свои наручные часы, перевела на две минуты вперед.

Бабушка никогда не опаздывала ни в садик, когда водила малышей туда, ни на работу. Беспокоилась о детях всегда и даже когда они выросли, тайно совала им в карманы бутерброды. А уж когда мы, внуки, появились, так бабушка ещё пуще забегала вокруг меня и младшей сестры Альки. Всё внимание нам, и кукушку стала укорять, что поёт не ко времени и разбудит всех. С работы ушла и бегала по дому, как заведённые ходики. В спешке не замечала своих морщин, седин, боли. Дедушка всё время пытался отвлечь её от этой суеты, говорил:

- Танюша, останови свой бег. Посмотри на небо, цветущие сады, послушай птиц. Давай сходим на берег реки, посидим на траве, полюбуемся природой, вспомним молодость. Но кукушка словно приковала её к себе. И бабушка продолжала бежать от каждого её «ку-ку», к очередному «ку-ку». У неё всё было подчинено кукушкиному отсчёту времени. Бабушка спешила, и дедушка боялся отстать от неё. Бегали вместе и отдельно за детским питанием, пеленками для детей, потом за памперсами для нас. Дедушка старался помочь бабушке во всём. Был всегда рядом, чтобы, не дай бог, не упустить тот момент, когда ей будет плохо. Уговаривал бабушку беречь себя:


- Таня, дорогая моя, ну хватит тебе за всеми бегать! Дети и внуки уже взрослые и сами со всем справятся. А ты больше отдыхай.

И мы уговаривали её беречь себя и не делать ту работу, которую должны делать мы. Бабушка как будто соглашалась с нами. Но стоило ей услышать очередное «ку-ку» заторопится, запричитает что и то не сделано ещё и это. И «бежит» выполнять уже непосильную ей работу. Бывало, прижмёт руки к груди, побледнеет, но лечь и не собирается. Приостановится, ожидает, когда сердце «отпустит», вдохнёт глубоко, дальше идёт и нас успокаивает:

- Всё хорошо, родные мои. Если мне будет плохо, то я вам обязательно скажу об этом.

А сама накупила сердечных капель и пила их тайком, чтобы мы не видели.

Всегда была жизнерадостной, улыбалась и огорчалась только при большом горе и когда ходики ломались. Всё чаще закрывала их платком, чтобы не будили нас раньше времени. И кукушка, словно обидевшись на бабушку, одним утром не поприветствовала её привычным «ку-ку». Бабушка, тут же бросила все работы по дому, сняла со стены часы и понесла их к единственному ремонтирующему их часовщику. Она каждый раз, когда выносила из дома ходики, боялась, что их или украдут, или мастер не сможет починить. Но никто не собирался воровать её реликвию. А мастер настолько был хорош в своём деле, что быстро их чинил. И каждый раз говорил, что таким часам цены нет и для него великая честь приводить их в жизненное состояние.


- Уважаемая Татьяна Ивановна, я с искренним уважением отношусь к вам и часам. И помните, что я всегда возвращу их к жизни, если они снова надумают отдохнуть.

Бабушка благодарила часовщика и неизменно говорила:

- Спасибо вам, дорогой, что продлеваете жизнь дорогим для меня ходикам. Это память о папе, маме, детстве. Они помнят всё, а кукушка напоминает мне своим «ку-ку» каждый год прежней жизни…

Но время безжалостно и к людям, и к вещам. Часы уже не бежали на две минуты вперёд, а отставали на три минуты. И голос у кукушки изменился, словно простудилась. Выглянет в окошко, хрипло закукует и сразу же прячется. Отдыхает. И бабушка всё чаще стала отдыхать.

Уговорили, наконец-то её лечь в больницу. Не противилась лечению, но очень скучала по дому и часам. Упросила выписать. Врач советовал бабушке не переутомляться и регулярно, два раза в год, для профилактики, ложится в больницу. Но она не умела бездельничая сидеть, как её сверстницы на лавочке у подъезда. Продолжала делать все работы по дому. И после выписки из больницы не угомонилась. Теперь она ждала рождения правнука - нашего с Дианой первенца. Брала под руку дедушку и «бегала» по магазинам, чтобы купить всё, что необходимое отпрыску нашего рода. Убедить её в том, что мы сами справимся со всеми заботами, да и бабушка с дедушкой ещё не старые было невозможно. Будущая прабабушка и слушать никого не хотела. Не унималась. А  по-прежнему расписала свой день от «ку-ку» до «ку-ку». А устав, обещала:

- Вот родится правнучек, посмотрю, как вы купаете, пеленаете. Если не так, помогу. И больше никакой спешки. Буду отдыхать.

И, действительно, после рождения Артёмки бабушка стала спокойнее. В её движениях появилось что-то ленивое и сонное. Ложилась на кровать и в полудрёме смотрела телевизор. И уже не так часто беседовала с кукушкой. Ответит на её короткое «ку» одним словом  и снова дремлет. А на очередное «ку-ку» скажет: «И ты, милая, отдохни. Поди устала столько-то лет «ку-ку да ку-ку». Отдохни. И я часок ещё подремлю».

А вечером кукушка не появилась в окошечке. Дедушка подошёл к часам и спросил: «В чём дело, птица? И ты устала?»
Но увидел, что большая и маленькая стрелки остановились на цифре восемь. Не было слышно их привычного "тик-так"

Он поспешил к бабушке сказать ей чтобы она не волновалась из-за молчания кукушки:

- Танюша, часы почему-то остановились. Не переживай. Завтра я отнесу их в ремонт, и ты, как прежде, будешь слышать свою птицу.


Бабушка не ответила. Глаза были открыты, но она ничего уже не видела. Дедушка взял её руки в свои, почувствовал лёгкие два толчка пульсирующего сердца, которые больше не повторились. Врачи "скорой" не успели ей помочь.

Бабушка умерла в восемьдесят лет, в восемь часов вечера, восьмого числа за два дня до своего юбилея.


И вдруг часы «ожили». Секундная стрелка заметалась по циферблату, уходя назад на несколько делений, словно старалась продлить бабушке ещё несколько секунд жизни. А кукушка так и не появилась.

После похорон бабушки, дедушка отнёс их к мастеру, который знал эти часы как свои пять пальцев, но все его усилия оживить ход часов и пение кукушки не увенчались успехом. И ни один мастер не смог отремонтировать их. Часы умерли вместе с бабушкой и теперь стали грустным молчаливым напоминанием о ней.

С тех пор я не люблю часы ходики и «пение» живой кукушки. Её «ку-ку» напоминает мне бабушкины часы, которые не дали ей жить своей жизнью, радоваться окружающему миру. Она всегда следовала за их ходом, спешила всю жизнь за секундной стрелкой. А кукушка своим «ку-ку» словно подгоняла её – вперёд, вперёд и, ни минуты отдыха. Спеши, а то не успеешь…


Снял с руки и ручные часы. Спрятал в комод. Не могу видеть бегущую секундную стрелку с её отсчётом времени.  Очень редко смотрю на время и в мобильном телефоне. Хочется сказать всем: «Реже смотрите на часы, а чаще направляйте свой взор на небо, красоту окружающего мира, родных. Как можно дольше времени проводите с ними. Отдыхайте. Не спешите, а просто счастливо живите. Не старайтесь все сделать и везде успеть.Всё равно не успеете.

Главное осознать как прекрасен мир и что  рядом любящие сердца, для которых каждая минута вашей жизни во сто крат дороже завтрака и других выполненных дел по дому. Берегите друг друга, цените каждую минуту жизни, проведённую с родным человеком. И не сверяйте свою жизнь с кукушкой, отсчитывающей время очередным «ку-ку».
30 Княжеские забавы
Ольга Постникова
«Князь встречал гостей в жёлтой зале. Каждого приветствовал соответственно: одного – радостно и дружелюбно, другого – вежливо и отчуждённо, третьего – снисходительно, давая понять, что приглашение – честь великая. На князе был голубой парчовый кафтан, на груди ослепительно-белое жабо. На кафтане в два ряда крупные, с орех, бриллиантовые пуговицы, на ногах, обтянутые белыми чулками, чёрные туфли с пряжками, усыпанными мелкими бриллиантами.
На середину залы вышел обер-церемониймейстер, стукнул  об пол три раза жезлом, нараспев возвестил:
-Его сиятельство приглашает дорогих гостей оказать ему честь – откушать.
На хорах заиграла музыка, и гости последовали за князем в столовую, где расселись за большим, на сто кувертов, столом. Захлопали пробки откупориваемых бутылок с заморскими винами. Лакеи стали подавать  блюда с кушаньями.
Оркестр играл, не умолкая. Лакеи подливали вина. На десерт в высоких саксонских вазах были поданы выращенные в собственной оранжерее абрикосы и апельсины.
После обеда гости прошли в полукруглую залу. По стенам, почти во всю их длину, стояли обитые сафьяном диваны и мягкие стулья на позолоченных ножках, таких тонких и изящных, что гости потучнее садились на них с большой опаской – не сломать бы.
Князь мельком посмотрел на церемонийместера, тот – на хоры, кивнув головой. Капельмейстер сделал знак, оркестр заиграл полонез. Князь подал руку молоденькой губернаторше, и по зале пошли в медленном  танце пары. Полонез сменился вальсом, вальс – мазуркой. А в котильоне, князь неосторожно задел рукавом по;лу кафтана. На паркет с лёгким стуком упала оторвавшаяся бриллиантовая пуговица…»

Глеб Борисович Крякин проснулся, от участившегося ритма своего сердца. Первым, инстинктивным, движением было – поднять оторванную пуговицу. Даже при его богатстве, негоже бриллиантами разбрасываться. Скосив глаза на идеально вылизанный паркет и не обнаружив пуговицы, стал потихоньку отходить от чувств, овладевших им во время танца с молоденькой и  хо-о-рошенькой до умопомрачения губернаторшей.
Переведя взгляд, передёрнулся от отвращения:
-Что за рожа?!  А вечером показалась премиленькой. Снова перебрал  лишку.
Не церемонясь, растолкал похрапывающую особу:
-Просыпайся.   Я распоряжусь,  тебя отвезут.
В совершенно дурном расположении духа Глеб  Борисович вышел из опочивальни.
С тех пор, как, словно по графику,  стали сниться странные сны, его раздражала явь. И дом, который ещё недавно был гордостью, раздражал. На ум приходило только одно слово – новодел. Всё – новодел: убранство, парк, лелеемый бригадой садовников – дармоедов. Изюминки нет. Всё, как у всех, достигших его состояния. Даже и у - не достигших.
 Эти вызывали ещё большее раздражение.  Чернь, которую знатные особы дальше  лакейской не допускали  и, которой дозволено было лишь по;лу кафтана облобызать, теперь протягивали, как ровне, руку. Надо  скрывать отвращение, жать, улыбаясь ослепительной улыбкой. Он не достиг пока того положения, когда можно  расставить всех по ранжиру. Мелкими шажками шёл он к заветной цели. 
Шажки – мелкие, но затраты! Впрочем, что о затратах.  Кажется, говорить о них - моветон.
Теперь Глеб Борисович старался соответствовать имиджу комильфо во всём, даже в речи, что было самым трудным. Время первоначального накопления не сдавало позиций. За жаргон, прорывавшийся то и дело в речь, Глеб Борисович не щадил своих губ, бил по ним нещадно, когда оставался один, а  на людях – или делал вид,  что это шутка, или выруливал, по ходу заменяя слоги, приставки, суффиксы. Второе нравилось больше, потому что первое грозило перейти в стойкую привычку. Как произошло с одним из  визави  в  дебатах. Мало того, что от его экспрессии у нормальных людей глаза к переносице сводило, так он ещё и ежеминутно теребил себя за нос. Дань вредной привычке – ковырять в носу? Или привычка ещё вреднее – поро;к?
Приходилось терпеть дурно воспитанных, мириться с унизительной, как собачья, кличкой – олигарх. В ней и – олигофрен, и – Аристарх, соседский, безобразного вида и поведения, пёс. 
 Держать себя в руках, когда со всех сторон визжали:  «Обворовали, развалили, разграбили, пустили по миру народ».
 Чего   развалил?  Ни ухом, ни ры…, пардон – ни сном, ни духом. 
С начала его политической активности прошло всего - ничего, каких-то пять лет, а число сторонников выросло до двух десятков. И каких сторонников! Суперстары, у каждой  – тысячи фанатов, которые вслед за своими кумирами станут его избирателями! Если так пойдёт и дальше, то через пару-тройку  сроков, упаси Бог – не тюремных, можно рассчитывать на пост первого лица государства российского и тогда… тогда, держись все. Но пока  мечты о титуле – гнать из яви. Подальше, куда не заглянет никто – в ночные сновидения.
А вот основательно заняться явью нужно. Перво - наперво,  обустроить жильё. Этот, словно, из конструктора собранный особняк, из окон которого обозреваются такие же - известное дело, для княжеской особы не годится. И понатыкано их тут! Определённо, нужен дворец. 
Конечно, неплохо бы в первопрестольной, или, на худой конец, в Петербурге… опоздал, ничего с этим не поделать. Когда можно было отхватить – капитал не позволял, а теперь – поезд ушёл. Времена сложные наступили для состоятельного люда.
Но, как говорят, нет худа без добра. В провинции, в уединении, оно и лучше.  И человек верный, кому можно поручить, подобрать достойный вариант,  есть. Куда, уж, вернее – сестра родная.  Эта из семьи не вынесет. 
Не откладывая дела в долгий ящик, Глеб Борисович позвонил сестре:
-Ирина, как  у тебя  со временем? Можешь сегодня приехать ко мне на обед?
-Здравствуй, Глеб. Ну, и манеры! Ты, как всегда, забываешь самое главное – поздороваться.  Что за неотложное дело? До воскресения подождать не можешь? У нас, вроде, по воскресным дням семейные обеды?
- Ириша, в воскресение не удастся поговорить. Ты приедешь со своим  семейством. Родители будут. Ты же знаешь нашу маман. На серьёзный разговор в её присутствии рассчитывать не приходится.
-Хорошо, я постараюсь выкроить час-другой.

Когда Глеб Борисович стал рассказывать сестре содержание своих таинственных снов, у той округлились глаза:
-Глеб, я доктор исторических наук. Сновидениями  не занимаюсь. Тебе – к гадалке надо, или – к экстрасенсу. И с каких это пор ты стал придавать такое значение снам. Нервы поизносились? Я  предупреждала, не нужно было в политику лезть. Зачем она, когда  ты достиг всего, о чём можно только мечтать.
-Ир, не перебивай. Это  не сны, это другая жизнь, которая открывается мне. 
-А   чем я могу помочь?
-В том-то и дело, что кроме тебя, я не могу доверить никому. Ты должна покопаться в архивах. Сама понимаешь, как сбивчивы сны, поэтому точного местонахождения дворца указать не могу - только контурно. Он должен располагаться на высоком берегу реки. Рядом с дворцом – парк и роща.

-Ты понимаешь, что даешь мне задание, похожее на бессмысленные поиски иголки в стоге сена.
-Ириш, а ты понимаешь, что если бы были варианты, я не обратился бы к тебе?


Озадачив сестру поиском дворца его снов, Глеб Борисович не рассчитывал на скорый результат. И был удивлён, когда сестра позвонила уже на следующий день:
-Глеб, кажется, я нашла то, что нужно.  Сейчас приеду и привезу всё, что удалось найти – описание, фотографии.

«Двадцать тысяч десятин диких земель, при слиянии речек Хопра и Сердобы, в Саратовской губернии, были пожалованы Борису Ивановичу Куракину Петром I, свояком по первой жене Евдокии Лопухиной. Пожалованы не по родству, а за особые заслуги на государевой службе: военной, дипломатической, а под конец жизни - литературной. Автором первой исторической  книги  о Петре I «Гистория царя Петра Алексеевича» был Борис Иванович Куракин.
По распоряжению Бориса Ивановича жалованные земли были заселены крепостными крестьянами из суздальских поместий. По его же приказу в селе выстроили деревянную церковь с приделом в честь Бориса и Глеба. И село стало именоваться Борисоглебским.
В 1717 году на село напали ногайцы и разорили его, многих людей побили. В уцелевших числилось двенадцать душ мужского и шестнадцать душ женского пола. Сын князя Бориса Ивановича – Александр Борисович переселил в Борисоглебское несколько десятков крепостных семей из московского, суздальского и засурского поместий. Мужики обжились, поставили деревянные избы, построили бревенчатый барский дом – большой, неуклюжий, какие строились в то время. На этом княжеское участие в обустройстве села закончилось почти до конца восемнадцатого века.
 В 1782 году правнук петровского вельможи князь Александр, с детства воспитывавшийся  в роскоши  и выросший вместе с цесаревичем Павлом, был удалён от двора. Богатство, знатность и влиятельное родство – всё оказалось ничтожным, перед гневом Екатерины II.   Опальный князь Куракин был вынужден покинуть Петербург  и провести в саратовской глуши четырнадцать лет.
Село, князь Александр, переименовал в Надеждино. «Сие прозвание изображало мысли, утешительно в то время его занимавшие». Долгие годы опалы он тешил себя надеждой вернуться в Петербург.
За неимением других дел Александр Борисович возвёл на берегу Сердобы  роскошный дворцовый ансамбль, спроектированный итальянским зодчим Джакомо Кваренги. 
Грандиозный трёхэтажный дворец, окружённый каменной оградой и двумя полукруглыми флигелями. К торцам флигелей были пристроены прямоугольные корпуса, образовывая две подковы, которые составляли парадный двор с воротами – въездами.
У каждой из восьмидесяти комнат дворца было своё назначение: кабинеты, библиотека, спальные комнаты, гостиные с белой мебелью и зеркалами, украшенные изделиями из бронзы,  французского фарфора, богемского стекла. Музыкальный зал, столовая с хорами. У князя  Куракина было два оркестра, певцы, театральная и балетная труппы, живописцы, набранные из крепостных. В художественной галерее – богатое собрание гобеленов, гравюр, скульптур, ваз, картин русских и западных художников.

Винокуренный завод и суконная фабрика бриллиантового князя приумножали несметные богатства. В намерениях было даже дать вольную крестьянам Надеждино, но… намерения остались только намерениями.

Павел I  вступил на престол,  князь был призван ко двору и осыпан милостями. Дипломатическая служба в Вене, затем в Париже не оставляла места для воспоминаний о великолепном  имении.
После смерти  князя, в 1818 году, надеждинский дворец  был наследован его племянниками».

Глеб Борисович Крякин, обескураженный услышанным,  сидел молча. «Нет, так не бывает. Не может быть такого. Всё о чём, рассказала сестра, я уже видел».
-Ёшкин кот,- опомнившись, сказал он. – Пардон, Ириша. Я хотел сказать, что  это  просто дежавю какое-то. Ты нашла то, что мне  было нужно. И, что удивительно, сколько совпадений! Борисоглебское! Ну, исконное название! Как будто под меня! А Куракин! Может, мы из этого рода? Потеряли, или специально одну буковку  стёрли, а вторую – заменили? Ничего страшного, мелочь, легко поправлю.
-Глеб! Это-то тебе зачем?
-Ирина, всё. Не вникай, пока – рано. За то, что сделала, отблагодарю, по княжески,- улыбнулся сестре Глеб Борисович.

Куракино, так переименовали село, увековечив фамилию князя, готовилось к приезду олигарха, согласно циркулярам, присланным из губернии в сельсовет. Не каждый день, и даже год, случается такое знаменательное событие в захолустье.
Сельсоветские сбились с ног, обходя домовладения - увещевали, стращали, приказывали, уговаривали. Окосить траву, убрать мусор Последнее было почти невыполнимым, поскольку – не город. Ни мусорных баков, ни мусоровозов в селе отродясь не было. Ну, хоть, с глаз долой куда-нибудь… на зады, что ли.
Ещё хуже обстояло дело с заборами. Их надлежало покрасить, желательно, в один цвет, исключая  голубой. Почему-то это было указано в одном из циркуляров. Над этим пунктом ломалась не одна голова. Догадки были, но – догадки. Хозяева, у которых заборы уже были окрашены,  именно в голубой цвет, наотрез отказались перекрашивать. Да, в магазине и не было другой краски, кроме голубой. Неловко получилось с заборами. Даже на центральной улице не удалось исполнить указание начальства.
И сельсоветские, и остальные жители думали-гадали, чего потерял олигарх в их тьме тараканьей. Село – захиревшее, никаких достопримечательностей. Может, хочет спиртзавод прикупить? Неплохо бы, когда так. В последнее время он больше простаивает, чем работает. А, кроме спиртзавода и пристроиться к работе в селе больше некуда. Ну, если только в дом-интернат. Но там все на своих местах, новых работников не требуется.

Наконец, на центральной улице показался кортеж из блестящих лимузинов. Народ высыпал на улицу, провожая взглядами вереницу машин. Местный дурачок Колюня выскочил из дома с маленьким красным флажком и размахивал им, что-то громко мыча. Он-то как раз и попал в поле зрения высокой особы – Крякина.
-Что это?
-Вас встречают, Глеб Борисович. Народ дикой, никакого зрелища не видят.
«Какая варварская земля, какой народ» - с горечью подумал Крякин, удобнее устраиваясь на сиденье. Разбитая дорога донельзя утомила его.
От полуразрушенной церкви кортеж машин повернул к дворцу.

Дворец, хотя и тоже, как церковь, полуразрушенный – крепость неприступная: окружённый каменной оградой, длинными флигелями, с высокими башнями, арочными воротами с восточной и западной стороны,- высился на крутом берегу Сердобы, а вокруг, насколько хватало глаз, лежали луга, окаймлённые красивой извилистой  рекой. Дальше, за лугами, стоял густой зелёный лес. Позади дворца – тенистая дубрава.
Крякин, в волнении сердечном,  вышел из машины и ступил на выщербленную дорожку места обетованного. Время было предобеденное. По двору шли вереницей  странные создания в затёртых серых халатах. У каждого в руках миски. На его недоумённый взгляд и вырвавшийся непроизвольный возглас:
-Что, за пер…соны,- кто-то из чиновников сказал:
-Это местный контингент. Во флигелях – психоневрологический диспансер, так это – опекаемые. На обед пошли. Столовую для них построили за оградой. Вы не опасайтесь, они тихие. Буйные в отдельном корпусе, их не выпускают.
Грязные, обшарпанные флигеля, чахлые деревья, заросшие бурьяном клумбы, чудом сохранившиеся, жалкие остатки от скульптурного ансамбля. Зрелище предстало печальное. Не менее печальным было и зрелище полуразрушенного дворца – ничего не осталось от роскошного убранства – лишь величественная парадная лестница и анфилады комнат.
Побродить, как мечталось, по дворцу, Крякину не удалось – небезопасно и грязно.   Делегация направилась в  дубраву. Вековые дубы отбрасывали длинную тень, и в самый знойный день в парке было прохладно.
От былого великолепия почти ничего не осталось, если не  деревья, конечно. Не было уже ни затейливых домиков, ни струящихся фонтанов, ни скульптур. Аллеи, когда-то разрезавшие парк семью лучами, едва угадывались сквозь разросшийся, давно не убиравшийся, подрост и подлесок. Точная копия, в миниатюре, Павловского парка служила выпасом для местного скота. Там и сям паслись привязанные к колышкам телята, козы. Свободными стадами бродили овцы.
Высокий губернский начальник бросал красноречивые взгляды на председателя сельсовета. А тот ходил, вжав голову в плечи – в циркуляре было и указание насчёт скотины в парке. Запретить местному населению использовать территорию парка, охраняемого государством культурного наследия, под выпас скота. Теперь, жди грозы. А что он мог поделать, несчастный председатель нищего сельсовета? Скотину конфисковывать? Прав на это нет. Хозяев розгами пороть? Кто бы позволил и дался? Не старые времена.
Но в настроении Крякина произошёл резкий перелом. Сам дворец привёл его в уныние – дел непочатый край. И… возможно ли восстановить? В парке – пришла уверенность, нет ничего невозможного. На него словно спустилась благодать. Хотелось бродить и бродить, забыв обо всём, что было и предаваться мечтам.

Мечты – мечтами, а дел, действительно, было невпроворот. Но для дел у него был целый штат бездельников, как он называл своих служащих. Не такими, уж, и бездельниками они оказались, если в самый короткий срок сумели оформить купчую на дворцовый ансамбль. Вместе с культурным наследием, охраняемым государством - парком.
Помчались по губернии  машины, развозя несчастных «опекаемых» по домам престарелых, психоневрологическим диспансерам. Уплотняя доне;льзя  «коренное» население. 
Высвободившаяся рабочая сила – врачи, медсёстры, санитарки и санитары, и ещё целый взвод хозяйственного блока оказались не у дел и пополнили,  без того плотные  ряды  безработных.
Пытались в губернии всучить, в нагрузку к сделке, спиртзавод, не то, чтобы на ладан дышащий - закатившийся в предсмертных судорогах.  Но про себя Крякин подумал:
-Вот ужо, как разгребусь с дворцом и парком.
Вслух же обещал подумать.

До дворца руки у него так и не дошли. Опустевший окончательно и навечно дворцовый ансамбль, разрушался, нарушая тишину окрестностей, глухим стуком вываливающихся из стен кирпичей.
В реликтовом парке, по – прежнему, пасётся скотина. Хотя,  с недельку, после нагоняя председателю совета, её водили куда-то в другое место. Но далековато -  вернули на прежний выпас. 

Крякину, то ли сны перестали сниться, то ли веселее забавы подвернулись. С тех пор он ни разу не появился в своих новоприобретённых владениях. Может ещё – ужо?
 Не сбываются слова князя Александра Борисовича Куракина: «Если не удастся мне сим домом пользоваться и в нём  жить, пусть же останется он здешнему месту прочным украшением».
Украшение обернулось… укором
31 Не мой день
Василиса Савицкая
Вы знаете, что такое "не мой день"? Я узнала. Могу рассказать.
Когда я открыла глаза, в комнате и за окном в принципе все было без особых изменений. Солнце висело там, где ему нужно висеть, в семь часов утра, в ноябре. Его тусклый свет, с трудом пробивался сквозь толстую, серую вату, расплывшуюся по всему небу. Я потянулась за часами и поняла, что ваты сегодня как минимум в два раза больше чем обычно, так как на часах вместо семи было почти девять, а темно было как в семь. Я безбожно проспала. Порыв вскочить и побежать сломя голову, я остановила на первой секунде. Смысл слетать с кровати, если ты проспал почти на два часа. Но внутренняя суета появилась. Спешно откинув одеяло, я все-таки в ускоренном темпе стала приводить себя в порядок. Если не считать, что в беготне по дому, я два раза сбила до темных точек в глазах мизинец об угол двери и один раз врезалась в дверной косяк головой, то все шло относительно гладко. Гладко, до того момента пока я в руки не взяла электрическую щетку для завивки волос. Первый и второй локон получились великолепно, несмотря на спешку. А вот на третьем, что-то пошло не так. Когда я пальцами заправила прядь в жесткую щетину на ручке, что-то в ней щелкнуло, съехало и прядь, как оказалось позже, застряла намертво. Паника появилась минуте на пятой, когда никакие мои логичные действия не помогли. Как я не крутила, не тянула, получалось еще хуже. В желудке появилось мерзкое ощущение, что я уже никогда, никуда не успею. Выход был один - резать. Я зажмурилась, поднесла ножницы и одним движением резанула, где-то над ухом, прям возле кожи. Расческа меня отпустила, но то, что предстало перед глазами в зеркале, было до боли печально. Длинные, до пояса, белокурые волосы дополнила плешь над ухом, размером с дно стакана, на самом видном месте. Первая слеза жалости к себе, робко скатилась по щеке, но вторую я удержала. Я взяла себя в руки, встряхнула головой, натянула кепку и вылетела из квартиры. Перепрыгивая через ступеньку, впопыхах я добралась до машины, которая стояла в трех метрах от подъезда, и уже достав брелок, что б открыть оную, почувствовала странную влажность в ногах. Я опустила глаза и мне открылась чудесная картина. Махровые, розовые тапочки-сапожки, приобрели сероватый оттенок, их ворс сбился в странные пучки, а лужа, в которой я стояла, пропитывала их собой все больше и больше.
- Черт!!! - буркнула я себе под нос и побежала, мерзко хлюпая водой в мокрой, домашней обуви, обратно. Я поняла, что важная встреча прошла без меня. Торопиться уже было бесполезно.
Неспешно стянув мокрые носки и то, что осталось от тапочек, я прошла на кухню и включила чайник. Кофе - самое то, что сейчас было нужно. Залив черный порошок горячей водой, я вышла на балкон. Дым от сигареты быстро растворялся в насквозь пропитанном влагой воздухе. Пауза в три минуты, вернула мозг на нужное место, и я решила продолжить этот "замечательно" начавшийся день.
...Нажав на брелке кнопку открывающую машину, я не услышала, как обычно знакомый звук, сообщающий, что дверь открыта - можно ехать. Я нажала еще раз, затем еще и еще. Глухо. Брелок был мертв. Мигающая синяя точка на нем, определяющая его жизненное состояние, отсутствовала. Где-то в районе подошвы, я почувствовала, как по ногам поднимается уже знакомое за сегодня чувство. Оно, быстро преодолевало сантиметры моего тела, поднимаясь вверх. Где-то в районе колен, я точно определила, это - паника. Через полчаса, у меня должна была состояться не менее важная, вторая встреча. Ехать к месту назначения, в лучшем случае минут двадцать, если повезет минуть пробки. Осознание того, что я могу не успеть, четко сверлило мозг. Механически, без всякой надежды, нажимая на кнопку, я изо всех сил старалась не разрыдаться. Надежда сошла на ноль, я достала телефон, что б вызвать такси, и пусть опоздать, но доехать. Набрав номер, я прижала к уху аппарат в ожидании голоса диспетчера, продолжая давить на ненавистную мне кнопку. Но вместо живого, женского голоса и вопроса: "Вам куда?", я услышала механический, неопределенного пола голос, сообщившей мне, что на счету недостаточно средств, чтоб совершить звонок. Знаете, голос сообщил это так, как будто послал. Я зависла. Набрав номер еще раз, и продублировав сказанное, я поняла, что второй встречи тоже не будет, а так же премия в этом месяце канет в Лету.
Вчера, я пять раз пробегала мимо терминала, и каждый раз, что-то отвлекало меня от простого действия. Набрал цифры, всунул деньги и сейчас бы мчался на такси за своей премией. Я прикрыла глаза рукой и попыталась выдохнуть. Вертя в руках брелок, я на автомате нажала кнопку и о счастье, в моих ушах раздался тот долгожданный, невероятно красивый резкий звук сигнализации и открывающихся дверей.
- О, Господи, спасибо! - все, что смогла выдавить я, буквально падая в кресло и выворачивая руль. На сей раз мне несказанно повезло, дорога была пустынна. Опоздание в пятнадцать минут, я перекрыла хорошо подготовленным проектом, который очень понравился клиентам. А то, что они все время пялились куда-то чуть выше моего уха, меня не останавливало.
На улице было влажно, но тепло. После удачно проведенной встречи настроение стало выравниваться, а утреннее безумство, стираться с памяти. У меня было в распоряжении минут сорок, и я решила пробежаться по магазинам, в надежде купить себе новую, осеннюю обувь.
Яркий свет витрин слепил глаза. От буйства цветов голова шла кругом. Переходя из отдела в отдел, я пристально искала то, что мне нужно. Но, все было не мое. То цвет не тот, то размер неподходящий, либо стиль буйной молодежи, ну или просто туфта. Время заканчивалось, как и надежда. Но вдруг в витрине я увидела их. Их, которых искала всю жизнь. Черная, мягкая замша, не выше щиколотки, в мужском стиле. Мое! От радости я даже подпрыгнула. Залетев в отдел, я практически выкрикнула размер, тыча пальцем в сторону ботинок.
- Я очень спешу. - с мольбой посмотрела на продавца. Мой размер оказался последним. Мне повезло. Ботинки сели идеально, качество, цена, стиль, все было просто мечтой. От счастья я мурлыкала себе под нос какую-то мелодию и улыбалась в тридцать два.
- Ваша карта заблокирована. - голос с хрипотцой рывком вернул меня на землю.
- Как? - глупость своего вопроса, я осознавала на сто процентов, но ничего другого я не смогла сказать. Не дожидаясь такого же глупого ответа, я продолжила:
- Я сейчас спущусь в банк на первом этаже, это займет минут пятнадцать, у меня нет налички, чтоб оставить залог, но я заберу эти ботинки сто процентов. Пожалуйста, отложите.
Девушка скептически глянула на меня, но утвердительно кивнула головой, засовывая коробку под стол. Я опять опаздывала, но упустить такую обувь я не могла. Это была любовь с первого взгляда. В банке как всегда было полно народу. Попытки пробиться без очереди потерпели крах. Я моталась от клерка к клерку, в попытках объяснить происходящее, но меня никто не хотел слушать. Когда, наконец, моя карта была восстановлена, стрелки на циферблате сдвинулись минут на сорок.
Взбежав по движущемуся эскалатору вверх, я влетела в магазин, протягивая продавцу карту, не в силах сказать ни слова.
- Забрали. - не отвлекаясь от дел, сухо сказала она.
- Как? - опять осознавая глупость вопроса, выдавила я. Ну как забирают товар? Деньги дал, в кулек положил и забрал. Но я ждала ответ.
- Так забрали. Вы сказали пятнадцать минут, а прошло пятьдесят. - сухо выдавила продавец, показывая всем видом, что больше говорить со мной не желает. Но я продолжила.
- А может, вы поищите еще? - упрекать ее и ругаться было бесполезно, разве, что выпустить пар. Но я не теряла надежду, что все сложиться как надо, так как я уже практически ощущала эти ботинки у себя на ногах. Я не могла уже без них. Это же была любовь с первого взгляда.
- Нет, это была последняя пара.
- А когда будут такие еще. - не унималась я.
- Никогда, это прошлогодняя коллекция.
Эта фраза прозвучала как приговор. Задавать вопросы дальше было бесполезно. Я, еле сдерживая от обиды слезы, побрела к выходу. Ботинок нет, на работу опять опоздала. Грустные мысли прервал телефонный звонок.
- Что с тобой сегодня творится? - голос начальницы звучал не очень дружелюбно. - Две встречи ты пропустила. Мы упустили важных клиентов. Что ты творишь?
- Не знаю. День сегодня дурацкий какой-то, не мой.
- Мне все равно, чей день, ты можешь остаться без работы. Так, что ищи свои дни.
В трубке раздались такие же нервные гудки. Я посмотрела на дисплей и положила телефон в сумку. На улице стало холодать. Мерзкий, моросящий дождь, стал пробиваться с неба. Я добежала к машине и включила печку. Размышления на тему где найти свой день, опять прервал телефон.
- Вась, ты где? - голос Леры был взволнован. Лера была моей подругой лет с шести.
- Я на месте, что случилось?
- Ник, бросил меня и ушел. - голос начал прерываться всхлипываниями. - Ты можешь приехать? Мне плохо.
Всхлипы определенно перешли в рев. Могла ли я приехать? Конечно, могла. Ведь у меня выбора не было. Я всегда приезжала. Всегда поддерживала. Всегда была рядом. То, что я практически лишилась работы, то, что у меня из-под носа ушли замечательные ботинки, то, что-то у меня над ухом лысина с блюдце, ничего не значило, по сравнению с тем, что от нее ушел Ник. А то, что он уходил каждый месяц по два раза не считалось. И то, что я давно устойчиво предлагала ей забыть этого человека и начать нормальную жизнь, а не играть в догонялки и возвращалки, пропускалось мимо ушей. Но конечно я могла поехать, что я ей и сообщила.
Лера жила за городом, и ехать к ней минут сорок. Я вздохнула, повернула ключ и тронулись. Дождь набирал обороты, дворники тоже. Они синхронно двигались из стороны в сторону, смахивая со стекла лишнюю воду. В машине было тепло и уютно, спокойная музыка наполняла собой все пространство. После дневного безумства я начинала успокаиваться.
Проехав полпути, я согрелась, окончательно успокоилась и даже настроилась на беседу с подругой, которая повторялась из раза в раз. Об одном и том же, по кругу. Но зато у Леры чай вкусный. Размышляя о горячем, вкусном чае с малиной я услышала, как под машиной, что-то застучало. Я напряглась. Отрезок пути был не очень подходящим для поломки. Заводской, заброшенный район, без одного жилого дома и живой души в такое время. Но стук повторился, машина угрожающе зарычала и стала. Ей в отличие от меня, кажется было безразлично, где ломаться. Я повертела ключ зажигания никакой реакции. Тихо. Я достала его и вставила обратно. Безрезультатно. Я поняла, что чувство, которое сегодня меня преследовало весь день, где-то на подходе. В темноте просто его было плохо видно, но я слышала по его шагам, как оно стремительно ко мне приближалось.
Я вышла из машины. Дождь мерзко морозил, моментально пропитывая собой. Подняв капот и заглянув под него, я поняла, бессмысленность своих действий. Все, что я умела - это добавлять воду в омыватель стекол и тосол в бочек, который был рядом. На этом мои познания машины заканчивались. К вечеру на улице стало совсем холодно. Холодно и влажно. Я продрогла и села в салон. Взяв телефон, и набрав номер Леры, я поднесла его к уху и стала ждать. Через секунду, в трубке раздался все тот же бесполый, механический голос, с которым, я уже общалась утром, который сообщил мне, что я тормоз и поэтому денег на счету нет. В этот момент, паника, постучала в окно машины, и мне ничего не осталось, как пустить ее внутрь. В её присутствии в голове образовался хаос, и варианты дальнейших действий растворились. Вдруг в темноте, как свет в тоннеле, засветился дисплей телефона, и тишину разрезала знакомая мелодия.
- Ты где? - с надрывом, опередив меня, закричала Лера.
- Лер, у меня сломалась машина, я стою на Ленинской, вокруг ни души. - закричала я.
- Так ты не приедешь? - с капризной детской интонацией произнесла подруга и всхлипнула. Эгоизм был присущ ей всегда, но не настолько же.
- Лер, я сломалась, я не могу ехать, я сижу в машине и не знаю, что делать. - еще громче закричала я. Вместо ответа, в трубке раздалось рыдание, плавно перешедшее в короткие гудки.
- Опаньки. - это единственные буквы, которые мой мозг сформировал в слово. Я зависла. Злоба и беспомощность делили надвое. Я достала сигарету и поняла, что у меня нечем прикурить. Я порылась по карманам, потрусила сумку и поняла, что это предел моему терпению. Вторая слеза жалости вырвалась наружу и скатилась по щеке, а за ней покатилась третья, четвертая... платину прорвало.
Я вышла на улицу. Черные улицы, редкие фонари и пусто. Слезы, смешиваясь с дождем, текли по щекам. Дождь пропитал собой всю одежду, волосы намокли и слиплись. Было мерзко и холодно. Я присела на корточки и заглянула под машину. Что я хотела там увидеть, не знаю, но совершая хоть какие-то действия, я себя как бы успокаивала. Фразу, что все проходит, я крутила в голове, не переставая, но сейчас она почему-то не действовала.
Вдруг, вдали, я увидела свет фар. Шума слышно еще не было, но свет приближался. Я выбежала на обочину и выставила в сторону руку. С замиранием сердца и с надеждой на спасение я смотрела вперед. Свет приблизился, сопровождаемый шумом мотора, машина не сбавляя скорости, пронеслась мимо и скрылась за поворотом. Я не опустила руку. Стоя под дождем, с поднятой рукой, я поняла, что сегодня вся вселенная отвернулась от меня. Хотя ждать, что в темном, пустынном, забытом Богом районе, практически ночью, остановится машина перед мокрым чудовищем, каким я была сейчас и спасет, было смешно.
Я стояла посреди черной улицы, рядом со сломанной машиной, дождь каждой каплей впивался в мое продрогшее тело, ноги тянули в него, в это тело, влагу снизу. Каждый нерв, был на пределе. Казалось еще чуть-чуть и меня разорвет. Одним единственным желанием на данный момент, было попасть в горячую ванну и выпить бокал вина. Сквозь тусклый свет фонаря я видела мокрое дребезжащее сияние. Я стояла в нем, а вокруг была темнота. Я закрыла глаза, и мне показалось, что я парю над землей. Вдруг стало настолько безразлично, холодно мне или нет, мокрая ли у меня одежда и то, что я не могу попасть домой, и мне не как, да и некому позвонить. Я не чувствовала ничего. Только тусклое сияние фонаря и прозрачные бисеринки дождя, падающие с неба. Крик раздирающий меня изнутри застыл в горле. Я понимала бессмысленность выпускать его наружу. Голое бессилие накрыло меня. Уволят, ушел Ник, сломалась машина, промокла до костей. Все это ушло на второй план. Я растворилась, оторвалась, меня не стало. Был только фонарь под светом, которого была видна каждая капля, падающая с неба... и моя безнадега. Ощущение как будто ты слепой котенок, один, мокрый, продрогший, беспомощный.......
В этот момент, по логике и вашим ожиданиям, в моем рассказе, должен был, нет, просто обязан был появиться принц на белом эвакуаторе и спасти меня несчастную. А потом согреть, приласкать и, конечно же, полюбить, раз или два, а может и всю жизнь. Не знаю, как пошло бы.
Но нет, я вас разочарую. Принца не появилось. Я свернулась калачом на заднем сидении своей машины, достала из багажника какие-то покрывала, укуталась и под мерный стук капель о железо, заснула...
PS. Через месяц, я вышла из больницы. Воспаления легких, после ночи проведенной в холодной машине, избежать мне не удалось. Но, чтоб мое повествование не было совсем грустным, я вам открою секрет. Из больницы я вышла с принцем, правда не на белом эвакуаторе, а в белом халате, который там работал врачом. И теперь мне есть, кому позвонить, попросить и на кого положиться. Он полюбил меня уже и раз и два, и я надеюсь на всю жизнь. Ну, если пойдет.
Так, что во всем есть хорошее... случайности не случайны, все предопределено свыше. И если у вас вдруг случится не «ваш день», не бойтесь, может он вас ведет тоже к вашему принцу или принцессе, ну или просто к чему-то новому и светлому. «Через тернии к звездам».
32 Меня зовут Егорка...
Анна-Мария Ситникова
 

      Ещё минуту назад было тепло: снилось море, такое, как на картинке из журнала, горячий песок и деревья, совсем не похожие на берёзы во дворе. А теперь мокро и холодно. Наверное, давно настало утро. В жёлтых деревьях за окном солнце запуталось. Что-то звенит? Это с улицы: машины и звонки велосипедов… А в доме тихо. Значит, мать ушла на работу, на ферму. Как же холодно, аж кожа пупырышками покрылась и из носа течёт. Фу, матрас  вонючий стал и штаны… Мать орать будет и прибьёт, точно, прибьёт, как в прошлый раз…Синяк до сих пор остался. Ой, даже больно, когда надавишь на коленку! Э-э-э, дверь на замке – не высушить штаны-то! Значит, попадёт…  Во, здесь, на подоконнике, в занавеску завернуться можно и на улицу смотреть сколько хочешь. Чем бы только нос вытереть?

       На улице здорово, не то, что дома взаперти: качели, карусели, дети бегают. Ничего, что в очереди покататься до тёмного вечера ждать приходится, зато, когда всех домой загонят – катайся! Прям до самой луны кеды достают, и звёзды в один круг сливаются, если карусель раскрутить изо всех сил! Ну да, в компании веселее, да только никто со мной дружить не хочет. А я даже знаю, сколько мне лет, вот, сейчас: целая рука и ещё один палец!
       Девчонок не боюсь. Они просто дразнятся, а когда на них с кулаками побежишь – враз разбегаются с криками: «Вшивый! Вшивый!»… Мама тоже так на меня кричит, а иногда «Егоркой» называет. Наверное,  это моё настоящее человеческое имя… У-у-у, опять, мальчишки «оборвышем» и «дурачком» кличут, пальцами тычут. Придётся с качелей убираться, не то камнями забросают…

        Какой день сегодня? Не знаю, праздник, похоже. Никого на детской площадке, дети идут по дорожкам, чистенькие такие, важные, с сумками, цветами… Куда идут? Ага, в соседнем дворе тетя Зоя своих дочек провожает, про школу что-то говорит. Мамина подружка как-то тоже про школу говорила, мол: «Твоему оболтусу учиться пора, 1 сентября на носу», а мать ей отвечала: «Пущай ещё годок побегает, мороки меньше!» Потом они пили противную воду(тьфу, пробовать больше не буду!), жгучую-жгучую, и про школу – ни-ни… Значится, 1 сентября сегодня. Лицо отмылось, а руки… под ногтями чернота, зато вихор на макушке пригладил и носки постирал… Ай, высохнут, прям на мне, пока до школы дошагаю. У меня даже книжка есть, с картинками, я её на скамейке нашёл (нашёл, не вру!). Вот бы Наташка, тёти Зоина, читать научила... Она красивая, Наташка…

       Идёт дождь. Пару дней назад мама мне куртку на кровать кинула – теперь хожу в ней. Хорошо, что осень пришла: и синяков не видно, и дети так не дразнятся: куртка-то почти новая и чистая пока. Правда, кеды промокают, не нагуляешься больно. Люди говорят, что скоро зима, да я и сам чую. Яблок в совхозном саду всё меньше, вороны их, что дурные, клюют, а те, что упали поклёванные – сгниют, придётся мамкин суп хлебать без хлеба… Зря вспомнил, опять в животе заурчало и …замяукало? Да ну, это не у меня, точно. «Кис-кис!» Котёнок это. Совсем бездомный, и от меня не шарахается, и не кричит: «Вшивый!», я ему подхожу. Эх! Куртку вымазал лапами. Прячься, рыжая бедняжка! Мать, может, и поорёт на нас, а потом забудет, вот увидишь! Вместе зимовать станем, я тебе книжку покажу. Яблоко хочешь?

        У матери сегодня получка и «банный» выходной. Притащила на кухню таз здоровенный, мыла кусок коричневый пахучий и меня за ухо, да к этому тазу. Нее, чего, я люблю мыться, вот бы ещё мыло в глаза не лезло и мать так сильно спину не тёрла…
        Раз в месяц такая запарка: на улицу меня не пускает, загоняет на свою кровать и «чистоту наводит»: сначала посуду под краном ёршиком скоблит, потом пол мыльной водой, что после моего мытья осталась.  Через час косынку с цветочками повязывает, туфли вместо резиновых сапог надевает и в магазин отправляется. Я этот день жду больше, чем Новый год: наш старый холодильник становится волшебным сундуком, в нём колбаса появляется, такая толстая, в розовой шкурке, молоко, совсем свежее, сметана, огурцы зелёные (целых два!), и конфеты – настоящие… карамельные…пакет! Я знаю, что скоро придёт участковая медсестра, тихая тётечка с грустными глазами. Будет проверять холодильник и посуду. Вздыхать, глядя с жалостью на меня и строго на маму, что-то писать в журнале. Ещё знаю, что, когда «проверка» уйдёт, на столе появится спрятанная под подушкой бутылка, и тогда можно забыть и про колбасу, и про огурцы, и, главное, про такие волшебные конфеты…

       Вот вырасту и куплю конфет…тачку, нет, вагон… сто вагонов! Хочешь, аж помираешь, вкусного, а воровать нельзя – этот урок до сих пор на моём «мягком» месте ремнём отпечатан. Деньги брать из-под кухонной клеёнки нельзя, а бутылки… их же столько валяется… и за них пока не били…
   Нести так тяжело и далеко, почти в конец деревни. Ничего. Отдохну, постою…Руки совсем покраснели, пока отмывал «товар» под колонкой во дворе, пальцы не слушаются. Только бы не разбить! У тётеньки в окошке глаза такие же грустные, как у медсестры. «Держи!» - деньги мне даёт, вздыхает, а чего вздыхать? Я ж не украл – заработал! Ну, как эти мужики, рядом. Сейчас посижу с ними на крылечке, бычок «докурю», и в магазин за конфетами.

      Мурзик, не лезь! Так голова болит, и горло, и тошнит чего-то… Надо было и сегодня бутылок намыть, а встать… никак. От кашля, ай, голова оторвётся! И пшёнку не хочу, хочешь, Мурзик, ешь мою пайку. Воды бы попить…
      Где это я? Лежу на чужой кровати, в чистой пижаме, голова лёгкая-лёгкая, да и не потому, что вся лысая (кто меня стриг и зачем?), не болит просто. Из руки трубочка к баночке тянется, лицо чьё-то склоняется в белой шапочке. «Ты в больнице, дружочек! - это голова шепчет, ласково так. – Спи. Потом обед принесу». Я сплю, наверное, и всё мне снится. Как же тут сильно пахнет лекарством, а всё равно хорошо, тепло и чисто, только какие-то разговоры чудные сквозь дрёму: о приюте, лишении родительских прав… Есть же у меня родители: мама и папа-лётчик (мама так и говорит частенько: «лётчик-залётчик»)… И что такое приют? Эх, пожить бы здесь подольше, да только совсем замучают уколами…

      Всё идёт по-прежнему, лишь снег на дворе. Новые игры, старые насмешки. Мурзик на окно вскочил – видать, кто-то идёт. Так и есть. Стук в дверь. А мама не слышит. Заснула что ли? Так и есть – выпила всю бутылку и заснула! Мам, чего ты, вставай! Ты забыла про «банный» выходной? Там медсестра пришла и дяденька в форме! Ма-а-ам! Наконец-то проснулась! Ух, мороз какой на дворе: столько пара в прихожей! Мурзик, не бойся, сейчас они посмотрят в холодильник, в журнал запишут и уйдут… Только…чего мама так громко кричит, обзывает дяденьку, прям как меня, непутёвого? Рыженький, мама плачет… Мне страшно. Мурзик, ты куда?
      Что? Медсестра что-то говорит, а я не понимаю, куртку мне подаёт, зачем? Я не хочу гулять, кеды враз льдом покрываются. Зовёт в гости к ребятам. Каким? Они же дразнятся и меня ненавидят! А мама? Без мамы? В школу пойду? Комната своя? Про что она, Му-у-урзик, рассказывает?
      Мама, не плачь! Я понял: я поеду на машине в гости к хорошим ребятам в школу и вернусь, а ты пока котёнка моего найди, ладно? Ну, чего ты меня при всех обнимаешь, не маленький давно… И целоваться не надо, от тебя водкой пахнет. Отстань же, отстань!

      Моё имя Егор. Мне шесть с половиной лет, сколько это на пальцах… не покажу, стыдно, к тому же я в школу хожу, в первый класс. Я живу в комнате с Никитой, Серёжкой и Михаилом Иванычем (ему целых девять лет и он у нас главный). Здесь тепло и красиво. По праздникам всегда дают пирожные и конфеты. А, когда на ужин жареная рыба, я вспоминаю своего Мурзика, как он там, без меня? Мама говорит, что он стал большущим котярой и целыми неделями пропадает в совхозном саду… Жаль, что мама приходила  этой весной всего один раз… Наша воспитательница, Вера Андреевна, говорит, что через год будет комиссия и я смогу пойти домой. Вот сколько это – год? Никаких пальцев не хватит сосчитать! Я не плачу… Я в окошко смотрю, там солнце в лужах отражается, зайчики в глаза пускает…
33 Повелительница Интернета
Анна-Мария Ситникова
         Ликом светлая, синеокая, ресницы стрелам подобны, брови собольи, на румяных щёчках ямочки, уста сахарные, алые, медовую росу с них только пить. Шея лебединая, стан тонкий, русые косы до пояса - Мария-краса, ни в сказке сказать, ни пером описать… А речи какие ведёт - весенний ручеёк журчит-поёт, смех - трели райских птичек, вздохи - лёгкого ветерка дуновение... Поведёт правой рукой - миниатюры-алмазы из рукава сыплются, взмахнёт левой - стихи белыми голубками к небу вспархивают. Цветистые рифмы с яркими метафорами венком высокое чело обвивают, жанры послушными псами у ног ложатся… Царица Прозы и Поэзии, не меньше… 

         - Мам, мы пришли! Машуня, мы дома!
         В прихожей топот, грохот снимаемых ботинок, шуршание расстёгиваемых курток - это муж с сыном с родительского собрания вернулись.
         Спешу на кухню, с усилием выбираясь из кресла: семью кормить, новости узнать. Ну да, рост не сто восемьдесят, меньше, гораздо меньше: сто пятьдесят пять, с тапочками, э-э-э, крашенные (кажется, в этом месяце) волосы собраны в тонкий хвостик на затылке. Эх, косметику (о, зеркало подвернулось!) после ночной смены смыла… ой! похоже вместе с бровями (хорошо, что муж привык уже)… Запнулась о коврик, по карманам домашнего халата - хлоп! Правильно поняли: куда ж без родимых, без очков в оправе погнутой, с моими минус восемью-то диоптриями?
          Одной рукой помешиваю шипящие на сковороде вчерашние макароны, другой мечу на стол из холодильника сыр, колбасу, сало, откусывая на ходу от розового сочного бочка сосиски ма-а-аленький кусочек (а стан тонкий? Как же!).
          Вечер идёт по давно отработанному  плану: жанр - диалог-беседа на бытовую тему, смех - громкий, благо соседи внизу  на дачу уехали, стиль - разговорный, вольный (немного себе позволить-то можно! Вот если бы ваш сын из школы вторую двойку подряд по литературе принёс?).
           Ещё пару фраз о воспитании, зарплате, погоде, мировых катаклизмах, и ужин закончен. Выпроваживаю за дверь наглую кошку, закатываю рукава, мою посуду – ну вылитая Королева кастрюль и тарелок…
           Через час на цыпочках пробираюсь через зал в спальню. Муж у экрана телевизора, весь в переживаниях за полосатомаечных игроков, часа на полтора завис, не меньше. Заглядываю в детскую: сын, после заслуженного нагоняя, уже спит в обнимку с томиком Пушкина (почаще бы так: в смысле, книгу открывал, а не спал над ней).

           Нажимаю заветную кнопочку… Синий свет монитора, скрип кресла (лишним тот кусочек сосиски оказался, ой, лишним!), еле слышное постукивание дужек исчезающих в недрах пёстрого кармана очков…
           Ликом светлая, синеокая, ресницы стрелам подобны, брови собольи, на румяных щёчках ямочки, уста сахарные, алые, медовую росу с них только пить. Русые косы до пояса… Ни дать ни взять - Богиня «Фотошопа», Повелительница  Интернета…
34 Фантазёр
Александр Чубанов
 Крутой во всех смыслах Мужчина - Богач, Миллионер, проснулся и отрыл глаза…

Уставший от роскоши, пресыщенный удовольствиями, ОН уже давно потерял всякую радость в жизни. ЕГО все раздражало…

С мрачным видом Мужчина поднялся, накинул парчовый халат и, стараясь не смотреть на антикварную мебель, купленную в Париже; прошел в столовую, стены которой были увешены подлинниками полотен Великих Мастеров. Здесь, на огромном круглом столе, ЕГО ожидал завтрак, сервированный исключительно на старинном китайском фарфоре: в центре возвышалось блюдо с зажаренным целиком фазаном, украшенным овощами и фруктами; слева громоздилась двойная ваза с черной и красной икрой; справа от фазана располагался поднос с вареными омарами. Устрицы, трюфели и всевозможные соусы дополняли картину…

От вида еды, Мужчина поморщился, и, желая хоть как-то поднять настроение, открыл крупный сейф, доверху забитый пачками зеленых банкнот. Отсутствие свободного места на полках, вызвало у НЕГО новый приступ раздражения…

Миллионер понимал, как опасно для психического здоровья постоянно находиться в такой ситуации и, используя феноменальную Фантазию, которой ЕГО наделила Природа, нашел возможность давать себе передышку: научился, как бы, менять окружающий мир, в мельчайших подробностях представляя себя убогим и нищим, для того, чтоб вернувшись в реальность, оценить, что имеет…

И эта система работала, хотя требовала каждый раз, все бОльших усилий: ради получения нужного эффекта, для вымышленного двойника, приходилось придумывать все бОльшие проблемы и трудности…

Примерно раз в месяц, «дойдя до ручки», Мужчина включал Фантазию.

Вот и сейчас, в надежде на облегчение, ОН вернулся в спальню, лег и закрыл глаза…

И - утро началось сначала. Вот ОН встает с помятой постели, стоящей в углу маленькой темной комнатки на чердаке, осматривается: атмосфера предельной бедности окутывает все. Начиная с треснувшего умывальника; более чем скромного завтрака, лежащего тут же на картонном ящике, и состоящего из головки лука средних размеров и куска подсохшего хлеба; и заканчивая одеждой и обувью, прошедшими все мыслимые испытания…

Человек наскоро умывается; ест, подбирая крошки; запивает водой…

Перед уходом, на что-то надеясь, ОН достает из под кровати потертую обувную коробку, в которой хранит деньги, когда они есть. Сегодня коробка пуста…

ОН опаздывает, нужно спешить на работу – в шахту. Адский труд за нищенскую зарплату, но это единственный источник существования. Сейчас главное - избежать штрафа за опоздание. Вся надежда на велосипед…

Спустившись по растрескавшимся ступенькам крыльца, ОН сталкивается с группой хулиганов, которые шумели и пьянствовали всю ночь. Теперь, не скрывая агрессии, и, ожидая предлога придраться, они следят за каждым ЕГО шагом. Стараясь не делать резких движений и, не поднимая глаз, ОН благополучно проходит мимо.

Человек понимает, что ему повезло, и энергично ступая, преодолевает ручей по перекинутой через него зыбкой дощечке. Обратив внимание только на плавающие в грязной воде рваные сапоги, ОН устремляется к месту, где прячет свое богатство - старенький велосипед, собранный из двух, подобранных на свалке.

Добравшись, Человек видит вора, вытаскивающего ЕГО сокровище из кустов…

И на этот раз, удача на стороне Человека: воспользовавшись тем, что верзила отвлекся, зацепившись за проволоку, ОН вскакивает в седло и изо всех сил крутит педали…

Ударившись коленом, Миллионер приходит в себя, и осознает, что находится в своем лимузине. От нервного напряжения ОН устал. Проделана большая работа и время пожать плоды: увидеть, как же все было на самом деле, сравнить и, наконец-то, порадоваться жизни…

Как бы со стороны, Богач видит, как ОН, в дорогущем костюме, выходит из принадлежащего ЕМУ трехэтажного особняка, похожего на корабль; спускается по мраморным ступеням крыльца, и, с гордым видом пройдя мимо выстроившейся прислуги, одетой в специальную лакейскую форму, идет по сказочно красивому мостику над прудом. Лишь на мгновение, задержавшись у золоченых перил, смотрит на плавающих лебедей...

Вот Миллионер проходит мимо водителя, услужливо открывшего дверь, и садится в ожидающий ЕГО лимузин. Садится, и делает странное, похожее на велосипедное, движение ногами…

Богач с надеждой прислушивается к своим ощущениям, и с ужасом понимает, что облегчения, на этот раз, не наступило, ЕГО жизнь по-прежнему отвратительна. Приступ бешенства вызывает луковая шелуха, невесть откуда, взявшаяся на рукаве костюма …

- Нужно было ввязаться в драку! – раздраженно бормочет ОН, - Или, хотя бы, упасть в воду!

Миллионер лихорадочно ищет выход, в голову приходит новая идея, и ОН приказывает водителю ехать к офису дальней дорогой.

Возле дома своего конкурента Богач останавливает машину, опускает бронированное стекло и снова включает Фантазию: перед ним – зал суда, в клетке – подсудимый, ЕГО конкурент. Сам Миллионер - в мантии судьи…

Приговор – десять лет! Нет – пятнадцать! Какая ерунда, двадцать лет, с конфискацией!!!

Надежда сменяется отчаянием. Гримаса страдания искажает лицо Богача. Снова не получилось, радости нет!

- Нужно было влепить пожизненное! – почти рычит Миллионер и, в крайней степени раздражения, дает команду, - Гони на работу!!!

Напуганный происходящим, водитель резко нажимает педаль газа, и лимузин, плавно покачиваясь, быстро набирает скорость…

В салоне - гнетущая атмосфера, требующая немедленной разрядки. Остается последняя возможность изменить ситуацию…

Старенькая велосипедная цепь не выдерживает нагрузки. Раздается жуткий скрежет, следуют страшный удар и характерный хруст шейного позвонка...

Налетевший из-за строения шахты порыв ветра, полой судейской мантии, накрывает лицо агонизирующего человека в шикарном костюме, только что неудачно упавшего с велосипеда…
35 Жизнь понарошку
Светлана Тен
- Гала, Гала, посмотри, какое признание в любви прислал мой парень! – хрупкая, как веточка, Лёлька прискакала на кухню, подбежала к Гале, вручила очки и потянула настойчиво за руку к компьютеру.


- Батюшкиии! Красивый парнишка от! – женщина надела очки и пристально стала всматриваться в экран монитора, как в удивительную картину чудо-художника. Элементы «картины» двигались, сменяя одна другую. Вот белозубые парень с девушкой держатся за руки, изображая счастье. Эффектная блондинка взлетает на мотоцикле и поражает невероятной пышностью и блеском своих волос. Ослепительно сверкающие зимние шапки могучих гор сменяют разлапистые пальмы на желтом берегу бесконечного океана.

– Бабуля, вот стихотворение, - тоненьким девичьим пальчиком Лелька тыкала в центр монитора.

- Аха! - Галя, старательно  сдвинув брови, стала читать нараспев, с выражением. –

Я не могу без тебя жить!
Мне и в дожди без тебя – сушь,
Мне и в жару без тебя – стыть.
Мне без тебя и Москва – глушь.

Мне без тебя каждый час – с год;
Если бы время мельчить, дробя!
Мне даже синий небесный свод
Кажется каменным без тебя.

Я ничего не хочу знать –
Бедность друзей, верность врагов,
Я ничего не хочу ждать.
Кроме твоих драгоценных шагов.


Галя восторженно вдохнула, покачала головой, сложив руки на груди крест-накрест:

- Гляди, какие стихи от амурные!



- Ну- ка, Мелочь, дай гляну на твоего кавалера, - надевая на ходу штанину,  покачиваясь на одной ноге, словно цапля, старшая Светка уставилась в монитор. – Бабуль, Лёлька тебя развела! Кавалер этот, никто иной, как Леонардо ди Каприо, американский актер, а стихи написал советский поэт, ныне покойный Николай Асеев. А проделал все это признание Андрюшка Беляков из соседнего дома, оболтус и двоечник!


Светка чмокнула бабулю в щёку и умчалась в коридор.

- Ну и что! Тебе-то какое дело? – Лёлька метнула гневный взгляд в сестру.

- СпокойнЕЕ, Джульетта! – сестра издевательски хихикнула и послала младшенькой воздушный поцелуй.

- Дык, рази ж так от можна? – удивилась Галя. -  Чужое-то?

- Ба! В наш век все можно! Это же Интернет – территория абсолютной свободы! Там сплошь актеры, музыканты, поэты. Это же вирт, выдумка, – прокричала Светка, спешно застегивая пальто. – Пока, девочки!
Дверной замок звонко щелкнул, каблучки зацокали, как по нотам: до-фа, до-фа, до-фа. Галя перекрестила входную дверь.


- Дура! Злая злость! Она вчера с Витькой по телефону поссорилась, теперь завидует, - насупилась Лёлька и стала похожа на маленького обиженного мышонка.

Галя обняла её, уткнула личико в теплую грудь, поцеловала в пшеничную макушку:

- Светка–то злая злость? Неет. Она просто выросла и в чудеса не верит. Шут с им, с Капором этим, а стихи шибко красивые.

- Ди Каприо, ба, - вздохнула внучка и ловко выскользнула из бабушкиных объятий.


- Ух, ты! Милка моя! – поглядев на часы, запричитала Галя. – Иди-ка, собирайся, а то в школу опоздаешь от. Пропишут в дневнике. Мамка тогда нас обеих на горох от поставит.


- Гала, ты так смешно говоришь! – тоненько рассмеялась Лёля и побежала собирать ранец.


Галя посмотрела на Лёльку с такой любовью, с какой обычно смотрят бабушки на своих обожаемых внучек. Вот ить Стрекоза ишшо, а все одно - любовь в уме.
Улыбнувшись, она сняла очки, положила на стол и направилась в "рабочий кабинет", на кухню. Поставила расстоявшиеся шанежки в духовку, перемыла посуду.


- Бабуляяя! Я побежала!
Послышался звук грохочущего ранца, набитого книгами.

Женщина вышла в коридор, дверь гулко хлопнула, затопали Лелькины ножки, будто отбивали чечетку.


- Бежи, козявочка, - нежно произнесла Галя и снова перекрестила дверь.
Подошла к зеркалу и стала себя рассматривать.
Старуха – старуха. Толстая баба. А ведь молодая-то чисто модель была. И ножки, и личико, и коса чернявая, блестящая, не обхватишь – все было. А сейчас седая, как лунь, морщины-то все веером, веером. Не то от веселья, не то от слез – все было.


Галя вздохнула, махнула полотенцем на свое отражение, перевела взгляд на портрет мужа:

- Так-то, Петечка. Гляди на меня. Гляди. Старая, аха?

Помолчала немного, будто ждала ответа:
- Улыбаешься.  Все-то тебе праздник, паренек с гармошкой. Тута на гармошке никто не играт. Сколь в этом городе живу – никак не привыкну. Жись у их кака-то шибко яркая да быстрая, словно забава, игра… фантик от конфетки – сверху красиво, а внутри фальшивка. Вроде и весело, а радости нету, - она опустила глаза в пол, разглядывая рисунок на паркете, и подытожила.- Понарошку жись-то.

Из кухни разливался добрый запах шанежек с картошкой. Этот запах уносил Галю в босоногое деревенское детство, не всегда сытое и беззаботное, но такое взахлеб счастливое, наивное, радостное. Бывало, прибегут они с сестренкой из школы, с мороза, голоднехонькие, аж жуть. Скинут в сенках валенки, забегут в избу, а там аромат кислых щей да наливных шанежек с ног сбивает.


- Бабусечка, Марьюшка, кушать хочим, спасу нету!

- Воропчики мои, девчата-пострелята, - бабусечка подбежит каждую поцелует, раздеться скорей поможет. – Птички гуттаперчевые, шанежки от налилися, самовар уж готовый, айда-те, дефки обедать от!
Сядут за стол круглый, скатерть белая, самовар пыхтит, на столе щи в чугунке дымятся аппетитно, шанежки пухлые, румяные в казанке. Ух, и шанежки! Ум отъешь!

И зажурчат разговоры, словно реченька, неспешные да сердечные, тихие да громкие.

Вот и внученьки скоро с учебы одна за другой вернутся, нальют чайку из Тефаля, шанежки на тарелочку сложат и за стол, к компьютеру. И полетят сообщения со всего света электронные да стремительные, как сверхзвуковой самолет, как безумный,  скоростной двадцать первый век, обрушившийся на нас внезапно, нахрапом. Нам, бедным, и передохнуть-то некогда. Тут уж не до разговоров.
36 Террористка
Елена Скоборева
                                       
                                 
Водитель занял своё место, плотно закрыв дверцу кабины, включил двигатель и маршрутка под номером 139 плавно отправилась в путь с конечной остановки.
Пассажиров было всего четверо. Поэтому каждый выбрал себе место поудобней. Пенсионерка, как и положено по инструкции, расположилась на переднем сиденье под значком «инвалиды». Хотя на подобную ну никак не смахивала – седые волосы красиво уложены, нитка жемчуга на сморщенной шейке, туфли на каблуках … Костыля у неё не было, как нарисовано на значке. Хотя, впрочем не обязательно иметь костыли, отрезанные конечности и повязку на глазу. Инвалидность может быть и внутри. Спрятанная, замаскированная. Всякое бывает. И каждому видней на какие места садиться. Я стараюсь избегать таких мест по личным соображениям, и поэтому устроилась на одинарном сиденье возле окошка. Ехать долго, а попутчики разные случаются.
Напротив расположилась усталого вида женщина с ребёнком. Девочка, лет шести, звонким баском без умолку вещала о том, что с ней произошло за день. И уже через пять минут я знала, как зовут её воспитательницу, и что негодник Тёма её дважды толкнул, а несносная Дашка вылила компот на новое платье за обедом. И что они не ходили гулять из-за дождя, бесились на ковре. А ещё пели песни. И тут же она затянула: « До свиданья, детский сад, все ребята говорят…» Когда третий куплет кончился, девочка начала песню сначала. Мать, сидевшая словно каменное изваяние с отрешённым лицом, за всё время не издала ни звука. Она была явно не здесь, не сейчас. Наверное «вошла в астрал»… Главное, чтобы вернулась от туда на своей остановке. Всем хотелось, чтобы  это случилось, как можно скорее, и девочка спела ещё раз, но уже дома…
Маршрутка плавно пересекла проспект, сделав пару остановок. Люди заходили в салон, стряхивая с зонтов майский дождь. Стало сыро. На полу образовалась слякоть. Водитель был из добрых – подбирал всех желающих, голосующих на дороге. За поворотом зашла девочка, лет двенадцать, не больше. Как и все тинэйджеры в джинсах, спущенных по моде, футболке с дикими надписями и с наушниками в ушах – главным атрибутом всех ездящих и ходящих по нашему городу. У девочки не было зонта. У неё в руках был тортик. Обыкновенный тортик в стандартной прозрачной упаковке на килограмм веса. Я ещё подумала, мол, какая хорошая девочка, везёт домой тортик, хочет порадовать родителей или друзей. Но где же она его купила? На этом промежутке нет ни одного магазина. Я с интересом посмотрела на девочку. Она прошла в салон, села, а тортик положила на свободное место рядом, возле окошка. Проехав две остановки, девочка пошла к водителю оплачивать проезд, а тортик оставила на сиденье. «Заплатит, а потом заберёт», подумала я. Но она взялась за поручень и приготовилась к выходу. Забыла, наверное, про тортик. Девочка, как ни в чем не бывало, глядела по сторонам. Я,не отрываясь, смотрела на неё обеспокоенным взглядом. И тут наши глаза встретились.
- Ты тортик забыла, - сказала я.
- Это не мой! – бодро ответила странная девочка и … вышла из автобуса, беззаботно одевая наушники.
- Но, как же, ты же с ним зашла! – крикнула я ей вслед, но двери закрылись и мы поехали дальше.
Я в растерянности огляделась вокруг. Те трое, что ехали со мной с конечной остановки, уже вышли и обсудить этот инцидент было не с кем. Тортик остался «сидеть» возле окошка. С ним рядом было единственное пустое место. На следующей остановке зашёл тощий студент, на ходу читающий книгу. И плюхнулся на это свободное место. Потом резко вскочил, как ужаленный, дико озираясь по сторонам. Все с интересом уставились на него.
- Что это? – испуганно воскликнул парень.
- Тортик! – дружно, как по команде, ответили все и выжидательно замерли. Парень, явно сконфуженный всеобщим вниманием, снова сел на своё место. Читая книгу, всё время косился влево. Тортик явно ему не давал покоя.
Позади студента уселись бабушка с внучонком. Внучек с разбега запрыгнул на сиденье и сразу выкрикнул: - Бабуля, смотри, тортик! - и уже перекинулся через сиденье, чтобы тронуть тортик рукой.
- Ну что ты, Вадюша, нельзя так, - одёрнула внучека бабуля, затащив непослушного Вадюшу на место. – Нельзя брать чужое. Это аморально!– изрекла она. - Может, молодой человек для своей девушки его купил и едет к ней на свидание. У вас ведь есть девушка, а, юноша? – наклонилась бабушка к студенту. У парня покраснели уши. Сегодня был явно не его день.
- Какое вам дело до того, кто у меня есть? И торт этот не мой, если вам так интересно.
- А чей же тогда? – удивилась бабуля.
- Понятия не имею.
- А откуда он здесь тогда взялся?
- Я зашёл, а он уже был здесь, - ответил парень, явно желая быстрее уже приехать.
Все пассажиры зашумели.
- Надо у него самого спросить откуда он взялся, - предложил кто-то.
- У кого?
- У тортика!
Все засмеялись.
- А что за тортик хоть, смотрели? – полюбопытствовал седой мужчина.
- Сейчас глянем, - ответила девушка, сидящая впереди студента. – Так… Пражский,с шоколадным кремом. Дата выпуска вчерашняя, - громко, словно брокер на бирже, огласила она.
В салоне загудели.
- Если завтра вскрыть, то будет уже позавчерашний, - съюморнул кто-то.
- А давайте его зарЭжЭм …- предложил субъект кавказской национальности и виновато добавил. - Ну раз он – ничЭй!
В салоне притихли. И тут я не выдержала и вставила свои «пять копеек» в общий сумбур:
- Это девочка оставила его. Она с ним зашла и …- но мне не дали договорить.
- Чего добру пропадать? – послышалось сзади.
- Давайте его поделим и съедим!
- Он маленький – на всех не хватит…
- Так надо сделать так, чтобы всем хватило.
- А как?
- Посчитать…
- Но люди же входят и выходят на остановках. Как же их всех посчитать?
- Пусть не выходят. ЗарЭжЭм, а потом пусть выходят, - справедливо заметил кавказец. Все замолчали и как-то странно покосились на него.  Воспользовавшись возникшей паузой, я тут же снова вставила: - Девочка, что забыла тортик, она его совсем не забыла. В автобусе образовалась глубокая тишина. Водитель сбавил скорость и с беспокойством поглядывал в зеркало на пассажиров. Все взгляды обратились ко мне.
- Девочка с ним зашла, потом, проехав две остановки, вышла. Я окликнула её, мол, тортик забыла, а она сказала, что он не её. И ушла… Всё… - как бы оправдываясь произнесла я. Тишину, образовавшуюся в автобусе разрезал визг бабули:
-  А-а-а! Это террористы! В торте взрывчатка! Нас хотят взорвать! Вадюша, уходим!- и с этим воплем бабуля, как молодая лань, в два прыжка оказалась возле водителя, держа под мышкой барахтающегося Вадюшу.
- Выпустите нас немедленно из этого логова шахидов! – ревела бабуля, словно набатский колокол.
- А за проезд? – возмутился водитель.
- Какой проезд? Это была пытка в аду, а не проезд. Я на вас ещё в суд подам за моральный ущерб!
- Идите, ради Бога, жертва терроризма, - вздохнул водитель, открывая дверь. Бабуля пулей выскочила на улицу, не выпуская внука из под мышки. Другой рукой она уже набирала номер по мобильному телефону. За ней вышло ещё  несколько человек и студент среди них.
И автобус двинулся дальше по маршруту. Люди заходили и выходили. Контингент менялся. Но каждый раз, когда кто-то садился рядом с тортиком и, вставая, не брал его с собой, из толпы доносилось:
 - Эй, вы тортик забыли!
- Это не мой! – слышалось в ответ.
- Не может быть! А чей же тогда? – в недоумении пожимали плечами.
Все хихикали и развлекались от души. Ехать было весело.
В автобус зашли новые пассажиры. Среди них были два мужика, слегка  «навеселе». Один приземлился рядом с тортиком, второй остался «висеть» над другом, так как свободных мест больше не было.
- Что ты болтаешься, как плащ, Лёха? – спросил сидящий мужик у второго.
- Что я такой худой? – спросил Лёха.
- Нет, длинный…
В автобусе засмеялись. Чувствуя поддержку окружающих, сидящий мужик развеселился вовсю.
- А здесь не плохой контингент подобрался, чувственный. И чего мы раньше сюда не вошли? – обратился он к приятелю.
Лёха, задремав, висел на перекладине, слегка покачиваясь, но ответил товарищу:- Не могли раньше. Заняты были.
Мужик посмотрел на Лёху, оценив его состояние, причмокнул и изрёк:
- Может сядешь, Лёх, а то ты какой-то неровный.
- Я бы сел, но всё занято.
- Так садись рядом.
- Не могу.
- Почему?
- Он там сидит…
- Кто!?
- Он,- сказал Лёха, мотнув головой, как конь.
Мужик развернулся и замер.
- Оп-па… Это у нас кто такой?
- Тортик, - ответили все хором.
Мужик вздрогнул от неожиданности и оглянулся вокруг. Все смотрели на него с интересом.
- А пусть Лёха сядет и возьмёт его на ручки! – предложили сзади.
Лёха, болтающийся на поручнях, открыл один глаз и вещал собранию: - Я своих детей на ручки не брал! Буду я ещё всякие торты на себя водружать! Серёга, скажи! – сказал и … отрубился. И Серёге ничего не оставалось, как взять и усадить своего Лёху к себе на колени. Так они и ехали, обнявшись, как сиамские близнецы. А тортик всё сидел на самом роскошном месте возле окна. Один.
Доехав до центра, парочка вывалилась из маршрутки, посылая воздушные поцелуи присутствующим. Вместо них зашли две девушки, весело щебечущие о чём-то, явно их заботящем. Стряхивая зонты, от вновь начавшегося дождя, девушки подошли к месту, где «сидел» тортик.
- Ой, смотри, кто-то забыл! – воскликнула одна.
- Вот растяпы, - ответила другая.
И обе, хохоча над чем-то своим, уселись на сиденья.
- Извини, друг, но надо подвинуться, - сказала одна и переместила тортик на пол, где было слякотно и грязно.
Теперь «Пражский» ехал на грязном полу. На поворотах он съезжал в проход, но заботливые ноги стоявших пассажиров отталкивали его назад, под сиденье. Он стал незаметным и уже не таким значимым «пассажиром» для всех.
Но меня одолевали сомнения. Поверьте, я не страдаю всякого рода галлюцинациями и психически вполне здорова. И я точно видела, как девочка вошла с тортиком, как положила его рядом с собой. Может она – лунатик? Нет, лунатики активны ночью. Может у неё какая-то болезнь памяти? Ведь есть же такие, которые всё забывают. Хотя для склеротических аномалий она ещё не доросла. Тогда что же это? А? Может действительно террористка? И в аппетитном креме заложена взрывчатка!? Стоит только открыть коробку и … Мне стало не по себе. Мне оставалось ехать минут десять. И я молила Бога, чтобы никто вдруг не зашёл и начал открывать упаковку.
Доехав до конечной, люди побрели к выходу. Встала и я. После очередного поворота, тортик выполз на середину прохода. Выходящие аккуратно переступали через него, многие прощались с ним вслух. Я задержалась на выходе. У меня была крупная купюра для оплаты за проезд. Водитель считал сдачу. А в это время к маршрутке подошёл мужик и, повеселевшим голосом от спиртного( праздник что ли сегодня какой, что все «под шофе»), воскликнул: - Шеф, довези до перекрёстка, не обижу! Водитель был всё-таки из добрых и кивнул  мужику в знак согласия. Тот, не заставив себя долго ждать, облобызался с провожающими и втиснулся в двери маршрутки. Пройдя в салон, наткнулся на тортик, который лежал прямо посредине грязного коридора.
- О! Какая прелесть! А мы с братанами не успели закусить, как следует! – воскликнул мужик и потянулся к тортику…
 Взяв сдачу, я пулей вылетела из автобуса и неслась до самого светофора. Если взрывчатка, то должна рвануть уже, если мужик открыл торт… Отбежав на безопасное расстояние, я обернулась назад. Маршрутка, на которой приехала, спокойно двинулась дальше. Взрыва не последовало. И я начала переходить улицу. Может действительно торт нормальный. Просто девочка его забыла. Но она не забыла!? Она сказала, что он не её!? Стоп. Тогда, если не взрывчатка от девочки–террористки, то он, наверное, отравлен… Боже милостивый! Если он отравлен, то мужику уже - каюк! И хорошо, что я его не забрала к чаю, как хотела. Господи, как была права бабуля, которая ехала с внучком, что чужое брать нельзя! Жалко, конечно, мужика, который захотел закусить тортиком… Но, в конце концов, каждый сам вправе вершить свою судьбу. Вот я, например, могла сразу прикарманить тортик себе, сказать, что мой. Но не сделала этого. А почему? Да потому, что воспитали во мне эту совесть, будь она неладна. И жить мне теперь с ней до скончания века…
Всё.
Занавес!
Аплодисменты!
37 Пять глав для конкурса
Наталья Гончарова 5
ОТРЫВКИ ИЗ  ПОВЕСТИ «ЗАПИСКИ НА АВТОБУСНЫХ БИЛЕТАХ»
полностью см.
ч.1.http://www.proza.ru/2015/08/21/254
ч.2.http://www.proza.ru/2015/11/08/259

ДЛЯ КОНКУРСА КЛУБА  СЛАВА ФОНДА
http://www.proza.ru/avtor/velstran8




35

В автобус вошли мальчишки лет 10-12. Один из них сел и начал разуваться, видя подходившего кондуктора.
Несколько пассажиров непонимающе, с любопытством смотрели на странные действия  мальчика.
А он снял  кроссовку, вытащил стельку, раздвоил ее и из середины вытряхнул маленький полиэтиленовый пакетик, из которого уже достал  сто рублей, протянул на билеты.
Кондуктор улыбнулась ему:
- Потерять боишься? Прячешь подальше.
- Не-е-е. От больших пацанов прячем.
Пенсионерки с интересом следили, как он  сложил  сдачу  назад,  в кроссовку, аккуратно, действие за действием.
Одной пенсионерке что-то показалось подозрительным,  и она каким-то нехорошим голосом спросила:
- Что, спёр где? Так прячешь.
Мальчик не удостоил ее ответом, но напарник помладше  горячо затараторил:
- Что вы так сразу – спёр?  Мы ни у кого и ничего не прём, а  вот у нас отбирают,  большие пацаны.  И сумки,  и все карманы проверяют.  Нигде не спрячешь. Все силой отбирают.
Пенсионерка в своей же манере – на все  готово мнение:
- А что ты  учительнице не скажешь?
Мальчик   задержал взгляд на  темной бабке:
- А они  знают, что у нас деньги отбирают.
- В милицию сходи.  Родителям сообщи.
- Тетенька, и что,  милиционер или родитель будет ходить со мной весь день?
- Ишь, дерзкий какой. Грубиян! -  Пенсионерка  поджала губы.
Кондуктор:
- Выходит, все знают, кто вас грабит, и никаких мер не принимают?
- А ничего. Мы вырастем – за себя постоим. Все назад отберем, - то ли шутя, то ли вправду пообещал  малыш  спокойно.


37

 Январь. Вечер.
На небе за автобусом бежит тоненький   сверкающий   серпик месяца, предсказывающего  еще большее похолодание.
В автобусе все замерзло, ледяные окна, пол.  От  щелястых  дверей  со свистом разлетается недружественное дыхание зимы.
На одной из остановок входит мужичок, одет  легко, не по-зимнему. Но более всего потрясает, - он  босой. Какие-то бело-синие мертвенные ступни на прокаленном от стужи  железном полу салона. Вместо шапки на голове  густая висящая растительность. Человек бодро  расплачивается.  И видно, что ему не привыкать  к удивлению окружающих.
Пассажиры пялятся, не скрывая своего изумления. Кто-то говорит с сочувствием:
- Сбежал, небось?  От жены!   Или какие сволочи разули тебя сейчас?
Мужчина отодвигает волосы с глаз, улыбается мягко, и голос его мягок:
- Я, милый мой, последователь Порфирия Корнеевича Иванова.
На лицах у некоторых непонятливость, кто-то усмехается.
Бабулька, закутанная  в старомодные пальто и  платок, хватает его за ледяную руку.
- Да за что же  он вас так, босиком-то? А-а-а? –  Стонет она.
- Да мы сами. Когда привыкнешь, то нормально.
Добавил с ударением:
- И для здоровья полезно!
Люди поворачиваются, чтобы посмотреть на это чудо, а некоторые даже  с сидений приподнимаются,  переспрашивают  друг друга.
Но было заметно, что  последователь Иванова еще не совсем привык,  руки прятал в карманах худенькой курточки, как-то сжимался.
- Нет, а босиком зачем? – допытывается парень в огромной лохматой енотовой шапке.
- Я же говорю – для здоровья. Закалка. Понимаешь?  Привыкнешь - все нормально. Не замечаешь. - убеждает  босый.
- Наверное, без работы. -  жалеет  бабулька.- И сапог не купишь – не на что.
- Вы к нам  в клуб приходите, там все такие, и женщины тоже есть. Нас много уже. Закаляемся, водой у колонок обливаемся, в Амуре в проруби купаемся.  И совсем не холодно. – убеждает  последователь  Иванова, сотрясаясь.
В автобусе стало тихо. Вероятно, каждый на миг себе представил прорубь с ледяными и снежными краями, пар клубится.  Парень  косматой головой ныряет с радостным  уханьем. Некоторые подергивают плечами.
А он в тишине продолжает  негромко:
- Это учение Иванова – закаляться холодом. Все болячки и хвори уйдут.  Только верить надо. Будешь верить – легко привыкнешь.
Тут он вдруг не то поперхнулся, не то закашлялся,  с ноги на ногу переступал.
- А-а-а. Так вы верующие? – не унимается старушка.
Парень  перестал кашлять и как-то раздраженно от беспросветной тупости окружения бросает:
- Мы верим в учение Иванова, мать! Это совсем не то, что вы думаете.
- И что это он вас так мучает? Волосьями разве согреешься?
Она не видит, как на передних сиденьях трясутся у некоторых плечи, и продолжает:
- Что это вы терпите такое безобразие? Сапоги у молодежи забрать, босиком на мороз – и верьте, люди добрые! Да?  Послали бы его куда подальше! Болеть же будете. – Не понимает  бабушка, существо не просветленное и дожившее потому, может, лет до 80.
-Да не буду я болеть.  Что вы так все?  Иванов – великий человек. Он сам зимою босиком,  в одних трусах ходил!
Это развеселило  пассажиров.
-Мы все скоро будем в одних трусах ходить.
- А то и без трусов, если денег по два-три года не получать.
- Милый, дак там, наверное, зимы нету. Что же это за вера такая – на мороз людей выгонять? -  переживает по-прежнему бабушка.- Сколько вер всяких стало. Над людьми-то как! – качает она головой.
Слышно, как впереди какой-то сведущий человек объясняет, кто такой Иванов. А старушка гладит парня  по рукаву:
- Мороз сегодня 38 градусов! Вы скажите ему, что в такой мороз нельзя босиком и без головы.
То ли надоело слушать, то ли  что другое,  но на следующей остановке  босоногий последователь Порфирия Иванова  выскакивает   в клубящуюся морозную темь.
- А можа, он сапоги-то пропил? А признаться неловко.  Да? –  оборачивается  старушка к лохматой шапке.


68


Кондуктор,  приехав с линии, заходит в диспетчерскую, возбужденно говорит:
- Ой,  у меня сегодня  такая история была.
 Без историй и происшествий и дня нет.
Она садится за стол, высыпает деньги из сумки, раскладывает кучками, сортирует, а  успевает   рассказывать своим соседкам, тоже занятым  подсчетом выручки:
- Уже под вечер было. Жарища – не продохнешь. Суббота – и народу полным полно,  на рынки, базы, в магазины едут или оттуда. Затарятся так, что ни войти, ни выйти из-за их сумок и коробок.  Вроде  толпа выйдет, а такая же войдет. Пусто ни минуты не было, как собака устала .
На базе Продмаша один  народ вышел, другой, с  сумищами и коробками, зашел.
 Стоят… Стоят…Терпят.
Тут одна тетка наклоняется каким-то непостижимым образом, потому что и  повернуться невозможно было, поднимает что-то у ног и кричит, подняв  руку с толстым  большим бумажником:
- Кто кошель потерял?
Все удивленно и с какими-то неясными чувствами на лицах смотрели на  руку с толстым коричневым бумажником.
Автобус едет себе, потряхивает на колдобинах и ямах, погромыхивает, но все  казалось – пусто в салоне, такая  тишина установилась. А тетка снова:
- Кто потерял? Посмотрите.  Никто?  Кондуктор, тут кошель нашелся, да никто не признается. Верно, вышел человек, да ведь и вернется за ним.
- А что там? Наверное,  возвращаться уже не за чем? Опустошили кому надо было да и выбросили за ненадобностью. - предположил кто-то.
- Ага. - толстая честная тетка открыла бумажник.- Давайте проверим. Тот, кто потерял, знает сколько и чего было в нем.
Кондуктору с высоты ее рабочего места бросились в глаза деньги, пачки денег, да не простых.
- Баксы! – вырвалось у того, кто стоял ближе всех  и заглядывал в кошель.
- Доллары здесь. – тетка закрыла бумажник и протянула  его кондуктору.
В это же самое время автобус остановился. Дверь распахнулась. В жаркий потный салон ворвался свежий ветер.
Незаметный парень от заднего окна оторвался,  протянул, как показалось, невероятно длинную руку, выхватил у тетки кошель и со словами:
- Да это мой! – раздвинул всех стоящих и выходящих быстро и сильно и был таков.
Все оторопели,  раздались возгласы:
-  Кто это? Что такое?
- Это был его кошелек? -   тетка, добрая душа,  недоумевающее огляделась.
- Ага! Его! Вон как рванул! – заволновался автобус. – Стоял, выгадывал, прикидывал. Ждал остановку.
- Значит, его. - заметил кто-то философски.
Некоторое время еще обсуждали, завистливо причитали, поминали раззяву-хозяина и расторопного,  такого рукастого паренька. 
- Эх! Мне бы. Сколько всего можно. - гудит кто-то разочарованным густым баском.
- Дура баба. Смолчала бы, никто не догадался бы.  Вот воспитаньице-то  советское.  Ничем, блин, не искоренишь, – шепчет кто-то недалеко от кондуктора.


135


Полный автобус дачников.
Уже пошла первая ягода, и в воздухе, перебивая вонь бензина, масла и асфальта, струился из ведер, замотанных белыми чистыми тряпками, изумительный клубничный дух.
Пассажиры обсуждают набеги дачных  мародеров, свои боевые действия против сезонных половцев. Истории рассказывают одну удивительнее другой: там казаки поймали и прилюдно высекли дачного вора, в другом месте дачники  сами на ночь привязали парочку ворюг к столбам.  Все знают: клубника спеет – мошка столбами вьется. Какова им ночь была?  Третьи от горя плачут – все за ночь вырвано и затоптано. Кто-то убежденно и твердо говорит:
- Сталина на них надо.  При Сталине такого бы не было.
- Что Сталин? Сталина к каждой даче не приставишь.
- При Сталине все боялись, потому к каждой даче незачем было ставить. Дома на замки не запирали - никто не лазил.
- А что брать-то было при твоем Сталине? Ты вспомни, что у твоих стариков в доме  или квартире было? Небось и клубнику есть недавно  начал. Полстраны лагерную баланду хлебало. А другие хлеба вволю не видели.
Старуха, прижимая к себе маленькую собачку, негромко повторяет:
- Сталина надо. Сталина.  Забыли бы как красть.  При Сталине во всем порядок был и спрос с каждого.
- Ну, вы, бабушка,  скажете.  Сталина ей надо. Сталин.  Вы, наверное, забыли, как при нем жили? А вы при нем  жили, жизнь свою начинали.  Сколько людей сослано было ни за что и ни про что? Сколько в тюрьмах и на зонах сгноили, сколько пропало вообще без следов? Пол-России уничтожили физически и морально.
 Толстяк в голубой, мокрой от пота,  рубахе говорил,  и было понятно, он это говорит уже давно. И везде, где можно.
- Нет, милый, Сталин хороший был! Ты тут  не говори мне. Сталин был -  порядок был. Боялись его. – свое  продолжает старуха.
- Вот завела. У вас, видно, никто не пострадал при нем. У меня половины родни пропало неизвестно где и неизвестно по чьим доносам.  А вы говорите, хороший был. - передразнивает мужчина, заводясь от старушечьей бестолковости. Отвернулся от  тупой бабки. Что с них возьмешь – жили в лесу, молились колесу,  – слышно, как он бормочет вполголоса.
- Как никто не пострадал? – спокойно продолжает  почтенная леди.- Я десять  лет при Сталине в лагерях отсидела.
Хотя старая и негромко это сказала, но ее услышали. Люди оглядывались, тянули шеи, а некоторые делали  вперед шаг-два, чтобы взглянуть на женщину. Толстяк тоже уставился на интересную пассажирку.
- Да. Сталин хорошим правителем был,  – твердит   бабушка.- Я могу сравнить.  Мне годы позволяют. -  Собачка ее с любопытством ребенка крутит головой, старается каждого обнюхать, глазки блестят, язык от жары свешивается, дышит часто.
Мужчина качает головой изумленно и медленно произносит:
- И вы его защищаете? Вы несправедливо пострадали и утверждаете, что он был хороший? Да-а-а-а.
-  Почему не справедливо? Справедливо сидела, милый, справедливо. Не по  чьему-то навету, а за воровство.  Есть было нечего,  и мы,  девчонки, дети совсем, трое или четверо,  пошли ночью на колхозное  поле, решили колосьев нарвать, зеленых еще. Ну нарвали, нас сторожа  схватили. Судили очень быстро. Посадили, как говорят, за десять колосков.  Есть хотелось. Голод был. Десять  годов отсидела до самой его смерти. Да. А так,  может,  и раньше бы сдохла… от голода.
- За десять колосков! Господи!  Ну и ну! И она считает, что справедливо!  Слов нет.
- Конечно! Не воруй! Все правильно! Другие уже ни за что не полезут и не позарятся на чужое. Нет,  при Сталине порядок был!  Хороший Сталин был, справедливый! У нас в роду я одна и сидела.  Больше воров не было и нет.   Свое я и получила. Что же плакать-то?
Смотрит на всех, легкая улыбка, собачку гладит, приговаривает:
-Разве это плохой правитель, если при нем воровать и тащить боялись,  и двери открытыми держали? Сталин – хороший был!  Я жила тогда. Я  знаю.
Толстяк с ведром клубники  вышел, но  в дверях еще раз  внимательно оглядел  почтенную леди с собачкой.


141


В автобусы часто забегают собаки. Без хозяев. Но было понятно, что собаки  знают, что они делают, куда   зашли и где им надо выходить. Очень самостоятельный народ – бродячие собаки.
Некоторые пассажиры, постоянно ездившие  по одним маршрутам, этих умных бродячих собак, что называется, в «лицо» всех знали.
- Ну и что, что она бродячая. Никакие они не бродячие.  У них есть свои постоянные места обитания. Где попало они не бродят. Только по своей территории.
- Ну и куда вот эта едет?  - Спросит кто-нибудь.
- Это не бродячая,  чья-то. Есть собаки, что на цепи или поводке с ошейником никогда не будут. Лучше удавятся. Эту выпустил  погулять  хозяин,  она по своим собачьим делам и носится.  Может,  в гости куда едет, может, с гостей, да мало ли.
Пассажиры посмеивались ,  поглядывали  на вбежавшую парочку беспородных  собак, которые спокойно и с достоинством стояли на задней площадке неподалеку от дверей, не суетились, не лезли под ноги.
 Но вот автобус подъехал к Речному вокзалу. Собачки, небольшие рыже-белые дворняжки,  к дверям, носы в створки. Едва двери распахнулись, выскочили и побежали, похоже – знали, куда им надо.
Немало историй услышишь  о приставшей  к человеку собаке, которая будто искала  своего хозяина и  нашла.
 Нам не хватило бы и сто страниц, чтобы описать  эти душещипательные истории о настоящей дружбе собак  и новых,  найденных ими хозяев. А были ли у них прежде хозяева? Откуда  эти собаки берутся? Зачем им  вдруг понадобился хозяин? Все это загадочно.
Кондуктор рассказала водителю про умных автобусных ничьих собак, а водитель кивнул:
- Ну да. Я работаю водителем  давно, и заметил, что уличные собаки гораздо умнее домашних. Они на свободе, им приходится соображать, выживать  и  самим свою жизнь выстраивать.  А домашней собаке все готовенькое предлагают.  И люди кстати такие же.  Если на всем готовеньком - думать разучишься.
Когда  он работал водителем где-то на севере,  в гараж неизвестно откуда приблудились два пса.
И всё – словно их приклеили. Никуда с территории. Всех своих сразу запомнили, машины  выучили  наизусть.  С радостью встречали машины  полюбившихся водителей  еще с улицы.  Некоторые завидовали – им не было такой собачьей любви. Чужих людей, собак, машины облаивали, все знали,  на территории гаража – не только свои. А сторожили -  лучше и не надо.
  Одного кобелька мужики  прозвали  Тормозок. Был он такой, похожий на это самое. А второй –  Болтик, шустрый чувачек был.  И большой подлиза.  Любили их обоих.
 Когда они внимательно следили, как ты с машиной ковыряешься, казалось,  они все понимали. Болтик,  смотришь, ключ нужный в зубах тащит, гайку, необходимое что-нибудь. Кто научил?
А Тормозок вовремя подавал сигнал, если в гараж  шел  механик или начальник. И бутылки успевали убрать и закуску.  Причем гавкал  интересно: будто на лапу ему наступили. И начальник входил с вопросом: « Почто Тормозка обижаете?».  Вот откуда в этом Тормозке было, скажем, излишнее понимание привычек людей?
 Однажды ночью гараж загорелся. Так вот, благодаря Тормозку и Болтику,  спасли машины и гараж. С того времени  мужики на них выделяли сумму – покупали мясо. Тормозок любил тушенку, всякую совесть терял из-за банки  с тушенкой. Ему  ее специально покупали.
А насчет того, что они просто так ездят, дескать,  болтаются по городу от скуки, ерунда. Каждая собака едет по своему  конкретному собачьему делу.
Работал я как-то  по двенадцатому маршруту.  И вот заметил, что ко мне в автобус на конечной остановке каждый день рано утром две собаки вбегали. Заходили  незаметно с людьми и старались спрятаться  под сиденьями, чтобы их не видели.
И  ездили  постоянно.  И весну и лето… И зиму и осень.
Но самое интересное,  как  вечером они меня ждали,  души собачьи. На чем приезжали на вокзал, на том  назад возвращались, чтобы рано утром все повторилось. Как они узнавали, что это их автобус? По запаху? По виду? По моему лицу? С этой остановки в разные стороны маршруты были.
 Смешно, но как на работу ездили.
Решил я узнать, а куда они ездят? Куда они на вокзале бегают, не просто так, наверное, катаются. Где-то проводят день? И что ты думаешь? Проследил! Нашел, куда эти ребята с утра пораньше спешили! Нашел!
Во-он столовку видишь? Вот они к той столовой и ездили каждый день. Там их подкармливали, что ли? Но как они про эту столовку узнали? И почему они не жили здесь, а приезжали  с утра  и вечером назад? Вот этого мы никогда не узнаем.
Точно также не узнаем, почему эти, так называемые уличные или бродячие, собаки не перебегают дорогу, как некоторые люди –  где попало и как попало. У этих собак можно учиться правилам дорожного движения. Стоят и ждут зеленого света. А на красный их и  колбасой не выманишь! Только какой-нибудь идиот домашний  будет метаться,  выбегать бестолково на дорогу, там они и конец свой находят. А эти – нет!
Вот однажды у меня случай был.
У  водителя историй  про собак было,  лучше его не цеплять – не остановишь.
38 Башни final version
Альба Трос
Четыре всадника

Когда она покинула меня, я продал всё своё имущество и долго и страшно пил на вырученные деньги. Я шатался по самым мерзким кабакам города, вливал в глотку сивуху с отребьем, но ни разу не коснулся женщины, хотя дешёвые проститутки наперебой предлагали мне свои услуги. Когда последний грош перекочевал в бездонный карман кабатчика, я, шатаясь от выпитого и усталости, побрёл из порта прочь. Мой путь лежал к сторожевой башне. Я долго карабкался вверх и, наконец, оказался на смотровой площадке. С неё мне виден весь город с его дворцами, садами, минаретами и уходящей в неведомую даль дорогой. Я сижу и жду, когда над ней заклубится пыль, и четыре всадника понесут с собой гибель для всего живого. Так должно быть, ведь в этом мире слишком много боли. Тогда я встану на ноги, перекину усталое тело через перила и прыгну вниз, чтобы не видеть, как погибает всё то, что я ещё недавно так любил.

Принц и нищий

Нищий с трудом поднял с земли налитую болью голову. Его сон был коротким и ярким, словно на мгновение вспыхнувшая за окном тронного зала звезда. Башня, стоявшая когда-то на этом месте, сгорела много лет назад, но запах гари, казалось, по-прежнему ощущался в воздухе. Нищий поискал глазами ворона. Тот сидел на торчащем из земли обугленном куске дерева, единственном напоминании о величественном сооружении, и смотрел вдаль. Его насест был похож на устремлённый в небо чёрный палец, обличающий равнодушных к ужасам жизни богов. Нищий спросил себя, о чём мог думать его единственный друг, и птица ответила ему жалобным карканьем.
Вдали послышались шаркающие шаги. Нищий подождал, когда звук приблизится, а потом медленно повернулся. Перед ним стояла древняя старуха, одна сплошная морщина, закутанная в засаленные лохмотья. Некоторое время два призрака прошлого молча смотрели друг на друга. Они почти не отличались ни внешностью, ни одеждой, разве что на лице нищего клочьями росла борода с застрявшими в ней кусками пищи.
-Уходи отсюда, - прошамкала беззубым ртом старуха, - здесь никто тебе не подаст. Нас осталось совсем мало, и мы ни богаче, ни моложе тебя.
-Куда подевались ваши дети и внуки? - спросил нищий.
-Пятнадцать лет назад через нашу деревню проходила армия принца Мортуса. Его солдаты сожгли дома, вырезали тех, кто мог держать оружие, и до смерти изнасиловали всех молодых женщин.
-Почему вы не покинули это место?
-Нам некуда идти. Здесь наш дом, могилы наших предков, и мы хотим умереть рядом с ними.
-Зачем принц сделал это?
-Никто не знает. Может, он хотел уничтожит всех веривших в Старых богов, а может, просто решил развлечься.
-Ты видела его лицо?
-Нет, - тело старухи под слоем лохмотьев всколыхнулось от воспоминаний. - На нём был шлем и железная маска, он скакал на огромном чёрном коне, а на плече его сидел ворон.
Нищий поднял глаза, и старуха проследила его взгляд. Внезапно гримаса исказила её лицо, она отступила на шаг и дрожащей рукой стала осенять себя крестным знамением. Слёзы побежали по впалым щекам нищего, и наполненный запахом гари воздух прорезало хриплое карканье.

Я любила эту машину

КРАК! - Что-то треснуло, и стальная оболочка легко пошла вверх, открывая лицо человека. Напарника Луис, Алекса Мерфи. Голова оказалась человеческой только наполовину. Лишь на лице была живая кожа. От скул до черепа блестел один металл.
И тем не менее это был он. Мерфи.
Луис улыбнулась и тихо сказала: «Я рада видеть тебя снова, Мерфи».
Робокоп кивнул.
-У Алекса Мерфи были жена и сын. Что случилось с ними?
-После похорон они уехали.
-Почему?
-Ты был мёртв. И они решили начать всё с начала.
Робот кивнул ещё раз, словно удовлетворённый ответом. Некоторое время он молчал, а затем сказал, глядя куда-то в сторону:
-Я помню всё. Но не могу представить их лиц. - Он повернулся к Луис и тихо попросил. - Оставь меня одного. Пожалуйста.
У него не было интонаций, и голос звучал механически, но теперь в нём появились странные, почти человеческие нотки.
-Хорошо. - Девушка встала и пошла к выходу. - Я буду рядом. Если тебе что-нибудь понадобится, позови меня.
Робокоп кивнул, соглашаясь, и, отвернувшись, уставился в окно, где утреннее солнце застыло в тонкой пелене смога. В Детройте смог уравнивал всех. Им дышали бездомные, домохозяйки, белые воротнички, дикторы на телевидении и те, кто вкладывали нужные слова в дикторские горла. Неожиданно робокопу пришла в голову мысль о жителях верхних этажей огромной башни, главного офиса корпорации OCP, башни, накрывшей своей тенью весь даунтаун, точно так же глотавших отравленный туман, как и презираемые ими плебеи.  В это время офицер Луис спускалась по дребезжащим ступенькам лестницы давно заброшенного химического завода. Выйдя во двор, она бессильно опустилась на замусоренную землю и подставила лицо солнечным лучам. Сидя на бесплодной почве, она подумала, что в своей жизни не любила ни одного мужчину больше, чем робота с человеческим сердцем, когда-то носившего имя Алекса Мерфи.

Чёрно-белый мир

Есть башни из чёрного дерева и башни из слоновой кости. В первых живут безобразные крылатые демоны, во вторых – седовласые старцы с мудрыми глазами. Старцы хотят облагодетельствовать человечество, а демоны -  уничтожить его. Я живу в лесу, вдали от всех башен мира. На моём лице блэк-металлическая раскраска: белый грим от лба до подбородка и чёрная полоса, проходящая по глазам. Я хочу, чтобы однажды демоны и старцы сошлись в смертельной битве, в которой не выживет никто, а затем лишившиеся хозяев башни рухнут одна за другой. Когда земля перестанет дрожать, из-под обломков выберутся выжившие. Кто знает, может тогда, впервые свободные от первых и от вторых, они смогут построить то, что захотят сами.

Дети и творчество

Руками, больше напоминавшими высохшие ветки, Ы водрузил человеческий череп на вершину сложенной из костей людей и животных башни. Ог и Ри восторженно замычали. При свете полной луны трое детей неотрывно смотрели на своё творение. Им было по двенадцать, но телами, голыми, истощёнными, покрытыми грязью и струпьями, они походили на семилетних. Когда-то мать мальчиков, исторгнув из своего гнилого нутра тройню, привезла три кричащих комка плоти на свалку и оставила там умирать. Они выжили, сося молоко огромной чёрной суки, проявившей милосердие к отбросам рода человеческого. С тех пор они дружили с собаками и никогда не вступали с ними в борьбу за объедки, которые привозили из города на свалку в огромных мешках. При появлении машин дети мгновенно закапывались в кучи гниющего под солнцем мусора. Никто из них не умел разговаривать, но у них была своя система звуковых сигналов. Ими они оповещали друг друга об опасности или ценной находке, выражали радость, огорчение, боль. Иногда на свалку свозили трупы бездомных, и тогда у её обитателей случался пир. Однажды Ы, самый смышлёный из троицы, наткнулся на полностью обглоданный крысами скелет собаки. Тогда его неразвитый мозг внезапно озарила вспышка. Он разъединил кости и долго перекладывал их с места на место, а потом позвал братьев. Его идея не сразу стала ясна мальчикам, но когда они поняли, то с энтузиазмом взялись за дело. Основой для башни стали большие человеческие кости, на них клали те, что поменьше, принадлежавшие собакам. И вот, наконец, работа была закончена. Ы, Ог и Ри с восторгом смотрели на плод своего творчества, а сверху за ними наблюдала холодная равнодушная луна.
 
In praise of Bacchus

Не переставая изгибаться всем телом в неистовом танце, Джианна не отрывала глаз от холёного лица князя Буратти. Развалившийся на софе посреди покрытых винными пятнами подушек, аристократ лениво поглаживал смуглой рукой совершенной формы грудь прижавшейся к нему девушки. Юная красавица, которой не исполнилось ещё и пятнадцати, с обожанием смотрела на своего повелителя. Говорили, что Буратти был потомком принца Просперо, легендарного декадента, который, впрочем, так и не сумел избежать объятий Красной Смерти. Вдохновлённый примером предка, всё своё баснословное состояние князь расходовал исключительно на удовольствия, многие из которых находились за гранью человеческого понимания. После сотен дней и ночей неописуемых оргий пресыщенный Буратти решил вернуться к истокам. В самом центре города он повелел возвести огромную башню из чёрного дерева, ставшую местом поклонения Бахусу. Внутри этого нечестивого храма непрерывно лилось вино, запах жареного мяса животных перебивал запах поджариваемой человеческой плоти, а сладострастные стоны истязателей мешались с воплями истязаемых. Отец Джианны, купец из безродных, но внезапно и быстро взлетевших, был слишком занят своими делами, чтобы интересоваться, как проводит время его рано лишившаяся матери дочь. Однажды, будучи двенадцати лет от роду, она среди ночи незаметно выскользнула из дома и в компании двух подруг отправилась к хижине ведьмы. В руке девочка сжимала золотое распятие. Этот крест лежавшая на смертном одре мать когда-то одела ей на шею, и именно им она собиралась расплатиться за услуги гадалки. Там, в лачуге, где со стропил свисали высушенные человеческие конечности, в средоточии кошмара она впервые увидела лик своего суженого на глади налитой в таз воды. Им был князь Буратти. С того дня он овладел всеми помыслами девушки. Её отец продолжал торговать, а она готова была распрощаться с жизнью за одно прикосновение изящных пальцев любимого.
В день шестнадцатилетия дочери отец устроил для неё грандиозный праздник с театральными постановками и фейерверком. В вине не было недостатка, и к полуночи даже наиболее стойкие из гостей перепились. В самый тёмный час  девушка покинула поместье. В перекинутой через её плечо холщовой сумке лежала краюха хлеба, кусок холодного мяса и кожаный мешочек с пятью сотнями серебряных монет, украденных у отца. Именно столько потребовал с неё Бизанте, карлик, заведовавший всеми развлечениями при дворе князя. Сумма могла быть и меньшей, если бы Джианна не влепила Бизанте пощёчину, когда потная рука карлика легла на её бедро. И вот она, блестя щедро смазанным маслом телом, разрисованным нанесёнными хной узорами, гремя скользящими вверх-вниз по тонким запястьям браслетами, изгибалась в танце   под равнодушным взглядом князя Буратти. Потомок проклятого Просперо не торопясь осушил серебряную чашу, отшвырнул её в сторону и впился губами в уста своей юной наложницы. Джианна увидела, как по подбородку девушки побежала красная струйка то ли крови, то ли вина. Глаза дочери купца пожелтели, и их затопила ненависть. Не прекращая двигаться, она приблизилась к софе, на которой сплелись два полуобнажённых тела. Освобождённые от плена волосы легли на плечи, и железная заколка удобно устроилась в ладони. Словно что-то почувствовав, Буратти на мгновение оторвался от губ рабыни, а затем острая спица через глаз вошла ему в мозг.

Ты должен...

Вызвать дьявола невозможно. Доктор Фауст и прочие учёные-чернокнижники – не более чем миф, стремление распространить человеческую логику на недоступное нашему пониманию. Дьявол приходит сам, руководствуясь одному ему известными причинами, и появление его сулит душе погибель без малейшей возможности получить хоть что-либо взамен. Многие читали об этом в книгах, мне же довелось испытать одним осенним вечером в полутьме пустого бара, при слабом свете лампы, выполненной в форме башни. Я провёл за столиком в углу уже больше часа, и стоящий передо мной графин успел опустеть наполовину, однако я сразу понял, кто скрывался под личиной мужчины, опустившегося на стул напротив.
Ни внешностью, ни одеждой он совершенно не напоминал воплощение зла, напротив имел самый заурядный и даже несколько потрёпанный вид. Полотняные брюки, спортивная куртка поверх клетчатой фланелевой рубахи, оплывшее лицо с зачёсанными назад редеющими волосами. Дьяволу не нужны ни рога, ни копыта, ни адское пламя в глазах. Глядя в них, обречённая жертва и так осознает всё, что должна. Он положил свои пухлые руки на стол, сцепив в замок пальцы, и некоторое время мы оба молчали. Я смотрел на аккуратно остриженные ногти, столь дисгармонирующие с засаленной курткой, и ждал приговора.
«Ты знаешь, кто я», - его голос был высоким с каким-то раздражающим поскрипыванием. «Ты знаешь это», - повторил он, и я медленно кивнул головой, с трудом преодолевая навалившееся оцепенение. - «Тогда не будем тратить время и перейдём сразу к делу. Ты должен с ней расстаться».
Последние сказанные слова никак не хотели укладываться в сознании, и я некоторое время в недоумении переводил взгляд с запястий собеседника на его лицо. Дьявол молча наблюдал за мной, а потом потёр пальцами подбородок и, поставив на столешницу локоть, подпёр голову рукой.
«Не делай вид, что не понимаешь, о ком я говорю. Заметь, я требую совсем немногого. Тебе не придётся убивать или насиловать кого-нибудь из близких родственников, не придётся передать в дар квартиру незнакомым людям и оказаться на улице. Достаточно просто позвонить и сказать, что вы расстаётесь. Она станет мучаться, страдать, может быть даже сильнее и дольше, чем ты себе представляешь. Зато, и тебе это прекрасно известно, не будет никаких звонков, объяснений, попыток суицида. Поверь, другие могли бы тебе позавидовать».
«Но зачем?», - с трудом разлепил я губы.
«Зачем?», - в его улыбке не было ни торжества, ни скорби. «Зачем вдаваться в ненужные объяснения того, что ты всё равно не сможешь понять? Считай, что просто так устроен мир. Мне нет смысла доказывать это, как не нужно и убеждать людей в своём существовании. Умный сам найдёт свидетельства и доказательства, ну а дураки и так от рождения в моей власти. Предвосхищая твой вопрос о боге, скажу, что никогда с ним не сталкивался. Так что тебе лучшее побыстрее сделать так, как я хочу, и, вполне возможно, мы больше не увидимся. Я ведь знаю, чего ты боишься больше всего на свете».
В тусклом свете лампы-башни я смотрел в бесстрастное лицо напротив, осознавая, что он был во всём прав. Видения ада, наполнявшие мои сны, встали у меня перед глазами. А затем я внезапно подумал о ней, о звонке и о том, частью какого ужасного плана могло всё это стать. Дьявола невозможно опередить, но я постарался быть быстрее быстрого, полоснув себя по горлу разбитым о край стола графином. 

Башни

Когда слуги Алого Короля разрушат поддерживающие Тёмную Башню лучи, она упадёт, и все миры погрузятся в первозданный хаос. Четырём всадникам некого уже будет губить, ворон не выклюет глаза своему задушенному старухой хозяину, и офицер Луис никогда не признается в любви Робокопу. Я не выйду из леса, чтобы посмотреть на творения людских рук, и мальчики со свалки не сложат из костей ещё один шедевр. Джианну не подвергнут пыткам за убийство князя Буратти, и напрасной окажется жертва взрезавшего себе горло перед лицом Дьявола.

Смотрите, как одна за другой рушатся все мои башни!
39 Разобщённость
Альба Трос
Во сне он видел себя посреди оживлённой площади с фонтанами и зелёными прямоугольниками газонов. Стоял погожий, по видимому, летний день, и солнце в безоблачном небе щедро дарило миру свой свет. Мимо него прошла молодая женщина в коротком зелёном платье, не скрывавшем её округлых форм. К груди она прижимала маленького ребёнка. Охваченный приступом желания, он приблизился к ней и, с присущей сновидениям бесцеремонностью, предложил уединиться в каком-нибудь укромном месте. Возмущённая женщина развернулась и стала удаляться быстрым шагом. Он следовал за ней до автобусной остановки, где они погрузились в ярко-жёлтое маршрутное такси. В салоне он занял место рядом с женщиной (ребёнок к тому времени успел куда-то исчезнуть) и вновь приступил к домогательствам. Чувствовалось, что осада не затянется надолго, и крепость вот-вот падёт. Затем последовал пространственный провал, а в следующий момент он оказался уже в номере отеля, причём на месте незнакомой женщины была его жена. Ничуть этим не удивлённый, он продолжал о чём-то с ней беседовать, расхаживая по паркету в одних носках. Жена сидела на диване, вокруг которого стояли дорожные сумки. Создавалось впечатление, что они только что въехали в это место и ещё не успели разобрать вещи. Ему запомнился деревянный столик на колёсах с несколькими бутылками вина на нём. Они разговаривали и смеялись, им вторил телевизор на тумбочке в углу номера. Внезапно кадры безымянного сериала на экране сменила таблица настройки, и зазвучало вступление к последней отрепетированной его группой песне. Они одновременно встрепенулись в радостном изумлении, однако несколькими секундами спустя выяснилось, что передавали оригинальную композицию, группа же исполняла кавер-версию. Тем не менее, он продолжал возбуждённо пританцовывать на месте, а потом вдруг подхватил жену с дивана, прижал к стене и стал покрывать поцелуями лицо и шею. Какое-то время она отвечала на ласки, а затем неожиданно отвела его руки. «Прости, но мне так хочется есть, аж живот от голода сводит», - сказала она, глядя ему в глаза. Волна разочарования пополам с раздражением затопила его изнутри, а потом какая-то сила рывком вышвырнула сознание назад в реальность.
«Ну почему ты всегда так со мной!». Он был уверен, что выкрикнул эти слова, вырываясь из сна, однако в комнате стояла тишина. Она неподвижно лежала на спине и глубоко и ровно дышала. Он осторожно сел на кровати и, коснувшись лба, ощутил под пальцами капельки влаги. Губы сами собой искривились в усмешке. На самом деле, она никогда не отказывала ему в любви, разве что только если была больна или очень устала. Но к чему тогда эти сны? Он откинулся на подушку и прикрыл воспалённые глаза. Всё шло к тому, что остаток ночи ему предстояло провести без сна. Он никогда не пытался разбудить её в такие моменты, и ни разу не рассказывал о своих ночных приступах тоски и отчаяния, когда тело и душа одинаково сильно жаждут бегущего от них покоя. Не было смысла заставлять её волноваться, да и чем она могла бы ему помочь?
В тишине комнаты еле слышно тикали часы над их кроватью. Просыпаясь посреди ночи, он старался не смотреть на них. Так можно было убеждать себя, что до утра ещё долго, и времени вполне хватит на то, чтобы снова заснуть и успеть восстановить силы. Иногда этот трюк срабатывал. Бывало и так, что он почти уже погружался в дрёму, из которой его вырывал звук движущегося по рельсам трамвая. Он знал, что трамваи начинали ходить в половине шестого утра. Это значило, что до звонка будильника оставалось менее полутора часов, и ни о каком сне уже не могло идти речи. Порой он даже завидовал крепости и безмятежности её сна. По утрам она почти всегда выглядела свежей и отдохнувшей, вполне готовой вновь погружаться в дневные заботы. Для него же недосыпание было настоящим бичом. После таких ночей он приходил на работу опустошённым, с трудом сдерживался от того, чтобы не нагрубить сотрудникам, с ощущением неправильности происходящего в себе и в окружающем мире. Однажды, ещё в студенческие годы, ему удалось изобрести собственный вариант методики «подсчёта овец». Ложась в кровать, он представлял, как некую девушку (обычно в этой роли выступала его бывшая школьная любовь) подсадили на наркотики, в результате чего она оказалась в клинике и надолго выпала из жизни. Узнав об этом, его герой начинал активно заниматься своей физической формой, а затем, предварительно тщательно проработав стратегию, уничтожал одного за другим всех виновных. Как правило, их было пятеро, все они принадлежали к разным слоям общества. Для устранения полунищего маргинала-наркомана не приходилось прилагать больших усилий, а вот чтобы достать сынка одного из влиятельнейших людей города, требовались долгие недели подготовки. Он редко доходил в своих фантазиях до окончательного торжества справедливости, обычно засыпая где-то в середине истории. Позднее, под влиянием любимых им тогда компьютерных игр и фильмов о зомби, он обратился к другой тематике. Как-то в одном сборнике он прочитал рассказ об апокалиптической войне людей с живыми мертвецами. Автор не объяснял, что оживило миллионы гниющих трупов, одержимых неутолимым голодом, впрочем, это не имело особого значения. Главной была атмосфера панического ужаса, лихорадочной спешки, в которой люди строили гигантскую  стену. Она стала единственной надеждой на защиту от неумолимо приближавшихся полчищ зомби,  шансом продержаться до появления военных. Медиков среди строителей практически не было, поэтому исчерпавшие свои силы просто ложились на землю и медленно умирали. В рассказе людям всё же удавалось в итоге спастись, однако он рисовал себе значительно более мрачную картину. Стену не успевали закончить до появления ходячих мертвецов, и главному герою его истории лишь чудом посчастливилось вырваться из кровавого кошмара. Вооружённый одним дробовиком, он долго скитался в поисках уцелевших, и, наконец, случайно натыкался на покинутый жителями каменный дом на вершине холма. Полубезумный от усталости и холода, он проникал внутрь, падал на кровать, навалив на себя груду найденного внутри тряпья, и мгновенно проваливался в сон. Собственно, суть всей идеи заключалась именно в этой сцене. Он настолько проникался состоянием своего героя, что засыпал, искренне радуясь такой возможности. Иногда, поздней осенью или зимой, он приоткрывал окно в спальне. Холодный воздух наполнял помещение, и он закутывался в одеяло, наслаждаясь ощущением тепла и защищённости. После женитьбы он по-прежнему время от времени возвращался к картинам зомби-апокалипсиса, однако к манипуляциям с окном больше не прибегал. Ему даже в голову не приходило, как объяснить холод в спальне в середине января.
-Ты не спишь? - он настолько глубоко ушёл в воспоминания, что не сразу осознал происходящее. Приподнявшись на локте, она смотрела на него сквозь ночную тьму.
-Всё в порядке, приснилась какая-то ерунда, сейчас опять усну.
-За последние две недели это уже четвёртый раз.
-В каком смысле? - На мгновение ему показалось, что он снова вернулся в свой сон, настолько схожим было внезапно вспыхнувшее раздражение.
Скажи, - она говорила тихо, словно боялась нарушить хрупкую магию тишины, - неужели ты думаешь, что я не замечаю, что с тобой не всё в порядке? Ты полночи ворочаешься, вздыхаешь, ходишь на кухню пить воду, по утрам у тебя красные глаза, и при этом ты не говоришь мне ни слова. Может, всё таки объяснишь, что происходит?
-Объяснить? Ладно. Говорю кратко, как ты любишь. Мне не нравится этот мир и не нравится, как я в нём живу.
Он замер. Злость, с которой прозвучали последние слова, удивила даже его самого. Несколько секунд она молчала.
-Хорошо, мир несовершенен, мы с тобой тысячу раз это обсуждали. Но послушай, за стенкой не спит больной человек, который может часами кричать, не давая заснуть, у тебя нет камней в почках и непогашенных долгов. Только пожалуйста, не говори сейчас, что отсутствие серьёзных проблем не повод для того, чтобы хотя бы иногда расслабляться.
-Не буду. - Его язык нащупал воображаемую дырку в верхней «семёрке» справа и стал активно её исследовать. Приблизительно эти самые слова он обычно говорил в подобных ситуациях.
-Знаешь, неудовлетворённость – это здорово, - она взяла свою подушку, прислонила к спинке кровати и опёрлась на неё спиной. Она не даёт тебе застаиваться, позволяет открывать новое, наверное, это одна из тех вещей, за которые я тебя полюбила. Но попробуй хоть иногда не мыслить глобально. Дай себе отдых, перестань размышлять, насколько много сделал, достойно ли  следуешь своему предназначению, заслужил ли место в вечности. Найди кайф в повседневности. Ты говоришь, какими скучными бывают твои сотрудники, а вспомни, как мы подыхали от смеха в прошлый четверг.
Лёжа в темноте, он не мог сдержать улыбку. Несколько дней назад ему принесли на корректуру статью об истории морских путешествий. Её автор, журналист в их агенстве, явно вдохновлялся творчеством романтиков. Количество цветистых эпитетов и метафор в его труде зашкаливало, особый же восторг вызвало словосочетание «злые штормы», в котором при наборе была пропущена буква «м». Ему незамедлительно пришёл в голову образ Карлсона, задрапированного в бархатную занавесь почему-то винного цвета, преследующего убегающих по крышам воров. Она в свою очередь предложила сделать Злые Шторы правителем демонов, осаждавших советских пионеров, таких как Красная Рука, Чёрная Простыня и Зелёные Пальцы. В тот вечер они заказали две внушительных пиццы и запили их изрядным количеством вина по случаю хорошего настроения и приближающихся выходных.
-Да, но я провожу там кучу времени, - по инерции он продолжал улыбаться, - а как же самореализация?
-А что ты понимаешь под самореализацией? Ты сам постоянно говоришь мне, что никогда не хотел быть профессиональным писателем, что у тебя недостаточно таланта, что творец не должен зависеть от ожиданий и потребностей публики. Чудесно, искусство ради искусства, так пиши, пиши о чём угодно, хоть об этом нашем разговоре. Пиши для себя. Не думай, кто сможет оценить твои идеи. Если на то пошло, это нужно мне. Я люблю наблюдать, как ты вначале нарезаешь круги по квартире, морщишь лоб, думаешь о чём-то, а потом открываешь футляр и начинаешь протирать тряпочкой бас. Ты делаешь то, что тебе нравится. Ты бегаешь на репетиции, платишь за них деньги, возвращаешься недовольный раз, другой, третий, а потом вдруг приходишь и говоришь: «Слушай, кажется, сложилось». Я радуюсь за тебя в такие моменты. Потом вы играете концерт, пьёте, поёте на улице песни и вспоминаете старые времена. На следующий день у тебя похмелье, и так не хочется приводить себя в порядок и идти на работу. Но ведь всё это твоя жизнь, наша жизнь. Думаешь, мне всегда доставляет удовольствие рисовать картинки к статьям, которые ты корректируешь? Может, я всегда мечтала стать Эдвардом Мунком в юбке. Правда, юбку я одеваю раз в год...
Она замолчала. Он слушал её дыхание и ждал.
-Скажи, а почему ты со мной?
-Я не могу, не хочу думать, что только потому, что боюсь не выдержать ещё одного потрясения, если ты от меня уйдёшь, - он торопился, как мальчишка, спешащий поразить окружающих только что выученной скороговоркой, как торопится сказать правду знающий, что ему никто не поверит. - Я просто не представляю, как смогу жить без тебя. Нет, вру, представляю, но зачем?
В тишине комнаты еле слышно тикали настенные часы. Она приподнялась, положила подушку в изголовье кровати и опустила на неё голову.
-Разве мы с тобой плохо живём? И ты, и я, мы имеем свой кусок одиночества, когда нам это нужно. Я рисую банановых монстров, а ты играешь в своих «Пчёл против зомби». Потом мы ложимся спать, утром завтракаем, идём на работу, в перерыве едим сэндвичи и смотрим картинки, которые скидывают нам друзья в интернете. И вдруг что-то случается и заставляет нас рассказывать друг другу кучу всего разного, смеяться, пить вино и строить планы. Разве не в этом заключается то прекрасное, о чём мы так любим потом вспоминать?
Её голос постепенно растворялся в тишине, нарушаемой лишь тиканьем настенных часов над их кроватью. Ему неожиданно вспомнилась «Разобщённость», картина безумного норвежского художника Мунка, страдальца и одиночки, который так ей нравился. На полотне кривыми шизофреническими линиями были изображены две фигуры: она в белом платье в профиль и он, одетый в чёрное, с закрытыми глазами, прижимающий окровавленную руку к сердцу. Он подумал о разобщённости, которую носит в себе каждый из нас, и о лекарстве от неё, лежащем там же. И всё это вместе с многими радостями и горестями мира и составляло то, что люди называют жизнью. Он наклонился, нежно поцеловал её в оголившееся плечо и прикрыл его одеялом. Потом спустил с кровати ноги, поднялся и босиком зашагал к окну.
40 Без памяти
Дмитрий Порождённый 2
На календаре 29 апреля.
На столе лежит мой дневник, в котором я записываю все происходившее со мной за день. Сейчас вечер, на часах 22:17, и я сел за стол, чтобы сделать очередную запись в дневнике.
Сегодня ко мне приходила молодая женщина. Сказала, что её зовут Мария и она приходит ко мне каждый день готовить еду. Я её впустил в квартиру, она вела себя как дома. На кофте у неё висела табличка с именем. Мне ничего не оставалось, как только поверить ей на слово, повиноваться, сесть смирно в кресло и смотреть телевизор. Не хотелось мне доставать её вопросами, да и судя по моему дневнику, она ко мне действительно приходит готовить еду и убираться в квартире.
Пока я пялился в экран, она копошилась на кухне и что-то готовила. Пахло вкусно, я еле сдерживал своё любопытство. По телевизору показывали какой-то фильм. Он мне быстро надоел, так как я не смог уловить сути происходящего на экране. На маленьком столике рядом со мной лежала тонкая книжка с названием «Маленький Принц» и несколько фотографий. Я взял книгу в руки, надел очки и принялся читать её с начала. Было интересно читать эту сказку. Но когда я дошел до третьей закладки, я понял, что читаю её не первый раз и отложил её.
Наступил полдень и Мария позвала меня обедать. Я пошел на кухню. На столе стояла большая тарелка красного супа, кружка с чаем, хлеб и какая-то коробочка, из неё я должен брать и пить каждый день таблетки. Я сел за стол, пригласил Марию. На моё приглашение она не откликнулась, сказала, что у неё еще много дел и она ушла куда-то, наверное, в ванную.
Суп мне понравился, было очень вкусно. Чай оказался без сахара. Я поднялся из-за стола, взял коробочку с таблетками, в раковину вылил из кружки остатки не вкусного чая, набрал воды и запил горсть белых таблеток. Поставил кружку и направился обратно к телевизору.
Дверь в ванную была открыта, Мария протирала зеркало и раковину. Я прошел мимо и сел обратно в кресло. По телевизору показывали музыку. Какие-то полуголые девки скакали возле машины и что-то напевали. Мне пришлось позвать Марию и попросить её выключить телевизор. Я слышал, как она ворчала, наверное, я ей надоедаю так каждый день. Забавно. Я её сегодня вижу впервые, а она мне как будто родная дочь, еще и приходит готовить мне еду.
Я взял со столика фотографии и начал их разглядывать. Вот фотография моей жены. На ней написано имя и две даты. Наверное, я и её достал. На другой фотографии была изображена маленькая девочка. Черно-белое фото. Выглядела мило. На обратной стороне надпись: «Моя дочь Лилия. 30 апреля 1992 – 30 апреля 2012». На следующих двух фотографиях опять эти надписи: «Моя дочь Лилия. 30 апреля 1992 – 30 апреля 2012», но девочка была уже постарше. Я взял следующею фотографию, на ней была изображена Мария: «Мария, приходит ухаживать за мной».
Я пошел на кухню выпить воды. Мария собирала в ведро воду с пола. Кухня была затоплена.
- Попил водички!
 Я развернулся и пошел в ванную. Не хотелось мешать девушке с уборкой. Но она следом пошла за мной, зашла в ванную, набрала в кружку воды и подала её мне. Я выпил, сказал «спасибо» и пошел смотреть телевизор.
Вечером, когда Мария уходила, она накормила меня, дала таблеток, оставила мне бутылку с водой, написала указания на листке бумаги, оставила его на столике возле кресла и попрощалась со мной. Я её проводил, а сам пошел в спальню.
Думаю, этого хватит. Может я что-то и упустил, но это всё что я смог вспомнить сейчас.

На календаре 30 апреля.
Утром я проснулся от удушья. На тумбочке у кровати я заметил фотографию в рамке.
«Я, моя жена и дочь Лилия! 30 апреля 2012. Последний день вместе.»
Этот день я провел один…
41 А у нас в квартире газ! А у вас?
Валентина Агафонова
            Однажды мне выпал счастливый билет - командировка в Германию по обмену опытом.
            Такое могло, разве что, во сне присниться, ибо выросла в СССР во времена железного занавеса, когда выехать за границу было немыслимо.

            Франкфурт на Майне. Первое впечатление от аэропорта, с инженерной точки зрения, конструкция под стеклянной крышей. Горизонтальные эскалаторы. То есть, по переходу не надо в руках или на колесиках тащить чемодан.  Из здания аэропорта вышли на перрон железнодорожного вокзала, и всё это под стеклянным куполом, что очень удобно в дождь.
            Уютные железнодорожные вагоны. Купе со стеклянными раздвижными дверями и мягкие удобные диваны.

            Бонн. В номере гостиницы на подушке лежала карамелька, очень мило.
            Сентябрь выдался прохладным, в комнате тоже было свежо. Подошла к батарее и открутила кран до отказа, стало теплее. Утром решила: пусть прогреется комната, пока целый день буду заниматься делами. Каково было удивление, когда вечером обнаружила, что кран у батареи был опять перекрыт. Экономят, мелькнула мысль, и я опять включила отопление на всю катушку.

            Гуляя по городу, обратила внимание на подстриженные газоны, балконы домов, увитые зеленью и цветами. Во всём минимализм и ничего лишнего, понравилось.
            В столовой на раздаче улыбчивая девушка, из бывших соотечественников, говорила по-русски, тоже приятно.
            Один коллега решил в магазине приобрести пульверизатор для одеколона. Поскольку по-немецки  не изъяснялся, то пытался нарисовать, что ему нужно.  Собралась толпа, но понять не могли, что товарищу надобно, пока не притащили уборщицу, опять же, из наших бывших соотечественников, которая пояснила, что ему не нужна туалетная вода, а нужен пустой пузырёк с распылителем. Вечером коллега рассказывал эту историю, и было видно, что остался доволен тем, какое количество людей приняли в ней участие.

            Зашла в костёл. Реставрация не закончена, часть стен не разрисована и без икон. Рядами установлены лавочки, на которых сидят люди, думающие о чём-то или молящиеся о ком-то. Как всё скромно, некичливо, непомпезно. 
Вспомнились некоторые наши шикарные храмы в золоте и снаружи и изнутри, как «на распродажу», и службы, на которых пришедшие в храм стоят на ногах не по одному часу. Где душевнее подумать о вечном, спросить совета, побыть наедине с мыслями, с Богом?
 
            В одной из государственных служб, обратила внимание, как хранятся земельные книги. У каждого дома своя история, кто и когда в нем жил, какие изменения в конструкции. Дом с 1936 года переходил от деда к отцу, от отца к сыну. Неплохо, совсем неплохо. Каждое поколение привносило что-то своё, так и прирастало добро. Недаром говорят, что «на месте и камень мохом обрастает».
 
            А у нас…? То революция, то коллективизация, то войны. Раздербанили отцовские гнёзда, поразбросали семьи по всей матушке Россеи. И встречаются родственники только на свадьбах, похоронах, да поминках. Оголили деревни и села, и не сеют, и не пашут. Вырастит крестьянин поросенка или овощи, а куда девать? Раньше были заготконторы, можно было сдать товар, получить деньги. А теперь? В лучшем случае, приедут скупщики и заберут за гроши.
            Отчего Богом данную землю, где вырос, где жил, ежели хозяйствовать желаешь,  покупать надобно? «Русь, дай ответ! Не даёт ответа».

            В раздумьях, под стук колес, я смотрела за оконное стекло. На улице стемнело. Дорога шла мимо Рейна. Да, что ж темень-то такая? Фонарей совсем не видно. Экономят, экономят. Кстати, и в городе у них фонари расположены ближе к тротуару и светят прямо под ноги, а не как у нас высокие столбы, освещающие ночное небо.
            Какая же она маленькая и старенькая Европа! – думала я, вспоминая просторы нашей необъятной, по которой довелось проехать и вдоль и поперек.
            Прошло всего две недели, а уж надоели эти прилизанные газоны, соскучилась по нашей естественной лебеде и лопухам.
 
            Сели в самолёт, наша территория. Граждане расслабились и все такие родные и близкие, и стюардессы и экипаж. Подлетая к аэропорту, прилипли носами к иллюминаторам. С высоты на поле чётко читалось известное неприличное слово, которое иногда встречается на заборах, какой-то шутник-тракторист распахал. Пассажиры заулыбались: мы дома! Столица сияла в огнях, и на душе становилось светлее!  Вот что значит электричества вдоволь!
 
            Проезжая по шоссе, обратила внимание на приличное расстояние между дорогой и лесополосой. Такого в Германии нет, там всё уплотнено, все склоны вдоль Рейна разбиты на квадратики, вроде наших огородов. А дома на улицах не более, как на два окна и вытянуты «поездом» вглубь двора.  Это оттого, что в Германии был налог на фасад. Нам такое не грозит – широка страна моя родная!
   
            Вот и запыленные вдоль дороги лебеда и лопухи, такие родные, что расцеловать хочется. Люблю тебя, моя ромашковая Русь, с Иван-чаем и разнотравьем, с облаками и изгибами рек! Где ещё можно увидеть далеко-далеко линию горизонта? А когда едешь на поезде, то понимаешь, насколько ты велика!

           «Дело было вечером,
            Спорить было нечего».
42 Деточки
Чойнова Инна Владимировна
Старики, страдающие деменцией, живут на грани миров. Бренным, изношенным, больным телом они ещё с нами. А вот в каких  лабиринтах какой реальности бродит их разум, кто знает?




**
Алевтине снова было семнадцать лет.  С улицы слышалась гармошка, Альке хотелось гулять . Она быстро собралась, накинула шерстяную вязаную кофту с красивым узором, прихватила сумочку и направилась к двери.
Между ней и дверью встала седая толстая старуха в заношенном халате: «Ты куда собралась?»
 - Пропустите, - твёрдо сказала Алевтина, - меня Трофим ждёт, слышите: гармошка играет.
Серое уставшее лицо старухи стало несчастным:
- Мама, ложись, пожалуйста, спать, нет никакой гармошки, и на улице никого нет, поздно уже.  Я тебе сейчас твоё лекарство приготовлю.
- Почему Вы меня называете мамой, если я Вас не знаю, и, вообще, Вы старше моей бабушки. Пустите меня, я пойду домой!
- Мама, ты дома, - замученным голосом возразила старуха, - Я – твоя дочь Лара, ты опять меня не узнаёшь.

После недолгой перепалки Алевтина решила согласиться с ненормальной старухой, притвориться, что легла спать, приготовленные старухой таблетки подержала за щекой и незаметно выплюнула в цветочный горшок, туда же отправила и остатки воды из стакана. Чахлое растение в горшке выглядело ужасно, как будто его постоянно травили лекарствами.

Ночью Алька тихо встала, добралась до двери и неожиданно с грохотом уронила что-то тяжёлое. Дверь была забаррикадирована стульями, коробками, чем-то ещё. Из соседней комнаты выскочила давешняя старуха в ночнушке и тапках на босу ногу:
- Мама! Ну что ты делаешь? Ночь на дворе, ну, ложись же спать! Что ты мучаешь и себя, и меня?
- Я Вас не мучаю,- возмутилась Алевтина,- я иду к себе домой.
Ты - дома, мама! - почти срывалась на крик старуха.

Приехала скорая. Алевтина пожаловалась врачихе, что её здесь держат насильно. Врачиха сочувственно покивала головой, измерила давление, сказала, что нужно получить укол, а потом немного полежать. Когда скорая уехала, Алевтина уже спала.

**
Лариса Трофимовна заперла  калитку за фельдшером скорой, восстановила баррикаду у двери: шустрая баба Аля уже сбегала ранее из дома,  ковыляя с тросточкой и  прижимая к боку  сумку  с чем-то,  наспех собранным.  Хорошо хоть, слабые, без малого девяностолетние ножки не могли унести её далеко, и бабулю успевали найти и водворить домой, пока она не пропала, как  иногда, бывает, пропадают в её возрасте.

От постоянного недосыпа болела голова, опять поднялось давление. Спасибо фельдшеру: сделала укол, стало легче. Ещё дала направление к врачу, но это вряд ли получится. Оставлять маму надолго  без присмотра не стоит. Она уже пыталась однажды затопить печку, забыв, что перед этим нужно открыть трубу. Включала электрические приборы и тут же забывала о них. Несколько раз приходилось Ларисе стоять перед запертой дверью с тяжёлыми магазинскими пакетами и уговаривать маму отпереть дверь: недоверчивая бабуля боялась чужих людей и отказывалась узнавать свою состарившуюся дочь.

Укол определённо помог, захотелось спать, уже в полусне Ларису унесло в милое сердцу прошлое, когда папа подкидывал свою дочурку на руках, играя в космонавтов и невесомость, Ларка весело визжала, а мама улыбалась, и всё было так хорошо…


**
Алевтине снова было немного за двадцать. Она сидела на своей кровати и принимала гостей. Пришла задушевная подруга Люба со своим мужем Климом. Они удобно расположились: Люба – в кресле у кровати, Клим залез на книжную полку, разлёгся там, как кот, и перебирал страницы какой-то книги.  Он и раньше, приходя в гости, тут же отыскивал что-нибудь для лёгкого чтения.  Люба, как всегда, высыпала ворох новостей. Новости влетали в одно ухо, потом вылетали. Заговорили о более  актуальном: Люба считала, что много детей в семье – пережиток прошлого, а Алькиному мужу Трофиму, выросшему в большой семье, мечталось, как он будет ходить с сыновьями на охоту и на рыбалку, строить дома каждому, когда подрастут... Но Люба была так убедительна.

Хлопнула входная дверь. Клим тут же превратился в кота, спрыгнул с полки и побежал на кухню.  Люба исчезла. В комнату заглянула старуха со смутно знакомым лицом: «Мама, чай пить будем? Я хорошее печенье купила».
Алевтина обрадовалась: «Давайте, конечно, будем все вместе пить чай. А, может быть, познакомимся, наконец?  Как Вас зовут?»
Старуха непонятно усмехнулась: «Ларой меня зовут. Ларисой Трофимовной. Опять забыла?»
- Надо же, совсем, как мою   дочку, - снова обрадовалась Алевтина.
- Так это я и есть, мамочка, - скучным голосом сказала Лариса Трофимовна.
-Не может быть, - не поверила Алевтина,- Ларочка у меня -  маленькая девочка, и глаза у неё ярко-синие. Вы на неё не похожи, зачем Вы меня обманываете?
Из-за спины Ларисы Трофимовны покачала головой Люба.
- Ну, ладно, - решила согласиться Алевтина,- Раз Вы – моя дочка, то зовите тётю Любу и дядю Клима за стол, будем чай пить.
Ларису как-то передёрнуло: «Мама, их на этом свете давно уже нет, они много лет как лежат на  кладбище».
-Так что, - с недоверием прищурилась Алевтина, - и Трофима, может, тоже нет? А кто по двору сейчас ходил, по теплицам молотком стучал?
У Ларисы налились слезами глаза: «Мамочка! Осенью сорок четыре года будет, как папу похоронили, ну, сколько раз я могу тебе это повторять?»
- Как это похоронили, - ахнула Алевтина, - он, что, умер? А мне почему никто не сказал?
-Мама, ты просто забыла.  Садись за стол, чаю попьём.

Алевтина обиженно отвернулась: «Вы всё обманываете, не буду я ваш чай пить!», ушла в комнату, заперла на ключ свою дверь. Любаша уже сидела в кресле, красиво закинув ногу на ногу; разговор между закадычными подругами продолжился.

**
Лариса   занималась уборкой и прислушивалась к бойкому монологу за дверью маминой комнаты.
- Что эта Любка и после смерти никак не отвяжется от матери, - угрюмо думала она, - Что, мало ей того, что при жизни натворила?

Это под чутким руководством подруги Алевтина сделала первый аборт, а потом ещё, и ещё… Мечты Трофима о большой семье разбились вдребезги, тихий,  работящий, любящий муж не смог переубедить упрямую и бойкую Альку. Не помогали и Ларкины слёзы и обещания самой нянчиться с малюточкой, кормить из соски и купать в ванночке. Больше детей в семье не было.

Весёлая Любка,  заводила и певунья, любила посиделки – гулянки с хорошими друзьями. Друзей было много, повод для весёлой встречи находился часто. И как же без лучшей подруги, ну и её муженька, конечно. И, естественно, встречи эти без горячительного не обходились.
Трофим стал выпивать чаще, появилась зависимость от водки, загубленная печень быстро свела  в могилу человека, который не смог построить свою жизнь такой, о какой мечтал в юности со своей   бесконечно любимой  и единственной Алькой.


Лариса остановилась около зеркала, сняла очки, всмотрелась в свои глаза. Да, цвет, конечно, уже не такой: годы не красят. Да и здоровье подводит, видеть стала хуже. Хорошо, хоть голова пока  в порядке.


**
  Подруга Люба давно не заходила, наверное, боялась этой чужой старухи, которая вела себя, как хозяйка: не стесняясь, гремела посудой, что-то готовила на кухне. Работал телевизор, но Алевтине было скучно его смотреть.  Несколько часов тому назад старуха помогла ей вымыться, сменила одежду и постель, при этом всё время что-то рассказывала о каких-то детях, внуках, правнуках, показывала на фотографии, висящие на стене и в изобилии стоявшие в рамочках на столе. Алевтина никак не могла понять, о чьих детях речь, ей хотелось вспомнить что-то очень важное, но никак не получалось.

Она выбралась из комнаты, опираясь на тросточку, добрела до кухни.
- Простите, а как Вас зовут? Вы ко мне так добры, а я Вас даже по имени не знаю, - несмело проговорила она в напрягшуюся спину старухи.
Та помолчала, потом ответила невыразительным голосом:
- Ларисой меня зовут.
- Дайте мне, пожалуйста, конфетку, я хочу угостить деточек. Если Вам не жалко, конечно.
-Каких деточек? - старуха с силой месила тесто и упорно не поворачивалась к Алевтине лицом.
- Своих, ко мне мои деточки в гости пришли.
Вот тут старуха ошеломлённо обернулась:
- Кто, кто в гости пришёл?
Алевтина занервничала, мысли путались, может, старухе жалко дать конфетку?
- Маленькие деточки пришли ко мне, - сбивчиво продолжила она,- совсем маленькие, на ладошке могут уместиться. Есть хотят.
Лариса недоумённо смотрела на мать.
- А сколько их? – спросила, нашаривая левой рукой вазочку с конфетами.
Алевтина обрадовалась, на этот вопрос она ответ знала точно: «Пятеро: три мальчика и две девочки».
Лариса охнула, едва не промахнулась мимо стула, сунула конфетницу матери, та поспешно, прижимая конфеты к груди, засеменила со своей клюкой в комнату.



**
Абортов было четыре. Просто последним выскребли разорванные тельца двух близняшек. Мальчиков, как сказала санитарка баба Тася, для которой в принципе не существовало понятие «врачебная тайна» по отношению к своим, деревенским. После этого Трофим в первый раз ушёл в длительный запой. Алевтина с Любой на третий день отыскали его в какой-то грязной чужой хибаре, он стоял у двери, плакал, говорил несвязное. Кричал Любе, что ненавидит её. Алевтине было стыдно перед подругой за потерявшего лицо, смешного и жалкого мужа. Люба смеялась: «Протрезвеет, очухается. С чего меня-то ненавидеть, я ему ничего не сделала» .

Действительно, протрезвел, стал ещё тише.

Уже совсем больной приезжал на свадьбу к Ларисе, за столом не пил, держался изо всех сил.  Внуков уже не дождался, хотя очень хотел покачать их на руках.

Сейчас у него были и внуки, и даже  почти взрослые правнуки.

Лариса вернулась на малую родину, когда у матери начались необратимые старческие изменения. Везти бабулю в город было некуда,   остро стоял квартирный вопрос. А Лариса была уже пенсионеркой, так что пришлось ей бросать временно свою семью, теснящуюся в городской двухкомнатной,  и ехать в просторный деревенский дом к матери.


**
Алевтина до вечера пела песенки, рассказывала сказки, шуршала бумагой, бесконечно о чём-то говорила. Лариса прислушивалась, но не могла разобрать, что именно.

Вечером из комнаты донеслись рыдания. Когда испуганная дочь   с помощью ножа открыла запертую изнутри лёгкую дверь, Алевтину, лежащую на полу,  трясло в истерике. С трудом подняла, усадила в кресло, добилась от неё объяснения.
Оказывается, деточки ушли   куда-то, проскользнув между половицами,  то ли в подвал, то ли ещё дальше.
- Пустите меня туда к ним, приведу их, пусть спят в кроватке, под одеялом, там же холодно, там же земля, - плакала  Алевтина, отталкивая стакан с успокоительным питьём, - Ну, почему вы не пускаете меня к ним?
По сморщенному личику текли обильные слёзы.
- Они такие маленькие, больные, брошенные всеми. Им плохо, они мучаются, зовут меня, - рвалась к «деточкам» Алевтина.

Лариса беспомощно смотрела на мать, не зная, что сказать. ..
43 Потомок шляхтичей
Ирина Ханум
(Рассказ)

   
    На окраине Черновиц* есть тихие улочки с домиками довоенной румынской постройки. Домики эти утопают в зелени и цветах. Они небольшие, с башенками, мансардами, черепичными крышами, флюгерами и напоминают особняки. В них живёт по две-четыре семьи. Отличаются строения не только цветом, но и своеобразными архитектурными формами, так что невозможно встретить два одинаковых дома. В одном из таких особняков жил пан Яцек со своей женой Грасей.
    Яцек Лозицкий был родом со Львовщины, где его отец когда-то владел имением. Образование он получил медицинское, учась в самом Львове. Там и женился. Перед самой войной вся семья перебралась в Черновицы. Город уже не принадлежал Румынии и напоминал глухую провинцию. Когда началась война с Гитлером, Яцек был призван и прослужил в военном госпитале до самого её окончания.
 
    В послевоенное время Лозицкий был ещё достаточно молод, щеголеват и восхищал женский пол своими изысканными манерами. По утрам, идя пешком на работу, он не просто здоровался со своими соседками, а обязательно с улыбкой отвешивал поклон и слегка приподнимал шляпу. При этом он спрашивал, как дела и отмечал, что утро выдалось замечательное. «Целую ручки, пани!», было обязательным и говорилось им вместо обыденного «До свидания!». Все думали, что у него всегда всё хорошо. У тех, кого он встречал, улучшалось настроение и они на минуту останавливались, чтобы посмотреть вслед этому приветливому пану.
На Буковине часто бывают дожди и тогда дни стоят унылые, пасмурные. В такую погоду Яцек, как и остальные жители Черновиц, прятался под большой чёрный зонт, из-под которого трудно разобрать кто есть кто, да и не до того. Так он растворялся в серой акварели дождливого утра, ничем не напоминая о себе прохожим.
Квартира, в которой жили Яцек и Грася, находилась в старом двухэтажном доме. Парадная была с узкой лестницей, напоминающей растянутый завиток серпантина. Внутри квартиры всё говорило о том, что её хозяева не просто интеллигентные люди, а тонкие ценители прекрасного. Например, пастельные тона стен гармонировали с обивкой добротной старинной мебели. Картины в гостиной и спальне были умело развешены в соответствии с их размерами, формой, тематикой и не являлись дешёвыми репродукциями или аляповатой мазнёй доморощенных умельцев. Слегка потускневшая свадебная фотография супругов стояла на комоде в гостиной на самом видном месте и поражала утончённостью: изящной рамкой, писаной красотой невесты и благородными чертами лица жениха, а также нарядами обоих. Все, кто бывал у них в гостях, рассматривали её с нескрываемым интересом.
    Яцек часть своего свободного времени проводил во дворе, ухаживая за цветником, который красками и запахами напоминал уголок райского сада. Летними вечерами он старался срезать несколько цветов и отдать жене, чтобы порадовать её лишний раз. А потом они сидели вместе под большим ореховым деревом на скамейке, вспоминая прожитый день и вдыхая тонкие ароматы любимого цветника. Соседей и знакомых эта пара не обсуждала, как это принято у большинства людей, от нечего делать. И только, когда появлялись первые звёзды, они поднимались в свою тихую обитель.
Сына и внуков Лозицкие видели редко. Их Павел служил на Дальнем востоке и бывал у родителей раз в четыре года.

    Время шло, Яцек вышел на пенсию. Он по-прежнему занимался цветами. Теперь его страстью были исключительно розы разных сортов и оттенков. Он даже подумывал о теплице. Но это были всего лишь мечты, потому что силы стали понемногу сдавать. Супруги старели. Так прошло ещё несколько лет.
Общаясь между собой, Лозицкие всё больше переспрашивали друг друга из-за ослабленного с годами слуха. Но делали это по-прежнему тактично, сводя всё к шутке. Иногда оба подолгу искали то очки, то авоську, позабыв, куда положили их накануне. Яцек был старше жены на двенадцать лет и признаки старости у него проявились раньше, постепенно приобретая устойчивый характер. Грасю это очень расстраивало. Был случай, когда она, вернувшись из магазина, обнаружила мужа лежащим на полу без сознания. Дошло до того, что однажды утром, он долго не мог понять, какое теперь время года: лето или уже осень. После этого она перестала пускать Яцека одного дальше двора. От их былого цветника остался один куст роз и несколько фиолетовых «петушков», которые Грася пыталась сохранить, поливая.
    Гостей супруги больше не принимали и старушка общалась со своими приятельницами лишь по телефону. Она не жаловалась на жизнь и не обсуждала болячки свои и мужа, а в основном выслушивала чужие сетования.
    В один из тёплых сентябрьских дней старый Яцек сидел во дворе на скамейке. Светило солнышко и он радовался ему, как ребёнок. Лёгкий ветерок гладил его седые поредевшие кудри и ему это нравилось. Он даже закрыл глаза от удовольствия и, казалось, задремал.
    – Яцек! Тебе не напечёт голову? – крикнула Грася с балкона. Старик вздрогнул от неожиданности и стал шевелить губами, будто у него пересохло во рту. Вопрос звучал, как предостережение, поэтому она не ждала ответа. Развесив выстиранное нижнее бельё, пани скрылась в глубине комнаты. Из парадной их дома вышла пожилая соседка, которая помогала Грасе ухаживать за остатками цветника. Пан Яцек, увидев её, улыбнулся и поздоровался. Затем он трясущимися руками опёрся о скамью, чтобы встать и уступить ей место. Имени её он уже не помнил. Но врождённое благородство и уважение к даме побороли на минуту недуг. Соседка смутилась не оттого, что ей уступили место, а оттого, что у пана был расстегнут на брюках гульфик. Она была в замешательстве, но виду не подала. А про себя подумала:
    – Бедный Яцек… А каким кавалером был раньше. Надо Грасе сказать, чтобы осматривала его перед тем, как выпускать во двор.
 
    Но это было последнее утро, когда он смог выйти из квартиры.
44 Пирамидка
Лана Аллина
 
     ... Жила-была на белом свете маленькая сверкающая прозрачная Пирамидка. Но возможно, и не маленькая, а очень большая — огромная! А может, и не сверкающая, и не прозрачная, потому что нельзя было увидеть, что у нее там, внутри. Хотя, может так быть, что она была даже и не пирамидка, а вовсе конус.
Точно известно одно: она была крохотной частичкой, микрокосмом Вселенной, но непостижимым образом вся Вселенная помещалась в ней.

     Возможно — в сказке все бывает.

     Сколько лет было пирамидке? Кто знает?
     Пирамидка жила всегда, наверное. Она не имела возраста.

     Жила Пирамидка совсем одна...

     Она ощущала себя маленькой сверкающей прозрачной Пирамидкой и совершенно сливалась с ней. Вообще-то она всегда носила Пирамидку внутри. У самого сердца. И Пирамидка стучала у нее внутри — тук-тук! — прямо как сердце. Но каким-то непостижимым образом Пирамидка была и ею самой, и заполняла ее всю, и оказывалась одновременно и крохотной сущностью, и огромной, как Вселенная…

     Она сидит в Пирамидке. Там спокойно и совсем не страшно. Внешний мир не пугает. В Пирамидке уютно, тепло, там нет ни ветра, ни дождя. Там, как в детстве, солнечно, очень радостно. Там большая оранжевая квадратная комната, и мама, и папа, и они оба играют с ней, шутят, балуют, читают ей интересные книжки с волшебными, красочными яркими картинками, и картинки вдруг оживают одна за другой — прямо у нее на глазах...
     На страницах, сами собой, вспыхивают теплые огоньки, возникают один за другим герои, движутся, живут своей жизнью, разговаривают с ней и друг с другом. Там пахнет какао, горячими гренками. Там живут сказки — и хочется туда вернуться.

     Повзрослев, она поняла: так бывает в семье, где любят.

     Она смотрит на огромный мир — изнутри, распахнутыми глазами Пирамидки, и оттуда он кажется полным , безопасным, благоустроенным и очень справедливым.

     Она снова сидела в Пирамидке. Там было хорошо. Там она могла оставаться самой собой.
    
     ... Жила на свете большая маленькая Пирамидка. Пирамидка была крохотной сущностью и огромной, как Вселенная...
45 Сказка про День и Ночь
Галина Прокопец
А вы знаете, почему месяц на небе иногда поворачивается рожками вверх, а иногда вниз? Не знаете? Тогда слушайте…

Это Ночь, когда ей грустно, переворачивает месяц рожками вверх, подвешивает на звездные ниточки, садится на него, как на легкие летящие качели, и катается, словно маленькая девочка. И тогда с ее развевающегося за плечами черного бархатного плаща срываются звездочки и летят вниз. И на Земле начинается звездопад. Люди поднимают глаза к небу и загадывают желания, самые разные. Ночь смотрит с качелей вниз и видит эти желания: добрые расцветают большими яркими цветами, а не очень добрые – тусклыми, как будто начинающие увядать бутоны. Если Земля напоминает цветущий весенний луг, Ночь улыбается и начинает раскачиваться еще сильнее…

Но отчего же Ночь порой грустит? Эта история началась невероятно давно.

В одной королевской семье на свет появились две сестры-двойняшки. Лицом они были очень похожи, только одна светленькая, а другая черненькая. Одну назвали День, а другую - Ночь. Замечательные были девочки, умные, красивые, одна беда: как только они собирались вместе поиграть, начиналась такая кутерьма, что в королевстве все становилось вверх дном: Солнце появлялось на небе вместе с Луной, поля переставали давать урожай, сады желтели и увядали, листья с деревьев опадали, жители королевства ходили все время сонные и не могли работать. Постепенно все хозяйство пришло в упадок, и стране стал угрожать голод.

Делать было нечего. Родители девочек погоревали, погоревали и решили их разлучить. А чтобы сестрицы больше не встречались, провели между их владениями широкую границу, и поставили охрану. С тех пор границу с одной стороны сторожит Рассвет с Утренней Зорькой, а с другой зорко охраняет Закат с Вечерней Зорькой.

Но девочки скучают друг без друга. И время от времени, то Ночь хитрит и пытается прокрасться под покровом темноты к сестрице, и тогда ночи на Земле становятся длиннее и холоднее – наступает зима. То День старается пробраться через границу – тогда дни становятся длиннее и жарче – на Землю приходит лето. Только зорко сторожат границу Закат и Рассвет со своими Зорьками, не пройти, не пролететь, не проползти.

Но сестрицы не успокаиваются, и иногда им все-таки удается встретиться. Тогда Солнце сходится с Луною и на Земле днем наступает ночь. Люди называют это Солнечным затмением. Только коротки эти встречи и нечасты, и снова Ночь переворачивает месяц и садится на него, как на качели, чтобы развеять свою грусть, а День прячется за грозовыми тучами...
46 Три одиночества
Татьяна Карелина7
Он проснулся внезапно. Была ночь. Видимо, ему приснилось что-то неприятное, на сердце было тревожно. Он оглядел своё неуютное жильё, вернее развалины бывшего жилого дома, и вздохнул. Светила луна, он смотрел на неё и вспоминал время, когда чувствовал себя сильным, крепким, любимым и нужным своей семье...

Он любил просторные, светлые комнаты с высокими потолками и большими окнами. Он любил красивую мебель, особенно своё собственное, очень уютное, бархатное кресло.

Он любил большой стол, за которым по вечерам и в праздничные дни собиралась вся его семья. Было шумно и весело, все наслаждались едой и хвалили хозяйку, приготовившую всю эту "вкуснятину". А потом все слушали музыку, пели песни, танцевали.

Он любил небольшую, но очень уютную кухню, где каждый день готовили обед. Он особенно любил, когда жарили вкусные котлеты.

Он любил их всех, а они любили его. Он так и не смог понять, почему однажды они оставили его одного, а сами уехали. Навсегда. Он остался один, без жилья, без уютного кресла, без еды. Он остался без их любви. В его сердце не было злобы на них, только недоумение и печаль. Он продолжал помнить и любить их всех.

Теперь он живёт в этих развалинах, подальше от тех, кто может ударить, оскорбить, отнять еду. Он опять тяжело вздохнул, лёг на пол и попытался уснуть. Время бежало, на сердце по-прежнему было тревожно. Уснуть не удалось, он встал и решил обойти весь дом. Он шёл медленно, прислушиваясь к тишине. Неожиданно послышался тихий, приглушённый стон, он вздрогнул и повернул голову.

Она лежала в углу возле стены. Он терпеть не мог таких, как она, но решил подойти ближе, надо же было разобраться, кто оказался в его владениях. Её глаза были закрыты, она дрожала и тихо стонала. Он дотронулся до неё, она с трудом открыла глаза, увидела его и задрожала ещё сильней. Он почувствовал, что она испугалась. Oн внимательно осмотрел её и понял, почему она стонала. У неё на  голове была глубокая рана. Она продолжала смотреть на него с испугом, но подняться и убежать у неё не было сил. Она закрыла глаза и приготовилась умереть...

Её любили за красоту, за добрый, покладистый характер. И она в ответ любила весь мир. Но однажды она поняла, что кроме добра в мире живёт ещё и зло. Нельзя быть такой доверчивой. Ласковыми словами её заманили в то страшное место, о котором она не хочет вспоминать. Она до сих пор не понимает, как осталась живой, как добралась до этих развалин.

Она чувствовала, что он продолжает стоять рядом с ней и была уверена, что её жизнь подошла к концу, но проходили минуты и ничего не менялось. Она решилась и открыла глаза.

Какие огромные, зелёные глаза. Он никогда не видел таких красивых глаз. В них по-прежнему читался испуг, но кроме этого появилось выражение ожидания и удивления. И ещё ему показалось, что где-то в глубине этих удивительных зелёных глаз можно заметить просьбу о помощи...

Он отозвался на этот призыв и сделал всё, что мог - сел на пол рядом с ней и тщательно обработал рану. Она смотрела на него удивлённо и с благодарностью, но продолжала дрожать. Только сейчас он понял, что ей холодно. Он пристально посмотрел в зелёные глазa и лёг рядом с ней, согревая своим теплом. Oна уснула, он тоже провалился в сон.

Время бежало, а они мирно спали. Он открыл глаза, когда было уже совсем светло. Он почувствовал голод и повернул голову. Она лежала рядом, зелёные глаза вопросительно смотрели на него. Он осмотрел рану и ещё раз тщательно её обработал. Настало время позаботиться о еде...

Он вернулся не очень скоро, усталый, но довольный, с едой для себя и Зеленоглазки. Он положил еду на пол и сел рядом с ней. Они с удовольствием поели. Она чувствовала себя значительно лучше и смотрела на него с благодарностью. Ему было приятно. Наконец-то он опять кому-то нужен! Он ещё раз осмотрел и обработал рану, потом прилёг рядом с ней и они мирно уснули.

Через несколько дней её рана затянулась, она чувствовала себя вполне здоровой. А он всё чаще ловил себя на мысли, что боится этого - ведь Зеленоглазка может уйти от него. Раньше он терпеть не мог таких, как она, но теперь чувствовал потребность заботиться о ней.

Через несколько дней она вновь почувствовала себя здоровой и каждый день ходила на поиски еды вместе с ним. Она очень боялась, что Друг - так она называла его - попросит её уйти из его дома. Она не представляла, что тогда делать. И не только потому что не знала, как найти свой старый дом, где ей жилось очень хорошо, где её любили, но и потому что не представляла себе, как уйдёт о Друга, как будет жить без него.

В этот день с утра всё было, как обычно - они проснулись и пошли добывать еду. В воздухе порхали первые снежинки. Они обошли все знакомые места, но еды не нашли. Они замёрзли, очень хотелось есть. Тогда он решился обследовать соседний район, в который раньше не заходил. Она пошла за ним...

Они отходили всё дальше и дальше от своего дома, но еду найти не удавалось, видимо всё уже подобрали другие, более расторопные, чем они. Неожиданно она остановилась. Он с удивлением посмотрел на неё. А она смотрела на женщину, которая медленно шла по другой стороне улицы. В этот момент женщина заметила Зеленоглазку.

Он стоял и смотрел, как его подруга убегала от него всё дальше и дальше, к той женщине. И он понял, что она нашла свою семью. А ещё он понял, что опять остался один. Он повернулся и побрёл домой...

Он лежал на том самом месте, где когда-то нашёл Зеленоглазку. Он не плакал, но его сердце обливалось кровью. Больше в его жизни ничего хорошего не будет. Он никому не нужен. Ему хотелось умереть. В эту ночь он много раз засыпал и тут же просыпался. Уже больше суток он ничего не ел и очень ослаб.

Наступило утро. Лучи солнца светили ему в глаза. Он подумал, что когда умрёт, никто об этом даже не узнает. И вдруг он понял, что не хочет умирать. Жизнь - это единственное, что у него осталось. Он решительно встал и, пошатываясь от слабости, вышел на улицу. И тут он увидел прямо перед собой огромного, лохматого пса, который его тоже заметил... 

Анна, так звали женщину, к которой вернулась Зеленоглазка, проснулась рано утром, приготовила вкусный завтрак, но её любимица с зелёными глазами не хотела есть, она рвалась на улицу. Анна шла вместе с ней, мысленно перелистывая страницы своей жизни. Когда-то у неё была большая семья - любящий и заботливый муж, добрые, хорошие дети. Когда сын уезжал в Афганистан, он обещал обязательно вернуться. И вернулся. В цинковом гробу. Через год умер муж. А ещё через три года погибла в автомобильной катастрофе дочь.

Анна хотела умереть, у неё не осталось сил и желания жить. Она по инерции ходила на работу, покупала продукты и варила обеды, но есть не хотелось, жить тоже. Подруги старались её поддержать, но у каждой из них была своя семья, дети, заботы. Вечерами Анна оставалась одна и не знала, чем заняться. Однажды, возвращаясь с работы домой, она натолкнулась в подъезде на маленького, грязного котёнка, который жалобно мяукал. Она всегда относилась к животным равнодушно, но этот котёнок был такой беззащитный...

Он смотрел в глаза огромного, лохматого пса, видел в них ярость и жажду крови. Было понятно, что драки не избежать. Неожиданно пёс, который только что рвался в бой, отступил, в его глазах появилось удивление, недоумение и даже испуг. Пёс пятился всё дальше и дальше, а через минуту совсем убежал.

Враг отступил! Он был очень рад, но не мог понять, что заставило огромного пса убежать с поля битвы. Он повернул голову и... его сердце наполнилось радостью. Рядом с ним стояла она. Её огромные, зелёные глаза воинственно сверкали. Она была готова к бою, если огромный пёс решит вернуться.

Анна с интересом смотрела на красивого, мускулистого добермана, рядом с которым стояла её любимая чёрная кошка
с огромными зелёными глазами.
47 Вместе навсегда
Татьяна Карелина7
На небе мириады звёзд. Воздух наполнен нежным ароматом цветущей магнолии. Она стояла на балконе своей комнаты в гостинице, смотрела на море, которое находилось в нескольких метрах от неё и была счастлива...

Он любил весёлые компании, карты, женщин, вино. Однако, примерно месяц назад, фортуна отвернулась от него. Он чаще проигрывал, чем выигрывал. Кроме того, оказалось, что женщины любили не его, а деньги и подарки, которые он разбрасывал щедрой рукой...

Ночное купание в море - это, действительно, блаженство. Таня вышла на берег, накинула лёгкий сарафан и босоножки. Какая замечательная ночь, тишина, вокруг ни души! Идти в гостиницу не хотелось, хорошо бы прогуляться.

Она медленно шла по набережной, навстречу попадались редкие прохожие - в основном влюблённые пары. Она тихонько напевала старую песню о синем море, о чайках, о волнах, о любви. Никому не было дела ни до неё, ни до её песни и только высокий, атлетически сложенный мужчина, одиноко стоявший под большими часами и куривший сигарету, повернул голову и посмотрел на неё.

Она шла, продолжая напевать свою любимую песню. Неожиданно показалась компания молодых ребят, они шли слегка пошатываясь, громко разговаривали и пытались петь. Они замети её и ускорили шаг. Таня повернула назад.

Мужчина с сигаретой продолжал стоять под большими часами, она подбежала к нему и радостно воскликнула:

- Милый, извини, я немного задержалась.

Ребята поняли, что знакомство с симпатичной девушкой не состоится и прошли мимо.

Таня с облегчением вздохнула и взглянула на мужчину. Он продолжал курить и смотрел на неё с нескрываемым интересом:

- Вы смелая и находчивая девушка!

- Если честно, то я немного испугалась, спасибо, что вы оказались здесь, на набережной, - ответила девушка.

- А вдруг я бандит? - спросил мужчина.

- Тогда плохо моё дело, придётся обратиться за помощью к пьяным ребятам! - улыбнулась девушка.

Они дружно расcмеялись.

- Хотите прогуляться по набережной? - предложил мужчина.

- Мне показалось, что вы здесь кого-то ждёте, - она вопросительно посмотрела на него.

- Уже не жду, - ответил он.

Они медленно шли по набережной.

- Вы давно приехали в наш город? - поинтересовался мужчина.

- Собиралась давно, а приехала  только сегодня, - ответила девушка.

- Вы здесь впервые?

Она, задумалась, а потом ответила:

- Да, я здесь впервые, хотя мне кажется, что жила здесь всегда.

- Приятно слышать, когда так говорят о городе, в котором родился и прожил всю жизнь, почти сорок лет, - сказал он.

- А я родилась и всю жизнь прожила в Москве, но очень люблю море. Вы счастливый, море с вами всегда!

- Да, море здесь всегда, но вижу я его редко.

- Интересная работа и семья? - понимающе уточнила она.

- Семья? - удивился он. - Нет, семьи у меня нет. А работа, вернее увлечение, действительно, отнимает много времени, о море забываешь.

Он надолго замолчал. Они продолжали идти вдоль берега, но он о ней забыл, думал о друзьях, которые не были настоящими друзьями, о многочисленных женщинах, которые не любили его, а он не любил их, о своей жизни, которая проходила мимо.

Она понимала, что его мысли где-то очень далеко и молчала. Он проводил её до гостоницы и ушёл в ночь...

Каждый день Таня плавала, загорала, опять плавала. Море не надоедало. В полдень она шла в ресторан, еда казалась очень вкусной. Потом она долго гуляла в старом парке. В конце прогулки она всегда подходила к своей любимой магнолии, которая была усыпана бело-розовыми цветами. Девушка сидела на лавочке и вдыхала нежный аромат. Потом она возвращалась к морю и оставалась там до позднего вечера.

Прошло уже несколько дней, а она так и не решилась сделать то, ради чего приехала из Москвы в этот приморский город. Завтра прилетает Сергей. Они проведут на море ещё несколько дней и вместе поедут домой - в Москву. Сергей верный и надёжный, ей с ним хорошо, в сентябре у них свадьба, уже заказан ресторан, приглашены гости. Сергей всегда был против того, чтобы она поехала в этот город, он был уверен, что не стоит ворошить прошлое, надо жить настоящим...

День подходил к концу, усталое солнце опускалось в море, небо окрасилось разнообразными оттенками красного и бордового цвета. Таня и Сергей шли вдоль берега моря, волны ласково прикасались к их ногам и откатывались назад, оставляя на песке мелкие ракушки и камни. Неожиданно она увидела мужчину, с которым познакомилась ночью на набережной две недели назад...

Он шёл вдоль берега моря и думал о своей жизни. Незнакомая, молодая, стройная девушка с длинными, русыми волосами и большими серыми глазами, на которую он обратил внимание две недели назад, когда она шла по набережной и пела старую песню о синем море, чайках и любви, всколыхнула в его душе забытые воспоминания и чувства.

Все эти дни он не пил, не играл в карты, не встречался с мнимыми друзьями и нелюбимыми женщинами. Казалось, он очнулся от долгого сна своей  никчёмной жизни. Кому и что он хотел все эти годы доказать? Да, его боевые друзья, в том числе его лучший друг Костя, с которым он дружил с самого детства, погибли в Афганистане. Но разве для того он остался жив, чтобы прожигать свою жизнь? Что сказали бы сейчас его боевые друзья, что сказал бы Костя?   

Теперь он каждый день ходил в старый парк, вспоминал прошлое, думал о будущем. Однажды он видел издалека ту самую девушку, но не подошёл. Зачем? Она такая юная, нежная, прекрасная, а он игрок и прожигатель жизни.

Неожиданно он увидел её и удивился - она опять на его пути. Рядом с ней красивый, молодой парень, который смотрит на неё с любовью и восхищением.

Он не мог оторвать от них глаз. Он не ревновал, он просто чувствовал какую-то необыкновенную нежность. Какие они молодые и счастливые, так и хочется сказать им: "Берегите любовь". Девушка заметила его, поздаровалась и сказала:

- Сергей, познакомься, это тот самый мужчина, о котором я тебе рассказывала.

Он протянул парню руку и представился:

- Марлен Петрович Иванов.

Улыбка сошла с их лиц. Сергей нахмурился и обнял девушку. Марлен смотрел на них и не понимал, что произошло.
Он подумал, что их удивило необычное имя и объяснил:

- Марлен - это сокращённое от Маркс и Ленин, так меня назвали по просьбе прадедушки. Он улыбнулся, но они продолжали молчать.

- До встречи! - сказал он и пошёл дальше, но успел сделать только несколько шагов, они остановили его.

Он смотрел на них с недоумением, а они продолжали молчать. Потом Сергей сказал:

- Танюша, у меня много дел, встретимся в гостинице. Он кивнул Марлену и ушёл.

Они стояли и молчали. Потом он предложил, как в прошлый раз:

- Хотите прогуляться по набережной?

Девушка ответила:

- Пойдёмте в парк.

Парк встретил их прохладой и запахом магнолии. Он любил этот парк. В детстве он гулял здесь с дедушкой и бабушкой, с родителями, потом с друзьями, потом с девушкой. Это была первая, настоящая любовь. Он думал о ней, просыпаясь утром и засыпая ночью. Они гуляли в этом парке каждый день. Однажды, когда они сидели на лавочке рядом с цветущим деревом магнолии, она тихонько напевала старую песню о синем море, о чайках, о волнах, о любви. Она допела песню и сказала: "Подари мне магнолию." В конце лета она уехала к себе домой, они переписывались, а осенью, когда его призвали в Армию, она обещала ждать.

Костя и он оказались в Афганистане. Там они видели такое, что, как раньше думали, может только присниться в страшном сне.  Костя и все его боевые друзья погибли там, в далёкой, чужой стране. А он не погиб и в 1985-ом году вернулся домой. Он остался живой, без единой царапины, но что-то в нём надломилось. Он не поехал в Москву, чтобы поступить в институт, как когда-то мечтал. Он устроился на работу, которая ему совсем не нравилась, связался с компанией, начал пить, увлёкся игрой в карты, делал всё, чтобы отвлечься от страшных воспоминаний о войне.

Она приехала, пыталась оторвать его от компании, звала с собой в Москву. Любовь, слёзы, уговоры, ничего не помогало.
И тогда она сдалась, сказала, что уезжает. Он не пришёл её провожать. Она уехала. Больше они не встречались...

Девушка подошла к той самой магнолии, села на лавочку и сказала:

- Я никогда не уставала слушать рассказы об этом городе, море, парке. Мне всегда хотелось сюда приехать и своими глазами всё увидеть, вдохнуть запах магнолии, найти Марлена.

- Марлена? Зачем? - удивился он.

- Чтобы рассказать ему о ней.

- О ком? - уточнил он

- О Марине.

- О какой Марине? - спросил он.

- О Марине, которой ты подарил эту магнолию, - ответила она.

- Откуда ты об этом знаешь? - удивился он

- Мне много раз об этом рассказывала мама.

- Ты Маринина дочь? - догадался он.

- Да, - ответила она и спокойно уточнила: - И твоя тоже...

Таня и Сергей уехали утром. Проводив их, он пошёл в парк. Он сидел на лавочке рядом с магнолией и думал о жизни.
Таня ещё только уехала, а он уже скучал. Он решительно встал и пошёл на вокзал покупать билет в Москву. 

В этот же день Марлен ехал в купе скорого поезда и тихонько напевал старую песню о синем море, о чайках и о любви...

Прошло несколько дней. Вечером 24-го августа 2004-го года Марлен и Марина приехали в аэропорт Домодедово, зарегистрировались и пошли на посадку в свой самолёт. В 21 час 35 минут Ту-154 взял курс на Сочи.

Марина и Марлен были счастливы. Завтра они сделают все дела, отдохнут несколько дней на море, а потом вернутся в Москву. Теперь они наконец-то будут вместе. Марлен уже подыскал себе работу в Москве. В сентябре их дочь Таня выходит замуж за Сергея. Возможно, скоро они станут бабушкой и дедушкой.

Им оставалось жить чуть больше часа.

В 22 часа 53 минуты произошел взрыв в хвостовой части, самолет потерял управление и начал падать. 

Марлен всё сразу понял. Oн обнял Марину и успел сказать:

- Не бойся, любимая, мы вместе навсегда.

В 22 часа 55 минут лайнер рухнул на землю.
В результате этого теракта все пассажиры и члены экипажа погибли.
48 Восьмой сон
Сергей Бессараб
 Мне часто снятся необычные сны, и до сих пор, в свои две пятерки, во сне летаю. Хотя есть мнение, что подобное характерно для растущего организма, прежде всего развивающегося головного мозга. Но были сны, значение и сам факт существования которых, мне никто не смог разъяснить, хоть как-то прокомментировать, к кому только я не обращался. Сам перечитал всю подобную литературу, пролез все сайты, но объяснений шести снам, приснившимся мне в течении десяти лет, после сорокового дня рождения и главное – предметам из моей прошлой жизни, появившимся после них, не нашел.
     Мое детство нельзя назвать радостным и беззаботным. Рано потерял родителей. Отца совсем не знал, он умер на операционном столе, когда я еще не мог оценивать происходящее. Через десять лет потерял маму. Горе утраты самого любимого и самого дорогого человека на свете описать словами невозможно. Но время делает многое. Тем более, я не остался один. Только сны очень часто, даже уже в зрелом возрасте возвращали боль семейной трагедии…
     Мне одиннадцать. Я во дворе на лавочке, плачу. Но плачь не приносит облегчения. Я злюсь на соседку, тетю Дусю. Ее слова я слышу через года:” Сиротка. Отца десять лет как нет и вот мать хороним. Горе то какое. Но что не случается, все к лучшему”.
- Как к лучшему, для кого к лучшему? Мамы нет и это кто - то может считать хорошим? Не права тетка, она просто всегда завидовала нам….
   Рядом с лавочкой очень много народу. Почти никого не знаю:” Кто они, откуда, зачем здесь? Зачем две табуретки вынесли из дома?” А вот и мама, ее выносят из подъезда и ставят гроб на табуретки… Из-за слез ничего не вижу. Ком в горле мешает дышать…
    Маму похоронили… Рядом со мной самые близкие люди-бабушка, дедушка. Мамины вещи складывают в сундук. Ком в горле, слезы… Вечером я тихо пробираюсь и открываю сундук… Опять ком и слезы, но я дотрагиваюсь до маминых вещей и среди них в руках оказывается темно коричневый полукруглый гребешок… Он держал мамины волосы. Он касался ее головы…
    Мне совсем недавно исполнилось сорок. И это был первый сон. Подобные воспоминания во сне ко мне приходили и до этого. Я открывал сундук и плакал над мамиными вещами. Гребня не было никогда. А на сей раз взял в руки… И нашел его на подоконнике в зале моей трехкомнатной квартиры, далеко от места, где когда-то находился сундук с мамиными вещами. И через тридцать лет!
    Утром после того сна, точнее ближе к полудню, поливал цветы на подоконнике перед выходными и поездкой на два дня на дачу. И увидел мамин гребешок…Со своими домашними выяснять и что-то рассказывать я не стал, с трудом сдержал слезы, а ком в горле долго не давал возможность пообщаться с домочадцами…
    Прошло три года. Второй сон был из детства, даже более раннего, чем первый. Мама болела, и я почти все время жил у бабушки с дедушкой. Самых лучших на свете. Сделавших для меня все! Лето, жарко. Я за домом во дворе. Играю в свои любимые игрушки- машинки, перевозившие оловянных солдатиков. Я взял одного из них, рядового бойца с ружьем за спиной и слышу голос деда: “Внучок, пойдем, потом доиграешь, бабушка щей в тарелки налила. Стынут. Обедать пора.” Он подошел совсем близко, протянул руку. Я встаю, солдатик остался у меня. Мы идем по двору. Двору, с которым связано все мое детство. По ступенькам поднимаемся в дом. Дверь открыта. Мы сразу к рукомойнику - мыть руки. Я вымыл заодно и солдатика. Подошла бабушка, подала чистое полотенце: “Пойдем, родной, обедать. А солдатика с собой возьми. Пусть на столе подождет тебя.”
Воспоминание во сне детства и самых близких людей дело не новое и продолжающееся до сих пор. Но солдатика не было в них никогда. Да, он был в детстве, много игрушек было и судьба их хорошо известна, как и всех вещей, что были с нами. С которыми мы росли, жили и расставались. Мало что сохраняется из прошлого. И уж точно не оловянный солдатик.
    На следующий день я обнаружил его на даче. Да и этот второй сон приснился на даче. Нашел солдатика среди игрушек моих старших дочерей, в поисках какого-нибудь карандаша, срочно понадобившегося для записи показаний электросчетчика. Никогда на даче, построенной тринадцать лет назад, никто в солдатиков не играл. Да и спутать рядового оловянного бойца с ружьем на спине было невозможно!
    На сей раз не ком воспоминаний, горя стал причиной моего молчаливого времяпрепровождения. Из этого состояния я вышел не сразу, пытаясь найти хоть какое-либо объяснение.
   После третьего подобного сна стало легче. Объяснений искать не стал. Просто сложил теперь уже три вещи из моего прошлого в пакет, перевязал его скотчем и решил ждать, что будет.
Впервые я влюбился, учась в политехе на автотранспортном, в двадцать лет. Моя девушка была на два года младше и училась на первом курсе того же факультета. Я был самым счастливым человеком на свете! Я полюбил и был любимым! Четырнадцатого февраля, на день Святого Валентина я подарил сережки-сердечки, а в подарок получил-красную подушечку-сердечко с первыми буквами наших имен с каждой стороны. Любимая сделала эту самую прекрасную валентинку своими руками! На вечере в институте по поводу праздника влюбленных мы впервые поцеловались. Это был мой первый поцелуй, самый нежный, самый желанный! Поцелуй, который остался в моей памяти. Поцелуй, который подарил желание, страсть, надежду на счастливое будущее! Но всему этому не было суждено претвориться в жизнь. Неожиданно появился он и увез любимую далеко-далеко. Через два месяца после свадьбы они погибли в авиакатастрофе…
    И вот я во сне с комом ненависти, слезами на глазах подлетаю к восьмому этажу девятиэтажки, где жила с родителями моя первая любовь. С силой открываю окно. Она передо мной, в белой ночной рубашке, с распущенными вьющимися русыми локонами. Такая желанная, но теперь чужая. Я пытаюсь кричать, но ком в горле не позволяет это сделать. А она протягивает мне руку с красной валентинкой, с первыми буквами наших имен и еле слышно, сквозь ветер, ворвавшийся в окно, говорит:” Возьми!” И исчезает… Я продолжаю лететь, но мне мешают высоковольтные провода и от столкновения с одним из них… проснулся.
      Ночевал в гостинице, в командировке в Москве, и, пробудившись в поту, с какой - то болью во всем теле, обнаружил на подушке валентинку. Теперь не сомневаюсь, ту самую, подаренную мне моей первой любовью, за четверть века  до этого третьего сна.
Два следующих сна приснились мне семь лет назад с интервалом в полгода. В то время  жил один…
     Мне двадцать два.  Я с другом на поезде, после зимней сессии еду отдыхать в Киев. Мы играем в карты, и проигрывая, стал искать причины своей неудачи. Пересчитываю карты, а их тридцать пять, нет крестового валета…
   Мне тридцать, я гуляю по двору с любимой собакой старшей дочери. Боксер, шесть месяцев, щенок. Мой пес неожиданно срывается с поводка и подбегает к соседской девчушке, играющей на лавочке у подъезда в куклы. Радостно, прыгая, наверное, перепутав хозяйку (соседская девочка была одного роста, возраста с моей дочкой), заглатывает мягкую игрушку - куклу и откусывает голову. Крик, лай, слезы, разборки с соседом и мое обещание либо отремонтировать куклу, либо завтра купить новую. Покупать не стал, своим о событии на лавочке (жена с дочками отдыхали на Черном море) не сказал, голову на мой взгляд добротно пришил, но соседи на утро тоже уехали на моря, а через месяц все обо всем забыли.
       Друг мой, десять лет назад умер от пневмонии. Боксера, неугомонного, любимого пса семьи сбила машина. А сны, с воспоминаниями об описанных событиях принесли мне - колоду карт без крестового валета и куклу со швом из ниток на шее. Последнему точно в моей холостяцкой квартире появиться было не откуда. А в карты я иногда поигрывал, колод было не мало. Но точно - все полные и не такие потрепанные.
     Теперь уже пять возвращенных предметов осели у меня в пакете, перевязанным скотчем. И если эти пять предметов, каким-то образом перенесенных из прошлого в настоящее можно как-то увязать с миром мертвых, близких мне, или чем- то подобным, то последний предмет я получил сам от себя!
    Я с юности хотел писать. Увлекался в основном фантастикой. Но тогда много чего стеснялся. Стеснялся и писать, точнее, что узнают об этом. Хорошо может не получиться, кому-то точно не понравиться и будут смеяться, пальцем показывать. Но все же писал. Для себя. Потом это желание осталось, но жизненные ориентиры поменялись. Из самых больших достижений с тех времен остался у меня небольшой фантастический рассказ, опубликованный в журнале “Юность”.  Чрезмерная скромность, а может боязнь осуждения или еще чего-то, заставили меня направить рукопись под псевдонимом. А рассказ взяли и напечатали в весьма популярном журнале.
   Шестой сон я видел шесть лет назад. Мне шестнадцать, я пишу свой позже опубликованный рассказ. Появляются какие- то незнакомые люди.
- Смотрите-бумагомарака! Нет чтобы делом заняться, бред какой-то пишет. А может он того?
Я испугался, что ответить и надо ли это делать не знаю. Но все- же выдавил из себя: “ Мне это нравится, все равно буду этим заниматься”. И при приближении незнакомцев вцепился в рукопись…
Нашел я свой рукописный текст среди хлама в гараже через пару дней после сна. Но написан он был в одном экземпляре  и ушел в редакцию. И не возвращался!
   Последний сон вновь заставил меня серьезно задуматься над смыслом увиденного и главное - перенесенного. Начались мои мытарства по “специалистам”. За полгода сам им стал. Но вразумительного объяснения, ни они, не я не нашли. Избавиться от уже навязчивой идеи разобраться в своих снах помогла моя настоящая, последняя - любовь. Женился, через год родилась прекрасная дочурка…
   - Пап, а пап, ты спишь что-ли?  Я тут в гараже свою маску и круг искала и нашла пакетик. Заглянула в него. Там солдатик, куколка, расческа, карты, сердечко. Бумаги какие-то. Старые они очень. Но ты правильно делаешь, что хранишь их. Хорошие они. Тепло от них.
   Я действительно немного устал, борясь с сорняками на даче и задремал. Дочка разбудила и услышанное от нее быстро привело в чувство. А к горлу подкрался ком. И слезы тоже оказались где-то совсем рядом. И что-то ответь было не легко.
- Пап, а пап, что с тобой? Не проснулся?
- Да, нет, дочка, извини. Теплые говоришь, так в гараже же жарко, там все горячее.
- Пап, не горячее, а теплое. Не ужели не понятно? Ну ладно, круг я нашла, а маску помоги найти, а то на море без нее никак. И жалко, что ты с нами не едешь. Я так с тобой хотела понырять.
- Не переживай, так получилось с работой, никак нельзя мне сейчас. Но мы обязательно на следующий год полетим в Турцию. Это я тебе обещаю.
    Жена с дочкой, с семьей хороших знакомых на машине в воскресение уехали в Адлер. На работе завал, пришлось всю неделю вкалывать по десять-пятнадцать часов. Так что скучать особо не пришлось. Да и по телефону часто созванивались. Устроились хорошо, погода отличная, море теплое. Не скучали и мои девочки.
В пятницу к восьми вечера приехал на дачу. ”В субботу повожусь – полью, прополю, а в воскресение дома приберусь. Вечером мои поездом возвращаются, надо достойно встретить. А пока отдыхать.” Посмотрел телевизор, прилег на диван. Вспомнил про свой пакетик и слова дочки о тепле его содержимого. Поднялся, прошел в гараж, взял пакет и обратно на диван. Разложил все вещи рядом. И уснул.
 Сон был коротким. Я на даче, у ноутбука с модемом. В поисковике набрал “объяснения снов” и в числе первых появился сайт  ”сны и вещи прошлого.” Раньше он мне никогда не попадался. Быстро зашел и впервые прочитал однозначное толкование моих снов, с перемещенными из прошлого предметами – предупреждение близких людей, ушедших из жизни о надвигающейся трагедии. И рекомендации - ”разместите перенесенные из прошлого вещи рядом с местом вашего отдыха, желательно в форме круга. Лучше все действия проводить перед ночным сном, и вы все увидите и узнаете. И не теряйте время.” Проснулся с болью в сердце. Посмотрел на часы. Половина десятого. Проспал минут сорок. Но содержание сайта стояло перед глазами. Подошел к компьютеру и удивился, что он включен и в строке поиска набран текст:” Объяснения снов.” Задумываться о причине включенного ноутбука особо не стал:” Может неделю назад не выключил, а перепад напряжения вернул его в рабочее состояние. Но, а текст?”
 Нажал на клавишу и стал искать, только что увиденный во сне сайт. Несколько раз менял условия поиска. Провозился до двенадцати, но результат остался нулевым:” Значит просто сон.” И прямо за столом уснул.
Дачные проблемы навалились с раннего утра. Только ближе к вечеру, присев отдохнуть, попытался осмыслить вчерашний сон.Седьмой сон, по числу необъяснимых в моей жизни, но каким-то чудом объяснявший шесть предыдущих. И решил сделать все по прочитанной во сне рекомендации…
Ход мысли прервал телефонный звонок супруги.
- Привет, у нас здесь такое творится. Ночью сильный ливень прошел, все размыло. Камнепад, сель с гор, все подъезды к нам завалены. Мы на вокзале, но движение поездов до восстановления железной дороги, приостановлено. Будем ждать. Как что новое узнаю, перезвоню.
После услышанного не находил себе места. О событиях в Адлере, Сочи узнал все:” До утра вряд ли движение поездов возобновится. Супруге в понедельник на работу, и, если утром поезда не пойдут, придется лететь самолетом. Будут ли билеты? Но разве это главное. А вдруг все сны действительно предвестники чего-то нехорошего. Надо как-то спокойно предупредить супругу об опасности. А ночью все же воспользоваться рекомендациями седьмого сна.”
До полуночи несколько раз созванивались. Ситуация на побережье оставалась без изменений. Но нахождение жены и дочки на вокзале, позже - на съемной квартире никакой беды не предвещало.
- Если утром поезда не пустят, полетим самолетом. Я тебе рассказывала про мою подружку, она в кассе аэрофлота в Адлере работает. Обещала помочь. Вроде рейс дополнительный будет в одиннадцать. А так по расписанию в девятнадцать с копейками. Но все, дорогой мы спать. Квартира приличная, пять минут от вокзала. Завтра часиков в семь позвони. Спокойной ночи…
Я дома, ложусь спать. Все подготовил к приезду. Пора отдыхать. Налил стакан любимой простокваши и к телевизору. А там экстренный выпуск: ”Сегодня…в двенадцать сорок пять при посадке потерпел катастрофу авиалайнер Боинг 737, совершавший рейс номер… из Адлера в Энск… Все пассажиры погибли… На месте работает… Выражает соболезнования… Будут проведены выплаты… Список пассажиров, зарегистрированных на этот рейс…
  Строчки с фамилиями бежали быстро. Но взгляд остановился лишь на двух… Стакан с простоквашей выпал из рук…
В холодном поту я проснулся. По- прежнему на даче. Десять минут пятого. Рассвет. Через открытое окно слышно пение птиц, лай собак. Рядом с кроватью шесть ”магических” предметов, расположенных как-бы по кругу. Слезы и ком в горле.
”Так, быстро проснуться, душ и домой. Воскресенье, утро. Долечу минут за сорок. На месте определюсь. Почти уверен, что видел восьмой сон. Нужны подтверждения. Стакан, разбитый стакан…”
 В начале седьмого открыл дверь в квартире и в зал. Телевизор включен, рядом, на полу разбитый стакан с простоквашей… Какое- то время стоял неподвижно, тупо смотрел на пол… Из этого состояния вывел телефонный звонок сотового телефона. Звонила супруга.
- Доброе утро, дорогой. Подружка в шесть разбудила, боялась билеты разберут. И я к ней, купила на дополнительный рейс. Самолет отличный, Боинг 737. Так, что встречай нас в час…
- Милая, любимая, родная! Я не хочу тебя пугать. Но прошу, очень сильно прошу, сделай, что скажу. И ни о чем не спрашивай. Сдай билеты, возьми на вечерний рейс. Со мной все в порядке, я в своем уме. Но умоляю, сделай так!  Не получится сдать, все равно не летите этим рейсом. Деньги я тебе на карту переведу. А вечером все объясню…
  В начале десятого я обнимал моих самых дорогих, самых родных людей на свете. А на одной из посадочных полос по- прежнему работали спецслужбы.
- Горе то какое! Я благодарна тебе, теперь у нас с дочкой по два дня рождения. Но как ты узнал, как это возможно?
- Не сейчас, не в такси. Обязательно расскажу. Хотя в это трудно поверить!
- Не беспокойся, папа. Мы поверим. Я же говорила - от них тепло…
49 Встреча в горах
Сергей Бессараб
       Второй раз в жизни отпуск выпал на ноябрь. Не то, что мне не нравится этот месяц, конец осени, но как-то приятней отдыхать летом, весной и в другое время, но не в ноябре и в марте. А тут деваться некуда. Или сейчас, или в следующем году, когда договоришься. Жена отгуляла - в августе, с дочкой в Адлере. Им повезло.
      Отпуск всего две недели, но сидеть тупо дома – это просто ужас. Вот и принял предложение закадычного друга, Дениса Воробьева, вместе отправиться в горы, на охоту, на копытных. Денис, можно сказать, профессиональный охотник, а моя жизнь сложилась так, что и ружья в руках не держал. В Абдыженске, это всего в километре от охотхозяйства в горах нашли друзей. Мой, Олег - заведующий спортивным тиром, а у Дениса, Сергей – егерь этого самого хозяйства. Компания вроде солидная, можно положиться.
      Отмотав восемьсот километров, приехали к вечеру. Ребята встретили, разместили в гостинице на окраине городка, аккурат на склоне горы. Той самой, где  на высоте две двести предстояла охота. Как загадочно произнес Сергей: “Утром определимся - на какого зверя.” И сразу более понятное: “Теперь, дорогие гости, чем бог послал.”
     Ужин выдался на славу. Изобилие мясных деликатесов соревновалось с разнообразием спиртных напитков, и как несколько раз, пока соображал, подчеркивал Олег – все местного производства. Когда после пива, красного, розового, белого вина, коньяка, водки, самогона на столе появились ром и виски, никто уже не смог пояснить принадлежность последних крепких спиртных напитков к производству в Абдыженске или хотя бы в близлежащих регионах. Но и этот алкоголь выпили с удовольствием.
      Конечно были тосты, разговоры о дружбе, о красотах здешних мест, о горах, а предстоящей охоте, об охоте вообще, и в частности на женщин, но больше всего запомнилась головная боль. К ночи побежденная “богатырским” сном, а на утро - абсолютно непоколебимая ни рассолом, ни таблетками, ни даже холодным, теперь уже импортным пивом во всех четырех мужских организмах, собравшихся вроде как на охоту в горы, на отметку две тысячи двести метров над уровнем моря.
      Прислушались к совету бывалых, в смысле Сергея и Олега, и отправились в баню, с купанием в холодной горной речке. То ли речка помогла, то ли шулюм, то ли крепкие напитки, теперь уже импортного производства, но немного полегчало. И Сергей стал всех торопить. Мол пора, пока светло, и что на завтра, в связи с приездом важных гостей, запланированное мероприятие, то есть охоту, перенести невозможно. У бани ждали два вездехода, и мы чистые, пропаренные отправились к месту ее проведения. Там нас уже явно заждалась целая команда егерей, загонщиков на лошадях. В общем, как мне подсказали мои опытные друзья – все как положено.
     Один из егерей, представившийся Анатолием Анатольевичем, провел инструктаж. Подробно поведал, что можно и нельзя, откуда и куда, еще что-то не совсем для меня понятное в силу отсутствия у меня каких-либо знаний и навыков охотника и головной боли, усиливающейся вновь, наверное, с учетом гористой местности. Олег экипировал меня всем необходимым, начиная с заряженного карабина, завершая фонариком и спичками, и передал меня Анатолию Анатольевичу. Тот, развел меня и Дениса, как он выразился по номерам и от него мы услышали главное – охотиться будем на кабана. И еще, пока шли, повторно поведал о технике безопасности, о мокрых, после дождя склонах, горных породах, обрывах, незаметных расщелинах и совершенно неожиданно – о шаровых молниях и снежном человеке. То ли от того, чтобы не спугнуть зверя, то ли от того, чтобы не проявить некомпетентность, а может и от головной боли мы с Денисом лишь махали головами. Завершил свою миссию егерь, оставив нас друг от друга метрах в семидесяти, в укромных местах. Правда, в пределах видимости друг друга и самого Анатолия, который в ста метрах ниже и левее от меня выставился на свой номер, предупредив, что загонщики выгонят зверя именно на него, а наша миссия - радоваться процессом, природой и быть на подхвате.
      Оставшись один, огляделся. Мое место самое высокое. Справа - расщелина, слева – обрыв. Последний по высоте, коварству и прочим характеристикам явно уступал горному образованию справа. Красотища вокруг, листья на деревьях еще зеленые, такие же кустарники. Сзади чарующий вид Абыженского ущелья. Слов нет, описать все это величие…
        Упакован я был капитально: берцы, теплый комбинезон, но свежий горный воздух при пяти градусной температуре давал о себе знать. Тем более, небо заволокли сине черные тучи, заморосил дождь. Минут через десять после оставления на номере посмотрел на часы – половина третьего. Где-то вдали заиграл горн. Подумал - охота началась, но прислушался, кроме пульса и каплей дождя ничего не услышал.
      Моросящий дождь сменил ливень, совсем рядом сверкнула молния. Окрестности погрузились во мрак. “Как здесь можно зверя разглядеть, тем более убить”,- мысли о сложности охоты неожиданно прервались явным и все усиливающимся треском слева. Поворот головы на несколько секунд привел в ступор. По совершенно необъяснимым канонам физики по склону вверх медленно, но очень уверенно и прямо ко мне ползла шаровая молния, в диаметре с полуметра, раздвигая и поджаривая по пути кустарники. “ Вот тебе и шаровая молния, о ком там еще Анатолий Анатольевич предупреждал…”
        Продолжить мысль и вспомнить слова егеря о чудесах здешних мест не успел. Выйдя из ступора, совершенно не соображая, попятился в противоположенном направлении и поскользнулся. Дальше по мокрым камням потащило меня к расщелине. Попытки за что-то ухватиться не увенчались успехом, все вокруг было мокрым и скользким. Последнее, что я запомнил - это удары головой, руками, ногами о камни, вертикальное падение, с подхлестыванием со всех сторон ветками, стволами деревьев, соленый вкус на губах чего-то мокрого и вязкого, сильная боль и темнота…
        Открыл глаза – незнакомое место, тишина, метрах в трех горит небольшой костер, разбавляя ночную мглу слабым светом. Понял, что нахожусь не на улице и рядом никого. Вспомнил произошедшее и боль пронзила все тело. Попробовал пошевелить ногами. Левая слушалась, а правую совсем не чувствовал. Приподнялся, все закружилось, на секунду потерял сознание. Простонал.
        Метрах в пяти за костром кто-то зашевелился и стал подниматься. Его тень была видна на стенке рядом с огнем, который и помог распознать облик какого-то существа. Как показалось – огромного, лохматого, явно направляющегося ко мне.
- Вот тебе и егерь, Анатолий Анатольевич. Сказал про шаровую молнию – на тебе. Сказал про снежного человека – и вот он рядом,- мелькнула не совсем утешительная мысль. А когда это существо около меня нечленораздельно промычало, мои сомнения, кто передо мной, исчезли. – Точно, йети, что будет, ведь я совершенно беззащитен.
- Не трогай меня, пошел, - прокричал как на собаку на приблизившегося ко мне снежного человека. Стал махать руками, дергаться ногами, делая нелепые попытки прогнать чудовище. И тут меня осенило, – Нога то в шине, но кто-то ее наложил. Значит не так уж все и плохо, если кто-то обо мне позаботился. Правда перелом ноги в этой ситуации явно ни в мою пользу.
     Дергаться и кричать перестал, размышляя дальше, - Если здесь больше никого нет, то этот дикарь должен что-то соображать. Значит у меня есть шанс.
- Эй, кто вы, где я, что со мной?
В ответ последовало мычание и протянутая рука. Подумал, что йети приветствует меня и попытался пожать ее. Но в руке нащупал какой- то предмет. Вял его. Рассмотрел – фонарик, и к нему резинкой прикреплен тетрадный листок. Развернул, включил фонарик и погрузился в чтение. Почерк разборчивый и изложено все доходчиво и грамотно. Читая, мелькнула мысль об авторе этой записки:” Кроме этого дикаря здесь кто-то еще есть или был. Написал записку и приставил громилу меня охранять.”
- Если вы читаете записку, то с вами все в порядке. Я нашел вас сутки назад, внизу у реки. Судя по всему, вы охотник и по какой-то причине провалились в расщелину, в километре отсюда. Другой возможности попасть к месту, где вас нашел, нет. При падении вы получили массу травм, порезов, возможно сломали ногу. Всю необходимую помощь, вплоть до антибиотиков я вам оказал. Угроз вашей жизни нет, остальное заживет. Доверьтесь мне, примите таблетку, выпейте чая и поспите. Утром продолжим общение.
    Прочитав, вновь перед собой увидел огромную ладонь с кружкой, в другой протянутой руке была таблетка. Ее проглотил, запил чаем и моментально провалился в темноту. Правда видел сон, какой-то ужастик. Анатолий Анатольевич, стол уставленный спиртными напитками, шаровая молния посреди стола и мычащий с протянутой рукой со стаканом снежный человек…
   Проснулся, вокруг светло. Огляделся и понял, что нахожусь в пещере. Лежу на сооружении из веток, покрытым ватным одеялом. Одежда на мне чужая, но сухая и теплая. Берцы мои. Догорает костер, разложенный в сооруженной у стенки нише. Пещера просторная, у той же стенки подобие стола и стула. На столе тетради, ручки, карандаши, два подсвечника, чайник, тарелки. В пещере я один, охранника не видно и не слышно. Боль во всем теле прошла, только сломанная нога давала о себе знать. Попытался встать, но не получилось. Очень хотелось пить и еще больше, как говорят “до ветру.” Попробовал позвать йети, но никто не откликнулся. Только минуты через три, на входе в пещеру появился знакомый силуэт. В лучах солнца более детально, чем накануне, разглядел своего охранника и почему-то появилась мысль – может быть и спасителя. Мужчина под два метра, лохматый, седой, с такой же бородой, косая сажень в плечах. В белом, по всей видимости маскировочном халате, под ним выгоревший, видавший виды камуфляж, такие же берцы. Сутулый, прихрамывает на левую ногу. В темноте или издалека – точно снежный человек. Но все же это здоровенный, одичавший мужик, без определенного возраста и места жительства. Хотя, с местом его жительства, теперь и моего пристанища, все понятно.
- Эй, вы меня слышите, понимаете?
В ответ лишь кивок. Вошел в пещеру и к костру. Оттуда ко мне с тарелкой и кружкой. Без слов понятно, что хозяин пещеры решил меня накормить. Поел рисовой каши с молоком, попил, воспользовался его могучими руками, плечами для выхода на свежий воздух. И возвратившись, с его же помощью, на место, напрочь отмел принадлежность моего спасителя к мифическим персонажам горных местностей.
       Через некоторое время получил очередное послание.  Дальше, общение происходило с интервалом в пять-семь минут, собеседник излагал свои мысли на тетрадных листах.
- Меня зовут Ильей. Здесь, в горах, три года. Сибиряк, бывший летчик, военный пенсионер, уволился в тридцать восемь лет, подполковник запаса. Осел в соседней области, женился. На гражданке и в браке себя не нашел, пристрастился к спиртному. А в сочетании с профессиональным заболеванием, привело это в сорок лет к обширному инсульту. Выжил, стал инвалидом. Жена ушла. Приехал ко мне помогать мой дядька, мать с отцом давно умерли. Упросил его забросить меня в здешние места, по которым до болезни хорошо побродил и изучил. Решил - выживу, значит мужик, еще для чего-то нужен в этой жизни, умру – так уж лучше здесь, на природе. Но выжил, парализованные руки, ноги восстановились, только с речью ничего сделать не могу. Живу здесь, дядька с моей пенсии оказывает мне необходимую помощь. Тебя спас, откуда ты свалился, ночью рассказал. Речкой тебя снесло вниз по течению на километр.  Хорошо, что она не глубокая, не захлебнулся. В общем, тебе повезло.
- Спасибо. Я, Борис. В отпуске, с друзьями приехал поохотиться. А вчера на номере, вместо кабана, на меня снизу пошла шаровая молния. Испугался и загремел в расщелину.  Ночью, когда очнулся, принял тебя за снежного человека. Егерь, Анатолий Анатольевич при инструктаже рассказал и о шаровой молнии, и об йети. Думал шутка, а тут все на самом деле и все для меня. Как говориться, охота на пять звезд и все ультра включено.
- Да, принимают меня за снежного человека, и хорошо. Но близко меня никто, никогда не видел. Ты первый. И прошу - помогу, расстанемся и забудь. И шаровые молнии, ползающие по склонам здесь не редкость. А так красота, все рядом. Согласен - жизнь и отдых на все пять звезд.
- Я все понял, жизнью тебе обязан. А меня искали?
- Ищут, даже вертолет подняли. Ты еще день отлежишься, а на утро я сделаю так, что тебя здесь найдут. Кто, что – говори, без сомнений, – снежный человек. Пусть эта легенда за здешними местами закрепиться.
- А ты, Илья, куда?
- За меня не переживай, таких мест здесь не мало, а долго находиться в одном и том же рискованно. Не хочу я к людям. Здесь моя стихия, мое место.
- Еще раз тебе спасибо и дай бог тебе удачи и здоровья.
- Я тебя на пару часов покину, за добычей схожу. Потом обед приготовлю. Еще пообщаемся.
    Илья немного отошел от пещеры и вернулся. Протянул мне две добротные ветки в форме костылей и промычал. Смысл звуков был понятен.
     Оставшись один, прилег на свой топчан и на несколько минут провалился в непродолжительный сон. Проснулся, самочувствие получше и сразу на костыли. Оказались удобными. Вышел из пещеры, солнце в зените, ясно, безоблачно, градусов двенадцать. Вокруг тишина, все переливается на солнце. Осмотрелся, вспомнил картину вокруг, когда был на номере, но так и не сориентировался, где нахожусь. Вокруг плотный, высокий бурелом, справа от пещеры пологий спуск. По нему метров двадцать и быстрая, шумная от прошедших дождей речка. “- Наверное около нее и нашел меня Илья. Хотя, как знать,” - мелькнула мысль, и вернулся в пещеру.
     Пещера просторная, по площади не менее ста квадратов, видно, что разрушается, но вполне пригодная для проживания. Подошел к самодельному столу и даже умудрился присесть на плетенный из толстых веток табурет.
      На столе с два десятка общих тетрадей, и новые, и исписанные, и в рисунках. Карандаши – простые и цветные, шариковые ручки. Полистав тетради понял, что Илья пишет и прекрасно рисует иллюстрации к рассказам. Больше – небо, военные самолеты, море, птицы, горы. Есть черно-белые наброски животных, наверняка здешних обитателей. Много портретных зарисовок военных летчиков. Несколько женских портретов.
    В рассказах: будни и праздники военного городка, описание вылетов, судеб летчиков. Есть фэнтези, герои – необычные звери. Пролистал и рассказ про снежного человека. Но с час, пока не вернулся Илья, с интересом читал дневник. 5 августа 2011 года – дата начала его борьбы за жизнь здесь, в горах. Матвей Иванович, старший брат, рано ушедшего из жизни отца парализованного мужчины, привез отставного подполковника в здешний рай, еле живого. Первым пристанищем Ильи и была эта пещера. До нее, от места, где осталась Нива, дядя чуть ли не волоком тащил племянника сутки, с остановкой на ночлег в лесу. Наведывался раз в месяц, ночью, привозил продукты и все необходимое. И месяц от месяца искренне удивлялся силе и мужеству племянника. К Новому году Илья уже охотился, полностью мог самостоятельно себя обеспечить. Писать начал два года назад. Раньше с трудом давались лишь сочинения в школе. А тут, в горах, каждую ночь, голова наводнялась воспоминаниями, фантазией. А когда взялся за ручку, то с трудом удавалось остановиться. Тут же раскрылся и талант художника, строчки, сами собой, дополнялись рисунками. А в записях Ильи за последний месяц, огромное желание играть на гитаре, или, совсем на невероятном для обитания в горах инструменте - фортепиано. Ночами стал слышать музыку, видеть записи нот, о которых никогда не имел никакого понятия.
     Больше других поразила запись недельной давности.  Мое появление в ста метрах вверх по течению речки, протекающей мимо подъема к пещере, он видел во сне: ”Лежит человек, без сознания, раненый охотник, снесенный после падения, с верховья, вниз по течению, зацепившийся за корягу. И я спасаю ему жизнь.” Последние три дня записей в дневнике не было…
  Я слишком увлекся чтением и не заметил появление Ильи. Он остановился при входе и молча наблюдал за моим не совсем праведным занятием – читать чужие дневники. Я встал на костыли и как нашкодивший мальчишка прыжками вернулся на свой топчан.
- Илья, ты извини, что без разрешения у тебя на столе копаюсь. Не удержался.
    Хозяин пещеры махнул рукой и подошел к нише для костра, занялся приготовлением дичи.
- Можно, спросить про твое видение моего полуживого тела. Это было на самом деле?  И ты нашел меня, там, где видел во сне?
      Илья махнул головой и со знанием дела продолжил приготовление обеда. К разговору с трудом вернулись лишь ближе к вечеру.
- У тебя талант, прекрасная проза, замечательные рисунки. Не обижайся на меня. Я должен быть признателен всем твоим открывшимся талантам. Без тебя и твоих способностей, не знаю, смог бы остаться в живых.
Письменный ответ появился быстро и был весьма лаконичным.
- Я не обижаюсь, но хочу, чтобы мое оставалось моим. Все, что здесь есть. А теперь, я покину тебя. Ночь переночуешь один. Рано утром тебя найдут. С голоду не умрешь. Я переберусь в другое место. Удачи тебе.
     Собрал со стола все тетради, сложил в мешок, побросал туда свои вещи и направился к выходу. Остановился, вернулся к столу. Из коробки достал стопку аккуратно сложенной одежды и протянул мне. То была моя охотничья одежда. Совершенно чистая и как мне показалось глаженная. Он протянул руку, улыбнулся, мы попрощались.
- Спасибо, Илья за все, ты настоящий мужик. Я искренне тебе завидую и благодарю бога, что он свел меня с тобой на эти три дня. Удачи.
     Илья махнул рукой и молча вышел. Я же,немного попрыгав по пещере и вокруг нее, вернулся на свой топчан и уснул, хотя не было еще и семи вечера. Проснулся от голосов, света фонариков. Первым в пещеру вошел Анатолий Анатольевич.
- Живой, ну ты напугал нас. Снежный человек спас? – улыбаясь, спросил егерь.
- Да, у меня все хорошо.
50 Долгожители
Жамиля Унянина
Мое первое, самое сильное потрясение в жизни, была смерть моей бабушки – папиной мамы. Тогда мне было девять лет, а бабушке семьдесят девять. Она была сильной женщиной и мне, кажется, бабушка прожила бы еще не один год, если бы не события предшествующие этому. Мы только чуть больше полу года, как переехали в этот поселок, затерявшийся где-то в тюменских лесах. Нам сразу выделили большую трехкомнатную квартиру, родители устроились на работу, мы пошли в школу и папина мечта, чтобы мы росли на свежем воздухе сбылась. Жизнь в красивых местах по соседству с березовой рощей доставляла нам детям большое удовольствие. Но так было видно угодно судьбе, что радость наша была недолгой. Как сейчас помню эту страшную декабрьскую ночь. Нас разбудили стуками в дверь и криками:
– Горите!
Горела квартира на втором этаже прямо над нами.
 
Мы практически в чем были, выскочили во двор, на ходу пытаясь одеть на себя то, что успели схватить. Сбежалась вся деревня, многие помогали вынести пожитки из дома. Нас, детей, сначала посадили на матрасы и завалили одеялами, и мы со страхом наблюдали за огненной стихией, пожирающей наш дом. Из восьми квартир выгорело полностью шесть. К утру нас увели к себе знакомые, и мы отогрелись.
На следующий день кто-то из сельчан  разрешил нам вселиться в их маленький домик. Смутно помню потом Новый год, и елку в этой тесноте, и как бабушка заболела. Она очень сильно простудилась и никак не выздоравливала. К февралю нас поселили в освободившейся большой квартире в доме напротив  того, сгоревшего. Казалось бы, жизнь должна была налаживаться, но бабушка угасала, она так и не оправилась от сильного стресса, в ней как будто что-то надломилось, и не осталось сил бороться за жизнь. В середине марта она тихо ушла из этой жизни. Мы все были очень растеряны, как жить без бабушки? Жизнь в деревне не получилась, и мы снова уехали в город.
 
Я очень гордилась своей бабушкой, особенно тем, что она прожила семьдесят девять лет. Мне казалось, что это целая вечность, я говорила своим подругам:
– Представляете, моя бабуля прожила семьдесят девять лет! Она долгожитель!
Благодарение Богу, прошло очень много лет, мы жили спокойной жизнью и в нашей семье все были живы и здоровы.
 
По настоящему я узнала, что такое долгожительство, став уже взрослой. Старшая сестра моей бабушки, маминой мамы, прожила девяносто шесть лет. Это была удивительная старушка! Дважды она была замужем, пережила своих мужей и, к сожалению, и своих детей. К старости у нее остался только один внук. Но доживать она вернулась в свою родную деревню, купив маленький домик по соседству с моей бабушкой. Она всегда была веселой, с неуемной кипучей энергией. С легкой руки моей сестры мы называли ее «бабушка вертолет». К семи часам утра, она, узнав все деревенские новости, заходила к бабушке пить чай и поделиться своими умозаключениями по поводу произошедших накануне событий. Энергично размахивая руками, она делилась своими впечатлениями, не скупясь на характеристики и свои выводы, так что бабушка, не выдержав, прикрикивала на нее:
– Уймись! Ну твое-то какое дело? Они и без тебя разберутся.
Со стороны казалось, что моя бабуля старше и мудрее своей сестры, несмотря на то, что у них была разница в возрасте около десяти лет. Если моя бабуля ни разу в жизни не брала в рот спиртного, то «бабушка вертолет» ничего в этом зазорного не видела и, маленькую стопочку раз в неделю могла выпить лечения ради. Она говорила, что это ее бодрит и дает силы. В ее избушке висели портреты Брежнева и Андропова. Мы смеялись:
– Бабуля, они, что тебе родственники, что ли?
– Пусть висят, мне с ними не скучно!
Она умерла совсем немного прохворав, в здравом уме, сожалея, что не сможет, наверное, выполнить обещание, данное моему отцу прожить до ста лет.

Мамина мама прожила девяносто семь лет. Она была средняя из трех сестер, самая мудрая и добрая, ее очень любили и уважали в деревне.
Каждый год к зиме она присылала нам большую посылку с лесными орехами, с огромным соленым гусем и вязанными белоснежными, пушистыми носками. Я брала в школу орехи и мы, положив под крышку парты, раскалывали их и ели с подружками на перемене.
Бабушка до девяноста пяти лет еще потихоньку выходила на улицу провожать и встречать гусей, и присматривала за бычком, пасущимся недалеко от дома. Но, однажды споткнувшись на крыльце, ушибла сильно ногу, после чего уже не выходила больше во двор. За два месяца до ее смерти мы с сестрой приезжали навестить ее. Наша милая бабулечка так радовалась, что увидела нас перед смертью.
– Утром просыпаюсь и думаю – ну, вот опять проснулась, живая. От людей уже не удобно, разве же можно столько жить? Пора уже, а я все еще тут.
– Бабушка, дорогая моя, ну что ты такое говоришь! Живи, не умирай, пожалуйста!
Я гладила её мягкие, бесконечно родные руки и радовалась, что застала ее в живых.
Она, так же как и ее сестра умерла в здравом уме, осознанно попрощалась со всеми домочадцами, и закрыла навеки свои глаза.

Через шесть лет умерла младшая сестра бабушки, в возрасте девяноста восьми лет. Но ей предшествовала смерть моей мамы. У бабушки было два сына, которых она пережила, к сожалению оба трагически погибли. Она очень любила мою маму, ее смерть так потрясла бабушку, что она, отрешившись от всего и от всех, через месяц практически ослепла и оглохла. В таком состоянии она прожила еще полтора года.
 
Я всегда была уверена, что мама будет жить так же долго, как мои бабушки, ведь она из рода долгожителей. Когда мама лежала в больнице я спросила доктора: 
– Неужели ничего нельзя сделать?
Молодая врач, ей, наверное, не более тридцати лет, спокойно покачала головой, и сказала:
– Нет. Успокойтесь, она все-таки пожила уже, восемьдесят один год, это много. Она – долгожитель.
– Долгожитель?
– Конечно, долгожитель.
Мама словно слышала наш разговор, и в этот же день мне сказала:
– Не переживайте, дочка! И мне нечего роптать, мои одногодки уже почти все поумирали. А я видишь, до восьмидесяти одного дожила.
Она мужественно боролась со смертью, она хотела жить и у нее было еще много планов. Я часто вспоминаю, как она лежала  и, превозмогая боль, читала стихи на своем родном языке. В самые тяжелые минуты, чтобы не кричать от боли она обращалась с молитвой к Аллаху, она знала наизусть большие суры, а в молитвах просила здоровья и мира не только для своих близких, но и для всех людей на земле.

Я очень долго не могла примириться с ее смертью. Я часто обращалась к Богу:
– Господи, как же так? Ведь она так тебя любила, почему же ты позволил, чтобы она  страдала?
И тогда казалось, что мама, как бы укоризненно, смотрела на меня с портрета, и я слышала ее голос:
– Так нельзя, дочка.
Прошло несколько лет, о многом я передумала за это время, на многие вопросы нашла ответы, над некоторыми бьюсь до сих пор. Об одном прошу: "Прости меня, Господи, что роптала".
51 Из воспоминаний
Никонова Елизавета
День начинался нудно. Знаете такое неприятное ощущение, как будто тебя обволакивает лень.  Клонит в сон, а если на обед суп, то это просто катастрофа. Ну, так вот, это был один из таких дней. К несчастью я ещё и приболела, лежала и в сотый раз на дню обвиняла себя в том, что проживаю, жизнь впустую. Скука и сомнения – вот что терзает меня в такие дни. И знаете, где искала я спасение?  Как обычно в книгах. Но как только я начала погружаться в советские времена (а именно в это время происходили события книги), меня из лап моего воображения, выдернул обратно в наш мир мамин голос. 
-Лизочек, я собаку к ветеринару понесла. – крикнула мама из коридора.
-Хорошо! - прохрипела я.
Далее послышались мамины шаги, закрылась входная дверь. Наступила тишина. Только из бабушкиной комнаты слышно было, как идёт какая-то телевизионная программа. И тут я задумалась, что в принципе бывает довольно часто. И темой для размышления стала моя собака, хотя нет, Маруся никогда не доверяла мне, поэтому она собака скорее моих родных, но никак не моя. Но пора мне уже забыть все эти нюансы и перейти к самому предмету повествования.
Маруся прожила с нами семнадцать лет. Как неприятно мне это говорить, но она была мне чужда. Изредка, я подходила к ней и гладила по короткой шёрстке. С годами шерсть её становилась всё жёстче и жёстче. А внимание ей уделяли всё меньше и меньше, хотя по прежнему так же любили.
Лет к пятнадцати Маруся ослепла, ей осталось полагаться только на свой слух и собачье чутьё. Мы думали, что скоро она «откинет лапы», правда в тайне надеясь, что этого не произойдёт.
Потом мы купили щенка. Хотя я не помню, может, купили его, когда  от роду ей было четырнадцать. Иногда думаю, что купили мы Веньку (так назвали щенка), чтобы легче перенести утрату члена нашей семьи.

Сейчас я пониманию, на чём было основано недоверие Маруси. Она была старше меня на три года. Я буквально росла на её глаза. Я не ценила её. Она не была мне так дорога, как моей родне. Глупая была. Возможно, моё хладнокровие родилось к ней из-за того, что она не давалась мне на ручки? Пусть так. Легче предполагать именно такой вариант развития событий.

Руся была чистокровным той-терьером. Удивительно, но у неё был хвост. Думаю, вы понимаете, что это редкость, ведь в основном всем породистым собакам отрубают хвост при рождении. Я считаю это высшей степенью глупости. Но именно это и выделяло её средь других собак.
Однажды, не помню когда, но я была маленькая, а значит, и Русе было не меньше восьми лет. Мы повезли её на не так давно купленную дачу. У прошлого хозяина там жила кошка Машка, мы не стали её прогонять и приютили. Я привязалась к ней, но после того, как она цапнула Марусю за нос, дедушка прогнал её и Машу я больше не видела...
А ещё лет шесть подряд самым страшным в жизни Руси был мой попугайчик Яшка. Он гонял её по квартире, желая, прокатится на ней, но Русе это пришлось не по вкусу.  Но что она могла противостоять маленькому волнистому попугайчику? Но тем не менее Руся так и не смогла найти на Яшку управу. Она была слишком миролюбива для того что бы придавить его лапкой или вовсе съесть.
Помню, что с пятнадцати лет она стала убегать из дома. Конечно, мы всегда её находили, но бабушка считала, что собаки убегают только тогда, когда предчувствуют свою смерть.
В семнадцать лет Маруся окончательно посидела. Зимой в январе она начала терять сознание, а по ночам громко кашлять. На животе появилась большая шишка. Однажды, когда я уже засыпала, из зала послышался шум, мама вскочила с кровати и побежала посмотреть, что случилось. Руся упала. Когда мама взяла её на руки она завыла, да так, что у меня сжалось сердце. Я встала и побрела в зал, Руся всё ещё завывала, меня выгнали из комнаты. Не помню сколько ещё после этого Маруся держалась. Не знаю, что могу про неё ещё рассказать.

***
 Пришла мама.
-Сказали усыплять. – провозгласила страшный вердикт она, - Надо обсудить это всей семьёй.
И мама вытащила Русю из тепла куртки, отпустила на пол. И Руся медленно поковыляла в зал.