Курорт

Специфический глас его навеки отражен в моей памяти. Пел он разные песни, в невероятной последовательности которых крылось нечто сакральное. В течение нашего недолгого пребывания на побережье он занимался тем, что разносил по пляжу пиво, чебуреки, кукурузу, чурчхеллу (Church-hell?) и неизменные трубочки. Сезонная экономическая выгода в мареве летнего солнца наслаивалась на ощущения «отдыхающих», мало кто отдавал себе отчет в том, что представляет собой жизнь и быт этих эпических торговцев, певцов, трубочников, владельцев катамаранов и прочих. В раскованности и усталости, отягощенных торговлей людей проглядывала и безысходность и праведная скоротечность.

Декабрь. Никогда ни думал, что прыжок с парашютом так красочно затыкает все клапаны ощущений. Позади меня в морскую гладь вонзается самолет. Пару километров от берега, неуловимое движение строп, слава Одину, я снижаюсь. Неутомимый ветер отваливается от парашюта, ноги в ботинках бороздят каменистую полоску. Через несколько минут откидываюсь на рюкзак. Если бы не ночь, я пошел бы по шпалам в ближайшую горную деревушку, но сейчас обреченная усталая голова убеждает меня остаться.

Рассвет. В полудреме слышится призывный глас трубача. Он уже в пути. Побережье окутано дымкой, среди нее один знакомый голос и облик пробиваются сквозь хруст сырых камней. Он без подноса трубочек, без холодильника и бежевой панамы, он преследует иные цели. В тоске, бредя по кромке водорослей, он швыряет в море гальку и чествует одиночество, прикрыв веки и медленно двигая руками. «Strangers in the ku…», - слова доносятся и оседают огромными снежинками на плечах и гермошлеме...

[1999]