Заклинание духов

В ГОСТЯХ У НЕМЦЕВ.
Переписка трёх не очень благодарных стипендиатов одного очень демократического фонда ФРГ.

Глава 2.


«Саарбрюккен,
08.04.90
Здравствуйте, уважаемый Александр Иванович!

Решил чиркануть Вам письмецо по случаю тяжелого похмелья и полной неспособности заняться чем-нибудь другим. Не обессудьте, коли найдете мой стиль корявым, а руку нетвердой. Уж как умеем-с.
Все ли в порядке на нашей Родине? Особливо интересно узнать, удалось ли Вам выкроить времечко, дабы встретиться с законной супругой моей Анютой и передать ей от меня посылку? (Что-то не могу ей дозвониться). Ну и, конечно, о “казенном доме”, то бишь институте нашем, хотелось бы также узнать. Как он там, родимый, – стоит? Работает ли в нем еще кто, али разбежались все в погоне за длинным зеленым долларом? Не разыскивают ли нас там с собаками? Не просят ли вернуться обратно, на коммунистический субботник по уборке улиц в районе?
И наконец, последний вопрос: пошто вы с Радецким за тридевять земель в Москву таскались? Удался ли ваш симпосий?
А я тут не только пиво со шнапсом пью. Вы не подумайте, уважаемый Александр Иванович. Не-е-е-т! Божьей помощью знакомлюсь с демократией на предприятиях Южной Германии, все больше Баден-Вюртембергских. Впрочем, вру. Не только Божьей помощью, но и при живом содействии одного брадатого германца. Он берет меня с собой на интервью с председателями производственных советов (ты их называешь «советами предприятий», мне это нравится: «вся власть Советам!»). Он проводит очень “качественные” исследования. Он пустил меня в свой дом пожить месяцок на халяву. Добрейшей души человек! Среди немцев, оказывается, тоже встречаются Человеки.
Привет тебе от него. Спрашивает, когда ты к нему приедешь. Вспоминает, как в Москве заходил к тебе в гости. Чем ты его опоил?!
А погода здесь стоит просто замечательная. Весна!
Вчера вместе с немецкими друзьями совершил чудную велосипедную прогулку. Наш путь лежал вдоль Саара – реки, по европейским понятиям, немаленькой. У Саарбрюккена она такая же, как Москва-река в Москве. Велосипедная дорожка сначала проходила рядом с Сааром, потом поднялась в лесистые холмы, потом снова вывела нас к спокойно текущей реке. Когда вернулись домой, Кронер ошеломил меня, сказав, что мы, оказывается, несколько раз пересекали французскую границу! Итак, поздравь: я побывал во Франции! Но я этого не знал, так что все это как бы не в счет. Я уговорил Кронера еще раз прогуляться во Францию пешком через лес. Он никак не мог понять, почему я так разволновался из-за французской границы. Куда ему понять нашего брата, родившегося за железным занавесом! Если сохранится такая же классная погода, мы отправимся туда завтра. Уезжаю я через три дня.
Нет ли новостей из фонда?
За сим откланиваюсь и с нетерпением ожидаю ответа,
Твой Петя.

Бонн
12.04.90
Здравствуй, Петя!

Посылку я передал, о твоих переживаниях рассказал. Жена просила тебя меньше пить и добавила (цитирую дословно): “А то на почве алкоголизма ревность его совсем задушит”. Она передала письмо, которое я тебе переслал и которое ты, наверное, уже прочитал.
Институт наш стоит на том же месте, на котором стоял до нашего отъезда. Удивительно! Такое впечатление, будто он остался в прошлом, а мы вернулись из будущего. Люди работают как ни в чем ни бывало, бегают, суетятся, проводят какие-то исследования, конференции, получают свои гроши. Неужели они еще ничего не поняли...
Никто нас там не ищет, не волнуйся. Все, кого я встречал, удивлялись, почему я здесь. Обзывали меня возвращенцем. Первым делом спрашивали: «Что-нибудь случилось?». Потом: «Ну, как там в Германии?» или «Как там на Западе?». Вопросами одолели, утомился. И не столько от вопросов, сколько от психологического напряжения. Завидуют люди. Старался никого не обидеть, да куда там… Смотрят на тебя как на отрезанный ломоть, инородное тело какое-то. А некоторые в упор не видят. Будто я прозрачный стал. Завидуют. Еще бы, в магазинах пусто – ну, просто шаром покати. По талонам и то ничего не купишь. Даже килька в томатном соусе пропала. Когда уезжал, она ещё была. Слава богу, пока можно купить хлеб. Зато у магазинов «Берёзка» толчея.
Нормально общаться можно было только с теми, кто вслед за нами, первыми ласточками, собирается уехать за границу на стажировку. Им надо было знать буквально все: как устроиться на новом месте, какие цены... Особенно дотошно интересовалась Ермольникова. Она едет на три года в США – вместе с Назаровой и Сальниковой. Между нами говоря, Ермольникова хочет остаться. Другие, по ее словам, тоже. Тарасенко с Бондаревой собираются на полгода в Париж. Ермольникова говорит, что и они хотят остаться. Уж не знаю, верить ей или нет. Ну, прямо-таки все хотят эмигрировать!
Какое-то поветрие. Признаться, и я об этом думаю. Если б не больная мать…
А ты, часом, не собираешься остаться?
Ладно, не обижайся. Я пошутил.
Про симпозиум... Ну, что тебе сказать? Я на нем играл второстепенную роль. С докладом не выступал. Моя задача была – сопровождать знатных гостей, переводить их речи, выполнять организационные поручения шефа. По В. я не специалист. Даже Радецкий не выступил с докладом, хотя в дискуссии участвовал.
Ты ведь знаешь, у нас есть только один крупный специалист по В. Вот он и выступал. Немцы смотрели на него, разиня рты. Они-то, наивные, думали, что едут в Москву учить русских уму разуму. А вышло наоборот: их научили, как правильно понимать В. Шлихтер и Буркхардт пытались было спорить. Да кишка тонка! Профессор Дронов не любит, когда его мнение воспринимают просто как мнение. Охоту дискутировать он у гостей быстро отбил. Они ему – цитаты из собрания сочинений: мол, вот факты, В. говорил не совсем то, что вы думаете, и думал совсем не то, что вы говорите. А он им: мои дорогие друзья, это все мелочи. Смотреть надо шире. Главное – это что хотел В. сказать и что он должен был думать. Они ему: но позвольте... А он им: не позволю! Это у вас там, в Германии, церемонии разводят. А у нас с этим строго. Зато всем всё ясно.
Может быть, я чего-то не понимаю, но мне кажется, что симпозиум получился какой-то странный. Выстрел из пушки по воробьям, да ещё и вхолостую: пуф-ф-ф! Затевать грандиозное шоу с приглашением звёзд зарубежной науки только для того, чтобы на их фоне блеснуть перед сотрудниками своего отдела (из других отделов почему-то никто не пришёл): дескать, я всё знаю лучше вас – это какое же безмерное самомнение и какую пылкую любовь к самому себе надо иметь! Да что я тебе объясняю. Ты шефа не хуже меня знаешь.
А вот поездка в Союз была необходима. Я доволен, хотя, конечно, устал. Массу дел переделали. Повидались с родными. Привезли купленные вещи: телевизоры, кожаные куртки, всякие мелочи, подарки родителям, друзьям и знакомым. Богатый Радецкий привез огромную кучу добра. Ты подумай: разве мы утащили бы все, что купили за год, или даже за полгода?! Не представляю себе...
На вернисаже в Измайлово я опять затоварился по полной программе. Кстати, спасибо тебе. Две банки черной икры я успешно толкнул благодаря твоей рекомендации. Чётко сработало. Да, продавать надо больше, Петя. Всё на продажу! Знаешь, тут в одной московской газете я увидел объявление: «Куплю всё». Вот это я понимаю! Вот это радикально! Вот он – дух времени… Будем учиться. В боннской «Анонсе» скоро выйдет мое объявление: «Продам всё». (Шутка.)
Теперь о стране, в которой мы родились. Верней, как ты выражаешься, о “нашей Родине”. Знаешь, что меня потрясло больше всего, когда я вернулся в эту страну? Люди. Советские люди. Наше “главное богатство”. Совки это, а не люди. Сволочь. Они даже по тротуарам правильно ходить не умеют. Представь себе нормальный, достаточно широкий тротуар. По нему навстречу друг другу идут двое русских. Как ты думаешь, что происходит, когда они сближаются? Ну, конечно – столкновение. Хотя бы небольшое, легкое касание локтями или плечом. Знак того, что ты, идущий мне навстречу, для меня ничто, зато я – всё. Почему русские люди друг друга в упор не видят? Потому что ненавидят. Разве можно с таким народом хоть что-то построить или «перестроить»?
Почему у немцев всё иначе? Они друг друга видят уже метров за сто. Один показывает другому, что он его заметил. Стало быть, он для него что-то значит, раз достоин его внимания. Другой отвечает тем же. Но не в знак благодарности, а потому что у него такие принципы. Полагаю, немцы разойдутся друг с другом даже на канате, не то что на тротуаре. А всё оттого, что они друг друга  у в а ж а ю т. Их общество напоминает хорошо отлаженный, надежно функционирующий часовой механизм. В него хочется включиться, работать в нем колесиком и винтиком, работать безмозгло, до одурения, четко и ритмично. Механизм этот сам по себе так рационален, что в нем последний дурак выглядит умным. А у нас даже самый умный кажется полным идиотом. Это ведь только у нас горе от ума.
И ведь все мы – такие милые люди в родном кругу, среди “своих”. Но как же ненавидим “чужих” – тех, кто на улицах, в магазинах, в общественных местах! Русский – первый враг другого русского. Так и норовит тебя обмануть, обсчитать, обругать, унизить. Может ударить, избить, убить. Какая у нас сейчас преступность! В последнее время она растет чудовищными темпами. Страшно подумать, что будет дальше. Все, у кого есть деньги и хоть какое-то имущество, ставят в квартирах железные двери. На улице на каждом шагу – злобная, худощавая, стриженная “под ноль” шпана. Смотрит исподлобья голодными волчьими глазами: что «плохо лежит», что бы отнять, украсть, продать, а потом нажраться, напиться, поматериться. Высматривают тех, кто хорошо одет, кто «богатый». Но богатство-то – понятие относительное. К примеру, у меня ста рублей нет, а у тебя есть: выходит, ты богаче, значит – давай делись! Не хочешь отдать по-хорошему, возьмем по-плохому: получай, сука, в морду!
Все газеты только и пишут о расхитителях социалистической собственности. Но как-то странно пишут. Журналисты вроде бы и не очень винят жуликов. Все равно, мол, добро пропадает. Ведь добро-то общественное, а, следовательно, ничьё. Вот и хорошо, что у кого-то хватило ума его подобрать и в свой карман положить. А уж частный-то собственник о прикарманенном добре позаботится. Частный собственник – это настоящий собственник! И нам всем будет лучше от того, что общее станет частным. Почему лучше? Я не понимаю. Почему мне будет лучше, если из общей копилки без моего ведома возьмут мою часть накопленного? Разве это не воровством называется? Какой-то всеобщий воровской ажиотаж: бери, тащи, набивай карманы, пока есть возможность!
Пока мы тут с тобой сидим, Петя, нашу часть общего пирога делят. Ау! Тебе не жалко? Мне лично жалко. Я чувствую себя обделенным. Ведь это уже не преступление, если воруют все, не так ли? Это, кажется, называется у Карла Маркса «первоначальным накоплением капитала». Все большие капиталы создавались воровством, грабежом и убийством. Известный факт. Получается, мы с тобой выпадаем из общего процесса, благодаря которому можно стать богатым. Чем мы хуже других? Тем, что образованнее? Тогда зачем нам такие знания, которые делают нас бедными?
А те, кто уже с лихвой урвал или продолжает благополучно расхищать социалистическую собственность в особо крупных размерах, те пешком сейчас не ходят. Купили себе иномарки, каждая ценой от 30 до 60 тысяч долларов, а то и больше. Разъезжают на них с демонстративной наглостью, наплевав на правила дорожного движения: мол, эти правила для бедных, а я с ГАИ всегда договорюсь, куплю всех с потрохами.
Ты же понимаешь, дело-то не в правилах дорожного движения, а в психологии. Ведь покупать будут не только ГАИ, но и прокуратуру, суд, государственных чиновников всех уровней. В “Московском комсомольце” прочитал короткую заметку: один тип на иномарке мчался по Кутузовскому проспекту с огромной скоростью, не обратил внимание на красный свет светофора, сбил маленькую девочку вместе с мамой прямо на пешеходном переходе! Обе скончались на месте. За рулем оказался какой-то милицейский начальник, шишка. Пьяный вдрабадан. Уверен: даст взятки следователям, прокурору, судьям – и получит год условно. Или вообще ничего. А может, и взяток не будет давать, а просто позвонит кому надо и выйдет сухим из воды. Уже по тому, как дело началось, ясно: справедливого решения тут не жди. Без вины виноватыми окажутся мама с дочкой: дескать, переходили улицу в неположенном месте. Потом еще выяснится, что отважный мент преследовал опасного преступника или что-нибудь в этом роде.
Нам семьдесят лет вбивали в голову, что капитализм – это зло, власть богатых и жирных, при которой все продается и покупается. Я и раньше не очень-то верил. Побывав в Германии, убедился в лживости этой пропаганды. Все не так на самом деле. Все намного сложнее. Капитализм – это хорошо! Это здорово! Это прекрасно! Капитализм – это свобода! Я люблю капитализм!!! При капитализме есть всё, при социализме – ничего. И нас упорно уверяли, что нам ничего и не нужно. Ложь. Мне нужно всё. Для начала нужны хорошие вещи, чтобы я себя комфортно чувствовал.
Теперь, когда горбачевская гласность ударила по аскетизму коммунистической морали, отношение в обществе к индивидуальной свободе, богатству, здоровью, красоте начинает меняться. И слава богу! Но нас сразу бросает в другую крайность. Ага, тут же думают советские люди, значит все, что было раньше – вранье, нас обманывали, значит теперь, наконец, все дозволено. Выходит, теперь, кто сильный, тот и прав, у кого есть деньги, тот и хозяин страны.
Вот что мне бросилось в глаза, Петя, на милой “нашей Родине”, по которой ты так скучаешь. Где у граждан цивилизованных стран место для святого или законного, там у советских людей сегодня рваная кровоточащая рана. Это страшно, Петя. Хорошо одетому человеку страшно ходить по родной земле, страшно глядеть по сторонам. Того гляди по голове сзади ударят – и догола разденут. Чтобы не ходил. В быдляцкой стране не построишь ни социализма, ни капитализма. С совками ничего не построишь, кроме воровского паханата. Бедный Горби! Для перестройки ему нужен другой народ. Неужели он еще надеется на что-то?!
Интересно, кто придумал, что советские люди – “наше главное богатство”? Кажется, это слова какого-то иностранца. Вроде бы, японца. Его спросили, что ему больше всего понравилось в России. Он, хитро улыбаясь, ответил: всё, что вы делаете руками, мне не понравилось; все, что вы делаете головой, мне тоже не понравилось; мне понравилось то, что вы делаете другим местом: люди – вот ваше главное богатство!
Кажется, я пересказал анекдот. Наверное, это слова какого-нибудь видного деятеля международного коммунистического и рабочего движения, а “наш темный, но мудрый народ” претворил их в анекдот. Я подозреваю, что льстивый отзыв использовали как патриотическую пропаганду. А я тебе, Петя, вот что скажу: советские люди – вот наша главная беда! Наш народ – такое говно, которое лучше не трогать, чтобы не завоняло. К сожалению, исторических свершений без народа не бывает. Горбачев вздумал с пьянством бороться – и тронул. Ввел гласность, дескать, чем больше демократии, тем больше социализма – и снова тронул. Теперь каждый пьяный ублюдок из деревянного барака мечтает разбогатеть и поехать в Америку, в Лас-Вегас. А пока – чтобы зря время не терять – ворует, грабит, убивает. Забыл наш интеллигентный мягкий Горби, что быдло надо держать в крепкой узде.
Все демократические начинания в нашей стране разбиваются о наш совковый менталитет. Горбачев исходил в своих реформах из того, что самоочевидно для разумного человека – из необходимости модернизации общественно-политического и экономического строя. По наивности он думал, будто движение к лучшему не изменит того хорошего, что уже есть. Что продвижение к индивидуальной свободе, к социальной, экономической и политической демократии, к открытости нашего общества для всего мира и всего мира для нашего общества, – всё это получит поддержку советских людей. Ан нет! То, что очевидно для цивилизованных людей, для совка не очевидно. Сначала я думал, что все дело только в дремучести, первобытной дикости нашего народа. Но темнота народа – еще не всё. Слишком долго его заливали псевдопатриотической ложью и водкой, чтоб он так скоро пришел в сознание и опомнился. Слишком долго обольщали тем, что он – не только хозяин собственной страны, но и самый передовой в мире, защитник всех бедных и угнетенных народов. На этой почве у совка сформировался комплекс имперского высокомерия и самовлюбленности. Этакий великодержавный нарциссизм!
Ты посмотри на наших за границей (их сейчас всё больше): языками не владеют, ни своей, ни западной культуры толком не освоили, даже в быту не умеют себя вести – а сколько спеси и чванства! Презрение ко всему иностранному из них так и прёт! Стыдно оказаться рядом с ними. Ведь тебя принимают за такого же подонка. Я как услышу где-нибудь русскую речь – так сразу бегу куда подальше. Любят браниться матом в общественном транспорте, думая, что никто их не понимает. Считают веселым «приколом» грязно выругаться прямо в глаза приветливой продавщице в магазине, официантке в кафе. Им весело, потому что она как ни в чем не бывало продолжает с улыбкой что-то лепетать на своем языке… Противно. Гадко. А соотечественники смеются!
Беда, в том, что одним просвещением тут дела не поправить. Советский народ уже и так семьдесят лет “просвещали”. Просветили до такой степени, что ничего святого не осталось. Нету больше народа, на который молились славянофилы и народники. Нету “народа-богоносца”. Если сегодня кто-то пойдет в народ, то ничего, кроме перегара и “блатной фени” не отыщет. Ничего нету. Смешно, когда Дронов в своей книжке, посвященной детям и внукам, пишет о русских как единственном народе с “неразложившейся еще нравственной субстанцией”, как хранителе вечных человеческих ценностей и даже (потенциальном) спасителе всего человечества! Где же он такой народ нашел? В старой славянофильской сказке? Зачем выдавать желаемое за действительное? А вот зачем: я, мол, народ люблю, я – русский патриот. Брехня! Я сам слышал, как Дронов рассказывал кому-то: “Еду в автобусе, смотрю на эти скотские рожи, дышащие перегаром, и удивляюсь: как они еще друг на друга не бросаются, глотки друг другу не грызут!” Проговорился Дронов. И вот, Петя, пришло время: теперь уже бросаются и грызут.
Сейчас все только и говорят: «СССР – страна дураков», «СССР – страна дураков». Кто-то непременно обидится: дескать, мы умные, у нас лучшее в мире образование и т.п.! А ему в ответ: «Если вы такие умные, то почему вы такие бедные?». И возразить больше нечего. Да, верно, «СССР – “страна дураков”». Но верно только наполовину. СССР – еще и страна “совков”. “Совок” – это жлоб. Жлоб, который всю жизнь приворовывает у государства, т. е. у своего же соседа, в конечном счёте у самого себя.
Погоди, вот более точное определение: “совок” – это обкрадываемый, а потому вынужденный воровать народ, давно во всем изверившийся, а потому озлобленный (отсюда слово “жлоб” – человек, “злобный на весь мир”, готовый погубить весь мир ради собственной шкурной выгоды, “мироед”, человек не просто жадный, а жадный отчаянно). “Совок” не способен на солидарность, ибо не может поверить во что-то большее, чем колбаса. Но вера в колбасу – на самом деле не вера в бога, это, скорее, служение дьяволу. А солидарность основана на истинной вере. Это мы знаем не только благодаря польской “Солидарности”. Урвать кусок и убежать – вот единственное, на что способен “совок”, и он сейчас это делает. Урвать от ближнего, от дальнего – да от кого угодно, хоть от родной матери.
Большевики посеяли в русском народе семена раздора – классовой ненависти – и вот сейчас на почве, унавоженной либеральным курсом Горбачева, они дают свои страшные плоды: уже не классовую, а всеобщую гражданскую ненависть. Теперь, пожив в Германии, я понимаю, что такое “война всех против всех”. Это не вымысел и не только социально-философская конструкция. У нас она стала кошмарной явью. Взгляни хотя бы на Карабах, другие конфликты. Их называют почему-то «горячие точки». Может быть, потому что в них часто используют огнестрельное оружие? На самом деле, это места, где холодная гражданская война перерастает в собственно «гражданскую войну». Это «точки замерзания» человечности.
Под холодной гражданской войной я вот что подразумеваю: это такое гражданское состояние, когда классовые связи уже давно разорваны и рвутся последние социальные, межэтнические и межличностные связи, когда в результате этого начинают рушиться даже семьи. Другими словами, происходит тотальный распад страны. Он чем-то похож на ядерный распад. По разрушительной силе, думаю, он ни в чем ему не уступает. Так что миллионы “совков” – это не главное богатство СССР, а главная угроза для него и для всего человечества. Это бомба похлеще водородной!
Вот такие впечатления и мысли навеяло посещение “нашей Родины”, дорогой коллега. Решил поделиться с тобой (в продолжение наших споров). Здесь, в Германии, я пишу взахлеб, как заправский графоман. Никогда бы не подумал, что буду писать такие большие письма.
…Знаешь, перечитал написанное и подумал: хорошо бы снять копию. Целое сочинение вышло. Правда, кому оно здесь нужно? Немцы мое письмо не поймут. Это не их проблемы. А в Союзе его никто не опубликует. У нас плохо говорить о народе, как о покойнике, не принято: либо хорошо, либо никак. Народ у нас – тема табуированная. Кстати, почему я написал «как». Разве советский народ – не покойная субстанция, которая сейчас разлагается?
Недавно я тут сильно напрягся – внутренне, психологически. По-настоящему плохо было, тяжело. Но это отдельная тема, писать о ней я сейчас не хочу. Да и полегчало уже. Домой приехал, огляделся: всё в порядке. А когда вернулся на немецкую землю, которая мне стала милей родной, почувствовал себя просто великолепно! Наверное, потому, что на Западе я как-то раскрепощаюсь, расслабляюсь, ощущаю себя в большей безопасности, чем на родине.
Так что строго не взыщи. Пиши, если будет время.
Когда собираешься обратно в Бонн? Без тебя тут и выпить по-настоящему не с кем.
Я переезжаю на новое место жительства, в Бад-Годесберг. Мой новый адрес с 7-го мая Мюленштрассе, Na, 5300 Бонн 2. Насколько мне известно, тебе этот дом и его хозяева хорошо знакомы. Что можешь о них рассказать?
Из фонда для тебя никаких новостей не передавали.
Пока,
Томилин.

Билефельд
13.04.90
Дорогой Саша!

Твое письмо я прочитал сразу по прибытию в Билефельд. Сразу отвечаю, хотя так рано писать еще не собирался. Но ты меня инспирировал.
Да, ты оказался прав: у меня теперь совсем другое настроение. Пребывание в Москве многое изменило. И все же твое письмо произвело на меня впечатление. Не то, чтобы хорошее, врать не буду. Но сильное. Считаю, что не вправе тебя осуждать, да и вообще как-то оценивать “крик души”. Ты вроде бы сожалеешь о содеянном? Не жалей. Тебе надо было выговориться – и ты выговорился. А на меня можешь положиться: никто о твоих откровениях не узнает. Слово джентльмена.
Ты затронул, наверное, самые больные темы. И ты прав: все, кто был за рубежом, нечто подобное пережили. Я – не исключение. Просто я не даю волю эмоциям. Предпочитаю, так сказать, дистанцироваться от реального мира. И тебе рекомендую. К тому же у нас есть интересная работа.
Жизнь моя такова. Высадился я в Билефельде благополучно. Хотел было поцеловать германскую землю, но раздумал. И правильно сделал. В некоторой эйфории я прождал такси около часа (или все-таки меньше?), почти на крыльях (полузамерзших) влетел в дом и обнаружил там много почты, в том числе и твое последнее письмо.
Как ты думаешь, что я вскрыл в первую очередь? Конечно, извещение из Ганновера, где находится мой счет. Я надеялся обнаружить в нем сообщение о том, что поступило на сей счет столько-то, а выдано (переведено на счет хозяйки) столько-то. Черта лысого!  Они сообщали мне, что в течение трех дней (1, 2 и 3 апреля), начиная с расчетного дня, на моем счете не было ни пфеннига, почему они, во-первых, просят меня хотя бы разок перевести деньги самому, а во-вторых, взимают пошлину в 2,5 марки. Так что мой счет сейчас = -2,5 ДМ. Это мою эйфорию несколько поубавило. Но главное впереди.
Едва дождавшись утра, я пошел звонить фрау Тиль и Б. – первой, дабы выяснить, правильно ли записан номер счета (ибо ничем другим я отсутствие денег объяснить не мог), а второму, чтобы узнать, действительно ли Л. по понедельникам ведет семинары. Фрау Тиль (сука!!) сказала мне, что надо было все делать вовремя, а раз я сделал не вовремя, то она вот только из отпуска вернулась и теперь придется ждать. Я вякнул было, что мол фрау Эрлих … «Нет, – отрезала Тиль, – фрау Эрлих, замещавшая меня в мое отсутствие, имела право вступать в дело лишь в крайних случаях». Я понял, что такая чепуха, как своевременный перевод денег, просто не могла попасть в поле зрения фрау Эрлих (или, наоборот, выходила за рамки её компетенции), и прекратил домогательства. После чего, не дозвонившись Б., отправился в университет.
А надо сказать, что с деньгами-то у меня было плохо. В предвкушении получки я не очень-то их экономил до отъезда. Мало того, я хотел вообще оставить дома сотню марок, и отец чуть ли не насильно впихнул мне ее обратно. Так что было у меня по приезде ровно 150 ДМ. Но этот факт я как-то еще не вполне осознавал.
Так вот, приехав в университет, я обнаружил расписание, из коего следовало, что с 11 утра ведет семинар Б., а с 16 до 18 – Л.. А кроме того, у Л. еще два мероприятия во вторник. Я вдохновился, опять пришел в состояние эйфории, пошел в столовую и нажрался (в смысле – пищей, а не чем-то другим). Затем стал искать аудиторию, где должен был появиться Б. Но он не появился, хотя ждал его там не только я. Зато Л. не подвел. Он вел семинар по проблемам «техники теории», т. е. рассказывал о принципах конструирования теорий, максимально нейтральных по отношению к разным содержательным высказываниям и выборам.
Сначала Л. изложил свои идеи, а потом предложил собравшимся дискутировать. Начался обмен мнениями, потом и дискуссия. Я тоже вступил в прения. Ситуация была пикантной. Я чувствовал себя там совершенно чужим – хотя бы по языку, – но тема-то мне была хорошо известна. Так что проблем с пониманием не возникало. Я решил Л. не представляться. Да и зачем? Особого смысла в этом я не видел. Для дискуссии имелось достаточно институциональных возможностей, а кроме неё мне пока ничего и не надо было. В общем, удачно подискутировал, оставшись incognito.
Моя эйфория еще больше усилилась.
После окончания семинара я вдруг узнаю, что вечером того же дня Л. ведет ещё какой-то семинар по проблемам религии, причём целых три часа, с 19-00 до 22-00. Я обрадовался и снова нажрался (в смысле принял пищу). Но это мероприятие оказалось не таким уж интересным. Вышло недоразумение: семинар вёл не сам Л., а какой-то крендель. Его представили как крупнейшего специалиста по Л. и одновременно теолога, взявшегося на основе теорий Л. дать новое определение религии. У теолога во рту была жуткая каша, слушать его было трудно, понять – почти невозможно. Но когда началась дискуссия – а участвовали в ней люди, хорошо известные мне по книгам (например, Ф.-Кс. К. и Х. Т.), – я не удержался и опять встрял. И небезуспешно. В результате я вышел с семинара окрылённый.
И тут меня подстерег злой рок. Дело в том, что в университете есть широко разветвленная система камер хранения. Эти ящики стоят повсюду. Туда надо бросить марку в залог, после чего можно повернуть ключ и закрыть ящик. Когда же ящик открывают, то марка выпадает, а ключ фиксируется. Так вот, чтобы не потерять ключ от квартиры, я прикрепил его к брелоку, а чтобы не потерять ключ от ящика, прикрепил его тому же брелоку. И, натурально, открыв ящик, я оставил в нем ключ вместе со всем, что на нем висело – брелоком и ключом от дома. Понял я это уже в автобусе, примерно в 22-35 вечера.
Что я должен был делать? Возвращаться? Но автобусы ходят в это время раз в час. А где гарантия, что мой ключ уже не сперли? Если же ехать домой, то только сейчас: до 23-00 еще удобно звонить в дверь, а после – уже нет. Надо учесть, что в прошлую ночь я практически не спал, и мысли о бессонной ночи меня вовсе не радовали. И вообще, было холодно. Так что я поехал домой. А ехать мне с пересадкой. И, конечно, оказалось, что мой автобус уже ушел, а следующий будет только через час. До 23-00 оставалось 15 минут. И я принял экзистенциальное решение: бежать. Тем более, идти-то там около 15 минут.
И я побежал. Лучше бы я этого не делал. Первая перебежка прошла хорошо. Я согрелся и оживился. Но во время второй я оступился и подвернул ногу. Эту ногу я подворачиваю примерно раз в 10 лет. Последний случай был также в Германии, в Тюрингии, в 1978 году. Издав жуткий вопль, я заковылял, собрав все силы. И доковылял-таки к 22-59. И, спрашивается, зачем? Хозяев дома не было – были только девочки. Они как-то сами потеряли ключ, и я им отпирал. Так что перед ними сконфузиться мне было уже не так страшно. 
На следующий день нога посинела и распухла. Но что поделаешь! Ни свет, ни заря я потащился в университет выручать ключ. Прихожу, а ящик уже закрыт, т. е. ключа нет. Стал спрашивать. Никто ничего не знает. Наконец, показали мне бюро находок. Оно работает с 10-00. Я стал прикидывать, не могло ли быть так, что некий злодей уже завладел моим ключом – он-то и запер ящик. Тогда надо около ящика стоять и следить. Но эту безумную идею я отверг. Пошел в библиотеку и на выдаче нашел свой ключ! От этого я опять пришел в эйфорию, отправился в столовую и нажрался (прости за однообразие композиционного приема, но это чистая правда).
После этого я вдруг обнаружил, что мой кошелек сильно похудел, а когда эта мерзкая баба из Бонна пришлет деньги, совершенно непонятно. То есть, ситуация такова: за квартиру у меня не плачено, продуктов почти нет, нога болит, Б. так и не появляется.
Под гнётом всех этих мыслей я пошел слушать лекцию Л. Ничего нового он не сказал, но все-таки было интересно. Вечером у него должен был состояться семинар «Экологическая коммуникация». Но к тому времени я был уже обессилен и боялся, что не смогу выдержать, а то ещё опять что-нибудь забуду. И пошел домой. При этом все-таки забыл в университете очки. Возвращаться обратно у меня уже не было сил.
Сейчас сижу дома, экономлю деньги, силы и нервы. Размышляю над тем, что все прекрасное – трудно.
Теперь о твоих предложениях. Начало мая не так удобно для меня, потому что аккурат в это время в Германию должен приехать мой родственник. Я обещал ему помочь. 21-е мая – лучше. Но все-таки мне надо еще поговорить с хозяйкой. А это лучше делать после вручения денег, а не до. Сейчас живу в кредит. Поэтому надо немного подождать, хорошо? Вообще, я намерен с тобой кооперироваться. Можешь на меня рассчитывать. Как только я получу информацию, сразу тебе напишу.
Всех благ.
Филипп.


Бонн
15.04.90
Дорогой Филипп!

Спасибо за письмо. Сразу отвечаю.
Твое слово для меня очень многое значит. Это был совершенно неожиданный и необычный нервный срыв. Но после него мне стало легче. И дело не только в нашем путешествии из Германии в СССР и обратно, хотя оно сыграло положительную роль. Нет худа без добра: благодаря пережитому кризису я теперь лучше представляю, чего мне надо от жизни, чего я по-настоящему хочу.
Тебе не приходилось задумываться над тем, что наши стремления и желания могут быть ложными, поскольку могут происходить из иллюзий? Если это действительно так, то целые куски нашей жизни могут оказаться совершенно никчемными, прожитыми как бы впустую. Выходит, строишь-строишь свою жизнь, а потом, в одно прекрасное утро понимаешь: она не твоя, а чужая, не настоящая, а какая-то поддельная, полая внутри…
Не знаю, как ты, а я над этим крепко задумался. И пришел к безутешному выводу. Оказывается, я еще и не жил вовсе. Так, прозябал, плыл по течению. Сколько времени потеряно впустую! И как мало его осталось!
В подтверждение сказанного сообщаю тебе, что решил не платить партийные взносы. Это означает, что я как злостный неплательщик скоро буду изгнан из рядов КПСС. Меня просто обязаны исключить за отрыв от партийной ячейки. Но я уже ничего не боюсь. По-моему, все летит куда-то в тартарары со страшной скоростью. И цепляться за компартию уже просто глупо. Приходит время, когда кто смел, тот и съел. Как говорится, чужого мне надо, а своего не отдам. Почему я должен дарить большие деньги какому-то посольскому дяде?! Сейчас немецкие марки важнее для меня членства в КПСС. Так что я решил рискнуть. Посмотрим, что будет. Пожалуйста, не говори об этом пока никому.
Фрау Тиль сдержала слово: 7-го я переезжаю на новую квартиру в Бад-Годесберге. Мой адрес: Мюленштрассе, Nа. Я там буду жить в мансарде на третьем этаже в доме у пожилой четы Бинднер. Телефон: 0228 / 46 77 ХХ. Когда перееду и обживусь, напишу о своих впечатлениях. Ну, а пока я только знаю, что удобств там больше, но и платить я буду больше – на 150 марок. Посмотрим, стоит ли овчинка выделки. Фрау Тиль уверяла меня, что Бинднеры – ее старые знакомые и что мне будет у них «комфортно».
При этом она рассказала одну забавную историю. Но прежде чем я перескажу ее, позволь сообщить сначала неприятную новость. Меня эта новость расстроила. Думаю, расстроит и тебя. Но теперь уже ничего не поделаешь.
Дело в том, что фрау Тиль, подбирая мне квартиру в мое отсутствие, начала разыскивать и меня. Видимо, она, как ищейка, шла по моему следу и пронюхала, что мы уезжали в Москву. Честное слово, не знаю, как ей это удалось. Возможно, ей помог мой хозяин, который видел, как я выходил из дома в поздний час с тележкой, чемоданом и рюкзаком на горбу, т. е. явно не на пикник и не в турпоход. Как бы то ни было, факт есть факт.
Фрау Тиль позвонила мне и срочно вызвала в фонд. Когда я пришел, она сразу задала вопрос, не уезжал ли я вместе с господином Радецким с такого-то числа по такое-то в Москву? Я признался, что да, уезжал. Ну, что я мог сказать? Я ведь не знал, какой информацией, из каких источников она располагает. Врать не хотелось. Неприятно оказаться лгуном перед руководителем отдела международных отношений (или как он там называется?). Между нами с самого начала установились открытые и честные отношения. По-моему, важно их сохранить. Если бы она ничего не спрашивала, я бы, разумеется, ничего и не сказал.
«Господин Томилин, я должна Вас огорчить, – холодно заявила мне фрау Тиль. – Фонд не может выплатить Вам и господину Радецкому деньги за время поездки и пребывания в Москве. Из ваших стипендий будут удержаны суммы, пропорционально их размеру. Вас не было полмесяца, приехали вы 9-го апреля. Значит, вы недополучите 750 ДМ, Радецкий – 1250 ДМ. Вот если бы вы нас предупредили, как полагается в таких случаях, то мы своевременно приняли бы соответствующие меры, в частности приостановили бы действие ваших страховок. Тогда вы ничего не потеряли бы. Хотя фонд не приветствует отлучки стипендиатов-иностранцев на родину, в течение года допускаются отпуск и одна-две поездки по неотложным личным делам. Только надо предупреждать. Вы меня поняли? Вы со мной согласны?»
Ну, мне ничего не оставалась, как согласиться. Извини, Филипп, что получился такой прокол с моей стороны.
Ну, хватит о грустном. Теперь обещанная история, которая показалась мне отчасти комичной. Не знаю, правда, как ты ее воспримешь после неприятной новости. Рассказала мне ее на той же встрече фрау Тиль. Причем в красках, с прямой речью. Как запомнил, так и передаю.
Оказывается, в этой мансардной квартире у Бинднеров недель пять или шесть жил наш Петька! Я удивился и спросил, почему же он съехал. «Бинднеры попросили его», – сказала фрау Тиль. – «Почему?» – «Им не понравилось, как он ведет себя в быту». – «А как он себя ведет?» – спросил я. Ведь и мне предстояло познакомиться с четой Бинднеров.
Фрау Тиль сделала кислую гримасу. «У господина Акчурина проблемы с алкоголем. Бинднеры говорят, что он слабовольный. Они два раза предупреждали его. Но он в третий раз пришел пьяный, и терпение у них лопнуло. Это было ужасно! Какой-то знакомый немец привез господина Акчурина на тихую узенькую Мюленштрассе в три часа ночи! Господин Акчурин был настолько пьян, что не мог самостоятельно передвигаться! Пока друг помогал ему выйти из машины и вел к дому, они хохотали так, что разбудили всю улицу! В соседних домах зажегся свет. Люди выглядывали из окон. Когда друг господина Акчурина отъезжал, его машина врезалась в бордюр тротуара, и у нее с грохотом отвалился бампер! Видимо, его друг тоже был сильно пьян. Иначе бы он подошел к Бинднерам и представился. Каково же было их изумление, когда выяснилось, что он – советник депутата бундестага от СДПГ! Представьте себе, господин Томилин, как Бинднеры были возмущены недостойным поведением господина Акчурина!
Бинднеры пытались высказать ему свое недовольство, но тот был невменяем. Говорить с ним было совершенно бесполезно. Несмотря на то, что господин Акчурин едва стоял на ногах и от него дьявольски разило перегаром, он пытался выглядеть этаким светским львом. Все время норовил поцеловать ручку фрау Бинднер, фамильярно хлопал старика Бинднера по плечу, живо смеялся, что-то частил по-немецки, по-английски и, кажется, по-шведски. Бинднеры не знали, что и думать. Но когда господин Акчурин попросил у них чего-нибудь выпить, они стали убеждать его, что уже поздно и пора спать. Господин Акчурин ответил, что спать не хочет, но если его просят уйти, то он, конечно, уйдет. Стал подниматься по лестнице к себе на третий этаж и упал. Бинднеры были в шоке! Они уже хотели вызвать скорую помощь. Но господин Акчурин пришел в себя. Он издал протяжный вопль, сердито выругался на русском языке, а потом вдруг резво и сноровисто пополз вверх по лестнице на коленках. Он полз по высоким ступенькам, как собачка, скользя и срываясь задними лапками. К сожалению, на площадке второго этажа силы ему изменили, и он погрузился в глубокий сон.
В это время автоматически выключился свет на лестнице. К несчастью, на шум вышла фрау Зингель (Она почти двадцать лет снимает у Бинднеров квартиру на втором этаже.) Фрау Зингель споткнулась о тело господина Акчурина и упала. Слава богу, она не скатилась с лестницы вниз. Фрау Зингель ударилась о перила и получила сильный ушиб правой руки. Она работает секретарем-референтом в одной солидной фирме. Женщина испугалась, сможет ли она исправно выполнять обязанности секретаря, и спустилась к Бинднерам. Те уже собирались ложиться спать. Но Фрау Зингель пожаловалась на пьяного господина, который валяется у ее двери. Впрочем, она могла бы этого и не говорить. Чудовищный храп русского богатыря сотрясал весь дом. Его слышали, как потом выяснилось, даже соседи через улицу! Втроем они поднялись на площадку второго этажа. Картина была ужасная. Фрау Зингель пришла в негодование, но предложила свою помощь. Старики Бинднеры отказались и пообещали выдворить русского. Затыкая нос от запаха перегара, который исходил от господина Акчурина, Бинднеры поволокли его на третий этаж. Тот перестал храпеть, бормотал что-то невнятное. Потом господин Акчурин стал выпускать газы. Бинднеры не выдержали и ушли, оставив его на полу арендованной им квартиры.
На следующее утро около 11-00 господин Акчурин спустился к Бинднерам и как ни в чем ни бывало попросил взаймы 50 марок. От такой наглости Бинднеры буквально онемели. Придя в себя, они вежливо отказали ему и попросили побыстрей съехать. Теперь уже изумился господин Акчурин. «Это почему?!» «Мы ведь предупреждали Вас. Не так ли?», – спросил его Ханс Бинднер. – «Да, но…». Сказать ему в свое оправдание было нечего. Он только удивлялся и пожимал плечами. Оказывается, Ваш коллега ничего не помнил. Он даже не помнил, как вчера добрался до дома, что делал и говорил. Господин Томилин, у него серьезные проблемы с алкоголем. Вы с ним в приятельских отношениях. Может быть, Вам стоит с ним поговорить?»
Вот такая поучительная история.
Я сказал, что поговорю с Акчуриным и узнал, куда он переехал. Выбор-то здесь небольшой. Так вот. Петька переехал в другой квартал Бад-Годесберга и платит теперь за жилье в два раза больше. Ну, что ж, сам виноват. На месте Бинднеров я поступил бы так же.
Петька еще не в курсе, что я знаю эту историю. Думаю, он не захочет, чтобы я рассказывал о ней кому-то еще. Так что не выдавай меня. Я тебе ничего не писал.
Кстати, я тут на пару деньков съездил в одно местечко под Франкфуртом. К одному графу-коммунисту, с которым познакомился еще в 1988 году, во франкфуртском Институте марксистских исследований. Зовут его Х. фон Х. Яркая личность! Специалист по истории Французской революции. Крупный землевладелец. Бизнесмен. Содержит не только огромную библиотеку, которую сделал общедоступной, но и конюшню. Между нами говоря, спонсирует потихоньку ГКП. И это еще не все. Он – профессиональный игрок в бридж международного класса. Неоднократный чемпион! Как это все уживается в одном человеке – просто уму не постижимо! Принять-то он меня принял, вот только времени на меня у него не нашлось. Думал, сядем, поболтаем с графом за чайком о том, о сем. Ан нет... Занят граф. Дела. Ну, побродил по полям и лесам, подышал свежим воздухом, отдохнул. К счастью фрау Тиль была столь любезна, что оплатила мне билеты через фонд.
Весна, все набухает и цветет. Как ты там в Билефельде?
Всего наилучшего,
Томилин.

 Саарбрюккен
16.04.90
Здравствуй, Александр Иванович!

Несмотря на то, что я уже благодарил тебя по телефону за передачу посылки, позволь еще раз сказать тебе спасибо за то, что ты не пожалел в Москве драгоценного времени, встретился и поговорил с моей женой.
В Бонн я планирую вернуться в первых числах мая, где-нибудь 6-го, 7-го или 8-го. Не могу сказать точно, потому что не знаю, как у меня сложатся поездки в Нюрнберг и Мюнхен. Очень хотелось бы увидеть перед отъездом эти старинные города, оставившие в истории ХХ века трагический след. Когда вернусь, в немецкой столице мы с тобой выпьем по случаю Великой Победы над немцами. Во всяком случае, в нашем распоряжении будет почти две недели.
А теперь я хочу отреагировать на твое письмо. Оно показалось мне… нехорошим. Очень неправильные есть в нём места. Ну, очень. Как говорил Лев Толстой, не могу молчать. Позволь, я выскажу тебе правду в глаза? Не обижайся.
Начнем с того, что ты обозлился на весь советский народ, ругаешь его последними словами. Все в нем тебя раздражает. И пешком он ходить не может, и на машинах ездить не умеет, и вообще, по-твоему, все готовы друг другу глотку перегрызть… Зря ты так о нашем народе, великом и могучем. Извини меня за солдатскую прямоту: а ты сам-то не из народа? У тебя что – белая кость, голубая кровь? Ты из тех же ворот, откуда и весь и народ. По-моему, твоя позиция благородством-то как раз не отличается. Озлобился ты на народ или ожлобился? Если верить твоим собственным толкованиям – а я им верю, – ты сам жлоб и есть. Выходит прямо по Крылову: «Свинья под дубом вековым наелась желудей…». Я наш народ не идеализирую, но это обычные люди, не хуже и не лучше, скажем, немцев, французов, американцев. А вот насчет культурных и исторических завоеваний русского народа я бы поспорил. Да, ты прав, наш народ – уже не богоносец. Но святого в нем все равно больше сохранилось, чем в любом другом западноевропейском народе. (Об американцах я вообще не говорю.) И здесь прав Дронов, а не ты.
Крах горбачевской «перестройки» (А. Зиновьев ее метко обозвал «катастройкой») ты объясняешь тем, что советский народ утратил все святое, деградировал нравственно, превратился, как ты пишешь, в «разлагающегося покойника». Во всем виноват якобы совковый менталитет. Нет. Ты все перевернул. На самом деле все не так.
Рыба гниет с головы. Партноменклатурная верхушка насквозь прогнила. Вот и выскочил наверх благодаря Андропову и Громыко гражданин мира от сохи, косноязычный либерал Горбачев с философом-гуманисткой Раисой. И наворотили они дел. Наш-то народ доверчивый, отзывчивый, терпеливый. Менталитет у него такой, что с ним любые эксперименты можно проделывать. Это тебе не французы. Они бы уже давно Горби вместе с Раисой в Бастилию заточили, а то просто и гильотинировали. Но всему есть предел. Понял и наш народ, что его в очередной раз обманули – и, замечу, в который уже раз. В самом деле: обещал Горби «ускорение» – получили «торможение», сулил сытую жизнь – ввел карточную систему. Вместо того, чтоб осчастливить граждан аналогом дешевой «андроповки», начал борьбу с пьянством. Ретивые дураки заставили виноградники вырубать! Единственное, что ему удалось сделать и за что ему до конца света будет благодарна советская интеллигенция, – это «гласность», временное потепление международного климата. Интеллигенты получили возможность говорить и писать, что хотят. И выезжать за границу. Но мало кто из них задумывается, какой ценой это досталось. Если взвесить негативные последствия, то еще не известно, можно ли считать это достижениями Горбачева.
Ведь что такое «гласность»? От демократической свободы слова гласность отличается половинчатостью. Есть такое выражение «предать гласности». Гласность – слово, родственное «огласке». Мы говорим «предать огласке», когда допускается нежелательная или вынужденная утечка информации. Мы говорим «предать гласности», когда допускается желательная или дозированная утечка информации. Вот и вся разница. Политика «гласности» по сути не была демократической, она была демократичной. Но Горбачев выпустил джинна из бутылки. Журналисты, публицисты, писатели, художники, ученые и другие очень скоро стали говорить, писать и делать все, что им заблагорассудится. Из политики контролируемой свободы слова получилась самая настоящая свобода слова, хотя как бы санкционированная свыше, а не завоеванная снизу. Мне иногда кажется, что у нас по сравнению с тем, как обстоят дела на Западе, свобода слова даже зашкаливает, превращается в анархию слова. На Западе, как я убедился, СМИ строго контролируются, причем не только государством, но и разными группами общества.
Так вот эта горбачевская гласность, доходящая до анархии слова, стала размывать идеологическое и морально-политическое единство советского народа. Появились разные национальные фронты… Здесь ты прав. Но ты не прав, если думаешь, будто Горбачев, Шеварднадзе, Яковлев имели какую-то продуманную политическую стратегию. Будто они хотели что-то модернизировать и т. п. По-моему, они сами не ведали, что творили, и не ведают, что творят. Ведь они рубят сук, на котором сидят. Он уже трещит, вот-вот рухнет. Как бы вместе с ним не рухнул весь Советский Союз. Очень опасная каша заваривается сейчас в Прибалтике и на Кавказе…
Ну, а что касается потепления международного климата, то это, конечно, хорошо. Благодаря новому климату мы с тобой на стажировке в капиталистической стране и никто за нами не присматривает. Не нам, не нам хулить эту часть политики Горбачева. И все же я спрашиваю: почему международный климат утеплили такой дорогой ценой? Почему фактически только за счет нашей страны? Шеварднадзе идет на все мыслимые и немыслимые уступки Западу. Например, я не понимаю, зачем надо было отдавать американцам огромные водные территории в Чукотском море (в Беринговом проливе)? Они богаты морепродуктами и, говорят, нефтью. Ведь они наши, никогда американскими не были. Это же просто подарок! Того гляди подарит японцам Курилы. У него же на лице написано: сдам все позиции, но не все сразу… У нашего МИДа очередь уже выстроилась: американцы, немцы, японцы… Боятся опоздать к раздаче. К лицу этого седовласого грузина, который представляет на международных переговорах великую державу, приклеилась какая-то заискивающая, лукаво-стыдливая улыбочка. Такая бывает у девиц легкого поведения. За державу обидно, Томилин!
Я не согласен с тобой, что у советского народа «сформировался комплекс имперского высокомерия и самовлюбленности», как ты выражаешься, «великодержавный нарциссизм». Плохо знаешь ты свой народ. Для русских характерно обратное: они слишком самих себя недолюбливают и ругают, иностранцев же склонны переоценивать , ставить себе в пример для подражания и слепо преклоняться перед всем чужим, иностранным. Даже термин есть такой православный – «чужебесие». Какое-то «имперское высокомерие» выдумал. Нет его и никогда было. Я говорю о русском народе, потому что именно он – костяк советского народа в количественном и качественном отношениях. Самобичевание – русская национальная забава. Вот и ты ей увлекся. Слепое преклонение перед Западом, «европейничанье», как говорил Данилевский, – стиль жизни российской интеллигенции с петровских времен. И твой стиль, Томилин! Ну, а подонков среди наших, наверное, не больше, чем среди других народов. Их вообще много. Я не очень понимаю, зачем убегать от русской речи, сторониться соотечественников. Впрочем, это твое дело.
Вот ты пишешь презрительно о стране, в которой мы родились. Немецкая земля тебе милее русской. Слово «Родина» тебе не нравится. А почему? У всех есть родина, малая или большая. Все любят свою мать, отца, хотя никто их не выбирает. И отношения между детьми и родителями могут быть сложными. То же самое – и с Родиной. Она у нас одна, мы ее не выбирали. Я тебе, конечно, не папа, чтобы учить таким элементарным вещам. Но ты меня извини: зачем обижаться на Родину, оскорблять ее нехорошими словами?! Для меня это святое. Так что при мне, пожалуйста, попрошу не выражаться.
Впечатления от поездки на Родину у тебя какие-то односторонние. Неужели всё так плохо? «Завидуют». Хотят вслед за тобой уехать поскорей «из этой страны»? Мне глубоко насрать на нашу золотую молодежь! Мне насрать на тех, кто мечтает поскорей сбежать на Запад. Мне вообще насрать на Запад! Как будто Запад – рай на земле, не удавшийся в СССР. Никакой Запад не рай. Это чужбина. Ловушка для простаков. А здесь надо вкалывать с утра до вечера. В поте лица своего. Молча. Надо стать юридически подкованным конем, который всю жизнь пашет – но который пашет только для себя и от сих до сих. Который, как трамвай, катится только по одним рельсам – туда-сюда, туда-сюда. Русскому человеку лучше сразу застрелиться!
Я посмотрю на наших, когда они на Западе слегка пообживутся. Когда поймут, что никто их здесь не ждет и никому они здесь не нужны. Райские кущи Запада – это волшебная сказка для русских made in USA, заманчивый миф буржуазной пропаганды. Но ведь какая извращенная сейчас у всех логика (это ты верно подметил): если коммунистическая верхушка говорит, что капитализм плохой – значит, на самом деле он хороший. Если они говорят, что простому человеку жить на Западе тяжело – значит, наоборот, легко. Делай якобы что хочешь. Свобода! Если Россия – страна дураков, то Запад, как его представляет себе наша золотая молодежь, – это страна богатых бездельников, этаких плейбоев и плейгёрлов. Какая-то заповедная анархическая вольница. Антисоветская утопия…
Мне, конечно, жаль, что мою часть пирога на Родине кто-то без меня делит. Злые жадные дяди, протягивающие свои волосатые лапы к пирогу общенародной собственности, симпатии у меня не вызывают. Но и зависти – тоже. Надо признаться, мы тут с тобой неплохо «сидим». Я почему-то не чувствую себя обделенным. Во-первых, таких денег, как здесь, нам с тобой на Родине сейчас никто не заплатит. Свою часть пирога мы отхватили, свой шанс не упустили.
Во-вторых, мне кажется, что ты вообще все преувеличиваешь и утрируешь. Зачем-то разжигаешь страсти. Я не думаю, что нас с тобой обкрадывают. Не думаю, что мы такие бедные, потому что такие образованные. Простому люду всегда живется трудно. Похоже, ты прав, что наступает эпоха «первоначального накопления». Но из этого еще не следует, что надо срочно забыть о морали. Преступление – оно всегда преступление. Не важно, сколько людей его совершают одновременно – много или мало. Даже если воруют все, это еще не повод, чтобы начать воровать. Не так ли? Про убийство я вообще не говорю. Это самый тяжкий смертный грех. Или ты иначе думаешь?
Коррупция и беззаконие у нас и раньше были. Да, их стало сейчас больше. Ну и что? Может быть, я – нетипичный коммунист, раз так напираю на мораль. Может быть. Но я русский человек, к тому же, как ты знаешь, я крещённый. «Моральный кодекс строителя коммунизма» списан с Нагорной проповеди. И что ж нам теперь – вместе с коммунистической этикой выбросить на свалку истории мораль вообще? Тогда что и на каком фундаменте мы будем строить? Капитализм? А в нем разве мораль не нужна?
Например, здесь в Западной Германии нужна. И еще как! Во всяком случае, не меньше, чем в любой социалистической стране. Капиталистическое общество основано на законе, да. Но чтобы следовать закону, человек должен быть нравственным. Иначе он просто не поймет, зачем ему закон, почему он обязан жертвовать чем-то ради других людей. Подлинная свобода – это произвол, разумно ограниченный законом. Анархический капитализм – круглый квадрат. Любой человеческий социум держится, в конечном счете, на нравственности, на любви и уважении к ближнему. Если же мы хотим перестроить наш реальный социализм в демократический, или, как еще говорят, в «социализм с человеческим лицом», то нам тем более нужна мораль.
Ты пишешь, что увидел объявление в одной нашей газете: «Куплю всё» и в шутку хочешь дать объявление «Продам всё». А по мне, так в твоей шутке просвечивает изрядная доля правды. Если бы у тебя была возможность продать всё, ты бы, наверное, всё и продал. И Родину бы продал – раз она для тебя только «страна дураков», отстойник быдла и сволочи. Продал бы, Саша, продал. Говна, как говорится, не жалко! А продал бы всё, чтобы все купить. Нет, я не против того, чтобы жить богато и красиво. Я сам хотел бы так жить. Я не враг товарно-денежного хозяйства. Заранее прошу не клеить на меня ярлыков, на надевать дурацких колпаков. Просто хочу повторить одну прописную истину: не все продается и не все покупается. Родина не продается и не покупается, как мать и отец, как настоящая любовь. И вообще, такими вещами шутить не надо. Эмигрировать? Или не эмигрировать? Слава богу, ты вспомнил о своей больной матери. Для меня это хороший показатель. Значит, ты еще человек. Значит, не совсем скурвился. Значит, у тебя еще осталось что-то святое.
И прошу тебя в который раз: не идеализируй ты немцев! Не такие они паиньки, как ты их малюешь. В тихой заводи черти водятся. Просто они очень вежливые. Не надо забывать, кто разжег мировые войны ХХ века. Сейчас они пока еще полуколония, протекторат Америки, волей-неволей обамериканились, обрядились в современные демократические аксессуары. Кое-кто считает, что они так и останутся культурно-цивилизационными мутантами. Но не я. Рано или поздно великодержавный германский дух пробудится, воспрянет и покажет всему миру свою агрессивную мощь. Атлантизм современных немцев только усилит их «Drang nach Osten» . Германия всегда стремилась на Восток, это главное направление ее естественного исторического роста. Внешняя экспансия, агрессивность – существенная черта немецкой ментальности. А геополитические условия сегодня для немцев благоприятны. Таких могучих союзников, как США, у них еще никогда не было. Зато наша страна сейчас как никогда слаба. Судя по тому, как ведут международные дела Горбачев и Шеварднадзе, немцы скоро добьются воссоединения, точнее говоря, аншлюса Восточной Германии. ГДР скоро перестанет существовать. А вот когда они захотят взять исторический реванш по гамбургскому счету – пока сложно сказать. Но свой шанс они не упустят.
Другой вопрос, насколько целесообразно использовать для этого оружие? Зачем сегодня вообще захватывать чужие территории? Тем более такие огромные и мало обжитые, как в России. Ведь потом их надо контролировать, кормить население, поддерживать инфраструктуру и т. п. Намного проще вместо оружия использовать деньги, создав густую сеть агентов влияния. С их помощью можно на договорных основаниях закабалить финансово-экономически, сделать своим сырьевым придатком, сколотить мощную пятую колонну и через нее насаждать марионеточных правителей. Мы с тобой об этом уже не раз спорили, но я продолжаю настаивать: глупо обольщаться демонстративным немецким миролюбием. Их льстивые речи – это пение гомеровских сирен. На самом деле, многие немцы так и не поняли, почему они проиграли нам войну в 1941-1945 годах. И почти все уверены, что Москву не взяли в 1941 по одной единственной причине: из-за лютых морозов. Помешал им, видите ли, «генерал Мороз». А не случись мороза, и Москву бы взяли, и войну бы выиграли, и славян в рабочий скот превратили.
На этом можно и остановиться… Но еще пару слов выскажу по поводу одной фразы из твоего письма. «Большевики посеяли в русском народе семена раздора – классовой ненависти – и вот сегодня на почве, унавоженной либеральным курсом Горбачева, они дают свои страшные всходы: уже не классовую, а всеобщую гражданскую ненависть». Ты ведь коммунист, Томилин? Как же ты можешь писать такие вещи секретарю комсомольской организации института? Как у тебя рука поднялась написать такое боссу?! Ты это брось. Мало ли что… Не надо мне такое писать. Теорию классовой борьбы еще никто не отменял. Как и научный коммунизм. То ли ты, Томилин, с чужого голоса запел, то ли фальшивую ноту взял – не знаю… Но бди!
Отвечаю на твой вопрос: у Бинднеров на Мюленштрассе я прожил около месяца. Они – образчик немецкого мещанства, классическая мелкая буржуазия, прямо по Марксу. Вот такие домовладельцы и лавочники привели Гитлера к власти. Я не удивлюсь, если узнаю, что старик Бинднер хранит у себя где-нибудь в сундуке «Mein Kampf»  в первом издании. Ну, или во втором. Разумеется, хранит как исторический документ эпохи. Томилин, немцы каждый по отдельности еще ничего. Но если их трое или больше… Они тут же образуют организацию, вводят устав, выбирают правление… – и все: это уже не люди, а функции механизма. 
Бинднеры сочли меня, видите ли, алкоголиком, потому что раза три я крепко выпил. Ну, и что? Ну, выпил человек от скуки вдали от дома и семьи. И он уже алкоголик? Так что я тебе не завидую. Вот увидишь: первым делом будут у тебя спрашивать, не склонен ли ты к алкоголизму. Ведь ты русский – вот они у тебя и спросят. Правда, у тебя, Томилин, с Бинднерами может случиться взаимопонимание – ведь ты свой народ ненавидишь, а в чужом, немецком, души не чаешь.
Еще раз прошу: не обижайся, если что не так. Правда горькая лечит, ложь во спасение калечит. Насчет правды ты мне можешь возразить: дескать, много на себя берешь... На всю правду я не претендую, я только свое мнение высказал.
С уважением,
Петр.

Бонн
18.04.90
Здравствуй, Петр!

Получил твое письмо, прочитал, перечитал и еще раз перечитал. Обижаться не стану. Однако и ты не обижайся на мой ответ, который я написал за ночь, что называется, с пылу с жару. Извиняюсь за почерк и исправления.
[Перечеркнут и замазан большой абзац.]
Есть материи, о которых писать трудно и больно. В своем последнем письме ты затронул как раз такие. Я имею в виду отношение к родине, любовь к родителям, матери... Мы с тобой друг друга давно знаем, не одну бутылку водки вместе выпили. И все же я не буду обсуждать с тобой некоторые вещи. Это мое личное дело. Я не нуждаюсь [зачеркнуто] ни в твоих похвалах, ни порицаниях за то, как отношусь к матери. [Зачеркнуто.] С родиной дело обстоит примерно так же. Нравоучениями тут не поможешь. Хотя обсудить эту тему можно.
Родина – это прежде всего люди с их историей плюс территория, природа. Я люблю русскую природу, но я ненавижу «наш великий и могучий» народ с его совковым менталитетом. С ним надо что-то делать. Была бы моя воля, я бы все быдло [зачеркнуто] загнал в трудовые лагеря со строгим внутренним режимом и профильтровал. Самую мразь, отпетых негодяев (людоедов, уголовников-рецидивистов, педофилов, насильников и т.п.) я бы отчасти уничтожил, отчасти стерилизовал, лишив их права иметь потомство, заставил бы трудиться на общее благо в лагерях или под надзором. У нас их много! Они строили бы дома, дороги, мосты, рыли каналы, благоустраивали бы территорию, убирали мусор и т. п. Только лучшие из них имели бы право избирать и быть избранным [зачеркнуто] в органы государственного управления низшего и среднего уровня.
Для физически нормальных и нравственно здоровых людей я сделал бы жизнь богатой, свободной и интересной – такой, какой она и должна быть! У них рождались бы крепкие, умные, красивые дети. Они получали бы за счёт государства необходимое медицинское обслуживание и хорошее образование, занимались бы наукой, искусством, экономикой, политикой и вообще тем, что им по душе. Все они имели бы полноценное избирательное право, которое позволяло бы им избираться в государственные органы любых уровней. На верху такого государства работали бы самые талантливые дисциплинированные личности, пользующиеся реальным авторитетом среди высшей общественной страты. И через какое-то время – думаю, уже лет через пятьдесят – «страна дураков» превратилось бы в страну «умников», в богатейшую страну мира с развитой инфраструктурой, в мощнейшую сверхдержаву! Ведь касаемо полезных ископаемых и других природных ресурсов, не найти другую такую территорию, как у нас. Все дело в людях, в качестве человеческого материала. Сталин был абсолютно прав, когда говорил: «кадры решают все». К сожалению, наш мудрый, но темный вождь генетику с евгеникой недооценил…
Ты, наверное, удивился: либерал Томилин [зачеркнуто] цитирует Сталина? [зачеркнуто] Да, цитирую. Но это вовсе не значит, что я – [зачеркнуто] сталинист. Мои либеральные и демократические взгляды от этого ничуть не изменились. Кадры, действительно, решают все. Каждый либерал подпишется под этим высказыванием. Когда я вспоминаю Политбюро во главе с Л.И. Брежневым или приснопамятным Черненко, я убеждаюсь в правильности этой сентенции. А мягкотелый подкаблучник Горби, боящийся как огня ответственности перед народом и историей?! Я просмотрел все изданные тома его сочинений – статей, речей и т. п. Ведь он умудрился нигде не сказать ничего такого, за что можно было бы хоть как-то уцепиться. Одни скользкие, уклончивые выражения, намеки, экивоки, оговорки… Ничего определенного и утвердительного! Горби – гений междометий. Из него трудно найти хотя бы одну вразумительную цитату. Механизмы отбора кадров, действующие внизу и вверху общества, должны быть разными – и там, и тут надо использовать как позитивную, так и негативную селекцию. Но они должны быть действующими! Они должны работать!
Кажется, меня занесло куда-то в сторону… Вернемся к «родине». Ты, Акчурин, какую родину любишь и от меня защищаешь? Советский Союз? Да пропади он пропадом! Рейган правильно сказал: «СССР – это империя зла». Только он не договорил: империя зла, полюбишь и козла. Стерпелось – слюбилось. «И дым отечества нам сладок и приятен». А вот мне дым отечества не сладок и не приятен. Я ненавижу этот гигантский полуазиатский застенок со всеми его «революционными, боевыми и трудовыми традициями», возглавляемый старыми пердунами из бывших стукачей и палачей. Может быть, ты любишь дореволюционную Россию? А что от неё осталось-то? И что в ней такого хорошего было, в этой отсталой лапотной России? Что хорошего было в царизме, феодализме, империализме? «Тюрьма народов» – это не о Российской ли империи сказано?
Давай и я спрошу тебя, как Шура Балаганов – Паниковского: а ты кто такой? Ты – советский или русский человек? Ты секретарь комсомольской организации академического института или крещённый православный? Ты коммунист-интернационалист или русский великодержавный национал-шовинист? Ты за разрядку напряженности и дружбу народов, скажем, русского и немецкого, или за «холодную войну» и геополитику с позиции силы? Хотелось бы скорей получить от тебя ответы на эти вопросы, Петр. Желательно искренние.
Сейчас ты, наверное, думаешь: не потому ли я на тебя так напал, что все-таки обиделся. К примеру, за то, что ты обозвал меня жлобом. Да, ловко ты меня поймал на слове, ничего не скажешь. Но дело-то не в том, жлоб я или не жлоб. А хотя бы и жлоб. Ну и что? Лучше я буду жлобом, чем интеллигентом-слюнтяем с мизерным окладом на иждивении у государства. Мне надоело прозябать в нашем богом забытом учреждении, получая от государства подачки. Откровенно говоря, я вообще не представляю, как снова буду работать в институте после стажировки. Смогу ли? А если призадуматься, то – зачем? Времена сейчас другие, шмоток я здесь прикуплю, валюты немножко поднакоплю. Брошу к чертовой матери эту науку с ее крепостным правом и квазирелигиозными ритуалами. С ее постыдной практикой втирания очков по принципу «за видимость зарплаты – видимость работы». Надоела мне эта казенная фальшь. От нее воняет мертвечиной. Хочется чего-то живого и настоящего! Открою своё дело. Стану, как говорят немцы, «экономически независимым». И пошлю всех к едрене фене!
Нет, я не обижаюсь на тебя, Петя. И вопросы, обращенные к тебе, я мог бы с небольшими поправками отнести и к себе. Кто мы такие? Кто вообще у нас «интеллигенция»? С легкой руки Горбачева в стране начинается что-то совершенно невообразимое, чего еще никогда не было. Интеллигенция, наверное, что-то воображает, предчувствует, но пишет все время о чем-то другом. В основном – ворошит прошлое, злопамятно сводит счеты с тоталитарным режимом. Занимается внутренними разборками: кто хороший, а кто плохой. Никто не пишет о будущем, не пытается предугадать, спрогнозировать, спроектировать его. Как будто оно никого не интересует! Как будто оно предначертано судьбой. Удивительный фатализм. Страну несет черт знает куда, а ее «лучшие представители» устроили свару на кухне коммунальной квартиры! Один обливает соседа кипятком, другой под шумок ворует чужой сахар, а третий злорадно улыбаясь, готовит себе плотный ужин. В нашем институте лишь один человек занимается будущим. Да и тот предсказаний не делает – учит методам прогнозирования. Говорит, я вам не гадалка. Зато никогда не ошибается. Ну как здесь снова не вспомнить классика! Если верить Ленину, русская интеллигенция – не мозг, а говно нации. Не хотелось бы верить Ленину, но факты – упрямая штука.
Твоя версия краха горбачевской «перестройки» мне известна. Отчасти она верна. «Рыба гниет с головы». Ты винишь верхи, я – низы. Разница, между тем, огромная. Ты оправдываешь и защищаешь народ, словно он всегда прав и абсолютно невинен. Не думаю, что доверчивость и тупая податливость русского народа, рисковая готовность на любые эксперименты положительно его характеризуют. Ох, не думаю. «Не виновата я, он сам ко мне пришел!» В отличие от тебя, я не оправдываю слабовольного недальновидного генсека и его команду. Они делали, что могли. А могли они, как теперь понятно, немного. Не тот масштаб личностей. Впрочем, и на том надо им спасибо сказать, а не бранить их по чем зря, закусывая немецкое пиво брюссельской капустой в Саарбрюккене. Так что возвращаю тебе твое крылатое речение: «Свинья под дубом вековым наелась желудей».
Комплекс «имперского высокомерия и самовлюбленности» у советского народа есть. Я настаиваю. Совок может сколько угодно ругать и унижать себя и всю нацию, восхваляя при этом иностранцев. Однако рано или поздно наступает момент, когда в нем пробуждается своя, особая совковая гордость – гордость за небывалые исторические достижения Советского Союза, первого в мире социалистического государства. (Как метко попало слово – «небывалые»!) Из грязи в князи. Со свиным рылом, да в калашный ряд! Кто был ничем, тот стал всем! Вот на что замах: на построение земного рая трудовыми рабочими руками. Замах на Град Китеж, незримый для западного бюргера. На сотворение исторического чуда, которое под силу только русскому народу-исполину. Разве это не гордыня? А что могут, к примеру, жалкие французишки? «Француз ума не имеет», как писал Федор Михайлович...
Данилевский, К. Леонтьев, Н.С. Трубецкой… Россия и Европа. Славянофилы и западники. Консерваторы-почвенники и революционеры-демократы. «Декабристы разбудили Герцена». Черносотенцы, кадеты, меньшевики, большевики, эсеры, революционный террор… Наконец, два мира – два образа жизни. Бог мой, неужели после семидесяти с лишним лет все возвращается на круги своя?! Словно все эти годы общественное сознание было впихнуто в морозильную камеру, и теперь его оттуда вытащили. За это время многое изменилось, преобразилось, ушло вперед. В странах Запада возникает постиндустриальное информационное общество, основанное на новой системе ценностей. А наше общественное сознание, оттаивая от заморозки, дает неприятный гнилостный запах. Начинается движение по второму кругу, потому что первый был искусственно разомкнут. Естественный исторический процесс не получил своего логического завершения. И опять все начинается с того момента, когда эволюционный процесс был насильственно прерван – людьми, которые низвергли спасительный крест и водрузили на его место пятиугольную «марсову» звезду, кровавый символ войны. Когда брат пошел на брата…
Я с ужасом думаю, что нам в самом деле предстоит многое пройти сначала, многое повторить. Боюсь, это неизбежно. Наследственность, с одной стороны, и наследие, с другой – это дело серьезное. Против них не попрешь. И все же не хотелось бы наступать на те же грабли. Мне кажется, наша дискуссия свернула в старую заезженную колею: в спор славянофилов и западников. Волей-неволей, я причисляю себя к западникам, тебя – к славянофилам. Так? В сущности, наверное, так. Я не знаю, какой ты, Акчурин, славянофил – это тебе судить. Ты же вроде татарин наполовину?. А вот из меня западник вышел бы, наверное, неплохой. И революционер-демократ бы вышел. И меньшевик. [Зачеркнуто] То есть социал-демократ западного образца.
Да, Плеханов – это не то. Ближе всех мне, пожалуй, Э. Бернштейн. Был заурядным банковским клерком, увлекся политикой. Как ни парадоксально, а его этический социализм не только выжил, но и преобразовался в программную идеологию СДПГ. Я тут в архиве покопался, кое-что почитал. Интересно. Большевизм, судя по всему, загибается, а социал-демократическая идея получает в конце ХХ века второе дыхание. Горбачевско-яковлевская концепция «нового мышления с точки зрения общечеловеческих ценностей» – что это, если не поворот КПСС от зверского большевизма к человечному меньшевизму, к классической социал-демократии, лейборизму? Это моя точка зрения. Какие у нее внутри- и внешнеполитические следствия – другой вопрос. Тут я с тобой [зачеркнуто] в чем-то согласен, а в чем-то нет.
Ты пишешь, что «европейничанье» – стиль жизни русской интеллигенции с петровских времен. А что в этом плохого? Как можно в европейской ориентации [зачеркнуто] о б в и н я т ь, не понимаю! Неужели «азиатничать» было бы лучше? Ты пишешь, что мой стиль – слепое преклонение перед Западом. Принимаю, но с одной оговоркой: преклонение не «слепое», а зрячее. Европа, точнее Западная Европа выработала такие культурные образцы, которые имеют общечеловеческое, универсальное значение. В том числе и для нас. Это и есть общечеловеческие ценности. Если им строго следовать, не выдумывая какую-то идиотскую русскую самобытность, то можно догнать развитые страны Запада. Это единственный путь, вступив на который, можно рассчитывать на успех. Иного не дано.
И точно так же существует одна единственная для всех народов столбовая дорога цивилизации, проторенная Европой для всего мира за последнее тысячелетие. Культуры могут быть разными – индийской, китайской, русской, арабской… А вот современная цивилизация одна. Это индустриальная цивилизация, основанная на прогрессе науки и техники. И хоть ты расшибись, Акчурин, а без нее сегодня никто никуда. Без русской или индийской культуры хоть куда, а без индустриальной цивилизации – никуда. Без нефти, газа, угля, без электричества, отопления, удобрений, автомобиля, железных дорог, авиации, канализации, вентиляции и т. д. – никуда! [Зачеркнуто несколько предложений.] Я имею в виду, что русский без индийской культуры обойдется, как и индус – без русской. Зато и тот, и другой одинаково нуждаются в научно-техническом прогрессе, в его индустриальных и бытовых применениях.
Так что, уважаемый господин Акчурин, если Вы – славянофил (?), то я должен Вас огорчить: сегодня для Вас есть место только в историческом или этнографическом музее. В нормальной повседневной жизни для Вас места нигде не осталось, даже в Советском Союзе. Вообще, надо решиться, сделать над собой внутреннее усилие – и раз навсегда покончить с этим вызывающим рвотный рефлекс тоталитарным прошлым, с проклятым сталинистским наследием. Нам нужен свой антисталинистский Нюрнбергский процесс! Хватит уже заниматься магическим заклинанием духов, вызывать из могил великих мертвецов! Французы говорят: «мертвый хватает живого». Мертвецы отравят нас своим трупным ядом.
В заключение позволь и мне дать тебе совет: не бойся немцев, не такие они и страшные, как тебе кажется. Твои геополитические взгляды я не разделяю. Извини за резкость, они больше смахивают на фантазии и галлюцинации. На отрыжку «холодной войны». Никакая угроза от немцев не исходит и в ближайшие лет тридцать-пятьдесят исходить точно не будет. В этом я убедился здесь на все сто процентов. У немцев глубочайший комплекс вины. Особенно у людей старшего поколения. Наоборот, такие ксенофобские геополитические фантазии, как у тебя, как раз и могут испортить международные отношения. Не порть воздух в общеевропейском доме, Акчурин!
Если честно, я не понимаю, зачем у нас 9-е мая до сих пор празднуется? Победа победой, но сколько лет уже прошло. И фильмы про Великую Отечественную войну все время показывают – одни и те же на протяжении многих лет. [Зачеркнуто несколько предложений.] Кончилось все это. Пора, наконец, понять: война закончилась. По-моему, такие фильмы и праздники только разжигают ненависть между народами. Разве не пора забыть о взаимной вражде? Разве ксенофобия способствует дружбе? Наоборот, надо воспитывать толерантность. А мы гигантскую армию содержим и народ постоянно пугаем, что на нас скоро нападут. Кто нападёт? Никто на нас не собирается нападать. Немцы точно не собираются. А между тем, обрати внимание: наши дети играют в войну, как сорок лет назад. Плохие у них – всегда немцы, фашисты. «Немцы» и «фашисты» для них – одно и то же. Все из-за фильмов. Если мы хотим укреплять и развивать советско-западногерманские отношения, то нам следовало бы пересмотреть нашу культурную политику в этой части. Да, кстати, и армию надо наполовину сократить, если не больше. Кому она сейчас нужна? [Зачеркнуто предложение.] Я знаю, ты с этим не согласишься. [Зачеркнуто.] Но это моё мнение.
Ладно, пора заканчивать. А ведь утро уже наступило. Птицы защебетали. Скворцы, дрозды. Какое для них тут раздолье! Не то что у нас. Они здесь совсем не пуганные. Ручные. Не боятся людей. Немцев. А у нас боятся. Русских. Ты не заметил?
Пока,
Томилин.»