Я сухой в середине дождя..!

(Зарисовки с дождем)


Зарисовка первая

Старик уже долго болел. Шла вторая неделя, как он не слезал с кровати. Так, только до ведра и назад. А какой туалет, если в глотку кусок не лезет.
Три года, как схоронил он свою Ефросинью. С того времени про смерть стал думать. Фрося заранее белье приготовила.
– Костюм какой захочешь, сам выбери, – сказала она и померла.
«А чего там выбирать? Костюм у меня как был один, так он один и есть. Пинжак с брюками тоже есть. Ну так это же не костюм? А костюм у меня один. Он и на смерть мне будет».
В ту ночь не спал старик. Чуял – смерть в хату вошла и тут у кровати за печкой притаилась. Жутко стало старику. Как ее не жди, а придет… что делать?!
– Сын утром позвонит, а меня нет! Как же это? Сережа ждать будет, а я, значит, сдох? – приподнял от подушки голову старик. – На эти выходные мы же с ним лодку задумали смолить! – прохрипел он в темный за печкой угол. – Лодка наша хоть и старая, а справная лоханка! Ее сладил еще мой батька. С войны с пустым рукавом вернулся, а плоскодоночку добрую смастерил. Я с сынком все озеро на ней обшарил! Помню, как уже в конце лета, как идти Сереже в школу, потащился он с соседским Колькой купаться. Илью уже прославили, вода холодная, а им нипочем! И хлынул дождь, да такой сильный! Небо черное, вода стеной! Где небо, где земля? А сына нет и нет. Мать затревожилась.
– Иди, отец, – кричит мне, – ищи! Может, потоп!
– Я тебе дам – потоп! – гаркнул я на глупую бабу.
А сам за калитку, огляделся – и бегом, бегом к озеру. Дождь плетьми спину полосует, рубаха со штанами до нитки, и вода в озере кипит. Где там и кого искать?
Бегаю я по берегу… В одну сторону до трубы добег, назад бегу, аж в болотину залез! Никого.
– Сережа! Сынок! – кричу, кричу. Сел на лодку и не знаю, что делать? Домой вернулся. На старуху глядеть не могу. А следом Сережа наш идет.
Ох и добре я его тогда выпорол!
– Где, сказывай, где был? – стегаю ремнем, приговариваю.
– Под лодкой мы с Коляшем сидели! – плачет Сережа.
– Как это под лодкой? Под какой лодкой?
– Под нашей!
– Я же был и у лодки! Вас там не было!
– Так под лодкой мы лежали. Ты когда на нее сел, мы дюже перепугались! А потом, как ты пошел, то и мы вылезли.
– А чего сразу не вылезли? Чего испугались? – Пошел я на следующий день к нашей лодке. Перевернул лоханку. Вижу и трава смята. Ковырнул я ногой песок, присмотрелся – чинарик! Ах, сорванцы! – курили значит! Вот почему и перепугались.
Много лет прошло. Серега и школу закончил, и из армии вернулся. Потом на соседской Ленке Пахомовой женился. А недавно приезжал, так я спросил:
– Помнишь, как под лодкой вы с Колькой Спиридоновым сидели?
– Помню! – смеется Сережа. Я смотрю на него, а про украденную сигаретку не говорю. Помолчали.
– А чего, – спрашиваю, – вы там сидели?
– Дождь слушали, – отвечает сын.
– Как это слушали? Концерт это, что ли? – опешил я
– Знаешь, как было здорово – лежать под лодкой! Лежим и дождь слушаем! Он в днище бьет, а мы слушаем, слушаем.
– Дождь они там слушали! Эхе-хе! – замолкает и прислушивается старик.
За печкой тихо, а в крышу и по стеклам начинает стучать дождь.
– Ну вот и дождик! – спускает с кровати ноги старик. – Нет, помирать мне сегодня никак нельзя. Лодку надо смолить.


Зарисовка вторая

Середина лета. Кисловодский лечебный парк. Маршрут № 3. Высота на указателе 930 м. Туевая аллея заканчивается, и терренкур разделяется на два рукава. Правый резко забирает вверх, и дорожка карабкается на Красное Солнышко; левый поворачивает налево и ныряет в Долину Роз. Метрах в ста ниже развилки – островерхая, крытая шифером беседка.
Начинается сильный ливень. Гуляющие по терренкуру люди устремляются к беседке. Первой прячется под крышей группа пожилых людей. Секунду колеблется, смотрит на небо и бежит под крышу высокий худой мужчина. От Долины Роз к беседке бегут двое. Парень легко перепрыгивает потоки воды и смеется. Девушка пытается тоже прыгать, но оступается и падает.
– Я сломала каблук! – сквозь дождь кричит она.
– Снимай их к черту! – подбегает парень. – Давай руку! – хватает ее и, отдуваясь, волоком втаскивает под навес.
– Почти успели! – сторонясь, пропускает пару вглубь беседки худой мужчина.
– Ага, успели! – косится на худого и пробует оправить прилипшее платье девушка. Сверкает молния.
– Один, два, три, четыре… – начинает вслух считать пожилой, в шортах, дядька.
– Что вы, Игорь Владимирович, решили тут подсчитать! – спрашивает седая, гладко зачесанная дама.
– Игорь Владимирович решил нас сосчитать! – смеется лысый, с рыхлым лицом мужчина.
– Зачем? – Седая дама закрывает лицо от громыхнувшего неба.
– Для статистики! – не обращая внимания на гром, улыбается лысый.
– Зачем? Я ничего не понимаю! Ой! – от раската вскрикивает седая дама. Небо вздрагивает.
– Умножаем на 330 и получается?.. – продолжает вести расчеты мужчина в шортах. – Получается два! Эпицентр в двух километрах!
– Какой эпицентр? – поднимает испуганное лицо девушка. – Это что, землетрясение?
Наблюдающий за парочкой худой мужчина усмехается.
 – Сева, я боюсь… У меня платье все, до ниточки… – одергивает девушка на груди платье и косится на худого. Парень смотрит на небо, отирает лицо и садится на корточки рядом.
– Что это у тебя? – шепотом спрашивает он.
– Где?
– Да вот, на щеке. – Он нагибается и целует ее в губы. Прямо над беседкой сверкает яркая молния, и с треском раскалывается небо!
– Ой! – вскрикивает и прижимается к лысому седая дама. – Конец света!
– Поздравляю! Мы, товарищи, в самом эпицентре! – торжественно сообщает присутствующим Игорь Владимирович.
– Дурак! – вздрагивает девушка.
– Почему? – облизывает губы парень.
– Слышишь, мы в эпицентре! Это землетрясение?
– Это, дурочка, гроза, – улыбается парень.
– Ты точно знаешь? – смущенно и с недоверием отводит лицо девушка.
– Точно, – обнимает  и снова целует ее парень. Худой отворачивается. Все молча смотрят на дождь.


Зарисовка третья

«Черт! Ехать дальше не могу. – Влад глушит двигатель и закуривает. – Попал! Если опоздаю, шеф порвет на части!»
Вода бьет в крышу, в капот, заливает стекла.
– Але! Сергей Степанович? Это Влад, – откидывается на спинку сиденья молодой человек. – Я попал под ливень… Говорю, под сильный ливень попал! Стою, ехать не могу. А кто его знает, когда он кончится? Сейчас радио послушаю. Я понимаю… Хорошо, вас понял. Буду стараться.
Мобильник одиноким погоном продолжает лежать на плече, голова прижалась к стеклу.
– Пошел к черту, старый козел! – бурчит Влад в отключенную трубку. – Сам попробуй ехать в такую дождину!
Справа (сквозь запотевшее стекло видно) по тротуару бежит, поджав хвост, псина. Мокрая шерсть клочьями облепила выступившие ребра, и впечатление, будто по тротуару трусит собачий скелет. Вадим усмехается, закуривает и смотрит на часы.
– Если через пять минут эта жопа не закончится, мне самому тогда будет жопа полная! Он делает несколько нервных коротких затяжек, гасит сигарету и включает мотор.
Дождь вроде бы сбавил напор, но «дворники» не справляются с водой. Вадим отпускает сцепление. Машина медленно, будто слепая, на ощупь, ползет вперед. Справа под зонтом проплывает женская фигура.
– Кошелке лет сорок пять! – зорко оценивает спешащую женщину Влад. – Платье влипло в жопу! – ухмыляется он и давит на газ. Взревевшая машина окатывает женщину мощным веером брызг.
– Тетя, пардон! Я опаздываю на встречу! – оглядывается и резко выкручивает влево руль молодой человек. – Извините! Ничего личного!


Зарисовка четвертая

Легкий ветерок играет с сухими цветами. Цветы стоят в низкой стеклянной вазе. Сонная муха ползет по экрану мобильного телефона. В беседке пьет чай и читает книгу Лариса Павловна. Вечер понедельника. Весь день телефон молчит, и шумные соседи, слава Богу, уехали еще утром. В воздухе душно.
«Будет, наверное, дождь. – Женщина откладывает книгу, смотрит на часы и делает глоток из чашки. – На озеро не пойду… и поливать ничего не буду».
По листьям старой яблони и по траве начинают стучать редкие капли. Капли тяжелеют, их морзянка переходит в бодрую канонаду. Из-за леса на дачный поселок наползает низкая туча. Темнеет, и птицы затихают. Над лесом сверкает молния. Сонная муха вздрагивает и улетает. Из продырявленной тучи начинает лить вода.
«Пересижу тут, – осматривается Лариса Павловна. – Свет в доме погасила, и на плите ничего...». Женщина пододвигает книгу и пытается снова читать.
– Какой сильный дождь! – отрывается Лариса Павловна от книги и глядит на мокрые, поломанные дождем, цветы.
«Хотела ведь утром срезать!». Чай остыл. Лариса Павловна взбалтывает и выплескивает заварку на куст смородины. Из тучи вырываются две огненные змеи.
«Может, все же уйти в дом? – ежится в платок и со страхом оглядывается Лариса Павловна. – Как страшно гремит! А если в дом шарахнет?». Напуганное воображение уже рисует кошмар и огонь.
Из мокрой травы пулей вылетает Мура. Кошка, будто ошпаренная, выгибает спину, шевелит шерстью, скулит и пучит на хозяйку глаза.
– Мура! Мурочка! – подзывает женщина.
Кошка пристально осматривает себя, косится на дождь, мяукает и только потом вспрыгивает на колени.
– Испугалась? – гладит кошку Лариса Павловна. – И я тоже испугалась!
Туча уползает к озеру, дождь стихает. Лариса Павловна пробирается по тропинке к крыльцу. На верхней ступеньке таз с замоченным бельем. Лариса Павловна некоторое время стоит под навесом крыльца. Женщина задумчиво смотрит на мокрый сад.  В черную бочку с крыши стекает вода. В беседке на столе остались мокрая книга, ее любимая чашка, мобильник и перевернутая ваза. Сухие цветы рассыпались.
– Мура, Мурочка! – хочет погладить кошку женщина. Мура, отвернувшись, начинает вылизываться.
– Никому я не нужна! – нараспев произносит Лариса Павловна.


Зарисовка пятая

К подъезду подъехала машина с зеленой будкой.
– Давай! – распахнул дверь и запрыгнул в будку папа. Тогда дядя Вася, дедушка Павел с третьего этажа и еще один рыжий парень, которого Виталик видел первый раз, подняли гроб и потащили его к машине.
– Виталя, забирайся в кабину… Галя давай сюда венки и табуретки! – распоряжался папа. Мама с Виталиком села в кабину.
– Поехали! – постучал в окошечко из будки папа. Водитель, красномордый дядька, подмигнул Витале и рванул рычаг. Машина дернулась и стала медленно выбираться из внутридворового пространства. Мальчик обернулся.
В маленьком треснувшем окошечке был виден гроб. Бабушку сквозь пыльное стекло видно не было, и Виталя подумал, что на колдобинах сильно трясет машину и бабушка вылезла из гроба и теперь с папой сидит на лавке. Папа с лопатой сидел слева. За папой Виталя разглядел рыжего. Справа были дядя Федя и дедушка Павел.
– Не вертись! – дернула за рукав Виталю мама.
– Где бабушка?
– Бабушки больше нет! – всхлипнула и отвернулась мама.
– Дождь! – включил дворники водитель. Заработала почему-то одна щетка. Она противно скрипела, размазывая по стеклу грязь.

У ворот кладбища машина остановилась. Папа выскочил из будки и показал подошедшему сторожу бумажку. Сторож сунул бумажку в карман, стал открывать ворота. Машина двинулась. Папа быстро шагал впереди. Дождь усилился, и куртка на папе намокла.
– Хоть бы кепку надел! – сказала мама.
У ямы машина развернулась, и все вышли. Дождик притих. Гроб установили на две табуретки.
– Ну что, Галя! – сказал папа. – Пока нет дождя, давайте прощаться.
Мама расплакалась. Виталик поглядел на дедушку Павла и тоже снял кепку. Начал снова моросить дождь. Холодные и липкие, будто гусеницы, капли тюкали в темя и ползли за ворот. Мама достала из кармана платочек, стала утирать бабушкино лицо. Папа махнул рукой, от дерева отделились дядя Вася с рыжим парнем. Скользя по грязи и прыгая через лужи, они поднесли крышку.
Папа взял под руку маму. Крышка накрыла бабушку.
– Подождите! – дернулась мама. – Поднимите, пожалуйста.
Рыжий приподнял крышку. Мама еще раз отерла лицо бабушке и, аккуратно сложив платочек, сунула его под подушечку.
– Беги в кабину! – сказал папа. Виталик бежал к машине и слышал, как дождь колотится в гроб.
«Бабушке сейчас лучше всего!» – перескакивая лужи и увязая в грязи, думал он.
Еще через десять минут на месте ямы вырос холм. Мама продолжала стоять, а папа с дядей Федей обкладывали холм камнями
– Зачем… камнями? – спросил Виталик зевающего водителя.
– Наверное, чтобы не расползлось.
– А если расползется? Что тогда?
Красномордый водитель поглядел на Виталю и пожал плечами:
– Не знаю.
Когда они вернулись домой и уже переодетые и сухие все сидели за столом, Виталик подсел к дедушке Павлу.
– А зачем мама платок сунула бабушке под подушку?
– Как зачем? – удивился дедушка Павел. – Чтобы отирать слезы.
– Слезы? – задумался Виталя. – Разве бабушка там будет плакать?
– А ты думал, там все пляшут? – и дедушка опрокинул в рот рюмочку.


Зарисовка шестая

Славка сунул в пакет мокрое полотенце и бутылку недопитой воды. Собирался дождь, и надо было валить. Озеро, будто кастрюлю, накрывала тяжелой крышкой туча.
«Хорошо бы успеть!» – Паренек смотрел на догоняющую тучу и быстро шел через лес. Вот и ближние дачи. Женщина во дворе снимала с веревок белье. У крыльца возился с красной пожарной машинкой пацаненок. Славку обогнали два велосипедиста. Первым промчался загорелый в плавках парень, следом девушка в купальнике и с мокрыми волосами.
«Тоже с озера бегут! – с завистью подумал Славка. – Если бы вчера заклеил камеру, сейчас бы не тащился!»
Он уже миновал магазин. Прошел второй перелесок и подходил к окраинам их садово-дачного кооператива. Тут небо раскололось, и Славку накрыл обрушившийся ливень!
– Эх, черт! – Он свернул с дороги и бросился через заброшенный участок. Гремело над головой, и острые гвозди дождя больно ковыряли спину. Сверкнуло над пожарным прудом.
– Надо прятаться! – стал затравленно озираться Славка. Тут он вспомнил, что за прудом есть старая заброшенная хибарка.
«Пережду грозу там!»
Славка обежал пруд, продрался через крапиву и вскочил на открытую веранду. Тут было сухо и пахло плесенью. По треснувшему пыльному стеклу ползала муха, под потолком, перегородив темный угол, в сетях собственной паутины сидел крупный паук. Тесаная дверь в дом была заколочена. Слева была приперта лестница.
«Погляжу, что там», – решил Славка и полез на чердак. Нижних двух, одной средней и самой верхней перекладин у лестницы не было. На чердаке вроде гремело сильнее, но при этом было спокойнее. Славка отполз влево и развалился на охапке сена. Над ним высился купол, с той стороны которого, как в барабан, колошматил дождь.
Славка стянул мокрую футболку и штаны. Было приятно лежать на сухом покалывающем сене в этой немного душной тишине. Парень закрыл глаза. Мысли поплыли, и тут сквозь туман сна послышались голоса.
«Что… где это?» – вздрогнул Славка. Внизу тихонько переговаривались.
– Дождь кончается… Может, дальше поедем?
– Я устала, еле крутила педали… Давай передохнем.
«Неужели это та велосипедная парочка? Какого хрена им тут нужно?» – соображал Славка.
– Смотри, лестница. Слазим?
«Ну, давайте! – нащупал в темноте штаны Славка. – А вот и хер! Не стану одеваться!»
Он отполз за балку.
– Там кто-то есть! – раздалось снизу.
– Там живет барабашка! Полезли знакомиться.
– Иди к черту! – ответила она, и зашуршал пакет.
– Слава богу, платье сухое. Принеси, пожалуйста, полотенце. Оно на багажнике. – Шаги по скрипучим доскам.

Славка разрыл сено и в углу отыскал щель. Теперь хорошо была видна маленькая часть веранды. Парень вернулся с полотенцем. Славка, прильнув к щелке, смотрел идиотское кино. Идиотизм состоял в том, что видимая им часть веранды оставалась пустой, и при этом были слышны движения и голоса.
– Дождь кончился.
– Я сейчас переоденусь, и поедем. Отвернись, пожалуйста.
«Черт, я ничего не вижу!» – голым пузом заерзал по колючему сену Славка. Травинка впилась в пах. Славка чуть не взвыл! И тут пустая картинка ожила. Девушка отошла в угол веранды.
Она, повесив платье и полотенце на гвоздь, сняла купальный бюстгальтер и стянула трусики. Славка видел две белые полоски на загорелом теле. Двигались руки, полотенцем вытирая волосы, плечи, грудь.
– Я готова, – сказала девушка, одев платье. Кино окончилось. Возбужденный Славка вздохнул, перевернулся на спину. И увидел смотрящую на него бритую голову. Голова, будто футбольный мяч, торчала над люком.
Идиотская пауза длилась несколько секунд.
– Костя! – раздалось снизу. Голова, моргнув, улыбнулась, и над ней поднялась рука с поднятым вверх большим пальцем.
«Все OK!» – через десять минут открывал калитку дачи Славка. На свежем после дождя небе сияло невинное солнце.


Зарисовка седьмая

В деревне Окуневка в родительском старом доме жил дядя Леня. Он по инвалидности получал пенсию, которую сразу делил на две части: часть на прокорм и часть на пропой.
– Жениться тебе надо, – говорила почтальонка Лариска. – И денежки были бы целее, и сам на человека был бы похож!
– А на кого я похож? – интересовался дядя Леня.
– На кошака облезлого! Вот на кого! – смеялась Лариска.
– Титьки у тебя хорошие! – мечтательно говорил дядя Леня. – А вот мозгами бог не наградил. Выходи за меня!
– За тебя! – еще пуще заливалась хохотом баба. – Ты же алкаш! И хату пропьешь, и меня вместе с хатой!
– Я алкоголик безвредный. Беспокойства от меня – только носки! Для стирки носков беру тебя!
 – А ну тебя к лешему! – почтальонка уходила, а дядя Леня, разложив деньги, собирался в магазин. В сельмаге он покупал два килограмма макарон, палку кровяной и батон ливерной колбасы, пяток консервов «сайра», хлеб, подсолнечное масло и три бутылки белой.
На продукты больше денег не тратилось, а с трех бутылок начинался его месячный разбег. Вернувшись с покупками домой, он открывал бутылку и затапливал камин. Разожженные дрова наполняли теплом комнату, а водка выправляла скукоженные мозги. Дрова прогорали, дядя Леня пододвигал к очагу старое кресло и брал в руки длинную кочергу. Черные и обглоданные огнем полешки напоминали бестолковую жизнь.
«Кто-то вот так же, желая согреться, поджег когда-то и меня, – хмелел дядя Леня. – Зачем я дымлю? Уже, вот как эта головешка, почернел. Один удар кочергой, и еще один… вспышка, прощальный дымок, и все. Представление окончено».
Дядя Леня вздыхал, поднимался и шел в кухню за второй бутылкой. Вместе с бутылкой он приносил альбом. Бархатный, пухлый родительский альбом. Камином согревалось тело, а душа грелась черно-белыми приклеенными карточками. Вот молодая мать или всегда суровый отец. А это его жена Люська!
«Тут она красивая!» – трет лоб дядя Леня. Еще не родилась их доченька, и сама Люська еще не остервозилась. Вот какая была баба!
Все из альбома карточки дядя Леня давно изучил. У каждой фотки свое место, и менять их нельзя. Дядя Леня закрывает и тут же открывает альбом. Это у него такая игра. Он подозревает: если закрыть и через несколько минут резко открыть альбом, то возможно подглядеть другую жизнь. От частых подглядок порвалась у альбома обложка.
– Будем сейчас ремонтироваться. – Дядя Леня встает, отыскивает скотч, берет на кухне ножик и с альбомом усаживается за стол. Он осторожно снимает подраненную обложку, и тут выпадает фотка.
«Что это?» – Он нагибается и поднимает с пола карточку.
Это их дом. Центр карточки – голая площадка. Тут обычно толкались у нас куры и шипели гуси. Но что это за карточка?! На ступеньках сидит молодая мать. А где отец?.. Дядя Леня пристально всматривается.
Перед домом собачья будка. Кто это из будки выглядывает? Он подносит ближе к глазам карточку он.
– Мухтар! Это же наш Мухтарчик! И рядом еще кто-то? Белобрысая голова!
«Е-мое! – подскакивает дядя Леня. – Это же я!». Память как захламленный чулан. Она с трудом выпускает затхлые тайны. Дядя Леня морщится, откладывает карточку, трет ладонью грудь и наливает стакан.
 – Я вспомнил! – выпивает и кричит на весь дом дядя Леня. – Отец сколотил Мухтару большую будку. Я должен был вытряхивать подстилку и класть под нее свежее сено! В тот день была гроза, и я залез в будку. Да, да! Начался сильный дождь. Отец с мамой сначала искали меня по дому, а потом увидели в будке. И вот мы тут с Мухтаром выглядываем из будки. Подо мной теплая подстилка, рядом верный Мухтарчик. Мать сидит на ступеньке крыльца. Между нами – прозрачная стена воды. Дождь барабанит в будку, Мухтар ерзает… А мне совсем не страшно! Отец высунулся из окошка и щелкнул эту фотку. И еще… Было что-то еще! Мама что-то через дождь кричала мне? И я тоже что-то… Что? Не помню!
Дядя Леня кладет карточку и наливает. Стакан у губ, но тут взгляд натыкается на надпись. Перевернутая фотка лежит на столе. Из оборотной белой глубины, как из туманного прошлого, выступает бледная карандашная надпись.
– Что такое? – отставляет стакан и читает дядя Леня:
«Я сухой в середине дождя!»
– Вот, значит, что я кричал маме!
 
Близница. 5 февраля 2012