***

  К занятиям в литературном кружке взял тему поэзия Бодлера. В хрестоматии 1970-х годов нашёл нужную страницу. Обложка пудовая, бумага серая, шрифт предисловия мелкий. Оказалось, что и мысли такие же.
Каким жутким, правильным и мёртвым языком всё это написано! Тяжеловесно, академично и как-то безжалостно или безразлично по отношению к тому, о ком шла речь, да и к читателю тоже. Можно сказать проще, но для этого нужны чувство свободы, незашоренности, самостоятельный ум, живой язык. За последние годы отвык от такого способа изложения. Теперь пишут легче, несколько легковеснее, правда, но без скуки.
Сколько вложено труда, сколько соков мозга ушло на создание такого языка! И все мы ломали головы над подобными схоластическими упражнениями. Спасибо, что не на сто страниц. А то бывают предисловия, из которых не выпутаешься, размером в несколько глав диссертации. Они и написаны для учёного совета, а не для читателя. Мозг высохнет, пока доберёшься до конца, и удовольствия от чтения  стихов уже не останется.
Сколько мыслей затупилось, сколько чувств засушено за столами академических библиотек, за чтением таких трудов! И, добро бы бескорыстная любовь к науке двигала этими тружениками. В девяти случаях из десяти за кропотливыми занятиями дни и ночи напролёт стояла забота о карьере, о том, что нужно выбиться в люди.
Всю жизнь я инстинктивно избегал этой сковывающей ум и чувство схоластики. Помню, с какой радостью вырвался из аспирантуры, к изумлению всей учебной части. И теперь, при чтении статьи о Шарле Бодлере, который, наверное, бы рассердился, узнав, что попал в хрестоматию засушенным листком, я понял ещё раз, что поступил правильно.
С готовой разболеться головой, с каким-то нарушенным внутренним порядком, я вышел на улицу, благо день стоял по-весеннему тёплый. Шёл восьмой час вечера. Солнце село, но небо ещё светилось ясной синевой. Ни одного облачного мазка не было на его высокой чаше. Я поднял голову и прямо над собой, на самой середине неба увидел одиноко висевший обнажённый клинок молодого месяца. Он словно высматривал добычу, подобно хищнику с вершины горы, чтобы сорваться вниз и обрушиться на жертву. Он ещё не сорвался, но уже обрезал нить начинавшейся было головной боли.