Шизофрения

Он мечтал о ней с детства. Дарил ей свои игрушки. Делился любимыми конфетами. Защищал от хулиганов. В мечтах. Она была каждый раз иной и никогда не повторялась, но он всегда узнавал её, какой бы она ни была – девочка-мечта.

В двенадцать лет мечта приняла туманно-определенные очертания. В семнадцать очертания стали более чёткими, но неопределенными. Девочка из мечты стала его тайным другом, он доверял ей самое сокровенное, чем никогда и ни с кем не делился. Она стала судьёй его поступков и поверенным его мыслей. Стала частью его жизни.

Он встречался с девушками, пылал любовью, обманывался и отчаивался, страдал, расставался, терзался одиночеством... И вновь любил, и вновь его глаза светились огнём надежды. Он никогда её не предавал: её одну он любил по-настоящему. Но так уж вышло – её не было в его жизни, и надо было как-то жить.

Он ждал – терпеливо и долго, фанатично веря в невозможное. Девочка из мечты выросла, стала девушкой и ждала его, где-то его ждала, и нельзя было обмануть её ожидания. Каждый свой отпуск он проводил на речном теплоходе, в круизе "Москва - Астрахань- Москва", и в каждом городе с волнением ждал встречи, искал её – и не находил.
Ему исполнилось тридцать, когда он наконец её нашёл. В Чебоксарах теплоход стоял три часа, на набережной торговали сувенирами и картинами с волжскими пейзажами. Он равнодушно смотрел на витрины и вдруг остановился как вкопанный: на него смотрели знакомые глаза.

- Кто это? – спросил с замирающим сердцем,а сам уже знал - это она! Девочка из мечты. Та самая.
- Соседа нашего дочка. Красивая. Это муж мой рисовал, - ответила словоохотливая продавщица. – Портрет вот остался, а её уже нет, умерла.
- Как умерла?! Почему? Она не должна была умереть, она такая молодая... такая красивая!
- Да, молоденькая совсем, семнадцать лет ей было. Как умерла? А как все умирают, заболела и умерла. Она и полюбить никого не успела, счастья не узнала… Отец-то по ней убивался, портрет написать попросил, в комнатке её повесил и трогать не велел ничего, в комнате-то у ней. Пусть, говорит, всё будет как при ней. Соседи-то слышали, как он с ней, нарисованной, разговаривал. Жди, говорит, доченька, придёт к тебе любовь, и счастье придёт, всё у тебя будет, твой папа тебе обещает. От  горя разумом повредился.
А как помрёт, велел портрет продать. Сказал, кому она понравится, с тем и жить будет. Он чудной стал, как дочка-то померла. В комнате её просиживал, часами целыми. Говорил, скучно ей одной-то. Смерть принять не мог, говорил, будто не умерла она, а в портрет ушла. А и впрямь, ты погляди, глаза-то живые у неё! Смотрят, будто ждут чего-то. Муж мой по памяти её рисовал, он у меня художник от Бога, нарисовал живую. Отец-то и двинулся умом.
«Умерла? Но вот же она – живая! На губах светлая улыбка, на щеках ямочки, в глазах светится надежда… Ветер играет с её волосами, сдувает пушистую чёлку с нежного чистого лба… Милая! Я нашел тебя, ты больше не одна, мы никогда не расстанемся. Я увезу тебя… Поедешь со мной?»

Услышав цену, охнул. А торговаться не стал. Он не покупал её, он вызволял её из мрака одиночества, из немой пустоты ожидания, которое - Бог свидетель! - наконец закончилось, они больше не расстанутся.

 – Вы только никому её не продавайте… Я сейчас... я быстро!

В каюте пересчитал оставшиеся деньги: не хватало пятисот рублей. У него задрожали руки, а на лбу выступил пот. Пересчитал ещё раз, надеясь на чудо. Чуда не произошло.

- Понимаете... У меня больше нет. Уступите, прошу... Умоляю!

Уступила, хотя не собиралась. Увидела его глаза – и отдала. Ошалел он, что ли? Бледный весь, и трясётся, как в лихорадке, и пальцы дрожат. Может, болеет чем?

Он ступил на сходни, не чуя под собою ног. Оказавшись в каюте, запер дверь, бережно развернул портрет, прислонил к стене и сел напротив, не в силах оторвать глаз от знакомого лица. – «Здравствуй, милая! Тебе больше не будет скучно. Не будет холодно и одиноко, ведь я с тобой… Я никогда не оставлю тебя, милая!»

До конца рейса он ни разу не сошел на берег. Зачем? Ведь больше не надо искать, она уже с ним. Господи, какое же счастье – смотреть в её глаза, в которых  сверкают весёлые искорки. Она счастлива, как счастлив он сам.

Он давно и счастливо женат, он отец взрослой дочери. Скоро дедушкой будет. Жена, любящая его спокойной и непреходящей любовью. Родители жены, ставшие для него родными (кто там говорит недобрые слова о тёще? Тёща заменила ему рано умершую мать и любила его как сына).
Дочь, в которой он души не чает. Дачный участок на шести сотках, рыбалка и костровая уха, друзья и песни под гитару… Он счастлив. И по-прежнему любит её. Портрет висит в гостиной. Жена решила, что это увлечение молодости, и он не стал её разубеждать - ведь так и есть.

С портрета ему улыбается светлой улыбкой его мечта, ветер играет с её волосами и сдувает чёлку с высокого лба. Он смотрит в её глаза и встречает ответный взгляд, в котором – навеки застыло ожидание. Они живые – глаза, в которых мерцает огонёк надежды.

Я люблю тебя и никогда тебя не оставлю, милая… Милая!