Проникающий в сны. VII. Виктор. Познавая друзей и

Под утро Жасмин всё же заснула. Я сидел рядом, пытаясь понять, кто я для неё и кто она для меня. Кто она вообще? Меньше, чем за сутки, мы стали близки. Ведь стали? Она знает обо мне такое, что до сих пор не знал никто, кроме моих опекунов. Но на самом деле, мы почти не знакомы. Да, она рассказала о себе. Совсем немного. Это она читает меня, как открытую книгу — не я её. Могу ли я ей доверять? Уже ведь доверился. Стоило ли?
От этих мыслей мне стало не по себе. Я не хотел думать так о Жасмин. Но почему? Влюбился? Можно ли так назвать ту симпатию и интерес, что я испытывал к ней?

Я вглядывался в бледный овал её лица, длинные тёмные ресницы, скрывавшие… такие удивительные глаза. Я никогда раньше не видел таких глаз — пронзительных и в то же время мягких. Да, они видят тебя насквозь; но не судят, а сострадают. Правда, в тот момент, когда загораются гневом — они жгут немилосердно. Её губы кажутся такими мягкими. Я хотел бы их коснуться. Даже наедине с самим собой мне стало неловко от этой мысли. Может быть, потому, что я смотрел на неё, спящую, без её разрешения, украдкой. Но ведь я ничего такого не делаю. И спала Жасмин одетой.

Её лицо дрогнуло и приобрело потерянное выражение. Ей явно что-то снилось. Это шанс для меня узнать её получше. Мгновение поколебавшись, я прилёг рядом, закрыл глаза и вошёл в её сон.
— Уродка! Ты подслушивала? И подсматривала? — стервозного вида старшеклассница орала на Жасмин, а та зло, но при этом растерянно смотрела на неё:
— Ничего такого я не делала! Больно надо.
— Тогда откуда ты всё знаешь? Откуда? Ты просто мерзкая ведьма!
Жасмин опустила голову. А когда подняла её снова, вместо девчонки рядом с ней стоял высокий темноволосый мужчина с сединой на висках, мягко и печально глядя на неё. Жасмин точно так же взглянула в ответ:
— Папа. Почему ты мне ничего не сказал? — в голосе её была нежность и горечь, — Почему не объяснил, как жить с этим?
— Бойся Этьена де Сен-Клера. Не смотри в его глаза и не слушай, что он говорит, — голос её отца звучал безжизненно, механически. И сам он стал похожим на куклу.
— Отец, — Жасмин хотела его обнять, но он рассыпался на мелкие осколки. Жасмин стояла, потерянная:
— Бояться его? Но кто он, Этьен де Сен-Клер?
— Кто я? — мягкий обволакивающий голос.
Этьен?! Нет, всего лишь его проекция — образ из подсознания Жасмин. Но она-то об этом не знает, не осознаёт.

Откуда-то сверху опустились верёвки и обвили запястья и колени Жасмин; она повисла на них, словно марионетка. Этого я не мог допустить. Усилием воли изменил ландшафт на песчаный морской берег. Верёвки, подвесившие Жасмин, исчезли, и она рухнула в мои объятья.

Я ощущал её в своих руках, она казалась мне такой хрупкой и уязвимой. И я втянул её в опасное дело, я виноват перед нею. Жасмин открыла глаза. Я не понимал, узнала ли она меня. Но взгляд её стал мягким и почти нежным. И я… я поцеловал её.

Наверное, я хотел бы большего. Но не посмел. Не так. Не во сне, где она не совсем понимает, что происходит. Даже если она желает того же. Ведь наши желания во снах — не совсем те же, что в реальности. И потому я счёл за лучшее исчезнуть, оставив её на солнечном морском берегу. Я не позволю кошмарам вторгнуться сюда. Но буду охранять её извне.

Я проснулся, как можно осторожнее поднялся и оглянулся на Жасмин: она по-прежнему спала, но лицо её было спокойным и безмятежным. Мне хотелось прикоснуться к ней, лежать рядом, чувствуя её тепло; чтобы она спала в моих объятьях. Я хотел заботиться о ней и защищать её. Мне было всё равно, что это за чувство — я не спешил давать ему название. Я понимал, что не смогу скрывать его от Жасмин. И не был уверен, что хочу. Я улыбнулся: пожалуй, это даже удобно, что мне не нужно объясняться.

За окном уже светало. Я привык просыпаться рано, чтобы видеть меньше снов. Да и монастырская привычка сохранилась. Монастырь. Оливер. Я должен рассказать ему, предупредить.

Я вышел на кухню и набрал номер монастыря — личные телефоны не разрешались монахам уставом. Когда кто-то взял трубку, я поздоровался и спросил отца-настоятеля. Через некоторое время Оливер взял трубку:
«Алло».
— Доброе утро. Это Виктор.
«У тебя всё в порядке? Есть новости?» — голос звучал взволнованно, хотя Оливер старался говорить спокойно.
— Мы встретились с Этьеном во снах. И… Оливер, он знает про тебя.
Пауза была лишь мгновенной:
«Этого следовало ожидать. Ничего страшного, Виктор. Не переживай. Я смогу за себя постоять. И, конечно, буду осторожен. Что ещё произошло… там?»
— Наверное, лучше рассказать при личной встрече. Я постараюсь как-нибудь заехать, при возможности.
«Могу я чем-нибудь помочь?»
— Береги себя.
«Конечно. Ты тоже. Передавай привет Жасмин».

Привет я передал сразу же — Жасмин стояла в дверях и смотрела на меня.
— Не хотел тебя будить.
— Как ни странно, я хорошо спала.
— Хм, — я отвёл глаза, стараясь не вспоминать своё вторжение в её сон.
— Это твоих рук дело? — Жасмин пыталась изобразить возмущение, но это у неё плохо получалось. Она никак не могла определиться, сердиться ей на меня или нет.
Я решил на всякий случай оправдаться:
— Я боялся, что Этьен станет искать тебя.
— Но он же не знает, кто я. Или это не помеха? — Жасмин обеспокоенно посмотрела на меня.
Я пожал плечами:
— Не зная имени и места нахождения — трудно. Но возможно.
— Ясно.
— Ты всё ещё можешь…
Жасмин посмотрела на меня так, что я решил не продолжать. Быстро сменив гнев на милость, она спросила:
— Что ты хочешь на завтрак: омлет, сосиски, хлеб с маслом, сыр? Боюсь, ничего интереснее нет. Ещё есть мюсли и молоко — но, думаю, ты это не ешь.
Я улыбнулся:
— Я ем всё. В монастыре меню не обсуждается. Да и дома у меня в холодильнике не густо.
— Ладно, — Жасмин улыбнулась в ответ, — тогда я достаю всё — а ты бери, что хочешь.
— Ага, только Джеффри сначала позвоню.
Я набрал номер крёстного.
«Виктор, доброе утро. Как вы?»
— Неплохо, — я рассказал ему, что мы увидели во сне Джона Кэссиди, смягчив описание столкновения с Этьеном. И умолчав о том, что произошло дальше. Не то, чтобы я хотел скрыть это от крестного. Но не хотел рассказывать сейчас и при Жасмин.
«У меня тоже есть для вас информация. Я нашёл человека, который учился в колледже вместе с Этьеном де Сен-Клером. Не в одной группе, но всё же. Это один мой знакомый. И он согласился поговорить с вами. Я бы тоже с удовольствием поехал, но… я опасаюсь, что, желая найти тебя и, возможно, зная о наших отношениях, Этьен может следить за мной. И я не хотел бы привести его к тебе».
Чёрт! Во что я втянул их: его и Оливера. Хотя, если уж на то пошло, «втянул» их ещё мой отец. Но я ведь продолжаю это «славное дело».
— Да… Джеффри, я…
«Всё в порядке, Виктор. Пока будем общаться по телефону. И лучше ты сам звони мне. Запиши адрес. Чарльз Уотерберри готов встретиться с вами уже сегодня. Расскажи потом, как всё прошло. И звони по возможности, пожалуйста. Ах да, ещё я встретил человека, который предложил мне воплотить все мои желания и мечты во снах», — даже по телефону я почувствовал улыбку в голосе Джеффри, — «Но это был не Этьен. Постараюсь узнать о нём что-то ещё».
— А это не опасно?
«Виктор, ты же знаешь, осторожность — моё второе имя».
Я хотел было сказать, что это далеко от истины; но лишь попросил его не рисковать.
Поблагодарив крёстного, я повернулся к Жасмин:
— Кажется, нам есть, чем заняться до вечера.

Знакомый Джеффри согласился встретиться с нами во время ланча в одном из кафе в центре города. Когда мы вошли, из-за столика навстречу нам поднялся мужчина лет сорока: в деловом костюме, явно не дешёвом; с тёмно-русыми волосами и загаром любителя горных лыж. Но улыбался он приветливо и смотрел доброжелательно:
— Чарльз Уотерберри, — он крепко пожал мне руку.
— Виктор Легран и Жасмин Гримвуд.
— Очень приятно, — ответил Уотерберри, пожимая руку Жасмин.
Когда мы все уселись, он, изучающе глядя на меня, спросил:
— Так Вы — крестник Джеффри? Тогда странно, что мы не были знакомы.
И, улыбнувшись, добавил:
— Или Вы — ещё больший не любитель светских вечеров, чем Ваш крёстный?
— Боюсь, что так. Спасибо, что согласились встретиться с нами.
— О, совершенно не за что. Джеффри теперь мой должник, — и снова улыбка, — А он очень не любит долги и потому охотно их отдаёт. Я понимаю, вы хотели поговорить об Этьене де Сен-Клере, — добавил он уже серьёзно и тихим голосом.

Я кивнул, стараясь скрыть волнение.

— Что ж. На самом деле, мне не так много о нём известно, и отнюдь не тайные факты. Я вырос в тех же краях, откуда родом Этьен. Но мы не были знакомы. И впервые я услышал о нём, когда его похитили — как потом оказалось, бывший ухажёр его матери. Говорили, что она вышла за его отца, маркиза де Сен-Клера, из-за титула; а тот, в свою очередь, женился из-за денег её отца. И брак не был особо счастливым. Похищение наследника, как ни странно, совсем не сблизило семью. Тем более, что похитили мальчика не из-за денег, не ради выкупа: похититель — не помню, как его зовут — хотел свести счёты со своей бывшей невестой. Говорили даже, что когда Этьена нашли, спустя неделю, маркиз сделал тест на отцовство. И, к счастью, отцом мальчика был именно он. Но, всё равно, не повезло парню с родней.

Мы учились в одном колледже — но в разных группах и на разных факультетах. Этьен и тут умудрился стать печально известным. Его не любили. Не потому, что он был очень богат — бедных среди учащихся и не было. И не потому, что некрасив или не так одевался — нет, он был привлекателен внешне: белокурый, голубоглазый, высокий; и вкуса не лишён. Но было в нём что-то, что отталкивало людей. Этот непроницаемо холодный взгляд. Как у рептилии. Совершенно не понятно, что он думает о тебе и думает ли вообще. По видимости, думал — так как учился он хорошо. Что не прибавляло ему популярности. Этьен часто служил объектом для нападок и насмешек.

Однажды после занятий я вышел во двор кампуса, и моё внимание привлёк шум голосов: неподалёку о чём-то спорила группа студентов. Вернее, двое молодых людей выясняли между собой отношения. Одним из них был Крейг Дженнингс — крепкий и нахальный парень, а вторым, как нетрудно догадаться, Этьен. Похоже, Крейг толкнул Этьена, и тот упал, рассыпав вещи из сумки и вызвав новую волну насмешек. Но Этьен не торопился вставать — так и сидел на земле, молча сверля обидчика взглядом. И было что-то в этом взгляде, что заставило всех смолкнуть: что-то пугающее, пробирающее холодом до костей. Крейг стоял, словно загипнотизированный. Потом, пошатнувшись, подошёл к кирпичной стене кампуса и стал биться об неё головой. С такой силой, что разбил её до крови. Его пытались оттащить, но он вырывался; и далеко не с первой попытки удалось отвести его в лазарет. Под совершенно демонический смех Этьена. Надо ли говорить, что толпа быстро рассосалась. А Этьен просто поднялся, отряхнулся и пошёл, как ни в чём не бывало. И конечно, с тех пор его никто не трогал.

Чарльз замолчал, задумчиво вертя в руках бокал — словно всё ещё под впечатлением от увиденного тогда.
— И больше Вы о нём ничего не слышали?
— Только то, что он с отличием закончил колледж и вернулся домой. Через год или два его родители погибли в автокатастрофе, и Этьен унаследовал имение и огромное состояние. Где он и чем сейчас занимается, я не знаю. И ни разу не слышал, чтобы о нём говорили. До тех пор, пока Джеффри не спросил меня вчера, — Чарльз улыбнулся, — Надеюсь, я хоть чем-то вам помог.
— Да, конечно, очень помогли, — я видел, что ему хочется знать, почему и зачем мы расспрашивали об Этьене, но учтивость не позволяет ему спросить прямо. А я не стал рисковать, посвящая его в детали. Мы поблагодарили его ещё раз и распрощались.

Всё это время Жасмин задумчиво молчала. И лишь когда мы сели в машину, произнесла:
— Мы были правы: его похищали. И, похоже, жизнь у него была не сахарная.
Ну вот, она уже оправдывает его.
— У всех бывают трудности, но не каждый становится садистом и убийцей.
— Я просто пытаюсь понять, что им движет.
— Ты жалеешь его. Хотя совершенно не за что, — я старался говорить спокойно.
— Не сердись, — примиряюще сказала Жасмин, — Наверное, это потому, что я — женщина. А женщины склонны проявлять жалость больше, чем мужчины.
— Меня ты тоже «просто» пожалела? — я с горечью смотрел на неё.
Несколько мгновений она молчала.
— Тебя незачем жалеть. Ты сильный. Только сам не знаешь, насколько. А вот у Этьена, как мне кажется, есть слабое место.
— И какое же?
— Любовь.
— Моё тоже, — тихо сказал я.
— Да, но его слабость — в её отсутствии. Тогда как рядом с тобой были и есть люди, которые любят тебя, и которых любишь ты. В его жизни этого нет. Так что, ты в большом преимуществе, — она, улыбаясь, смотрела на меня.
А мне очень хотелось спросить, считает ли она себя одной из этих людей.
Немного смущённо Жасмин отвела глаза и спросила:
— Если у нас нет других планов до вечера, может, подбросишь меня домой? Проведаю маму и возьму кое-что из вещей.
— Да, конечно.
Тем более что планов действительно не было.

Когда мы подъехали к дому, Жасмин неловко произнесла:
— Извини, не приглашаю тебя сейчас. Потом — обязательно.
— Тебе не за что извиняться. Всё в порядке. Когда за тобой заехать?
Она задумалась:
— Если я не нужна тебе до вечера… давай, я сама приеду на ту квартиру. Хочу дождаться, когда мама придёт с работы. Не знаю точно, сколько понадобиться времени. И чтобы ты не ждал напрасно.
— Ничего, я бы и подождал, — я улыбнулся, — Но хорошо. Давай так.
— А ты сейчас… поедешь туда?
— Наверное. Может быть, немного поболтаюсь по городу.
— Звони, если что, – Жасмин обеспокоенно смотрела на меня.
— Ты тоже, — я улыбнулся, желая показать, что всё в порядке.

Она наклонилась ко мне, чмокнула в щёку и вылезла из машины.
Это был почти сестринский поцелуй, но от того не менее тёплый для меня. И на мгновение я почувствовал, что действительно сильнее Этьена. Я много чего почувствовал.
Мне очень захотелось увидеть кого-то ещё из моих близких. Джеффри предполагал, что за ним могут следить и не стоит нам встречаться. Возможно, он прав. К его имению трудно подъехать незамеченным. Но вот к монастырю… Даже если Этьен наблюдает за ним, то, скорее всего, за главным входом. Он просто не может знать обо всех чёрных ходах и калитках, о которых знаю я. А значит, я смогу пройти, не привлекая внимания. И поговорить с Оливером.

Я оставил машину в нескольких кварталах от монастыря и, оглядываясь по сторонам, подобрался к одной из малых башенок с калиткой. К счастью, она была открыта. Изнутри за ней присматривал брат Томас. Поздоровавшись и узнав, как он поживает, я сказал, что пришёл к отцу Оливеру.
— Кажется, он должен быть у себя, — добродушно сказал Томас.

Я кивнул и отправился в келью Оливера. За исключением входных ворот, ни одна дверь в монастыре не запиралась. И всё же я постучался. Но не дождался ответа. Тогда я медленно открыл дверь и вошёл. И никого не увидел. В келье настоятеля было две маленькие комнатки: первая служила кабинетом, а вторая — спальней. И именно в ней я услышал какой-то шорох. Сделав пару шагов, я осторожно заглянул туда.

Оливер молился, стоя на коленях. В этом не было бы ничего необычного, если бы не выражение его лица, которое я никогда раньше у него не видел: смятенного, почти страдающего человека. Я хотел тихонько уйти, но боялся быть замеченным. В конце концов, я сделал шаг назад, другой — и задел так некстати подвернувшийся стул. Через мгновение Оливер показался из спальни.
— Извини… Я… не хотел мешать, — я готов был провалиться под землю.
Оливер улыбнулся:
— Ничего. Ты же знаешь, ты не можешь помешать мне, Виктор.
Если у них с Джеффри и было что-то общее, то это умение владеть собой.

Через минуту мы уже сидели рядом, на двух древних жёстких стульях, которые Оливер каждый раз чинил самолично; и я рассказывал ему обо всём, что произошло со мной с момента нашей последней встречи. И как-то невольно — о том, что меня беспокоило.
— Во сне Этьен привёл меня в келью и, сначала притворившись тобой, сказал, что мне нужно было остаться в монастыре и стать монахом. И я подумал… может, так оно и есть…
Оливер мягко смотрел на меня:
— Но ведь ты хотел жить в миру. И мне кажется, ты принял правильное решение.
Честно говоря, я ожидал несколько иных слов: что Оливер был бы рад, если бы я остался с ним и нашел свое призвание здесь.
— Почему ты ушёл из монастыря?
— Я хотел… увидеть жизнь за пределами этих стен. Возможно, иметь семью. Конечно, вы с Джеффри — моя семья. Но я хотел… — почему-то я смутился и отвёл глаза.
— Узнать любовь женщины.
Я взглянул на Оливера: он понимающе улыбнулся.
— Это же самая естественная вещь на свете.
— Да, но ты…
— Я принял сан, а вместе с ним и обет.
— А… до этого?
— Личная жизнь не очень складывалась, — его улыбка стала немного грустной.
— И потому ты…
— Нет. Конечно, нет. На то было несколько причин. Отсутствие денег на образование — мне хотелось учиться, а в семинарии обучали бесплатно. Конечно, я мог бы пойти работать и копить на учёбу, но… Я не был уверен, что поступлю куда-то ещё. То, что я прилично окончил школу, было заслугой Джеффри — он занимался со мной. Другой причиной, возможно, более важной, было то, что я искал себя. И Бога. Я подумал, что на этом поприще смогу принести пользу не только себе, но и людям. А третья причина — моя гордость и вспыльчивый характер, которые я хотел смирить. Пока не натворил бед.
— А ты мог натворить бед?
— Да. Например, избить отца — за то, что он бил мать. И это было ещё одной причиной уйти от мира и обуздать свой гнев. Я боялся стать таким, как он.

Я надеялся, что не слишком удивлённо смотрел на него. Оливер — самый спокойный и уравновешенный человек из тех, кого я знаю — вспыльчивый и гордый? Получается, что я не знаю его совсем. Мы почти никогда не говорили с ним так, как сейчас. И, думаю, это по моей вине. Я был эгоистом, замечающим только свои беды и проблемы. Я считал себя одиноким, но не сделал ничего для того, чтобы разбить своё одиночество и одиночество близких мне людей. Надеюсь, ещё не поздно это исправить.
— И ты нашёл себя? И Бога?
Оливер улыбнулся и пожал плечами:
— Более или менее. Мне кажется, я не самый плохой пастырь. Я надеюсь, — он рассмеялся, — но что-то мы больше обо мне говорим.
— Да потому что все предыдущие годы говорили только обо мне, — виновато пробурчал я, опустив глаза.
— Виктор, ты был ребёнком, — мягко произнёс Оливер, — взрослые не обсуждают с детьми свои проблемы, и это нормально. Да и я не из тех, кто легко раскрывает душу. Даже близким, — он несколько смущённо смотрел на меня.
— И всё же, нам стоило бы почаще говорить о том, что беспокоит. Я бы постарался понять — не таким уж ребенком я был. И… ещё у тебя есть Джеффри — он-то уж точно взрослый.
Оливер хмыкнул и скрестил руки на груди:
— Что-то непохоже.
Я осторожно спросил:
— Почему?
— Потому что он из тех, кто проблемы создаёт, а не решает. Особенно на свою… голову.

Да, сегодня Оливер был совсем не таким, каким я его привык видеть. Но зато казался мне более живым и настоящим.
— Да ладно, я знаю, что ты любишь его.
Оливер взглянул на меня и несколько мгновений молчал. А потом усмехнулся:
— Да. Только ему не говори. Он и так абсолютно уверен в своём неотразимом обаянии.
— Но оно, и правда, работает. Взять хотя бы его знакомого, который рассказал нам об Этьене. А ещё… Джеффри, вроде бы, встретил человека, который создаёт сны на заказ… и попытается узнать что-то ещё, — какое-то неприятное чувство кольнуло меня.
— Знаешь… Я опасаюсь за него. Кажется, он затеял собственное расследование, — я достал из кармана телефон и набрал номер Джеффри. Оливер обеспокоенно смотрел на меня.
«Да, Виктор?»
— Ты… в порядке?
Джеффри рассмеялся:
«Почему я должен быть не в порядке? Всё хорошо. Но пока новостей у меня нет. А как старина Чарльз, рассказал вам что-нибудь полезное?»
— Да, — я вкратце изложил ему историю Этьена, — Спасибо, что устроил нам эту встречу.
«О, совершенно не за что, друг мой. Я делаю всё, что могу. Позвоню тебе, как только узнаю что-то ещё. Береги себя. И передавай привет чудесной девушке Жасмин».
— И ты, пожалуйста, будь осторожен.
— Скажи, что если он не будет — я сам убью его, — добавил серьёзно Оливер.
Я передал Джеффри его слова и в ответ получил новую порцию смеха:
«Так ты сейчас с ним? Завидую тебе. Но конечно, раз Оливер сказал, то слушаюсь и повинуюсь. До встречи, Виктор. Надеюсь, до скорой».
Вздохнув, я взглянул на Оливера:
— Конечно, он сделает всё по-своему.
— Не беспокойся. Я поговорю с ним.
— Ты думаешь, он послушается?
Оливер печально улыбнулся:
— Если не меня, то никого другого.

Я был рад, что поговорил с Оливером — у меня стало легче на душе. Но, всё же, мне было тревожно за Джеффри; и я решил, что если ничего не изменится, то завтра встречусь с ним.

Я вернулся в нашу с Жасмин квартиру. Ну да, сейчас она и была нашей — моей и её. Пусть я был всего лишь жильцом. За окном темнело. А это значило, что скоро я снова столкнусь с Этьеном. Во всяком случае, я на это надеялся. И был готов. Теперь я вполне представлял, с кем имею дело и на что он способен. Но это пугало меня меньше, чем неизвестность. Я знал, что в этот раз не сбегу. Во что бы то ни стало.

Замок во входной двери повернулся, и я невольно вздрогнул. Но конечно, то была всего лишь Жасмин. «Всего лишь» — в том смысле, что не тот, кого нужно опасаться. Я был очень рад её видеть.
— Как дела? Как мама?
Она пожала плечами:
— Всё как обычно.
— Ты рассказала ей что-нибудь? С кем ты и чем занимаешься?
— Нет, конечно. Зачем ей лишние тревоги? У меня была идея рассказать ей, что я встречаюсь с тобой — на случай, если ты всё-таки маньяк, — она улыбнулась, — но тогда было бы много лишних расспросов: она бы подумала, что ты — мой парень или что-то вроде.
— А я, конечно, даже не что-то вроде, — я театрально вздохнул, пытаясь скрыть то, что меня очень интересует этот вопрос.
— М-м… А ты хотел бы? — Жасмин задорно улыбнулась.
— А если я скажу «да»? — я продолжил эту игру, надеясь, что выгляжу убедительно.
Жасмин подошла ко мне вплотную и, глядя в моё лицо снизу вверх, хитро сказала:
— А ты попробуй.
Сам себя загнав в угол, я смутился: запутавшись, где игра, а где — нет. Или от близости Жасмин.
Она, смягчившись, вздохнула:
— Ладно, не мучайся. Я знаю, что у тебя проблема со словами, — она отступила назад, — Вернее, с тем, чтобы выражать ими чувства.
— Может быть, ты научишь меня? — спросил я, всё ещё смущаясь.
Она улыбнулась:
— Я и сама — не большой мастер. Но если хочешь, могу попытаться.
И уже серьёзно добавила:
— Хотя лучше я приму тебя таким, какой ты есть. Тем более, для меня это не большой недостаток.
— Да, я хочу, чтобы ты была моей девушкой, и чтобы мы встречались, — выпалил я, немного неожиданно и для себя самого. Но я чувствовал, что должен сказать это сейчас.
Почему так трудно признаться другому человеку даже в том, что он и так знает? Потому что одно дело догадки, мысли и намерения, и другое — их открытое объявление.

Несколько мгновений Жасмин молча смотрела на меня. Она явно не ожидала, что я всё же произнесу это, и именно в этот момент. Она снова приблизилась ко мне, обвила мою шею руками и поцеловала. Через секунду я тоже целовал её, тихонько скользя руками по её спине и длинным шёлковым волосам. Она казалась мне такой хрупкой, что я боялся обнять её крепко. И я всё ещё не решался.

Жасмин чуть отстранилась и смущённо взглянула на меня, а потом и вовсе выскользнула из моих объятий, отступив на шаг. Как будто она сама немного испугалась нашего внезапного порыва.

Что ж, на большее я и не рассчитывал.
Жасмин шагнула ближе и взглянула на меня чуть исподлобья:
— Ты… Тебе надо быть увереннее в себе, — сказала она немного сердито, — Ты вообще-то симпатичный, ты знаешь об этом? И… лучше многих.
— Вообще-то, комплименты положено женщинам делать, — я улыбнулся, смущаясь не то от её слов, не то от собственной неуклюжести.
— Хм. Ну, поскольку я их от тебя не дождалась, то решила взять всё в свои руки, — Жасмин ещё пыталась сердиться, но я видел, что она сдерживает улыбку.
— Что ты делал всё это время? — она уселась на диван и взглянула на меня.
— Навестил Оливера. Чему очень рад, — а ещё тому, что разговор сменил направление, — Потому что мы наконец-то поговорили не как ученик с наставником, а как взрослые близкие люди. Хм, и я, наверное, узнал о нём больше, чем за все предыдущие годы.
— Рада за вас. Думаю, вы оба в этом нуждались.
Я кивнул:
— Знаешь… я думаю, это твоё влияние. Ты всё время тормошишь меня. Ты разбудила во мне что-то. Вытащила меня из раковины. Оливеру этого не удавалось сделать — потому что он сам такой же как я. Да и Джеффри тоже. Ведь его шарм и позёрство — всего лишь маска.
Она кивнула:
— Да, я знаю.
Я улыбнулся:
— Я до сих пор до конца не привык, что тебе не нужно ничего объяснять.
Жасмин набрала воздуху и выдохнула:
— Нет уж, объясняй. Говори со мной, Виктор. Мне это нужно. Да и тебе тоже. Я хочу слышать твой голос, — она смотрела на меня снизу вверх: маленькая, немного сердитая, но при этом очень нежная.
— Да. С тобой мне хочется говорить, — я переступил через свои глупые страхи и обнял её, крепко, но бережно, стараясь передать ей всё то тепло, что было во мне. Которое рождалось благодаря ей. И я хотел его вернуть.
Несколько мгновений мы так и стояли, молча, замерев. Потом Жасмин, не размыкая объятий, сказала:
— Наверное, уже пора.
Я чуть отстранился и посмотрел на неё, встретив взгляд уже столь дорогих зелёно-карих глаз.
— Пора отправляться в сон.
Да, пора. Пора сделать следующий шаг.

Я оказался в толпе. Плотной колышущейся зыбью она обволакивала меня, постепенно подталкивая куда-то. Жасмин рядом не было. Я попытался оглядеться, но всё, что я видел вокруг, было море людей, наполнявшее большой продолговатый зал. Метро. Да, это похоже на вестибюль метрополитена с платформами по бокам, и толпа, колыхаясь, несла меня к одной из них. Эти люди вокруг… я присмотрелся к ним — не все из них были лишь образами. А это значило, что кто-то притащил в один сон и удерживает несколько десятков, а быть может, и сотен людей. И этот кто-то — мой брат. Его возможности явно превосходили мои.

Я крикнул:
— Жасмин! — в надежде, что она отзовётся. Но если так и было, я не услышал её голос в гудении толпы. Но зачем столько людей? Несмотря на свой образ жизни отшельника, я не боялся быть в толчее. Не боялся метро и поездов. Жасмин. Жасмин боится толпы. Вот почему. Но… как он узнал?
— Жасмин!!! — я подпрыгивал, пытаясь смотреть поверх голов. Но Жасмин с её ростом легко не заметить и рядом. Нет, Виктор, ты всё делаешь не так. Это же сон. Постарайся почувствовать её. Попробуй разогнать толпу.

Толчея усилилась. Меня пихали и толкали, и влекли куда-то. Невозможно сдержать натиск, зацепиться за что-то. Я был словно щепка в водовороте. И в какой-то момент не почувствовал опоры под ногами. Я куда-то падал. Но падал недолго — я оказался стоящим на путях метропоезда. Толпа колыхалась плотной стеной у самого края перрона, лишая возможности взобраться на него — меня отпихивали обратно, наступая на пальцы. Я огляделся: вместе со мной на пути свалились ещё несколько человек. И некоторые из них были настоящими людьми, не проекциями. А значит, реальность кошмара могла нанести им вред. Стараясь, чтобы голос звучал как можно более властно, я заорал:
— Отойдите от края!

Толпа чуть отодвинулась, и я принялся выталкивать вверх на платформу тех, кто был рядом со мной. Краем глаза я уловил свет в туннеле. Последней я подсадил женщину, и уже готовился, что железная махина поезда выбросит меня из сна, или же погрузит в дальнейший кошмар, когда чья-то рука с силой дёрнула меня на перрон и сквозь толпу увлекла в маленькую нишу в стене. Где я, наконец, смог разглядеть своего спасителя — то был Анри. Несколько мгновений мы, молча, смотрели друг на друга. А потом обнялись.
— Как ты? Где ты? — я чуть отстранился и взглянул на него.
Он выдохнул:
— Так, ничего. Терпимо. Не знаю, где я — окна закрыты ставнями. Но это похоже на обычную квартиру. Виктор, я… я не хочу причинить тебе вреда. Ни тебе, ни этой девушке.
— Жасмин… Ты знаешь, где она? Что с ней?!
— Она в безопасности. Он хотел поговорить с ней.
— Что?! — я выскочил из ниши на платформу, — ЖАСМИН!!!
Да чтоб вы все исчезли!!!

Эхо прокатилось по опустевшему залу. Я выбежал на середину и огляделся: в другом конце вестибюля стоял Этьен. И рядом с ним — Жасмин. Нет, я не позволю ему даже прикасаться к ней. Я вскинул руку вперёд, и в то же время в ней оказался пистолет. Выстрел. Я чувствовал пулю, её стремительное движение к цели, и как на миг что-то вязкое пыталось удержать её — но не смогло. И в то мгновение, когда она должна была войти в голову Этьена, он исчез. И вместе с ним — всё вокруг.

Я открыл глаза. Моя рука нащупала рядом руку Жасмин.
— Я в порядке, — услышал я её голос, — А вот Этьен сбежал.
Я взглянул на неё: она улыбалась.
— Знаешь, я бы выпила чашечку чая. Думаю, мы заслужили. Особенно ты, — Жасмин встала и направилась на кухню.
И я — следом за ней. Пока она ставила чайник и насыпала заварку, я уселся за стол, всё ещё находясь во власти сна:
— Он знал, что ты боишься толпы. Он… Что он сказал тебе? — я произнёс это резче, чем хотелось бы.

Жасмин обернулась и какое-то время молча смотрела на меня:
— Пытался убедить, что с ним мне будет лучше, чем с тобой, — она усмехнулась.
— И… это ему удалось? — я напряжённо ждал ответа.
Она фыркнула:
— Виктор… Если бы я уже не знала тебя достаточно хорошо, и что ты чувствуешь — я бы обиделась.
— Да, прости, — я облегчённо вздохнул, — Но как он узнал о твоих способностях? И страхах?
— Он не стал объяснять. Видимо, чтобы сохранить ореол таинственности. Но он выдернул меня из толпы за руку, и продолжал держать, зная, на что я способна. Не понимаю, зачем, — она покачала головой, — Вернее, понимаю. Но всё ли так просто? Или это очередная его игра?
— Хотел, чтобы ты прочла его чувства?
Жасмин кивнула:
— Похоже на то.
— И что же он чувствует?
— Любовь к Анри. Усталость. Одиночество.
Я фыркнул:
— А не мог он вызвать в себе эти чувства, зная, что ты их прочтёшь?
— Мог. Но… я бы почувствовала и это. Наверное.
— Хороша ж его любовь к Анри, если он держит его на привязи и использует.
Жасмин покачала головой:
— Он не умеет любить иначе. Он чудовище. Но мне всё ещё жаль его.
— Да вот поэтому он и хотел, чтобы ты почувствовала — хотел, чтобы ты его пожалела, — сказал я с горечью.
— Знаешь, — Жасмин печально смотрела на меня, — некоторые нуждаются и в жалости. Чтобы их хотя бы пожалели, если не полюбили, — но понимая, что я чувствую, добавила:
— Я не оправдываю его, Виктор. Ни того, что он сделал; ни того, что делает сейчас. И я не простила его.
Я кивнул:
— Я верю тебе. Просто… — на мгновение я отвёл взгляд, — слишком боюсь потерять тебя.
— Ты не потеряешь, обещаю, — она смотрела на меня так… тепло и нежно.

Мне хотелось большего. И уже было всё равно, что она знает, чего я хочу. Я смотрел на Жасмин, совершенно не скрывая, о чём я думаю и что чувствую. Она подошла и села ко мне на колени. И поцеловала, скрыв от меня весь мир за каскадом своих волос. И… дальше я уже плохо что-либо понимал. Лишь как-то уловив её слова о том, что вряд ли Этьен так быстро вернётся в сон, и у нас есть время… я кивнул, подхватил её на руки и отнёс на кровать.