Раздавленные войной

Бааа-бах! Баааа-бух!
Оглушительно громко, ужасающе, всё вокруг снова  рвалось, земля горела, или это только казалось мне.
-Маама, маама, где  ты? Опять ты под кроватью?! Ты же уже старенькая, как ты туда забралась? Ну не плачь, что ты! Это всего лишь фейерверк, успокойся. Что ты никак не привыкнешь? Всё уже давно позади, 70 лет прошло, а ты…
Да, да, я не могу привыкнуть к грохоту, к любому громкому шуму. Мне кажется, что мои дети и внуки с укором смотрят на меня. Но мой разум не повинуется мне порой. Я приобретаю животный инстинкт и бегу от жуткого грохота. Всё всплывает в памяти. Я не могу отличить, где реальность, а где воспоминания.
Тот вечер. Снова жутко. Я не могу сесть на стул, который заботливо подставляет дочь, ноги ватные. Вновь тонна валерианки. Никто  ничего не может сделать. Но лекарство даёт о себе знать, я сажусь.
В тот давний зимний вечер  конца 1941 года  убило маму. Мою маму, самое дорогое, что у меня было. Налетели фашистские  истребители, и стали бомбить город. Зачем? Чем мы им помешали? Позднее мы узнали, что к ним поступила информация о том, что дивизия особого назначения со всеми боеприпасами  находится  в нашем районе. В каком именно городе они не предполагали, и стали бомбить 5 близлежащий населённых пунктов. Мама бросилась спасать нас. Она  загнала нас в подпол и решила захватить одеяло для младшего братика Коленьки, которому было 4 года, так как в подполе было очень холодно. Она добежала до зала, взяла одеяло, и в этот момент…
Нет, не могу, опять слёзы…
Взрыв бомбы, она угодила ровно в наш сад. Мы боялись друг за друга, поэтому не стали выходить до конца бомбёжки.
Мы увидели её, лежащую лицом к земле, в своём самом красивом голубом длинном платье с подснежниками на поясе. В руках было зажато белое одеяло.  Его позднее не могли отнять  трое взрослых мужчин. Такой она нам запомнилась. 
Нас увели к соседям, и привели, когда мамы уже  не было.
Так мы остались одни. Отца убили в 43. Просто прислали похоронку, где ни значилось место захоронения, ни как убит.  Одинокая дата и имя- «Никитенко Павел Борисович пал смертью храбрых».
Мы не могли осознать такой потери. Осталось половина  нашего дома. Иные горожане вовсе лишились своих жилищ.  Я просыпалась от крика младшего братика, во сне он по-прежнему звал маму. Остались в живых моя сестра-близнец Нина, и старший брат Сергей. Через неделю ему исполнится 18 лет и его заберут на фронт. Нам тоже как-то надо было жить. Я не могла переносить такой пытки, мне тоже каждую ночь снились родители. Каждую ночь я будто бы имела возможность их спасти и зачастую спасала, но снова эта реальность, безысходность. Никого уже не вернуть. Надо самим бороться в этой жизни.
Тут я задумалась о том, что и нам надо на фронт. Мне с сестрой было по 15 лет. Выглядели мы значительно старше, а значит, могли пририсовать себя пару лишних лет.  Я поговорила с сестрой, и мы сразу же записались в добровольцы. Нас направили на курсы снайперов. Во время войны они очень ценились, а зрение позволяло нам учиться стрельбе. Мы закончили краткий курс, и уже через  4 месяца ехали на фронт с эшелоном боеприпасов. Братика забрали соседи. Очень хорошие люди, старые друзья наших родителей.  Сергей ушёл на фронт раньше нас, его учили далеко от нашего края. Пока мы были дома, получали от него письма. У него всё было хорошо. После нашего уезда ещё полгода продолжалась переписка, потом мы потеряли  координаты и не смогли поддерживать общение. Нину отправили в другой полк, который нуждался в снайперах. Меня оставили при этом. С нашим продвижением сообщение прервалось.  Я очень переживала за неё.
У нас была незримая связь.  Даже в детстве, когда она начинала плакать  в соседнем доме, я тоже ревела на всю улицу, хотя не видела её и не слышала её плача. Мы закончили в этом году 8 классов. И когда она отдельно от меня пошла сдавать экзамен, я раньше всех в семье узнала, что она его сдала. Была какая-то радость на душе.  Мама всегда поражалась этой связи.
А сейчас у меня разрывалось сердце в каждую минуту её отсутствия, я не могла спокойно есть и спать. Была война, этим всё объясняется.
Я узнала о её судьбе в найденном  дневнике в 1963 году. Она никогда не рассказывала, что с ней было всё это время, да и говорить о войне она не могла. Я собирала её жизнь буквально по крупицам, вот что я узнала из её записей, нанесённых на бумагу красивым витиеватым почерком.
Утро. Тяжёлое. Липкое. Грязное. В такую погоду обычно не хочется вылезать  из-под  одеяла. Но не то время. Шёл холодный февраль 1945 года.
Нина Некитенко, как по команде, вскочила с первыми лучами солнца. Она давно забыла, что такое сон.  Ложилась, закрывала глаза, будто на пару минут, и снова вставала на ноги.  Уже давно она не чувствовала себя личностью, бежала от чувств, надежд, мечтаний. Да и что они значат в подобное время? Это преступление - уделять внимание своим думам и личной жизни, когда вокруг каждый день умирают  тысячи и тысячи бойцов.
Вот она уже стирает бинты для нового поступления раненых. Эти самые бинты  давно потеряли свой первоначальный вид  после множества стирок, когда они насквозь были пропитаны густой бордово-красной  мутью  человеческой крови, когда  вставали на морозе колом и их нельзя было разогнуть, не то что постирать. Но другого выхода не существовало. Новых бинтов не было в наличии, а раненные умирали.
Постирав бинты, Нина бежит на кухню, там тоже необходима её помощь.  Давно уже не было поступления провизии. Солдатский повар пытался сделать что-то съедобное из  того, что осталось.  Один он не справится. Сварив наскоро кое-какой суп и начистив картошку, она бежит дальше.
Она снайпер. Это каждодневные боевые задания. Кроме того, как известно, снайпер должен хорошо высыпаться: «чтобы руки не дрожали».  Но всё именно так, как есть.  Нельзя спать, когда Родина в опасности, тем более вся армия терпит абсолютно такие же неудобства. Грех жаловаться. Нина могла бы спать до общего подъёма,  который будет ровно через час, но нет, враг на подходе, а  рабочих рук не хватает.
Осточертела эта война, не видно её конца и края. Почти четыре года. Взрывы, бомбёжки. Опять взрывы. Кровь. Запах смерти, наступающий на пятки, неизменное ожидание собственной гибели, неизвестность: проснёшься ли ты утром? То чувство омерзения, когда по твоей земле ходит враг, когда ты один не в силах выгнать его с твоей родной земли, с полей, осенью пахнущих залежалой соломой, полынью и разнотравьем.  Досада и горечь утраты, схоронившихся глубоко в  сердце.
Потом отгорюем, потом отплачемся за всех, а сейчас необходимо взять всю свою волю в кулак и отомстить, да так, чтоб враги запомнили,  каково было приходить на чужую землю и убивать ни в чём неповинных людей.
-Подъёёём!-слышится протяжный крик командира.  Бледные от военных тягот люди  разом вскакивают на ноги,  через  5 минут идут в сторону столовой.  Уже  через полчаса объявлено наступление. Удобное время. Все полководцы издревле наступали на рассвете, когда враг не ожидал нападения. Группа ,позавтракав, собралась в полном составе и начала продвижение через лес в сторону небольшой деревеньки, которая находилась ровно через  4 км от базы. Туда, по информации из генерального штаба, ночью должен был нагрянуть отряд немцев,  при котором  были  приставлены два оберштурмбанифюрера. В их руках были две подробные карты с местами  развёртывания главных операций , которые немецкое командование планировало провести в ближайшем будущем. Эта группа должна была находиться в деревне до вечера, а после продолжить свой путь.
Весь отряд подошёл к опушке леса через  40 минут. Деревня спала. Только пару одиноких старушек выходили кормить  тощих, обессиленных  коров.  Одна их таких бабушек была связной. Подойдя к кустам, будто бы за хворостом для растопки печи, шёпотом сообщила, что немцы остановились в её и соседском  домах, у соседей давно уже никого в живых не было,  немцы спят, незаметно к дому можно проникнуть только обогнув деревню с левой стороны и пройдя, через  здание, когда-то бывшее 25 школой.
Два человека осталось в засаде. Остальная группа, в количестве 8 человек, стала перебежками продвигаться к вышеуказанным  домам.  Дома были похожи на близнецов, накренившиеся, давно уже не видавшие мужской руки.  Они стояли как люди, уставшие, согнувшиеся, но продолжавшие возвышаться над белой равниной огорода.  Один шустрый мальчонка, прибившийся прошлым летом к отряду  и прозванный сыном полка, подбежал к окну,  увидел,  что все спят,  махнул рукой и побежал к другому дому, где остановилось командование, там ситуация была  идентична. Показав тот  же условный знак, он полез через приоткрытое окно в сени, осторожно приоткрыл  дверь в комнату,  увидел портфель с бумагами, подложенный под голову одного из немцев, и, осторожно просунув руку под подушку, вытащил заветную цель всех предыдущих  действий.  Осторожно начал  выходить  в сенцы, но немец, лежащий на диване, находящимся рядом с дверью, неистово завопил что-то на немецком.  Мальчонка с быстротой молнии бросил зажигательную бомбу мгновенного действия в комнату и лишь успел выскочить из двери, когда  раздался взрыв, и  маленького героя выкинуло волной на серый снег. Тотчас же раздался взрыв в соседнем доме. Там работали уже взрослые опытные бойцы. Операция была выполнена блестяще.
Оставшиеся в деревне, женщины и  дети стали выползать из своих избёнок  и смотреть на пожар, озаривший серое небо.  Отряд, подходя к лесу,  издали заметил что-то чернеющее на снегу  близ заветных кустов. Это не могли быть снайперы, оставленные в засаде, одним из которых была Нина, так как отряд  давно был переобмундирован в белые маскхалаты.  Подойдя ближе, ребята увидели двух убитых немцев. Нина доложила, что эти двое были оставлены для охраны всей немецкой группы, но они решили поживиться воровством  и для этого сделать обход  деревни, пока все остальные спят. Услышав  взрывы и увидев, как горят дома с немцами, они без оглядки бросились бежать к лесу, где и напоролись на снайперов.
Солдаты не возносили себя, выполнение таких заданий было каждодневно и привычно,  разве что, не убило никого сегодня-с этим можно было поздравить. И поздравления были получены, устно, от всей группы, не выполнявшей операции.
К вечеру проходивший мимо полк оставил тяжелораненных. Они кричали нечеловеческим голосом. Палка, которая была во рту у одного из раненых, была через полтора часа перегрызена из-за неимоверной боли.  Страшное состояние  и страшное видение людского мучения.
У Нины сердце сжималось от такой картины, но она не плакала. Матёрая,  она не давала волю чувствам, окаменела, разучилась пускать слёзы, когда берёт жалость.
Нине было  всего 18 лет, но сколько она уже увидела и пережила, сколько лет уже прошло в разлуке с родными и домом. Живы ли они, не известно.
В полку, в котором она находилась сейчас, была уже порядка года, за ней ухаживало сразу 3 солдатика.  Девушек на фронте было мало,  а такие храбрые и красивые встречаются буквально раз в жизни, но она не обращала на них никакого внимание.  Война, какая любовь? Думала, что боевые действия никогда не закончатся. Но сердце было привязано к одному из них, которого звали  Олег  Соколов.  Эта связь была запрятана глубоко в сердце, до лучших  времён.  Да Нина и боялась признаться себе, что она существует.
Никитенко имела только одну  медаль: «За боевые заслуги», но скольким людям она спасла жизнь и скольких немцев убила, никто уж и не сможет подсчитать.
Однажды ночью немецкий капитулирующий полк наткнулся на гарнизон русской части. Начался обстрел. Нина выбежала из палатки в самый её разгар. К счастью, в том бою удалось уничтожить почти  весь немецкий эшелон. Нина убила около тридцати немцев и была ранена в ногу, но увидев, что Олег  без сознания и в его сторону движется танк, который по траектории должен проехать по нему,  она забыла про рану и ползком, откуда только взялись силы, поползла к нему и вытащила из-под, почти доехавшего, танка. Но к вечеру у  Олега поднялся жар, он стонал и звал Нину, ночью он умер, так и не придя в себя.
Солдаты говорили, что видели слёзы на щеках Нины,  которая никогда не плакала. 9 мая наступила Победа. Нина уже никогда больше не вышла замуж, сказалась та скрытая,  далёкая любовь к Олегу.
Она прожила до 1963 года, и умерла из-за больного сердца в 37 лет, немногим  переживя маму.  Бездетная, оставившая душу там, на войне.
Сергея убили под Брянском, он  похоронен в общей братской могиле.  Мне передали его фотографию. Мы с сестрой рыдали над ней две недели. Он был слишком молод и красив, чтобы умирать. Такие не умирают.
На свете остались из нашей большой и дружной семьи только я с Коленькой. Я вышла замуж уже после войны за Костю Егорова, с которым мы вместе возвращались домой в одном эшелоне, и который потерял всех своих близких. Я не буду рассказывать о себе. Не могу. Я вижу каждое лицо убитого мною и тех людей, которые умирали на моих руках. Друзья, товарищи, родные, мама …
-Маамочка, ну воот, тебе опять надо валерьянку. Не расстраивай себя воспоминаниями, мы с тобою рядом. Ты нам нужна счастливая.
-Всё хорошо, не переживай. Всё нормально.
Вновь хлопоты домочадцев. У меня родилось трое детей, ещё троих мы с мужем взяли из детского дома. Их было так много, маленьких человечков, оставшихся без родителей. Нам надо было им помочь, это был наш долг.
Война не гнушалась детьми и стариками. Война  жестоко  забирала жизни, молодость, красоту. Она оставила такие кровавые пятна, которые не смогут смыться никогда и ничем. 
Я заклинаю! Пусть никогда мои дети и внуки не увидят этого ужаса. Мой город не познает  этого горя. Моя Родина не содрогнётся под проклятиями матерей, клянущих врагов, пришедших на нашу землю и забирающих жизни их сыновей, и земля не впитывает больше кровь гордых, храбрых и смелых бойцов. 
Я заклинаю! Пусть  дети видят ясное безоблачное небо и радуются каждому Божьему дню, а старики проводят беззаботно собственную старость. Я заклинаю!