Нашествие

Двадцатого июня командир эскадрона капитан Сукач откомандировал меня в штаб полка связным. Наш эскадрон находился в двенадцати километрах от города Свилочь в Западной Белоруссии. В имении польского генерала Трубецкого, находившегося за рубежом. Службу я проходил в 144 кавалерийском полку, 36 Сталинской кавалерийской дивизии, шестого кавалерийского корпуса.
Этот день прошёл для меня спокойно, так же как и следующий 21 день июня. Но вот ранним утром 22 июня в три часа утра в срочном порядке был направлен с пакетом в свой третий эскадрон. На пакете была надпись: « Галопом три креста!». В это время уже ясно был слышен глухой гул сплошных взрывов. Ясно было и без пакета, что началась война.
Капитан Сукач вскрыл пакет и тут же объявил тревогу, хотя все давно были на ногах. Перед эскадроном была поставлена задача –  продвигаться к границе в направлении Ломжи. Указанную в пакете нам высоту мы успели занять до подхода противника  и удерживали её три дня. Бомбили нас фашистские самолёты многократно. Боеприпасы у нас скоро кончились. Да и вооружение эскадрона в то время было бедным – один ручной пулемёт, автомат Дегтярёва, да у каждого винтовки СВТ с десятью патронами к ней. Автоматика винтовок была плохой, капризной. При попадании песка винтовка сразу же выходила из строя. « Лучше бы не перевооружали!... говорили бойцы, –  старые карабины были надёжней, безотказней».
Фашисты за время боёв окружили нас с двух сторон, немало моих товарищей полегло на той высоте. Я был пулемётчиком, первым номером. Бои были жаркими, с сильным давлением противника. И мы ночью оставили высоту. И в этом помогали нам два проводника – поляка. Шли мы только ночью, днём не позволяла авиация. Немцы бомбили беспрестанно. И вот в местечке Крынка мы заняли оборону. Ночью вырыли окопы в рост, а утром фашисты стали бомбить наши новые позиции. Дорога Белосток – Волковыск была в полном смысле этого слова сплошь усеяна ранеными и убитыми. Под рухнувшими мостами наши тяжёлые танки «КВ» беспомощно вздымали к небу стволы орудий.  В небе господствовала немецкая авиация. В дни отступления мы не видели ни разу нашего самолёта. Ведь большинство из них так и не взлетели разбомблённых немцами аэродромов.
Недолго мы продержались на новых позициях, пришлось отступать. В лесу, примерно в двадцати пяти километрах от старой границы (Рубежевичи), меня послали в разведку. А когда я вернулся, то увидел, что от эскадрона осталось человек   тридцать пять – сорок. Вокруг воронки от бомб, разорванные, изуродованные тела бойцов. Именно здесь погибли мои земляки-косогорцы. Это Николай Голомысов и Алексей Крючков. Погиб и мой второй номер – пулемётчик Примак, об был с Полтавы. Умер на моих руках туляк Герасимов. Тяжело был ранен в ногу и командир батальона капитан  Сукач. Командование на себя взяли лейтенант Волошин и помощник командира взвода Дзюба.
Теперь задача у оставшихся в живых была одна – соединиться со 144 кавалерийским полком. Но, увы! Этого  мы осуществить не могли – наш полк был полностью разбит. Но тогда мы об этом не зналттА тогда мы болотами, с великой надеждой, выходили из окружения.  Когда мы всё-таки добрались до своих, от эскадрона, включая раненных, в живых осталось двенадцать человек. Я был контужен и в числе раненых был отправлен в медсанбат, что был расположен в Дзержинске.
Меня могут спросить: как же так случилось, что в июле сорок первого года немцы подошли к Дзержинску, а седьмого июля уже был им уже взят Минск? Над этими датами и мы, будущие историки, тоже немало не мало поломали головы. Теперь же, спустя голы, всем ясна какова тогда была военная мощь Германии. Её армия имела преимущество в танках, самолётах, в автоматическом оружии. У нас же автоматы были выданы только командирам взводов. А против танков в кавалерийском  полку мы имели лишь одну батарею 45 мм пушки. Да и те оказались без снарядов. Дорого обошлись  и репрессии, уничтожение высшего командного состава. Существовал договор с Германией о ненападении. И мы, служившие на границе, не  должны были расслабляться, а быть должным образом быть готовы к отражению нападения
Григорий Морозов.
1991.