Воскресенье

Тверские рассказы



         Проснулся рано, скорее, по привычке. Сегодня воскресенье и в школу идти не нужно. Поваляюсь немного, а потом переберусь на печку. А в буден день вставать рано, темно на улице, зима. Бабушка и мама печку уже растопят. Разогреют кашу пшенную, с молоком. Собираться нужно быстро, поел, оделся потеплей, портфель за спину, лыжи в руки и на улицу.

         Собираемся на околице, мальчишки долго ждать не будут, потому то и опаздывать нельзя. Идти на лыжах километра два, через овраг, на дорогу, что идёт от деревни Маринино в село Баскаки, там школа.  Позёмка метёт, но дело привычное, да и не маленькие, уже во второй класс ходим.

         В щель, между двустворчатой дверью, из кухни пробивается в горницу свет от трёхлинейной керосиновой лампы. Слышно как потрескивают поленца в печи, и бабушка гремит ухватами. Не громко так, тук-тук. Это она чугунки в печь ставит, щи варит и картошку, по запаху чутно.

        Холодно в горнице, за ночь выхололо, а в кухне уже тепло. Вылезаю из-под стеганого одеяла. Зябко. Шмыгаю в дверь и на печку, по лесенке, что пристроена в задней части печи. На печке овчинный тулуп, поэтому печка не жжёт, а греет.

        Пока тушится картошка в печи, разглядываю иконы в красном углу. Там, на полочке, стоит несколько икон и горит лампадка. Посредине икона с Мамой Боженьки. Боженька совсем ещё маленький, грудничок. Мама Боженьки смотрит на Него грустно так, наверно жалеет. А мне кажется, что Она и на меня смотрит, но с укором. Мол, что же ты, мама твоя тебе в школу хлеб с вареньем дала и молока в четвертинке, а ты опять не ел, мальчишке из соседней деревни отдал? А маму обманул, сказал, что всё съел.

        Это точно, отдал. Не знает наверно Мама Боженьки, что мне стыдно есть в классе на перемене, когда не у всех ребятишек есть чего перекусить. А маме сказать, чтобы мне ничего не давала, боюсь, ругать будет. Ну да ладно, чего там.   
    
        Бабушка достала из печи чугунок с тушёной картошкой, видно туда и кусочек солонины попал, пахнет особо. Слезаю с печи, иду к рукомойнику умыться. Воды в рукомойнике нет, надо принести.

      - Куда, озорник, валенцы надень. Я вот те дам. Бабушка журит, что, мол, босиком да раздетый на мост выскочил, воды из бочки зачерпнуть, на мосту то морозно. А я мигом, не успел замёрзнуть, ковшиком ледок в бочке пробил, воды зачерпнул и в избу. Сейчас умоюсь, надену штаны и валенцы, да и рубаху, и за стол.

        Картошка, в печи стушена, маслом подсолнечным приправлена. Наворачиваешь ложкой и молоком запиваешь. И Мама Боженьки смотрит добро с иконы, как бы говорит: ешь, ешь, наедайся, картошка, поди, вкусная. Хорошо. За оконцами сереет. Рассвет. Солнышка пока не видно, облака к полудню разойдутся.

        Сейчас наемся и пойду во двор, нужно дров для печки на вечер запасти. Дрова должны у печи просушиться, а то мокрые плохо разгораются, да и стреляют во все стороны, заслонку не открыть. Сходить придётся раза три, за раз не получается, силёнок пока маловато. Ничего, скоро подросту, буду сильным как отец, или как дядя Володя. Дядька гораздо моложе отца, здоровый бычок, армию отслужил, Братскую ГЭС строил. Теперь вот приехал маму, мою бабушку, проведать, хочет стать офицером, как мой отец. Мой папа дяде Володе, как старший брат, за отца считай, он отца и зовёт – батя. Так принято звать старшего брата, который намного старше,  меньшого.

          А отца у папы и дяди Вовы нет. Да я и сам деда только на фотопортрете на стене видел. Перед войной с бабушкой сфотографировались видно. У отца есть ещё три сестры, так и выросли все без своего отца, деда моего, Мартьянова Михаила Ивановича.

        Нет у меня дедушки. Так жалко. Поговорить бы о делах мужицких, опыт перенять. А не с кем. Или ремнём хотя бы выпорол, ели чего набедокурю. Погиб он на войне, в самом начале. Провоевал два месяца под Брянском, наводчиком сорока-пятимиллиметровой пушки и погиб. Убили Михаила Ивановича фашисты.

       Когда дедушка на войну пошёл, папе было одиннадцать лет, а дядя Володя совсем маленький был, меньше даже чем я. Поэтому,  мой папа и дядя Володя, когда выросли, решили в Советской Армии служить, чтобы на нас никто больше не нападал. Я вырасту, тоже офицером стану, это точно. Буду в авиации служить, как мой отец.

       Надеваю тулупчик и валенцы на босу ногу. Тулупчик мне бабушка из овчины сшила. У неё швейная машинка, «Зингер» называется, на ней всё шить можно. Эту машинку ещё её папа покупал, Мельников Фёдор, он был мельник и фамилия у него – Мельников.

       Иду на улицу, где возле ворот скотного двора стоят поленницы дров. Во, откуда это собачьи следы, да крупные такие. У нас в деревне и собак то нет. Что, да от кого охранять, двери в избах только на ночь закрывают. А днём заходи в любую избу, даже если и хозяев нет дома.

       Набрал охапку поленцев, иду в избу. Сложил дрова в подпечек.
       - Ба, а ба, а что там за собака возле скотного двора бегала?
       - Какая там собака, внучок? Ладно, пойду, гляну. А ворота то на скотном дворе закрыты.
       - Закрыты изнутри, я проверил. Бабушка скоро пришла.
       - Да это, внучок не собака была, это волк по козу приходил. Я ещё ночью думала, чего коза на скотном дворе блеет, а это серый из лесу прибегал, оголодал видно, ишь, по деревне прямо рыскал.

       Да, действительно, волк, да ведать матёрый. Из оврага, что за усадьбой, пришёл, жилья не побоялся.  Волков в Весьегонском районе много. Много мест дремучих, где можно укрыться, да и дичи хватает. Зайцы, так те за ночь у крыльца весь снег истопчут. А за околицей лоси, большие, сильные. Лоси стадом ходят, маленьких лосят от волков берегут. А волк, он и есть волк.  Вот тебе и собака.

Маринино – Тамбов. Мартьянов В.А.