Глава X

«Еще немного. Никуда не денешься», - думал Орм, горяча аргамака, буйным галопом взрывавшего песок белесых барханов. Он спешил к месту, где должна была быть птица Рух. Орм был уверен, что следует по правильному пути, но на положенном месте птицы не увидел: вместо Рух среди песков раскинулся небольшой оазис, зеленеющий кустарниками в тени высоких пальм.

«Я не мог ошибиться», - сказал себе Орм, задумчиво озираясь.

Он спешился и прошел вперед, ведя коня под уздцы. Прохладная тень приветливо приняла Ворона, от растительности веяло свежестью; рядом журчал ручей, его поток образовывал небольшую запруду, глубокую, скрытую тростником. Орм знал наверняка, что прежде в округе не было никаких оазисов, кроме уже известных; этот был слишком мал, слишком странен и никак не мог появиться за несколько дней. Ни следов Рух, ни человеческих следов Орм не обнаружил. Все дышало первозданной чистотой, странно непривычной и будто огражденной от пустыни незримой завесой, не пропускавшей ни песка, ни пыли.

Некоторое время Ворон просто бродил по оазису, пока не заметил в разросшихся кустах большой скелет. Ножом он срезал буйные вьюны, оплетавшие кости и мешавшие понять, кому они принадлежали. Когда же показался и череп, Орм убедился в том, что перед ним скелет некрупного мольдского слона, и вдоль хребта его темнела еще не сгнившая плоть.

«Значит, я все же не ошибся. Рух была здесь. Странное дело», - подумал он и посмотрел в небо, сощурив глаза.

Было тихо.

Неспешным шагом Орм вернулся к ручью, снял тагельмуст и с наслаждением умылся ледяной водой, казавшейся более приятной и чистой, чем воды Великой Реки. Волнистая борода Орма быстро сохла под палящими лучами солнца.
Что-то в запруде, белое, не порожденное ни бликами, ни тростником, клонившимся вдоль воды, привлекло внимание Гарвана. Орм подошел ближе: подводные травы переплелись с темными, крупными перьями, из-под чуть рябящей водной глади выступало белое лицо; тело, наискось погруженное в воду, закутано было в нечто неясное, мутневшее среди водорослей. Нельзя было понять, какого пола было это существо, но то, что это не человек Орм понял сразу. Прежде с подобным он не встречался, но страха не испытывал. Белесая фигура манила его безмолвной тайной. Ворон опустился на колени, почувствовав через ткань шальвар холодный и влажный ил, и, погрузив руку в ледяную воду, осторожно коснулся острого плеча неведомого создания. Орм не вздрогнул и не отпрянул, когда раскрылись огромные хищные глаза и впились в него взглядом. Тонкие темные губы неведомого создания искривились в подобии улыбки. Будто загипнотизированный, Орм оставался недвижим, и столь же спокойной и неподвижной оставалась его душа. Холодная рука с длинными загнутыми когтями легла ему на лоб, и Ворон почувствовал, как струйки воды стекают по его лицу. А затем давно забытое – словно кости стали полыми и легкими, словно оковы тела уступили прежней свободе, словно вновь ожила погубленная часть души. Орм обратился в ворона, расправил черные крылья и взмыл в небо. Ликование переполняло воина. Сильные крылья несли его по волнам согретого солнцем воздуха, а внизу расстилалась пустыня. Орм снова был собой, снова – нойром и его бесконечно долгое существование, наконец, обретало смысл.

Очнулся он вновь в человеческом облике у самого оазиса. Он видел белеющий костями и наполовину скрытый кустарником скелет слона, который он недавно отчистил от вьюнов, видел примятую траву – где сам прошел к запруде. Ворон поднялся на ноги, чуть дрожа от радости и волнения, попытался обратиться снова, но не смог. Это чуть опечалило его, но ликование в душе не утихало: пусть случилось, как случилось, а у нойров теперь появилась надежда. Орм свистнул, подзывая коня, который нехотя оторвался от сочной травы оазиса и направился к Ворону.
Следовало кому-то рассказать о том, что произошло, но Орм не всякому нойру был готов это доверить. Полагаться на судьбу и сообщать первому, кто встретится из Четверки? Неразумно. Нужно было выбирать осторожно, чтобы тайна эта не распространилась за пределы Сердца Гафастана… точнее, даже так и осталась бы между ним и тем из Воронов, кому он это сообщит. Орм вскочил в седло и галопом послал аргамака обратно в Гафастан.

***

Сидя в прохладной тени сада Гарван-Этксе, Сванлауг рисовала на куске пергамента птицу Рух. Выводить на полях гафастанские, мольдские или даже северные письмена ей было в тягость, а птицу она рисовала с удовольствием, погруженная в свои насыщенные воспоминания.

Тишину и покой мутнеющего от солнца сада нарушил Орм. Выйдя на мощенную камнем дорожку, он стал взволнованно озираться, ища глазами Сванлауг, которая, по словам кого-то из атгибан, находилась в центральной части сада.

- Орм! – окликнула его Сванлауг. – Что случилось?
Ворон подошел к ней, увидел в руках Сванлауг пергамент и невольно улыбнулся.
- Рух, - молвил он, - я как раз про нее тебе хотел рассказать.
Сванлауг склонила голову, показывая, что хочет выслушать Орма.
Когда он закончил свой рассказ, Сванлауг не сразу нашла, что ответить.
- Что ты, Орм, предлагаешь сделать?
- Мне кажется, это нам знак.
Сванлауг приподняла брови.
- Я уверен, что Рух – это один из наших Духов-покровителей, странствующих по свету. Мы же так и не знаем, откуда наш народ… Откуда мы пришли на Север и что мы принесли с собою. То, что случилось со мной сегодня, доказывает правильность моей догадки. Может быть, так мы все снова обретем утраченное, снова сможем быть нойрами, не отреченными, но истинными.
- Вопрос лишь в том, как это сделать, - задумчиво молвила Сванлауг. – Что если это просто Рух - и не более? Наши Духи никогда не являлись воплощенными так… хотя, как знать… я никогда их не встречала. Что если Рух станет нападать на наши владения?
- Не думаю, что так будет, - сказал Орм. – Нам следует молчать о птице – видели и видели, это должна быть тайна нойров, наша тайна. При Рух же стоит поставить кого-то, кто бы стал охранять…
- Ты думаешь, такая птица не сможет за себя постоять?
- А разве мы никогда не убивали драконов? Они, казалось бы, тоже непобедимы.
- Но если птица – это один из наших покровителей, то тем более…
- Духи обычно не воплощены или воплощены частично, Сванлауг, они редко приходят в живом, а, значит, уязвимом теле.
- Верно, - вздохнула Сванлауг. – Ты, Орм, даришь нам надежду.
Она улыбнулась Ворону, тот кивнул в ответ.

Когда Орм ушел, Сванлауг отбросила пергамент в сторону, вскочила на ноги и, подняв голову к небу, закружилась по саду. Нойрин рассмеялась легко и звонко. Ее душа расцветала, тяжкий груз отреченности словно становился легче, готовый вовсе исчезнуть. Ароматы цветов и трав, шелест собственных одежд, пение птиц, ощущение витающего в воздухе тепла смешались в чувствах Сванлауг, воплотившись в светлое и невесомое блаженство, окутавшее разум.

***

Чем гуще ночь, тем ярче огонь – что факелов на городских улицах, что в душе или в сердце – все одно. В уснувшем городе у того, кто бодрствует, обостряются чувства, будто дух неведомого хищника пустыни пробуждается во всяком человеке.
Закутанная в темные одежды фигура робко постучала в дверь богатого дома. Дверь приоткрылась, так что теплый свет из-за нее упал на крыльцо.

- Проходите, госпожа, - сказала женщина, пропуская гостью.
- Он пришел? – спросила она.
- Да, госпожа, в дальней комнате.
Гостья кивнула, скользнув взглядом по золоченному торквесу на шее хозяйки, блестевшему в свете масляных ламп.
В скромно обставленных покоях уже ожидал стройный юноша. Высокий, смуглый, он внимательно посмотрел на вошедшую. Хозяйка дома закрыла за гостьей дверь.
- Ли;ггар, - сказала она, глядя юношу.
Тот улыбнулся ей ясно и светло и произнес:
- Теперь узнаю;, Сванлауг, тебя. Сними же покрывало, чтобы я мог видеть твое лицо.
Движениями медленными, почти ленивыми, Сванлауг сняла тагельмуст. Стоило темной ткани выскользнуть из рук нойрин, Лиггар подошел к ней и поцеловал ее.
- Долго, как долго я ждала тебя, - отстраняясь, молвила Сванлауг. – Почему ваш караван не приходил?
- Я странствовал с другими, тебе ли не знать, душа моя.
- Я всего лишь хронист, - она болезненно изогнула брови.
- Это не имеет значения, - сказал Лиггар. – Сердце мое пребывало с тобою все это время, любовь моя, тебе принадлежит оно, как и всякое мгновение моей жизни.
- Мы с тобою сердцами, должно быть, и вовсе поменялись, - молвила Сванлауг, целуя возлюбленного.

Сванлауг рада была отдаваться любимому человеку; Лиггара она любила как никого прежде и тем сильнее была ее любовь, что Сванлауг понимала, что Лиггар не будет следовать с ней всю ее бесконечно долгую жизнь. Она знала, что уже скоро, слишком скоро, они расстанутся навсегда, и его примет смерть, а сама Сванлауг продолжит свое странствие в одиночестве. Лиггар тоже это знал, но не боялся того и не надеялся на какой-нибудь великий дар, вроде вечной жизни или вечной молодости, который мог бы быть ему дарован нойрами. Ему даже не приходилось смиряться со своей участью, ибо он не вкусил того, что ему не принадлежало, а потому оставался обычным человеком, удостоенным великой любви одной из великих женщин. Иного он не желал и не мог желать. Он был безмерно счастлив уже оттого, что мог видеть красивое лицо Сванлауг, мог целовать ее молочно-белое тело, мог прикасаться к ее длинным светлым волосам, волнистым от расплетенных кос.

Близился рассвет. Ни Сванлауг, ни Лиггару не хотелось уходить, тем более что покинуть дом нужно было как можно более незаметно: нельзя было, чтобы кто-то узнал или пошли слухи.

- Когда ты приедешь снова? – спросила Сванлауг.
- Не знаю, Сванлауг, - ответил он. – Это от меня не зависит.
Сванлауг печально вздохнула, сильнее прижавшись к Лиггару. Она подняла взгляд к его лицу. Ей казалось, что она вечно может смотреть в его хризолитово-зеленые глаза.
- Чем славнее город, тем больше желание купцов сюда наведаться, - сказал он, затем, помолчав, спросил: - Это правда, что здесь видели Рух?
- Да. Она где-то не так далеко отсюда теперь, но никак себя не проявляет. Я думаю, что она – наш воплощенный Дух-покровитель.
- И что это вам дает?
- Пока не знаю, - вздохнула Сванлауг. – Может быть, мы ошибаемся, и это просто птица… Погляди, - она кивнула в сторону приоткрытого ставня, - рассвет.
- Я не хочу уходить, - сказал Лиггар, обнимая за талию поднявшуюся Сванлауг.
- Но остаться мы тоже не можем.
- Погоди еще немного, - негромко произнес Лиггар, поцеловав Сванлауг в солнечное сплетение.
- Знаешь, - Сванлауг задумчиво улыбнулась, глядя в потолок, - я уверена в том, что Рух поможет нам вернуть весь наш Дар, выпустить птиц из клетки. Я чувствую это.
Лиггар изменился в лице.
- Почему ты так уверена?
Сванлауг пожала плечами.
- Мне кажется, то, что сотворила с нами Гьяфлауг – это наказание. И теперь оно подошло к концу. Представь, мы, те, в ком еще живет Птичья Суть, сможем снова превращаться, сможем навсегда покинуть Пустыни. Мы могли бы вернуться и на родной Север… Всякая земля будет нам доступна.
Нойрин посмотрела на Лиггара.
- Я вижу, тебя это расстраивает? – спросила она.
Лиггар вздохнул. Комната медленно наполнялась светом нарождающегося утра.
- Я не знаю, - он замолчал и сел.
Сванлауг беспокойно подняла брови и обняла его.
- Я никогда прежде не спрашивал, - молвил он, - но это правда, что это ты – та нойрин, которая некогда была отдана Траудзу-Теиду?
Сванлауг вздрогнула и сжалась, словно от холода или боли.
- Это…было…очень жестоко, - сдавленным голосом произнесла она. – Зачем тебе знать?
- У нас не должно быть секретов, мне кажется. Ты рассказала мне о Рух – эту тайну должно хранить сейчас. А история с йалтаваром – лишь легенда на устах смертных атгибан и усгибан. Она не опасна. Я хотел бы знать, - произнес Лиггар и поджал губы.
- Все было просто, - сказала Сванлауг, - Триумвират – Эмхир, Гицур и Фьёрлейв – посовещавшись, решили, что разумнее всего будет, если женой йалтавара стану я. Никто не знал, что может произойти и смогу ли я вернуться живой после восстания Гарванов и усгибан. И…- Сванлауг нахмурилась, подбирая слова, - в общем, эту часть истории знают все.
- Но никто не знает, что происходило в стенах дворца Траудзу-Теида.
- Я была его женой, - проговорила Сванлауг бесцветным голосом, - но Траудзу пылал ко мне страстью не совсем… Как бы это сказать?.. Он не вел себя, как победитель, как угнетатель, как властитель… Он не мучал меня. Он был нежен, он… любил. Я не просто понравилась ему, я не была какой-нибудь диковинкой его гарема. Он позабыл обо всех своих женах и наложницах, стоило ему только увидеть мое лицо, заглянуть в мои глаза. И нет, Лиггар, никакой магии, никакого приворота – нечто более сильное и древнее было между нами, будто мы не были чужими друг другу. И знаешь, у меня хватило смелости заглянуть глубже, увидеть его душу… и я узнала, узнала ее. Траудзу-Теид был воплощением нойра, которому меня обещали, для кого некогда призвали мой дух.
- То есть?
- Я - Обещанная. Но я бессмертна, в то время как тот нойр был смертным. Его родители призвали Обещанную в год рождения сына, и в этот мир пришла я. Когда мне было шестнадцать, меня отдали моему нареченному. А потом, очень скоро, случилось то, что случилось: наши земли завоевал Альдоох, тагельда разгневалась на Воронов и потом собрала нас на скалах Тиморис, где собиралась казнить. Иное ты знаешь. Моего нареченного убили в тот самый день. И я думала, что больше его не увижу. Удивительно было встретить его в обличии йалтавара. И Траудзу тоже узнал меня, сердце подсказало ему. Я не могла открыть ему правду. Но мы любили, любили друг друга, пока Траудзу-Теида не забрала Вафат. Хотя я даже не знаю, попал ли он к ней. Это все, что я могу тебе рассказать, Лиггар. Сохрани мои слова в тайне.
- Конечно, конечно, - Лиггар взял Сванлауг за руки и покрыл ее тонкие пальцы поцелуями. – Неужели больше правды не знает никто?
- Только ты, Эмхир и Мьядвейг. Но они знают то, что должно быть скрыто ото всех. Что даже тебе я не могу рассказать.
Лиггар с пониманием посмотрел на Сванлауг.
- Загляни и в мои глаза, Сванлауг.
- Зачем? – нойрин с опаской отклонилась.
- А если и я, я тоже воплощение…быть может, я был Траудзу-Теидом и твоим нареченным?..
Сванлауг грустно улыбнулась.