Черствый хлеб

Скрип кухонной двери. - Не бойся, все хорошо, мама с тобой, - чмокнув в щечку, прошептала мать.
Юные слёзы бежали по румяным пухлым щекам, обидно, обидно, жалко и невыносимо.
- так, либо этот nuздюк, либо я, выбирай. - доносился хриплый кашель с кухни, кашель, который сравним с звуками дикой гиены.
Табачный запах впивался в острый и чувствительный детский нос. Полумрачный свет тусклый лампочки еле-еле освещал комнату.
- Тогда ты у меня на панели сгниешь, я тебя бомжам по десятки буду отдавать, гавно жрать тебя заставлю, спасибо еще скажешь! Что? Не скажешь?
Я слышу крик мамы, слышу как она плачет и просит прощения, слышу и вижу как ее дергают за прекрасные, темные, длинные волосы и бьют головой об деревянный стол.
- Я убью его! Боженька, убей его пожалуйста! Боженька, я прошу  тебя, пусть он умрет!
Слёзы текут по румяным, детским щекам.
Моя мама! Боженька, спасибо тебе.
Мать в слезах и садинами на лице прижала к себе Алешеньку крепко, крепко! Целуют везде и прощения просит, да рученки детские сжимает в своих морщинных ладонях.
Прости меня, Лешенька.. - шепотом проговаривая, укрыла пледом сына.
Мальчишка спит сладким сном, завтра новый день.
Последний чуткий и горький взгляд на его спящую улыбку,
 - Ты идешь или нет?

Захлопнулась прихожая дверь, оставленная записка в двери соседки, и скрывающие два черных силуэта за окном в дворовой глуши. Октябрь, 1999.