Томас Хоггарт 1

Любителям приключений посвящаю....

ТОМАС. НАЧАЛО

Доводилось ли вам бывать  в Англии? Если да, то  скажу просто: я родился в Дувре.  Если же нет, то знайте: этот замечательный город расположен на восточном побережье Англии, на берегу моря, в самом  узком месте пролива Ла-Манш,  в устье реки Дуэ. Меловые скалы, достигающие высоты сорока футов, хорошо видны со стороны моря,  и,  при свете солнца блестят, словно приветствуя  моряков. На вершине этих скал стоит древняя крепость, в развалинах которой, мы, мальчишки, любили  играть. Тёмные, узкие проходы, зарешёченные окна казематов, гулкие коридоры будили наше воображение, и мы пересказывали друг другу  древние легенды, которые черпали из рассказов моряков, и книжек.  Почти всегда речь шла о кладах, спрятанных пиратами, на которые наложено страшное заклятие, и мы излазили все  потаённые уголки крепости, в поисках сокровищ. 
  У одного из наших товарищей  была старая  подзорная труба, в которую мы по очереди разглядывали корабли, прибывающие в порт. Любой из компании  мог узнать очертания многих кораблей, знал, кому  принадлежит то или иное судно, и все мы  считали себя заправскими моряками. Мы повторяли слова команд, и крепость служила  кораблем, несущим   нас через океан. Ветер  странствий словно доносил до нас аромат цветущих диковинных растений с далёких  островов и материков, и мы, в порыве восторга, пели настоящую пиратскую песню:

Далёк, далёк путь моряка,
Эгей, эгей, эгей!
И луч не виден маяка,
Эгей, эгей, эгей!
И плотен призрачный туман,
И зол, как дьявол, капитан,
          Ты в кружку ром налей!
И на потом не оставляй,
Полнее наливай!

Стремимся в бой, на абордаж,
Эгей, эгей, эгей!
 И если судно –   не мираж,
Бери его скорей,
Эгей, эгей, эгей!
Круши его, топи его,
Знать не хотим мы ничего,
Мы золото берём,
Живём, гуляем, пьём!

Но когда море было неспокойно, а порывистый ветер бросал на берег громадные волны, которые казалось, были готовы сокрушить скалы, и солёные брызги долетали до нас, стоящих на крепостной стене, мы с ужасом представляли,  что чувствовали  матросы, если буря настигала судно в открытом море.  Мореплаватели становились игрушкой ветра и волн; страх перед необузданностью стихии  закрадывался в наши неокрепшие  души, и рассказы о кораблекрушениях словно оживали у нас на глазах. Но буря стихала, солнце вновь освещало бирюзовое покрывало моря, и мы, словно стая  олушей, были бодры, и   вновь затевали наши игры.
Я любил смотреть, как снимались с якоря  корабли. Словно по волшебству   судно под парусами превращалось в живое существо,   спешащее  вырваться из тесной гавани на морской простор.  Эти превращения сводили меня с ума своей фантастичностью, и многое бы отдал, чтобы оказаться на палубе корабля.  Впоследствии, повзрослев, я осуществил свою мечту, хотя всё было не так гладко и красиво, как казалось в детстве; тем не менее, море приняло меня, наполнив мою жизнь содержанием и смыслом.
Мои родители назвали меня Томасом.  Я их почти не помню, поскольку мой отец пропал в море без вести, а мать недолго прожила после его исчезновения. Я воспитывался моей тёткой, которая вырастила меня, и когда я превратился в долговязого, нескладного подростка, с пушком на верхней губе,  сказала мне однажды:
 –   Вот что, дорогой Томас. Ты уже вырос, и пора  подумать о том, на какие средства ты будешь существовать. Я  сделала для тебя всё, что могла, и поэтому  благословляю тебя в твоём жизненном пути.
 Собрав мне в дорогу кое-какие пожитки, и дав немного денег, она поцеловала меня, и дверь её дома закрылась за мной. В сущности, она была доброй женщиной, взяв на себя заботу обо мне, и память о ней навсегда останется в моём сердце. Очутившись один, я  был испуган. Передо мной расстилался большой мир, но как в нём существовать, я пока не знал; мне хотелось забиться, как в детстве, в какой-нибудь укромный уголок. Я  снял крошечную комнатку на окраине города, и попытался  наняться портовым грузчиком. Однако, внимательно оглядев меня, старшина грузчиков покачал головой:
 –  Придётся тебе, парень, подыскивать другую работу,  для нашей   ты ещё слабоват.
 Я было, возразил, но бригадир, указав на бочку, стоявшую рядом со сходнями, предложил  погрузить  её на палубу шхуны. Кое-как взгромоздив бочку на плечи, я попытался взобраться  с ней по сходням, однако, покачнувшись, чуть не очутился вместе с поклажей в воде. Грузчики,   наблюдавшие за моими упражнениями, добродушно смеялись, глядя, как я, красный от натуги, передвигался неверными шагами  с ношей на плечах.
–  Ничего,  –  похлопал меня по спине широкой, как лопата ладонью бригадир.  –  Придёт и твоё время. К тому же ты, как я заметил, голоден.
 Он вынул из кармана несколько  монет, и подал их мне:
 –  Советую тебе питаться там, где кормятся грузчики и кучера. Кормёжка здоровая, сытная, и не дорогая.  Что до работы, попробуй,  наймись в помощники на рынке, на первое время обеспечишь себя пропитанием.
Так я сделал. Я нанялся к торговке рыбой; в мои обязанности входило принять утренний улов у рыбаков,  а после обеда, когда товар был продан, промыть лавку и корзины, сложив их подобающим образом.  Это занятие не утомляло меня, и к моему заработку торговка присовокупляла пару отличных рыбин. Однако эта работа мне не нравилась; меня манило море, и я с завистью смотрел на прохаживающихся  меж лавок и позванивающих серебром матросов. 
 
ЗНАКОМСТВО С ДЖЕЙСОНОМ

В один из дней я познакомился со старым шкипером, который часто покупал у нас рыбу. Он представился, как  Джейсон, так я и буду называть его.
 –  Ну, что, Томас Хоггарт  –   обратился он ко мне, –   не надоело перекладывать корзины?
 Этот человек показался почему-то мне правдивым и надёжным, к тому же он знал моего погибшего отца. Однажды я зашёл в таверну, где застал  нового знакомого, одиноко сидящего за бутылкой вина.  Заметив меня, он кивнул головой, указывая на свободное место, и я, не задумываясь, сел рядом с ним. Джейсон   был в летах, и казался мне, семнадцатилетнему,  стариком. Он носил обычную для матросов одежду: бушлат, сапоги, кожаную шляпу,  на ремне  висел  матросский нож. Голос у него был глухой, очевидно, горло его было простужено холодными ветрами высоких широт. Угостив меня яичницей с ветчиной, и постоянно прикладываясь  к объёмистой кружке, старик, которому видимо, не хватало собеседников, принялся рассказывать о себе. Привожу этот рассказ так, как он мне запомнился, и хотя прошло много времени, я, как сейчас, вижу его большие, натруженные руки, суровое лицо, и глухой, ровный голос:
   –  Давным-давно, когда я был  гораздо моложе тебя,  сбежал  из  дому, где мне жилось совсем несладко;  тайком пробрался на баркентину, которая должна был вот – вот отплыть, и  спрятался в одной из шлюпок, укрывшись толстым брезентом, где  пролежал целый день, затаившись.  Я крепко уснул,  а когда проснулся, судно уже вышло в море; я это почувствовал по качке. Приоткрыв брезент, я выглянул из своего убежища. Была ночь,  и яркие звёзды, как раскалённые иглы, пронзали угольно-чёрный небосвод.   На палубе не было никого, кроме вахтенного и рулевого. Я заглушил голод скудными припасами, которые мне удалось захватить с собой, и снова  уснул, скорчившись на дне лодки.
 Как только наступило утро, я решил выйти на палубу, но  какое-то  чувство говорило мне, что этого делать не следует. Прошла ещё одна ночь, и голод, который заставляет зверей выходить из лесу, и направляться к человеческому жилью,  гнал меня из моего убежища. Не в силах противится голоду, я выбрался на палубу, и стоял, беспомощно озираясь. Тут то меня и сгрёб боцман  за шиворот. «Крыса!» – только и произнёс он,  и,  словно щенка,   потащил в капитанскую каюту.  Капитан, полный человек с рыжей бородой и багровым лицом, сидевший за столом, и изучающий карту,  едва взглянул на меня. 
–  Куда его? – хриплым голосом спросил боцман.
 –  На камбуз!  –   коротко ответил капитан. –   Да смотри у меня!  –   Он погрозил мне  толстым, как огурец, пальцем.  –   Скормлю в момент акулам!
 Под это ласковое напутствие  боцман вытолкнул меня из капитанской каюты,  и вскоре я  был на камбузе, где старый хромой кок для начала огрел меня половником по спине, а затем, точь в точь, как капитан, погрозил мне обрубком пальца, проговорив:  –  «Смотри у меня!»
  Вот так я попал на баркентину. Мне было совершенно всё равно, куда она направлялась, и чем были наполнены её трюмы; я был в море, мне доверили дело, неважно, что моё рабочее место было у котлов, которые я непрестанно драил, чистил,  вытаскивал помои. 
Скучать и думать мне было некогда, но  я, немного освоившись, подружился с командой, если вообще слово дружба применимо  к сборищу отпетых бродяг, для которых не нашлось места на твёрдой земле. Просто надо мной перестали открыто насмехаться,   заставляя точить напильником якорь,   свистеть, и царапать мачту, словно кошка,  призывая ветер наполнить поникшие паруса. Вскоре меня назначили «пороховой обезьяной»,  так назывался на судне мальчик на побегушках, способный  пролезть в любую щель и выполнить всякое поручение. Эта должность была ещё ниже, чем юнга, который посматривал на меня свысока.
 На моё счастье, на меня обратил внимание  первый помощник, который,  видимо, был склонен обучать кого-либо, а так, как команда целиком состояла из продублёных  морскими ветрами матросов, нуждавшихся только в хорошей кормежке и толковых командах,  то наиболее подходящей персоной для него в этом случае оказался я.   Это был немногословный, крепкий человек средних лет, с обветренным, грубым лицом, всю жизнь скитавшийся по морям. Звали его мистер Адам. Словно  оправдывая своё библейское имя, он не имел  семьи, и  относился ко мне,  как к сыну. При этом поблажек по службе мне не было никаких, но зато, благодаря усердным занятиям по навигации, я   быстро продвигался вперёд в науке мореплавания. Вместо  отдыха  после вахты, он приводил меня в свою каюту, поил крепким кофе, и выкладывал передо мной карты, пособия по навигации, математические и астрономические таблицы,   штурманские приборы. Я тёр кулаками  глаза, и зевал во весь рот, стараясь показать, как я устал после вахты, но мистер Адам не обращал на это ни малейшего внимания.
Он сидел рядом, суровый и неумолимый, словно Торквемада,  и с пристрастием продолжал штудировать меня. Благодаря упорным занятиям я уже хорошо изучил  сектант для вычисления широты,   умел пользоваться корабельным хронометром и компасом, уверенно называл созвездия. Кроме того, я  сам измерял глубину под килем лаглинем, и узнавал скорость судна с помощью лотлиня,   и морские карты раскрывали передо мной свои тайны. Одним словом,  первый помощник сделал из меня человека….
Рассказчик умолк. Набив трубку новой порцией  табака, и   наполнив  опустевший стакан, старик продолжил повествование.


 http://www.proza.ru/2016/04/23/289