А хочешь в Канаду?

Рекламный агент газеты “Монреальские ведомости” Михаил Панин женился для эмиграции. Тогда он  думал, что женится года на два-три, а вышло – надолго. За это время симпатия к супруге – а таковая поначалу была, превратилась в затравленную ненависть. Михаил подозревал, что Мила специально делает что-то чтобы затянуть его процесс. Она его бешено любила и боялась, что получив вид на жительство, он уйдет.

У Панина не было доказательств, что Мила вредит его иммиграционному процессу. Но было странно, что дело тянется так долго, а жену это  будто устраивает. Она извела его ревностью, а в последнее время ударилась в религию – с горя видать.

Михаил ненавидел жену потому, что нельзя любить того, от кого зависишь и кого боишься. Мало кто не пользуется в данной ситуации своим положением. И Мила не была исключением, она вовсю пользовалась его зависимостью и сильно вымотала ему нервы. Она ежедневно сходила с ума оттого, что у неё это была любовь, а он оказался – с корыстными целями.

Михаил был мягким человеком и во время истерик жены он просто гладил её по голове и утешал: “Ну что ты, любимая...”, и думал: “Ох, гадина, как ты мне надоела”.

Он часто мечтал. Как уйдет от этой полнеющей коровы, которая совсем двинулась на религии, зажигает постоянно какие-то вонючие свечи. А может и не религия это  у неё, а  какие-нибудь “приворотные” свечи? Еще неизвестно не подсыпает ли она ему в борщ толченых лягушачьих лапок или еще чего похуже, слышал он о разных гнусных женских приворотных средствах... Нет, он уйдет  и купит себе собственную квартиру, новый автомобиль и найдет истинную любовь. Она не будет такой, как Мила. Она будет моложе и красивее. Мила тоже была хороша семь лет назад, а сейчас распустилась. Новая любовь будет понимать его тонкую душу художника (это за границей он рекламный агент, а так-то художник) и благоговеть перед его картинами. Она будет светским, нерелигиозным человеком, любящим искусство. И у неё, хоть она и будет молодая, а ему уже пятьдесят, не будет в отношении него никакой корысти.

    Он ведь и сам некорыстный человек, просто вначале у него с Милой были чувства, с её стороны больше, с его меньше, но, тем не менее, роман. Он не видел ничего предосудительного в том, чтобы жениться на ней для эмиграции - всё равно спят вместе, так отчего это не узаконить? Тем более, что это принесет канадскую паспортину. А что будет дальше, он не загадывал. Ну, предполагал, что потом они могут разбежаться, однако не думал, больно ли это будет или нет кому-то из них. Скорее всего, нет, полагал Миша, потому, что до сих пор он разбегался с многочисленными пассиями без трагедий. Любовь вянет рано или поздно, взрослые же люди – всё понимаем.

В начале брака у Михаила были чувства, однако они быстро улетучились когда он оказался в Канаде в доме Милы на правах прихлебателя. Любое её слово – и он будет депортирован. Постепенно осталось одно желание – получить сокровенные бумаги и дать деру.
- Как я её ненавижу! – говорил Михаил со слезами на огромных, озерно-синих, соблазнивших столько женщин глазах своей сослуживице, журналистке Наташе. Ей он доверял, она ему сочувствовала. – Опять эта свинья за мной следила, сюда уже звонила  - на работе ли я...Крыса! Крыса! Она мне проходу не даёт, письма мои читает, в бумагах роется, рекламодательницы звонят, она трубку в спальне берет и слушает. Я как в тюрьме живу – от звонка до звонка. Не смею после работы задержаться...
Он почти плакал. Наталья смотрела на него, седеющего, но еще не утерявшего обаяния, по-мужски привлекательного, и ей было жаль его. И правда, уж получил бы вид на жительство и избавился от своей мегеры, думала она.
- Что поделаешь, - вздыхала. – Столько уже терпел, потерпи еще чуть-чуть. Когда бумаг-то ждешь?
- А кто его знает...
- А в Россию вернуться не хочешь?
- Ну, столько терпел, так что уж возвращаться? – отвечал  Панин, грустно поглощая подставленные ему конфеты. – Опять же, с работой у меня тут всё хорошо, только змея эта мешает. А знаешь как я тут буду жить?
Глаза его загорались, когда он начинал мечтать.
- Найду себе лахудру - такую, как ты, молодую, и заживём. Я снова картины писать начну, а не только рекламой заниматься. Это ж Милка меня заставляет на рекламном поле пахать – ей все денег мало, у неё дети от первого брака. А мне много денег не надо. Жилье купить, машину новую, а то эта вся уже проржавела, и всё. И буду творить. Рекламодателей с их выкрутасами подальше пошлю, надоели.
Раздался звонок.
- Мишу можно? – спросила в трубку Мила.
- Привет, зайка, - нежно сказал Панин. – Кто трубку брал? А это наша новая сотрудница, Наташа. Я тебе не говорил? Ну, она уже тут три месяца работает. Ничего я не скрывал, вон её статьи – в каждом номере. Да, дорогая, выхожу, бегу...
Он положил трубку, провел ребром ладони по шее, взял свою куртку и пошел к двери. Там, обернувшись, твердо сказал:
- Вот увидишь, Наташка, как только бумаги получу, брошу эту суку, и даже не предупрежу. Пусть ищет меня с полицией по всему городу, не отзовусь.

+++
Наталья уволилась из редакции через три месяца. Панина она встретила через два года. Он сильно постарел, полностью поседел, выглядел потёртым и заброшенным. Пригласил в ресторан, хотел рассказать о своей жизни, спросить совета,  ну и вообще “потрындеть”.
Глядя на него, такого жалкого, она не смогла отказать. Она ехала в русский ресторан и думала, что вот до чего довела Мишу его мегера. И где у человека совесть, где у женщины гордость? Так мучать мужика, которому ты не нужна, так бегать за ним! Удавка. Про мужчин-насильников много говорят, а сколько женщин-насильниц! Или беременностью, или эмиграцией, или знанием тайн – сколько мужчин они держат и мучают!
Один автомеханик недавно признался Наталье, что живет с женой из страха. Она сказала, что если он подаст на развод, она заявит, что он пристает к её дочке-подростку, а дочка это подтвердит. Посадят-не посадят – неизвестно, но то, что после этого сразу придет полиция и заведут дело – несомненно. И из дома мужчину в таком случае выставляют, живи где хочешь, снимай, но платить за свой дом по счетам обязан. Запрещают подходить к дому на полтора километра и звонить жене. Разбираются обычно пару лет, зарплата уходит на адвоката и оплату своего дома и снятого жилья... В общем, приходится не просто жить с мегерой, а даже и немножко её любить. Вызывая в себе стокгольмский синдром.
Около ресторана на парковке она увидела машину Панина – всё ту же старую, ржавую “Тойоту”. В ресторане они заказали по шашлыку с рисом, по фужеру вина, и принялись “трындеть”.
Наталья рассказала Панину, что вышла замуж,  по большой любви, и спросила его как у него c видом на жительство.
Вид на жительство есть, ответил Панин. Он получил его в том же году, когда она покинула их офис. Вообще же, оказалось Панин пригласил её по делу – обсудить идею. Он хотел писать лечебные картины.
- Как это – лечебные? – поинтересовалась Наташа.
- Мои картины лечат, - стал с энтузиазмом рассказывать Михаил и заёрзал на месте от возбуждения. – От них идет особая энергетика. Я уже и к специалистам их носил, в Университет Торонто – они подтвердили. Профессор один заинтересовался, готов помогать. Мне теперь нужен журналист, который напишет обо мне. Я выбрал тебя, ты друг, не украдешь идею. От моих картин исходит целительная сила, я и сам, понимаешь, непростой человек. Я вычислил – долго рассказывать как – что я происхожу от Моисея. Вот посмотри на меня...
Он повернулся в профиль.
- Похож?
- Не знаю, - хмыкнула Наталья. – Я Моисея не видела.
Национальность Панина неизвестна. Когда его спрашивали, отвечал: “Во мне много разных кровей намешано”. На шее под рубашкой носил одновременно крест и звезду Давида. Доставал наружу то, что требовалось по ситуации. Когда приходил за рекламой к евреям – звезду, когда к русским и украинцам – крест. Удобно. Киосаки бы не додумался...
Пару лет назад Михаил утверждал, что его корни – из рода князей Белосельских-Белозерских.
- Наташка, это золотая жила! Я прославлюсь, тебе денег отсыплю, будешь моим пресс-секретарем. Вот увидишь как мои картины будут расходиться! Куплю себе квартиру, машину...
Наталья подумала, что ему бы неврологу показаться.

 -  К моей картине надо прижаться – и боль как рукой снимет! – продолжал неистовствовать Панин. – Даже рак лечит.
-  Бога побойся.
- Правда! Не веришь? А ещё у моих картин можно спрашивать про будущее...
    Наконец, до Натальи дошло, что Михаил уже не работает агентом и вообще нигде не работает, а сидит дома и пишет свои лечебные картины, которые, впрочем, как он сам признал, пока никто не покупает, потому, что “надо раскрутить” и ещё “не все готово”.
- А  на что живешь? – поинтересовалась.
- У меня по разным газетам пятнадцать клиентов распихано, с них проценты получаю, - торопливо ответил Панин, и снова перешел  на свои картины...
- А Мила как относится к тому, что ты не работаешь? – продолжала Наталья допрос.
Панин сразу сник.
- А Мила  меня бросила. Сразу, как вид на жительство получил. Конверт раскрыла, прочитала, и в тот же день сняла для меня квартиру. Сказала, что зря меня мучила своей любовью, попросила прощения, перевезла на новую квартиру – мебель отдала, вещей кучу, заплатила за первый и последний месяц и ушла. И с тех пор не поднимает трубку, когда звоню.
- И что? – не поняла Наталья. – Ты не доволен?
- Наташка, я не знаю как мне жить, - в глазах Панина появились слёзы. – Я два года один! Мне не нужны никакие молодые девки. И я никому не нужен. Я Милиным детям звонил, просил чтобы помогли мне с мамой помириться, но она не хочет.
- Ты ж её ненавидел...
- Ненавидел, а вот нету её – и всё, конец мне! Никто не любил меня, как Милка. У меня много женщин было, а таких – ни одной. И не хочу я больше ничего – ни новой квартиры, ни машину... А в картинах у меня тайна: я там в разных детялях Милино лицо прячу – где в узоре на окне, где в изгибах цветочных стеблей. Она и лечит.
Вытирая глаза, Панин развивал свою идею,  а потом вдруг загорелся:
- Слушай, ты можешь мне помочь. Давай в газете разыграем, что мы с тобой любовники. Ты – известная журналистка, все обязательно прочитают, и Мила тоже. А она ревнивая, не может быть, чтобы это её не задело. Она мне и позвонит...
Наташа мрачно молчала, уверовав полностью, что говорит с безумцем.
- Ну, во-первых, у меня муж... – выдохнула.
Про то, что её совсем не украсит мнимая связь с седым и разбитым мужчиной на ржавом драндулете, она промолчала. Как и все творческие безумцы, Миша был равнодушен к чужим несчастьям. Делов-то куча – Наташкина семья. Он не говорил вслух, но был уверен, что ради него, Панина, такие букашки, как Наташка и её муж могут и расстаться. Потому, что он, Панин  – творец, и чтобы предоставить творцу его музу обыкновенные людишки могут и помучиться. Ну что, например, значат терзания какого-то Пупкина и его жены, если решается участь быть ли Пушкину со своей Гончаровой?
   Мишу несло, он выдвигал одну идею за другой, целью которых должно было стать возвращение Её.
 Наташа  отодвинула шашлык – мясо было несвежим, воняло. Она встретилась взглядом с хозяином ресторана и поняла, что он об этом знает.

XXX

Мила  лежала под жарким кубинским солнцем. Рядом плескался бирюзовый океан, но ей было лень дойти до него даже несколько шагов. Глаза у неё были закрыты, а на лицо наброшена панама.
- Этот лежак – свободный? – спросил  по-английски мужской голос с сильным русским акцентом. Она выглянула из-под панамы и сразу поняла, что мужчина устраивается рядом не просто так. Кивнула.
Борис оказался из Новосибирска. Отношения быстро перешли на интим, так как оба были в отпуске всего на неделю. Мила давно уже решила жить в свое удовольствие. С верой в Бога у неё не получилось. Надеялась, высшие силы помогут ей остаться с любимым, с Михаилом. Не помогли. И она обиделась и на него, и на них. Понимала, что глупо, но вот так...
Она  отдавалась Борису, хотя и знала – в Канаду ж, кобель, хочет. Но ей было всё равно. С момента расставания с Михаилом она решила, что больше не будет волноваться чего хочет мужчина, который рядом, о чём он думает, какую  корысть имеет. Столько намучилась с Мишкой, что нет больше сил. Мила отдавалась практически незнакомому человеку, и думала: как это хорошо – жить одним днем.
- Хочешь в Канаду? – все-таки не удержалась, спросила утром их предпоследнего дня  на Кубе. И замерла, только что не зажмурилась. Ей показалось, что сейчас откуда-то с воздуха опустится лезвие и отрубит ей голову. Или разрежет сердце.
- Нет, - сообщил буднично Борис, ходя по её комнате в отеле и пытаясь отыскать свою майку. – Я человек не заморский, за границей в первый раз и, вероятно, в последний... Я так думаю, что жениться и жить мы будем в Новосибирске, а к детям в Канаду ты будешь ездить. Или они к нам. Лучше если они – у меня сад есть, пристройка к дому – будет где разместить. На рыбалку будем ходить с твоим сыном... А какая у меня смородина! Сколько кустов! Запах – специфический. Ты любишь чай со смородиновым листом?

Мила отвернулась и захлопала глазами чтобы не дать влаге выйти. А то еще подумает, что она – женщина, которую никогда не любили.

***
Замуж за Борю она, конечно, не вышла. У неё в Канаде дом, родители, дети. Как бросишь?