Ленин и Лютер

ЛЕНИН И ЛЮТЕР: ПАРАЛЛЕЛИ
К 400-летнему и 100-летнему юбилеям протестантской и социалистической
революций
       Из известного коммунистического лозунга: "Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить" бесспорным  историческим  фактом остается, что Ленин - жил. Об этом петербуржцам, а в недавнем прошлом ленинградцам, напоминают по громкоговорителю каждый день, когда они в метро проезжают мимо станции "Площадь Ленина. Финляндский вокзал". Его именем еще названы сотни улиц в больших и малых городах России. Даже варварский "ленинопад" на Украине свидетельствует, что жила такая историческая личность в нашей общей истории.
      После распада Советского Союза некогда бывший кумир миллионов людей в течении всего одного поколения стал ниспровергаемым идолом для либералов различных толков. Будучи бессильными придать вождя социалистической революции 1917 года забвению, они занялись "борчеством" с ним, искажая и извращая все им сказанное и сделанное. Не хочется думать,  что в нашем общественном сознании стало печальной традицией возносить какую-то историческую личность до небес, чтобы спустя какое-то время ее оттуда ниспровергать. Что касается Владимира Ильича Ленина (Ульянова) то, полагаю, причина в том, что мы до сих пор не можем избавиться от идеологических или политических оценок этого революционера и реформатора. В любом случае приходится констатировать, что такие оценки субъективны и крайне противоречивы.
Чтобы их избежать, возможно, имеет смысл на какое-то время "забыть" о мавзолее, где покоится его тело, и поискать прототипа Ленина в истории? Ведь несмотря на то, что в советское время о нем изданы десятки тысяч публикаций и сняты сотни фильмов, он до сих пор остается одной из самых загадочных личностей по части своей роли в отечественной и мировой истории.
На мой взгляд, историческая фигура Ленина вполне сопоставима с основателем немецкого протестантизма - Мартином Лютером. На этот феномен биографы Ленина не обращали внимание. В советское время это было невозможно по идеологическим причинам, а в постсоветское потому, что его ниспровергали вплоть до объявления "немецким шпионом". Но дело не только в этом. Что может быть общего между монахом, священником и богословом, с одной стороны, и пролетарским вождем, материалистом и воинствующим атеистом - с другой. Разве что некоторые внешние аналогии: оба учились на юридических факультетах университетов, оба были социальными мигрантами, "классовыми перебежчиками". Внук крестьянина и сын горняка, Лютер, стал идеологи бюргерской революции, а сын дворянина Владимир Ульянов - идеологом пролетариев и крестьянской бедноты. Оба слыли в своем сословии изменниками и оба были возведены новым окружением в ранг вождей и мучеников.
Но сопоставление Ленина и Лютера имеет другой более глубокий и внутренний смысл. Оно не покажется парадоксальным, если обратиться к традиции, усматривающей много общего в христианстве и в социализме. И если уж Маркса сравнивали с Христом, то тем более правомерно провести параллель между их выдающимися адептами. История размежевания христианства на ряд конфессий, а "науучного социализма" - на несколько "Интернационалов" сплошь и рядом пестрит их борьбой и претензиями быть "истинными" выразителями и последователями Христа и Маркса.
Как догматики и в то же время реформаторы христианства и марксизма, Лютер и Ленин яростно сражались с институциональным христианством и "формальным" марксизмом - с теми, кто, по их убеждению, узурпировал право выступать от имени Христа или Маркса - с Римской католической церковью во главе с папой м западноевропейской, "профессорской" социал-демократией Эдуарда Бернштейна и Карла Каутского. Лютер и Ленин считали себя истинными интерпретаторами того, что "действительно" говорили Христос и Маркс. В этом смысле Лютер был убежден, что в Евангелие важна не "буква", а "самооткровенный дух", а Ленин в том, что "марксизм не догма, а руководство к действию". И всех, кто с этим не соглашался оба клеймили в качестве "отступников" или "ревизионистов" их учений.
Лютера и Ленина роднит и та несокрушимая, почти религиозная энергия, с которой они воплощали в жизнь "истину" Христа и Маркса. Но ни тот, ни другой даже не замечали в пылу перманентных споров, что эта "Истина" есть лишь выражение их собственной доктринальности. Оба возвели максимализм собственных доктрин в свод мировоззрения, а затем и общественно-политической деятельности миллионов людей. Успеху их деятельности послужили не только блестящие организароские способности, но и то, что их вера была искренна, хотя и строилась на разных основаниях: у Лютера "знаю, ибо верую", а у Ленина "верую, ибо знаю".
Альбер Камю однажды сказал: "Ленин верил только в революцию и в добродетель эффективности" и добавил, что "он прежде всего был озабочен проблемой захвата власти". С этим трудно согласиться. Вера Ленина была значительно шире только веры в революцию и стремления захватить власть. Если в этом аспекте сравнивать Ленина с Лютером, то вряд ли кому придет в голову подозревать Лютера в том, что он выступал против верхушки католицизма во главе с папой только потому, что сам хотел воцариться в Риме. Без учета отношения Ленина к библии марксизма, без учета религиозного характера его "знания", можно дойти, что уже имеет место, до восприятия этого революционера и доктринера как некоего русского "черного полковника", обуреваемого лишь жаждой захвата власти.
Личная вера в "первоначальное христинство" или в "революционную душу" марксизима придавала необычайную силу их рассуждениям и доказательствам и создавала вокруг них "харизму" вождей. "Наша история, - сказал Лев Троцкий, - не дала в прошлом ни Лютера, ни Фомы Мюнцера, ни Мирабо,  ни Дантона, ни Робеспьера. Именно поэтому русский пролетариат имеет своего Ленина". Лютер и Ленин однотипны как национальные вожди, получившие международное влияние и признание. Как новое прочтение Библии Лютером было основано на немецкой традиции и менталитете, так и "революционная душа", которую Ленин "вдохнул в марксизм", была душой русского бунтаря, проявлением русского нигилистического духа, страсти к вольнице и разрушению, которая была присуща разве что Стеньке Разину.
Ленин и Лютер однотипны, ибо оба отрицали свободу воли человека и были убеждены либо в божественном предопределении (Лютер), либо, как Ленин, в неумолимости действия законов истории. Как Лютер считал, что спасение не гарантировано небесами или посулами священников и что не следует пассивно ожидать "второе пришествие Христа", а надо самим идти ему навстречу, , обнаруживая его в своем сердце. Так и Ленин считал, что хотя мировая революция в принципе достижима, все же необходимо ее приближать, тесно сплотившись на основе классовых интересов.
Они однотипны в яростной нетерпимости к своим "единоверцам", которая была часто более сильной, чем ненависть к врагам христианства и марксизма.  Выражения "скоты", "сволочи", "потаскуха", "проститутка" и тому подобные можно многократно встретить в их полемических трудах и речах.Оба боролись против "неистинной теологии", не обременяя себя изысканным стилем полемики и сознательно выбирали крепкие слова из обихода народной массы. В области политики Ленин шел на известные компромиссы, но в своей коммунистической вере он с полным правом мог сказать вслед за Лютером "На том стою и не могу иначе". Однотипность протестантского реформатора и пролетарского вождя можно обнаружить и в том, что оба ставили практическое распространение Евангелия  или "Капитала" выше "десятка университетов". Их горячо любимыми героями в этой связи были апостол Паве и Фридрих Энгельс.
И Лютер, и  Ленин, разумеется, каждый по-своему, радикализировали учения о "царстве Сатаны". Первый был убежден в наличии фундаментального конфликта между царство божьим и царством мира сего, между верующими в Христа и приверженцами Антихриста. Для Ленина таким Антихристом  было буржуазное и религиозное мировоззрение, да и в целом буржуазное общество. Альтернатива - либо победа социалистической идеологии, либо буржуазной - очерчивается Лениным в форме такого же фундаментального антагонизма, как у Лютера между царство Бога и царством Сатаны.
И Лютер, и Ленин были одержимы стремлением разрушить старый порядок вещей. И последствия лютеровского и ленинского "переворотов" хорошо известны.  Родившаяся "в голове монаха"  буржуазная революция и в голове "дворянчика" (как называл Ленина Горький) социалистическая революция оставили после себя море крови и горы трупов. Лютер как-то выразился: "Лучше потерять мир, чем Бога". Этот максимализм в той или иной мере был присущ и Ленину: "Надо уметь...пойти на все и всякие жертвы лишь бы во что бы то ни стало вести коммунистическую работу". И для Лютера, и для Ленина насилие и террор вполне допустимы, чтобы воскресить или установить "подлинную веру", сделать всех людей "кающимися во Христе" или "счастливыми". Лютеровский тезис: "Нравственно все то, что служит укреплению веры", почти тождественен по своему максимализма ленинскому: "Нравственно все то, что служит делу построения социализма".
В конце жизни и Лютер, и Ленин пытались пересмотреть некоторые из своих максималистских установок. Но увидев возникающую "безнравственность" происходящего в протестантских общинах или в советских органах, превращающихся в "номенклатуру", были бессильны что-либо предпринять радикального в этой связи. Оба испытывали горькое
разочарование от бессилия видеть, как под новыми названиями (например, "просветарианская церковь" или "Рабкрин" восстанавливаются, по сути, старые учреждения, нормы, порядки...
      
      В наши дни о Мартине Лютере почти не говорят плохого. Его противники ушли вместе с его эпохой. Он перестал быть объектом неуемной апологетики или уничтожающей критики. Все созданное им стало достоянием истории, существенно изменив ее. Его именем названы десятки духовных институтов и учреждений, но сам он и его политические речи утратили влияние на ход исторических событий. Живет и имя Ленина, хотя его дела и речи также утратили, по сути,  влияние на ход исторических процессов. Не пора ли посмотреть на него как на крупную историческую личность, оставившую значительный след в российской истории? Не пора ли его апологетам или ниспровергателям выйти из той эпохи, в которой он жил и действовал, и понять  собственную эпоху, в которой  остается мало места для большевизма, ибо ее главным содержанием стала  не борьба классов, не внутренняя  классовая политика, а геополитика и борьба государств за материальные и технологические ресурсы.