Самурай

Из блокнота журналиста  ГЛЕБА ДЕЙНИЧЕНКО
Начальника заставы капитана Иванова в погранотряде уважали. Спокойный и немногословный он, казалось, рожден быть пограничником. Высокогорная Н-ская застава, где он наальствовал, всегда была в образцовом порядке. Но, несмотря на отсутствие ЧП, почти 20-летнюю службу в этом забытом Богом уголке, чины к Иванову не шли. Поэтому сослуживцы за глаза называли его «вечным капитаном». Наверное, знал об этом Иванов, но не обижался, потому что привык к заставе, любил ее, а чины, звания — что ж, не в них счастье.
Семьи у него не было, как-то не сложилось. Да и какая жена согласилась бы жить здесь, за тысячи километров от больших городов, в постоянной тревоге пограничья.
Наверное, это обстоятельство все-таки повлияло на Иванова. И чтобы как-то разделить душевную теплоту, он по-детски любил животных.
В горах не очень-то поездишь па машине: глушь, бездорожье. Вместо машины на заставе были лошади. Иванов знал каждую досконально. Знал, какая может долго тяжелый груз везти, а какая — в угон пойти, если случится необходимость. И лечил лошадей Иванов сам, для чего привез из очередного отпуска «на большую землю» гору ветеринарных справочников и пособий. Мечтал Иванов о хорошей собаке — овчарке. Но по штату ему не полагалось иметь спеца-собаковода, а приказы капитан уважал.
Жизнь на заставе хоть и регламентирована строго по часам, но выдавались иногда свободные часы досуга. Иванов тогда уходил на охоту. Стрелок он был отменный, и частенько возвращался с парой-другой подстреленных фазанов или диких уток. А однажды принес в своей военной фуражке котенка, совсем маленького детеныша камышового кота.
Замполит Карасев, тоже неплохой охотник, глядя с сомнением на то, как начальник кормит котенка молоком из бутылочки с соской, сказал:
— Петр Сергеевич, насколько я знаю, камышового кота еще никому приручить не удавалось, больно дикая тварь...
Иванов помолчал, продолжая кормить приемыша, и когда бутылочка опустела, ответил коротко:
— А вот посмотрим...
Надо сказать, что действительно камышовый кот — крайне осторожный, чуткий и хитрый зверь. Ведет он в основном ночной образ жизни. Эта дикая кошка значительно больше своих одомашненных собратьев. Она очень вынослива и сильна, а по агрессивности и злости не уступит рыси и барсу. Камышовый кот питается птицами, опустошает гнезда с яичными кладками, может задрать и более крупную дичь, например, зайца. Хватка у него мертвая. Вот такого семейства котенка и нашел в зарослях камыша Иванов.
Прошел год после этого случая, когда я приехал в командировку на заставу. Молодой лейтенант из погранотряда, подписывая мой пропуск на дальнейшее следование, усмехнулся:
—  Это вы к тому Иванову, у которого Самурай?
—  Кто это? — не понял я.
—  Так вы еще не знаете? Петр Сергеевич кота камышового приручил, чудеса творит, просто на удивление. Самураем зовут.
Как удалось Иванову в напряженке пограничных будней воспитать своего найденыша, обучить выполнять различные команды, смирить свой дикий нрав, гадать не берусь. Скорее всего прав оказался Карасев, сказавший мне на это:
—  Дар у него есть. Любят капитана животные. Вот как войдет в  конюшню — лошади ласкаются к нему, ржать потихоньку начинают. А Самурай, этот только за ним и ходит.
—  Да почему Самурай?
— А вы посмотрите на этого котяру: рожа круглая, глаза узкие, желтые, того и гляди в ко
го вцепится.
Разговаривая с Ивановым, я в шутку заметил, а не обидна ли для японского рыцарства такая кошачья кличка?
— Что ж обидного, — ответил он серьезно, — и животные бывают с гордой натурой. А этот — такой верный и преданный, — и он погладил кота по большой ушастой голове.
К слову сказать, Самурай признавал только Иванова и ходил за ним по пятам. Никто другой погладить его не решился бы, так зло сверкали его глаза при всякой попытке посторонних.
Потом мне удалось побывать с Ивановым на охоте. Тут только я диву дался. За пару часов, что мы проболтали о всякой всячине, лежа на солнечной полянке у самого берега речки, Самурай притащил из прибрежных камышовых зарослей четырех фазанов.
— Теперь и ружья не надо, — сказал Иванов.
— Самурай у меня лучше всякой собаки: не скулит, не лает, но добычи от него не уйти.
Больше я с Ивановым не встречался. Через два года он демобилизовался и уехал куда-то к родне, в Сибирь. И Самурая забрал.
Но самое интересное, как мне рассказали, случилось за полгода до этого.
Глухой осенней ночью, в дождь и слякоть, на участке заставы  Иванова границу перешел нарушитель. Капитан поднял заставу в ружье, и пограничники  начали преследование. Нарушитель укрылся в непроходимых тугаях — зарослях камыша и жесткого колючего кустарника. Выкурить его оттуда было очень сложно. Из такого укрытия бандит мог стрелять пограничников на выбор.
Иванов оценил обстановку и кликнул Самурая. На недоуменный взгляд замполита пояснил:
— Это его родная стихия. Чужого там не потерпит...
Полчаса в тугаях царила тишина, а потом раздались выстрелы, отчаянные вопли. Затрещали кусты, и человек с окровавленным лицом, в которое мертвой хваткой вцепился Самурай, выскочил прямо на пограничников. Сам Иванов еле оторвал Самурая от чужака.
Иванов покинул родную заставу в чине майора и с орденом. И когда, как водится, это событие отмечали, он посетовал: мол, жаль, что и Самураю ордена не дали, заслужил ведь.


ГЛЕБ ДЕЙНИЧЕНКО.