Десять тысяч старыми

Эти рассказы – дань уже ушедшему времени начала девяностых, когда внезапно обрушившаяся на нас свобода опьяняла, заставляя срочно перестраивать сознание. Особенно остро это касалось тогдашнего поколения тридцатилетних, созревших под гнетом прежней власти и вдруг, в самом расцвете молодых сил, словно получивших крылья – лети, куда хочешь! Эти свободные полеты проходили у всех по-разному. Кто-то обломал крылья сразу, слишком круто набрав высоту, и,не удержавшись наверху, рухнул, растворившись в новом времени. А кто-то парит и сейчас, удачно рассчитав силы и траекторию. Впрочем, не забывая и о том, что и ему когда-то потребуется желательно мягкая посадка…

Десять  тысяч старыми

Небольшой японский автобусик вместимостью человек этак на двадцать, шустро катил по зимнику. От ближайшей железнодорожной станции до таежного поселка с романтичным названием Кедровый мыс было километров шестьдесят, не более. Дело было в ноябре, и дороги пребывали в том благоприятном для таежных мест состоянии, когда уже нет летней пыли и грязи, а время настоящих зимних буранов с заносами еще не пришло.
Публика в автобусе собралась достаточно разношерстная, впрочем, вполне соответствующая этим таежным местам. Впереди, рядом с шофером, сидел, важно раскорячившись, замдиректора местного Кедровского леспромхоза Вассерман, которому  от нечего делать хотелось поболтать о том о сем с водителем, но из-за напускной важности он не хотел вступать в разговоры с рядовым сотрудником. Вообще-то  Вассерман мечтал подсидеть директора леспромхоза  Кривоплясова, капал на него при случае в краевых инстанциях и был крайне завистлив, зол и осторожен.
За спиной Вассермана в середине салона сидели четверо рабочих из леспромхозовских бригад, подвизавшихся на лесосеке. Четверка возвращалась из поездки в краевой центр, страдая похмельным синдромом. Каждый из них пытался тупо сочинить какой-никакой отчет перед женой по поводу бездарно пропитых за три дня денег. Еще в автобусе сидели два хмурых долговязых студента-первокурсника лесного техникума, ехавших домой на выходные, у которых подозрительно быстро, гораздо быстрее рассчитанного родителями, закончились в общаге сало и картошка. Да и вообще, судя по еще свежей «гуле» под глазом одного из них, жилось им в городе не шибко сладко.
Задняя же часть автобуса была занята разговорчивой компанией мужчин и женщин, оказавшихся врачами из Института проблем народов Севера, едущих на ежегодный плановый осмотр жителей отдаленных таежных посёлков, в которых  все остальное время, как правило, всей медициной верховодил местный фельдшер. У врачей настроение было, пожалуй, лучше всех ехавших в Кедровый мыс. Разгадка  проста, как сама жизнь. Прежде всего, эскулапов радовала элементарная вылазка подальше от глаз начальства, считавшаяся если не полной халявой, то подобием отпуска, причем оплаченного, это уж точно. По обыкновению, с серьезными  медицинскими случаями в посёлках областные врачи не сталкивались. Разные мелочи вроде поясничных хондрозов, простуд и - самое сложное – удаления зуба особо никого не напрягали. С другой стороны, руководство поселковое и  местное леспромхозовское старалось всячески облагодетельствовать врачей, отблагодарить за посещение, за дефицитные лекарства, привозимые из города. Врачам предлагалось по возможности комфортное проживание в специальных домиках «для начальства» или в местных поселковых гостиницах при наличии в них специальных номеров. Кроме того (а это, пожалуй, было самым главным, хотя и  негласным  условием поездок), медицинских специалистов щедро отоваривали на местных леспромхозовских складах. И если дефицитные продукты врачей почти не интересовали – таскайся с ними месяц по тайге! - то импортная одежда и обувь, а также редкая по тем временам импортная ауди - и видеотехника были желанны и главное - вполне доступны, благодаря тому, что отпускались они по особым, льготным, ценам. Кормили врачей в поселках и вовсе бесплатно, но от души и обильно. Поэтому добродушный настрой посланников медицинского института был вполне объясним. 
Был в автобусе и еще один человек, эмоций своих никак не выражавший, но явно о чем-то непрерывно думающий, рассеянно глядя на однообразный хвойно-таежный пейзаж за окном. Задумчивого молодого  человека, лет примерно тридцати от роду,  звали Евгений Наровчатов, и был он инженером-снабженцем одного из новосибирских строительных кооперативов. Брошенный начальством на добычу пиломатериала еще два года назад, Евгений уже до того «наелся» местной, с привкусом хвои, жизни, что его уже не радовала ни романтика дальних дорог, ни хорошие заработки. И, хотя в тайге он в общей сложности проводил не более двух недель в месяц, его личная жизнь, похоже, дала трещину. Его женушка, голубоглазая Лиза, двадцати восьми лет, по всей видимости, не особо печалилась в его отсутствие, а один из сослуживцев, смуглый, с усиками инженер-сметчик, стал почему-то избегать встреч с Женькой. Впрочем, пока все было на уровне догадок, но мысленно Наровчатов был готов ко всему, и в голове его постоянно крутилась поговорка, присущая разве что неудачникам: «Если жена уходит к другому, то неизвестно кому повезло…»
- Да, действительно неизвестно, ничего неизвестно, - едва слышно проговорил Женька, когда за окном показались первые строения, а это значило, что пассажиры наконец-то прибыли в Кедровый мыс.
Выгружались из автобуса шумно. Действие происходило посреди поселка, прямо напротив добротного брусового здания леспромхоза. Прибытие автобуса тут считалось событием, поводом выйти из дома, поглазеть и посплетничать, в чем местные жители не могли себе отказать. На этом пятачке располагались все основные административные здания: контора, школа, отдельно стоящее здание спортивного зала, кафе-столовая и гостиница. Все они были выложены из бруса одного диаметра, серого от времени.
 «Деревянное зодчество, расцвет развитого социализма», - хмуро резюмировал Женька, оглядывая поселковую площадь, где не был уже примерно с год, и вдруг осекся. Из окна второго этажа, где располагался кабинет директора, в открытую форточку ему, Женьке, призывно сигналил глава леспромхоза  Кривоплясов:
- Женя! Зайди ко мне, Женя!
- Сейчас зайду, Александр Владимирович, только сумку брошу! - ответил Женька, быстрыми шагами направляясь к гостинице и судорожно соображая, как ему быть дальше: "Как же я мог забыть! Это же невероятно, так вляпаться!  Ведь это надо же,  напрочь забыл!"
Наскоро заполнив листок прибытия, Женька, открыв фанерную дверь двухместной комнатушки, с шумом уселся на кровать. Сжав голову руками и еще не понимая, как это он сплоховал, живо, до деталей, стал вспоминать события годичной давности, которые развернулись в Кедровом мысу, и отголосок которых так внезапно напомнил о себе призывным жестом из директорского окна. И хотя особого криминала в этом происшествии не было, оправдываться, причем конкретно, а возможно, и понести материальные убытки, Евгению явно светило. И как быть дальше, нужно было соображать, причем очень быстро. Сосредоточиться ему не дала Раиса Арсеньевна, местный администратор и горничная по совместительству.
- Женя, - стараясь выглядеть строго, произнесла изо всех сил молодящаяся дама, которую в поселке почему-то звали «Тыква перезрелая». - Вы опять написали в графе «цель прибытия» ограбление банка! Сколь разов я вам говорила: нету у нас банка! И не предвидится. У меня потом булгахтерша не принимает такие квитки, а вам смешно, видите ли!
Успокоив даму обещанием непременно переписать квитанцию, Евгений вновь погрузился в воспоминания. А произошло следующее. Год назад, выполняя заказ  строительного кооператива на поставку леса, Наровчатов заключил с местным леспромхозом соответствующий договор. Согласно договору, кооператив переводил деньги в полном объеме за отгрузку и отправку полувагонов с пиловочником до Новосибирска, ну а сам Наровчатов должен был контролировать процесс поставки, следить за качеством продукции и графиком погрузочных работ на станции.
Кроме того, был небольшой нюансик, в договоре, впрочем, никак не отраженный, но скрепленный «купеческим» словом с обеих сторон. Суть устного соглашения была такова: кроме оплаты за пиловочник, выставленной по весьма умеренной цене, леспромхоз хотел получить десять легковых автомобилей любой марки для своих работников. Учитывая объем поставок, а он, этот объем, был весьма солидным: более шестидесяти открытых грузовых вагонов, или четыре тысячи кубометров древесины, и несколько заниженную цену, намеренно выставленную леспромхозом, кооператив ничего не терял и даже имел некоторую выгоду от данного дополнения к договору. Но возни с этим делом было немало, и все хлопоты по выполнению обязательств легли на широкие Женькины плечи и, как показали дальнейшие события, голову. Сейчас, когда вся эта эпопея с доставкой автомобилей в Кедровый мыс была уже позади, да и лес был своевременно отгружен и отправлен, особой надобности в посещении этого таежного урочища у Наровчатова не было. Однако, как оказалось, эта история была далека от завершения. В бухгалтерии кооператива нашелся важный документ, в котором по недосмотру забыли поставить круглую леспромхозовскую печать, а тут близился годовой отчет, и Женьке пришлось ехать в тайгу, за тридевять земель, с одной-единственной бумажкой. Понятное дело, никаких особых радостей эта поездка Наровчатову не сулила, но дело есть дело, и ехать пришлось.
Сам путь  в Кедровый мыс через Красноярск состоял из трех этапов, и с  последним, автобусным, мы уже ознакомились. Ну а самым легким был первый. Действительно, ничего сложного не было в том, чтобы по-быстрому собрать дорожную сумку и, поймав такси, приехать в Северный аэропорт Новосибирска. Небольшие пассажирские самолеты, не менее четырех раз в день совершавшие  в то время регулярные рейсы между двумя крупнейшими городами Сибири, превращали  восьмисоткилометровый перелет в легкую двухчасовую прогулку. А вот дальше было сложнее. Нужный поезд из Красноярска в таежные дали отправлялся только раз в сутки, в шесть часов вечера. Естественно, закончивший в конце дня свои дела в краевом центре лесной народ дружно валил к перрону с одним единственным желанием: следующим утром быть дома. Надо сказать, что вагоны в этом таежном поезде тоже были «еще те». Состояли они в большинстве своем из представителей уже ушедшей эпохи, отбегавших свое по большим магистралям, но кое-как подшаманенных, кое-где подкрашенных. И, по мнению железнодорожного начальства, для поездок по тупиковому таежному маршруту в шестьсот километров вполне еще годились. Да и публика подбиралась в поезде тоже непростая. В большинстве своем это были «матерые волки» – работяги из многочисленных леспромхозовских бригад, в среде которых зачастую действовали особые законы, своды которых коротко, но ясно подходили под понятие  «закон – тайга, медведь - прокурор». Самое интересное, что состав поезда, называемого в народе «пятьсот веселый» за беспробудные пьянки в пути, почти полностью состоял из купейных вагонов.  Объяснялось это легко. Спрос на поездки был устойчивым в любое время, деньги у людей, работавших на лесозаготовках, были, а стоимость проезда в купейном вагоне была в два с лишним раза выше даже плацкартного. Да и старых вагонов у железной дороги было девать некуда, ну, а местный контингент был не то чтобы очень доволен, но по крайней мере не жаловался, это точно. 
Но была у этого купейного сервиса и некая темная сторона, с которой  Наровчатову пришлось столкнуться в первую же поездку. Проблема заключалась в том, что практически все пассажиры, ехавшие «пятьсот весёлым», почитали своим долгом выпить в дружной компании энное количество разномастных алкогольных напитков, что, естественно, сопровождалось битьем физиономий друг другу, бутылок, а иногда окон и даже дверей. Правда, в некоторых случаях окна и двери оставались целыми, но физиономии – почти всегда были помятыми. Так что поутру, по прибытии на место, публика, высаживающаяся на станциях, несколько отличалась от той, что вчера садилась в поезд. Тут оторванные карманы и рукава, потерянные шарфы и шапки, а уж про синяки и говорить не приходится - все это присутствовало в полном объеме. Зная все это, непьющий и некурящий Наровчатов старался по возможности отгородить себя от этой напасти. Выход был один: попасть в купе с непьющими и некурящими пассажирами.
 Однако на практике осуществить это было невозможно. Люди, интересы которых простирались вне алкоголя, в поезде, конечно же, находились. Но они были рассеяны по всему составу, мыкались с буйными соседями по купе в одиночку и, как правило, молча переносили все тяготы и лишения двенадцатичасового путешествия. Однако же умудренный тридцатилетним жизненным опытом Наровчатов и тут нашел выход. Делалось все просто, благо никакого стеснения в денежных средствах инженер-снабженец не испытывал. При посадке в вагон Женька напрямую объяснял проводнице, что он хочет. А хотелось ему немногого – отдельное купе. Большинство проводниц  Женьку уже знали, так что, как правило, долго объяснять ничего не приходилось, и стороны приходили к полному пониманию. Делалось это обычно так: Наровчатов проходил на свое место в купе и, убедившись, что очередная развеселая компания с нетерпением выжидает последние минуты перед отправлением, чтобы тут же начать попойку, подходил к проводнице и отдавал ей деньги за купе в размере четырех билетов полностью. Какое-то время требовалось для того, чтобы подготовить служебное, как правило, купе и предупредить начальника поезда путем передачи тому трети неожиданного приработка.
Ну а все это время кворум собравшихся постоянно менялся в сторону увеличения, и в купе, где Женьке пришлось ожидать обещанного, набивалось по десяти и более человек. При этом все участники застолья, хотя и были людьми разными, в том числе и по возрасту, но всех их объединяла и делала похожими друг на друга страсть к очередной выпивке. Сценарий происходящего всегда был один. Сначала выпивали по первой, перемежая немудреную закусь якобы смешной шуткой и  беззлобно обсуждая начальство и заработки. Затем постепенно переходили на «разбор полетов», то есть разных интересных ситуаций, произошедших на лесозаготовках в последнее время. И тут вдруг всплывали, казалось бы, забытые факты, когда кто-то где-то схитрил, сволынил или, умно лавируя, уклонился от тяжелой работы в то время, когда «все пахали». Разгоряченные водкой лесорубы, найдя очередного  виновного, тут же начинали  доискиваться «правды» и рвать рубаху на груди, причем не на своей, а товарища. К тому моменту на верхней полке кто-нибудь обязательно закуривал, и обстановка в купе становилась для человека обычного совершенно невыносимой во всех смыслах. Так было и в последнюю поездку.
Мало того, в битком набитом пьяными мужиками купе кроме Наровчатова оказалась очень миловидная молодая женщина лет двадцати пяти, которая, несмотря на достаточно решительный взор из-под ресниц, явно томилась происходящим. Тем временем проводница, проходя мимо их купе и заглянув на секунду, с улыбкой сказала: «Сейчас для вас будет готово отдельное купе, потерпите», - и торопливо скрылась, убегая по своим делам. Один из заводил пьянки, здоровенный детина с лицом, заросшим рыжей щетиной, искавший случая придраться к кому-то, вопрошающе изрек, глядя на Женьку:
-Ты, это, кто такой-та?
 В вопросе звучали как явно недоброжелательные нотки, так и признаки некоторого удивления. Действительно, Женька Наровчатов был не похож на ни одного из этой разношерстной братии лесорубов. Прежде всего различия были в экипировке. Лесная братва была одета как под копирку в китайский ширпотреб всех мастей и оттенков. На Женьке же отлично сидел дорогой шведский джемпер, под которым была видна темно-синяя, в тон джемперу, тонкого вельвета фирменная рубаха. На медных заклепочках  вместо пуговиц добротные штатовские джинсы и классные финские башмаки на эластичной полуплатформе. Это был тот стиль в одежде, который своими неброскими тонами как бы исподволь подчеркивал солидность и элегантность явно недешевых вещей. Тем более что сидело все это великолепие на стройной не по годам и широкоплечей Женькиной фигуре как нельзя лучше, хотя и с некоторой небрежностью, что так же являлось признаком стиля. В купе снова заглянула проводница и с улыбкой молча протянула Женьке деньги – сдачу с крупной купюры, отданной им в уплату за купе.
- Да кто же ты такой?! - вращая глазницами, почти пропел рыжий. - Смотри, она ему еще  и деньги дает!
Гулкая компания на короткое время замолкла, довольно безучастно рассматривая чужака. Через минуту все уже продолжали шумную беседу под звон граненых стаканов, один лишь рыжий верзила удивленно продолжал сверлить взглядом Женьку через плотную завесу табачного дыма. Между тем запах водочного перегара, табака и дешевой селедки явно превысил все допустимые пределы. Улучив мгновение, Женька, наклонившись к уху попутчицы, сидевшей с ним рядом, шепнул: "Руку и сердце я готов предложить вам чуть позже, а пока предлагаю перейти со мной в мое купе, где, надеюсь, можно будет продолжить поездку в более приятной обстановке. Думаю, с минуты на минуту оно будет готово". Незнакомка благодарно улыбнулась, незаметно пожав Женькину руку. Но этот тайный жест не ускользнул от рыжебородого вожака:
- Та-ак, я, кажется, начинаю злиться!
 Здоровяк, похоже, не привык ко вторым ролям, но теперь он, явно теряющий контроль над ситуацией, когда даму уводят практически из-под носа, начинал медленно закипать:
- Это что за фраер тут выискался?!
 И тут, когда басовая партия рыжего достигла своей верхней точки, дверь купе отворилась и улыбающаяся проводница пригласила  Наровчатова в отдельное купе. Скупо извинившись, Женька подхватил свою сумку и вещи попутчицы и, пропустив женщину вперед, покинул опостылевшее за час пребывания купе.
- Да он еще и бабу увел! Да кто же ты такой?! - не унимался ломящийся следом в двери купе рыжий детина.
- А ну-ка замолчали мне тут! - неожиданно железным командирским голосом скомандовала проводница, глядя на бушующего лесоруба. - В трезвяк захотел? Смотри, вызову наряд на следующую станцию, они тебя враз пристроят, куда положено!
Перспектива проследовать «куда положено» буяна никак не устраивала, и он, скрипя зубами, отступил.
- Вот так-то лучше, - улыбаясь Женьке и молодой пассажирке, сказала проводница, с шумом закрывая дверь прямо перед носом рыжего.
Служебное купе встретило вошедших волнительным полумраком и тишиной.  После шумной компании пьяных лесорубов старенькое, с облупленным покрытием стен купе показалось Женьке и его попутчице весьма уютным. 
Устроившись по обе стороны столика, молодые люди некоторое время исподволь рассматривали друг друга, стараясь при этом ничем не выдать свой интерес. Но даже неяркий свет верхнего плафона позволил Женьке быстро определить, что его нечаянная попутчица весьма хороша собой. Не выделявшаяся ростом Лариса - именно так назвалась девушка - была обладательницей незаурядной фигуры. Тонкая талия и округлые бедра в сочетании с правильными чертами лица, выразительные глаза со слегка насмешливым прищуром из-под ресниц заставляли Наровчатова все чаще   смотреть на попутчицу. "Это ж надо такой  уродиться! " - уже с некоторым восхищением раззадоривал себя Женька.
Особо поразила его грудь сидящей напротив него девушки. Большая и тяжелая, она смотрелась просто невероятно в сочетании со стройной талией Ларисы. Вскоре выяснилось, что отважная девушка служит военным фельдшером в одной из частей лагерной охраны и следует до станции Решёты в штаб полка с отчетами о здоровье военнослужащих. Но сначала  она, пользуясь случаем, съездила в краевой центр «проветриться» и теперь, на обратном пути, намерена доделать все служебные дела в Решётах. "Вот интересно, - игриво подумал Женька, -  бюстгальтер у нее военного образца или же обычный, так сказать гражданский? Пятый номер, никак не меньше…"
Вскоре дежурная бутылочка коньяку уже была на столике, лимон и яблоко с большим трудом порезаны тупым проводнициным ножиком, и нехитрая игра между Женькой и Ларисой началась. Самое главное, считал снабженец в подобных случаях, - это вывести даму «на чистую воду». Направить разговор в соответствующее русло и путем несложного аналитического измышления выяснить, насколько склонен оппонент к развитию нужной темы. Уже прозвучали из Женькиных уст дежурные комплименты  и вопросы о наличии мужа, который представлялся в данной ситуации фигурой абстрактной и практически несуществующей. Уже была выпита почти половина бутылки и съеден лимон, но с лица прекрасной Лары не сходила снисходительная улыбка все понимающей, но ничем не желающей помочь холодной, хотя и красивой мраморной статуи. Впрочем, Лариса достаточно живо поддерживала разговор, происходящий практически на грани дозволенного, исходя из ситуации, и Женька лишь оттягивал постановку вопроса ребром. Последним пробным камешком стал назревавший весь вечер вопрос о необъятной груди Лары:
- Первый раз такое вижу! - откровенничал взбодренный коньяком  Женька. - Как такое может быть? Большая грудь не такая уж и редкость. Но чтобы вот так, при такой вот фигуре и талии! Может, вы кормите ребенка? Такое бывает после родов, - не унимался посланец кооператива.
- Нет, детей у нас пока нет, да и не планируем в ближайшее время, - отвечала загадочная попутчица.
И вдруг Женьку осенило. «Ну конечно, как я сразу не сообразил! - мысленно хлопнул себя ладонью по лбу Наровчатов. - Силикон! Конечно, это сейчас вполне доступно. Мне же рассказывал знакомый врач-хирург про эти операции. Делают под нижней складкой груди надрез, подшивают к грудной мышце силиконовый протез необходимого веса, косметический шов - и все! Грудь любых размеров, готова к употреблению. Получите и распишитесь!» Правда, хирург говорил, что в принципе можно установить наличие силикона в груди, но для этого надо быть либо специалистом, либо нахалом вроде Женьки.
- Так, может, это у вас того…  Как бы вам сказать… - начал лепетать Женька, глядя  прямо в глаза Ларисе, напоминавшие ему в тот момент две крупные маслины.
- Что, силикон думаете? - опередила героя-любовника Лариса. Нет у меня в том никакой нужды.
- А-а можно я… это, - заплетающимся от волнения языком начал было говорить Женька, не зная, как сформулировать обращение.
- Сомневаетесь? - смеясь, сказала Лариса. - Потрогать хотите? Ну что же, потрогайте.
С остановившимся сердцем Женька запустил руку в разрез блузки Ларисы. Ощущения еще больше поразили его. Упругость самой груди и шелковистость кожи не оставляли сомнений по поводу естества природы, так ярко и своеобразно отразившейся в прекрасных очертаниях бюста молодой женщины. Эти несколько секунд, которые ему подарила Лариса, показались Женьке вечностью. Потеряв на мгновение голову, он было приступил к дальнейшим действиям, но был решительно и бескомпромиссно остановлен дамой:
- Все-все-все!.. - быстро проговорила Лара.
 - Мы так не договаривались! - отверженный ловелас снова водрузился на свое место, старательно скрывая некоторое смущение, вызванное отказом сноровистой Ларисы.
 - Дело все в том, что меня мама в детстве козьим молоком поила, - тихо проговорила девушка, застегивая пуговицу на блузке,- вот она такая и выросла, - с усмешкой закончила Лариса.
«А коза часом не бешеная была? - хотел спросить Женька, но передумал. - Однако интересная тактика, - продолжал размышлять он, сдерживая участившееся дыхание. - Что я, доктор ей что ли? «Потрогайте, если не верите… - продолжал мысленно бушевать наш герой. - Чего их трогать-то понапрасну! Пускай себе висят в своем пятом номере, нужна ты мне сто лет!»
Но вслух, немного отойдя от провала первой атаки, сказал совсем другое, подражая голосу Кикабидзе в известном фильме: «Ларису Ивановну хочу!»  И молодые люди рассмеялись, разряжая некоторую неловкость ситуации.
- Да, многие хотят «Ларису Ивановну», - усмехаясь, промолвила красавица фельдшер, - вопрос в том, есть ли на то согласие дамы… И она многозначительно замолчала.
  Страсти понемногу улеглись, но свербящее чувство незавершенности еще долго не покидало Женьку. Теперь главной темой их откровенных разговоров стали отношения, причем самые близкие, между мужчиной и женщиной. Лариса, как, наверное, и подобает медичке, резала правду-матку, не стесняясь. Впрочем, несмотря на категоричность суждений, говорила она тихим приятным голосом, от которого у Женьки становилось время от времени как-то щекотно в животе. Тот факт, что живут они друг от друга за тысячу километров, встретились случайно и вряд ли еще когда-нибудь увидятся, придавал беседе довольно смелую окраску.
- А собственно, почему нельзя? - доведенный до предела разговорами вокруг да около, не выдержал Женька. - Что нам, собственно, мешает?  Может, я вам не нравлюсь? Уж вы скажите, сделайте милость!
- Ну что вы так про себя! - ответила Лариса. - Вы очень даже ничего! И рост есть, и фигура. Я думаю, любая женщина ответит вам взаимностью: выглядите вы великолепно, ухоженный, модный такой, одеколончик французский, а главное, все в меру, без излишнего франтовства. Не то что наше мужичье. Расфуфырятся, бывает, как попугаи, а башмаки одни и те же при любом наряде, что зимой, что летом. А про наших вояк-офицеров я вовсе молчу! Портянками за версту несет!
- Милая Лариса! - перехватил разговор, явно польщенный Наровчатов, - за окном ночь, мы одни на земле практически! Так почему бы нам не воспользоваться случаем по полной, так сказать, программе?
- Да мне же выходить в Решётах, тут каких-нибудь три часа осталось ехать, -отвечала молодая военфельдшер.
- То есть как? - опешил Женька. - Вам мало трех часов?
- Конечно, это очень мало для интимных дел, если я вас правильно поняла, -  нисколько не смущаясь, сказала Лариса. - Нет, мне это неинтересно. Только во вкус войти - и надо собираться на выход. Какие-то три часа. Нет, этого явно мало.
- Интересно, а какое время обычно у вас уходит на эти дела? - в вопросе Наровчатова  проявились снисходительные признаки легкой иронии.
- Ну, если уж быть совсем откровенной, то не меньше восьми часов, - сказала Лариса.
- Восьми часов?! Да вы смеетесь, однако, над бедным крестьянином!
- Нет, я вполне серьезно. Как правило, мы с мужем начинаем в пятом часу вечера, сразу после работы. Сначала мы проходим в ванную комнату, - продолжала рассказывать Лариса, - муж очень любит раздевать меня, пока наполняется водой ванна.
-  Так, интересненько... - у Женьки пересохло во рту от волнения.
- Все делается не спеша. Немного, минут на пятнадцать, секса перед ванной. Потом погружение. Николенька очень любит такие моменты. У нас в арсенале множество дорогих шампуней и ароматных масел для массажа. Остывшая вода меняется как минимум три раза. И каждый раз все повторяется: секс, погружение, шампуни. Постепенно начинаешь чувствовать себя почти прозрачной от свежести и любви. Часа через полтора мы меняемся местами. Теперь уже я банщик, а он мой клиент.
«А ведь, похоже, она не сочиняет, - судорожно соображал  Наровчатов. - Пожалуй, это даже интереснее будет, чем просто банальная близость в купешке».
- Вот так примерно проходят первые три часа,- продолжала Лариса со своею милой, но уже не такой простецкой, как могло показаться вначале, улыбкой:
- Затем мы переходим в зал. Там у нас стоит широченный диван, и я снова становлюсь пациенткой Николеньки, теперь он выступает в роли массажиста. Надо сказать, получается это у него превосходно. С Алтая нам привозят специальные масла для массажа. В этих маслах содержатся не менее тридцати природных компонентов. Основа – кедровое масло, в которое добавлены натуральные вытяжки красного корня, зверобоя, тысячелистника, мяты, концентрата маральих пантов, мумие и много чего еще. Очищенные поры тела с благодарностью принимают эти дары природы и ощущения от этих невинных процедур непередаваемые! Сам секс не то чтобы уходит на второй план, наоборот - он занимает доминирующее положение все это время, он словно растворяется в общем процессе, заставляя забывать нас о времени и пространстве! На диване мы тоже меняемся местами, ублажая друг друга не менее чем полтора часа. Я испытываю чувство оргазма не менее пяти – семи раз за это время. Николенька  старается сдерживать себя для «решающего боя», который начинается в постели перед сном, уже после ужина с красным вином. В общем же и получается шесть – семь часов, а иногда и восемь, если дело происходит в праздники или зимой, когда темнеет рано, да и пойти в нашем поселке попросту некуда. Вот так мы и развлекаемся, - закончила свою необычную повесть Лариса.
- И что, каждый день практикуетесь? - уныло спросил Женька.
- Ну не каждый, конечно. Но три раза в неделю это точно. А мужу я никогда не изменяла и не собираюсь. Может, только мысленно. Или вот так, как с вами сегодня – поговорили, пооткровенничали, и довольно на этом.
Пораженный услышанным, Наровчатов еще долго не мог заснуть, хотя время уже было за полночь.
«Смотри-ка, гипербореи, какие нашлись, тоже мне. Секс у них по полсуток», -подумал он, незаметно засыпая.
Проснувшись утром от холода в пустом купе, несостоявшийся любовник живо припомнил вчерашнюю попутчицу, их откровенные разговоры и странный по своей сути рассказ Ларисы. Она же, уходя ночью, едва прикасаясь, благодарно провела ладонью по лицу спящего Женьки.
 Вылезать из под колючего, пахнувшего солидолом купейного одеяла не хотелось, но день начинался, поезд подходил к нужной станции, и автобус до Кедрового мыса ждал своих пассажиров. Начиналась последняя, автобусная, часть путешествия.
Теперь, сидя на продавленной панцирной сетке гостиничной койки, Женька думал о том, как и с чем, идти к Кривоплясову. События последнего года настолько закружили Женькину голову, что он напрочь забыл о десяти тысячах рублей, которые тот дал ему ровно год назад. А произошло это при следующих обстоятельствах. Те самые автомобили, которые были обещаны кооперативом, значительно сокращали очередь работников леспромхоза в Кедровом мысу, стоявших на получение авто уже не один год. Сам же Кривоплясов в очереди тоже стоял, но где-то в третьем десятке, и получить  вожделенного железного коня в этот раз ему никак не светило. Тогда, чтобы не смущать поселковую общественность  директор предложил Наровчатову нехитрый, но верный способ решить проблему. Вместо десяти автомобилей, леспромхоз получал девять. Оправдания типа «извините, ребята, больше купить для вас не получилось» легко принимались. В Кедровом мысу и так до смерти радовались тому, что им привалило. Ну а за недостающую машину Кривоплясов готов был взять деньгами, на которые потом, через полгодика, мог спокойно, так сказать, прилюдно, приобрести себе автомобиль. И люди не возмущаются, что без очереди начальство лезет, и вышестоящему руководству придраться не к чему – купил  машину человек и купил, ничего особенного. Пакет с деньгами Женька директору передал, тот их почему-то попросил положить в шкаф для одежды, стоявший у самой двери кабинета, и на этом, казалось, тема была закрыта.
Однако  случилось непредвиденное. Через два месяца после передачи денег Кривоплясову, нагрянул первый за долгие годы обмен денег. Внезапно изъяли из обращения сотенные рублевые купюры. Те самые, знаменитые, желто-песочного цвета, которые царствовали в советском государстве без малого тридцать лет.  Власть сотенных была безгранична. На территории огромного государства нашлось бы немало людей, так и не подержавших в руках сотенной бумажки. Зарплату народ получал рублями, трешками, пятерками и десятками. Это были самые ходовые купюры. Десятка, или, как ее любя называли в народе, «червонец», олицетворяла хорошие деньги. Дальше шли «четвертные» и «полусотенные» - это уже для кубышек и заначек, в общем, для накопления или на черный день - кому как нравилось. А вот сотенных в обиходе было мало. И вот этот «черный день» явился во всей своей красе, разом разделив, разрубив эпоху на две неравные части, на «до» и «после». В один день несокрушимая, казалось, еще вчера власть денег, самого высокого их эквивалента – сотенных купюр -  перешла в раздел истории под грифом «до».
Женька хорошо запомнил тот день. Выйдя утром из гостиницы «Октябрьская» в Красноярске и быстро поймав такси, он узнал новость от водителя и был несказанно удивлен. Именно сотенных купюр, аккуратно выложенных в тугие пачки, у него было много. Тут и деньги для закупок древесины, тут и его «кровные», тут и предназначенные для оплаты гостиницы, для взяток генералу железнодорожных войск за поставку  дефицитных грузовых вагонов под вывоз леса и для прочих бытовых нужд. Впрочем, деньги принимали в банках для обмена на новые, но были ограничения, и так просто их было не поменять. Пришлось подключать всех своих знакомых барышень из многочисленных бухгалтерий и касс предприятий, благо знакомства в этой среде у Наровчатова были весьма обширные. Вся эта канитель с обменом длилась целую неделю и даже больше, заставив Наровчатова потратить немало нервов и даже пострадать морально в одном случае.  Одна из знакомых кассирш, принеся в гостиницу рано поутру несколько  пачек уже обменянных на новые, без обиняков заявила, что Женька ей давно нравится, и попросила помочь ей раздеться. Разделась дама конкретно и номер покинула только к обеду, выразив свое согласие на дальнейшее сотрудничество.  В общем же и целом процесс обмена прошел для Наровчатова вполне успешно, и потери были незначительны. Хотя по рассказу той же кассирши, к ней обращались за помощью в обмене цыгане, принеся с собой сорокалитровую алюминиевую флягу, доверху заполненную сотенными. С трудом внимая пораженной кассирше, пытавшейся объяснить цыганам, что во всем банке не найдется таких денег, и никто им ничего не сможет поменять, они потащили свою флягу дальше по проспекту Мира.
Похожая ситуация случилась и у Кривоплясова, обменявшего разрешенное количество денег без особых проблем, но споткнувшегося на излишках, припрятанных как следует дома. Только вот в тайге обращаться за помощью было не к кому. Да и светиться с большими деньгами директору не хотелось. В поселке любые тайны хранились недолго, ровно столько, сколько понадобилось бы человеку не спеша пройтись с одного конца поселка до другого. И все же основную часть немало накопленного на хитро составленных договорах, подобных тому, что был заключен с наровчатовским кооперативом, Кривоплясов сумел пристроить для обмена в краевом центре, и теперь собирался в Красноярск за уже поменянными, новыми, деньгами.
Директор, зная возможности Женьки пролезть всюду и без мыла, при очередной встрече попросил Наровчатова помочь в обмене хотя бы десяти тысяч. Женька брать деньги не хотел, зная, сколько с этим волокиты будет, но все же взял, уступив уговорам директора, хотя сроки обмена уже практически закончились. Вернувшись из конторы в опостылевший барак поселковой гостиницы и зайдя в свою комнатушку, где единственным развлечением было заиндевелое от мороза окно с мелькавшими за ним редкими прохожими, Женька, недолго думая, сунул кривоплясовские деньги под матрац, чтобы зря не таскаться с ними по поселку до отъезда в места более цивилизованные.
С той поры миновал год. Теперь, сидя в этой поселковой гостинице и не зная, что ему делать,  Женька пытался вспомнить, в каком из пяти номеров он останавливался в прошлый свой приезд. Не объяснять же Кривоплясову, что он эти десять тысяч просто забыл в гостиничном номере, да еще и под матрацем! А ведь забыл, напрочь ведь забыл!  И даже ни разу за весь год не вспомнил! «Как такое могло произойти, объяснил бы, наверное, только опытный врач из солидного дурдома!» - ругал себя Наровчатов.
 Год ведь прошел, целый год! Сорок раз тут постель меняли, сколько  человек прошло через этот сарай - туча, если не больше! Да и как тут вспомнить, в какой это было комнате, все они одинаковые! Да какое там!  Женька встал и нервно заходил по комнатушке. И вдруг он резко остановился, смутно что-то  соображая, поднял одним движением матрац на кровати и тихо рассмеялся: пачка сотенных, перехваченная банковской лентой крест-накрест, смирно лежала на своем месте!
«Да быть такого не может!» - ликование не столько от находки,  сколько от невероятности произошедшего  развеселили Наровчатова так, что гул пошел по всем комнатам.
 В дверь тут же застучали.
- Женя, что у тебя там случилось? - испуганно вопрошала под дверью администратор, она же и горничная.
Раиса Арсеньевна, дорогая вы моя! - заключил в объятия ничего не понимающую пенсионерку Наровчатов . - Как хорошо, что вы годами не меняете белье в комнатах! Как же это здорово! Если бы вы только знали!
- А мне и знать нечего, - обиженно поджала  администратор накрашенные чем-то красно-коричневым в честь приезжего губы. - Меняем мы белье. Когда положено! - не поддержала Женькиной радости Раиса Арсеньевна.
Когда, кем и что тут положено, Женька выяснять не стал. Наскоро одевшись, он рванул в сторону леспромхозовской конторы, ощущая тяжесть денежной пачки в кармане брюк и необыкновенную легкость на душе. Сначала Наровчатов заглянул в бухгалтерию, где с шутками в адрес молодой главбухши была проставлена злосчастная печать, и только потом поднялся на второй этаж к директору.
- А-а-а! Явился, не запылился! - директор вышел встречать гостя на середину комнаты. - Не прошло и года! - поддерживая запанибратский тон, продолжал радостно сыпать прибаутками Кривоплясов. - Ну, рассказывай, с чем приехал на сей раз? Опять полтайги в Новосибирск вывезти решил?
- Ну да, - в тон директору парировал Наровчатов, - вывезти, непременно вывезти, Александр Владимирович, причем на тех  автомобилях, что мы вам поставили в прошлом году!
- Вот дает снабженец! - расхохотался уже искренне Кривоплясов. – Ну-ну, посмотрим, как это у тебя получится!
Вскоре стороны перешли на обсуждение более серьезных тем.
- Значит, говоришь, мы тут печать забыли в документе поставить, - Кривоплясов задумчиво помешивал чайной ложечкой в стакане, явно ожидая от Наровчатова и других известий. - Что ж, это у нас бывает. А ты сам-то что? Проверять надо, голова садовая! Не бегал бы теперь за тыщу верст к нам в Кедровый… 
- Хотя, может, у тебя еще какие делишки к нам имеются? - вопросительно глядя на Женьку, произнес Кривоплясов.
- Да особых-то дел нет, - пытаясь немного упростить ситуацию, отвечал Наровчатов. - Впрочем, есть одно дельце.
Приподнявшись со стула, он достал пачку сторублевок и, аккуратно положив ее на стол, пододвинул ближе к пепельнице директора:
- Факир, так сказать, был не в себе, и фокус не удался! Не смог я ничего поменять, уважаемый Александр Владимирович! Все сроки вышли, нигде не приняли ваших денег, прошу  великодушно простить меня!
- Эх, ты! Еще городской называется, связи у него! А такого пустяка не мог сделать,- проговорил Кривоплясов, незлобливо ворча (все равно он уже давно в мыслях расстался с этими деньгами), отодвинул пачку обратно на край стола, где сидел Женька. - Забирай! На что мне они теперь, а тебе, может, и пригодятся еще…
- Да куда их теперь девать, разве что стену на даче оклеить, - отвечал Женька с явным облегчением. Похоже, пронесло!
Директор и снабженец еще какое-то время обсуждали разные новости, обмолвились о перспективах в дальнейшем сотрудничестве, и, хотя  Наровчатов твердо знал и понимал, что больше никогда не вернется в Кедровый мыс, согласно кивал на предложения Кривоплясова о продаже еще одной партии леса.
- Как приеду, сразу согласую с начальством ваше предложение, Александр Владимирович! Думаю, что оно заинтересует руководство, - уже в дверях сказал Наровчатов, кивая портрету Горбачева, висевшему над креслом директора.
«Да, чего только в жизни не бывает! - подумал Женька по пути в гостиницу. Вдруг он остановился: А не взять ли мне пару пива? Тут в поселковом магазине, помнится, всегда была вяленая сорошка, надо будет и с собой взять…»
Автобус до станции ходил как раз к поезду, то есть раз в сутки, и Наровчатов остался ночевать в Кедровом мысу. Уже засыпая, он вспомнил Ларису, еще раз подивился истории с деньгами и, чему- то улыбнувшись, легко, по-молодецки уснул, как спят люди после нелегкого трудового дня, вместившего в себя, как это бывает только в молодости, сразу столько событий…

* Леспромхозы, основным видом  деятельности которых  была заготовка древесины, - таёжные аналоги колхозов и совхозов.
* Гипербореи -  мифическая народность, состоявшая из людей-полубогов, проживавшая на земле очень давно, проводившая жизнь в наслаждениях и умиравшая по своей воле от пресыщения. (Прим. авт.)
40014 знаков