Ошибка

В салоне мадам Гарей было непривычно тихо. Несколько знакомых Жозефа уехали на смотры, смех лейтенанта Абри, главного весельчака сборища, на время затих; сама мадам Гарей сидела с таким лицом, будто мучилась от головной боли. Даже три девицы Ларан, которых она обычно опекала и развлекала всеми силами своей души, не смогли отвлечь ее от мрачных размышлений.

— Ну, маркиз, в карты? — робко обратился к Жозефу один из мелких посетителей салона, клерк де Шантри. — Иначе вы совсем от скуки уснете.

Жозеф, думавший до этого, что зевать ему удается незаметно, немного смутился. Он вовсе надеялся улизнуть из салона через полчаса, расцеловав мадам Гарей ручки, и отправиться в место повеселее — в Пале-Рояль, например… но и предложением де Шантри воспользоваться был не прочь. Они устроились за угловым столом, намекающе покрытом зеленой суконной скатертью, и де Шантри начал сдавать.

— Баккара? — уточнил он, поднимая на Жозефа глаза.

Жозеф небрежно кивнул и будто бы случайно звякнул монетами, спрятанными у него в кармане сюртука. Такие показательно развязные действия после лет в салонах вошли у него не то что в привычки, а в естественные манеры. Де Шантри уныло звякнул своей мелочью и вздохнул, продолжая раскладывать колоду.

— Дорогая, слава Богу, — возглас облегчения мадам Гарей был так громок и неожидан, что Жозеф чуть не уронил свои карты. — Как добралась?

— Ужасно, тетушка, — ответила ей только что вошедшая в гостиную девушка. — В предместьях размостили дорогу, лошади почти все сбили копыта в кровь. Ну, это ничего.

Послышались звуки поцелуев в щечку, но Жозеф не стал в них вслушиваться. У него внутри все дрожало от голоса племянницы мадам Гарей. Гладкий и звонкий, он, несмотря на усталость и недовольство, звучал у нее так нежно! Пересчитав на всякий случай карты и убрав их подальше от де Шантри, Жозеф осторожно обернулся на стуле.

Девушка была чудом. Скромное серое платье, сшитое с большим вкусом, ладно облегало ее пышную фигуру; шляпка в тон ему едва удерживала темные, просто причесанные волосы. Черты ее были не то чтобы прекрасными, но бесконечно милыми, без малейшей искусственности, без помад и пудры. Прежде чем с машинальным страхом вернуться к картам, Жозеф увидел ее движения, и походка, жесты рук поразили его своей плавностью. Давно он не встречал настолько цельных натур.

Разговор мадам Гарей с племянницей дал ему понять, что девушка лишь вчера приехала с матерью и сестрой из Кана. “Северянка”, — с замиранием сердца подумал Жозеф, все больше влюбляясь в нее по причине одного тягучего нормандского говора. Де Шантри беззастенчиво плутовал, подменяя карты, а Жозеф даже ни разу не прищучил его. Более того — он сам не заметил, что де Шантри, как ни мошенничал, проиграл ему и обронил на скатерть серебряную монету.

“Неспроста в карты повезло”, — встревожился Жозеф, когда де Шантри его окликнул. Де Шантри, похоже, был с ним не согласен:

— Как вы меня ловко-то, — признал он уныло, будто готовился лечь в гроб. — А племянница у мадам хороша, не находите?

— Вовсе нет, — заверил его Жозеф, пытаясь как-то удержать себя от падения в пропасть безответной влюбленности. — Провинциалка…

— Господа, — вовремя окликнула их мадам Гарей, — вы не очень-то вежливы! Подойдите поздороваться, я вас прошу.

Де Шантри сорвался с места, рассыпался в извинениях и заулыбался так, что затряслись его отросшие бакенбарды. Жозеф же деликатно подождал, пока он закончит с приветствиями, достойно приблизился и ласково пожал девушке ладонь.

— Маркиз де Гренно, дорогая, — представила его мадам Гарей. — Это, маркиз, моя племянница, Дезире Фоссер.

— Очень красивое имя, — Жозеф не упустил возможности сделать комплимент и тут же весьма удивился, так как мадемуазель Фоссер презрительно скривила губы.

— Моей матушке нравилась Дезире Клари, — ответила она тоном не в первый раз заведенного автомата и отняла руку.

Жозеф ощутил, что, образно выражаясь, ступил не на ту кочку в болотной топи. Очевидно, судьбой сегодняшний день был помечен для баккара, а не для флирта; эта глупая догадка его, однако, сразу же не остановила. Упрямо взяв ладонь Дезире в свои второй раз, он произнес:

— У госпожи Клари все сложилось прекрасно. Надеюсь, вам повезет так же.

— Шведам не нужна еще одна королева, — фыркнула Дезире и так же упрямо руку отняла, к тому же отступив. — К моей печали, конечно же.

Последнюю ее фразу Жозеф едва понял. Все его существо вдруг объял ужас, не соединимый с рассудком. Шагнув назад, Дезире, его дорогая Дезире попала под свет огромного рогатого канделябра; тени очертили прелестные контуры ее шеи, плеч и груди, прикрытой тканью, но выразительной. Жозефу надлежало бы залюбоваться ею — снова, разумеется, — но ему в горло зашла горечь. На белой коже шеи, немного выше ямочки меж ключиц, у мадемуазель Фоссер темнела полоса тонкой атласной ленты. Очаровательная Дезире носила je-ne-baise-plus.

* * *
— Ты пьешь пятый день, — нарочито гнусаво протянул Луи, раздергивая шторы в спальне Жозефа. — Пойди продышись, что ли.

— У меня горе, — мрачно заткнул его Жозеф, прячась в подушку от яркого дневного света.

— Шамбертен к концу подходит? — с иронией поинтересовался Луи и рухнул к Жозефу на постель. Не рассчитав, он приложился теменем прям о голову Жозефа, и без того изрядно больную.

— Ай! — одновременно с братом вскрикнул Жозеф и добавил, прерывая его дурацкий смех: — Твоим затылком орехи колоть можно.

— Твоим лбом тоже, — не остался в долгу Луи. — Я не шучу, вставай давай. Скоро корни в перину пустишь.

— Брат-зануда как заноза в… — Жозеф хотел поймать его за рукав, но Луи проворно отодвинулся. На его обычно постном лице (все-таки штатный атташе при голландском посланнике) озорные рожицы сменяли одна другую, и Жозеф не мог не улыбнуться. — Ты понял. Принеси воды лучше… если смилостивишься.

Луи не только принес стакан, но и крикнул слуге в коридоре, чтобы тот пошел и спросил на кухне второй завтрак для Жозефа. Похлопав про себя предусмотрительности брата, Жозеф вылез из-под одеяла, вальяжно потянулся и набросил халат. На глаза ему навязчиво попадалась горка писем и приглашений, скопившаяся на круглом почтовом подносе.

— Тебя Абри обыскался, — рассказывал Луи Жозефу, занятому едой. — Подъехал к моему окну — господи, как я ненавижу мое окно на улицу, — спрашивает: чего маркиз? Я говорю: в ничего полное. Он мне: ясно, — и ускакал. Видишь, твоя репутация даже у гусар особенная.

— Вижу, — пережевывая, буркнул Жозеф. — И какое мне дело?

— Опять за свое, — Луи, начав сердиться, подскочил со стула и заходил по спальне. — Сразу скажи: ты кому-то проигрался? Сколько? Или еще какая история? Дуэль?

Чувствительному после четырехдневного пьянства Жозефу стало даже обидно. Он ничего не натворил, а Луи с Абри, видимо, на весь Париж подняли шум: маркиз де Гренно запил, наверняка проигрался, обесчестил девушку или убил юношу.

— Я… — он начал, чтобы оправдаться, но смолк. — Я перед тобой не обязан…

— Не обязан, — вкрадчиво повторил Луи, — но я-то волнуюсь. Мне уезжать скоро, а ты в юного Вертера играешь.

Жозеф мелко вздрогнул. В первый после знакомства с Дезире вечер он так и подумал: “Что я, Вертер какой, сидеть и разрываться”, — и налил себе без промедления.

— Я влюбился, — смято сказал он наконец, смущенно отодвинувшись в глубь кресла.

Луи присвистнул.

— Ве-е-ертер, — протянул он, и Жозеф скользнул по нему ненавидящим взглядом. — Ну, и что теперь? Она замужем? Она куртизанка?

— Хуже, — возмутился Жозеф тому, как опошлили его печаль. — Она носит je-ne-baise-plus.

Луи присвистнул громче. На этот раз он вправду изумился — Жозеф хорошо его знал.

— Дела, — внушительно произнес Луи, покусывая губу. — Их сейчас немного. А красивая?

— Весталка, — с непрошеными нотками восторга описал Жозеф Дезире.

— Понятно, — Луи хохотнул. — Ладно, мне пора. Надеюсь, вернусь к вечеру не в хлев. Веришь или нет, — остановившись у открытой двери, он подмигнул, — мне у мадам Гарей тоже кое-кто приглянулся. Надеюсь сегодня ее застать.

Оставшись один, Жозеф подпер рукой щеку и тупо уставился на дно кофейной чашки. Он так много думал за последние дни, что мысли ни в какую не желали снова лезть в натруженную и похмельную голову. Его даже не взволновало, что Луи “у мадам Гарей тоже кое-кто приглянулся”. Конечно же, он, такой расчетливый, не мог положить глаз на девушку с je-ne-baise-plus. Да и вкус у него несколько иной, это Жозеф помнил. Больше его волновало, как бы удачнее подобраться к Дезире.

“Стоит ли она того? — в который раз упрямо спрашивал он себя, хмуря брови. — Если ее решение окончательно — мне не достанется ничего. Если нет — она может оказаться пустышкой. Глупости, — вдруг рассердился Жозеф, — так молиться на девицу, о которой я ничего не знаю. Сначала бы расспросить у мадам Гарей подробнее, а там смотреть”.

Несмотря на то, что Жозеф предчувствовал, что спланированный и логичный подход к любви отнюдь не для него, он постарался подходяще настроиться. Мадам Гарей была к нему благосклонна: в ее салоне не гостили герцоги и принцы, так что Жозеф на правах старшего по титулу был ее любимцем. Женщина она была степенная и очень редко — капризная; пока она находилась в добром настроении, им стоило пользоваться. Позвонив слуге, чтобы убрал посуду, Жозеф встряхнулся и решительно пошел в кабинет.

К приходу Луи из посольства он не только расправился со всеми бумагами, но и приготовился так, что никому бы в голову не пришла мысль о былом. Жозефа слегка напудрили, куафер взбил ему кончики волос с помадой. Придирчиво оглядывая себя в зеркало, Жозеф в конце концов остался недоволен: не подумав хорошенько, он нарядился настоящим женихом, и “марьяжные намерения”, как сказала бы матушка, читались в каждой складке костюма. Насмешливый Луи лишь подтвердил его опасения.

— Ого, Диана будет сражена, — произнес он, потрепав Жозефа по плечу. Сам он просто сменил темный форменный сюртук на синий шелковый. — Правда, помада, — принюхавшись, Луи чихнул, — это лишнее. Роза?

— Резеда, — сердито одернул его Жозеф.

— Сильно меняет дело, — пресерьезно заверил его Луи и тут же прыснул. — Надеюсь, мадам Гарей не подумает, что ты к ней явился таким фанфароном.

— Ты… — Жозеф ограничился грозным обращением и, поправив лихо сдвинутый набок цилиндр, вышел на крыльцо дома. Свежий ветер, несущий с Елисейских полей запах молодых кленов, охладил его раздражение, и он даже подал Луи руку, помогая ему сесть в карету.

— Я еще по-доброму, — разгладив морщинки на манжетах, Луи придвинулся к окну. Карета уже тронулась, так что Жозеф не мог от него уйти и только глаза закатил. — Абри ведь вернулся вчера с утра, от него поблажек не жди.

Промолчав, Жозеф внутренне встревожился. Абри не был злым человеком, но, как всякий гусар, отличался легкомыслием и поразительной летучестью. Как газ, он проникал во все щелочки места, в которое пришел, не исключая женских сердец; до появления Дезире Фоссер Жозеф посмеивался, наблюдая за авантюрами друга, но теперь он мог стащить у самого Жозефа желанный кусочек. Оставалось надеяться на невозможное: Дезире ему не понравится.

Жозеф не отправлял молитв богам, однако его горячая просьба определенно была кем-то услышана. Обнявшись аккуратно с Абри, чтобы не примять ему ментик, а себе — галстук, Жозеф рта не успел раскрыть, как услышал:

— Ты знаком с племянницами мадам Гарей?

— С одной, — осторожно ответил он, отстраняясь и прищуриваясь, — с Дезире.

— Она меня обижает, — повел плечами Абри, — своей дебелостью. А Полина как же?

— Не видел, — Жозеф покачал головой, чувствуя, как боязнь перестала давить ему на желудок.

— Это зря, — веско заявил Абри и, схватив Жозефа за руку, повел его знакомиться с Полиной Фоссер.

Между сестрами, действительно, было мало сходства; если о себе и брате Жозеф мог сказать, что они с одно куста, то Полина казалась Дезире чужой. Кроме гладких черных волос их ничего не объединяло — Полина была стройна, как тростинка, быстра и говорлива. Ее лицо, более точеное, чем лицо Дезире, было красиво резкой правильностью статуи, тонкие губы алели от помады, и ресницы постоянно кокетливо взлетали и опускались. Почему-то Жозефу подумалось, что Полина — бывшая пансионерка: очень уж ее обращения сливались с парижскими.

Дезире тоже приехала в этот вечер к тетушке. Она сидела в кресле у окна, рядом с фортепьяно, и со странным выражением милых черт посматривала на сестру и окружавших ее кавалеров. Насладившись живостью Полины, поцеловав ей перчатку и заверив Абри, что никогда ему не встречалось существо жгучее, Жозеф неспешно отделился от общего облака и подплыл к Дезире.

— Мадемуазель, — полушепотом заговорил он с ней, наклонившись над фортепьяно, — дайте я угадаю: вашу сестру нарекли в честь Полины Боргезе?

— Неплохо, ваша светлость, — Дезире, взявшаяся при приближении Жозефа за веер, раскрыла его и заслонилась с такой быстротой, что Жозеф чуть не получил веером по носу. — Похожа, правда?

— Боюсь, я не знаком с ее высочеством Боргезе настолько хорошо, чтобы судить, — ловко уклонился Жозеф от неприятного вопроса и придвинул стул, чтобы сесть напротив Дезире.

Не очень настроенная шутить Дезире хмыкнула, и Жозеф с приятным трепетом понял, что исключительное внимание к сестре ее обижает. Будь он чуть рисковее, он доказал бы Абри и остальной компании, что Дезире ничуть не хуже Полины, но ссориться с бретером-Абри из-за девиц было неразумно — тем более, Жозеф уже заметил его пылкий влюбленный взгляд. Гораздо разумнее было заняться своим прямым делом — утешением Дезире, за что Жозеф и принялся с крайней охотой.

— Ваша матушка с вами? — перво-наперво почтительно осведомился он.

— Да, — она передвинулась в кресле и веером указала на почти седую даму в голубом платье, сидевшую рядом с мадам Гарей. — Тетушке Альберте она сноха, но сейчас у них сладилось.

— Тогда не буду прерывать их разговора, — вежливо решил вслух Жозеф. Он уже придумал следующий вопрос. — Лучше признайтесь — вы хорошо играете на фортепьяно?

— Откуда вы знаете, что я играю? — гордо переспросила Дезире, но Жозеф отлично увидел ее одобрение. — Играю, но не мне самой оценивать.

— А другие могут? — Жозеф хитро склонил голову набок.

— Смогут после ужина, — ответила Дезире и наконец-то улыбнулась, пусть и несколько смущенно. Припухлые розовые губы немного приоткрылись, показав чуть крупноватые красивые зубы, и Жозеф от невозможности поцеловать свою собеседницу заерзал. Вызывающе красноречивое je-ne-baise-plus сегодня было бархатным, с молочным агатовым подвесом, и его утонченность только больше раздразнивала и раздражала. Открытый верх платья, надетого Дезире, соблазнительно оголял ее округлый бюст, и черная ленточка, пересекающая бледную кожу, манила сорвать ее навсегда.

— Что с вами? — дернувшись, Жозеф вернулся глазами к глазам Дезире и увидел, что в их глубине притаилась жестокая усмешка. — Мои слова не очень-то располагали к размышлениям.

— Я не вполне хорошо себя чувствую, — отделался он общей фразой, тогда как для него она имела четкий смысл: сознание Жозефа словно парило отдельно от тела. Он с трудом поднял тяжелую руку, чтобы потереть веки пальцами.

— Вина? — предложила Дезире участливо, но он лишь поморщился, отказываясь.

На этом их разговор, едва набрав силу, прервался, и Жозеф никак не собрался, чтобы возродить его. Спустя полчаса, когда мадам Гарей пересчитала гостей и нашла все нужные лица на местах, лакей позвонил к ужину. Стол был роскошнее, чем у кого-либо: в честь девиц Фоссер, прелестных невест, подавали миног и угрей, телячьи медальоны со спаржей и петуха в вине. Абри и Луи, севшие по бокам Жозефа, ели с таким блаженством, будто повар получил мастерство от Гесты. При этом они ни минуты не молчали, расточая комплименты Полине и начиная тихо, но густо ненавидеть друг дружку. Жозеф же ни кусочка не положил в рот; его мутило, в висках шумела кровь. Пока Дезире сидела на другом конце стола, с дамами, это состояние было еще терпимо, однако чуть она поднялась и медленно направилась в гостиную, Жозеф подскочил со своего места и бросился к открытому окну. Ни похмелье, ни сердечные болезни не были причиной того, что он почти упал в обморок, а вот Дезире — была. Он недооценил влияние на себя этой немного резкой, недоступной мадемуазель Фоссер, меж тем как в ее присутствии ему нельзя было теперь покойно жить.

— Тебе не лучше ли домой? — колеблющимся голосом спросил Луи, трогая Жозефа за локоть.

— Нет, — удивительно твердо ответил он. — Я уеду только после ее игры.

— Ладно, — уступил брат, крепко стискивая ткань его сюртука и тут же отпуская. Его душа тоже, судя по всему, витала в облаках, потому он не стал настаивать. Жозефу это было близко.

Выждав с четверть часа, чтобы не смущать Дезире своим настойчивым вниманием, Жозеф прокрался в гостиную и сел в кресле, до ужина занятом мадам Фоссер. Из него ему было видно белоснежные клавиши фортепьяно и Дезире сзади — ее прическу, ее платье и ее ноги в туфельках, немного выступившие из-под подола. Она грела пальцы, пробовала клавиши, неслышно напевала под нос названия нот, беря октаву. Ее, если смотреть на заботу о фортепьяно, сильно волновала его настроенность и свежесть; Жозефа же не волновало ничего, кроме ее рук в тонких браслетах, задумчиво двигавшихся над клавишами. Она не ставила перед собой нотной тетради и не достала нотного листа. Что бы Дезире ни хотела играть, она знала это наизусть.

С ужина дольше всех ждали Абри с Полиной. Под конец уже и Дезире начала недовольно постукивать ноготками по полированной крышке фортепьяно, отчего ее мать сама сходила в столовую за младшей дочерью. Абри последовал за ними, самодовольно подкручивая смоляно-черные усы; порозовевший от ревности Луи побледнел и скрестил ноги, принимая донельзя гордый и оскорбленный вид. Полина тонко, но приятно хихикала, прильнув к пышному рукаву платья матери, до самых первых звуков фортепьяно.

Дезире неторопливо и деликатно набирала “Третью фантазию”. Если бы Моцарта играла не Дезире, Жозеф бы немедленно ушел: “Фантазии” он ненавидел, потому что их обожал почивший сумасбродный отец. Матушка играла ему “Третью” в бессонные ночи, надрывая фортепьяно и терпение Жозефа с Луи, прятавшихся под подушками от переливчатых звуков. Но, как оказалось, даже детской ненависти был положен предел. Жозеф забыл, что он маркиз де Гренно, забыл, что ему почти двадцать семь лет и он состоявшийся в обществе хладнокровный человек. Каждая нотка, срывавшаяся с фортепьяно в гостиной мадам Гарей, била его, как гальванический ток. Дезире покачивала в такт мелодии изящно убранной головкой с тремя яркими шпильками, отстукивала по ковру носком правой ноги. Не умея уследить сразу за ее движениями и за музыкой, Жозеф к четвертой минуте “Фантазии” неожиданно для себя и Луи прослезился; мелодия не была грустной, Дезире развеселилась, все внимали ее игре — и один Жозеф, как маленький ребенок, скривился от красоты и кратковременности играемого Дезире Моцарта.

— Она тебя убьет, — абсолютно серьезно пробормотал Луи, заталкивая Жозефа в экипаж и набрасывая ему на плечи свой сюртук тоже.

— Ее ленточка меня убьет, — хотел отшутиться Жозеф, но вышло фальшиво.

— Как знаешь, — и не подумал подкалывать его Луи (уже во второй раз за вечер). — А у меня через две недели рандеву с Полиной. Она чертенок, сама предложила.

— В котел не попадись, — снова избитой шуточкой отговорился Жозеф. Внутри него почему-то была глухая, дающая эхо опустошенность — без идей, без радости, но теплая и верная.

— Уж попытаюсь, — фыркнул Луи и свистнул кучеру. — Не знаю, хорошо или нет, что они не схожи… Полина ведь тебе не понравилась.

— Совершенно, — отрезал Жозеф и, завернувшись в шуршащий синий сюртук брата, зевнул. — Она пошлая.

— Тем лучше, — цинично поправил его Луи и тоже смолк.

Оба как-то понимали, что сестры предназначены для разных чувств и желаний. Полину недостатки портили, Дезире — украшали; злость Полины была бы смертельной, а Дезире — бессильной. До сна Жозеф надеялся, что Полина не станет ему сестрой, не думая о Дезире, а потом провалился в уютный, тесный омут без грез и видений. Все они остались наяву.

* * *

Полина мурлыкала под нос какой-то до боли знакомый романс, но Дезире слишком устала, чтобы перебирать в голове последние модные мелодии. Она сидела перед зеркалом, распуская волосы; тяжелые пряди весь вечер так давили на темя и затылок, что она едва вытерпела до дома. Как назло, последняя эмалевая шпилька запуталась в узелке и, как ни старалась Дезире, не поддавалась.

— Лин, — нехотя окликнула она сестру, — помоги мне, пожалуйста.

Отложив щетку, которой расчесывалась, Полина подошла и своими ловкими худенькими пальцами освободила крючок шпильки. Дезире в зеркало видела, как она весела и радостно возбуждена, и самую малость завидовала.

— Ты сегодня хоть уснешь? — с насмешкой спросила она, укладывая шпильки в шкатулку и берясь за гребень. — Тот лейтенантик тебя запомнил хорошо.

— Оставь это при себе, — укоризненно посоветовала Полина и вздернула подбородок. — У меня, если хочешь знать, проблема.

— Ну-ну? — отозвалась Дезире живо, но скептически. Ничто, по сравнению с ее проблемой, не казалось ей таковой.

— Я среди всех выбрала де Гренно, младшего, графа, — тут же тихонько защебетала Полина. Она не заметила, что Дезире нервно повела плечами. — Не Адонис, но в моем вкусе. Отозвала его перед ужином за портьеру, назначила рандеву… да, я знаю, что ты думаешь обо мне, — игриво заметила она. — И тут за обедом этот красавчик-гусар. Как я отводила от него взгляд — так лучше бы тебе никогда под такой не попадаться. Думаю про себя: прицепится, конечно. Ну, вы же все меня наедине с ним и оставили, и он…

— Ближе к развязке, — поторопила ее Дезире, с ногами забираясь на постель.

— Пришлось и ему дать рандеву, — с кислинкой закончила Полина. — За два дня до графа, иначе он меня съест, как увидит.

Несмотря на пренебрежение, с которым Полина норовила говорить, Дезире прекрасно видела ее томные, светящиеся предвкушением глаза. Еще в Кане она свободно, как бы высокопарно это ни звучало, предавалась разврату; все местные молодые красавцы рано или поздно оказывались у нее под юбкой, а знатные — и не по одному разу. Сначала испытывая чувство, похожее на брезгливость, Дезире в конце концов отделалась от него. Если сестра любит любовь, ее не перевоспитаешь ничем — ни поучениями, ни затворничеством. Открытость читалась в ней всей, и мужчины легко замечали то, что их мать не могла заметить почти два года.

Мужчины! Дезире поморщилась, подтягивая колени к груди и обнимая их. Или у нее совсем не получилось откровенно намекнуть маркизу о своих желаниях, или маркиз выбивался из ряда обыкновенных кавалеров. Но что значит “откровенно”, если не считать ее платье с низким декольте, обтянутую чулком щиколотку, нарочно выставленную ему напоказ, и бархатку, выпрошенную у Полины? Дезире знала, что у нее красивая шея, и все так говорили… почему же он даже не сказал ничего?

— А ты все зря, — грустно заговорила Полина, будто зная, что Дезире ее вспомнила. — Но, мне кажется, он неравнодушен. Только с чего-то медлит.

— Неравнодушен? — пробормотала Дезире, прячась под одеяло. — Ничего не знаю. Он спрашивал у меня, как я играю на фортепьяно, а потом — ни слова об игре. А я ни одной ноты не пропустила!

— Он плакал, — веско возразила Полина.

— Над “Третьей фантазией” Моцарта?! — возмутилась Дезире, чересчур повышая голос для второго часа ночи.

Не найдя достойного ответа, Полина развела руками и улеглась, подложив под щеку ладонь.

— Я спрошу у графа для тебя — хочешь? — предложила она, заразительно зевая.

— Хочу, — вздохнула Дезире и отвернулась от сестры, стараясь удобнее устроиться на жесткой перине: матушка их не сильно баловала.

Полина быстро заснула, ее ровное дыхание и потрескивание свечи мешали Дезире не больше воздуха, но она бодрствовала еще долго, мрачно думая о своем первом парижском выходе. Впервые же она замечталась и об авантюре с мужчиной — страстной, тайной, как бывало у Полины. Увы, что-то на ее собственном небосклоне звезды начертили не так. Как это исправить, Дезире пока не имела никакого понятия. Ей оставалось только радоваться, что Полина сама пожелала помочь. С ней все преграды на пути любви становились просто смехотворными.

* * *

Сидя на кушетке в спальне Луи, Жозеф делал вид, что увлечен тонкой брошюрой финансового толка; на самом деле он нетерпеливо ждал ухода чересчур щепетильного цирюльника. Он побрил и завил Луи, но все порхал, старательно обрызгивая каждый получившийся локон туалетной водой. Луи и сам начинал нервно бросать взгляды на свои карманные часы. Наконец, поняв намек, цирюльник неспешно собрался и удалился, зажав в ладони с десяток франков.

— Я давно понял, что тебе что-то нужно, — сказал Луи, услышав хлопок входной двери. Явно любуясь собой, он приглаживал виски, хотя те и лежали почти идеально. — Выкладывай, только поторопись.

Жозеф отложил брошюру и поднялся на ноги. Ему было неловко, как всегда бывает человеку, который делает что-то в первый раз. Неловкость Жозефа еще усиливалась оттого, что он должен был просить помощи у младшего брата, обычно куда менее дерзкого и решительного. Это, если говорить откровенно, стесняло его и без того обожженное в последний месяц самолюбие.

— Еще пять минут — и я рискую опоздать, — намекнул Луи и тоже встал, чтобы взять с трюмо новый темно-вишневый цилиндр. Глядя на его наряд, Жозеф припомнил, как брат две недели назад смеялся над ним за фанфаронство, и не сдержал глупого смешка. Шелковый жилет, пестрый галстук, тонкая инкрустированная трость — кажется, Луи в своем рвении не дошел лишь до модных запонок и пряжек.

— Одну маленькую услугу, — небрежно (для убедительности) произнес он. — Вам она не помешает.

Луи вопросительно приподнял правую бровь.

— Если будет время… я хотел сказать, случай, — от неудачно подобранного слова Жозеф стушевался, — спроси у Полины, отчего Дезире ne baise plus.

— Я знал, — протянул Луи удовлетворенно, натягивая перчатки.

— Очень проницательно, — Жозеф фыркнул, начиная злиться на подобную манерность. — Спросишь?

— Постараюсь, — дипломатично, как учили, ответил Луи. — Жди меня к девяти.

Обдав Жозефа сладковатым запахом померанца, он почти выбежал в коридор. Вздохнув и надсадно чихнув — туалетная вода оказалась терпкой, — Жозеф вернулся было к брошюре, но вскоре отбросил ее на столик и обмяк в кресле, бессмысленно смотря в распахнутое окно. Вечер только начинал затенять небо, оно было нежно-сиреневого оттенка, ветер колыхал деревья и вывешенные на помпезной гостинице напротив флаги. Трепещущие движения листьев и ткани неприятно дернули в Жозефе недавнее воспоминание. Он почти приобнял Дезире, почти поцеловал ее голое белое плечо, но она вздрогнула и едва не вскрикнула, а потом отсела. Это было больше недели назад, и с тех пор Жозеф ее не встречал. Она не приезжала к мадам Гарей два вечера подряд, в отличие от Полины, занявшей даже ее место музыкантши с маленькой гитарой. Жозефу Полина настолько претила, что он, подобно Дезире, засел дома и то мучительно думал, то впадал в оцепенение. Если выход где-то был, Жозеф не видел его в упор; если выхода не было, он зря терзался. Вот бы Луи положил конец этому сомнению…

“А в кого он такой своенравный?” — противно пискнуло что-то у Жозефа в голове, и он поморщился. Совесть иногда подражала почившей матушке.

Частью — в отместку совести, частью — от скуки Жозеф пошел в столовую и приказал слуге принести из погреба бутылку латура. Меньше всего он хотел быть в состоянии к вечеру слушать хвастовство Луи. Принципы в нем дали место чистой зависти.

* * *

Нежившаяся на бархатной софе Полина стонала негромко, но отчетливо и горячо. Сначала в ней была какая-то неестественность; несмотря на то, что Луи с наслаждением смотрел на ее стройное обнаженное тело, лицо Полины его смущало неуловимой фальшью. Это быстро прошло — теперь, откинув голову на подлокотник софы и прикрыв веки, она превратилась в воплощенную похоть. Дрожа, Полина бессвязно умоляла не жалеть ее и выгибалась, когда Луи крепче сжимал пальцами ее бедра и целовал, кусая, без разбора тонкую шею, плечи, полуобнаженную грудь.

— Сестра наверняка слышала, — после особенно страстного своего вскрика прошипела Полина и всхлипнула, словно сама мысль о подобном вводила ее в экстаз. — Сильнее, пожалуйста…

В этот раз ее просьба запоздала. Брошенная фраза о Дезире, как искра, заставила Луи вспыхнуть и совсем подмять хрупкую любовницу под себя. Стоны стали ниже и глуше, но пыла Полина не потеряла ничуть и едва не расцарапала его, на пике впившись ногтями в спину.

Ее неистовость, великолепные черные волосы, рассыпавшиеся шелковыми лентами по подушкам, и умело подкрашенные алым губы почему-то напомнили Луи об испанках; не будь кожа Полины белой до того, что ее фигура светилась в полумраке будуара… Не думая даже, он шепнул об этом Полине, утомленно прижавшейся к его торсу спиной. Она хихикнула и тут же игриво приложила палец к его губам.

— Ну, порядочная донья за мои шалости давно бы выпорола, а мать слепа и глуха, — весело сказав это, Полина поежилась и гибко потянулась, чтобы подхватить с пола отброшенную шаль. — Однако тут холодно…

— Вы слишком разгорячились, — заметил Луи к месту. Полине понравился тонкий намек: она улыбнулась и опустила ресницы, сочтя, наверное, его слова комплиментом.

Несколько минут они лежали молча, переводя дыхание. Луи хорошо слышал, как сердце Полины, еще недавно ужасно колотившееся, начинает биться ровно и надежно, словно ничего и не бывало. Увлекшись его стуком, он дернулся, когда Полина встрепенулась и тронула прохладной рукой его плечо. Ее глаза смотрели на удивление серьезно.

— С моей стороны это нескромно, — она сделала паузу, чтобы беззвучно усмехнуться, — но ответьте, только честно: вам по вкусу моя сестра?

Нотки ревности, слабо прорвавшиеся в ее голос, могли и показаться Луи, но дела это никак не меняло. Честный ответ у него был один:

— Разумеется, нет. — Поразмыслив, он прибавил: — Вы очень разные.

— Не нужно особого ума, чтобы понять это, — кивнула Полина и удовлетворенно вздохнула.

Она услышала то, что желала, без труда догадался Луи. Нельзя было подобрать более удачного момента, чтобы исполнить просьбу Жозефа. Как бы Луи ни нравилось дразнить его, в последние дни он скорее жалел брата; на свете нет хуже чувства, чем чувство неизвестности, а именно оно нещадно кололо Жозефа день и ночь. Луи ненавязчиво привлек Полину к себе, представляя на удачу радугу и клевер сразу.

— Меня вы прельщаете намного больше мадемуазель Дезире, — вкрадчиво начал он, — но мой брат…

— Ваш брат? — Полина, ранее мирно лежавшая, подскочила. — Что ваш брат? Моя сестра…

— Ваша сестра? — недоверчиво переспросил Луи, замечая, что разговор обретает некую долю фарса. — Мой брат в нее влюблен без памяти, и…

— И он кретин! — возмущенно выругалась Полина. — Дезире с ума сходит с самой первой встречи. Извините, граф, — она села и спустила на ковер ноги, ища свои комнатные туфли, — но ваш брат идиот и последнее чучело! Так ему передайте.

— Он… — язык Луи против воли отказался ему служить, — понимаете, он…

— Ничего не понимаю, — отрезала Полина, подхватывая с пола растерзанное платье.

— Он думал, она носит je-ne-baise-plus! — потеряв всякое терпение, рявкнул Луи.

Спустя мгновение он пожалел о том, что донес эту новость до сведения Полины: сначала она странно захрипела, потом согнулась пополам и засмеялась жутковатым булькающим смехом. Она смеялась и смеялась, как умалишенная, пока не раскашлялась и не протянула руку к Луи, который безмолвно дал ей собственный платок. (Его будто к месту приморозило, и он не бросился к ней из опасения, что это плохо кончится для них обоих.) Промокнув щеки, Полина икнула и, скомкав платок, нетвердым шагом вернулась к софе.

— Я давала ей бархатки, — призналась она, тяжело прислоняясь к спинке. — Бархатки хороши на такой шее, как у нее, это все знают. Кроме вашего брата, — Полина выдавила это сквозь новый приступ смеха, и Луи ощутил, что тоже сейчас не сдержится. — Да, кроме него — все.

Луи досмеялся до того, что в ушах появились неприятные звон и гул. Едва откашлявшись, он притянул Полину и, чуть не уронив ее, запечатал ее рот поцелуем. Она с жаром откликнулась, будто этого и ждала после подобных откровений. Более того — Луи прервал поцелуй, задыхаясь, и Полина, не дожидаясь приглашений, недвусмысленно оседлала его колени.

— После такого уверяешься, что ты нормальная, — пробормотала она, сосредоточенно поднимаясь и опускаясь.

— Именно, — сквозь зубы согласился Луи, поддерживая ее за талию.

Слегка ошеломленный двойным удовольствием Луи все после делал как бы в дымке; он немного помог Полине с платьем, зашел попрощаться с мадам Фоссер (и даже сумел не вызвать в ней подозрений), спустился из их квартиры и сел в экипаж. О том, как он будет объяснять Жозефу, в чем его единственная ошибка, Луи не загадывал: становилось снова смешно. Он надеялся, правда, что Жозеф примет все стоически — иначе за здоровье брата Луи не ручался.

Увы, надежды не сбылись: Луи нашел в общей гостиной одного слугу, который проворчал, что маркиз мертвецки пьяным спит. Поднявшись наверх, к спальням, Луи в этом убедился сам, зайдя к Жозефу — тот, одетый, свернулся в постели и сопел сквозь сон. Луи еле сдержал порыв подойти и растолкать брата как следует.

— Кретин и идиот, — медленно, с полным пониманием, повторил он за меткой Полиной. — Какой кретин, такой и идиот.

Отложив, конечно же, объяснение на завтрашний день, Луи пошел к себе и долго не ложился, раздетым расписывая прожитое на листке. В глубине души он мечтал потом, на склоне лет, написать увлекательные мемуары. И, справедливо решил Луи, эта авантюра обязана была стать жемчужиной его молодости.

* * *

— Давай, не тяни уже, — Луи навязчиво подпихивал Жозефа в спину. — Подбородок выше и вперед, кретин.

— Да перестанешь ты называть меня кретином или нет?! — взвился Жозеф, сбрасывая руку брата со своей. Он нервничал и был сам не свой, а Луи будто издевался.

— Женишься — обязательно перестану, — заверил его Луи и подмигнул Полине, воркующей с матерью. — Помни, чем я жертвую ради тебя.

Со свистом выдохнув, Жозеф отошел от него и сквозь кружок вокруг Абри пробрался к Дезире, любующейся чем-то из окна. Шея у нее была белой и голой, как у одалиски; рассудив хорошенько, Жозеф даже признал, что ленты очень ее украшали. Однако чего ему стоили эти ленты…

Услышав шаги, Дезире повернула к нему лицо. Несмотря на задумчивость, которая тонкой вуалью лежала на его чертах, оно показалось Жозефу еще милее прежнего: глаза у Дезире сияли, на щеках играл розовый румянец. Она отвела взгляд, увидев, что это он, и не шелохнулась, когда ладонь Жозефа легла ей на талию — так, чтобы не заметила мадам Фоссер.

— Нам нужно поговорить, — просто предупредил он, мягко перехватывая запястье ее левой руки: в ней Дезире держала веер и уже хотела им закрыться. — Пожалуйста, не убегайте.

— Можно в столовой, — через силу проговорила Дезире и посмотрела на мать: та была полностью увлечена Полиной.

— Пойдемте, пока ваша сестра старается, — с улыбкой потянул ее Жозеф, и она поддалась.

В затемненной столовой, где еще не зажгли свечей, Дезире устроилась на стуле во главе накрытого стола; Жозеф без ропота встал за стулом, облокотившись на его спинку. Несколько секунд он молчал, любуясь открывшимся ему видом декольте, но встряхнулся и без промедления огорошил Дезире:

— Если я приеду к мадам за вашей рукой, вы согласитесь?

— Ваша светлость! — пораженно вскрикнула она, заливаясь краской.

— Я вас прошу только искренне ответить, — заверил ее Жозеф, сам удивляясь своей внешней твердости: внутри него все тряслось, как блан-манже на ложечке. — “Нет” — и делу конец.

— Мы так мало друг друга знаем… — робко сказала она минуту спустя и снова нерешительно затихла. — Месяц — не срок для свадьбы, ваша светлость, но… я бы ответила “да”, пожалуй.

— От всего сердца? — уточнил Жозеф, до белых костяшек стискивая пальцы в замок.

— Да, — так же тихо, но окрепшим голосом ответила Дезире.

— Тогда завтра ответьте так мадам, — не сдержавшись, Жозеф схватил ее руку и прижался губами к маленькой ладони. Дезире смущенно попыталась отнять ее, но он не позволил.

— Как вы могли подумать, что я ношу je-ne-baise-plus, — вслух укорила она, машинально касаясь другой рукой шеи, — если я вовсе никогда не целовалась?..

— Позволите — я исправлю, — оживился Жозеф.

— Будто вы не знаете и этого ответа, — отшутилась Дезире, весело улыбаясь.

— А если серьезно?

— Позволяю, — кивнула она и сама привстала, чтобы тронуть поцелуем уголок его рта.

“Как бы оно ни началось, закончилось ведь хорошо”, — расслабленно думал Жозеф за ужином, подозревая, что мысли Дезире похожи на его мысли: отпивая шампанское, она почти незаметно отсалютовала ему бокалом. Довольны были и Полина с Луи, сидящие бок о бок напротив него. Вечно ничего не знающая мадам Фоссер радовалась за дочерей, мадам Гарей болтала, и только Абри обиженно смотрел в свою тарелку. Жозеф уже решил пригласить его на свадьбу поверенным и догадывался, что обязательно сведет приятеля с поверенной Дезире: свадьбы для того и играются. Пока же счастье исправленной ошибки, как нить, связывало лишь их двоих, и в этом была его особенная, неповторимая прелесть.

* * * Эпилог * * *

— Тебя точно нельзя никем заменить? — раздраженно спросил Жозеф, прохаживаясь по кабинету Луи. Сам Луи сидел за столом, приводя в порядок бумаги. С утра он должен был ехать с министерскими письмами в Гаагу.

— Как я просил — нашли бы, если бы кто-нибудь был, — повторил Луи, на этот раз — с обидой. — Мне досадно пропускать твое венчание, но сделать ничего не могу.

— И ты еще любишь свою службу, — поддел его Жозеф, начиная сердиться.

— Люблю, — подтвердил Луи и добавил то ли в шутку, то ли всерьез: — Мне же за нее платят.

Фыркнув, Жозеф остановился у раскрытого саквояжа брата. Он был почти уложен, и среди вещей не хватало самой мелочи, но глаз Жозефа зацепился за незнакомую шкатулку с лиможской росписью. Прекрасно зная собственный дом, Жозеф мог поклясться, что у них никогда не было ничего подобного.

— Откуда у тебя такая шкатулка? — обернулся он на Луи, сворачивающего нужные листы в свитки. — Полина подарила?

Луи кивнул и поморщился, как от зубной боли. Недели три назад Полина решительно влюбилась в графа де Нанвилль, которого увидела в салоне на порядок выше салона мадам Гарей, и теперь мечтала только о нем. Жозеф не очень верил, что у них что-нибудь получится, но следить за Полиной было интересно.

— Во всяком случае, я оставил в ней сильное впечатление, — с усмешкой признался Луи, вытягиваясь и покачивая ногой. — С Полиной — уже маленькая победа.

— Не могу не согласиться, — хохотнул Жозеф и встряхнулся. — Но все же она мне не нравится.

— Стал бы я уступать тебе с Дезире, если бы думал с Полиной о чем-то серьезном, — посмотрел на него Луи как на ребенка. — Живи счастливо, а меня пускай еще помотает по Голландии. Там красиво.

— Так и вижу, как ты рад нас бросить, — погрозил ему пальцем Жозеф и засмеялся одновременно с Луи. — Ладно, Дезире только обрадуется похлопотать об еще одном грандиозном обеде, когда ты вернешься. Спокойной ночи.

— Спокойной, — пожелал Луи и снова погрузился в чтение.

Выйдя в коридор и прикрыв дверь, Жозеф прислонился к ней спиной, думая о том, как же все-таки он любит людей, судьбой назначенных ему в близкий круг. Даже Полина отличалась какой-то эфемерной приятностью, к которой Жозеф надеялся привыкнуть — свояченицу обижать совсем не хотелось. О Дезире и Луи говорить было нечего.

“Каждый, наверное, в конце концов обнаруживает в себе эту чертову любовь”, — устроившись в постели, Жозеф старался успокоиться и прогнать умиление, чтобы выспаться, но выходило плохо. Он и заснул с легкой улыбкой, о чем-то расплывчато мечтая. Полный дел день, отъезд брата, усталость, — все отодвинулось вперед, оставив его таким умиротворенным, каким способен быть человек. Ошибки своей он больше не стеснялся.



* * * Примечания * * *
Баккара – азартная карточная игра.
Дезире Клари (Бернадотт) – супруга французского маршала Бернадотта; позже стала шведской королевой.
Je-ne-baise-plus (фр., ист.) – "я больше не целуюсь"; женское шейное украшение в виде черной ленты, указывающее на нежелание девушки вступать в романтические отношения.
Шамбертен – дорогой сорт вина.
Вертер – главный персонаж произведения И. Гёте "Страдания юного Вертера".
Весталка (ист.) – жрица богини Весты в Римской империи; весталки давали обет целомудрия.
Диана (миф.) – девственная богиня охоты и Луны у древних римлян.
Ментик – гусарская куртка, расшитая шнурами; ее набрасывали на одно плечо.
Полина Боргезе [Бонапарт] – младшая сестра Наполеона; прославилась своей эпатажностью.
Геста (миф.) – греческая богиня домашнего очага.
Адонис (миф.) – прекрасный возлюбленный богини Афродиты.
Латур – дорогой сорт вина.
"...клевер и радугу сразу" – отсылка к французским приметам.
Блан-манже – французский десерт; слабое молочное желе.