Эмиграция Бродского и Довлатова

Эмиграция. Тема бесконечная, а её диалектичность уничтожает право произносить категоризмы. Тем не менее...

Все обобщения - даже выведенные из закона больших чисел - всё равно, страдают погрешностями. Но тенденция в них, безусловно, прослеживается.

Несогласных - запугивают.
Непокорных - сажают.
Неудобных - подвергают изощрённой клевете.
Опасных - убирают.
Неисправимых (чаще всего прошедших все стадии - запугивание, посадка, клевета) - попросту вышвыривают из страны, как инородные тела.

Ни Бродский, ни Довлатов не были диссидентами в классическом понимании этого термина. Не оппонировали конкретной власти напрямую. Оба запросто могли перепутать портрет Брежнева с чьим-то иным. Не знать министров и членов Политбюро - эти люди были просто из других измерений, к коим оба - равнодушны.

Их диссидентство было поглубже политики - это диссидентство душевное, глубинно-мировоззренческое. Протест ярких индивидуалистов (напополам с насмешкой) против самой сути устройства "современного общества", о котором миллионы людей даже не размышляют, а бездумно следуют его мифам, традициям, законам...

Таким нет нужды тайно покидать страну и просить перед камерами политического убежища от режима. "Благодарная" Родина вышлет собственноручно со словами облегчения в спину: мучайтесь теперь уже вы с ними...

Конечно, в более открытом и социально справедливом Обществе (в данном случае - США) - и Бродский, и Довлатов вздохнули куда свободнее, что сказалось на их творчестве, принеся отклик и (пускай, с оговорками) - востребованность читателей. Правда, то самое... метафизическое одиночество, если хотите (трудно подобрать точное словосочетание) - никуда не исчезло и в более либеральной, вегетарианской системе. Видимо, это - печать судьбы и крест литераторов...


***


Бродский написал о расставании с Родиной в удивительно ясном стиле, похожем на прозрачность поэтов Серебряного Века - что было далеко не всегда свойственно его творчеству. Вероятно, в минуты слома Старого Мира (каким бы он ни был!), понимания безвозвратности минувшей жизненной черты, сложно-изысканные метафоры поэзии умолкают, уступая место той простоте, что льётся из самых глубин души и лишена всякой многосложности и, тем более, фальши...


***

Мне говорят, что надо уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
Не следует, и я не потеряюсь.

Ах, что вы говорите - дальний путь.
Какой-нибудь ближайший полустанок,
Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.
Я вовсе налегке, без чемоданов.

Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
Над Родиной деревья поднимают.

Всё кончено, не стану возражать.
Ладони бы пожать - и до свиданья.
Я выздоровел. Мне нужно уезжать.
Да-да. Благодарю за расставанье.

Вези меня по родине, такси,
Как-будто бы я адрес забываю,
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с Отчизны выбываю...

Холодным ветром берега другого.
Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдешь на родине в подъезд,
Я к берегу пологому причалю...

- ИОСИФ БРОДСКИЙ, 1972



***


У Сергея Довлатова вылилось, конечно, иначе по форме, но внутренне - схоже.
Он написал несколько миниатюр об американской жизни - "Марш Одиноких" - в меру грустный, ироничный и сентиментальный, - который я и сегодня с удовольствием перечитываю. Что интересно, самое глубокое в этом сборнике принадлежит вовсе не перу Довлатова...


***


Это письмо дошло чудом. Его вывезла из Союза одна поразительная француженка. Дай ей Бог удачи!..

Из Союза француженка нелегально вывозит рукописи. Туда доставляет готовые книги. Иногда по двадцать, тридцать штук. Как-то раз в ленинградском аэропорту она не могла подняться с дивана....

А мы ещё ругаем западную интеллигенцию...

Вот это письмо. Я пропускаю несколько абзацев, личного характера. И дальше:

«... Теперь два слова о газете. Выглядит она симпатично — живая, яркая, талантливая. Есть в ней щегольство, конечно, — юмор и так далее. В общем, много есть хорошего.

Я же хочу сказать о том, чего нет. И чего газете, по-моему, решительно не хватает.

Ей не хватает твоего прошлого. Твоего и нашего прошлого. Нашего смеха и ужаса, терпения и безнадёжности...

Твоя эмиграция — не частное дело. Иначе ты не писатель, а квартиросъёмщик. И несущественно — где, в Америке, в Японии, в Ростове.

Ты вырвался, чтобы рассказать о нас и о своём прошлом. Всё остальное мелко и несущественно. Всё остальное лишь унижает достоинство писателя! Хотя растут, возможно, шансы на успех.

Ты ехал не за джинсами и не за подержанным автомобилем. Ты ехал — рассказать. Так помни же о нас...

Говорят, вы стали американцами. Говорят, решаете серьёзные проблемы. Например, какой автомобиль потребляет меньше бензина.

Мы смеёмся над этими разговорами. Смеёмся и не верим. Всё это так, игра, притворство. Да какие вы американцы?! Кто? Бродский, о котором мы только и говорим?

Ты, которого вспоминают у пивных ларьков от Разъезжей до Чайковского и от Старо-Невского до Штаба? Смешнее этого трудно что-нибудь придумать...

Не бывать тебе американцем. И не уйти от своего прошлого. Это кажется, что тебя окружают небоскребы... Тебя окружает прошлое. То есть — мы. Безумные поэты и художники, алкаши и доценты, солдаты и зэки.

Ещё раз говорю — помни о нас. Нас много, и мы живы. Нас убивают, а мы живём и пишем стихи.

В этом кошмаре, в этом аду, мы узнаём друг друга не по именам. Как — это наше дело!..»


***


Думаю, тут не стоит что-либо добавлять. Как и повторять избитую истину о том, что на тему эмиграции у каждого свои - ответ, возможности, мироощущения.

Я поделился лишь теми, что созвучны мне самому...