Таранталлегра

(Зарисовка из жизни хореографа-постановщика.)

Телефонный звонок застал меня врасплох. В девять утра. Легла я в пять, перед рассветом. Уже часа через три способность соображать вернулась бы ко мне и я бы не влипла. Можно сказать – они меня взяли «тёпленькой». Я что-то понимала и отвечала – вполне разумно. Потом вялой рукой записала итоги разговора на подвернувшейся бумажке и рухнула снова спать.
С утра, а точнее, ближе к полудню, я тупо смотрела в лист и не верила, что это писала я лично. Мучило подозрение, что эти дикие каракули нацарапала весьма нетрезвая китаянка. В предсмертных судорогах.
«Айгуль и Мадина, два месяца, 20 - завтра» - разбираю с огромным трудом свой утренний почерк.
Я закрыла глаза. Сначала вспомнился мягкий восточный акцент и женский тембр. Потом, словно сквозь туман бермудского треугольника, начали проступать детали разговора.
Завтра в 20:00 должны подойти мама с дочкой. Через два месяца они едут к брату на свадьбу и хотят ему в подарок станцевать восточный танец.
Вспомнился комок мыслей: между двумя фестивалями выкроить время нереально… но за два месяца, то есть – восемь недель – даже если человек не занимался никогда в жизни, совсем лёгонький танец разучить можно… Если они будут дома каждый день репетировать – почему бы нет?  …но в первую очередь, признаюсь,  я купилась южный акцент. )))
Разучить восточный танец с восточными женщинами будет легко – решил за меня полусонный мозг и назначил им встречу.

Назавтра встреча не состоялась – они не смогли прийти. Послезавтра тоже. И потом ещё нашлись более важные дела... Прошла неделя, но восточные девушки мои не спешили и пришли с пятой попытки. Я по привычке уже намеревалась уходить домой, думая, что снова не придут. А они пришли - без предупреждения; видимо, в их представлении хореограф должен неотлучно пребывать в танцзале в ожидании их настроения на танцевание. Восток – дело тонкое. 
Пухленькая, приземистая, темноглазая женщина – Айгуля (такое медовое «ууу»), и длинноволосая нескладная девочка подросток - Мадина. Раскосые глаза и одинаковые улыбки, щёчки с ямочками. Настоящие "восточки".
Я достала флешку, на которую скинула заранее музыку, понравившуюся им. Трёхминутная неторопливая арабская песня,  припевы повторяются. Для начинашек подойдёт, на припевы можно поставить одну и ту же хореографию – меньше разучивать за такой горящий срок. С куплетами придётся повозиться.

Первый урок был незабываемым в плане новых ощущений – для новоявленных танцовщиц - и изматывающим для меня. Потому что Мадина и Айгуля, несмотря на восточное происхождение, оказались хронически непригодными для танцевания. Любого.
После первых двадцати минут я рассталась с надеждой дать им базовые элементы беллиданса. До «ключа» и «качалки» дело не дошло.
Полчаса мы заново учились ходить – приставными шагами вбок. Вправо и влево. И ещё вперёд и назад. Обычный человек, не задумываясь, сделает шаг в сторону и приставит вторую ногу рядом с первой. У Айгули и Мадины это тоже неплохо получалось. Пока я не включила музыку.
Паника проступила на их лицах, словно пот.
Достаточно умеренный темп выбранной ими же песни, но всё же чуть быстрее, чем просчёт, парализовал их осознанность и они пропустили вступление. Потом они пропустили его ещё, ещё и ещё раз.
Я терпеливо объясняла им всеми доступными средствами выразительности, что нужно сосчитать до восьми, а на счёт «девять» сделать первый шаг. Потому что музыка построена на периодах, а музыкальный период это два такта или одна «восьмёрка». И музыкальное вступление идёт как раз эти восемь счётов.
В принципе, даже без счёта там было понятно, когда делать первый шаг – в музыке была выразительная пауза, прямое обозначение к началу танцевания.
Но для этого нужно было слушать и, главное, слышать музыку.
Я просчитывала, прохлопывала и протанцовывала несчастную "восьмёрку", объясняла, что такое сильная и слабая доля в музыке и как её определять. В конце концов даже попыталась нарисовать ритмические доли на бумаге. Схематично, ввиде вертикальных чёрточек и прочерков.
Они смотрели на меня, как на китаянку, которая горячо обращалась к ним на дивном, но незнакомом языке. И тактично молчали. Им хотелось двигаться, а не слушать какие-то рассуждения, но сказать об этом им непозволяла врождённая скромность и уважение к моим регалиям. Я чувствовала себя отъявленной занудой, перекрывала словесный поток и включала музыку.
Они обе одинаково смущённо улыбались, кивали, старательно считали хором вместе со мной и… не двигались с места.
(При этом считали они в произвольном темпе, не обращая внимания на темпо-ритм музыки.) Я тихо офигевала…

За всю мою жизнь педагога-хореографа мне встречались пара-тройка человек, которые были совершенно не созданы для танца. Дело не в отсутствии способностей или желания. У людей напрочь отсутствовал слух, чувство ритма и координация движений. Конечно, даже таких людей можно научить со временем двигаться в ритм, но надо потратить на это громадное количество времени, сил и терпения. С обоих сторон.
Мадина и Айгуля были именно из таких людей. Несмотря на восточность до мозга костей, они были так зажаты-пережаты, что скорее, им требовался не хореограф-постановщик, а танцетерапевт, психолог и массажист в одном флаконе.
Я была уязвлена в самое сердце. Моё самолюбие корчилось и терзалось в муках: неся репутацию профессионального преподавателя, объясняющего, - по словам своих же учениц, некоторые из которых успели побывать и в других студиях, - очень понятно, подробно и доступно, "как никто", - очень сложно было вытерпеть такую ухмылку судьбы ввиде прекрасных, но категорически неспособных "восточек"...

Итак, приставной шаг в сторону.
Под музыку (а точнее, одновременно с музыкой, которая «шумела» рядом с ними бесполезным шумом) этот элементарный шаг почему-то резко усложнился и обе мои ученицы стали шагать на «неудобную» ногу. Скрестным припадающим шагом. При этом у Мадины худенькие локти были намертво прижаты к бокам, а кисти болтались по сторонам; Айгуля же развела прямые руки в стороны и подняла их, чтоб не мешали ей внимательно следить за своими ногами, которые вдруг перестали быть ей родными.
Картина со стороны просто душераздирающая.
Мои разговоры про осанку были бы на этом этапе неуместны, и даже бестактны: вначале разобраться бы с ногами и почувствовать вступление… Я скрутила волю в бараний рог и продолжала,перекрикивая музыку, хрипло считать восьмёрки. Люди не виноваты, что у них нет чувства ритма. А я - хоть тресни - должна совершить чудо!

За два урока мы "как бы" освоили приставной шаг в сторону. Как бы. Потому что при первых же звуках фонограммы обе мои ученицы незаметно для себя переходили на скрёстный припадающий шаг. Это когда идёшь вправо на левую ногу, всё время ставя её спереди. Выглядело так, словно они наступали на протез.
Когда я попыталась спасти положение и выучить шаг «сиртаки», чтобы бедная «ведущая» нога приставлялась не только спереди, но и сзади, я поняла, что на это нужно будет потратить ещё не менее трёх часов. Подряд.
На мысленном горизонте замаячил психический срыв.

Посчитав количество оставшихся занятий, я содрогнулась и попыталась воззвать к их рассудку. Объяснить, что времени мало, и выкроить его между двумя фестивалями мне сложно, и что я не смогу подготовить их за столь короткий срок на должном уровне…
 Айгуля слушала меня, и в её нежных глазах цвета крепкого чая проступало умоляющее выражение. У них было своё видение проблемы. Им нужно успеть выучить танец, пути назад нет – костюмы куплены, и брат будет очень горд ими, а на свадьбе будет сто семьдесят человек. И они приложат все силы, чтобы станцевать ему подарок!!!
При словах «сто семьдесят человек» я снова содрогнулась и представила «гордое» лицо брата после их танца, перед таким количеством родни, потом его кунаков, они ведь точно приедут и зарэжут преподавателя, который так «научил» танцевать.
С тоской подумалось: неплохо было бы накинуть мантию Гарри Поттера, взмахнуть палочкой, воскликнуть: «Таранталлегра!» - и обе танцуют аки Фифи Абду…
Но дулечки мне. Передо мной два умоляющих женских взгляда, которые хотят верить, что невозможное возможно, не соизмерив своих способностей и не представляя, что такое хореографическая работа в принципе. 

В итоге, припёртая к стенке, я стала разучивать с ними выход и первые танцевальные связки. Чтобы хоть как-то сгладить неоформленные руки танцовщиц, выход сделала им с платками.
В данном случае приём, полезный для всех «начинашек», не помогал ни мне, ни танцовщицам.
Айгуля очень старалась. Годы обязывали её показывать дочери пример. Она шла, неся за собой нежный большой кусок яркого шифона - в прямых, отведённых назад руками, от усердия подтянув плечи и очень внимательно глядя на свои ноги. Она вообще категорически не могла отвести от них взгляда, боковое зрение у неё работало на двести процентов: она ни разу не столкнулась с дочерью. Феноменальная женщина.
Все мои рекомендации относительно осанки, взгляда, настроения естественным образом мирно проплывали мимо её сознания: Айгуля НЕСЛА ПЛАТОК, и вся её сущность переживала столь ответственный момент. Хотя определённый успех был – все замечания я делала в шутливом тоне, и смешливая Айгуля легко подхватывала настроение и несла его вместе с платком целых полторы секунды. Уже что-то!
Мадина же находилась где-то далеко от меня, явно в лучшем мире. Вся эта возня с платками была ей по барабану. Её красивое восточное личико не выражало ничего. Инертный взгляд и полуоткрытый рот, в котором с краю виднелась жвачка… Прелесть. Просто вылитая я на уроке алгебры, где я мгновенно тупела при одном взгляде на бесполезные и непосильные тогда для моего мозга формулы. Голос училки тогда для меня был сродни негромко работающему телевизору:  звуковой фон.
На просьбы не приходить со жвачкой на занятие реакции не было. Интересно, любители пожевать на уроке догадываются, что чувствует преподаватель, глядя на их чавкающие физиономии?

...Слабенькие руки девочки очень быстро уставали и шифоновый платок постоянно болтался на уровне таза, путаясь под ногами бесполезной тряпкой. Она наступала на него при повороте, нисколько не расстраиваясь, поддёргивала его вверх и снова волокла сзади. И это при непрерывных моих указаниях, как правильно нужно нести его. Правильно нести было трудно, напрягаться девочка не хотела ни за что. Она тупо отбывала урок.
По ночам я ломала голову, как её не только развеселить, но и заинтересовать, включить самоконтроль. То есть, заставить работать мозг.
Видимо, в её жизни я была первой, кто предложил ей такую гадость.

Выйти на счёт «девять» у них так и не получалось. Мне хотелось прописать в фонограмму танца выстрел стартера. Но это было бы бестактно.
Мадина выходила первой, приблизительно ориентируясь – отчасти на моё безумное дирижирование, отчасти на окрик мамы. Усмехаясь краешком полуоткрытого рта, жуя жвачку, она снисходила до первых шагов…
Шесть шагов – поворот... Шесть шагов – поворот…
Все мои радения насчёт техники поворота остались за пределами восприятия. Я сдалась.  Хоть бы не упали... и не наступили на платки...
Айгуль надо отдать должное: идя сзади, она подстраивалась под дочь и даже пыталась одновременно сделать с ней повороты. Это уже было достижение.
Я внутренне сочувствовала им, глядя на сутулые спины, опущеные лица и болтающиеся платки. То, что человек со средними данными сделал бы за пятнадцать минут, давалось им страшными усилиями. Уточняю: страшными МОИМИ усилиями. Ибо их тела выполняли движения без участия мозгов. Я же переживала за них каждую музыкальную долю, каждый такт, каждый арабеск…   
Благодаря им я ещё и ещё раз понимала, как важно пробуждать в учениках осознанность танцевания. Это огненными письменами запечатлевалось в моём преподавательском инстинкте.

Каждый урок мы начинали учить танец заново. Это была ещё одна пытка, о которой они не догадывались. Всё, рождённое перед ними с обаятельной улыбкой на лице и в страшных внутренних муках, записывалось на видео, уносилось домой на пару дней и… лежало там на полочке. Дома мои восточные девушки не репетировали, наивно полагая, что раз они занимаются с пре-по-да-ва-те-лем! – танец должен выучиться как-то сам собой. Да и вообще, дома поважнее занятия всегда есть…   
На все мои жаркие объяснения, что если они хотят успеть запомнить танец, то нужно столько-то и так-то заниматься дома, и что это нормальный процесс для любого танцора, - девочка и мама послушно кивали и соглашались.
А на следующем занятии мы снова повторялась трагикомедия «Вспомнить всё». Я дублировала им движения, они бодро повторяли за мной, но стоило мне остановиться – они словно натыкались на невидимую стену и стояли с растерянными улыбками.
На седьмом занятии мне уже хотелось надавать им пинков.
Вместо этого я строго, с ноткой участия, взывала к ним: «Ну вот видите, вы должны повторять танец ежедневно, иначе на выступлении повторится то же самое, понимаете?»
- Конечно, понимаем! Просто некогда дома… - смущённо оправдывались они.
Я упростила постановку настолько, что дальше было просто некуда. Вся надежда на лояльность их родных и близких. А Айгуль ещё говорила, что им попался какой-то «вредный тамада», который так дрожит за свою репутацию, что никого, кроме профи, в свою программу просто не допустит. Но, конечно же, кто платит – тот и танцует!
Я заранее сочувствовала тамаде…

На десятом занятии мы приблизились к середине постановки. Я поняла, что её нужно сокращать, и отрезала примерно треть. Остаток проигрышей я, задушив в себе творческое воображение постановщика, заполнила повторяющимися связками, чтобы хоть так они успели доучить свой танец.
Прижав к ногтю внутреннего балетмейстера, ЕЩЁ снизила свои требования и безбожно упростила элементы, молясь, чтобы видео танца не попало в интернет, и не дай Бог, чтоб оно хоть как-то связалось с моим авторством.
Я невольно рождала «скелет в шкафу», артефакт, который следовало бы похоронить под свинцовой плитой вместе со шкафом и никогда не вспоминать об этом.
После изысканных, вдохновенных постановок, занимающих призовые места на региональных и международных конкурсах по беллидансу, это убогое «творение» угнетало меня страшным образом.

Интересно, до каких пределов преподавателю танца можно подстраиваться под клиента – не умеющего танцевать, неритмичного, непластичного, у которого к тому же «горят сроки» разучивания?! Может, надо было отказаться, когда слова разошлись с делом? Девушки упорно не находили сил и времени на домашние тренировки.
 
Я тысячу раз корила себя за слабоволие, но…  Они так страстно хотели танцевать! Так горячо желали этого – правда, только на словах!
Но с другой стороны, это бесценный опыт работы с подобными экземплярами. Пусть это их дебют в танце, пусть постановка примитивна, и пусть они далеко не идеально, но всё же станцуют, и получат свою порцию аплодисментов, свои незабываемые переживания от выступления!
Я же потренирую свою выдержку, терпение, корректность и много других полезных преподавательских качеств…

Продвижение Айгули и Мадины навстречу друг другу с покачиванием бёдер реинкарнировало в семеняшие шаги на полупальцах. Ну и фиг с ней, с "качалкой". Пусть хотя бы руки в эти два такта донесут, не превратившись в «окорочка» с согнутыми локтями.
После этого в музыке наступал драматический момент – оркестр прекращал игру и барабан ударял медленно два раза. К этому моменту дочь и матерь должны были, стоя спиной к спине, выставить перед собой жестом «а-ля фараоник» сначала одну руку, потом чуть выше – другую, а на третий удар барабана разойтись в стороны через арабеск.
(Так и слышу адский хохот постановщиков...)
...Это тоже оказалось страшно сложно, потому как удары барабана и движения рук у Айгули и Мадины совмещаться между собой отказывались напрочь. Приблизившись гораздо быстрее, чем следовало по музыке, они тупо стояли и ждали ударов барабана.
Эти удары всегда звучали для них неожиданно.
Каким ещё образом дать им понять, что эти движения должны делаться одновременно со звуком, я уже не знала. Свирепо глядя перед собой, обе они выбрасывали руки поперёк ритма и не дожидаясь барабанов. Если игра всего оркестра вкупе с певицей как-то сглаживала неритмичность моих учениц… или мучениц… или мучительниц… отвлеклась! – то эти два гулких удара подчёркивали её просто кошмарно.

После пятисотого или шестисотого повторения простейшего элемента  в моих ласковых интонациях начались сбои. Воспитанницы это почувствовали и слегка испугались – от этого их танцевание, мягко говоря, не улучшилось.
...Естественно, медовоокие красавицы не были ни в чём виноваты. Так пожелала природа, наделив их изумительной восточной внешностью и полностью лишив танцевальных данных. Каждый человек уникален в чём-то своём. У Айгуль, например, талант Хранительницы очага, она воспитывет трёх очаровательных деток и активно помогает мужу в его небольшом бизнесе, и то, что при этой огромной нагрузке она выкраивает время на уроки танца – подвиг с её стороны…

...На семисотом повторе моя объективность сломалась. Думалось: интересно, какой гад подкинул ей идею сплясать на свадьбе?!
Я сделала перерыв на «попить водички», ушла в туалет и пару раз треснула кулачком об стену. Такого безнадёжного случая мне не попадалось уже лет... никогда.
Тут поможет только дрессура. Ласка – и дрессура....  и терпеливость.
В конце концов, я педагог высшей категории или не я?!...
 

...спустя неделю после выступления.
Робко скрипит дверь танцевального класса. Снова без предупреждения.
Мама и дочка пришли... с букетом белых роз. А их глаза просто источали счастье!!!
Смеясь и перебивая друг друга, они показывали мне снимки своего выступления.
Разгорячённые восторженные лица зрителей, горы сладостей и вина, они - две звезды танцпола в непонятно-самопальных костюмах. Восточные свадьбы роскошны; обе красавицы танцевали под таким денежным дождём, который и не снился многим профессиональным исполнительницам танца живота...
Они станцевали перед огромной аудиторией. Именно в этот момент я поняла, что всё было не зря: их танец стал звёздным номером свадьбы и гордостью брата - счастливого брачующегося. Авторитет Айгули и Мадины перед всей многочисленной роднёй взлетел в заоблачную высь.  Восток - дело тонкое))))))
...таранталлегра всё-таки случилась.