Министерство кайфа

   ЧАСТЬ 1.

   Весенним погожим днём, в одиночестве прогуливаясь по городу, я забрёл в старинный квартал, где никогда раньше не бывал. Дома с остатками древнего благородства смотрели вдаль глазницами видавших виды окон, на всём был отпечаток прежней прелести и нынешнего запустения. Вид этих прекрасных и потрёпанных строений развлекал меня и уносил мою грусть, и я бы ещё долго гулял здесь, но внезапно налетели тучи, и закапал мелкий дождь. От этого старинные здания как-то сразу погрустнели, и я решил, что пора возвращаться домой.

   Однако пройдя всего несколько шагов, я увидел редкой красоты особняк в стиле барокко, окружённый пышным садом и затейливой чугунной решёткой. Сначала я подумал, что там располагается какой-нибудь музей, и решил посетить его, чтобы убить время и переждать весенний дождь. Подойдя поближе, я увидал на здании странную табличку, которая сообщала о том, что за дверями особняка находится «Министерство Счастья и Удовольствий». Не поверив своим глазам, я потянул на себя массивную резную дверь, и уже через секунду оказался внутри старинного здания.

   На первом этаже было множество комнат, и ещё одна табличка сообщала, что там находится министерство Удовольствий, а министерство Счастья расположено этажом выше. В коридорах не было никого, кроме одинокого вахтёра, который разрешил мне побродить по зданию.

   В полутьме старинного особняка каждый мой шаг слышался громко и отчётливо, и всё это было не похоже на обычную многолюдную суету, которая бывает в министерствах. Переходя от двери к двери, я начал исследовать таблички, описывающие различные виды удовольствий, поймав себя на мысли, что слова «удовольствие», "удобство", «удовлетворение», «удача», "удаль", "удалец", «удочка» происходят от старинного слова «уд», что означает мужской половой орган. Таблички на дверях разжигали моё воображение, и я представлял себе различных чиновников, которые за ними находились. Воображение рисовало то мужчин со внешностью Казановы, то различных соблазнительных и ослепительных женщин, знающих толк в удовольствиях. Я читал названия табличек и тихонько усмехался, одновременно удивляясь тому, что на свете существует профессии чиновников, отвечающих за удовольствия.

    Табличка на первой двери сообщала, что за ней находится специалист по удовольствиям от сладкого. Я представил себе солидную толстую тётку, уплетающую всякие тортики, пирожные или конфеты, но так как я не очень любил сладкое, то решил пропустить эту дверь. Впрочем, потом я передумал: любопытство взяло верх, и я, постучавшись, вошёл внутрь. За столом, действительно, сидела пышная женщина с тройным подбородком, весьма довольная своей сладкой жизнью. Она улыбнулась и протянула мне конфетку, и я от неожиданности растерялся и принял подарок.

- Я чувствую, у вас проблемы, - вкрадчиво сказала женщина, заглядывая мне в глаза. – Ваша жизнь не сладка, вам не хватает счастья, не так ли? – спросила она, но вопрос был больше похож на риторический.
- Да, - ответил я, - к чему скрывать? Счастья мне не хватает.

   Пока я жевал конфету, специалистка по сладкому объяснила мне, что сладость – это не только конфеты и пирожные, это то, что должно быть внутри. Мы должны учиться разговаривать сладко, общаться без грубости, никого не раня – это тоже называется сладость. С возрастом мы становимся грубее и привыкаем ранить других, это становится даже нормой, но от этого наше счастье уходит.

- Берите конфеты, - закончила женщина, - они волшебные. Наше министерство раздаёт их даром, в виде благотворительности. Если сами не съедите, то раздайте другим: сладость должна увеличиваться. Эти конфеты можно даже диабетикам, потому что сахар в них – чисто мистический.

   Я поблагодарил специалистку по сладостям и, набрав полные карманы мистических конфет, вышел за дверь. В коридоре снова никого не было, и я продолжил изучать таблички, перечисляющие все виды удовольствий. Там были удовольствие от вкусной еды, удовольствие от секса, от богатства, от красивой одежды, от тепла и света, от лени, от искусства и развлечений, от выпивки, наркотиков и азартных игр, наконец, от красивых вещей. В идеале хотелось заглянуть за каждую дверь, но время было уже достаточно позднее, и министерство скоро закрывалось, поэтому я решил вломиться хотя бы в ещё одно пристанище удовольствий. Выбирая между выпивкой и красивыми вещами, я выбрал последнее, и вошёл внутрь.

   Честно говоря, я ожидал увидеть там груду всяких драгоценностей и прекрасных безделушек, нечто вроде сказочной пещеры с сундучками, полными сокровищ, но за дверью была обширная цветочная оранжерея. Пьянящий запах цветов сразу же вскружил мне голову, и тысячи прекрасных живых лепестков окружили своей хрупкой красотой. Мне показалось, что цветы не только источали дивный аромат, но и тихо шептали: «Велихандро, Велихандро, мы любим тебя!» (Родители хотели назвать меня Алехандро в честь Александра Македонского, великого полководца, но мать решила усовершенствовать это прославленное имя, добавив к нему ещё больше величия). Прогуливаясь среди цветов, я наслаждался кроткой прелестью и безгрешной красотой тех, у кого нет ни пола, ни возраста, только хрупкая цветочная плоть, созданная из прекрасного и ароматного вещества, не ведающего о добре и зле. Галерея казалась мне бесконечной, и я удивлялся, как она вообще могла поместиться в стенах небольшого старинного особняка. Цветы всевозможных цветов и форм дарили свой нежный аромат, и покидать этот сказочный благоухающий мир мне не хотелось.

   Вдруг я заметил, что среди цветов порхает маленький эльф с тонким невесомым телом и крыльями стрекозы. Я рассмотрел его крошечное, но пропорциональное лицо, тоненькие ручки и короткую тунику, переливающуюся всеми цветами радуги. Эльф подлетел ко мне на уровне лица, и тоненьким голоском пропищал:

- Велихандро, наслаждайся дивной красотой! Мораль порой уродлива и скрывает ужасный лик за золотой маской, а красота так тонка! Доверься ей, и она очистит твою душу! Посмотри на эти цветы: они чисты, невинны и неподкупны. Их создал сам Бог, и человек не смог испортить! Пей красоту, дыши красотой, уноси её с собой в сердце!

   С этими словами эльф сорвал несколько прекрасных цветов и преподнёс их мне. Я поблагодарил его и понял, что пора уходить. Выйдя из ароматов оранжереи в гулкую полутьму коридора, я был обескуражен всем, что увидел только что. На первом этаже министерства удовольствий оставалось ещё много не исследованных мною дверей, но так как рабочий день подходил уже к концу, я поспешил на второй этаж, в министерство Счастья.

   Второй этаж здания поразил меня своими высокими, в три человеческих роста потолками, роскошью ковров и дороговизной люстр. Меня сразу как бы придавило этим помпезным величием, и сразу напомнило о том, что я беден, мал и, возможно, несчастен. На первом этаже я был хотя бы самим собой, то есть человеком, имеющим право на все земные удовольствия, здесь же я себя сразу почувствовал неполноценным ничтожеством, попавшим в стан полноценных и умеющих жить. Огромные двери подавили меня своим величием, и даже цветы, прихваченные мною с первого этажа, сразу как будто сникли в коридорах счастья, которое мне не светит. Повеяло каким-то могильным холодом, и мне захотелось развернуться и уйти, но любопытство всё же взяло верх. Задрав голову, я стал изучать таблички на дверях, которые были прибиты слишком высоко для моих глаз, поэтому читались с трудом. Если на первом этаже я представлял себе различные картинки, которые рисовались мне за каждой дверью, то здесь я весь превратился в слух и представлял себе различные звуки, которые доносились из-за дверей.

   Из-за первой двери слышался шум парадов и речей, доносились залпы салютов и гром фанфар. Это был отдел Счастья от Патриотизма. Так как этот вид счастья меня мало привлекал, я зашагал дальше. Из-за следующей двери доносились писклявые детские голоса, терзая мой слух высокими нотами. Младенцы пищали, и я понял, что это отдел Счастья от Материнства (Отцовства). Эту дверь я тоже решил пропустить. Следующая дверь вдруг распахнулась сама, и я даже не успел прочесть табличку на ней или прислушаться. На пороге стоял седой старичок в очках и с растрёпанными волосами, больше похожий на сумасшедшего, чем на служащего солидного министерства.

- Заходите, - сказал он неприветливо, так, словно приглашал меня на казнь или на оглашение приговора. И так как я был деморализован подавляющим величием второго этажа, я зашёл внутрь кабинета, хотя совершенно этого не хотел. Мои мышцы как будто обессилили, и чтобы не упасть на пол, я рухнул в предложенный мне старичком стул. Затем старик занял своё место за обширным столом, упершись взглядом в какую-то толстую книгу. В нос мне ударил неприятный запах плесени, табака и какой-то карболки, которой, очевидно, здесь ежедневно мыли пол. Старик тем временем листал страницы, при этом кряхтя и время от времени бросая на меня недобрые и зловещие взгляды. Наконец, он нашёл то, что искал, но решил начать разговор издалека.
- Знаете ли вы, что такое Счастье, милостивый государь? – начал он, употребляя ласковые устаревшие выражения.
- Меня зовут Велихандро, - представился я, не решаясь спросить, как зовут старика и какой отдел он представляет.
- Не важно, - прохамил старик, - имена меняются, а карма остаётся. Что такое карма вы знаете? – спросил он. Я кивнул в ответ, а старик продолжил: - Так вот, милостивый государь, слово счастье состоит из приставки «с» и слова «часть». И так как часть подразумевает целое, состоящее из частей, для счастья нужно быть частью чего-то целого. Так что нельзя получить счастье, не являясь частью чего-то. Это понятно?  - Я кивнул, хотя пока не понимал, куда он клонит. – Мы  не должны рассматривать себя отдельно от того общества, в котором родились, мы не должны думать, что мы сами по себе. И если общество или семья нас отвергают, мы не можем быть счастливы, потому что мы уже не часть целого, а что-то отдельное, отброшенное во тьму кромешную. – При этих словах глаза старика грозно сверкнули, и мне стало даже страшно. - Одним словом, - продолжал старик, - отщепенец не может быть счастлив, потому что общество отбросило его! А вы уже давно, милостивый государь, отброшены и обществом, и семьёй: так написано в Книге Судеб. Вы влачите из жизни в жизнь существование выскочки и изгоя, поэтому не можете быть счастливы. И эта последняя ваша жизнь не исключение: уже давно вы упорхнули с ветки общества и поселились в сумрачном лесу отшельничества!

   Пока я слушал старика, я думал о том, что он, наверное, прав, и мою жизнь полезной обществу никак не назовёшь. У меня нет какой-то определённой профессии, я поэт и музыкант, никем пока не признанный, зарабатывающий деньги от случая к случаю. Родственники всегда упрекали меня в том, что я не продолжил ни семейный бизнес, ни свой род, оставаясь одиноким философом-скитальцем. И всё же что-то в словах старика меня раздражало и вызывало протест. Он не имел права упрекать меня в выборе пути, который я, по сути, и не выбирал: просто человек с таким типом личности, как у меня, обречён на одиночество и скитания, и даже если он сделает что-то хорошее и полезное для всего общества, его признают и отблагодарят только после смерти.

   Придя немного в себя, я решил дать старику отпор, и, гордо вскинув голову, произнёс:

- Но ведь я и не врежу никому: я не вор и не убийца, не мошенник или махинатор. Общество само не настолько идеально, чтобы требовать от меня полного самопожертвования!
- Да как вы смеете! – воскликнул старик. – Общество – всё, человек – ничто! Вы уже давно у нас на примете как закоренелый и неисправимый индивидуалист. Мы хотели подавать на вас в суд, только не знали, куда слать повестку. Вы то тут, то там, вас не поймать! Но вы сами пришли, так что будьте добры, заслушайте наше обвинительное заключение.

   Тут я уже не выдержал и вскочил со стула, до того слова старика меня взбесили и вернули мне прежние силы.
- Да пошли вы со своим заключением в… (Тут я сказал такое, от чего старик пронзительно завизжал и схватился за сердце. Я бросил на его стол почему-то сразу увядшие цветы, подаренные мне добрым эльфом, и хотел уже было развернуться и уйти, как вдруг над головой старика заметил портрет одного моего знакомого, помещённый в богатую золочёную рамку.
- Кто это? – спросил я, указывая на портрет.
- Это наш министр Счастья, ответил старик, положив под язык валидол.
- Да я же его знаю, - усмехнулся я, - это же мой бывший одноклассник Джек по кличке Унылое Говно, или Угги!
- Убирайтесь, - прохрипел старик,  - или я вызову полицию!
- А я к вам и не собирался, вы сами навязались, - дерзко ответил я и, картинно развернувшись, отправился навестить старого знакомого.

   Угги был моим одноклассником, и все мы его презирали за мнимую праведность и преданность общественным устоям. Он никогда не пил и не курил, не бегал за девушками, и очень любил осуждать всех с позиций общественной морали и нравственности. Вид его был уныл: он был хотя и высок, но тощ и сутул, лицо его всегда было кислым, как забытое на столе молоко, а пальцы рук страдали от красной волчанки. Эта неизлечимая кожная болезнь иногда бывает у людей на лице и говорит о том, что в прошлой жизни они, возможно, «испачкали лицо», то есть потеряли свою честь и достоинство. Угги имел эту болезнь на руках, от чего его пальцы выглядели так, словно только что он кого-то убил. Все в школе его молча презирали, девушкам он не нравился. Позже я узнал, что он женился на самой некрасивой, потому что у той, во-первых, не было других шансов, а во-вторых, она, по его мнению, была образчиком нравственности и целомудрия, и он был у неё первым. Остальных девушек он осуждал якобы за их безнравственность и распутство, на самом же деле красавицы были ему не доступны, и «виноград» был кисел. Впрочем, из таких вот мужчин порою получаются верные мужья и многодетные отцы, потому что, кроме своих жён, они по большому счёту никому не нужны.
 
   Выйдя от старичка, я был крайне удивлён тому, что такое унылое недоразумение как Угги стал аж министром Счастья. Я ни разу не видел его даже улыбающимся, не то что счастливым. Я понял, что его кабинет находится в самом конце коридора, за большой и помпезной дверью, и зашагал прямо к нему. Проходя мимо различных дверей, я читал золочёные таблички типа «Отдел религиозного счастья», «Отдел счастья в браке», «Отдел счастья в творчестве», «Отдел счастья от выполненного долга», «Отдел счастья в трезвости», «Отдел счастья от уплаченной кармы» и многие другие. Старик, очевидно, заведовал отделом счастья от пользы обществу, поэтому презирал бесполезных, и тем более гордых своей бесполезностью людей. Подходя к двери министра счастья, я был сильно взвинчен и зол. Я даже боялся, что не смогу удержаться и тресну пару раз Угги, чтобы тот не задавался и не кичился своей министерской праведностью.

   Наконец, я громко предварительно постучал и вошёл в дверь. Угги сидел за столом с видом языческого бога, торжественно встречающего грешника на том свете. Его вид говорил о том, что грешнику полная хана, и никакой пощады не будет! За прошедшие годы он стал ещё отвратительнее, чем раньше, а красная волчанка распространилась с его пальцев на ладони рук, сделав их кроваво-красными, словно он только что перерезал целый неприятельский батальон. Увидев меня, он поначалу сделал вид, что обрадовался, распустив губы в искусственной и притворной улыбке. От этого его и без того маленькие  глазки сузились ещё больше, и обнажились кривые, жёлтого цвета зубы.

   В его кабинете пахло ещё противнее, чем в кабинете у старика, и я ощутил даже приступ тошноты. Видя, что я зол и не улыбаюсь ему в ответ, Угги сбросил свою мерзкую улыбочку с лица и застучал по столу кроваво-красными пальцами.
- Велихандро, - сказал он, - ты отлично выглядишь! – Всё так же молод, красив, обаятелен, нравишься женщинам… Ведь нравишься, не так ли?
- В отличие от некоторых, - ответил я с дерзкой ухмылкой, от которой Угги сразу сник.
- Всё такой же грубый и дерзкий! – усмехнулся он в ответ. – Ну и зачем пожаловал в наши края? Что, счастья не хватает? – Он сразу же стал нащупывать то место в моей душе, куда мог бы ударить побольнее. Я, если сказать честно, занялся тем же.

- Соскучился по школьному приятелю, - съехидничал я, разглядывая в деталях кабинет министра. На стенах висели всяческие дипломы и грамоты, изголовье кабинета украшал портрет первого президента нашей страны, а на столе министра Счастья стояла бронзовая статуэтка нашего ныне действующего президента.
– Как поживаешь, Угги? - спросил я, заранее зная, как взбесит его эта позорная старая кличка, которую он ненавидел и о которой, вероятно, уже давно забыл.

- Веди себя прилично, Велихандро, - ответил он, - ведь ты не вечеринке школьных друзей, а на приёме у министра Счастья!
- Пардон, я и не знал, что такое министерство существует! Если честно сказать, то на первом этаже мне понравилось гораздо больше: и конфетами угостили, и вручили нежные цветы. А у вас тут тоска какая-то, и тишина, как на кладбище. А уж о мерзкой вони я не говорю… Кстати, чем это воняет? Может, дохлым счастьем? Или его засохшими экскрементами?

   По лицу Угги пошли красные пятна, но он изо всех сил старался держать себя в руках.

- На первом этаже – одна попса, глупые удовольствия, доступные даже животным, - сказал он, свирепея. А у нас - истинное СЧАСЬЕ! Скажу тебе больше: даже извращенцы и наркоманы могут получать удовольствие, но счастливыми они никогда не станут, потому что их действия вредят обществу! То же самое касается азартных игроков, обжор, пьяниц и развратников вроде тебя. Ведь ты в молодости ни одну юбку не пропускал, не так ли, Велихандро? И что в результате? Ты одинок, бездетен, отвержен обществом, бесполезен и несчастен! Разве не так, дружище?

   Вместо ответа я пересказал ему притчу Лао Цзы о лесе: в ней говорилось о том, как весь полезный лес порубили на дрова, остались только всякие тоненькие и бесполезные, но зато живые деревья. Честно говоря, я сам плохо помнил эту притчу, которую стал понимать только сейчас. Я ещё долго спорил с Угги, говоря о том, что даже если я стану винтиком в действующей машине нашего общества, я всё равно не стану от этого счастлив, так что пусть засунет рецепт спасения моей души к себе, пардон, в задницу. Кроме того, напоследок я заявил, глядя Угги прямо в глаза, что моя гордость не позволит мне стать винтиком в той машине, где такие как он, унылые говняшки становятся министрами Счастья!

   Эти слова могли бы быть последними, которые я сказал в жизни, так как Угги тут же вспылил и, схватив со стола бронзовый бюст ныне действующего президента нашей страны, изо всех сил ударил им меня по голове. Последней моей мыслью было то, что мне конец, голова пробита, мозг наружу, и я потерял сознание…

   Очнулся я посреди ночи где-то на пустыре, рядом с наполовину выкопанной могилой, которую, очевидно, копали для меня. Но то ли испугались того, что я очнулся и застонал, то ли их спугнуло что-то ещё, но могилу мои гробовщики не докопали. Брошенная лопата валялась тут же, и я был благодарен моим могильщикам уже за то, что они хотя бы меня не добили. Голова раскалывалась, лицо было всё в струпьях из запекшейся крови. Собравшись с силами, я пополз на шум шоссе, который доносился откуда-то издалека. Я старался ползти как можно быстрее, так как боялся, что мои могильщики могут вернуться и завершить то, что не доделали.

   Пока я полз, думал о том, что никакого министерства Счастья на самом деле нет, и всё это мне приснилось, пока я лежал с пробитой кем-то головой на пустыре. Тогда кто же пробил мне голову?.. Я ничего не помнил и полагал, что припомню это позже. Впрочем, засунув руку в карман, я обнаружил в нём метафизические конфеты. Это означало, что мне ничего не приснилось, и всё было в реальности.

   Где-то через час я выполз к обочине шоссе и попытался подняться на ноги, чтобы проголосовать. Выпрямиться в полный рост не удалось из-за головокружения и слабости, поэтому я голосовал, стоя на четвереньках.

   Уже через пару минут возле меня остановилась дорогая спортивная машина, и какой-то паренёк, выйдя из неё, подбежал ко мне. Он всё понял и без моих слов, и как только парень на руках занёс меня в свой автомобиль, я снова отключился.

   Очнулся я в какой-то комнате с высокими сводчатыми потолками, напоминающую залу готического замка. Я лежал на огромной круглой кровати под роскошным
балдахином. Простыни были дорогими и шёлковыми, а моя голова больше не болела, перевязанная чистыми бинтами. Это означало, что я не в больнице, а в каком-то частном доме, где мне оказали первую помощь, и моя жизнь, по-видимому, больше вне опасности. Мне даже показалось, что теперь я могу встать и ходить, но для начала я решил оглядеть комнату. Она была убрана с большим богатством и вкусом и служила, очевидно, спальней. На полу лежал дорогой персидский ковёр, а стены украшали изящные хрустальные светильники. Высокие окна были зашторены изысканной драпировкой, на столике в шикарной персидской вазе стоял букет из восхитительных живых цветов. Я уловил их тонкий аромат, а затем услышал звук приближающихся шагов. Через минуту дверь открылась, и в комнату вошёл тот самый юноша, что подобрал меня на дороге.

   Он был мал ростом, но хорошо сложен и очень красив. Всё в его лице и фигуре навевало мысль о том, что он, как это поётся в одной из песен Фредди Меркьюри, «мэйд ин хэвен», то есть сделан в раю. Его безукоризненное лицо обрамляли густые чёрные кудри, а на лице играла та загадочная и постоянная улыбка, которую искусствоведы обычно называют архаической. Это была улыбка счастья, идущего изнутри, счастья, в котором жили когда-то древние люди, и которое мы утратили в современности.

   Парень поклонился мне и представился как Рамзес, или просто Рам. Когда наши глаза встретились, мне показалось, что он знает обо мне гораздо больше, чем даже я сам. Мне было ещё трудно говорить, поэтому говорил в основном Рам, присев рядом с кроватью на персидский ковёр.

- Мы давно ждали тебя, Велихандро! Не удивляйся, твоё имя нам знакомо. Впрочем, кто мы такие? Как бы тебе объяснить... Мы люди, которых мало, но без того, что мы делаем, мир не может существовать. Позже я расскажу тебе подробнее обо всём этом, а сейчас нам нужно разобраться с министром Счастья. Ведь это он чуть не отправил тебя на тот свет, не так ли? Угги превысил свои полномочия и будет за это наказан. Сейчас я позвоню ему и потребую компенсации за твой ущерб. Он от нас дёшево не отделается, так что проси у него чего хочешь: яхту, дворец, миллионы долларов. Вот, возьми, напиши на бумаге, чего ты хочешь, если не можешь говорить.

   Я был удивлён словами Рамзеса, но всё же оценил свой ущерб и угрозу жизни в сто миллионов долларов. Рамзеса эта цифра не шокировала, и он набрал номер министра Счастья. Мне казалось, что я всё ещё сплю и вижу то ли сон, то ли посмертные видения. Сумма в сто миллионов долларов выглядела нереальной, и я расслабился, понимая, что всё равно в реальности её не получу, потому что вот-вот проснусь, и наваждение растает. Между тем в трубке послышался голос Угги, и я весь превратился в слух.

- Господин министр, - начал Рамзес, - вы недавно чуть было не отправили на тот свет нашего человека, Велихандро. Он требует компенсации ущерба здоровью в сто миллионов долларов. Если вы к завтрашнему дню не раскошелитесь, то мы отключим вам кайф!
- Ок, - ответил телефонный Угги, и от обещанных ста миллионов долларов у меня по телу пробежали приятные золотые мурашки. – Сегодня же переведу, сэр, - добавил Угги и повесил трубку.

   После этого Рам улыбнулся той шикарной улыбкой, которая бывает только у людей с совершенными губами и зубами белее снега. Каждый его зуб сиял, словно бриллиант, и от этого сияния у меня закружилась голова, я упал на подушку и уснул.

   Через какое-то время я очнулся в той же комнате, на этот раз более бодрый. Мне даже хватило сил встать и пройтись до дверей. Оглянувшись, над моей круглой кроватью я увидел портрет прекрасной женщины, в котором были две странности. Во-первых, у красавицы были фасетчатые глаза, как у стрекозы, а во-вторых, то ли она сама, то ли её портрет висел вниз головой, от чего волосы девушки не падали ей на плечи, как обычно, а устремлялись вниз буйным и сверкающим потоком. Оторвав глаза от портрета, я открыл дверь и шагнул в коридор. За дверью была длинная галерея, украшенная портретами столь же прекрасных женщин с фасетчатыми глазами, как и в спальне, и все портреты тоже висели вниз головой. После болезни тело мне казалось лёгким, словно не моим, и я скорее проплывал по коридору, чем шёл своими ногами. Наконец, коридор вывел в просторную гостиную, такую же прекрасную и изысканную, как и спальня.

   Вскоре в помещение появился Рамзес, и мне показалось, что он немного подрос с тех пор, как я видел его в последний раз. Парень пригласил меня позавтракать, и мы отправились через анфиладу комнат в роскошную столовую. За завтраком Рамзес рассказал мне о том, что мне нужно было знать о себе.


- Мы принадлежим к министерству Кайфа, - сказал он, наливая мне ароматного кофе. –Наше министерство мало кому известно, но оно самое главное из министерств, - продолжал он. – Не подумай плохого: к наркотикам, алкоголю и сексу мы не имеем никакого отношения. Мы из породы древних и великих, и нас не так уж и много на земле.

   Видя Вопрос в моих глазах, Рамзес пояснил, что же такого великого мы делаем.

- В отличие от деревьев и кустарников, - сказал он с райской улыбкой, - кайф просто так из земли не растёт. Его нужно создать, и лишь единицы из всего человечества способны на это, такие, например, как Лао Цзы. Иногда о них помнят, но чаще всего они проживают свою жизнь бедно и незаметно, и никто не знает, чем они на самом деле заняты и какую пользу приносят м… обществу. Производить чистый кайф без наркотиков и даже без религии – это высшее в мире искусство, и на него способны лишь немногие люди с чистой душой и с определённым строением мозга. – Тут Рамзес сделал паузу, чтобы заострить моё внимание, и продолжил:

- Открою тебе секрет: с давних пор в мире существует Кайфопровод, некая сеть, через которую весь кайф собирается в одном месте, а потом распределяется повсюду. Счастье вторично по сравнению с кайфом: их министерство просто перекупает у нас кайф, разбавляет его водой и разливает по головам, добавляя разные наклейки и примеси. Стоит нам отключить им кайф, как они сразу же останутся ни с чем, и Угги хорошо это знает. Конечно, мы работаем не ради денег, и наши деньги для взаиморасчётов весьма условные. Твои сто миллионов долларов уже лежат на твоём счету в Небесном Банке, но превратить их в настоящие доллары не просто. Будем считать, что эта сумма лежит у тебя на кармическом счету, и она очень пригодится тебе при твоих взаиморасчётах с Вечностью. Но просто так снять эти деньги и стать богатым бездельником тебе никто не даст.

   Тут я приуныл, узнав, что моих ста тысяч долларов в виде нала мне не видать, как собственных ушей, а Рамзес между тем продолжал:

- На самом деле в городе нет никакого министерства Удовольствия или Счастья, но в тот день они возникло перед тобой, потому что тебе было суждено вернуться к нам и встретиться с нами. Правда, всё вышло слишком драматично, и Угги пробил тебе голову! Это лишь потому, что вы знали друг друга раньше, а мы не знали, что вы… знали. (Тут Рам рассмеялся своим изумительным смехом, которого больше не было ни у кого из земных людей) – Вот как всё завернулось, - сказал он. – Но этот удар был нужен тебе, и после него твой мозг совершенно перестроился. Теперь ты сможешь создавать не только произведения искусства, но и сам изначальный кайф. Просто расслабься, отключи мысли, и ты его почувствуешь!

   Я постарался сделать так, как говорил Рамзес, и действительно, через пару минут почувствовал внутри головы нарастающий кайф, который вскоре уже распирал меня и уходил наружу, куда-то во всемирное пространство. Чувствуя всё это, я даже простил Угги за его удар и за то, что он меня чуть не прикончил в тот день. У меня было ещё много вопросов к Рамзесу, но я отложил их до обеда. А пока что парнишка предложил мне прогуляться по прекрасному саду, окружающему роскошную виллу, где я провёл все последние дни.
- Чей это особняк? – спросил я, щурясь от яркого дневного света.
- Это апартаменты нашей Богини Кайфа, - сказал Рам, расплываясь в своей лучезарной улыбке.
- Это та самая, чьи портреты на стенах? – спросил я.
- Да, но их на самом деле было много. Уходит одна богиня, на её место приходит другая. Она не хочет называть себя министром Кайфа, она… богиня.
- Ну и где она сейчас? – спросил я.
- Богиня живёт на небесах, а здесь – только её временная резиденция, - ответил юноша. Время от времени она появляется во плоти, чтобы собрать весь кайф, который накопился за время её отсутствия, и унести его с собой на небеса. Она так прекрасна… Но не только. Она видит всё, что скрыто, потому что у неё фасетчатые глаза, как у стрекозы! Она следит за тем, чтобы мы производили только ЧИСТЫЙ кайф, без примесей и без инфекций, понимаешь?. . Как только в кайфе появляется что-то не то, он бракуется, а производитель отключается от источника кайфа. Бан, одним словом…
- От источника кайфа? Разве у него есть источник? – уточнил я.
- Да, источник есть, и он бьёт из самой сердцевины мироздания. Никто не знает, для чего и почему, но на нём держится весь мир. Иссякнет источник, и мы все пропадём. Планета не протянет без кайфа даже пары месяцев! Начнутся войны, революции, стихийные бедствия, самоистребление. Источник независим от нас, и такие как мы, то есть люди из нашего министерства, только улавливают и трансформируют кайф, а все остальные его только потребляют. Вот и Угги, главный потребитель нашего производства, чёртов моралист, сидит на кайфе, а выдаёт его за тривиальное счастье! Ну да Бог с ним…

   Наши разговоры с Рамзесом были увлекательны, и под его руководством я научился главному делу своей жизни – производить чистейший кайф без наркотиков и другой дури. Ведь наш мозг на это вполне способен, если ему не мешать. Нужно только немного опыта и чистая совесть…

  Как только я поправился, я покинул особняк прекрасной Богини Кайфа и поселился на своём прежнем месте. Моя жизнь была с виду такой же, как раньше, но на деле уже совсем другой. Я производил кайф, не заботясь о хлебе насущном, и тем не менее, деньги откуда-то шли. Я то выигрывал в лотерею, то получал возвращённые долги или наследство. Изредка я навещал Рамзеса в особняке Богини, и каждый раз замечал, что тот немного подрос.

   Рам рассказал мне, что он с малых лет находится в услужении у Богини, присматривает за её замком и ведёт от её имени переговоры с различными скрытыми ведомствами и министерствами. Маленький рост он получил в наказание за то, что в прошлой жизни в большой кайф подмешивал маленький, думая, что никто этого не заметит. Поэтому в этой жизни он уродился красивым, но низкорослым. Он поклялся Богине, что постарается  исправить прошлое, и с каждым его добрым деянием его рост немного увеличивался. К тому же однажды я заметил, что его глаза стали фасетчатыми, как у Богини.

   Однажды Рам сообщил мне, что моя карьера в министерстве пошла в гору, поскольку Богиня назначила меня смотрителем западной части Кайфопровода. Должность это была довольно почётная и ответственная, потому что нужно было следить за исправностью всей системы поставок нашего «товара», пресекать пиратские врезки в кайфопровод, отключать кайф за неуплату по карме, расширять сеть потребителей и так далее. В общем, работы было много, как у Газпрома или Нефтепрома, но со всем этим я справлялся. Оплату получал в основном в виде дополнительного кайфа и некоторых бонусов в виде сбывшихся желаний. Впрочем, Рамзес мне сказал, что за отличную работу даже мои сокровенные желания могут исполниться. При этих словах у меня в голове проскочило нечистое желание обладать Богиней, но Рам тут же меня пресёк, сердито сказав:
- Даже и не думай, она Богиня, житель неба!

   Тогда в моей голове возникло другое желание, которое я хотел было скрыть от Рама, но разве от него что-то скроешь? Он вперил в меня свои всевидящие фасетчатые глаза и многозначительно повёл бровью.
- Ты хочешь стать Богом Кайфа? М…да… Пожалуй, попробуй!

   С тех пор я живу с этой мечтой, пусть и несбыточной, но кто знает? Стараюсь честно делать свою работу, как и многие другие люди, но получаю за это не деньги, а внутреннее счастье, или, говоря языком нашего министерства, полный кайф.

   Иногда, прогуливаясь по городу, я встречаю Угги. Я уже давно не обижаюсь
на него, потому что если бы не он, я бы всё ещё бродил по земле в поисках счастья и его общих рецептов. Лишь после того, как Угги раскроил мне голову, я нашёл своё счастье и свой  рецепт. Теперь, встречаясь на улице, мы раскланиваемся друг другу, и проходим мимо…


   ЧАСТЬ 2.

   Разумеется, моя работа в министерстве Кайфа была секретной, и я никому не рассказывал о ней. Да и кто бы поверил?.. Естественно, работа нравилась мне до такой степени, что я работал бы, даже если бы мне ничего не платили. А платили мне теперь довольно неплохо, и, как и предупреждал Рамзес, в том числе и исполнением некоторых желаний. Мне удалось побывать во многих странах, о которых я давно мечтал, и теперь я отправился туда по делам Кайфопровода.

   Мне и раньше приходилось бывать в Европе, но теперь я смотрел на всё другими глазами, и интересовался больше не памятниками и музеями, а системой различных скрытых от людских глаз коммуникаций. Например, смотря на римский Колизей, я видел не только древние руины, но и десятки различных систем, которыми была нашпигована каждая столица в любой части мира. Переплетаясь между собой, словно гигантские щупальца древнего монстра, города и их жителей охватывала система Жизнепровода, Смертепровода, Деньгопровода, Любвипрода, Счастьепровода, Удовольствиепровода, Сексопровода, Кровопровода, Наркопровода, Алкопровода, Тюрьмопровода, Религопровода, Рабопровода, Инфопровода, Властепровода, Славопровода, Болезнепровода (детища министерства Здравоугробления) и многих других скрытых коммуникаций. В центре каждого провОда сидело то или иное могущественное существо, скрытое даже от моих глаз. Чтобы его разглядеть, нужно было фасетчатое зрение, которого у меня пока не было. Но сами коммуникации я видел ясно. Они тянулись на огромные расстояния, и от каждой трубы шло ответвление в сторону определённого человека. Тонкими трубками, словно разноцветной паутиной, был опутан каждый житель земли. Жизнепровод тянул ветвь к пупку человека, остальные коммуникации прикреплялись к различным частям тела. Любвипровод тянулся к сердцу, деньгопровод - к желудку, сексопровод – к половым органам, Алклпровод тянулся к горлу, религопровод – к голове, туда же прикреплялись и Инфопровод, Властепровод, Славопровод, Тюрьмопровод. Смертепровод и Болезнепровод охватывали всё тело человека мелкой сетью, словно коконами, и тянули каждый в свою сторону. В первые дни после открытия моему зрению этих коммуникаций я только и делал, что разглядывал людей. Меня поразило то, насколько каждый опутан теми или иными проводами, даже не подозревая об этом.

   Постепенно я познакомился с различными служителями этих коммуникаций, которые, как и я, следили за их исправностью и охраняли их от утечек, повреждений и врезок. Порою эти существа были такими же людьми, как я, но иногда они были различными сущностями, странными и даже не приятными на вид. Я видел также людей в чёрном, обслуживающих самый странный из проводов – Космопровод, но предпочитал держаться от них подальше, так как они обладали самыми новейшими вооружениями и могли запросто стереть память. Тюрьмопровод охраняли мрачные сущности, похожие на пустые клетки с разинутыми пастями. Они бродили по свету, выискивая себе новые жертвы, и стоило им проглотить какого-либо человека, как тот очень скоро оказывался в обычной тюрьме. Смертепровод охраняли различные скелеты в длинных чёрных плащах, и некоторые из них ходили с обычными деревенскими косами. Если же они шли не поодиночке, а в компании, и были вооружены вместо кос газонокосилками, это означало, что где-то началась война, мор или стихийное бедствие.

   Самыми разнообразными и даже порой смешными были представители Болезнепровода: я наблюдал различных микробов и вирусов в человеческий рост, наряженных в пышные одежды эпохи итальянского Возрождения, которые любили украшать себя различными медалями и орденами, очевидно, за самые масштабные эпидемии в истории человечества. Их провода тянулись ко всему живому, как и нити Жизнепровода и Смертепровода. Все эти тонкие, выгнуто-вогнутые и пузатые представители болезнетворности были очень горды своей миссией, потому что позволяли разуплотнить человечество, и тем самым продлить срок его существования.

   Алкопровод и наркопровод охраняли различные живописные люди-торчки, каждый из которых пытался внушить своим видом райское блаженство, но на самом деле был жалок и смешон, а представители Счастьепровода выглядели как обычные, но слегка обдолбанные счастьем люди. Кровопровод охраняли мрачные вампиры, которые питались не столько кровью, сколько различными бедами и страданиями, обрушивающимися на людей. Они пили кровь от жизненных потерь, неудовлетворённости, страха, смятения, уныния, депрессий и одиночества, поэтому каждый вампир выглядел по-разному в зависимости от того, какую печаль из юдоли скорбей он пил. Одни предпочитали вино депрессий, другие зелье зависти, третьи любили огненную воду ненависти. Одежда вампиров была разноцветной, их когти были покрашены под цвет одежды, а причёски отражали род их пристрастий.

   Работники Удовольствиепроводов все как один были крепышами, похожими на древний Уд, прикрытый плащом. Они всегда были бодрыми и приподнятыми, и на боку у каждого сверкала шпага с украшенным драгоценными камнями эфесом, уколами которой они любили расковырять в душах жажду удовольствий. Тоненькие уды любили утончённые удовольствия от произведений искусства, фильмов и пьес, а грубые и толстые потворствовали людскому обжорству, дракам и пассивному времяпровождению в форме лени.

   Работники Славопровода выглядели как шоумены, ярко и весьма эксцентрично, а Властепроводчики всегда были одеты в строгие дорогие костюмы, носили галстуки и аккуратные причёски. Я как прирождённый анархист ненавидел чиновников больше всего и всегда морщился, когда имел с ними дело. Они всегда были со мной заносчивы и горды, полагая, что власть слава всё, а всё остальное - ничто. Их было трудно разубедить, потому что власть была их наркотиком, а слава заменяла им истинный кайф. Чиновники мечтали уничтожить все скрытые коммуникации на планете, чтобы безраздельно властвовать и доминировать над обществом. Поэтому людям из нашего министерства иногда приходилось идти на сговор даже с людьми из сексуального ведомства, чтобы подмочить репутацию того или иного чиновника и перекрыть ему доступ к Властепроводу, одному из самых мощнейших среди человеческих коммуникаций.

   Упитанные представители Деньгопровода наивно думали, что всё упирается в деньги, и что вся власть в их руках. Они даже создали тайное правительство на основе своего Деньгопровода, сами оставаясь в тени. Но вскоре им дали понять, что на свете есть ещё много других провОдов, помимо их собственного, и действительно влиять на геополитику одними деньгами и властью они не могут. Работники Деньгопровода были самыми коррумпированными из всех, поэтому их было легко подкупить. Их обычно узнавали по звуку бряцающих монет, который они издавали при ходьбе, и по их немного наглым и заносчивым физиономиям. Впрочем, налёт гордой успешности сразу же слетал с них, стоило им лишиться своего бабла или засосаться в какой-нибудь тюрьмопровод. Ради подключения к деньгопроводу люди были готовы порою пойти на любое преступление. Впрочем, были и преуспевшие честные труженики, которые зарабатывали свой капитал без преступлений, поэтому и владели им без спеси и гордости, помогая бедным и несчастным, но таких было мало. Очень часто Деньгопровод и Тюрьмопровод шли рядом, и из одного людей незаметно засасывало в другой. 

   Наконец, работники Сексопровода были все как на подбор красавицами и красавцами с адским огоньком в глазах и гибкими, как у змей, телами. Но если к ним присмотреться, то была видна их плотоядная змеиная сущность и ядовитые зубы, которые источали яд в свою жертву. Их отряд был самым многочисленным, а коммуникации их ведомства самыми разветвлёнными и опутывали всё взрослое население земли. Только дети, святые и малочисленные работники нашего министерства Кайфа были свободны от их пут. Самые скромные из жриц любви выглядели как домохозяйки, а самые развратные пытались выглядеть богинями, но что-то порочное во взгляде и манерах их выдавало.

   Ещё одним из скрытых проводок был Крейзипровод. Им управляла экстравагантная и взбалмошная богиня Безумия, о которой я много слышал, но ни разу её не видел. Крейзипроводчики тянули коммуникации из мира сумасшедших в мир нормальных людей, уменьшая ряды последних и увеличивая шеренги первых. Крейзипроводчики были сплошь эксцентричными особами со съехавшей напрочь крышей, ходили в красочных лохмотьях и творили всякие безумства. Они жили в особой реальности и не понимали, почему остальные люди живут в другой. Все остальные проводчики боялись их, как огня, потому что никто не знал, что может взбрести им в голову и чего от них ожидать в дальнейшем. Крейзипроводчики часто делали пиратские врезки в различные скрытые коммуникации, и гуляли по всей системе скрытых труб, словно вирусы. Общими силами Конфедерации Скрытых Коммуникаций их старались отловить и отправить куда-нибудь в Дерьмопровод, или Мусоропровод человечества, откуда уже никто не мог возвратиться, но с каждым днём безумцев становилось всё больше.

   Что касается Дерьмопровода, то это был самый печальный вид коммуникаций из всей системы труб. В него попадали люди в глубочайшей депрессии, полностью потерявшие веру в себя и разочаровавшиеся в жизни. Они теряли свою связь с Кайфопроводом и уходили туда, откуда нет возврата. Их было очень непросто вытащить из депрессии, и часто неплохие и талантливые люди добровольно сливали себя в тот унитаз планеты, называемый Дерьмопроводом. Оказавшись там, они проходили по длинной системе труб на другой конец Вселенной, попадая в главную Чёрную Дыру, в которой те пребывали так долго, сколько нужно было для их полного восстановления. Потом, заново переродившись, они отправлялись в новое путешествие души по трубопроводу Жизни. Вокруг этого радостного трубопровода всегда вились какие-то маленькие и пухлые ангелочки, приводящие новорождённое существо в новую,  полную надежд жизнь. Надо ли говорить, что сами работники Дерьмопровода выглядели как последнее унылое дерьмо, и к тому же жутко воняли. Даже увидеть на улице дерьмопроводчика (не путать с уважаемыми всеми сантехниками) было плохой приметой, а видеть, как к живому человеку тянется щупальце Дерьмопровода, было для меня сущей пыткой. В отличие от смерти, которая естественна и не лишена некоторой прелести, погружение человека в Дерьмопровод выглядело весьма и весьма печально, потому что не обладало никаким величием. Если религии или любви не удавалось спасти человека, то обычно он был обречён.

   Что же касается религии, то её проводка распадалась на множество отделов, которые враждовали между собой, потому что не пришли к выводу, что Бог един для всех. Объединиться мешало также то, что древнее знание о душе было забыто и подавалось в форме детских сказок, где говорилось якобы о душе, но подразумевалось всё равно тело. Богопроводчики конкурировали между собой за количество и качество привлечённых душ, и порою всё это выглядело как простой религиозный бизнес, а не как таинство и небесная благодать. Кайфопроводчиков богопроводчики не любили, потому что не понимали их и считали опасными, путая их с сексопроводчиками и наркопроводчиками, и стремились повсеместно предать анафеме.. Впрочем,  министерство было одним из самых приятных на планете, и украшало землю различными храмами, церквями и пагодами, накопив большой потенциал святости. Но всё же этого потенциала не хватало, чтобы победить зло и избавить землю от разрушительных Кровопроводов и Дерьмопроводов, в чём богопроводчики не хотели себе признаться. К тому же, их губила гордыня мнимого первенства в вопросе познания сути, и они думали, что истина уже известна и высказана их пророками. На самом деле им была явлена только часть истины, и заблуждений на их пути было не меньше, чем у всех других работников коммуникаций. Они не хотели допускать того, что кайф может существовать вне их религии или конфессии, оттого в мире было столько религиозных войн.

   Я описал вам вкратце всю систему скрытых проводок. Помимо основных и долгосрочных проводок, существовали также временные проводки и новообразования, например, миграционный поток беженцев. Этот Мигрантопровод образовался совсем недавно, и уже сильно раздражал старушку-Европу. Сотни тысяч чуждых по генам и менталитету мигрантов хлынули из Мигрантопровода то ли на будущий труп Европы, то ли на её богатое наследство, и с этим ничего нельзя было поделать. Стареющая и слабеющая Европа покрылась толпами молодой и прожорливой человекосаранчи, готовой сожрать и её культурное богатство, и её мощное экономическое наследие. Так птицы-падальщики слетаются над раненным животным, которое ещё не сдохло, но вот-вот отойдёт в мир иной, и пока ещё слабо отбивается.

   Всё это я видел своими глазами, и ни во что не мог вмешаться. В Конфедерации Скрытых Коммуникаций существовало правило, по которому каждый занимался своим бизнесом и не препятствовал бизнесу других. Каждый мог рекламировать свой бизнес, но не должен был ругать «товар» другого ведомства. Поначалу это мне казалось странным и несправедливым: где же борьба добра и зла, тьмы и света? Но однажды Рамзес объяснил мне, что на деле у нас у всех равные права, у добрых и у злых. Просто на заре времён каждому человеку было дано выбирать себе кайф, и каждый выбрал по своему вкусу и природе, как в ресторане клиент выбирает себе блюдо в меню. Предлагать им только добро было бы дискриминацией, поэтому каждому было предложено и добро, и зло. Честно говоря, это было грустное зрелище, если не сказать позорное: 95% человечество выбрали зло в качестве основного блюда во всемирном меню, приправив его лёгким гарниром добра и сопутствующими напитками в виде кайфа и просветления.

- Запомни, - сказал мне в тот день Рамзес, уставив на меня свои всевидящие фасетчатые глаза, - 95% человеческих душ добровольно сидят на наркотике секса, вместе с остальными животными, и лишь 4.9% выбрали тогда религию, и лишь 0.1% предпочли чистый и беспримесный кайф. Деньги, обжорство, слава и власть, - всё это тоже было в добровольных человеческих предпочтениях, и мы не можем ничего с этим поделать. Если предложить им выбирать заново, люди опять выберут то же самое, такова их природа. Если завтра убрать секс и наркотики, и оставить только кайф, то многие умрут от душевного голода, потому что их душам нравится совсем другой вкус. Так что всё дело во вкусе, мой друг, и любые попытки переделать людей бесперспективны! 
- Ну а как же Любовь? – спросил я, почувствовав холод от той правды, которую вот-вот узнаю. - Ведь все говорят, что Бог есть Любовь, и никто не говорит, что Бог есть Кайф.

- На самом деле Любовь и Кайф – это одно и то же, только Любовь личностна, а Кайф безличен. Кайф – это любовь на уровне головы, Любовь – это кайф на уровне сердца. Они похожи, как родные сёстры, и их часто путают. Вот, например, девушка хочет посвятить себя идеальной любви, и для этого вступает в брак. Порою взамен она получает лишь заботу о ней и её потомстве, и неумелый секс безо всякого кайфа. Церковь всегда на стороне таких браков, потому что она против того, чтобы женщина наслаждалась (У этой темы долгая история, я расскажу тебе позже). Если женщине повезёт, и муж окажется хорошим, то она испытывает определённый кайф от любви, и этого ей достаточно. Так, в круговороте семьи и родственников, пройдёт её жизнь за обычными делами по дому, и для большинства женщин это и есть счастье. Другие женщины понимают, что им всё же необходим кайф, и они ищут его в сексе. Их осуждает и общество, и религия, но и кайф, который они получают, тоже обманчив. Получается, что и те, и другие, живут без кайфа, а если первым повезёт меньше и муж окажется плохим, они живут ещё и без любви. Третьи уходят в религию, где по сути то же самое: есть безрадостное времяпрепровождение, и есть кайф. Лишь немногие пробиваются к сокровенному источнику любви и кайфа, остальные просто плывут по течению дней. И те, кто пробился, впоследствии становятся богинями кайфа, и управляют такими, как мы, кайфоманами и кайфопроводчиками.

- Всё же я не понял, почему Любовь стоит выше всех? - спросил я.
- Подожди, когда кайф спустится на уровень твоего сердца, ты поймёшь, что такое Любовь. Пока он только в голове, всё кажется безличным, словно ты по случайности попал в такие места, куда смертным ступать не суждено, и тебя подхватило течением. Ты уже ощущаешь Бога своим мозгом, но ещё не любишь его сердцем.
- Значит сердце – это высшая ступень? – спросил я.
- По-видимому, да, - ответил Рамзес, - хотя это просто мышца, а мозг – это сложное вещество… Ты ещё просто не созрел для упрощения, поэтому твоё сердце спит. Но и просветлённое сердце без просветлённого мозга – это ничто.
- Инстинкт размножения, – заметил я, - древний и мощный. – Иногда он заменяет собой любовь, не так ли?
- Из-за любви народа гибнет не меньше, чем от дорожно-транспортных происшествий, - ответил Рамзес. – Многие люди попадаются в эту ловушку, расставленную природой, которая преследует свои цели: поддержание вида, и в её руках мы порой игрушки. Природа распоряжается нами так, как удобно ей, а общество использует нас так, как удобно ему. Им глубоко наплевать, получаем ли мы кайф от жизни или нет: лишь бы род продолжался и вертелись общественные колёсики. И когда ты встаёшь на поиски своего кайфа, всех остальных это начинает просто бесить, потому что ты больше им не удобен. Вот тогда ты становишься изгнанником и отщепенцем для тех, кто привык жить без кайфа.
- Поэтому мы что-то вроде отшельников, - заметил я, - восставшие и против общества, и против инстинкта. Люди одновременно и ненавидят нас, и завидуют нам, называют нас кайфоманами. Но мы просто добрались туда, куда им никогда не добраться.
- Именно так! – подтвердил Рамзес. – Они просто винтики в машине общества и природы, и за каждый свой кайф они получают наказание в виде жёстких ломок и вреда здоровью, а у нас нет никаких ломок и отходняков. К нам не присосётся ни Кровопровод, ни Крейзипровод, ни Дерьмопровод, да и болеем мы редко, поэтому Болезнепровод отдыхает. И знаешь, что я тебе скажу? Общество вообще не могло бы существовать в привычном виде, если бы люди получили бы повсеместный допуск к кайфу. Кто бы ходил на работу и копил деньги, если бы мог получать кайф без всего этого? Войн и перенаселения тоже не было бы, потому что и деньги, и секс – всё показалось бы блёклым по сравнению со сверхчувственным кайфом.

   Я кивнул головой в знак согласия с его словами, заново поражённый тем, каким мудрым был Рамзес несмотря на его молодой возраст. По видимому, он не прошёл путём проб и ошибок, которым прошёл я, и не растратил себя на скитания по равнодушному к твоим сокровенным желаниям миру.

   Закончив разговор с ним, я ушёл осматривать Кайфопровод. Моя работа была моим призванием, жаль, что рассказать о ней я никому из близких не мог, и должен был держать всё в секрете, словно какой-нибудь служащий ЦРУ. Самым неприятным было то, что теперь я видел своих друзей и родственников в новом свете, опутанных проводами и шлангами различных секретных проводок. Я видел, что к кому-то из них тянет щупальца тюрьма, а к кому-то подкрадываются смерть или сумасшествие, но ничего не мог с этим сделать. Мне было запрещено напрямую вмешиваться в судьбы людей и спасать их от того, что неминуемо должно было произойти. Я должен был быть анонимным для того, чтобы спасённые мною люди ко мне не привязывались, и гордость или привязанность не подмешивались бы в производимый мною кайф.

   Справедливость этого правила я ощутил на себе, когда находился в одном из курортных приморских городов, тёплые ночи которого и шелест пальм над головой располагали к романтике и приключениям. Прогуливаясь ночью по берегу океана, я увидел чью-то фигуру, беспомощно барахтающуюся в волнах. Мне показалось, что это была девушка, которая тонет, и я, не раздумывая, бросился её спасать.

   Когда я вытащил её на берег, то увидел, что всё её тело опутано паутиной скрытых проводок. К ней тянули щупальца Наркопровод, Крейзипровод, Смертепровод, и был безжалостно оборван провод Любви. Не знаю почему, я голыми руками оборвал щупальца всего отрицательного, что тянулось к ней, и присоединил к её сердцу оборванный проводок Любвипровода. Я видел, как любовь хлынула в её существо, и через минуту девушка пришла в себя. И поначалу, увидев её снова в строю, я обрадовался, не замечая, как её провода потянулись ко мне, опутав моё тело не хуже спрута.

   Её звали Лиана, и она не могла жить, не обвившись вокруг кого-нибудь. В этом не было бы ничего плохого, если бы я был обычным мужчиной, который нуждался в женщинах. Но в нашем министерстве Кайфа каждый должен был оставаться в одиночестве и целомудрии, чтобы быть подключённым к источнику кайфа и производить кайф. Стоило заглядеться на какую-то женщину, как тут же твоё тело покрывалось тысячами разных присосок, которые брали от тебя много, а взамен не отдавали почти ничего. Я сделал ошибку не потому, что спас эту девушку, а потому что оборвал чужие провода, прикреплённые к ней.

   В результате она стала преследовать меня, как одержимая. Не имея ничего внутри себя, кроме жажды привязаться к кому-то и обвить его своим телом, Лиана могла получать кайф только извне. Мне пришлось срочно бросить все дела и вернуться в свой город, но и там меня ждали неприятности. На один день в качестве наказания меня отключили от Кайфопровода, и я пролежал в кровати со страшной головной болью, словно был с жуткого похмелья.

   Навестивший меня Рамзес пояснил ситуацию так:
- Пойми, Велихандро, - сказал он, - нас слишком мало, на всех людей не хватит. Мы не должны привязывать к себе тех, кому помогаем. Вот поэтому наша помощь безлична: как только кайф накапливается, его забирает Богиня, которая сначала проверяет его на вкус, а затем распределяет по миру. Поверь, нам лучше не знать своих клиентов, которым мы дарим кайф. Впрочем, есть исключения: мы можем посылать адресную помощь своим друзьям и знакомым, но она должна быть скрытой. Также тебя не должно засосать в трубу Славопровода или Властепровода: к сожалению, многих хороших парней из нашего ведомства засосало туда, и обратной дороги для них нет.

   Я был полностью согласен со словами Рамзеса, но порою мне хотелось выйти за рамки своей профессии и своих полномочий. Каждый раз я расплачивался недомоганием и страшной головной болью за то, что брал что-либо вместо того, чтобы только отдавать. Одно время мне даже захотелось уволиться со службы и снова стать самим собой, прежним свободным бродягой и искателем приключений, и всё же я не мог представить себе жизнь без своего министерства Кайфа. Благодаря связи с таинственным источником благодати я ощутил полноту жизни, её настоящий вкус, и перестал завидовать кому бы то ни было. Будь у меня несколько миллионов долларов, я бы всё равно не смог бы купить на них кайф, и будь я самым известным в мире человеком, я не мог бы приобрести кайф на свою известность. Жизнь перестала казаться мне бесполезным убийством времени, какой она казалась мне ещё совсем недавно, и я стал ценить её заново. Гораздо более умные и одарённые люди вокруг меня зачастую были в глубокой депрессии, а я ощущал если не счастье, то нечто более продвинутое и интенсивное.

   Наконец, настал день, когда на землю должна была сойти сама наша Богиня. Я очень волновался, потому что никогда не видел её и боялся то ли разочароваться, то ли разочаровать её, ведь она знала о всех тех глупостях и подлостях, которые я совершил в жизни. Её всевидящие глаза смотрели в самую суть, и пока что я был счастлив тем, что достоин её покровительства. Впрочем, Рамзес уверял меня, что за несколько лет служения в министерстве я вырос духовно, а я в ответ заметил, что он вырос за этот срок физически, и теперь он очень красивый и высокий молодой человек, вечный паж прекрасной Богини.

   Особняк Её Величества было не так просто найти: он находился на пересечении двух известных улиц нашего города, которые в обычной реальности не пересекались. Но стоило направить свои шаги туда, как улицы, до этого параллельные, сходились под определённым углом. На этом углу и появлялся прекрасный особняк нашей Богини, который также служил и нашим министерством. Наконец, в один прекрасный вечер все работники министерства Кайфа собрались в особняке, чтобы повстречаться с Богиней.

   В богато убранной зале зажглись тысячи свечей, и гости расселись по местам, ожидая появления Богини. Я впервые мог видеть большую часть из тех людей, которые работали в нашем министерстве. Среди них были и мужчины, и женщины, и большая часть из них была никому не известными личностями вроде меня. Но были и широко известные персоны, которые до времени скрывали, что они принадлежат к министерству Кайфа. Я заметил там Леонардо ди Каприо и ещё нескольких звезд кино, одного знаменитого писателя и двух-трёх музыкантов. Весь зал потихоньку смолк и погрузился в кайф, ожидая появления Богини. И вот она появилась, постепенно материализуясь на сцене, и освещая весь зал ослепительными и животворящими лучами, исходящими из её головы. Она была прекрасна, и долгое время просто смотрела на нас, проникая своими фасеточными глазами каждому в душу. Затем она подошла к микрофону и заговорила:

- Мои дорогие, любимые и несравненные коллеги, прекрасные ученики и  любящие дети! Я приветствую вас на Земле, придя сюда издалека!

   Притихший зал ловил каждое её слово, а Богиня продолжала говорить своим космическим голосом:
- Вы так уникальны по сравнению с людьми мира, и вас всего лишь горсточка на этой земле! Вы скрыты, и никто о вас не знает, но та задача, которую вы выполняете, так велика! Вы словно кислород для дыхания этой задыхающейся планеты, без вас она давно уже погибла бы в сетях других министерств. Их громадное множество, а нас лишь единицы… Но знайте, возлюбленные мои, что время всё же на нашей стороне: приближается момент великих перемен, и мы должны быть к этому готовы. Состояние основных коммуникаций на земле настолько критическое, что они могут выйти из строя в любой момент. Если произойдёт авария в одном месте, то это автоматически повлечёт аварии и в других скрытых коммуникациях. В данное время готов взорваться Кровопровод, переполненный человеческими страданиями, за ним рухнут и все остальные отрицательные системы. Катастрофа будет страшной, и вот тогда мы с вами должный выйти из тени, чтобы помочь людям. Готовы ли вы к этому, дети мои?

   В ответ зал утвердительно загудел, а Богиня продолжала:
- Человечество уже давно вышло из пелёнок, хотя ему кажется, что оно всё ещё в колыбели и только делает первые шаги. Прогресс в науке и технике люди принимают за настоящий прогресс, хотя на деле лучшие дни человечества – в далёком прошлом, когда не существовало ни Кровопровода, ни Крейзипровода, и даже Рилигопровод был только в зачатке. Сейчас все эти провОды обвили всё человечество и физически устарели до такой степени, что вот-вот прорвутся. Дерьмопровод уже не справляется с обилием клиентов и выбрасывает их назад, в мировой человеческий океан. Люди без воли к жизни и добродетелей заполонили планету, они не испытывают ни любви, ни кайфа, поэтому ищут им замену в сексе, алкоголе и наркотиках. Однако Наркопровод и все им подобные проводки тоже засорены и могут прободниться в любое время. Одним словом, нас ждёт сокрушительная катастрофа, которая всё же пойдёт человечеству на пользу. Земля должна быть освобождена от зла, а души должны быть оторваны от грязных проводок, чего бы это ни стоило телам! Выживут немногие, но зато мир очистится от опутавшей его сети. Вы согласны с этим, дети мои?

   Зал опять загудел, и мы все почувствовали близость великих и сокрушительных перемен. От этого предчувствия даже мои волосы зашевелились, как будто на них подул лёгкий весенний ветерок. Словно повинуясь единому порыву, весь зал встал и зааплодировал Богине. Мы все словно сплотились в единое целое, готовясь к звёздному часу и к торжественному завершению нашей жизни на земле, и намереваясь упасть в бездну грядущего, словно в благодатную почву созревшие семена.

   Потом было посвящение в магистры нашего ордена Кайфа, где все те, кто ещё не были посвящены, получили от Богини всевидящие фасетчатые глаза, пурпурную мантию и золотые погоны с символами нашего министерства. Потом был банкет, где мы кружились в хороводе вместе с Богиней, и каждый из нас хотел быть её богом (пишу с маленькой буквы, чтобы Всевышний не обиделся). Но так повелось, что с давних пор министерствами управляли либо министры, либо Богини. Министрам можно было жениться, а Богиням нельзя было выходить замуж, так как они считались женами Бога. Говорят, что у Бога есть много жен, и каждая олицетворяет что-то хорошее. Есть богиня Любви, богиня Искусства, богиня Силы и многие другие, в том числе Богиня Кайфа. Все они прекрасны и не могут любить смертных, иначе они становятся просто женщинами и спускаются на землю. Поэтому, хотя мы все и любили Богиню, никто не смел о ней даже мечтать.

   После бурной встречи Богиня снова удалилась на небеса, растаяв в воздухе, а мы стали готовиться к грозным переменам, которые вот-вот должны были произойти в мире. И они не заставили себя ждать: уже через месяц прорвался Кровопровод, залив мир кровью от войн, агрессии и беспричинной ненависти. Началась война всех против всех, война без особых причин, как когда-то сказал поэт. Взрывами бомб повредило также Дерьмопровод и Крейзипровод, и миллионы деморализованных и сошедших с ума людей в панике хлынули на улицы городов, прекратив работу и нормальное течение жизни. Властепровод также не справлялся со своей работой, и к власти приходили то одни, то другие боевики, сея хаос и разрушение в мире. На землю обрушились стихийные бедствия, голод и неурожаи, сея страдания для души и тела. Сексопровод тоже сильно пострадал, и его работники были разбросаны в лужах крови и в дерьме, вперемешку с сумасшедшими крейзипроводцами и потерявшими деньги и власть деньгопроводцами. Нормальному человеку было уже не понятно, куда бежать и что делать. Из разорённых религопроводов вылезали всё новые и новые религиозные фанатики-экстремисты, призывающие убивать, церкви и мечети пылали в огне, а их ступени были залиты кровью верующих.

   В этом хаосе единственным средством успокоить людей было дать им настоящую духовную любовь из сердца, и настоящий духовный кайф из головы. По крайней мере, если им и не суждено было выжить, то хотя бы уйти они могли не в хаосе и смятении, а в ощущении любви и единства своей души с небом. Людей накрывало волной последнего кайфа, и все страдания и ужас отходили на второй план. Всё это выглядело так, словно всему человечеству делают тяжёлую операцию, а наше министерство осуществляет общий наркоз. Без наркоза всё это выглядело бы ужасным и страшным, и люди пропустили бы величие и откровение конца. Но в те дни как будто тот источник добра, любви и кайфа, который всегда был скрыт, словно вышел наружу и стал доступен всем. Мы просто помогали людям соединиться с этим источником, и они уходили на небо удовлетворёнными.

   Когда кровавые, но необходимые перемены на земле были закончены, мир выглядел почти безлюдным, ужасным и отвратительным. Повсюду валялись груды мёртвых и покалеченных тел, которые некому было лечить и убирать, так как не осталось никакой инфраструктуры и власти: чиновники погибли наряду с простыми смертными. Оставшиеся без своего бизнеса кровопроводчики, дерьмопроводчики и многие другие бесцельно бродили среди развалин, понимая, что теперь всё кончено. Министр Наркопровода, плюнув на всё, целовался с безумной богиней Безумия, спустившейся с небес, алкопроводчики допивали последний алкоголь, а деньгопроводчики ползали, подбирая разлетевшиеся повсюду золотые монеты. Властепроводчики стали бомжами, тюрьмопроводчики – безработными, и лишь смертепроводчики не успевали косить народ перегретыми смертекосилками. Наконец, свою работу закончили и они, порешив напоследок всех тех работников скрытых проводок, которые всё ещё ползали на развалинах старого мира. Было покончено также с сексопроводчиками и с их скрытым хозяином, укравшим когда-то небесный кайф и переместивший его на уровень низменной чувственности. Что же, их товар был в старом мире самым востребованным, и весь мир держался на нём, как на наркотике. Даже Угги, министр псевдосчастья, перед смертью всё же забыл о строгой нравственности и переспал с развратной богиней Секса. После этого его то ли замучила совесть, и он покончил с собой, то ли застрелила законная жена, не простив наглой измены. Я узнал его тело, лежащее в крови и грязи среди других мёртвых тел бывших гордых властителей министерств и ведомств, по кроваво-красным пальцам, которыми он больше никогда не будет беззаботно барабанить по столу.

   Итак, с Сексопроводом, Дерьмопроводом, Крейзипроводом и многими другими коммуникациями всё было покончено, в мире уцелел лишь Жизнепровод, Смертепровод, Любвипровод и Кайфопровод.  Земля была вновь чиста и невинна, и все спасённые люди выглядели как божества. Их было не много, но все они были оставлены в живых не случайно. Это были именно те люди, кто изначально, на самой заре времён, выбрали в меню земной жизни истинную любовь и чистый кайф, без наркотиков, алкоголя и секса. Остальные души выбрали другое, поэтому им пришлось отправиться на небо и ждать, пока не придёт их время заселить планету.

   Я смотрел на Рамзеса и понимал, что за это время он стал поистине прекрасен. Однако, оглядев себя, я решил, что уже слишком стар для счастья, и устал жить на нашей матушке-земле. Как только силами оставшихся на планете живых людей порядок был наведён, я скромно попросил Бога забрать меня на небеса. (На самом деле я всё ещё мечтал стать богом Кайфа!) Мне хотелось подняться в небо и обрести там свою новую Родину, чтобы остаться навсегда за пределами добра и зла. Я был готов покинуть Землю и отправиться к Богине, но то ли мне было суждено остаться человеком, то ли я не созрел для вечной жизни на небесах, но я лишь поднялся над землёй до уровня кучевых облаков. Встав на облако, я внезапно увидел перед собой Богиню. Она возникла из ниоткуда и замерла предо мной, словно в чудном видении. Я впервые видел её так близко, поэтому оробел. Стоило мне протянуть к ней руку, как Богиня улыбнулась мне, и эта улыбка была такой, что я готов был бросить к её ногам целую Вселенную! Казалось, она была так близка, что я мог бы дотронуться до неё. Но величие Богини настолько поразило меня, что я просто упал на колени и поцеловал край её платья. Я был словно невесом, поэтому легко мог прогуляться с Богиней среди небесных просторов. Богиня то появлялась вдали, то снова исчезала. Моё сердце было переполнено и любовью, и благодарностью к ней, мы то соединялись, то снова расставались. Эта прогулка была самым удивительным событием в череде всех моих прошлых и будущих жизней, и я хотел, чтобы она длилась вечно, но вот моя Богиня улыбнулась мне в последний раз и стала медленно таять в воздухе. Мне хотелось ей крикнуть: «Не уходи!», но неведомая сила повлекла её вверх, а я стал постепенно спускаться вниз с облаков.

    Земля медленно приближалась, очищенная и преображённая. Я спускался вниз с небес, словно древнее и совершенное божество, и впервые за долгое время ощущал кайф не только в своей голове, но и в сердце. Это называлось любовью, и любовь отныне поселилась во мне. Как только мои ноги коснулись земли, я внутренне смирился с тем, что не стал богом Кайфа, вечно живущим на небесах. Теперь я на практике ощущал то, о чём мне когда-то говорил мне Рамзес: о величии сердца, этого простого с виду механического органа, примитивного по сравнению с мозгом. Видимо, я вернулся на землю не потому, что был не достоин небес. Мне ещё предстояло пожить и подарить планете тепло своего сердца, чтобы её раны побыстрее затянулись, и чтобы она снова стала прекрасной.

   Так, из скромного кайфопроводчика я наконец-то стал любвипроводчиком, познав секрет вечной любви, которая скрывается в сердце!