Дегустатор ядов. Глава II. Пророк крадет пчелу

II. Пророк крадет пчелу.

На пятый день боль и дурман отчасти покинули его, а отчасти стали его верными друзьями. Так думал он в сердце своем - Уж лучше пусть боль и дурман будут моими друзьями, нежели эти люди, что меня окружают. Потому, что боль и дурман уже мои, и лишь подружиться с ними - моя участь. Люди же, хоть и могут казаться друзьями, но не мои, и не так близки как боль, и не так честны как боль, и лживее дурмана, ибо он мой и ложь его - моя ложь. И так много лжи во мне, что чужой нет места в этом сердце, которое говорит. И так еще говорил себе он - Если станут говорить со мною, то что как не истину отвечать им? Истина - это данность, а ложь - искусство, так к чему мне метать бисер лжи моей в их разявеные рыла и разверстые пасти? Истина - горькая, жесткая трава для разума, тернии для того, кто облизывается жадным языком на звезды. Так к чему мне зажигать в его честь звезды лжи моей, не лучше ли терновником истины изодрать его душу? И так еще говорил он себе: если буду говорить истины им все время, то столкновение истин их на стыках и пересечениях не родит ли красоту новой лжи, которая станет скрытым телом моим и оружием моим на время заточения?


Так говорил он всем истину, как задумал. И когда двое оказывались вместе, истины их не соглашались с парадоксом взаимных противоречий, и шли войною мысли их друг на друга. И там, где они ломали копья свои непримиримо, змеилось тело его новорожденной ложью. Когда же расходились они, красные от гнева, не обретшие желаемого в своих спорах, так думал он - Воистину великие узники здесь собрались, и не стены этой тюрьмы, и не оковы этих цепей делают их таковыми, но стремление к истине. Ибо хотят видеть лишь ту плоскость истины, в которой живет бессмертие души их, но не желают видеть прочее. Подобны они глупцам, желающим обладать не всем драгоценным кристаллом, а лишь одной гранью его, в которой краше преломляется их отражение. Не потому ли ложь моя так ценна, что ограняет кристалл истины собою, ибо что есть неограненная истина, как не набор инстинктивных порывов под аккомпанемент младенческого хлюпания? Не потому ли тело мое тайное повторяет своими изгибами узор истинных граней, что новая ложь моя неуличима ни одною из истин, ибо уличение это уличило бы и саму истину в общих чертах ее, еще страшнее же того было бы для истины - соприкосновение линий ее с другой, противоположной истиной, что опаснее лжи в своем изнаночном подобии. Поистине новое рождается там, где оставляешь старое, не значит ли это, что оставляешь ты там самого себя, продолжая новым собою нести все то же, что нес до этого? Не так ли лжет нам время, не потому ли юный старик испугался волка, что тот все ближе за его спиною заигрывает с лунами? -


И прослыл он пророком, прослыл праведником в том сером краю. Тогда и срок освобождения пришел, а он все стоял у простертых ворот, ведущих на свободу, сжимая бумагу об освобождении в руках и о чем-то размышляя. Знал, что выйдет из заключения некто совсем иной, но знал ли последствия этого, мог ли солгать наперед, не рискуя стать истиной оттого? А потом он шагнул. - Прощай тюрьма! Капкан возьму с собой! - его донесся возглас. И пчелка одинокая, его догнав, ужалила прощальным поцелуем в щеку.
- Оставь свой рой, и я возьму тебя с собою. Моих садов живящий аромат - прелестнее медикаментов местных.
И уходя уносит он капкан. И пчелку золотую - как заколку в волосах. Уносит.