Дегустатор ядов. Глава VIII. Плащ

VIII. Плащ.

- Деньги на метро есть? - спрашивает меня Парацельс, левитируя непринужденно на парящем над полом паралоновом коврике. В руке он держит небольшую тыкву, наполненную ароматным чаем. Вся лаборатория алхимика, находящаяся вдобавок еще и в подвальном помещении, затоплена слезами города.
- Мне казалось все несколько сложнее… - начинаю я свою философскую речь, отдавая себе отчет, что во-первых, в подземельях храма вряд ли стоят терминалы оплаты, а во-вторых - даже если бы все было так просто, у меня все равно нет денег на метро. Однако Парацельс прерывает мое излишне серьезное вступление звуками тихого бархатистого смеха своего.
- Тебе понадобится ритуальный плащ. Необходимо все обставить честь по чести - говорит Парацельс, - Служители чтут традиции веры с завидным трепетом, и не могу сказать, что догмы их и ритуалы так уж нелепы. Во всяком случае, они несравнимо полезнее и созидательнее, нежели лукавые увертки модернистов и анархистов, возомнивших себя мыслителями и просветленными… Им право уже нет числа. -
- Горе тому разуму, чье количественное число превышает качественное одиночество его. - заучено повторяю я что-то, слышанное мною еще в детстве, - Горе тому сердцу, чья половина бьется в чужом теле. -
- Еретические рассуждения, - морщится Парацельс.- вот именно о таких новомодных, при том тлетворных идеях я и говорю.-
Он отхлебывает чай из тыквы и долго задумчиво щурится вникуда, после чего вдруг возражает:
- А знаешь, я все таки верю в любовь. -
Я ничего не отвечаю ему. Неважно, что озвученная мною фраза - стара как тот мир, за который так цепляется мой эксцентричный друг. Не удивителен мне и тот факт, что он верит в любовь. Остается лишь надеяться, что помимо способности к вере, он действительно способен любить.

Плащ оказывается сложнее разбудить, чем одеть. Распахнутый крио-саркофак, напоминающий одновременно капсулу сенсорной депривации и промышленный холодильник, издает неприятный химический запах. После того как симбионт, похожий на огромного чешуйчатого ската, начинает испускать стабильные электрические импульсы, я, раздевшись донага, опускаюсь в его объятия. Некоторое время он лежит неподвижно, а затем одним резким броском, подобно хищнику, коим отчасти он и является, симбионт обхватывает тело своей жертвы, покрывая все мои покровы новой плотью, разрастаясь и забираясь в ноздри, глубоко врастая в изнанку век и вонзая в мои сонные артерии свои пиявчатые хоботки. Импульсы тепла перемещаются по телу, растущему поверх тела, синхронизация чакральных каналов - последнее, что я помню.

Той же ночью служитель Храма Суицида, в неуклюже подвязанной на боку рясе, стоящий босыми ногами по колено в затопленной зале, пытается объяснить двум припозднившимся паломникам, что ситуация в обители определенно далека от удовлетворительной, и что предпочтительнее избрать другое время для входа в подземелья. Но паломники настойчивы и, похоже, не совсем трезвы. Один из них определенно местный горожанин - чародей и аристократ, что прямо следует из его манеры одеваться, о втором же говорить что-то конкретное гораздо сложнее, ибо он уже облачен в ритуальные одеяния и покрыт чешуей. Пока чародей спорит с монахом о греховности отказа в исполнении ритуала, приводя многочисленные цитаты из авторитетных источников, его чешуйчатый спутник вдруг падает плашмя прямо в толщу слез, обдавая спорящих обилием брызг. Мгновенно с телом паломника происходят удивительные метаморфозы: пестрыми бутонами распускаются на его боках и спине экзотические плавники. В следующий миг он - уже рыбина, носящаяся стремительно над полом храма. И монах, и чародей молча наблюдают за случившимся, а затем единогласно сходятся на мнении, что это добрый знак.
Быть ритуалу.