Хлеб

1985г.
Москва.
Аэропорт.
Холодно.
Трап. Под трапом незнакомый человек с прямоугольной табличкой в руках, на которой родным языком справа на лево, аккуратно выведено имя «Фарид Мирза».
Машина: местный «мерседес» – «волга» серого цвета.
Водитель: с кепкой на голове и «Беломорканалом» во рту.
Гостиница: С неуютным пустоватым холлом, в котором отзывается эхо; с полноватой теткой с очками на носу и с дешевыми ковровыми дорожками, прибитыми гвоздиками к ступенькам лестницы.
Стандартный советский гостиничный номер, на двери две цифры: 23. За дверью: кровать с панцирной сеткой в форме гамака, полированный черный письменный стол, графин с водой и три стакана, перевернутых вверх дном.
В руке странный клочок бумажки с непонятными знаками и таким же непонятным устным руководством к нему, выданным  незнакомым человеком с табличкой, но говорящем, к счастью, на  родном языке.
- Покажешь этот талончик внизу, в столовой, – дадут поесть. Завтрак, обед и ужин по расписанию. Время указанно в талончике, часы в холле, на стене. Не опаздывай. Оставайся пока здесь, а через два дня тебя разместят в студенческом общежитии.
Попробовал примоститься на кровате-гамаке.
Десятичасовой перелет.
Разница во времени.
Бешенная усталость… Уснул.
Проспал!
Голодный! Опять заснул. Проснулся. Темно. Ночь. Ночью не кормят.
Всю ночь не спал. Страдал. С рассветом заснул. Утро! Завтрак…  Проспал!
Голод! Дикий! Из еды – вода в графине и три стакана.
Обед далеко! Последний раз ел в Азии, когда еще самолет не перелетел через Амударью.
Страшный голод! Пошел искать еду!
Чужой город. Чужие люди. Из ядреной смеси запахов выхлопных газов и городской пыли обостренное голодом обоняние умудрилось идентифицировать запах хлеба. Пошел на запах.
Хлеб! Люди. Много людей… Очередь?!
Ноги подкашиваются, но из последних сил стоят в очереди. Ослабшие от упавшего в крови уровня сахара, руки дрожат мелкой дрожью, но крепко держат заветную буханку. Глаза стараются не смотреть на хлеб, чтобы не дать зубам впиться в румяную коричневую, чуть треснувшую корочку.
Касса! Кассирша – огромный начес и большие выпученные глаза.
- Оплачивайте! – сказали глаза. Что сказал рот, все равно не понял.
- Вот, возьмите.
Один подмятый доллар замер в руках у кассирши.
- Что это? – спрашивают выпученные глаза.
 "Неужели у них так дорого?", удивленно встрепенулась мысль в затуманенном от голода сознании.
- Вот, берите – два слова, сказанных на фарси, затерялись среди множества русских слов, звучащих вокруг, -  банкнота в пять долларов, протянутая кассирше, говорила сама за себя.
Увидев купюру, выпученные глаза чуть не стали больше начеса, а раскрашенные в кроваво-красный цвет хищные ногти цепко вцепились в заветную буханку, пытаясь отобрать ее и отдать выпученным глазам.
 "Опять не хватило?! Какой у них дорогой хлеб!", колотились в голове мысли в такт учащенному сердцебиению.
Все тело собралось в единое целое, дабы не отдать врагу спасительный хлеб.
- Мы за доллары хлеб не продаем! - визгливо закричали выпученные глаза так, что начес заходил ходуном.
Из услышанной фразы уловил только одно знакомое слово «доллары», почему-то произнесенное с возмутительным неуважением к самой стабильной валюте мира.
- У меня хорошие доллары! – громко на весь зал магазина, наплевав на слабость от голода, из недр души восстала уязвленная гордость шестнадцатилетнего горца.
Выпученные глаза стали воспроизводить еще более пронзительные и возмущенные выкрики. Очередь за спиной, переминаясь с ноги на ногу, начала недовольно поглядывать и сварливо гудеть.
Неожиданно весь этот шум и гам прервал  тихий и спокойный голос низенькой старушки в сером платке.
- Возьми, сынок, купи себе хлебушка, – на сморщенной старческой ладони лежали пятнадцать копеек.
Взять деньги у старушки не позволяла все таже гордость.
Тогда бабушка положила монетки на прилавок перед выпученными глазами и серьезным взглядом проследила, чтобы хищные ногти перестали цепляться за буханку.
Прижав такой желанный хлеб к груди, поцеловав старушке руки, побежал вприпрыжку обратно в гостиницу.
Номер с цифрами 23. Кровать с панцирной сеткой. Стол.
Три стакана. Графин с водой. И хлеб, вкуснее которого, еще ничего в жизни не ел!