Наваждение

Евгений Михайлович открыл глаза.

Часы на стене показывали без четверти шесть. Можно было бы полежать еще пару-тройку минут, но Евгений Михайлович решительно стянул с себя теплое одеяло, кряхтя сел на кровать и потянулся за тапочками.
В жизни у Евгения Михайловича, Слава Богу, все сложилось: когда-то в студенческие годы он был ловелас, поигрывал на гитаре и даже сочинял стихи, потом остепенился, стал прилежным семьянином, ответственным работником – и жизнь пошла ровно и благополучно, с выездом дважды в год за границу, с летним чаепитием на даче в выходные дни, и если не прихватит радикулит, то даже с катанием зимой на горных лыжах. Словом, годы счастливо меняли друг друга, и Евгений Михайлович лучшей жизни и пожелать себе не мог.

Утро у Евгения Михайловича было всегда неизменным, потому что он был большим аккуратистом, и кроме того, больше всего на свете ценил установленный и годами выверенный распорядок дня: прохладный душ, легкий завтрак, безупречно чистая и выглаженная рубашка – все было как всегда уже на протяжении многих-многих лет.

Однако последнее время Евгений Михайлович был как сам не свой. Не то, чтобы он заболел, или плохо себя чувствовал. Он, наверное, и сам бы не смог объяснить свое тревожное состояние, хотя прекрасно знал его причину: причина эта была в одной молоденькой и очень шустрой сотруднице, недавно появившейся в архиве в той организации, где он работал.

Вначале Евгений Михайлович никак не мог взять в толк, зачем ее, собственно, взяли. Какую пользу может принести эта чрезмерно активная, несуразная, худая, громкая девчонка, которая не ходит, как подобает приличной выпускнице библиотечного факультета, а носится по коридорам, все сметая на своем пути? Да и не красивая она вовсе, только если глаза хороши, живые и задорные…

Евгений Михайлович часто заходил в архив по своим делам, он приносил с собой чертежи, аккуратно выписывал их название из книжки, и снова брал необходимые. Он любил немного отвлечься от рутинной работы и поболтать с заведующей архивом, женщиной веселой и энергичной. Однако с недавних пор он стал замечать за собой, что стал заходить в архив не всегда за надобностью, а больше для того, чтобы посмотреть на Катю.

Ее живость каким-то чудесным образом воздействовала на Евгения Михайловича. Иногда ему казалось, что у него вдруг вырастали крылья и его охватывало внезапное желание промчаться по коридорам или вообще пуститься в пляс прямо на своем рабочем столе.

Сказать, чтобы это радовало Евгения Михайловича, нельзя. Скорее, наоборот. Это огорчало его тем, что выбивало из привычного счастливого уклада жизни, вселяло непонятную тревогу, даже тоску. Евгений Михайлович стал раздражаться по мелочам, брюзжать, видимо на этой почве он и похудел немного…

Сегодняшним утром он твердо решил не заходить в архив. Однако, едва приехав на работу, ноги его сами туда и понесли.

- Ммм..., - промычал Евгений Михайлович, неуверенно заходя в заветную комнату с пыльными папками. – Мне бы, эээ….

- Чего тебе, Михалыч? – весело спросила заведующая архивом, звонко размешивая ложечкой горячий чай.

Евгений Михайлович покосился на Катю и сердце его упало. Катя сидела, насмешливо разглядывая его, и практически икала от смеха.

«Вот чертовка!» – выругался он про себя.

Евгений Михайлович взял себя в руки, собрал остатки самообладания, подошел к столу, заваленному чертежами, взял первую попавшуюся папку и гордо вышел из архива.

- Вернуть не забудь вовремя, - донеслось вслед за ним.

Прошло немного времени, и Катя, стремительно ворвавшаяся в мирный распорядок той организации и в жизнь Евгения Михайловича, также стремительно и исчезла, и кто знает, где теперь бегают ее торопливые ножки…

Евгений Михайлович поскучал какое-то время, по привычке ежедневно заходя в архив и останавливаясь глазами на пустующее место, а потом и с облегчением вздохнул. Жизнь вновь пошла неспешным и благополучным чередом. Только иногда нет-нет, да и вспомнит Евгений Михайлович Катины озорные глаза…