Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 18 глава

 18 

    Скоро Пифодор поднялся на корабль. Вслед за ним грузчики внесли спрятанное в корзинах его богатство. Видя нашего героя в сопровождении большой охраны, матросы радостно говорили: «Ну, сегодня поплывем спокойно, хвала Аресу!» Они не подозревали, что на их корабль взошла целая шайка жестоких, бывалых пиратов.
     После заклания барашка на корабельном жертвеннике и молитв Посейдону, обычных перед началом плавания, были отвязаны причальные канаты и восемь матросов принялись усиленно грести веслами, которые использовались только для того, чтобы отойти немного от берега. Керкур тяжело тронулся с места и, покачиваясь на волнах, медленно стал отходить от небольшой пристани. (Примечание: керкур – торговое древнегреческое судно). Волны, переливаясь бликами, шелестели за бортом. Когда берег удалился на шагов пятьдесят, моряки перестали грести, подняли мачту, лежавшую вдоль палубы, установили ее в специальное гнездо посередине корабля, прочно укрепили и затем распустили парус. Судно поплыло значительно быстрее. Кормчий лавировал между стоявшими на якоре судами.
     Когда керкур вышел из бухты, его подхватил напористый воздушный поток. Он был прохладный, но не на столько, чтобы кутаться в плащ. Люди на корабле радовались попутному ветру и тому, что спала жара.
     Пифодор стоял на корме судна и глядел с восхищением на красоту удаляющегося берега – на блестящие в ярком солнечном свете мокрые рифы, омываемые голубым пенящимся прибоем, крепостные стены Кирры, опоясывающие городок вместе с гаванью, сады на склонах холмов, возделанные поля с постройками земледельцев. Любование пейзажем, журчание, мерный плеск воды за бортом располагали к раздумиям.
     От Кирры отплывал сейчас совсем другой Пифодор, не тот восторженный, самовлюбленный, полный честолюбивых иллюзий молодой человек, который всего несколько дней назад приближался сюда на таком же судне. Душевно он сильно изменился. Даже внеше стал выглядеть как-будто по другому – более возмужалым, возможно, потому, что во взгляде появился глубокий оттенок серьезной задумчивости, в котором угадывались усталость, тяжесть недавних ужасных потрясений. Правда, несколько дней назад его также поглощала задумчивость, но та задумчивость была совсем иного рода – страстно-мучительная. А взгляд выражал тоску разлученного с любимой влюбленного.
     Пифодора продолжало поражать то, что приключилось с ним в последние дни. Еще недавно он был только во власти эмоций. Сейчас же впервые стал размышлять об этом спокойно. Всего за несколько дней наш герой узнал, увидел то, что многим не доводилось увидеть и узнать и за длительное время. Он побывал в знаменитом Дельфийском храме Аполлона, даже в святая святых его – прорицалище, узрел воочию самою Пифию, пуп земли, даже насладился преклонением перед ним, Пифодором, как перед божеством. В то же время успел разочароваться в близких друзьях, в ратном деле, к которому стремился всю жизнь.  Ему пришлось убедиться в том, что личность его, Пифодора, для других не является бесценной, как для него самого, что жизнь человеческая в этом мире стоит очень и очень дешево, что совсем легко сделаться жертвой несправедливости, своеволия, алчности тех, кто обладает властью, или просто большей силой. Пришлось узнать как ужасно ощущение близости смерти, как оно ломает волю, делает неузнаваемыми людей. Два раза избежал неминуемой гибели (правда, как мы помним, уже однажды наш герой прошел через не менее страшные испытания, но те впечатления почти  стерлись из памяти, да и осмыслить их должным образом он, еще ребенок, тогда не мог). Даже сумел совершить три подвига: первый – когда один победил восьмерых разбойников, второй – когда согласился умереть за друзей, третий – когда освободил их из тюрьмы и тем самым спас им жизнь.
     Пифодор не хотел вспоминать страшные эпизоды недавних событий, но они все равно очень часто возникали в памяти и мучили его, заставляя вновь и вновь переживать в душе случившееся. Отгоняя их, он старался думать о хорошем. Приятные воспоминания всегда побеждали – вытесняли плохие.
     Но как ни радовался тому, что чудом спасся, что разбогател, что любим богами, что его отцу поклоняются, как Ахиллу или Гераклу, что вскоре увидит возлюбленную, нашего героя не покидали легкая грусть, какя-то душевная опустошенность. Такое состояние было следствием перенесенных ужасных переживаний, а также осознания того, что придется расстаться со своей большой мечтой – стать знаменитым стратегом. Путь к славе полководца лежал через ужас кровавых сечь. Первый же боевой опыт отбил у нашего героя желание иметь хоть какое-то отношение к ратному делу. Пифодору было досадно, стыдно перед самим собой от того, что он оказался трусливым, непригодным к воинской службе, одним из тех, кого сам всегда презирал. Правда, в значительной степени его утешало то, что он все-таки добился славы, пусть и в одном только городе, что блестяще сражался как настоящий герой, победив восьмерых противников. Но в то же время он понимал, что так хорошо дрался лишь потому, что защищал свою жизнь, что если б у него была возможность тогда убежать, то он наверняка спасался бы бегством. Да и слава, которую он приобрел, казалась ему сомнительной, не заслуженной им. Нет, не об этом мечтал он. О, сколько раз в своих юношеских грезах он видел себя в великолепном вооружении несущимся на прекрасном нисейском скакуне  во главе кавалерии. Высокий гривистый султан его золоченого шлема и пурпурный плащ за спиной развиваются на ветру. Топот, ржание коней, гиканье всадников. Враг бежит. Представлял Пифодор себя и вступающим со своим войском в поверженный город. Противники перед ним в ужасе разбегаются или простираются ниц, моля о пощаде. Он великодушен, он всех щадит. Его слава почти равна славе Александра Великого. О, как он теперь далек от надежд на это!  (Примечание: нисейский скакун – особо ценная порода азиатских лошадей).
     Конечно, наш герой сожалел об утраченной заветной юношеской мечте, но все же не очень: настолько сильно изменили его недавние события, особенно то, что открылось его пониманию в страшные дни и ночи ожидания казни. Тогда с особенной завистью он думал о спокойной мирной жизни простых обывателей, не стремящихся к кровавой воинской славе, живущих скромно, размеренной чередой повседневных забот и тихих семейных радостей. Раньше Пифодор всегда с презрением считал эту жизнь скучной, никчемной, не достойной свободнорожденного человека. Но в условиях, когда все стало видеться словно в другом свете, когда он словно прозрел, именно такая жизнь стала казаться ему самой правильной, прекрасной, самой счастливой. И, хотя положение Пифодора сейчас было уже совершенно другим, мнение его на этот счет ничуть не изменилось. Он с удовольствием представлял как поселится в Коринфе и заживет подобно обывателю. О, впереди у него долгая счастливая жизнь! Каким же он был глупцом, когда верил своим наставникам, внушавшим ему, что счастье мужчине может дать только оружие. Кто так считает, тот уподобляется варварам, которые молятся своему мечу. (Примечание: о таком культе, существовавшем у кочевых народов, например, аланов, сообщают древние авторы). Нет, он, Пифодор будет наслаждаться мирной, по-настоящему счастливой жизнью. О, как поразится, обрадуется милая, когда узнает насколько он богат! Она полюбит его еще сильнее! Пифодор стал вспоминать о ней и сразу забыл обо всем другом. Он уже не видел перед собой ничего, кроме образа Гирпеллиды и встававших в воображении их любовных утех. Правда, сладостные грезы опять омрачали ревнивые мысли. Но они уже не так мучили его как по пути в Дельфы: переживания минувших дней приглушили даже это чувство. «В конце концов, она же гетера – снова как несколько дней назад, говорил мысленно, утешая себя Пифодор. – Как только мы опять встретимся, она забудет обо всех своих любовниках, с которыми встречалась по необходимости. Она будет только моя. Сколько гетер бывают долгое время верны одному мужчине, если он достаточно платит». 
     Сейчас впервые за все время после злополучного пира в храме Аполлона Пифодор долго думал о Гирпеллиде. После того, как спасся от гибели, он, хотя и стремился к возлюбленной всей душой, все же вспоминал о ней лишь мельком: так поглощали его новые сильные впечатления и переживания.
     Из задумчивости нашего героя вывели слова одного из нанятых им стражников, который стоял поблизости.
     – Хороший ветер. Быстро от берега нас относит, – сказал тот.
     – Да – произнес Пифодор. – Если он не ослабнет, то уже сегодня будем в Коринфе. До ночи успеем – еще вход в гавань не будет закрыт.
     – В Коринфе?.. Сегодня? Ну что ж, надейся, надейся. Надеяться никому не возбраняется, – усмехнулся пират.
     Пифодора неприятно удивил его ответ. Он показался ему насмешливым, грубоватым, пренебрежительным. Как человек, нанявший этого воина, наш герой рассчитывал на более уважительное его отношение к себе. Тем не менее ничего плохого он не заподозрил, а неуважительный тон, прозвучавший в ответе стражника, отнес за счет обычной грубоватости наемников и склонности их относиться к своему нанимателю соответственно его щедрости. Но если  бы Пифодор задержал взгляд на лице пирата, то мог бы заподозрить неладное – появившаяся хитровато-злорадная ухмылка на нем показалась бы слишком странной.
     Все же Пифодор перестал безусловно доверять стражникам. «Кто они? Наемники, – мысленно рассуждал он, – а наемники все алчные, вороватые. Как же я все-таки беспечен! Ведь не все золото у меня в талантах, часть в монетах. Большие слитки они вряд ли смогут украсть здесь незаметно, а вот монеты… Стоит пошарить в глубине корзины».
     Встревоженный опасением за свое богатство и, коря себя в душе за то, что оставил его без присмотра, Пифодор поспешил на нос корабля, где находились корзины с замаскированным золотом.
     Носовая часть судна имела верхнюю палубную площадку, треугольной формы. Пространство под нею было заполнено всевозможным товаром. С краю от его нагромождения стояли корзины Пифодора.
     «На самом виду стоят – подходи, бери кто хочет!» – продолжал удивляться своей беспечности наш герой, приближаясь к корзинам.
     Не дойдя несколько шагов до них, он разглядел во мраке сидящего под верхней палубой какого-то мужчину. Пифодор сразу понял, что это раб одного из купцов, сторожащий его товар. Наш герой немного смутился, даже чуть приостановился: ему показалось, что он окажется в унизительной для себя ситуации, если усядется здесь рядом с рабом и будет заниматься тем же, чем и тот. «Не лучше ли расположиться где-нибудь поблизости и наблюдать со стороны», – подумал Пифодор. Он осмотрелся и понял, что нигде ему не будет сидеть так удобно и спокойно, как на своих корзинах. Он подошел к ним и сел на одной из них.
     Совершавшие с ним плавание два купца возлежали под мачтой на подстилках, попивали вино и играли в кости. Они пригласили Пифодора присоединиться к ним. Тому очень хотелось принять приглашение, но он понимал, что увлекшись азартной игрой, да еще захмелев от вина, может оставить без внимания свое богатство и поэтому отказался.
     Один из купцов пренебрежительно махнул рукой.
     «Наверно, обиделся – считает, что я презираю их общество, – подумал Пифодор. – Ну да ладно: все равно наши пути разойдутся скоро». 
     Он чувствовал на себе взгляд сидевшего поблизости раба. Сидеть так рядом с другим человеком и при этом молчать, всегда было тягостно для Пифодора. Он не принадлежал к числу тех спесивых людей, которые не считали рабов достойными того, чтобы вступать с ними в разговор. Наш герой понимал, что невольник тоже тяготится долгим молчанием, но не решается заговорить со свободным богатым человеком. Поэтому Пифодор сам прервал молчание. Он сказал:
     – Как хорошо, что бог северного ветра милостив к нам: вон как дует. Корабль как птица летит.
     – Да, это верно! – воскликнул раб. Глаза его просветлели, – если он весь день так будет дуть, мы уже сегодня прибудем в Коринф. Даже до первой стражи можем успеть. (Примечание: ночь у древних греков делилась на части, получившие название от смен ночного караула – «Первая стража», «Вторая стража» и т.д.).
     Раб был мужчиной лет тридцати пяти. Черные кудрявые волосы его обрамляли  удлиненное лицо с маленькими пухлыми губами. Худое жилистое тело покрывала холстяная хламида.
     Он охотно вступил в разговор с Пифодором. Тот быстро увлекся беседой с ним, проникся к нему невольной симпатией. Раб назвался Трофием. Пифодор тоже сказал как зовут его.
     Трофий спросил:
     – Большие богатства везешь, да?
     Пифодор ожидал этого вопроса. Он уже знал, как можно было догадаться о том, что везет много денег, но все же спросил:
     – Почему ты думаешь, что я большие богатства везу?
     – Так ты же даже своему рабу не доверяешь их сторожить – сам сидишь здесь. И к тому же большую охрану держишь. Могу хороший совет тебе дать. Я давно опытному купцу служу. Так что поверь мне. Если хочешь дорогой груз от разбойников уберечь – не нанимай стражу. Она же верное свидетельство того, что груз дорогой. Только приманка для разбойников. Да стража и сама ограбить может. А при виде разбойников часто разбегается. Мой даже золото  без охраны возит.
     «Ты не знаешь сколько я золота везу, – подумал Пифодор. – Столько без охраны никак нельзя везти».
     – Плохое место твоим корзинам досталось, – произнес Трофий. – Они у всех на виду. Когда их принесли на корабль, лучшие места для груза уже были заняты. Но если в этих корзинах что-то очень дорогое – я же понимю, что не одни дешевые фрукты ты везешь (они только для отвода глаз), то им, конечно, лучше не здесь стоять… Знаешь, там можно найти для них место, – раб указал в глубину пространства между верхней и нижней палубами. Там до самого носа корабля, где сходились, сгибаясь, доски бортов, громоздились кучи рулонов тканей, каких-то мешков, тюков, корзин. – Все это можно сдвинуть поплотнее, одно на другое положить, и освободится достаточно места – как раз для твоих корзин. Дай мне пол-драхмы, и я сделаю это.
     – Двадцать драхм дам.
     – О, правда?! Как щедр ты, владыка! Да будут боги тоже щедры к тебе! Сейчас, сейчас все сделаю. Спрячу твои корзины. Чтоб не мозолили глаза.
     Трофий взялся за дело с необычайным проворством. Нагромождения вещей стали выше. Зато за ними у самого носа корабля освободилось не мало места. К большому удивлению Пифодора Трофий, несмотря на свою внешнюю тщедушность, легко перенес туда очень тяжелые корзины с золотом. Даже наш герой, обладающий куда более внушительным телосложением, вряд ли сумел бы так легко это сделать.
    Закончив работу, невольник устало сел на одну из перенесенных им корзин и, тяжело дыша, откинулся на дощатую стену борта. Пифодор кинул ему в подол хламиды двадцать драхм. Трофий упал на колени, стал благодарить его.
     – О, как я завидую твоим рабам, владыка! – воскликнул он. –  Повезло им с хозяином. Наверняка, ты добр и справедлив к ним.
     – Я ко всем справедлив. Я человеколюбив, как тому нас учат боги.
     – О, если ты человеколюбив, то ты не должен отказать мне! Умоляю!
     – Ты о чем?
     – Купи меня, владыка! Купи меня у моего хозяина. Умоляю!
     – А что, – совсем не надолго задумался Пифодор. – Куплю, пожалуй. У меня же сейчас вообще нет слуги. А он мне очень нужен будет, когда мы прибудем в Коринф.
     – Как, у тебя нет раба? А почему, владыка? У такого богача нет раба?
     – Еще успеешь узнать. Сейчас мне не хочется об этом рассказывать.
     – Неужели забил своих рабов до смерти? За что?!
     – О нет! Конечно, нет. Я так никогда не поступаю. Пока попридержи свое любопытство. Со временем узнаешь.
     – Сразу видно, что ты хороший владыка. Возможно, рабы убежали от тебя: бывает, и от хороших бегут – на волю все хотят. А я бы от тебя и не подумал бежать. Да ты мне и сам вольную дашь за хорошую службу. А я тебе и вольноотпущенником служить буду – все равно при тебе останусь.
     Трофий схватился руками за голову и начал причитать:
     – О, боги! Почему вы так враждебны ко мне? Впервые в жизни я встретил человека, который может стать мне хорошим хозяином. И вы хотите отнять его у меня!
     Удивленный Пифодор воскликнул:
     – Не беспокойся, Трофий! Клянусь Ахиллом, я куплю тебя! Раз сказал, что куплю, значит, куплю!
     – Я верю, верю! Но ты не сможешь это сделать!
     – Почему не смогу?!
     – Потому что,.. потому что ты сам скоро станешь рабом. Это в лучшем случае. А скорей всего будешь убит.
     – Как убит?! Кто, я?! Я убит буду?! – опешил Пифодор. – Да что ты такое говоришь?! Ты так глупо шутишь, негодник?! И еще хочешь, чтобы я тебя купил? Теперь-то уж можешь не сомневаться – я тебя уж точно куплю. Куплю, чтобы хорошенько вздуть за эту нелепую, глупую шутку. Да как ты смеешь, ты, ничтожество, жалкий раб?!
      – Я не шучу, клянусь Аресом! Ты и в самом деле попал в скверную переделку, в западню. Тебя могут убить.
      – Кто?!
      – Да те люди, которых ты привел сюда, на корабль. Потому что это не стражники совсем, а пираты.
      – Пираты?! Пираты?! И ты,.. И ты с ними? – произнес ошеломленный Пифодор, чувствуя, как все внутри у него холодеет от ужаса.
      – Я с ними?! Да ты что?! Конечно, нет!   
      – Так с чего же ты решил, что мои стражники – пираты?! – воскликнул удивленно Пифодор, начиная успокаиваться. – Балбес же ты, Трофий, а еще хочешь, чтобы я взял тебя на службу к себе.
     – Скажи, владыка, этих людей ты набрал в своем городе? Ты их всех хорошо знаешь? Или ты нанал их в порту Кирры?
     – Да, я их сегодня нанял в порту.
     – А скажи, перед тем, как сесть на корабль, взял ли ты с них клятву в том, что они не держат против тебя злого умысла? Боюсь, что нет. Я даже уверен, что нет. Ведь ты еще так молод и неопытен.
     – Да нет, не взял я с них клятвы. Не успел – мы так торопились. Да я и не знал, что обязательно надо брать клятву со стражников.
     – Если нанял соотечественников, знакомых людей, которым доверяешь, тогда – не обязательно. Но с незнакомых лучше взять.
     – Ну, пусть я не взял с них клятву. Но разве можно сказать, что они наверняка пираты?
     – Теперь можно. Посмотри, мы уже далеко отошли от берега: он еле виден. Значит, плывем уже не мало. Обычно стражники на корабле снимают с себя панцыри, когда не видят опасности: кому хочется носить на себе такую тяжесть? А из твоих-то кирасу до сих пор ни один не снял. Они не снимают их потому, что собираются вскоре напасть на нас. Должно быть дожидались лишь того, чтобы корабль отошел на такое расстояние от берега, чтобы оттуда не могли увидеть их разбоя.
      – Да чушь, чушь ты говоришь. Они остаются в доспехах, потому что в любой момент может показаться пиратское судно. Клянусь Гермесом, я ни разу не видел, чтобы стражники, которые сопровождали какого-нибудь купца, снимали бы с себя доспехи во время пути.
     – Конечно, так. Но только тогда, когда идут с купцом посуху. Ведь увидеть приближение разбойников издалека на суше редко удается – они, как правило, в засаде сидят. А в море подозрительное судно всегда видно издалека. Все узнают в нем пиратское, как только понимают, что оно преследует их корабль. Пока оно догоняет, у тех, кто собирается обороняться, всегда хватает времени вооружиться.
     – Ну, пусть так. И все же я не верю, что это пираты. У страха глаза велики. Не будь таким трусливым, Трофий. Трусам всегда опасность мерещится там, где ее нет.
     – Так я за тебя боюсь – не за себя. Мне-то чего бояться? Меня они все равно не убьют. Самое худшее, что мне грозит, – это остаться рабом. Они могут продать меня где-нибудь на рынке. Как, впрочем, и тебя. Если тебе посчастливится, и они не убьют тебя. Но скорей всего они пригласят меня вступить в их шайку. Ведь, как правило, большинство этих бродяг – беглые рабы. Но зачем мне такая свобода?! Жить, убивая невинных людей, и самому все время подвергаться смертельной опасности, жить с постоянной мыслью, что тебя зверски казнят, если поймают. Нет, зачем мне это?! Нет, больше всего я мечтаю о хорошем хозяине. Таком, какой ты, наверное. Да ты, я уверен, за хорошую службу меня на волю отпустишь. Я хочу по закону освободиться. Так что ради тебя, только ради тебя я пойду сейчас и предупрежу корабельщиков.
     – Ну, ладно, ладно, иди,.. иди, предупреждай, – насмешливо сказал наш герой.
     Едва Трофий собрался выйти из-за поставленных друг на друга корзин Пифодора, как послышались приближающиеся голоса, которые принадлежали каким-то двум мужчинам. Предчувствуя, что те пираты, он задержался, а, услышав о чем они говорят, и вовсе остался на месте. Пифодор и Трофий за грудой товара были невидимы для подошедших. Те говорили приглушенными голосами:
     – Он, и вправду, отошел. Сейчас можно посмотреть в самом ли деле он деньги везет. Только не пойму: здесь же вроде его корзины стояли… А сейчас тюки какие-то… Давай, найдем его корзины.
     – Погоди, не лезь – он может видеть нас. Представляешь, какой шум поднимет?
     – Да пускай – все равно сейчас резать их будем. С него и начнем. Я первому ему брюхо вспорю.
     – Клянусь Гермесом, ты полный дурак. Разве ты не знаешь, что мы все должны начать действовать только по сигналу фракийца. А из-за тебя придется начать раньше. Ты знаешь, как фракиец не любит, когда не выпоняют его волю. Ох, и достанется тебе потом.
     – Да плевал я на вашего фракийца. Давно уже пора покончить с этим тираном.
     – Ну, так покончи. Кто возражает? Но ты такой смелый сейчас только потому, что он не слышет тебя. А перед ним ты сам хвост подожмешь.
     – Кто?! Я?! Да что ты мелешь?! Ах ты, собака! Только недавно из рабства освободился, – благодаря нам, – а уже дерзишь свободнорожденному!
     – Стой, гляди, он машет нам. Фракиец зовет нас. Значит, сейчас начнем. Пойдем быстрее.
     Голоса поблизости смолкли, но вскоре в более отдаленной части судна поднялся сильный шум. В нем смешались крики ужаса, ярости, топот людских ног, звон мечей.
     Пифодор и Трофий оторопели. Первый испугался гораздо больше раба. Он забился между бортом и корзинами, причем сел на корточки, потому что ослабевшие от страха ноги его совсем не держали. Как ни хотелось ему посмотреть, что происходит на корабле, он не решался выглянуть из-за нагромождения товара и не велел выглядывать Трофию, опасаясь, что это привлечет сюда пиратов.
     – Какой завистливый дух так упорно преследует меня? Так и хочет свести меня со света, – говорил Пифодор, чуть не плача, с дрожью в голосе. – О боги, помогите мне. Вспомните те дары и жертвы, которые я приносил вам. Спасите меня. Спасите. Умоляю.
     Ему хотелось кричать эти слова, но он говорил их тихим голосом, боясь выдать себя.
     Страшный шум быстро приближался. Совсем рядом застучали о деревянную лестницу подошвы ног, взбегающих на верхнюю палубу носовой части корабля, и сразу же над головой Пифодора и Трофия раздались топот, крики и звон мечей. Доски задрожали, слегка прогибаясь. Вдруг что-то тяжелое, невидимое отсюда упало на палубу. Из щелей между досок потекли темные струи. Нетрудно было догадаться, что это не вода, а кровь упавшего, возможно, убитого человека.
     Пифодору хотелось сильнее вжаться между корзинами и бортом, но не получалось. Он попробовал отодвинуть корзины, однако спрятанное в них золото было слишком тяжело. К тому же они упирались в соседние нагромождения товара. Пифодор снова принялся истово молиться. И тут он заметил, что Трофий смотрит на него каким-то странным удивленным взглядом. Кончики губ его чуть опустились, сделав пренебрежительную, даже как будто презрительную улыбку. Именно так на трусливого человека смотрит не трусливый, когда желает, но не может скрыть презрения к нему. Пифодор сразу понял какое чувство внушает рабу и устыдился своей трусости, особенно позорной и унизительной в присутствии раба, который держится внешне гораздо спокойнее.
     – Неужели ты думаешь, что здесь удастся отсидеться? Они все равно придут сюда, как только захватят корабль. Ведь тут то, ради чего они и затеяли все это, – сказал Трофий, словно убеждая Пифодора не поддаваться малодушию и принять свою участь достойно.    
     Преодолевая ужас, слабость и дрожь в теле, Пифодор встал и снял с нагромождения своих корзин две верхние. В них находились доспехи и оружие, полученные им в дар от храма Аристея. Пифодор предусмотрительно не велел Трофию ставить эти корзины под другие, опасаясь, что латы помнутся пот тяжестью талантов. Он и не предполагал тогда, что так скоро понадобится подаренное вооружение.
     Пифодору очень быстро удалось облачиться в броню, потому что ему помогал Трофий.
     – Вот это доспехи! Да ты, да ты в них словно Арес! Сущий Арес, владыка!– восхищенно воскликнул раб. – Да это же царские доспехи! Панцырь, наверно, и катапульта не пробьет. Такие доспехи достоен носить только истинный воин. Такой, как Ахилл! Или Аристей!
     – Ты знаешь об Аристее?!
     – Конечно. Кто же о нем не знает?! Совсем недавно, в наше время, жил настоящий герой, может, не уступающий даже героям древности.
     Эти слова настолько воодушевили Пифодора, что он решился не ждать, когда сюда придут пираты, а сразиться с ними немедленно.
     Пробравшись в узком проходе между нагромождениями товара и по-прежнему чувствуя слабость и дрожь в ногах, он вышел из-под верхней палубы. Трофий последовал за ним. Они увидели перед собой нижнюю палубу со скамьями для гребцов между дощатыми бортами, где лежало несколько окровавленных тел убитых и раненых. Шум резни или боя уже стих. Слышны были только журчание, плеск воды за бортами, поскрипывание корабельных снастей, стоны раненых.
     Пифодор заметил ноги каких-то людей, выглядывающие из-под паруса. Их было много. Сделав еще несколько шагов, он услышал и доносящиеся оттуда голоса. Слова и интонация речи не различались.
     Среди убитых было не мало пиратов. Их не составляло труда отличить от корабельщиков: возле каждого лежал щит, многие были в латах, шлемах. Пифодору и Трофию стало ясно, что подвергшиеся нападению разбойников не сделались легкой добычей резни, а оказали серьезное сопротивление.
     У нашего героя появилась надежда на то, что они победили, и он счастливо избежал смерти, даже участия в бою. Эта надежда крепла с каждым мгновением, вытесняя страх из души. Тем не менее, Пифодор поскорее подобрал один из щитов, надел на свою левую руку. Он был большой, круглый, бронзовый. Как только Пифодор почувствовал себя под его защитой, к нему сразу стала возвращаться уверенность в собственных силах. Он зашагал бодрее и быстрее.
     Дойдя до мачты, Пифодор выглянул из-под паруса и увидел несколько вооруженных людей, стоящих к нему спиной. За их ногами он разглядел других – безоружных, находящихся на коленях.
     Теперь можно было расслышать слова говорящих. Один сказал:
     – Вас спасло только то, что вы не оказали нам сопротивления, сразу сдались. Поэтому мы оставили вам жизнь. Мы – человеколюбивы.
      – Присоединяйтесь к нам, к нашему доблестному воинству, – произнес другой пират. – Нам нужен ваш опыт управления кораблем. Погуляете вволю. Тех, кто не хочет присоединиться к нам, мы обратим в рабство и продадим в каком-нибудь порту. Выберайте – что лучше.
      Настало время рассказать о том, что не видели Пифодор и Трофий из происходящего недавно на корабле. Не один Трофий оказался таким наблюдательным и сметливым, чтобы заподозрить в нанятых Пифодором воинах пиратов. Опытных матросов тоже удивило и обеспокоило то, что они долго продолжают оставаться в тяжелых доспехах, что выглядело странно в отсутствие опасности. Подозрения  усилились, когда один из корабельщиков тайком сообщил своим товарищам, что узнал среди стражников раба своего давнего знакомого, раба, который числился в бегах, а было известно, как уже говорилось выше, что беглые рабы часто пополняли разбойничьи шайки.
      Хозяин судна решил, что меры предосторожности совсем не будут лишними. Он приказал команде вооружиться.
     В кормовом трюме хранилось достаточно оружия, припасенного на случай опасности. Когда оттуда стали выходить один за другим вооруженные матросы, пираты сразу поняли, что корабельщики догадались кто они на самом деле.
     Не дожидаясь, когда вся команда успеет вооружиться, разбойники, по приказу своего предводителя напали на плывущих с ними людей. Последние встретили нападение по-разному. Те, кто не успел вооружиться, упали на колени, взмолившись о пощаде. Вооруженные же вступили в бой. Их поддержали некоторые из тех, кто сразу сдался на милость врагу. Они подобрали оружие убитых, чтобы защитить свою свободу.
     Корабельщики были физически крепкие мужчины, прошедшие военную выучку, когда служили эфебами. Иные ополченцами участвовали в войнах, которое вело их отечество, коринфский полис. Пираты не ожидали встретить такое сопротивление. Они перебили всех, кто старался дать им отпор, но и сами понесли большие потери. На ногах после боя могли стоять только одиннадцать из них. Все были ранены, правда легко.
     Пифодор быстро понял, что ошибся, предположив, что победили не пираты. Его снова охватил ужас, но только на какое-то мгновение. Как сын выдающегося полководца, унаследовавший от него незаурядные стратегические способности, он не мог не оценить очень выгодное положение, в котором оказался.
     Забыв про страх, он подкрался к пиратам сзади и стал разить их в спины. Правда, разбойники очень быстро среагировали на опасность, и он успел убить тоько двоих, куда меньше, чем надеялся. Зато пираты так были напуганы неожиданным нападением невесть откуда взявшегося воина в великолепном вооружении, что, сломя голову, бросились прочь к корме. Преследуя их, Пифодор убил еще троих, на деле убедившись, что убегающего в панике противника разить куда проще, чем сражающегося.
     Пираты взбежали на корму. Пифодор – тоже. Не видя путей к бегству, да и опомнившись уже, они вдруг повернулись и плечом к плечу, сомкнув щиты, двинулись на нашего героя. Это было излюбленное греками боевое построение – фаланга. Пусть и состояла она всего из шести человек, но вид все равно имела довольно грозный.
     – Да он всего только один! Да он же один только! И что вы, дурни, так испугались?! – воскликнул один пират.
     – Да и ты с нами улепетывал, – усмехнулся другой.
     – Подкрался, гад, сзади, – сказал третий.               
     – Сейчас мы его к Харону отправим, – прохрипел четвертый.
     Когда Пифодор обратил пиратов в бегство, люди, только что умолявшие их о пощаде, обрадованные, вскочили с колен, хотели подобрать оружие убитых и помочь добивать врагов, но увидев, что те вшестером атакуют его одного, остались на месте, полные страха, досады и разочарования. Даже Трофий, который уже вооружился и вместе с Пифодором преследовал убегавщих разбойников, – правда, ни убил и ни ранил ни одного из них, так как не оказался достаточно расторопным, – сейчас тоже струсил и поскорее отбросил подобранные меч и щит, понимая, что иначе пираты расправятся с ним, как только убьют Пифодора.
     Многие в ситуации, в какой оказался наш герой, устрашились бы и пали духом. Но Пифодор не испугался. Воодушевление, вызванное первым легко достигнутым успехом, ощущение, что снова одерживает блестящую победу, притупили чувство страха. Более того, Пифодору казалось, что сейчас, когда бой начался так удачно для него, с ним просто никак не может случиться что-либо плохое. Нет, он опять одержит прекрасную победу на удивление и восхищение всем! И останется цел и невредим! Иначе быть не может – Арес вновь благосклонен к нему. Но особенно придавал уверенности и храбрости расчет: Пифодор понимал, что враги уже утомлены боем, тогда как он еще полон сил. От его взгляда не укрылось то, что все они ранены, пусть не тяжело, но теряют кровь, а, значит, еще больше ослаблены, чем только от одной усталости.
     Со всей мощью, на какую был способен, наш герой, закрываясь щитом, ринулся вперед и сшибся с одним из разбойников. Раздался лязг бронзовых щитов. Разбойник отлетел назад и упал. В следующие мгновения Пифодор успел загородиться щитом от мечей слева, отбить клинком удары справа, нанести смертельный укол в шею одному из нападающих с этой стороны и затем рубануть упавшего от столкновения щитами противника. Тот только начал подниматься. Находясь в неудобном положении, он не смог вовремя прикрыться щитом и получил смертельный удар.
     Фаланга была расколота и потеряла строй. Пифодор совершил верный стратегический ход, доказав, что является достойным последователем своего знаменитого отца.
     Прикрываясь щитом, и молниеносно работая мечом, он стал быстро поражать противников, удивляясь и радуясь тому, что они настолько слабее его. Если бы не брызги крови, не вскрики и стоны погибающих, то, глядя со стороны, можно было бы подумать, что это искусный воин дает урок подросткам, впервые взявшим в руки учебное оружие.
     Правда, одному удалось обойти Пифодора сзади и нанести ему удар мечом в спину. Однако удар оказался недостаточно сильным для того, чтобы пробить прочную бронзовую кирасу. Тогда разбойник попытался воткнуть острие клинка в промежуток между задней частью шлема и панцирем, но не успел: в один миг Пифодор сделал два шага влево и повернулся вправо. Теперь все противники опять  находились прямо перед ним. Их, стоящих на ногах, оставалось только двое. Они так были изнурены усталостью и кровепотерей, что не могли поднять быстро ни меча, ни щита. Пифодор сразил их в считанные мгновения.
     На корму взбежали те, кого наш герой спас от разбойников. Пираты пощадили восемь человек, не оказавших им сопротивления – пятерых рядовых матросов, кормчего (хозяин судна велел ему держаться подальше от дерущихся, опасаясь потерять очень нужного подчиненного, знающего безопасный путь среди прибрежных рифов) и купцов. Последние хотя и имели при себе оружие, предпочли сразу сдаться. Правда, один дал свой меч невольнику и приказал сражаться с разбойниками, пообещав в награду за это свободу, и тот сражался и погиб. Возможно, также распорядился бы своим оружием и другой купец, если б в момент нападения пиратов Трофий, его раб, оказался рядом. Но ему оставалось только поскорее бросить меч под ноги разбойникам и упасть перед ними на колени.
     Когда корабельщики и купцы взбежали к Пифодору на верхнюю палубу кормы, они с яростью набросились на тех умирающих пиратов, которые еще продолжали дышать. На них посыпались удары мечей.
    – Клянусь богами, какие же мы глупцы! – вскричал вдруг кормчий. – Надо было хотя бы одного довезти живым до Коринфа, чтобы судить и казнить, как положено казнить разбойников!
     – Там, там еще есть живые, кажется! – воскликнул один из матросов, указывая на середину корабля.
     Все бросились туда. И правда, среди трупов нашли двух раненых. Живым для суда решили оставить одного, а другого –  замучить пыткой.
     Им сразу перевязали раны, разодрав для этого на лоскуты их же одежду.
     Когда Пифодор услышал, что прямо сейчас будут пытать человека, он внутренне тревожно вздрогнул. Что-то в груди похолодело, но вместе с тем появилось приятно волнующее чувство, какое человек испытывает, когда узнает, что сейчас откроется ему нечто неизведанное, страшное, то, что, однако, самому ему не угрожает. Ужасное зрелище и страшило, и манило. Пифодору хотелось увидеть его не потому, что он обладал жестокими наклонностями, а потому, что он был дитя своего времени: в те времена, когда жил наш герой, самым впечатляющим и привлекательным зрелищем считалась экзекуция, и все старались не упускать возможности посмотреть на нее, относясь к этому, как к развлечению. Справедливости ради надо сказать, что эллины не входили в число наиболее жестоких живущих тогда народов: по их законам пытать, а также казнить с применением пыток можно было только представителей определенных категорий людей – разбойников, рабов, лиц, совершивших особо тяжкие преступления и др.
     Еще в детстве Пифодору довелось посмотреть на изуверскую казнь беглого раба. После этого на несколько лет у него отпало всякое желание видеть казнь или пытку. Но то давнее страшное впечатление уже подзабылось. Сейчас нездоровое любопытство взяло верх над его добрым от природы нравом, и потому он не возражал против жестокого намерения купцов и корабельщиков, тем более, что знал, что все равно остановить их не сможет, поскольку из покон веку считалось, что никакой другой смерти, кроме как очень мучительной, не заслуживают попавшие в плен разбойники. Но Пифодор и мысли не мог допустить о том, чтобы собственноручно участоввать в экзекуции, тогда как между двумя матросами возникла ссора за право взять на себя роль палача. Примирились, только согласившись истязать жертву поочередно.
     Когда Пифодор увидел с каким ужасом обреченный встретил приближение к себе матроса с мечом и как стал умолять не мучить его, а срузу убить, то проникся вдруг к нему жалостью, которая сделалась острее при мысли о том, что сам совсем недавно чуть не был казнен, о чем он совершенно забыл под действием новых сильных впечатлений, иначе, конечно, бы возражал против пытки. Тем не менее он сумел подавить в себе чувство жалости и сопереживания. «Неужели я настолько слабее их?! Они с удовольствием хотят делать это и не боятся. А я испугался чужих мучений! Какой же я воин?!» – мысленно устыдил он себя.
     Несмотря на тяжелое ранение пират так сопротивлялся, что держать его с большими усилиями пришлось четверым.
     – Хватит! Хватит! Уйдите от меня! – раздались вопли боли. Преодолевая страх, Пифодор заглянул за плечо матроса, держащего правую руку истязаемого. То, что он увидел, так потрясло его, что он вскричал:
     – Что вы, что вы делаете?! Прекратите! Прекратите! Хватит!
     – Разве ты не знаешь, что разбойников положено пытать перед тем как казнить? – вразумляющее сказал Пифодору стоящий рядом кормчий. При этом он как-то странно глуповато улыбался, глаза его виновато-испуганно бегали, и в них заметен был оттенок злого сладострастного любопытства.
     Усилием воли Пифодор снова овладел собой. Как ни было  страшно и отвратительно то, что видел наш герой, он продолжал смотреть на это, не в силах отвести глаз, словно завороженный.
     Пока истязали пирата, другой раненый разбойник, которого не связали, поскольку не предполагали, что у него осталось хоть сколько-то сил, сумел подняться и перевалиться через борт судна. Он упал в воду, и она сомкнулась над ним, спасая от изуверской казни, ожидавшей его в Коринфе.
     К этому моменту пытаемый умолк, так как потерял сознание от болевого шока. Поэтому истязатели услышали всплеск воды от упавшего за борт человека. Они сразу поняли, что произошло, и больше не пытали пирата, решив оставить ему жизнь для суда в Коринфе. Однако он вскоре скончался.
     Только теперь купцы и корабельщики принялись благодарить Пифодора за спасение. Тот, однако, их не слышал – настолько потрясла его увиденная пытка. Он отвернулся, отошел к противоположному борту, стал глядеть на море. Огромный простор сиял перед ним колыхающейся, сверкающей на солнце голубизной. В этой беспредельной шири, в этой красоте чувствовались вечность, полное безразличие к тому, что произошло здесь на корабле и ко всему остальному. Пара дельфинов играла в пол-стадии отсюда, выпрыгивая из воды и ныряя, чайки, раскинув длинные белые крылья, парили в голубом небе. Пифодор видел красоту природы, невольно любовался ею, но она не доходила до его сознания, поглощенного воспоминанием об увиденной пытке.
     Из забытья вывел нашего героя Трофий, несколько раз коснувшийся его руки.
     – Владыка, сейчас самый раз переговорить с моим хозяином – сказал он.
     – А? Переговорить? Зачем?
     – Ты же обещал купить меня.
     – Ах да. Но твой хозяин не согласится продать тебя – что он будет делать без слуги в порту?
     – В пороту я сумею послужить вам обоим. Да и чего там служить-то? Грузчики, извозчики сами лезут, чтоб их нанаяли. А дома у него и без меня рабов хватает.
     – Ну ладно, пойдем? Как зовут его?
     – Ксантипп. Дай ему сейчас задаток, чтоб он не передумал, а в порту знаток законов Парасий составит купчую.
     Ксантипп согласился продать Трофия и в благодарность за спасение – совсем не дорого.
     Во второй половине дня показался берег, и стали вырисовываться очертания Коринфа и его трех портовых городков-спутников с гаванями. Кормчий велел подобрать парус.
     – Зачем?! Зачем?! Ты что, спятил?! – удивились и возмутились купцы. – Мы же подплываем! Мы же сегодня будем там!
     – Если мы не уберем парус, то прибудем как раз к началу первой стражи и никто нас в гавань не пустит. К тому же идти в сумерках мимо прибрежных рифов будет рискованно. А с убранными парусами мы придем туда к наступлению дня, когда все хорошо будет видно, – ответил кормчий.
     Купцы не стали спорить и отошли огорченно.