Тиасур. Глава 16. Китыч

На следующее лето я снова работал на ДСК (домостроительном комбинате) плотником-бетонщиком 2-го разряда. Сказать проще, разнорабочим. Стой там, иди сюда, пошел на ..., не мешай. Устроился на предприятие с помощью одногруппника Андрея Китова (Китыча).

Трудился в паре с дипломником экономического факультета Томского университета. Отец дипломника сидел в администрации комбината.  Мы надеялись, что наряды закроют как надо, рублей по триста каждому. Рассказать хотелось о Китыче, пару слов добавлю о дипломнике с трудовыми буднями. Звали его Дима.

Диман мне сразу не понравился. Есть такие люди, которые идут по жизни в белых перчатках, не зная, что такое параша и кто ее перелопачивает. Отсюда и недопонимание.

Сидели бы мы на лекции, слушая доклад на тему «Экономика должна быть экономной» — куда ни шло. А когда бухой начальник приказал распилить доски пополам, тут совсем другая история. Задачу поставили ему, я припоздал. Дипломник сказал: «Пилим так, потом еще раз так».

Переспросил: «Точно?». Он посмотрел на меня как на идиота, взялся за двуручную пилу «Дружба». Я все ровно не понял: «Бугор, что на дрова такие доски напилить хочет?» Куда там, он же без двух минут финансист, а я хрен мамин.

Распилили, как сказал дипломник. Пришел бугор, схватился за сердце (доска  ценная, кедр, явно краденая) и все «помои» вылил на меня.

Молча проглотив словесный понос бригадира, я оставил запал на Димана. Подождав, пока все рассосалось, объяснил товарищу, что я сделал бы с ним, с его родителями и сестрой (которой, как оказалось, не было).
С глупой улыбкой на лице, трясущимися губами Дмитрий внимательно выслушал мои замечания и ответил: «Мне никогда в жизни такое не говорили».

Слава яйцам, прозрел без пяти минут бухгалтер членов! Может, он сейчас спасает от кризиса нашу страну или планету, но у меня такое смутное ощущение, что он тоже где-нибудь напилит не за х... собачий, только не кедров, а наших с вами голов.

Из всей нашей группы хотелось особо выделить Андрюшу Китова. Я всегда, вплоть до настоящего момента, был уверен, что мужчина обязательно должен отслужить в армии. У нас в Самарканде этот вопрос даже не обсуждался.
Сами, наверное, обращали внимание, существует огромная разница между теми, кто служил, и теми, кому Родина «простила» долг. Этих мужчин видно невооруженным глазом. Единственное исключение в моем правиле — Андрей. Всегда доброжелательный, сильный и надежный человек.

Проживал он в микрорайоне по улице К. Ильмера в трехкомнатной квартире далеко от центра. Отец его Виталий, отчество не помню, имел звание профессора и двигал науку в политехе, развивая технологию порошковой металлургии. Заодно готовил нас с Андрюхой к сессии.

Жил у него иногда по несколько дней. Кормила меня его матушка Тамара Васильевна от пуза. В холодильнике, вечно смущая мой истерзанный голодом желудок, лежал рулет с таявшим во рту салом и мясными прослойками. Иногда ночью я незаметно подравнивал рулетик. Прости, Андрюш, ну невозможно было заснуть!

Ничего не поделаешь, от аппетитного рулета снова приходится возвращаться к домостроительному комбинату и дипломнику. Работали мы в огромном цеху по изготовлению железобетонных плит: пилили, таскали, долбили, варили. Рядом трудились расконвоированные осужденные. В смысле, человек пятнадцать сидели на корточках, а трое долбили отбойными молотками бракованную плиту.

Когда из троих, державших в руках отбойные молотки, остался один, вся зэковская бригада затаилась. Мы с дипломником тоже перестали работать. Почувствовав поганку с их стороны, внимательно следили за единственным работягой.

В черной робе с номером, неопределенного возраста, ростом метр с кепкой, труженик представлял собой коренные народы Севера. Чем отличался хакас от эскимоса, я не знал, поэтому назвал его про себя чукчей. Отбойный молоток бился в его руках, как в лихорадке.

Краем глаза я заметил, как один из зэков незаметно подкрался и пережал шланг с воздухом. Подача воздуха к пневматическому инструменту прекратилась, молоток остановился.

Надо было видеть растерянное лицо чукчи. Он поворачивал молоток в разные стороны, осматривая его со всех сторон. Дул на него и гладил с таким видом, будто это не бесчувственная железка, а олень.

Зэк распрямил шланг, и к молотку со скоростью паровоза помчался воздух. Молоток, оттолкнувшись от бетона, выпрыгнул из рук чукчи и принялся дергаться на земле в конвульсиях. Чукча мгновенно бросился к пневматическому другу, успокоил его, начав как ни в чем не бывало отбивать им старый бетон.

Зэки ржали, сверкая рыжими фиксами. Чукче снова перекрыли «кислород», и он опять повторил в точности все действия. Так продолжалось несколько раз.
Один из рабочих рассказал нам, что над чукчей издеваются каждый день. В очередной раз, когда молоток замолчал, я подошел ближе и посмотрел на жителя Крайнего Севера повнимательней. Мне и в голову не могло прийти, что человек, даже если он и чукча, не в силах разобраться в происходящем.

Столько детской наивности во взгляде одного человека я не видел никогда. У меня отлегло от сердца, я не стал вмешиваться в размеренный ритм чужой жизни. Когда узнал статью, срок и возраст наивного старца, посмотрел на него под другим углом. Чукча досиживал четырнадцатый год за убийство своей жены.