Снится мне деревня...

«СНИТСЯ МНЕ ДЕРЕВНЯ»…
Часть 1.
Глава 1. На квадроцикле с лучшим другом
Посвящаю живым, не живущим одними гаджетами современным ребятам. вдохновившим меня на написание этой повести - А. Румянцеву, Д. Георгице, Е. Владимирову, Д. Фарамешкину
  Вот и знакомое ворчание мотора, милое сердцу каждого мальчишки-гонщика! Правда, сегодня за рулём не я, а Толян, а я лишь сижу сзади, но это не страшно: зато мне не надо думать об управлении, а можно всей душой отдаться скорости, простору и свободе.
  Квадроцикл дёргается с места. В первый момент всегда кажется, что вот-вот свалишься с сиденья и шмякнешься на просёлочную дорогу. Я уже знаю: это чувство быстро проходит, и поэтому не волнуюсь.
- Ну, держись, Волчара, - ободрительно и доверчиво, как своему человеку и такому же гонщику, говорит мне Толян. Я улыбаюсь и придвигаюсь к нему плотнее: в стихии скорости, приключения и встречного ветра должен быть свой человек. Такой же надёжный, как мой лучший друг Толик Живиков.
… Почему меня прозвали Волчарой – отдельная история. Расскажу её вам потом, потому что сейчас я занят своим самым любимым делом на свете и могу думать только о нём.
  Навстречу нам быстро несётся знаменитая на весь район швейная фабрика «Франт» и две-три единственные на всю деревню пятиэтажки. (Вообще-то считается, что если есть фабрика и пятиэтажки, это уже не деревня, а посёлок городского типа… Но всё это появилось не так давно, и все привыкли считать Микитино деревней).  Дальше – какой-то старый разрушенный дом, куда мы лазили, но ничего интересного не нашли… А вот и школа! Эй, школа! А я от тебя свободен! Теперь никто, никто во всей Вселенной не усадит меня за контрольную по математике!
  У Толяна, видимо, те же чувства, потому что оборачивается и подмигивает мне. Я понимающе смеюсь, а он торопливо отворачивается и смотрит на дорогу: нельзя зевать, начинается горка. Тут такой коварный поворот: никогда не знаешь, не появится ли оттуда машина…
  Мы спускаемся к реке. Там – знакомый народ: все начинают кричать и махать руками, приветствуя двух отчаянных гонщиков. Знаю, что кое-кто завидует. Толян сдержанно поднимает руку в водительском приветствии, а меня распирают эмоции: я кричу им так, что гуси в ближайшем дворе недовольно гогочут.
  Мы почти что выехали за Микитино. Вот и тысячу раз испробованная чудесная тарзанка над неглубоким местом в речке. А дальше начинается моё любимое, залитое светом зелёное поле. Нигде на Земле так не чувствуешь, что мир огромен и красив! А уж когда едешь на квадроцикле…
  А ещё здесь я чувствую Древнюю Русь. У меня она всегда ассоциируется с полем и небом. И обязательно, лет так шестьсот назад, по этому полю бродил мой голубоглазый ровесник. Какой-нибудь Ванятка, похожий на меня далёкий предок. А может, он самозабвенно мчался на коне, как я сейчас мчусь на квадроцикле…
  Здесь я просто забываюсь от счастья. Весь учебный год я ждал этих минут, и вот – они наступили! Небо – поле – скорость – воля… Солнце – поле – ветер - воля!
  Это вам я так красочно и живописно рассказываю. А чтобы выразить свои чувства Толяну, я мог только сказать:
- Толян, это так круто!
  Но он меня понял. Легко и без лишних слов. По-доброму улыбнулся и ответил:
- Всё-таки хорошо, что я починил квадроцикл! И нашёл такого классного попутчика.
  Помолчав, он добавил:
 - Витёк не любил гонять. Боялся.
  Толян прибавил скорость. В сердцах, конечно. Витёк – его бывший лучший друг. Месяц назад они поссорились, точнее – их поссорила мама Витька. Ловко и незаметно. Так, что и не сразу поймёшь, что это она.
  Но и про это – потом.
… Колея просёлочной дороги обидно быстро упёрлась в Минское шоссе. Толян загодя, вовремя затормозил, слез с квадроцикла и снял с головы шлем. Вытер пот и о чём-то задумался.
- Эх, Толян, - вздохнул я, - вот бы дальше по шоссе поехать! Полмира объездили бы.
- Не говори, самого порой тянет. Давай назад, что ли, Волчара неугомонный…
… Дорога назад была уже не такой. То ли Толян расстроил меня со своей задумчивостью и мыслями о Витьке, то ли просто «лимит радости» за день был исчерпан.
Глава 2. О нас с Толяном: вместе и по отдельности
  Теперь я, как положено, расскажу вам о себе. И о Толяне – всё, как обещал.
  Зовут меня Серёжа Волков. Вся моя жизнь прошла в деревне Микитино. Она, конечно, ещё не прошла, но… в общем, вы меня поняли.
  В Микитино – всё, что я люблю и что мне надо для жизни. Папа, мама и наглый кот Котофей. Лучший друг Толян и единственная на всю деревню школа с моей… нет, теперь уже не моей учительницей начальных классов – Татьяной Александровной. Футбольное поле, река, тарзанка, квадроцикл и зелёный простор, который, правда, уже чуть-чуть за Микитино.
  Ещё я обещал рассказать историю своего прозвища. В первом классе кто-то из ребят, по-моему, Тимур, назвал меня Серым Волком – Серый, потому что Серёга, а Волк, потому что Волков. Ребятам это неимоверно понравилось, но для прозвища было длинновато. Поэтому меня стали звать просто Волком, а потом уже – Волчарой.
  Мне моё прозвище тоже нравится. Не каждому охота лезть не на какого-то Серёжку, а на Волчару!
  Папа с мамой у меня хорошие: намного лучше, чем у Толяна. Точнее, с Толяном живёт только папа, а мама вообще его бросила. И вот живёт он с одним отцом, который заботу о сыне заменяет дорогими подарками вроде квадроцикла. Ну и, разумеется, периодическими вопросами: «Ты уроки сделал?», «Сколько уже за компьютером сидишь?», «Портфель на завтра собрал?» А так в его дела он вообще не вникает и знает Толяна в десять раз хуже, чем я.
  Откуда я всё это знаю? Надо же моему другу хоть кому-то душу излить. И вот он порой откровенничает со мной где-нибудь подальше от людей.
  Вообще Толян перешёл уже в восьмой класс, а я всего-навсего в пятый. Странная дружба,             
вы скажете? Вот-вот, вы рассуждаете совсем как одноклассники Толяна. Они его уже
замучили, как и меня. А он им отвечает:
- С Волчарой у нас родственные души. А на возраст мне наплевать. Что, интеллект у нас
одинаковый? Не спорю. Я с ним на равных себя чувствую.
  Вы, наверно, заметили, что я постоянно говорю про Толяна? Неудивительно. Потому что это мой первый настоящий друг. Раньше я считал своим другом Лёху, но ему нужны были только мой планшет, подсказки на уроках русского и моя безотказность. А сам я для него был никто.
  А у Толяна был Витёк. Вот ему нужен был сам Толян, и дружба у них крепла с каждым месяцем. Но маме Витька, коренной москвичке, которую невесть какими путями занесло в эту «дыру», друг её сына не нравился. Она вообще очень настороженно относилась ко всем деревенским пацанам, считая нас как минимум «шпаной».
  А Толян и учится неважно - ну не даются ему эти естественные науки, хоть ты тресни! – и живёт «беспризорником», разве что под своей крышей… Не подходящая компания для Витька, одним словом. Неинтеллигентный. И стала его мама думать-гадать, голову ломать, как бы тактично и «интеллигентно» отвадить его от сына.
  И придумала. После того, как у Толяна появился квадроцикл. Витёк один-единственный раз прокатился без спросу, натерпелся с непривычки страху… И сам же рассказал всё маме, явно преувеличивая «ужасность» своего катания. И мама весь вечер читала ему статьи из Интернета о страшных авариях, в которых погибли подростки на скутерах, мотоциклах и квадроциклах… Витёк что-то робко возразил насчёт шлема, но мама нашла ему статью о том, как молодому парню снесло об столб голову вместе со шлемом. И, уж совсем для острастки, показала ему фотографию.
  Этого Витёк не выдержал. И мама решила воспользоваться его потрясением и намекнула, что, дескать, если он не хочет, чтобы такое случилось с Толяном, он должен уговорить его не кататься на квадроцикле. И Витёк с рвением настоящего друга принялся за дело. А его маме-то безразличен был Толян, она просто достаточно его изучила, чтобы понять, что от квадроцикла он не откажется. И, разумеется, будет конфликт с Витьком.
  Так и получилось. Уж Толян все разумные аргументы ему привёл: что у нас машина раз в полчаса проезжает, что квадроцикл в десять раз более устойчив, чем мотоцикл или скутер, что ездит же его мама на машине, а это не менее опасно, но… Витёк был слишком потрясён страшной фотографией. В конце концов, увидев, что Толян стоит на своём, он махнул рукой и порвал с ним отношения. С полной уверенностью, что он прав.
- Неужели Витёк думал, что он имеет право диктовать мне свою волю? – с болью говорил мне потом Толян, рассказывая этот случай. – Это же только моей жизни касается… Я понимаю, что он за меня волновался. Но неужели лучше вообще махнуть рукой на друга: да пропади ты пропадом, раз меня не слушаешься? Эх, Волчара… Если бы не ты, я вообще с ума сошёл.
  А мы с Толяном познакомились так. Я ведь никогда сразу не возвращаюсь домой из школы, а обязательно хотя бы полчаса брожу по Микитино. Понимаю, что вначале надо забросить домой портфель и пообедать, но уже ничего не могу поделать: такая привычка. И вот, проходя мимо дома Толяна, я нечаянно увидел через его забор… квадроцикл. Первый раз.
  Минут пять я глазел на него, не отрываясь и предаваясь несбыточным мечтам. Потом, вздохнув о том, что они несбыточные, я хотел уже отойти от забора, но тут меня увидел Толян, который как раз возвращался из школы.
- Что, Волчара, - (благодаря своей колоритной «кличке» я известен большинству школы), - интересуешься?
- Ага, - восторженно посмотрев на него, ответил я.
- Тогда садись, прокачу. – Толян буднично скинул портфель и положил его на кучу досок. Сменка отправилась туда же.
  Сердце запрыгало, и я стал сам не свой от волнения. Неужели мечты так легко сбываются? Без единого препятствия?
  Хотя нет, одно препятствие всё-таки есть. Я, наверно, слишком послушный. И первым моим побуждением было достать мобильник, набрать кого-нибудь из родителей и спросить разрешения на предстоящую поездку.
  Но я постеснялся этого уверенного и самостоятельного Толяна. И, к тому же, а вдруг мне не разрешат? И прощай, моя мечта!
  В общем, я согласился. Хотя и с «беспокоинкой» в душе.
  И, думаю, не зря. Всё равно папа с мамой на меня не обиделись. А на квадроцикле оказалось так здорово кататься, как я и представить себе не мог! И, заглянув в мои счастливые до крайности глаза, Толян сказал:
- Ты хороший пацан, Волчара. Приходи ещё, погоняем.
  Я кивнул, бросил ему «пока» и убежал. Именно убежал, а не ушёл, потому что ещё не мог отвыкнуть от скорости.
  Так и завязалась наша дружба. Пока ещё недолгая – всего два месяца, но уже крепкая.
Глава 3. Встреча с городом. Татьяна Александровна
  Ну а теперь – вернёмся в настоящее. Из 20 марта – я даже число запомнил – в 27 мая.
  Голод пригнал меня, покрытого пылью микитинских дорог гонщика, домой на обед. Сегодня суббота, и родители дома. Опережая мамин вопрос: «Ты чего такой пыльный?», я поясняю:
- Я опять на квадроцикле гонял. С Толяном.
- Вот так всегда, - вздыхает папа. – Вначале сделает, а потом скажет. Так жить удобней, правда?
 - Правда, - вздыхаю я в ответ. Ведь так действительно очень удобно…
- И, конечно, без шлема, -  без тени сомнения произносит мама.
- Без него, - соглашаюсь я. – Мне бы Толян свой дал, но он мне велик. Ну что же, - страдальчески говорю я, - совсем мне теперь не гонять?
- Ладно, Серёга, куплю я тебе шлем, - отвечает папа. – С одним условием: теперь ты будешь жить не как удобней, а как надо. По рукам?
  Я задумался. Условие ох какое непростое, но справедливое. И протянул папе руку.
- По рукам.
- Вот и отлично, - заключает папа после крепкого рукопожатия. – Кстати, ты не забыл про олимпиаду?
- Что? – Я не сразу понял, о чём идёт речь. Со школой и всем, что с ней связано, я распрощался ещё час назад, пролетая мимо на квадроцикле.
- Ну как же? – спросила мама. – Ты, единственный четвероклассник из школы – как будто лучше не нашлось… Идёшь завтра…
- А… Это по русскому? Точно, совсем забыл!
- Как ни странно, «память девичья» чаще всего бывает как раз у мужчин, - усмехнулся папа. – А в тесты, которые тебе Татьяна Александровна для подготовки дала, ты хоть заглядывал? 
- Заглядывал, - ответила за меня мама. – Он вчера над ними и уснул. Над тестом о спряжениях.
- Спряжения… - скривился я. – Самое нелюбимое в русском языке! Совершенно не запоминаются!
- Вот сел бы и повторил после обеда, а то вечером сразу уснёшь. И помни, Серёга: за честь школы воюешь. Даже за честь деревни. А то городские давно нас в отсталые записали.
- Что-о? Это они – нас?!
- Нас. Школа – не та, оборудования нет, учителя – слабые, ученики – им под стать… Думаешь, я тебя подзадориваю? Они и правда так думают. Вот и напомни этим звёздам, что Ломоносов пришёл из деревни.
- Уж я-то напомню! – грозно пообещал я. – У нас самая лучшая школа! И это Татьяна Александровна – слабый учитель? Ну, городские, держитесь…
  И, мигом проглотив рыбный суп и заев его «Юбилейным» печеньем, я яростно принялся за тесты. Предварительно позвонив Толяну и сообщив, что задержусь на час.
***
  Сказать по правде, перспектива провести третий день долгожданных каникул на олимпиаде по русскому языку вначале меня не радовала.  Но три обстоятельства сделали поездку в город даже привлекательной. Во-первых, отстоять честь школы в глазах городских хотелось очень сильно, особенно после папиных слов. Во-вторых, со мной ехала Татьяна Александровна. А в-третьих, это была первая в моей жизни олимпиада, и было любопытно, что это за зверь…
  В восемь утра, ещё раз убедив папу и маму, что ехать со мной никуда не надо, мы с учительницей и так справимся, я уже стоял на автобусной остановке. Татьяна Александровна что-то запаздывала, и я уже боялся, что придётся ехать одному. До автобуса-то оставалось всего ничего.
  А пока я разглядывал разноцветные росинки на траве. Очень хотелось разуться и освежить в них ноги, но я представил свои грязные ступни в этих радужных капельках, и мне стало жалко портить красоту. Да и, к тому же, вдруг подойдёт автобус, а я не успею обуться?
  Тогда я решил выпить хотя бы одну росинку. Помню, у нас в учебнике по русскому был текст о том, что роса – самый вкусный на свете напиток. Вот и проверим.
  Я бы обязательно проверил, но тут подъехал автобус, и мне стало уже не до росы. Неужели всё-таки придётся ехать без Татьяны Александровны? И поездка в город сразу показалась мне невозможно тоскливой…
  Но нет – вот она, бежит, запыхалась. Я громко здороваюсь.
- Здравствуй! Я, как всегда, копуша. Ну, залезай в автобус.
…В автобусе мы – единственные пассажиры, не считая какой-то бабушки. Воскресное утро, все спят сладким сном. А бабушка, наверно, едет в церковь – своей-то у нас в Микитино нет. Неужели ей на старости лет не хочется отоспаться? И она ездит так каждое воскресенье?
  Я смотрю на бабушку с невольным уважением. Она видит это и улыбается.
- В город небось едете? – спрашивает она нас.
- В город, - кивает Татьяна Александровна. – У Серёжи олимпиада по русскому. Я его учительница.
- А… Дело хорошее, - теперь уже бабушка смотрит на меня с уважением.
  Три секунды молчания. Бабушка вся уходит в себя, и больше поддерживать разговор явно не собирается.
- Ну как, готов сразить всех в честном бою? – с улыбкой спрашивает учительница. – настроение?
- Боевое! – улыбаюсь я в ответ. – Правда, опять боюсь за спряжения…
- Ну, это не беда, давай повторим. Назови мне глаголы-исключения, которые относятся ко второму спряжению.
  Я называю. Так мы повторяем весь материал, и я уже чувствую себя гораздо увереннее.
  Но все полчаса дороги о спряжениях не поговоришь. И вот это-то мне и интересно: о чём заговорит со мной Татьяна Александровна? Надеюсь, не о том, кем я хочу стать?
  Впрочем, так думать глупо. Я слишком хорошо её знаю.
- А я вас вчера видела на квадроцикле, - сказала она, снова улыбнувшись. – С Толиком Живиковым из седьмого класса. Знаешь, едут такие бывалые гонщики с уверенными лицами. Особенно Толик.
- Да, Толян – он такой… То есть, простите, - спохватываюсь я, - Толик!
- Да ладно, - смеётся Татьяна Александровна. – Мне нравится, когда мальчики придумывают к своим именам такие мужественные окончания. Согласись, «Толя» звучит как-то по-девчачьи. «Толик» - вообще малыш какой-то. А вот Толян – это да!
  Снова помолчали. И я набрался храбрости:
- Надеюсь, Вы не думаете, что у нас с… Толяном странная дружба?
- Странная? Почему – странная? – удивилась Татьяна Александровна.
- Ну, то что он намного старше меня...
- Я тебе сейчас отвечу словами писателя Альберта Лиханова, - сказала она и достала из кармана малиновый блокнот. Полистав немного, она прочитала: - Это бывает часто, во все времена – в голодные годы войны и когда беды нет, а есть мирное, счастливое небо: мальчишка помладше, точно верный оруженосец, готов следовать за мальчишкой, который едва старше его. Счастливы оба.
- Здорово! – искренне похвалил я неизвестного мне писателя. Очень точно он выразился, но никакой я только не оруженосец Толяну… - А из какой это книги?
- «Последние холода». Хочешь, будешь постарше, я дам тебе почитать? Я знаю, ты ведь читать-то любишь…
- Зачем постарше? – обиделся я и сверкнул своими главными козырями: - Я, между прочим, «Белого Бима Чёрное Ухо» в третьем классе читал! А «Чучело» - и вовсе во втором.
- Ого! Да ты серьёзный читатель! Со стажем! – уже совсем не шутливым голосом произнесла Татьяна Александровна. – Тогда, как захочешь, приходи. Я дам тебе роман Лиханова «Русские мальчики». Это роман в повестях, и «Последние холода» там тоже есть. Ты ведь помнишь, где я живу?
- Конечно! Северный Луч, дом шесть, - ответил я голосом, которым отвечают у доски.
- Вот и хорошо. И вообще… Вы ведь в следующем году уже не у меня будете учиться… Пятый класс, разные учителя, сам знаешь. Будем друг от друга всё дальше и дальше… - Татьяна Александровна как-то растерялась. – Ты приходи иногда. Если коленку, например, сильно разобьёшь, а до своего дома далеко. Или за книжками – у меня дома целая библиотека. Приходи. И другим скажи, чтоб приходили.
- Спасибо. Обязательно приду! – с чувством ответил я. Мысль о том, что в следующем учебном году я уже не буду учеником Татьяны Александровны, волновала меня и раньше. Но подсознание этого ещё не улавливало… А теперь можно приходить!
  Здорово мы тогда ехали. Когда вспоминаешь такое счастливое солнечно-зелёное утро, хочется петь «Утро» Эдварда Грига. Из сонаты – или как там правильно? – «Пэр Гюнт». Там такая же радость.
  И я твёрдо решил победить в олимпиаде. Ради Татьяны Александровны, которая не поленилась разделить со мной эту поездку. Пусть ей завидуют городские учителя!
***
  И вот – чужая, незнакомая городская школа. Вся новая и яркая. Во дворе – размером с наш речной пляж, не меньше – тренажёрная площадка, беговые дорожки и футбольное поле. А внутри – столько похожих друг на друга коридоров, что заблудиться там гораздо легче, чем в лесу.
  «Да, городским тут есть от чего зазнаться», - подумал я. – «Дворец отгрохали, не меньше!»
  Ещё во дворе Татьяна Александровна спросила у меня:
- Ну как, хотел бы в такой школе учиться?
  Я подумал, осмотрелся вокруг. Здорово, конечно, после уроков заниматься на тренажёрах, гонять в футбол…  Но больше никаких особых плюсов я не заметил. Кругом всё так прилизанно, чистенько – страшно шаг лишний сделать. Деревьев вокруг школы и то нет – так, какие-то низенькие кустики. И место для неё выбрали некрасивое, в городе и получше есть: вокруг одни многоэтажки, да асфальтовые дороги с газонной травкой на обочинах. Куценькой такой, ровно по три сантиметра каждая травинка.
- Нет, - пожал я плечами. – Не хотел бы.
- А почему? Потому, что наша уютнее?
- Наверно. – Везёт же взрослым, умеют выражать свои мысли словами! – И роднее.
- Это точно, - согласилась Татьяна Александровна.
  Не успели мы буквально зайти в школу, как нас оглушили:
- Переобуваемся прямо здесь, перед турникетом! Какой предмет? Русский или математика?
- Русский…
- Второй этаж, тридцатый кабинет! – и то же самое по новой другим вошедшим.
  Потом мы еле нашли раздевалку в бушующем море четвероклассников, их родителей учителей. (У старшеклассников олимпиада была в ноябре. Толян участвовал, но ничего не занял).
  Потом мы отыскали лестницу и поднялись на второй этаж. От моего спокойствия и уверенности уже не осталось и следа: вон сколько народу участвует в этой олимпиаде! Не может быть, чтобы я знал русский язык лучше их всех!
  Татьяна Александровна, видимо, это заметила. И начала успокаивать меня обычными в таких случаях советами:
- Главное – никуда не торопись. Я тебя подожду, домой без тебя не уеду. Делай вначале то, что знаешь… И не волнуйся, а то, когда волнуешься, хуже получается. Не бойся – как напишешь, так и напишешь. Никто тебя упрекать не будет, если ты ничего не займёшь.
  «Папа, скорее всего, даже сто процентов – будет. Скажет, что просто участие – это несерьёзно», - подумал я, но вслух ничего не сказал. Мы нашли тридцатый кабинет.
- Ну всё, давай, я тебя в коридоре буду ждать.
- Только вы далеко не уходите!
- Боишься, что отсюда не выберешься? – засмеялась Татьяна Александровна. – Я вот здесь буду, на лавочке.
…В кабинете все оставшиеся пять минут царила напряжённая тишина. Все из разных школ, никто никого не знает. Вон те две девочки со второй и третьей парты, похоже, знакомы, и то они больше молчат, чем шепчутся…
  Я уже хотел познакомиться со своим соседом с задней парты – не люблю долго играть в молчанку – но в класс, наконец-то, зашли учителя. Добрых десять минут мы подписывали всякие бумаги: фамилия, имя, отчество, школа, фамилия-имя-отчество учителя (последние два пункта я заполнил с особой гордостью и особо красивым почерком).
  Потом мы сдали эти бумаги и началась сама олимпиада. В принципе, она была несложной. Только в двух местах оказалось трудновато: там, где надо было правильно поставить ударения во всяких длинных и сложных словах (танцовщица, завьюжило и т.п.); и там, где нужно было исправить ошибку в предложении: «Белый мыш встал на задние лапки». Ясно, что правильно – «белая мышь», ну а если эта мышь мужского рода? Но я, подумав, всё равно написал «белая мышь», хотя вначале очень подмывало сделать по-хитрому и написать «белый мышонок».
  Я сдал олимпиаду одним из первых. Какая-то учительница из комиссии нагоняла на таких смельчаков страху вопросами: «Ты уверен? Может, ещё посидишь, проверишь? Ну ладно, смотри…»
  Татьяна Александровна, конечно, сидела и ждала на той самой лавочке. Увидев меня, она быстро встала и попросила подождать, пока она сходит в туалет. Я был поражён: неужели из-за меня она сидела и терпела?..
***
  Про белую мышь, как объяснила мне Татьяна Александровна, я всё написал правильно. А вот ударения в некоторых словах напутал. Жаль, конечно. Первое место теперь уже вряд ли дадут…
  А через несколько дней, вдоволь нагонявшись на квадроцикле, мы с Толяном пошли на речку. Просто так купаться стало скучно, и наши взгляды начал приковывать высокий мост, с которого ни один пацан в нашей деревне ещё не решался прыгнуть…
- Что, Волчара, - заметив, что мы смотрим в одну сторону, спросил Толян, - прыгнем с того моста?
- Давай, - радостно согласился я. С Толяном ведь ничего не страшно, к тому же я люблю приключения.
  Но все эти чувства нахлынули только в первую секунду. А потом я вспомнил, сколько раз ходил по этому мосту, смотрел вниз и думал, смогу ли я сигануть оттуда в воду. И ответ всегда получался одинаковым: нет!
  Толян тоже перестал быть беззаботным. Он тревожно посмотрел на меня и сказал:
- Только вначале вдоль и поперёк проверим дно. Каждый сантиметр! И глубину тоже.
- Окей, - слегка дрожащим голосом ответил я. И мы снова погрузились в прохладную воду.
  Но ни одного колышка, ни одного камня на дне не оказалось. И глубина была приличной. Теперь прыжок – дело нашей с Толяном чести. Друг перед другом и пред самими собой.
  Вот мы и перешагнули через перила моста. Переглянулись… В карих глазах Толяна и голубых моих – страх.
- Толян… а зачем?
- Ну ты даёшь, Волчара… Как зачем? Ты должен знать, что чего-то в жизни можешь. Можешь перебороть себя, победить свой страх.
  Мы долго стояли молча и решались. Толян уже начал нагибаться вперёд и почти отпустил перила, как вдруг нас схватила за руки… Татьяна Александровна.
- Вы что? С дуба рухнули, простите меня? – срывающимся голосом произнесла она. – Тут же такая высота! Разобьётесь в лепёшку!
- Мы ведь дно проверили! Там глубоко, и опасного ничего нет, - невозмутимо ответил Толян, но в его глазах запрыгали радостные искорки: Татьяну Александровну он знал и любил.
- Об воду тоже знаете, как удариться можно! Можно насмерть разбиться! Вот ты, Толик, соображаешь, куда младшего ведёшь? Да ты, Серёжа, и сам такой умный парень… Призёр в олимпиаде по русскому, между прочим! А такой ерундой страдаешь. Ну-ка, живо за перила, оба!
  Но я уже не слышал последних слов. Я – призёр?!!
- Что? Правда?
  Я не выдержал огромного наплыва радости и… прыгнул. Люди, которые не занимаются прыжками с высоты – неважно, с парашютом или ещё как – думают, что такие прыжки – ощущение полёта и счастья. Какое там! Это ощущение страха перед приближающейся землёй, а в моём случае – водой. И в то же время – страшное желание быстрее оказаться на ней, чтобы кончились скорее эти томительные секунды…
  Толян успел мне крикнуть:
- Руки выстави вперёд!
  И я успел в последнюю секунду их выставить. Если бы не этот крик Толяна, я, наверно, погиб: удар пришёлся бы на голову.
  Ох, и треснулся я об воду… Ой-ой-ой… Это вам не с двухметрового обрывчика нырять… Думал, я не выплыву.
  Но – выплыл. А погрузился поначалу так глубоко, что коснулся дна. И тут же лихорадочно забарахтался в сторону берега.
  Татьяна Александровна и Толян спустились с моста мне навстречу. И, когда я выбрался на берег, похожий на мокрого щенка, произошло совсем неожиданное: Татьяна Александровна отвесила мне хороший шлепок.
  Я, конечно, обиделся. Да, я, может, и дурак, что сиганул на радостях с такой высоты, но какое право она имеет меня шлёпать? Да кто она мне – мама, что ли? Я её уважаю – пусть и она меня уважает!
  Я поднял на неё обиженные глаза и хотел всё это высказать, но увидел на её лице такое волнение, такие пережитые страх и боль, что смог только виновато потупиться.
  А Толян, похоже, решил, что меня безнаказанно можно бить, и дал мне крепкий подзатыльник. Ну, от него-то я уже не стерплю!
- Слышь, ты чё делаешь?  Сам чуть туда не прыгнул!
  Теперь уже Толян виновато потупился и пробурчал:
- Ладно, Волчара, извини. Я тоже дурак.
  Татьяна Александровна немного успокоилась. И сказала мне:
- Серёжа, поклянись, что это был твой последний прыжок с этого моста. Больше ты никогда оттуда не прыгнешь.
- Да клянусь я… Не беспокойтесь Вы, пожалуйста.
  Но Татьяна Александровна ещё минут пятнадцать отходила от происшедшего. И тут до меня дошло, что призёр – всё-таки не победитель, и успех мой не такой уж головокружительный. Значит, глупым был мой прыжок…
Часть 2.
Глава 1. Неожиданный поворот
  До того дня, о котором я сейчас расскажу, лето тянулось, как сладкая карамелька. Жил и не знал печали, и, наверно, был счастлив. Мне вообще последнее время так и лезут в голову мысли о счастье: а счастлив ли я? А счастливы ли родители? А счастлив ли Толян? И так далее.
  Я – да, хотя и не всегда. Толян – нет, но тоже не всегда. Родители… их не поймёшь. Живут нормально, я у них есть, любят вроде друг друга… и всё твердят про кризис среднего возраста!
…Мы по-прежнему гоняли на квадроцикле – не чаще двух раз в неделю, чтобы не приедалось; ходили на реку; играли с пацанами в футбол… Нашли великолепный заброшенный сарай с… печкой, которую научились топить. Теперь это наш с Толяном штаб. Ещё мы смастерили воздушного змея из полиэтиленового пакета и запустили его на моём любимом поле. Изрядно помаялись перед тем, как он полетел. Это вам не покупной, преподнесённый на блюдечке! И наша самоделка, в отличие от магазинных змеев, не сломалась после первого же запуска, а живёт до сих пор.
  Ну и дотопали вдоль шоссе до соседней деревни Васильково. Там ребята что надо живут: нормально нас приняли, а не как чужаков. У них даже площадка есть детская, сделанная местными. Там такая карусель-крутилка, что кажется, будто в небо улетаешь! Ощущения как в парке аттракционов, только бесплатно...
  И вот наступил тот не самый лучший вечер в моей жизни. Вечер восьмого августа (и почему я всегда запоминаю даты?) Я пришёл домой после победы в товарищеском матче с васильковскими ребятами (теперь уже они пришли к нам в Микитино), уселся ужинать вместе родителями и узнал об этом.
  Разговор издалека начал папа. Мама у меня гораздо более молчаливая, зато хорошо умеет слушать. И если говорит, то самые нужные для тебя слова.
…Так вот, папа прокашлялся, как-то виновато переглянулся с мамой и начал:
- Сынок! – (Не Серёга, а сынок! Точно что-то серьёзное), - ты ведь уже в пятый класс переходишь. Думаешь об этом? Чуешь масштаб?
- Думаю редко, но масштаб чую, - ответил я с набитым творожной запеканкой ртом.
- Подумай только, сколько новых предметов. История информатика, география, биология… Неслабо!
  Тут уже маме надоело тянуть кота за хвост. И она сказала:
- В общем, мы с папой… хотим, чтобы ты с этого года учился в городской школе. В гимназии номер шесть.
  Есть в какой-то немного высокопарной книге, которую мне смешно и в то же время интересно было читать, такая фраза: «Гром среди ясного неба ударил прямо по моей скромной избушке, и она запылала огнём протеста». Вот тут я могу сказать то же самое. В этой городской школе, в прилизанно-аккуратном дворце? Ну нет? Простите, дорогие родители, но…
- Что?!! А вы меня-то спросили? А кто мне перед олимпиадой говорил, что наша школа не хуже городской? Да я ни за что туда не пойду!
- Сынок, ну подумай сам. Тогда я просто погорячился, да и хотел, чтобы у тебя был стимул хорошо написать. А тут, в Микитино… ну чему тебя тут научат? Вот смотри – будет у тебя в этом году информатика. У вас в школе что, компьютеры нормальные есть? Огромные белые «телевизоры», которые через пень-колоду работают. В библиотеке – минимум литературы, которую проходят в школе. Всё в книжном покупать придётся или тащиться в городскую детскую библиотеку. Оно тебе надо?
- Это моя родная школа! Я ко всему тут привык! Учатся же как-то другие!..
- Серёга… Бунтовать уже поздно. Мы сегодня ездили документы подавать.
- Вот уж от вас не ожидал… Вначале сделали, а потом сказали. Так жить проще, не правда ли? – не удержался я от того, чтобы не припомнить старое.
- Ну, прости, сынок… Это мы и вправду зря.
- Серёжа, - вступила в разговор мама, - ты же здесь ничего дорогого не оставляешь. Татьяна Александровна и так больше не была бы твоей учительницей, с Толиком ты на улице будешь видеться. В классе у тебя друзей нет, одни приятели. А может, в этой школе появятся…
- Лучше Толяна у меня никого не будет. А настоящий друг бывает только один.
- Ну, не всегда, - снова вступил в переговоры папа. – Бывает и больше. И неужели тебя самого не тянет на что-нибудь новое? Сейчас в школах нет дедовщины, новичками, наоборот, интересуются и считают дружбу с ними чуть ли не за честь. В твоём возрасте, насколько я помню, должна привлекать перемена обстановки.
- Не то что в вашем кризисном среднем, - усмехнулся я. – Ладно, подумаю. Хотя что это изменит… Вы уже всё решили.
  Я вышел из-за стола, чтобы свалиться на кровать в своей комнате и хорошенько всё обдумать. И услышал вслед папины слова, обращённые к маме:
- Подростком становится. Да с таким характером… Намаемся с ним скоро.
- А по-моему, ему ещё далеко до подростка. Просто перенервничал. Действительно, обидно, когда за тебя решают твою судьбу.
- Ну, прям уж судьбу…
  Я не стал слушать дальше. Мне сейчас важнее было выяснить, что я думаю об этом сам. Но в том, что перемена школы – действительно перемена судьбы, я и секунды не сомневался, в отличие от папы.
  Подо мной скрипнули пружины матраца, приветливо покосился на меня старый друг – большой шоколадный Мишутка… Я прижал его к себе и крепко задумался.
  А действительно, что я оставлю в нашей школе? С Татьяной Александровной и Толяном действительно всё обстоит так, как сказала мама. Просто здесь привычней, удобней и ближе. И из окон видно не лысые газоны с улицами, закованными в серый асфальт, а речку, мой дом и далёкий лес. (Кстати, вот куда мы с Толяном ещё не забирались…)
  К тому же, учусь я прилично – проблемы только с математикой. Программу их «повышенную» - неизвестно ещё, где сильнее учат! – догоню. Стану отличником, ну или по крайней мере – хорошистом, и докажу им то, что уже неплохо доказал олимпиадой…
  Но… всё равно жалко. Там ребята, в моём классе, и неплохие есть. Не все такие, как Лёха. Не то, чтобы друзья, но пообщаться с ними можно, и помогут, если что.
  Однако не думаю, что городские ребята – какие-то монстры. С ними тоже, наверно, можно общий язык найти. Разве они обязательно должны быть чем-то хуже?
  В общем, пожалуй, я всё-таки согласен. Да и куда деваться-то? Можно, конечно, закатить истерику, изобразить страшную обиду, и тогда родители заберут документы. Но я не хочу. У них были такие виноватые лица… Да и ещё: как посмотрят на родителей при таком варианте в городской школе? Как на деревенских дурачков, которые сами не знают, чего хотят. Я представил презрительный взгляд какой-нибудь тётки-секретаря, которая возвращает моим родителям документы, и сжал кулаки. Ну уж нет, этого не будет!
… Тут, пробегая мимо моего окна, васильковский Стёпа крикнул:
- Волк с медведем подружился! В обнимку лежат! Тоже мне, союз двух хищников!
  Отомстил за забитый гол – он тогда на воротах стоял. Впрочем, чего тут обидного? Другой на эту тему такое бы крикнул, что весь вечер испортил бы. Он и так уже не радужный. Но догнать Стёпу-вратаря надо: нечего в чужие окна заглядывать!
  Я отодвинул в сторону горшок с алоэ, распахнул форточку и выпрыгнул на улицу. Стёпа понял, куда дело клонится, и вдарил по тапкам. Народ – васильковский и наш – весело комментировал происходящее, а я тоже тем временем не зевал и погнался за вратарём.
  Стёпа оказался далеко не тормоз, но незнание местности его подвело: он быстро очутился в тупике между сараями. И включил дипломатию.
- Гостей на Руси любят!
- А гости на Руси в чужие окна особо так глаза не таращат, - сказал подбежавший Толян. – Что с ним делать будем, Волчара?
  Я задумался. Бить человека, да ещё и гостя за такую мелкую провинность – глупо. Значит, пусть будет как в лагере «Зарница», куда я прошлым летом ездил: провинился по мелочи или выбыл из игры – плати откуп, или фант, как говорят по-другому.
- Песню споёшь – отпустим.
- А ещё лучше, - понял меня Толян, - станцуй! Вон как раз в окне радио играет.
- Ладно, спою, - вдруг посерьёзнел Стёпа. – А танцевать я не умею.
- Все так говорят, - усмехнулся Толян. – Ладно, пой, послушаем. – И сел на порог сарая. Я уселся рядом.
  У человека, которому принадлежали сараи – его дом стоял в двух шагах от нас – в окне играло радио. Стёпа прислушался к началу какой-то старой песни, улыбнулся и одновременно с певцом начал:
- Не такой уж звонкий мне достался голос,
  Но хотелось очень мир мне посмотреть,
  И однажды утром в суматошный город
  Я уехал, чтобы песни городские петь.
  И припев:
- Сам себя считаю городским теперь я,
  Здесь моя работа, здесь мои друзья…
  Но всё так же ночью снится мне деревня,
  Отпустить меня не хочет родина моя!
  Стёпа пел увлечённо, красиво. Видно, что человек всерьёз этим занимается. А мне, как только я понял, о чём песня, сразу так тяжело стало, что будь я действительно волком – завыл бы на всё Микитино. Ведь это же про меня!
  Толян сразу заметил, что со мной что-то не то. И спросил удивлённо и тревожно:
- Ты чего, Волчара?
- Да нормально всё, - не сразу ответил я и махнул рукой. Но решил, что от Толляна, лучшего друга, незачем это скрывать. И добавил: - Потом расскажу.
  После этой фразы я заметил, что Толян слушает явно через силу. Ему не терпелось отпустить Стёпу на все четыре стороны и выяснить, что же со мной стряслось.
- Там стеной зелёной бор стоит в июле,
  И зимой равнина вся белым-бела,
  Городские песни целый день пою я,
  А душа ждёт не дождётся, чтобы ночь пришла!
- Ладно, припев мы уже слышали, - не вытерпел Толян. – Беги давай к своим. И шли бы вы в Васильково, а то уже темнеет.
- Что, нормально я пою? – просиял Стёпа.
- Да ты вообще молодчага. Более чем, вот честно. Давай-ка теперь отсюда, нам поговорить с Волчарой нужно.
  Стёпа молча, но с неимоверным любопытством на лице убежал. Толян выждал, пока он скроется, и сказал мне:
- Пойдём отсюда, а то сейчас круг незаметно даст и подслушает за сараем.
  Вот Толяна не любопытство мучало. Ему действительно было важно то, что со мной произошло. Мы пошли с ним в сторону нашего штаба с печкой и по пути молчали.
  Потом я рассказал Толяну всё, как есть. Он молча и серьёзно выслушал, и ответил:
- Несладко там будет, Волчара. К новой школе всегда тяжело привыкать. Я б тебе не советовал.
- Да родители документы уже подали. Не хочу, чтобы они туда опять ехали. Ещё зубоскалить над ними будут… Придётся попробовать, Толян. Ведь всегда можно бросить и обратно вернуться.
- Ладно… Я понимаю, что это тебе решать. – (При словах «тебе решать» он поморщился – снова, наверно, ему вспомнился Витёк и история с квадроциклом). – Только ты, это, старого друга из микитинской школы тоже не забывай…
- Ой, дурак, Толян! – Я от возмущения попытался «завалить» его, но куда мне, жалкому пятиклашке, на Толяна! Он засмеялся и осторожно отправил меня в нокаут.
- Ладно, это я сдуру. Будем печку топить или по домам?
- По домам, - подумав, решил я. Родители ведь даже ещё не знают, что я ушёл…
  И правильно сделал. Меня и так встретили словами:
- Через окно, чуть ли не ночью… Дикарём был, дикарём и остался. Может, хоть городская школа поинтеллигентнее тебя сделает?..
- Поинтеллигентнее? Как мама Витька? Фууу…
- Ну, зазнайство и землячество – совсем не признаки интеллигентности.
- А… что такое землячество?
- Ну, например, если человек из города презирает деревенских, это землячество.
- И наоборот тоже! – добавила мама.
… Пополнив свой словарный запас этим новым и редким словом, я пожелал родителям спокойной ночи, и, подумав, сказал им:
- Извините… Наорал на вас, когда вы мне про школу сказали. Согласен я.
- Да это ты нас извини, сынок, - просияли папа с мамой. – За тебя всё решили…
    Нет, пожалуй, вначале главы я погорячился. Вечер восьмого августа всё-таки был счастливым.
Глава 2. После двух недель
  «А может – и не очень счастливым», - думал я уже пятнадцатого сентября, после двух недель учёбы в гимназии (вот ёлки-палки!) номер шесть. – «Раз именно этим вечером я согласился на это… Хотя откуда я мог всё это знать?»
  Нет, никакой дедовщины и правда не было. Мной вначале даже заинтересовались. Спрашивали, кто я, откуда, чем увлекаюсь. Узнав, что увлекаюсь квадроциклами, выразили удивление и уважение. Но потом… между мной и классом установилось полное, по выражению папы, взаимонепонимание. И вот сейчас, пятнадцатого сентября, я снова вспоминаю всё, что было с первого дня до сих пор, и пытаюсь понять, почему же оно установилось…
  На первом же уроке ко мне подсел Олег Рубиков. Вроде бы выразил этим дружелюбие, симпатию. А сам молчал, как партизан, как будто бы я должен постоянно его развлекать и придумывать темы для разговора. На перемене, с другими ребятами, Олег куда более бурно обсуждал заработанные им через какую-то игру десять тысяч…
  Ну что ж… Молчать я долго не собираюсь. Ещё даже учительницы в классе нет, а мы молчим, как будто здесь директор, завуч, да ещё и комиссия в придачу.
- Ты в городе живёшь, да?
- Угу, - глядя в спрятанный под парту планшет, ответил Олег.
- Ну и чем вы тут на улицах занимаетесь?
  Олег пожал плечами.
- Разным.
- Ну, например?
- На трубах сидим, по «заброшкам» лазаем, - медленно, неохотно, почти с раздражением ответил он.
- О, чё у вас за «заброшки»? – оживился я. Старые, заброшенные здания – штука более чем интересная. Сколько там всего найти можно… Вон, даже печку.
- Больница, мясокомбинат, ещё стройка незаконченная, - зевнув от скуки, ответил Олег. У меня пропала всякая охота с ним разговаривать, и я стал рассматривать полученные в библиотеке учебники. Математика (я открыл её в середине) выглядит устрашающе, русский и литература – привлекательно, английский… о ужас, по повышенной программе! История – тоже интересная…
  Но, конечно, далеко не все ребята были такими скучными и пассивными. На перемене ко мне подошли трое новых одноклассников – видно, что дружащая с незапамятных времён компания: Дима Странников, Вика Громова и Андрей Зотов – и предложили сыграть в прятки по всей школе. Это было интересненькое предложение! Тут можно спрятаться так, что вовек не найдут. Я согласился, и… уже через десять минут об этом пожалел.
  Спрятался я действительно неплохо: на лестнице около входа на чердак. Сюда и подниматься лень, и из-за колонны меня не видно… Один раз Андрей и Дима подошли совсем близко, но не обнаружили меня: я сидел тише мыши. Уж лучше бы обнаружили…
  Звонок застал меня врасплох. И я понял, что совсем не знаю, где сейчас будет урок у моего класса. Конечно, спуститься на первый этаж и посмотреть по расписанию, какой сейчас урок у пятого «А» класса и в каком он кабинете – это быстро, но… попробуй пойми, где тут какой кабинет!
  В общем, на поиск сорок пятого кабинета у меня ушло пол-урока. Полный наиглубочайшего раскаяния, я постучался в дверь, открыл её, зашёл… И только хотел объяснить, почему я опоздал, как учительница математики устроила мне такой «разнос», что оставалось только диву даваться. Я, конечно, не ждал, что меня тут будут любить и жаловать городские учителя – тем более, с пятого класса их много, попробуй на всех угоди! – но чтобы вот так вот… Слова сказать не дав…
- Это что такое?!! Пол-урока прошло! Где ты шляешься, я не пойму?
- Я кабинет найти не мог… - негромко, но с некоторым вызовом ответил я. Не привык, чтобы на меня орали: Татьяну Александровну не так-то просто было вывести из себя. Да ещё и не выяснив, в чём дело… Может, у меня болел живот? Или я из больницы только что вернулся?
- Кабинет он не мог найти! Тут лабиринт, что ли?
- Если честно… То я бы иначе не сказал, - улыбнулся я. Улыбнулся добродушно, без задней мысли – хотел хоть чуть-чуть разрядить обстановку, но учительнице улыбка показалась насмешливой, а слова – хамскими.
- Ты Волков? Я бы пошла с тобой к директору, но время жалко. – Это прозвучало холодно и с презрением. – Садись! У вас микитинские – все такие.
  Я остановился на полпути к свободной парте. Резко развернулся.
- У нас нормальная школа! – почти крикнул я. Голос, правда, дрогнул и слегка осип при этом, но впечатление мои слова произвели. В классе повисла абсолютная тишина – явление в школьной жизни крайне редкое. Все подняли головы и стали поедать глазами меня и учительницу.
  «А могли бы, между прочим, и поддержать меня», - подумал я. – «Их бы школу так оскорбили…»
  Мне надоело быть всеобщим зрелищем. Я молча прошёл к задней парте, со стуком опустил на пол портфель и приготовился к уроку.
- Хам. Просто обычный хам, - заключила учительница. – Не стоит обращать внимание. Некрасова, к доске, следующий номер.
  «Ух ты! Некрасова. Фамилия, как у поэта», - подумал я. Оторвал глаза от учебника, чтобы увидеть обладательницу такой фамилии, и… встретился с ней глазами. В них я прочёл столько жалости, что стало даже не по себе: как будто я болею раком и сегодня-завтра умру. Но наши глаза встретились лишь на миг, и никто, кроме нас, даже этого не заметил.
…Вот только не надо, пожалуйста, думать, что если мы встретились глазами – то это всё. Любовь с первого взгляда. Просто я узнал, что в классе есть человек, который меня жалеет и сочувствует мне. Это хорошо. Хотя, когда жалеют, может, всё-таки плохо? Значит, ты несчастный и у тебя что-то не так…
  А у меня действительно было что-то не так. Меньше всего мне сейчас хотелось снова привлекать к себе внимание, но я был вынужден это сделать: с последней парты мне не было видно, что Некрасова пишет на доске. Какой же номер сейчас делает класс? Спросить у учительницы? Ну уж нет, только не это…
  У меня не очень хорошее зрение. 06 или 07 (это всё равно что 60 или 70 процентов из ста). Конечно, очки при таком зрении не выписывают, но и дальше четвёртой парты тоже особо не посидишь. Впрочем, на этом уроке можно и потерпеть, раз уж я опоздал…
  Я спросил у сидящего впереди Странникова, какой мы делаем номер. Он ответил, но уже совсем не тем дружелюбным голосом, которым приглашал меня играть в прятки. Странно… По нему вообще видно, что он отличник и лидер. Может, ему нужны только такие же, как он? А не опаздывающие «хамы»…
  Все номера, которые мы делали в классе, оказались очень лёгкими. Наверно, потому, что они на повторение. А может, потому, что легче учебник? Мы учились по Петерсону, и эта программа действительно очень сложная. Я не очень-то её догонял. А тут другой автор, Мордкович, и, может, математика будет теперь легче? Но, в таком случае, нашей школе есть чем гордиться…
  Я сделал на три номера больше, чем успели решить на доске. И, когда Александра Георгиевна (я понял по ходу урока её имя) попросила тех, кто делал вперёд, подойти на проверку, я тоже подошёл. Не хотелось лишний раз иметь с ней дело, но… пусть раскается в своей фразе: «У вас микитинские – все такие!»
  И, когда очередь дошла до меня, она взглянула на меня с выражением: «Ну, посмотрим, чего ты там наковырял!» Посмотрела-посмотрела в мою тетрадь… пожала плечами, кинула на меня удивлённый взгляд и вывела пятёрку. Из гордости я не стал выражать при ней свою радость, но, покинув класс, я расцвёл, как майская роза. И побежал догонять своих.
… Поменьше бы я радовался. Теперь «разнос» мне устроили одноклассники, человек восемь сразу. Андрей Зотов вообще из кожи вон лез и не стеснялся с выражениями, доказывая мне, что «нечего тут выпендриваться и козырять своей отстойной школой». За «отстойную школу» я тут же, не задумываясь, треснул ему кулаком в челюсть.
- Понял? Ещё раз вякнешь что-нибудь про мою школу, этот удар тебе поцелуем покажется.
  Опять повисло тяжёлое молчание. Андрей хотел порвать меня в клочки (или просто петушился, потому что я видел, как он дрейфит), но его сдерживал всё тот же образцовый Дима:
- Не надо, Андрей, ты ведь не такой же идиот, который сразу кулаками машет.
  «Вот она, интеллигенция!» - тоскливо подумал я. И понял, что все мои надежды найти здесь друзей накрываются, как говорит мама, медным тазом.
  Ну и ладно! У меня, в конце концов, есть Толян! И, защищая свою школу, я защищаю в том числе и его. И Татьяну Александровну, у которой эта учительница математики должна брать уроки, как обращаться с детьми!
… Наверно, ситуация бы всё-таки закончилась дракой, если б не прозвенел звонок. Мы зашли в кабинет истории, которую должна была вести классная - Алевтина Викторовна. Самой её ещё в классе не было.
  Я хотел сесть на четвёртую парту, чтобы видеть, что пишут на доске. Но, конечно же, меня согнали: «Я здесь сижу!»
  Я не сдался. Просто встал около этой парты, достал всё, что нужно, засунул это хозяйство под мышку и стал молча ждать.
- Так и будешь тут стоять, как часовой?
- Ну, раз ты не понимаешь, что у меня плохое зрение и мне нельзя сидеть дальше – да, так и буду.
  Вошла Алевтина Викторовна. Все, кроме меня, встали – я-то и так стоял.
  Вид у неё был неплохой, внушающий доверие. Возраст – примерно как у Татьяны Александровны, а может, и моложе. По ней видно, что разборки и ор на учеников – это не её стихия. Высокая – просто ужас, ну да это из-за каблуков. Красивая…
- Волков, ты чего стоишь? На последней парте есть место.
- Мне нельзя сидеть дальше четвёртой парты! – сегодня я уже привык говорить с вызывающей интонацией.
- А чего ты? Плохо видишь?
- Ну так, не очень…
- Давай я на последнюю парту сяду, а ты – на моё место! – вдруг подала голос Некрасова.
- У-у-у… - Тут же раздался понимающий хор одноклассников. Дескать, всё ясно, ну что ж – любовь прекрасна.
- Куда тебе, сама всё время щуришься. Лучше я Косицына-детинушку от тебя отсажу, - ответила Алевтина Викторовна.
  Косицын с недовольным вздохом пересел, и я перешёл к первой парте у стены. Положил туда вещи, повесил портфель на крючок и сел рядом с Некрасовой.
  Я думал, сейчас начнётся урок, и я наконец-то перестану быть звездой и героем дня. Но какое там!
- И вообще, Серёжа, почему ты сразу начинаешь свою учёбу в нашей школе с конфликтов? – спросила Алевтина Викторовна. – Александра Георгиевна на тебя жалуется, в коридоре тоже смотрю – разборки какие-то… Хотела уже вмешаться. В чём дело-то?
  Я подумал секунду и встал. Тут непросто будет найти нужные слова… Но я постараюсь.
- За что на меня Александра Георгиевна жалуется? За то, что я за свою школу заступился? А ей, значит, можно её оскорблять?
- Ну, положим… здесь она неправа, но ты тоже на пол-урока опоздал.
- Я кабинет не мог найти! – громко, с раздражением вздохнул я. Теперь мне до одиннадцатого класса будут об этом напоминать? – У вас такая школа огромная, а я здесь всего лишь первый день!
- Серёжа, а нельзя повежливее разговаривать с людьми?
- С кем это я невежливо разговариваю?
- Со мной, например.
  Этой фразой Алевтина Викторовна меня встряхнула. Действительно, что-то меня стало уже заносить. Уж на кого на кого, а на неё мне точно не за что голос повышать.
- Садись.
  Я сел. И началась, наконец-то, история.
***
  На следующей перемене я, узнав, где будет урок, сразу пошёл на моё место на чердачной лестнице. И с тоской подумал, что теперь я буду проводить здесь каждую перемену… В гордом одиночестве. Изгой Изгоевич Изгоев.
… Они не понимают меня, а я – их. Я не могу понять, почему моё поведение так раздражает одноклассников, хотя по моему внутреннему «кодексу чести» я совершенно прав. Во всех случаях, кроме разговора с Алевтиной Викторовной. В том, что я не даю в обиду свою микитинскую школу, они видят оскорбление для своей гимназии.
  Вот только Некрасова, вроде, нормально ко мне относится. Когда я увидел, что моя ручка еле царапает, и попросил у неё запасную, она мне дала. И улыбнулась в ответ на моё «спасибо».
  Кстати, её зовут Нина. Красивое имя. Жаль, что дружбы у нас не получится: засмеют обоих. Если бы ко мне хорошо относились в классе – другое дело, а так… Надо же им будет меня чем-то подколоть.
  И это – только первый день! Мне уже кажется, что прошла долгая, томительная неделя. А до первых осенних каникул ещё «пилить и пилить»… Потом – вторая четверть, третья, четвёртая… Наверно, ещё реже каникулы. Заболеть бы, что ли… А я, как назло, редко болею.
  Ох, и тоска… Бывает же так плохо на свете! Хоть кого-нибудь бы сюда из моей прежней школы. Даже Лёху. А лучше всего – Толяна. Мы хотя бы на переменах виделись.
  Точно! Напишу смс-ку Толяну. Всё же не будет такой тоски, гнетущего одиночества и сознания того, что ты изгой.
  Я достал телефон из потайного кармана в портфеле и набрал (как всегда в смс-ках – без знаков препинания): «Толян привет Ты как я плохо».
  Особо распространяться не стал: лучше при встрече, да и не стоит очень уж ныть – не по-мужски. Так, обрисую ему в общих чертах. Да и рассказывать нечего: неприятие новичков – тема вечная и избитая. Только всегда очень острая. И ещё здесь – чистой воды землячество, про которое я говорил в тот прекрасный по сравнению с настоящим моментом вечер с родителями.
… А со мной ведь не было бы никакого неприятия, если бы я промолчал перед Александрой Георгиевной и не двинул Андрею в челюсть. Только у меня тогда к самому себе было бы это… неприятие.
  Раздался сигнал пришедшей смс-ки. Я обрадованно полез в портфель за телефоном, достал его и прочитал: «Волчара почему плохо? Пристают? Давят на то что ты из деревни? Если так то я их порву».
  Я (уже второй раз на дню) расцвёл. Теперь уже пышным тюльпаном. Такие смс-ки – самое лучшее из того, для чего создан телефон.
  Я даже забыл о том, что Толяну надо ответить. Просто сидел и млел от счастья. От того, что в моём далёком теперь Микитино за партой сидит настоящий друг. И что вечером я его, наверно, увижу…
  А ещё мой настоящий друг – Татьяна Александровна. Не смейтесь, я не хуже вас понимаю, что она взрослая и учительница. Но теперь-то уже она меня не учит! Значит, у нас осталась только одна связь – дружеская. Зато эта связь – самая крепкая.
  Кстати, надо зайти к ней за книгой. А то наобещал в мае, пробегал всё лето и так и не удосужился. Зато мы теперь успели друг по другу соскучиться…
  Прозвенел звонок. Надо опять идти к чужим для меня людям. Но ничего, за перемену я подкопил душевных сил.
***
  И потянулись такие вот невесёлые учебные дни. Одиночество, ненависть Андрея, презрение Димы, недоверчивое отношение Александры Георгиевны, неимоверная усталость от кучи домашнего задания и длиннющего учебного дня. Семь уроков в день в пятом классе – ни для кого, кроме меня, не новость. Тут и не такое бывает, похоже…
  И такая-то внушается любовь к родной гимназии! Мол, мы самая лучшая городская школа. (Про деревенские даже упоминать на стоит – куда им, бедным). Директор всё время придумывает, как подчеркнуть то, что мы – гимназисты: то – единая школьная форма с эмблемой около сердца, то – заучивание наизусть школьного гимна (больше нам делать нечего, уроков задают мало)… К КВНам и всяким прочим соревнованиям готовят так, что кровь из носа. Не буду продолжать этот грустный список.
  А в столовой, кстати, кормят очень плохо. У нас, в микитинской, блюда были разные: то манная каша, то овсяная, а то и творожная запеканка (м-м-м, моя любимая!) или даже блинчики с вареньем. Конечно, это потому, что учеников в Микитино мало и прокормить всех не так уж дорого, но всё-таки... А тут – бутерброд с сыром, чай – и хватит с вас. Обед уже платный, не каждый может себе позволить. Единственное разнообразие – бутерброд с колбасой, такой, простите, паршивой, что меня после неё чуть не вырвало.
  И я перестал ходить в столовую. Наберу из дома печенья, положу конфету – и всё. Правда, всухомятку есть тяжело: желудок выворачивает. Но ничего, можно перетерпеть. Я бы брал чай из столовой, но завтрак у нас после первого урока, когда есть совсем не хочется. Я после четвёртого всегда ем: в микитинской так привык.
  А однажды я забыл взять из дома еду. После первого завтракать не стал: увидел колбасу на бутерброде и поскорее вышел из столовой. Эх, дурачок, хотя бы хлеб съел. Так ведь потом мучился…
  В конце концов, когда я ехал обратно на автобусе, я такими голодными глазами посмотрел на уплетающего сырники парня, что он не выдержал и поделился со мной. Если бы не этот добрый человек, у меня бы голодный обморок случился. Серьёзно говорю. Спасибо ему огромное.
… А с Толяном видеться не получается, да и к Татьяне Александровне всё никак не забегу. Уроков - тьма тьмущая. Порой, когда нам диктуют домашнее задание (которое не умещается на положенную строчку в дневнике), в классе поднимается ропот возмущения. И учительница оправдывается: это же только я вам столько задаю! Как хочется порой подойти к ней, показать дневник и спросить: что, только Вы нам столько задаёте? И сделал бы так, но надоело уже быть «выскочкой» и «хамом». Не хочу новых конфликтов. А остальные тоже молчат.
  Всё это ещё можно было бы вынести, если б у меня в классе были друзья. Да какие там друзья – хотя бы просто приятели, с которыми пообщаться можно на перемене. А так… Только Нина иногда поговорит. И то сразу начинают: «Что, Нин, интересно с ним, да?» - и всё в этом духе. Как будто я такой тупица, что со мной даже интересно быть не может. Если человек не нравится, то он сразу превращается в набор отрицательных качеств: и тупой, и скучный, а уж грубый-то какой… И зубрила…
  Да, зубрила. Я учусь, учусь назло этому чудовищу, сделавшему меня несчастным – гимназии № 6. «И помни, Серёга: за честь школы воюешь. Даже за честь деревни. А то городские давно нас в отсталые записали».
  Помню, пап. И порой, незаметно для вас с мамой, по вечерам плачу от усталости за каким-нибудь длиннющим, нудным английским текстом, который надо перевести. И ещё ответить на вопросы в конце…
… Я отвлёкся немного. О чём разговариваем мы с Ниной? Да пока о том, о чём говорят все недавно знакомые люди. Ездишь ли ты на юг? Если ездишь, то куда? Есть ли у тебя домашнее животное? А однажды она задала мне такой хороший вопрос… «Тебе нравилось учиться в Микитино?»
  Ух, сколько я ей наговорил! Про то, какая у нас простая, но уютная школа. Про то, что никогда там в пятом классе больше шести уроков в день не бывает. Про то, как нас вкусно кормили в столовой… Про то, какая добрая Татьяна Александровна.
 И она слушала с интересом и доверием. Ей и в голову не приходило сказать, что я выпендриваюсь, и микитинская школа в подмётки не годится великой гимназии. Нина – единственный человек из двадцати пяти в классе, который мог меня так выслушать. И я обнять её за это готов, хотя первой любви и всего такого прочего к ней не испытываю…
  Но мы общаемся редко. В основном на переменах я по-прежнему сторожу дверь на чердак.
  А для родителей – всё нормально. Куча новых друзей, дружелюбные учителя, чувствуется, что учёба здесь – на высоком уровне… Не хочу, чтобы они кляли себя за свой поступок. Они ведь добра мне хотели… Ничего, потерплю. Держись, Волчара!
Глава 3. За тарелкой коржиков
  Ну наконец-то я иду не к автобусной остановке, а в другую сторону! Скоро забуду, как родное Микитино выглядит. Какое уж там брожденье после школы – до дома бы добрести и на кровать рухнуть. Но теперь – хватит! Долой усталость, долой уроки – я иду к Татьяне Александровне!
  Северный Луч, дом шесть… А может, пять или семь? Сколько воды ведь утекло с тех пор, как я последний раз вспоминал её адрес. Запросто мог забыть. Вот нельзя было взять и записать…
  Вот и шестой дом… Бревенчатый, ух ты, и не обшитый надоевшим сайдингом! Ходил и не замечал. И весь покрашен в красный цвет…
  Я остановился у зелёного забора. Задумался на минуту, осмотрелся вокруг – давно я этого не делал. Небо серое, с рваными тучами, и только скупой такой солнечный лучик проглядывает в прореху… «Северный луч», - улыбнувшись, подумал я.
  Ладно. Пора бы уже решаться. Ошибся – ошибся, обойду все ближайшие дома. Но Татьяну Александровну я увидеть должен!
  Я открыл калитку, прошёл через двор и позвонил в дверь. Открыла мне… ура, Татьяна Александровна! Я её не сразу узнал: учительница в домашней одежде не без труда вмещается в сознание ученика.
- О, Серёжа! Я уж думала, ты совсем меня забыл. Ну, проходи.
  Меня хватило только на «здрасьте». Потом добрых минут пять я молчал. А Татьяна Александровна раскладывала по тарелкам… коржики и разливала чай. (В гимназии я научился ценить еду, что и говорить).
  И Татьяна Александровна не мешала мне приходить в себя. Оттаивать от холода гимназии, которую я покинул всего час назад, в тепле её уютного дома. До того, как мы сели за стол, она так и не задала мне ни одного вопроса.
  Ну а потом, конечно…
- Ну, рассказывай, как твои дела. Толик там как поживает?
- Я давно его не видел… Уроков тьма. А как там Ваши первоклашки?
  И начался долгий, увлечённый рассказ о её новых учениках. О весёлом, болтливом Тёме со смешной фамилией Хвостик. О красивой отличнице Ане Арбузовой, на которую заглядываются мальчишки. О любителе приключений Саше Магомедбекове, который чего только не натворил за эти две с лишним недели… И самое печальное – у него появляются союзники, в частности - тихая с виду Алёна Скоробогатых, и теперь они переворачивают школу с фундамента на крышу вдвоём.
  Но не всё так радужно. Есть и мальчик с явными нарушениями психики, да ещё из неблагополучной семьи – Никита Грищенко. С ним труднее всего. То он кричит, что завтра принесёт в школу нож и всех здесь перережет, а то плачет и говорит, как сильно он любит Татьяну Александровну.
- Ну, а ты там как, в новой школе? Я вообще очень удивилась, когда узнала, что ты переходишь. И как раз именно в ту школу, про которую ты говорил, что не хотел бы там учиться…
  И я рассказал ей всё, как есть. Вначале – только про то, как я попал в эту гимназию. А потом, когда она повторила вопрос: «Ну и как тебе там?» - про всё остальное. Уже не мог об этом молчать. Надо было перед кем-то выговориться. Разговор с Толяном я откладывал до встречи, да и стыдно было бы перед ним жаловаться на горькую судьбу. Опять же говорю: не по-мужски. Так, немножко, сдержанно… А вот рядом с Татьяной Александровной можно побыть и маленьким.
  И тут, посередине рассказа, я понял, что у меня к горлу подступают… слёзы. Вот этого ещё не хватало для полного счастья! Разжалелся себя, ёлки-палки. И я замолчал, чтобы не заплакать.
  «Нельзя реветь перед Татьяной Александровной!» - внушал я себе. – «Нельзя! Позор же это! Тебе сколько лет – пять или одиннадцать? Тоже мне – Волчара! Плакса!»
  Но – вот ведь закон подлости! – от таких мыслей ещё сильнее хотелось зареветь. Я прятал глаза в кружку с чаем, до боли стискивал пальцами край стола, но ничего не помогало. И Татьяна Александровна изобразила неимоверный испуг и воскликнула:
- Ты представляешь?! Утюг выключить забыла! Посиди здесь пока! – и выбежала в другую комнату.
  Спасибо Вам, Татьяна Александровна… Вы не только добрая, но и мудрая. Не стали утешать и гладить по головке, а поняли мою пацанскую гордость. Что я не хочу, чтобы Вы видели мои слёзы…
  Я подошёл к окну и беззвучно, стискивая зубы, выплакал все слёзы в занавеску. Достал из кармана телефон, посмотрел на своё отражение в экране… Вроде лицо не красное. Не видно, что я ревел.
… Татьяна Александровна минут через пять вернулась. Я уже сидел за столом и доедал последний коржик из своей тарелки.
- Ну как, ничего там не загорелось?
- Нет, всё нормально, - улыбнулась она. – Рассказывай дальше. – Это уже без улыбки.
  И я всё, всё ей рассказал. С подробностями, даже про чердачную лестницу, где я провожу перемены.
  Татьяна Александровна помолчала секунды три. А потом спросила:
- Почему ты не расскажешь об этом родителям? Скрываешь зачем-то, мучаешься… Думаешь, им трудно перевести тебя обратно?
- Тогда придётся им признаваться, что я всё это время врал… Да и… они будут винить себя в том, что я из-за них всё это пережил…
- Жил был один очень скрытный и очень добрый мальчик, - начала Татьяна Александровна, осторожно и почти застенчиво гладя мою руку. - И купили ему родители ботинки не того размера. Ох, и жали они ему ноги! Но мальчик терпел: не хотел, чтобы родители тратили деньги на новые. А вернуть в магазин эти уже было нельзя: он отбил им носки. Камешки любил пинать. И, в конце концов, у мальчика деформировалась стопа. Пришлось делать операцию, которая обошлась родителям намного дороже, чем стоили бы новые ботинки…
- Но тут же дело не здоровья касается, - возразил я. – Здесь можно и потерпеть.
- Не здоровья? Ты так думаешь? Сейчас, подожди, принесу свой блокнот…
  И она прочитала мне из своего заветного малинового блокнота цитату всё того же писателя Лиханова. Что, дескать, серьёзные волнения, пережитые в детском возрасте, сказываются в итоге на здоровье человека, и это доказано наукой.
- И откуда у Вас столько цитат? Прямо на все случаи жизни, - вздохнул я.
- Я их для того и выписываю, чтобы они были на все случаи жизни, - засмеялась Татьяна Александровна. – Хочешь, почитаю, какие здесь ещё есть?
  «У каждого времени – своя жестокость. А доброта – одна, на все времена». (А. Лиханов).
 «Есть на белом свете безвинные люди – а их почему-то больше всего среди маленьких и честных, - которые при взгляде в упор или из-за какого-нибудь дурацкого вопроса начинают яростно краснеть, просто костром полыхать, и, хоть ни в чём не виноваты, никто им поверить не может по глупой, пусть и древней поговорке: на воре шапка горит». (А. Лиханов).
  «Минутной доброты не бывает. Не должно быть. Если доброта на минуточку, значит, всё остальное время – жесткость! Или безразличие, по крайней мере». (А. Лиханов).
  «Таким людям, как вы, нужно вообще, чтобы дети сидели, как мыши в норах, и под ногами не путались, а то жить мешают». (В. Крапивин).
- Не устал ещё?
- Да нет… Не устал.
  «Только тот, кто не верит самому себе, может утверждать, что детству неподвластны сложные материи, что детство – это всего лишь приуготовление к жизни, и прежде чем о чём-то судить, надо много каши съесть, да и получить право… Какое право? Кто его выдает? Да разве же можно жизнь человеческую разделить на куски – ведь она не колбаса и вся едина – и детство, и взрослость, и старость». (А. Лиханов).
- Хорошие цитаты? А почему они у Вас все в основном про детство?
- Так я же учительница, - ответила Татьяна Александровна, закрывая блокнот. – И общаюсь с детьми намного чаще, чем со взрослыми. Ой, - спохватилась Татьяна Александровна, - да я же тебе книгу обещала!
  И она принесла толстую, иллюстрированную книгу всё того же Лиханова «Русские мальчики». То, что толстую – хорошо, надолго хватит, а вот то, что иллюстрированную… Раньше я любил книги с иллюстрациями, а теперь я их стесняюсь: они кажутся мне какими-то малышовскими, да и рисунки эти часто карикатурные просто какие-то. Но это всё ерунда.
- Спасибо, - сказал я, осторожно принимая «Русских мальчиков». Видно, что книга или совсем новая, или её неимоверно берегли. Ух, если я хоть один уголок погну!..
- Когда вернуть?
- Когда прочитаешь, конечно. Я же не библиотекарь. Ну, так что со школой-то делать будешь?
- Не знаю… - Я впал в глубокое раздумье. Не имею понятия, что с ней делать…
- Ладно, - вздохнула Татьяна Александровна. – Подожди ещё месяц. Не всем быть Александрами Македонскими и с ходу разрубать гордиевы узлы. Если через месяц ничего не изменится к лучшему, мой тебе совет: возвращайся обратно. Аргументы твоих родителей про компьютеры и библиотеку, прости меня, ерунда. Первого сентября школа закупила новое оборудование, а с книгами… Заходи и бери их у меня. А вообще-то классику дома надо иметь.
… Когда я уже почти оделся, она добавила:
- Но ты помни: я могу только посоветовать. Окончательное решение только за тобой.
  Да… Всё-таки быть самостоятельным и принимать решения – это тяжко. Когда решили за тебя – это легче, хотя и обиднее. А тут, если что, пеняй только на себя… Но надо же когда-то быть и самостоятельным!
Глава 4. Вечера у печки
  Всё-таки Толян – гений. Тот самый "Ломоносов из деревни". Представляете, он придумал, как нам видеться каждый вечер и в то же время успевать сделать уроки...
  В том сарае, в котором мы нашли печку, валялся старый стол с поломанными ножками. На выходных мы привели его в нормальное состояние, заткнули самые вопиющие щели в стенах сарая, поколдовали над дверью – теперь она запирается на засов… И всё, теперь с четырёх до семи-восьми вечера мы сидим здесь. Делаем вместе уроки. Конечно, болтаем, отвлекаемся, но надо же когда-нибудь от всего этого отдыхать!
  И, конечно, мы сразу же, приходя в сарай, затапливаем печь. Иначе тут долго не выдержать – осень в этом году промозглая и холодная.
- Беречь от детей! – с деланно-злорадной усмешкой читает Толян крупную красную надпись на спичечном коробке. – Не уберегли бдительные взрослые!
- Не говори! Да взрослые сами порой хороши. Мы хотя бы с сигаретами не засыпаем…
- Ладно, давай приобщаться к науке. Осваивать азы биологии, истории, географии и прочего, прочего, прочего…
  И мы усаживаемся на старенький диван, который отец Толяна хотел выбросить, подвигаем поближе стол… Господи, как же уютно делать уроки в нашем сарае! Теперь это мне даже удовольствие доставляет.
  Толян с отчаянным лицом пытается вникнуть в предложение в учебнике химии. Я отрываюсь от средней сложности примеров по математике и спрашиваю:
- Что, никак, да, Толян?
- Не, Волчара. Безнадёжно…
- А можно твой учебник посмотреть?
  Действительно, интересно, что за зверь такой – химия. А вдруг я там что-нибудь пойму?
  Толян ухмыляется и подвигает ко мне учебник. Я начинаю его листать… И, конечно, понимаю только первое предложение: «Дорогие восьмиклассники, вот вы и доросли до изучения химии – ещё одной из естественных, т.е. изучающих природу дисциплин». Но всё равно здорово: прикоснулся к чему-то далёкому, важному, неизвестному…
- Ну, давай, Волчара, объясни мне, бестолковому, - шутит Толян, забирая учебник обратно.
- А ты бы начал не с химии, раз она для тебя самая сложная, - посоветовал я. – А то сейчас все мозги на неё потратишь, а на остальное уже не останется.
 - А так получится наоборот: потрачу мозги на остальное, а на химию уже не останется...
- Не, а ты смотри: вначале делаешь что-нибудь не очень лёгкое, но и не очень сложное. Потом – самое сложное. А в конце – самое лёгкое. Я так всегда делаю.
- Ну, ты, Волчара, голова, - с уважением косится на меня Толян. – Сам придумал?
- Не, нам классная так говорит. Она хорошая, лучше, чем остальные учителя, - зеваю я.
- Кстати, как там у тебя? – сочувственно смотрит на меня Толян. – Ни с кем по-прежнему не общаешься?
- С Нинкой иногда.
- А это что за красавица? Я – первый гость на свадьбе, если что, - развеселился он.
- Ну, Толян… Ну, ты – как мои одноклассники. Они тоже всё время талдычут про то, что у нас с ней любовь. Просто с ней можно дружить, хотя мы пока ещё не друзья. Она добрая, надёжная… Понимаешь?
- Да понимаю. Но… если любовь, ты не стесняйся, скажи. Это ведь хорошо. Ты же знаешь, что я никому не разболтаю.
- Не, Толян. Не любовь это.
  Мы снова углубляемся в уроки. Иногда я прошу помощи у Толяна, и он помогает, объясняет. Жаль, что я ему не могу ни в чём помочь…
  После семи мне каждые пять минут звонит папа. И Толян при этом на меня как-то странно, грустно смотрит. Ясно, что папа торопит меня домой, но мой друг не настолько сентиментален, чтобы так грустить из-за того, что я сейчас уйду. Значит – причина в чём-то другом… Но вот в чём – я пока не знаю, а спрашивать неудобно.
… А потом к нашему сараю приблудилась кошка. Бездомная, песочного цвета. Почувствовала тепло от нашего сарая и стала орать под дверью. «Попробуйте не пустить – оглушу!» Ну, мы пустили, ясное дело. Жалко нам, что ли? Пусть кошак греется. Это в городе куча подвалов, а в деревне куда денешься? Правда, у нас тоже есть две-три пятиэтажки с подвалами… Но, может, там у котов тоже землячество. И наша песочная гостья не хочет быть изгоем и приходит к нам в сарай. Здесь она желанная. Мы её иногда подкармливаем и называем Сахарой, потому что в Сахаре ведь тоже песок.
  С тех пор, как начались наши вечера у печки, я стал раскованнее и смелее в школе. Привык чувствовать себя на равных с Толяном вечером – и утром не могу привыкнуть к своему изгойству. Уж простите, дорогие одноклассники. Теперь я могу смело спросить у Димы домашнее задание, если я не расслышал, и он удивлённо – надо же, каким я стал нахалом! – отвечает. И в душе при этом у меня весёлая, дерзкая задоринка.
  Только один такой вечер был очень грустным. Не могу его спокойно вспоминать… Жаль, что такое бывает в жизни. Что по сравнению с этим все мои школьные проблемы…
***
  Помню, тем вечером я пришёл в сарай, а Толяна там ещё не было. Я удивился: не было раньше такого, чтобы он опоздал. Посидел, подождал пять минут… Оставил портфель в сарае – ну его, что-то с Толяном приключилось – и пошёл к его дому.
  Думал, встречу Толяна по дороге, но ведь не встретил! Терпение лопнуло, и я пустился бегом. Вот и его зелёный дом, забор, за которым я впервые увидел квадроцикл… Ну, скорей же, скорей!
  Я позвонил в дверной звонок – здесь, в отличие от дома Татьяны Александровны, он был – и через минуту, не раньше, мне открыл хмурый Толян. Ну, слава Богу, хоть жив-здоров!
- Привет, Толян! Ты чё в сарай не идёшь? – переводя дух, спросил я.
- Сейчас пойду, - вяло ответил он и побрёл в комнату переодеваться. Надо же, даже в домашней одежде ещё!
- Толян, подожди! Да в чём дело-то?
- Нормально всё. – И скрылся за дверью.
  Я, усталый и разозлённый, сел на крыльцо. У него случилось что-то серьёзное, а он мне даже рассказать не хочет! Врёт ещё, что всё нормально…
…Полдороги я его пытал. На мосту уже не выдержал.
- Толян, я тебе лучший друг или как? Почему ты мне не доверяешь?! Да тебе же самому легче станет, когда расскажешь всё!!!
  Толян упрямо молчал. И я крикнул ему:
- Если ты сейчас мне ничего не расскажешь, я опять прыгну с этого моста! И мне плевать, что там холодная вода!
  Для убедительности я сделал шаг к перилам. И Толян, наконец, ожил.
- Не вздумай! Расскажу я тебе всё! В сарае только, - тихо добавил он.
  Я замолчал. Ох, и неспокойно было на сердце… Что же там с ним такое?
  И вот мы вошли в сарай. Портфель, конечно, никто и не думал красть. Толян особо не торопился с рассказом – вначале растопил печь… Сел на диван… Еле слышно застонал почему-то и лёг на бок. Приподнялся на локте…
  Я сел прямо на пол перед диваном. Понял, что сейчас он мне всё расскажет.
  И Толян вздохнул и начал без обиняков:
- Меня отец выпорол.
- Что?! Тебя?!! Да… за что?!
  И Толян начал рассказывать по порядку. Оказывается, его отец два дня уже не появлялся дома. Даже не ночевал. Вначале он сбрасывал звонки Толяна, а потом и вовсе выключил телефон. Толян никому об этом не рассказывал, даже мне, потому что слишком велика была опасность встречи с инспекцией по делам совершеннолетних. И тогда – прощай, родное Микитино! Здравствуй, детский дом!
  И вот, вчера в одиннадцатом часу вечера его отец заявился дома. Весёлый, счастливый. Извиняться и объяснять причину своей отлучки он и не думал. Подошёл к столу, за которым сидел Толян, и бодрым голосом сказал:
- Ну, здравствуй, сын! Как два дня самостоятельной жизни?
  И он ответил:
- Если бы тебе действительно была интересна моя жизнь, этих двух дней бы не было.  Хотя куда мне… С чужими тётками намного интересней. – И пояснил: - След помады на щеке сотри.
…Толян вначале не понял, почему после секундной тишины его отец резко распахнул шкаф. А понял уже тогда, когда он сгрёб его со стула и начал хлестать ремнём…
  Толян пробовал было вырваться, но отец обозлился и начал бить ещё сильней. А потом, минуты через две-три, он отшвырнул его на кровать, как ненужную тряпку. Толян всё это время молчал.
  Сегодня утром его отец опять ушёл. Не на работу: его смена три раза в неделю, и Толян знает, по каким дням. Они не перекинулись не словом.
- Бедный Толян… Ненавижу твоего отца!
- Я его тоже, прямо скажем, не сильно люблю. Никогда не чувствовал, что он – мой отец.
  Помолчав, Толян улыбнулся и добавил:
- Теперь ты для меня – единственный родной человек. Младший брат Серёга.
- Спасибо, Толян! – Теперь я уже расцвёл, как целый сад. – Я тебя тоже давно уже братом чувствую. Жалко, что ты действительно мне не брат… Тогда не пришлось бы тебе с этим гадом жить. Жил бы у нас.
  Толян снова помрачнел.
- Я теперь все его подарки раздарю. Даже квадроцикл. Мишаня-сосед всё о нём мечтал… Хотя нет, отец увидит – заставит обратно взять. Лучше кому-нибудь из Васильково, там он не найдёт. А я не скажу, куда его дел.
  Я не стал уговаривать Толяна отказаться от этой идеи, хотя квадроцикл было очень жалко. Его чувства всё-таки дороже. Ладно, жил без квадроцикла до этого лета – и дальше проживу! Главное, что у меня есть Толян.
- А Пи-эс-пи – тебе подарю, - опять улыбнулся он. – Я туда игры закачал интересные. Там можно в футбол за любого настоящего игрока играть – хоть за Аршавина, хоть за Это О.
- Здорово! Спасибо, братан. А…
  Я передумал задавать этот вопрос, но Толян уже не дал мне промолчать:
- Что ты хотел сказать?
  Эх, дурак ты, Волчара. Человек только успокоился, о другом заговорил… Любопытство дурацкое вперёд меня родилось!
- Толян… А что чувствуешь, когда тебя вот так бьют?
  Через секунду молчания он ответил:
- Унижение, боль… и ненависть.
  Помолчав немного, он добавил:
- Я сегодня в школу не пошёл – сидеть больно было. Что учителям потом буду говорить – понятия не имею…
  После этого я старательно заводил разговор на другие темы. Ещё Сахара пришла помогать мне его отвлечь… Но всё равно Толяну было плохо, хотя он очень старался этого не показывать. Уроки мы оба сделали через силу и кое-как.
***
  А меня никогда не били родители. И поэтому у меня и был такой противненький интерес к этой теме: а что при этом чувствуешь? Вон Том Сойер относился к поркам совершенно философски, и я не думал, что это что-то ужасное. Теперь, после случая с Толяном, мне противно смотреть даже на свой брючный ремень.
  Вернувшись домой, я закрылся в ванной, включил на всякий случай воду – дома уже были родители…
  Потом я снял с пояса ремень, задрал брючину и. зажмурившись, хлестнул себя по коленке. Ох, какая жгучая, резкая боль… Вначале на месте удара появилось красное пятно, а потом оно стянулось в тонкую белую полоску. А на Толяна такие удары сыпались градом. Целых три минуты…
  И я мысленно поклялся себе, что если когда-нибудь и буду бить своих детей, то только за какую-нибудь страшную, намеренную подлость. И то десять тысяч раз перед этим подумаю… А лучше, если кто-нибудь из них это сделает, просто объявлю ему «бойкот» и буду делать вид, что отношусь как к чужому, пока он не признает свою ошибку и не постарается её исправить. Так будет намного вернее и чувствительнее для моего будущего ребёнка. Но никогда я не заставлю страдать его так, как страдает сейчас Толян!..
Часть 3.
Ещё о школьной жизни. Отец Толяна
  После этих мыслей я стал задумываться: а какими они будут, мои будущие дети? И вообще, как это – я, Серёга Волков, по-простому – Волчара, и вдруг чей-то отец? И самое интересное: ведь это так и так когда-нибудь произойдёт. При чём не за горами – ведь одиннадцать лет не так далеки от совершеннолетия, как пять или восемь. Пройдёт семь лет – и я уже взрослый.
  В связи с этими размышлениями я стал иногда наблюдать за детьми из начальных классов. Изучаю, так сказать, детскую психологию – в жизни пригодится.
  Занимался я этим однажды и на уроке физкультуры. Наш класс играл в баскетбол, а на второй половине спортзала – по ту сторону волейбольной сетки – бегали третьеклассники. У нас, бывает, не только два, но и три класса сразу занимаются. Школа перегружена. Все родители стремятся отдавать сюда детей – ну как же, гимназия!
  Я, конечно, запасной. Никто не хочет принимать в свою команду деревенского выскочку и изгоя, хотя в баскетбол я играю прилично. Но я даже рад: никакого удовольствия с ними играть. Ни единого, малейшего промаха мне не прощают, хотя тому же Олегу Рубикову, явно не дружащему с любым видом спорта, прощают абсолютно всё.
  Но я не скучаю. Мне интересно просто сидеть и за ними наблюдать. Смотрят же люди по телевизору баскетбольные матчи, где в баскетбол играют совершенно незнакомые им лично игроки. Куда интереснее наблюдать за игрой одноклассников…
  Хорошо получается у Нины. Стройная, гибкая, она везде поспевает и «тащит» команду вперёд. Вот она выбила мяч из рук аж раскрасневшегося от азарта Андрея и метким броском от груди отправила его в кольцо.
  Команда Нины ликует. Я тоже невольно улыбаюсь: молодец, соседка по парте! А разозлённый и разочарованный Андрей замечает мою улыбку и закипает окончательно.
- Чё радуешься? Ты вообще сидишь тут на лавке, а ещё лыбишься! Сам играет, как олень!
- Уже улыбнуться нельзя? А про оленя вообще помолчал бы. Третий гол уже вашей команде забивают. Сейчас четвёртый забьют, если будешь дальше над моей лавкой нависать.
  Вроде бы я победил в словесной перепалке, но удовольствия – никакого. За что Андрей меня ненавидит? Неужели за тот удар в челюсть до сих пор?..
…Так вот, начал я наблюдать за третьим классом. У них там какие-то эстафеты – к весёлым стартам, наверное, готовят. Бедные дети.
  Вон у какого-то рыжего мальчика развязался шнурок. Он не замечает, наступает на него, и, конечно же, падает. Физкультурница убеждается, что с ним всё в порядке, и отсылает в сторонку завязать шнурки.
  Он отходит к волейбольной сетке и… теряется. Видно, что не умеет завязывать узлы. Посмотрев, как рыжий третьеклашка пытается что-то намудрить со своими злосчастными шнурками, я не выдержал и подошёл к нему.
- Что, до сих пор бантик завязывать не умеешь? – проворчал я, присаживаясь на корточки и нагибаясь к его кроссовкам. – Я в твои годы уже морской узел мог завязать!
- Мне мама сто тысяч раз показывала, как бантик завязывать, а у меня всё равно не получается, - вздохнул третьеклашка.
- Приходи на этой перемене к чердаку – попробую объяснить. Я самый лёгкий способ знаю.
- К чердаку? – У него загорелись глаза. Это уже что-то таинственное! – Хорошо! – И, убегая – я уже завязал ему шнурки – крикнул: - И морской узел тоже покажешь!
  Даже «спасибо» сказать забыл. Что за поколение!
***
  Так мы познакомились с Ваней. Я научил его завязывать бантик способом «заячьи ушки» и показал узел «булинь», который он, говоря по правде, не усвоил.
  Теперь, если мы встречаем друг друга в школьном потоке, переходя из кабинета в кабинет, то обязательно обмениваемся новостями. Вот и появился у меня второй приятель в этой гимназии. Первый, разумеется, Нина.
  А однажды, после седьмого урока, я встретил на лестнице… Ваню. Чего он делает в школе так поздно? Вроде бы учится в первую смену…
  И знаете, что он ответил? Я лично был в шоке и ужасе:
- У нас сегодня семь уроков было. Ну, один из них - внеурочка, но обязательная.
  Семь! Уроков!! В третьем!!! Классе? Да у нас и в четвёртом-то не было больше пяти!
  И у меня вырвалось:
- Ненавижу эту школу!
  Люди часто говорят про «закон подлости». И они не преувеличивают. Именно в этот момент из-за угла появилась разгневанная Александра Георгиевна.
- Повтори, что ты сказал?
  Я понял, что увиливать бесполезно. И поэтому повторил:
- Я сказал, что ненавижу эту школу.  Почему у третьеклассников семь уроков в день? Если вам среднее звено не жалко, то хотя б началку пожалейте!
  Помолчав секунды две, она произнесла:
- Пойдём со мной к директору.
  Беспомощный и грустный Ваня остался стоять на месте. А что он мог сделать? Но при взгляде на него у меня чуть прибавилось сил. Не по пустой прихоти я нажил себе проблемы… Я улыбнулся и помахал ему рукой.
  Кабинет директора находился на том же втором этаже. Александра Георгиевна пропустила меня вперёд – неужели боялась, что я сбегу?
  Директор – немолодая женщина, с которой я ещё не имел дела – была в кабинете одна и писала какие-то бумаги. Когда она подняла на нас глаза, я пробормотал «здрасьте», а Александра Георгиевна сказала:
- Вот, Тамара Владимировна, полюбуйтесь: открыто признаётся, что ненавидит нашу школу. Прямо, без купюр.
- Это Волков? Новичок из микитинской школы? – спокойно поинтересовалась Тамара Владимировна.
 - Да. Это наш самый лучший, знаменитый Волков.
- Ну… Может ты объяснишь такую позицию?
- Я уже объяснял Александре Георгиевне. Вот хотя нашу школу, из которой я пришёл, все считают, как выразился мой одноклассник, «отстойной»…
- Можно без словечек? – возмутилась Александра Георгиевна.
- Я цитирую. Извините. Так вот, там было намного лучше. Там не было не то что в третьем – даже в пятом классе семи уроков в день. А тут о детях, даже маленьких, совсем не думают. Уроков задают такую кипу, что весь вечер уходит только на них. Какой там отдых…
- Зато обучение сильнее, - вставила Александра Георгиевна.
- Не скажите. В прошлом году я стал призёром в олимпиаде по русскому языку. И вообще – почему я прямо должен любить эту гимназию? Это, по-моему, моё дело, любить её или не любить.
- Мы поняли твою позицию. Можешь идти, - ответила Тамара Владимировна.
  Я удивился, но сказал «до свиданья» и вышел. Хотя да, здесь же, видите ли, демократия. Выражается это в том, что мы выбираем президента школы и прозываемся республикой «БАМС» - боевые, артистичные, молодые, симпатичные!
    Ну и ладно. Зато обошлось без последствий. А вдруг ещё и примут к сведению мои слова…
***
  А последствия разговора всё-таки были, при чём очень неожиданные. Тамара Владимировна запомнила мои слова об олимпиаде, и в субботу на той же неделе я снова отправился на олимпиаду по русскому языку. На этот раз один.
  Эта олимпиада так же отличалась от той, что была в мае, как это осеннее пасмурное утро – от того чудесного весеннего. Одинокая, тоскливая дорога. Никакого желания принимать участие в олимпиаде… Никакого чувства поддержки.
…Когда мы подписывали бумаги, я совершил дерзость. Вместо названия гимназии я написал название микитинской школы, а вместо ФИО учительницы русского – Родникову Татьяну Александровну. Понимаю, конечно, что выйдет путаница, но в тот момент я не мог иначе.
  Написав олимпиаду – ещё более лёгкую, чем в прошлом году – я без всяких задержек поехал в Микитино. Сегодня нам с Толяном предстояла печальная церемония расставания с квадроциклом. Мы бы совершили её давно, но грязь просёлочных дорог не позволяла пробраться на квадроцикле до Васильково. Теперь дело обстояло иначе: уже был первый лёгкий морозец, и поездка не доставила бы нам труда.
  Я ехал в автобусе и представлял, как это будет… Как мы с Толяном молча, в последний раз седлаем нашего «коня». Я, как и тогда, 27 мая, придвигаюсь к нему поближе, понимая, что так всё должно быть. Нельзя, чтобы мой друг чувствовал себя в долгу перед человеком, которого он не любит и который не любит его. Чтобы в разгаре счастливой гонки его жгла мысль о том, кто подарил ему этот квадроцикл…
  Любимый и знакомый, а теперь ещё и горький звук мотора… Толян сам, без моей просьбы, едет на моё любимое поле, теперь серое и голое. Только сейчас он не останавливается у шоссе, а разворачивается резким дрифтом, и мы едем обратно. Теперь без остановок – до Васильково.
  Как всегда, дорога кончается обидно быстро и неожиданно. Мы тормозим у Стёпиного дома. Он, по своему болтливому характеру, уже сотню раз рассказывал, где он живёт.
  Я остаюсь сторожить квадроцикл, радуясь (если честно), что могу побыть с ним подольше. Толян тем временем открывает калитку, звонит в дверной звонок…
  Ему открывает Стёпина мама – светловолосая женщина лет тридцати – и с удивлением смотрит на незнакомого подростка. Толян называет себя приятелем её сына и просит позвать Стёпу.
  И через пару секунд он появляется. Весь – само любопытство: зачем к нему пожаловал Толян, с которым он гулял-то всего несколько раз? А когда он узнаёт, зачем… И видит у калитки квадроцикл…
  После тысячи: «Ты это серьёзно?» и «Да зачем, оставь себе», Стёпа, наконец-то верит. Начинаются объяснения с мамой, обещания ездить только в шлеме… Шлем я ему дарю свой, купленный мне папой: зачем он мне, если не будет квадроцикла?.. Собирается васильковский народ, мы слышим упрёки, что квадроцикл подарили Стёпе, а не ему (Егору, Даньку и т.д.), хотя в футбол мы играли в одной команде… Стёпа обещает, что будет их всех катать…
  А мы чувствуем себя лишними, нам грустно и как-то пусто. Коротко распрощавшись и выслушав потоки благодарности от счастливого обладателя квадроцикла, мы бредём обратно вдоль шоссе. Мимо нас мчатся фуры, легковушки, и их водители лишь мельком замечают нас – скорость-то у них, как всегда, огромная. Ровный асфальт плюс ещё и горка.
  Толян кладёт на обочину свой шлем. Бережно, аккуратно. И вздыхает.
  Я вспоминаю, как мы мечтали объездить на квадроцикле пол-Земли, и горько усмехаюсь. Присаживаюсь на корточки перед шлемом… И Толян, чтобы подбодрить меня, говорит:
- Ничего, Волчара. И на велике гонять можно.
- Можно, - соглашаюсь я, улыбаюсь и встаю. Толян, полагая, что утешил меня, тоже улыбается. И мы оба думаем, не вслух, конечно, что никакой велик не заменит нам наш квадроцикл…
***
   Я так живо всё это представил, что уже почти не сомневался, что всё именно так, точь-в-точь, и произойдёт. Поднялся на крыльцо Толяна… Позвонил в дверной звонок…
  Толян открыл быстро. На этот раз он был какой-то… просветлённый, что ли?
- Заходи. Отец на смене, - гостеприимно пропустил меня он. И при слове «отец» даже не нахмурился, хотя последнее время вообще старался его не произносить. Я даже видел в учебнике Толяна по литературе жирно подчёркнутую строчку из какой-то поэмы: «Я никому не мог сказать священных слов «отец» и «мать». В чём же, интересно, дело?
  Когда я прошёл в комнату Толяна, он вздохнул и произнёс:
- В общем, Волчара… Ты, наверно, сочтёшь меня мягкотелым и всё в этом роде, но я его простил.
- Кого?! Отца?
  Толян кивнул.
- Да тебе, наверно, просто квадроцикл жалко стало, - усмехнулся я через секунду молчания.
- Обижаешь, Волчара. Послушай, как всё было, а потом уже говори.
  Толян молча вручил мне пакет с семечками, сел на диван и начал рассказывать.
  С того самого злополучного вечера он и отец перекидывались словами только по крайней нужде. И то инициатором даже таких разговоров был отнюдь не Толян. Но нельзя сказать, что его отца мучало раскаяние. Первые дни весь его вид говорил: «Да, ну приструнил я зарвавшегося малолетку. Понадобится – ещё раз так сделаю». Толян всё это видел и испытывал отвращение. О мире не могло быть и речи.
  Но потом его отца стала угнетать тишина в доме. Раньше-то Толян хоть иногда с ним чем-то делился – когда видел, что он хотя бы из вежливости готов его выслушать. Всё-таки тяжело жить с человеком и вообще с ним не разговаривать, даже если он ведёт себя, как чужой…
  Телевизор и радио как-то не спасали от тишины. Наоборот, они усугубляли сознание полного одиночества и отчуждённости. И тогда начались пустяковые вопросы, которых отец никогда раньше не задавал: «Ты что на ужин будешь – макароны или яичницу?», «Ты свет на кухне выключил?» и т.п. Это были вопросы ради вопросов – он отлично знал, что Толян уже давно привык заботиться о себе сам и съел ужин собственного приготовления часа три назад, и что свет он никогда не оставляет невыключенным. Ответы следовали краткие – да, нет, мне всё равно. Как-то после такого ответа отец не выдержал и с недоброй едкостью произнёс:
- Какие пацаны стали нежные – пальцем не тронь! В наше время это было в порядке вещей. И никто на родителей неделями не дулся.
- А ещё в ваше время, - не менее едко усмехнулся Толян, - мороженое было вкусное и детство счастливое. И родители, говорят, чаще дома ночевали.
  Его отец покраснел и стал тяжело дышать. Сделал шаг в сторону Толяна… И он спокойно сказал:
- Ну, давай, побей меня ещё раз. Можешь вообще убить – мне всё равно, только Серёгу жалко.
  И отец как-то сразу, неожиданно сник. И молча ушёл в другую комнату.
  Таким поникшим он ходил три или четыре дня. Толян уже начал его жалеть, не признаваясь в этом даже самому себе. И однажды, зайдя в его комнату, отец хрипло проговорил:
- Сын…
  Толян медленно развернулся к нему. Медленно – из судорожного желания не отказываться от своих гордости и обиды, которые почему-то от этого хриплого голоса сразу начали сдавать свои позиции.
- Прости меня, а? Не могу так больше жить…
  Толян смотрел на него молча и серьёзно. И тут случилось то, чего он совсем не ожидал: отец заплакал. Скупо, без всхлипываний, но всё-таки заплакал. Толян был ошеломлён: для него слёзы и отец всегда были чем-то несовместимым.
  Он подошёл к нему и положил руку ему на плечо.
- Да ладно… Не обижаюсь я. Ну, чё ты плачешь-то, пап? Нормально всё!
  И сам начал кусать губы, но нашёл в себе силы сдержаться. Отец крепко обнял Толяна – чуть ли не четвёртый или пятый раз в жизни.
- Сильно я тебя избил? – вытирая слёзы, спросил он.
- Да не особо… Зажило всё давно. Ладно – кто старое помянет, тому глаз вон!
- А ты у меня… настоящий мужчина, - улыбнулся отец. – Взрослый уже, с сильной душой.
  И, помолчав, спросил:
- А кто такой Серёга?
- Друг мой, пятиклассник. Как брат почти.
- А я его даже не знаю…- тяжело, с хрипом вздохнул отец. – И вообще, прости за то… Что мало о тебе думал… Держал тебя, ёлки-палки, как домашнего пуделя: сыт, одет, в школу ходит – и ладно. Ну и подарки дарил иногда, для очистки совести. И всё…
***
- Ну что, мог я его не простить? – как-то даже строго спросил Толян.
- Не… ты правильно сделал, конечно. Я за тебя рад, - улыбнулся я.
- Спасибо, Волчара, - улыбнулся он в ответ. – Я почему-то думал, ты меня осудишь…
- Дурак потому что!
- Ах, ты! – засмеялся Толян и запустил в меня тапком. Попал ведь, негодяй! Но ничего, я подобрал тапок и отправил его лететь к хозяину. Тоже попал.
- Куда пойдём сегодня?
- Там ветер сильный вроде, - выглянул я в окно. – Можно змея опять запустить.
- Согласен. И «Вискас» Сахаре купить, - добавил Толян. – А то совсем оборзели, две недели кошака голодом морим!
…Это был самый счастливый день той моей памятной осени.
Глава 2. История «Русских мальчиков»
  Наступил понедельник.
  На перемене перед первым уроком Нина достала из портфеля не очень толстую книгу с загадочным названием «Та сторона, где ветер» и протянула её мне.
- Вот, хотела дать тебе почитать.
  Я взял её в руки и произвёл краткий осмотр. Автор – Владислав Крапивин. Гм, что-то знакомое… А, Татьяна Александровна читала мне какую-то его цитату!
  Что ж, долго осматривать не стоит. Раз Крапивин нравится Татьяне Александровне, то процентов девяносто пять, что он понравится и мне.
- Спасибо, Нин, - улыбнулся я и убрал книгу в портфель (как всегда, тяжеленный). И задумался о том, что…
  Может, этого делать не стоит? Книга всё-таки не моя… Впрочем, Нине я доверяю и потому рискну.
- А я тебе тоже могу кое-что дать почитать, - сказал я ей и достал из своего портфеля «Русских мальчиков». Несмотря на тяжесть шести-семи учебников, я носил эту книгу с собой. Помогает не чувствовать одиночество на чердачной лестнице…
- Ух ты… Спасибо! А ты что, - Нина с удивлением посмотрела на меня, - такую тяжёлую с собой носишь?
- Угу, - нехотя ответил я. – На переменах читаю.
- Ну и как? Интересная?
- Очень! – У меня снова загорелись глаза, как тогда, когда она спросила меня о Микитино… И я начал рассказывать про то, что уже прочитал. А прочитал я много.
  Больше всего мне понравилась повесть «Кикимора». Там – про кобылу Машку, жившую у конюха Мирона, который каждый день без причины сильно избивал её кнутом. А третьеклассник Коля – главный всех этих повестей – помогал ей, как мог, жалел её. А порой вступал с этим гадом-конюхом в борьбу. К сожалению, неравную.
  На второе место я поставил «Последние холода». Хотя нет – эту повесть надо тоже на первое. Бывает же, что места делят пополам. Там было про шестиклассника Вадима и его младшую сестру Машу, у которых мать лежала в тифозном бараке. Хлебные карточки они потеряли, и поэтому Вадиму пришлось воровать. Коля так с ним и познакомился: встретил его в столовой дополнительного питания, где он отнимал еду у тех, кто помладше. Но Вадим оказался далеко не извергом, и Коля это скоро понял, хотя вначале он, конечно, его презирал…
  Почему эта повесть понравилась мне меньше, чем «Кикимора»? У неё слишком уж грустный конец. Мама Вадима и Маши умерла, отец погиб на фронте, и их забрали в детский дом. Хотя это правда, ничего не поделаешь. Всё-таки тогда была война. Хорошо, что они хоть сами от голода не умерли – всё тот же Коля помог со своими мамой и бабушкой.
…Я бы много ещё чего рассказал Нинке и вам заодно, но тут прозвенел звонок. И в класс тут же, раньше ожидаемого учителя географии, зашли директор и учительница русского. Все, естественно, моментально встали – директор всё-таки!
- Садитесь, ребята, - торжественно произнесла Тамара Владимировна. – Я пришла к вам с хорошей новостью. Ваш одноклассник Серёжа Волков стал победителем в олимпиаде по русскому языку!
  Все, разумеется, дружно зааплодировали. (А не будь здесь директора, меня бы так же дружно называли зубрилой и ботаником). Что касается меня, то эта новость не так уж сильно меня обрадовала. Скорее, напротив. Ну почему в том учебном году я стал только призёром, а в этом – победителем? Почему не наоборот? «Здесь обучение сильнее», - вспомнились мне слова Александры Георгиевны, и я поморщился от неприязни.
- Что-то не вижу ни малейшей тени радости на Серёжином лице, - с удивлением и неудовольствием произнесла учительница русского языка.
- Признаться честно, я не очень рад. – прямо сказал я.
- Что ж, если тебя не радуют твои познания, мог бы порадоваться хотя бы тому, что отстоял честь школы. Первое место в районной олимпиаде – всё-таки не шутки!
 «Что же это такое», - подумал я. – «То любить заставляют, то радоваться…»
  Тут в разговор вступила Тамара Владимировна.
- Серёжу не устраивает именно то, что он отстоял честь школы, которую он, по его собственному признанию, ненавидит. Он даже подписал на бумагах свою микитинскую школу и учителя, и вряд ли это была случайная ошибка.
  По классу пронёсся гул. В нём я хорошо различил слова Димы:
- Ну и катился бы обратно в свою деревню!
- Да я с радостью, Дим, поверь! – громко ответил я.
  Я покосился на Нину. У неё было грустное лицо, но по нему я не понял, осуждает она меня или нет…
- Нет, Волков, конечно, умный и положительный в целом мальчик, - продолжала Тамара Владимировна, - но у него какой-то… Как бы это правильнее сформулировать… излишний деревенский патриотизм.
  - Разве патриотизм может быть излишним? – спокойным голосом, но без «борзоты» поинтересовался я. Надо же, я, похоже, тоже научился выражать свои мысли словами! Оказывается, этому учатся в вот таких спорах…
  И лицо Тамары Владимировны тут же изменилось. Видно, она не любила оказываться неправой. Всё-таки ох как непросто учителю признать правоту ученика! Взрослому – правоту ребёнка! Да и вообще, человеку – правоту другого человека… Это я тоже только сегодня понял.
- В твоём случае, Волков, да, - ответила она раздражённо и вышла из класса. За ней последовала учительница русского, тяжело вздохнув. И чувство у меня было такое, как будто я их незаслуженно обидел. Но я же не сказал им ничего плохого!
  Однако обдумать мне это как следует не дали. Как только они вышли, Андрей прокричал на весь класс:
- Кто против Волкова, - надо было слышать, как он презрительно произнёс мою фамилию, - поднимите руки!
  Дремучие дебри рук. Я даже не брался их считать: я и так знал, что руки поднимут, наверно, все. Я обратил внимание только на тех, кто «воздержался». Их было пятеро, включая Нину. Из каких соображений не подняли руки остальные четверо, я понять не мог: я даже словом не перекинулся с ними за эти почти два месяца.
- Теперь кто за Волкова, поднимите руки! – успокоенно произнёс Андрей.
  Руки подняли три человека. У двоих, тех, кто не против меня, либо не хватило смелости, либо они вообще никак ко мне не относятся. Как Олег. Нина руку подняла.
- Даня, Никита, вы чего? – искренне удивился Андрей. – Нина ещё понятно, любовь зла – полюбишь и козла, но вы-то чё?
- А что, нормальный парень, - ответил один из них (по-моему, Никита). – Своё мнение отстаивает, ни перед кем не дрожит.
  Тут в класс зашла учительница географии, и про меня пока забыли. И хорошо. Надоели конфликты, надоела грызня!
***
  На следующий день на перемене я сидел… правильно, вы угадали – около двери на чердак, и читал книгу, которую дала мне Нина. Интересная оказалась – просто ужас, не оторвёшься. «Скоро звонки игнорировать начну», - подумал я. Ух, спасибо Нинке!
  Грустная, правда. Там один из главных героев, Владик, был слепой. Но он наравне со своими зрячими друзьями пускал воздушных змеев (как мы с Толяном!) – ими увлекались все мальчишки в посёлке. У него они даже ещё лучше получались и выше летали!
…Теперь на этой лестнице меня просто пронизывал холод. Уже конец октября, на улице едва за ноль, а в школе ещё еле топят. «Скоро придётся искать другое «местечко изгоя», - поёживаясь, думал я. Тут ведь ещё и окно большое, да и от металлической двери так и тянет холодом.
  Тут я услышал чьи-то шаги и голоса. Попробовал спрятаться за колонну, но меня всё равно заметили… Это было трое старшеклассников, класс так десятый. Вдвое-втрое, наверно, выше меня.
- О, ребят, смотрите! Интеллигентный мальчик. Сидит, невзирая на холод, читает книгу. Он даже уединился от настырного общества одноклассников, чтобы они не препятствовали его умственному развитию.
- Не то что мы – плохие детки, - вздохнул другой, доставая пачку сигарет. – Мы тоже уединяемся, только, как видишь, с другой целью.
- Может, ты тоже снизойдёшь до нас, простых смертных? И разделишь наше скромное занятие? – спросил у меня третий, протягивая сигарету.
  Я убрал книгу в ранец, быстро застегнул его, накинул на правое плечо и встал.
- Не курю, - с достоинством ответил я. – Пропусти.
- Ну и лох, - он легонько толкнул меня в спину. Легонько-то легонько, но с лестницы чуть не спустил!
- Сами вы лохи! – Не выдержал я. – В могилу хотите загреметь от своих сигарет, так хотя бы других за собой не пытайтесь затащить! – и, пока не поздно, я пустился бегом. С этими почти взрослыми дылдами лучше не связываться.
…Прозвенел звонок. Я зашёл в кабинет истории, сел рядом с Ниной… и увидел, что у неё заплаканные слова.
- Нин, ты чего? Случилось что-то? – осторожно спросил я.
- Я твою книгу потеряла… - она заплакала снова. – В портфеле всегда была, я её даже дома не вытаскивала – хотела в школе почитать…
  Да, это, конечно, более чем серьёзно… Эта книга явно стоит не сто и не двести. Но самое главное… что обо мне подумает Татьяна Александровна?!! Что я ей скажу?! Ох, не было печали…
  Но Нинку, тем не менее, я должен утешить. Люди ведь никогда ничего не теряют нарочно, да и сам я потерял в жизни кучу вещей: около пяти ключей от квартиры и один телефон. Совсем новый. Папа тогда три дня со мной не разговаривал, и я помню, как я мучился: ведь не специально же я его потерял!
- Нин… Да ладно тебе! Может, найдёшь ещё! Ты могла её дома выложить и забыть. Тут с этими уроками имя своё и то забудешь.
- Нет, - вытерла слёзы Нина, - я только что брату своему звонила, он говорит, нет нигде. Ни на столе, ни в ящиках.
- А маленький брат? Мог не заметить, не понять, что ты от него хочешь…
 - На год младше, он просто болеет. Серёж, - Нина умоляюще посмотрела на меня, - простишь меня?
- Да о чём разговор, - улыбнулся я, - я вообще не сержусь. Думаешь, я никогда ничего не терял?
- Спасибо, Серёж. Ты лучше всех… в этом классе. Мне бы такого никто здесь больше не простил.
  С этого момента мы стали настоящими друзьями. А на ехидные комментарии класса нам ВСЁ РАВНО.
***
  Но, несмотря на это замечательное событие, с книгой надо было срочно что-то делать. Я и так держал её больше месяца. А выход был только один: купить новую.
  Но вот на какие деньги – другой вопрос. Я посмотрел в Интернете, сколько она стоит, если заказать её через «озон», и ахнул: 1050 рублей! У меня в копилке только двести, у Толяна, наверно, не больше. Что же делать, как мне быть, как мне дальше с этим жить?..
  (Порой, от большой радости или наоборот, у меня складываются стихотворные строчки. Так себе, не особо значительные, вроде только что вами прочитанных. Ну, или «солнце – поле – ветер – воля…»).
…И так, даже если я скинусь с Толяном, денег всё равно не хватит. Придётся просить у родителей.
  И вот – вечер, ужин, утомлённые рабочим днём папа и мама. Оба явно не в духе (может, это опять кризис среднего возраста)? Но я же не раб, чтобы наблюдать, в каком настроении находятся достопочтенные господа! Это ведь мои родители…
  Я вздохнул и начал:
- Пап, мам, мне деньги нужны. Много.
  Родители не доносят ложки до рта, опускают их в тарелку и переглядываются. Многозначительно и молча.
- Ну и заявочки у сына в одиннадцать-то лет, - вздыхает папа. – И на что, если не секрет?
  Я вкратце объясняю им ситуацию.
- Вот Нина книгу потеряла – она пусть и покупает, - заключает мама.
- И вообще, на будущее: если книгу дали тебе, не надо её никому давать почитать. А то получаются такие вот неприятные истории, - подытожил папа.
  Что же, они, конечно, правы… Но… я ни за что бы не стал говорить Нине, что книгу должна купить она, хотя это и справедливо. Почему?..
  Когда весь класс собирался съездить на выходные во Владимир-Суздаль (с ночёвкой, осмотром достопримечательностей города), не сдали денег на поездку только Нина и я. Я – ещё понятно, почему: не хватало мне и выходные проводить с дорогими, горячо любимыми одноклассниками! А вот Нина… У неё-то есть подружки. Я спрашивал её, почему – она уклонилась от ответа. Но, глядя на её явно не новый портфель, явно не новый пенал, явно не новую школьную форму и старенький «Самсунг», я начал о чём-то догадываться… И больше вопросов наподобие этого никогда не задавал.
- У неё семья… прямо скажем, небогатая, - сказал я родителям.
- А у нас прямо богатая? – усмехнулся папа. – Ты осмотрись вокруг! Да к нам домой гостей приводить стыдно! Давно ремонт делать пора, а денег никак не накопим…
  Не знаю… По-моему, всё у нас нормально. Вон покупаем недешёвые конфеты «Халва», одну из которых я только что съел. Но папе вечно в нашем доме мерещатся недостатки (или это я такой нехозяйственный, и они вовсе не мерещатся?): мебель – доисторических времён, пол – горбатый, потолок – сыплется… Тут уж с ним спорить бесполезно.
  В общем, одно я понял точно: деньги придётся добывать своими силами. Надеюсь, Толян мне поможет.
***
  Когда я рассказал ему всё это, Толян вздохнул и глубоко задумался.
- Ой, не знаю, Волчара… Боюсь, что если я у папы попрошу столько денег, он мне тоже не даст.
- Почему? У вас же с ним хорошие отношения…
- Он сейчас на машину себе хорошую копит. И потом, у него твёрдое убеждение, что друзья не должны просить друг у друга денег. А иначе это не друзья, а потребители. 
  Я тяжко вздохнул. Ну почему всё, абсолютно всё против меня? Как будто кому-то очень надо, чтобы я пошёл и украл эти деньги. Или упал ниже плинтуса в глазах Татьяны Александровны, не вернув ей книгу. Вот как будто действительно кому-то очень это надо…
…Видимо, мои мысли о жестокой судьбе отразились у меня на лице, потому что Толян буквально в следующую секунду решился на такое…
- Да ладно тебе, Волчара! Не вешай нос. Я знаю, где деньги достать.
- Где?!
- Когда в этом году мне исполнилось четырнадцать лет, - торжественно произнёс Толян, - я получил одновременно с паспортом и уголовной ответственностью замечательное право зарабатывать себе на жизнь. Коим и собираюсь воспользоваться.
- Что-то я нигде не видел, чтобы твои ровесники работали…
- Я, значит, буду первым, которого ты увидишь. Сегодня, - вздохнув и потянувшись, сказал он, - поищу себе работу в городе через Интернет.
- Да не надо, Толян! Как-нибудь по-другому эту проблему можно решить…
- Как?
- Ну…
- То-то и оно. Да ладно тебе! Думаешь, мне поработать не хочется? Это же интересно. Не каждому в мои годы такое перепадает.
- Да чего там интересного… В лучшем случае, дадут рынок мести.
- Нет, интересно – я не так выразился. Просто… самостоятельным, взрослым каждый себя почувствовать хочет. Но признаются в этом только уникумы вроде меня, - весело подмигнул мне Толян.
- Слушай, Толян, спасибо тебе огромное! Вообще… спас меня просто…
  Он полистал учебник литературы и прочитал оттуда фразу:
- Дружба – не услуга, за неё не благодарят. Так сказал незабвенный Гавриил Романович Державин.
- Ещё один любитель цитат! Как Татьяна Александровна.
- А! – Усмехнулся Толян. – Тебе они нравятся? Сейчас…
  И он начал листать учебник литературы с удвоенной энергией.
- Нет! Пожалуйста! Не загружай мою бедную, замученную в гимназии головушку! – взмолился я.
- Что? Ты не хочешь просвещаться? – захлопал глазами Толян. – Сейчас я подброшу тебе пару цитат Стародума на эту самую тему!
…За шутками я даже забыл, на какой серьёзный шаг решается мой друг. Всё-таки каким же он стал весёлым после того, как они помирились с отцом…
***
  И на той же неделе Толян стал расклейщиком объявлений. Я порывался ему помогать – всё-таки мне это надо, а не ему! – но Толян заладил, как попугай: «Лица, не достигшие четырнадцати лет и не получившие паспорта, к работе не допускаются…» И ни разу не взял меня в город! Ух, стена непрошибаемая!
  Но что бы я делал без этой стены…
  Ох и тоскливые стали вечера без Толяна! Теперь ему некогда сидеть со мной в сарае и делать уроки. Он домой возвращается в семь. Но однажды я всё-таки затащил Толяна в сарай на полчаса: не могу уже без него, привык. И он погрелся-погрелся у печки… И благополучно уснул на диване. Еле-еле его разбудил. Эх, и устаёт бедняга! И мёрзнет ещё: осень холодная, предвестница долгой и морозной зимы. Как Толян делает уроки, я вообще не представляю…
…И вот, когда Толян работал уже больше двух недель, произошёл этот случай.
  Я задумчиво сидел за своей партой. Учительница музыки куда-то вышла, и в классе стоял типичный в таких случаях шум и гвалт. А мне даже повернуться не к кому: Нины сегодня нет…
  И вот мой взгляд упал на тёмно-синий портфель Андрея. Он был чуть расстёгнут, и оттуда, из верхнего отдела, выглядывал… Нет, стоп. Мне, наверное, кажется.
  Я присмотрелся внимательнее. Нет, ничего мне не кажется! Это голубой уголок «Русских мальчиков». Господи, неужели так мог поступить мой ровесник, нормальный с виду парень?..
  Но тут надо хорошенько подумать. Если я сейчас подойду, расстегну его портфель и там окажется какой-нибудь учебник вместо той книги, меня просто уничтожат или, по крайней мере, сочтут ненормальным без исключения все. И даже Никита и Даня, а это особенно больно. Когда добра вокруг мало, начинаешь ценить каждую его крупицу.
  Ладно… Сделаем так.
- Зотов!
  Он называет меня только Волковым – отвечу взаимностью.
  Андрей отвлёкся от оживлённой беседы с Димой и Викой Громовой и презрительно сморщился.
- Чё надо?
- Книгу мою верни! По-хорошему. И всё останется в тайне.
  Всё-таки Андрей не был взрослым и опытным отморозком, и сохранить равнодушный вид он не смог. И лицо у него сразу стало неимоверно испуганным, хотя он и спросил:
- Какую книгу?
- Ты знаешь, какую. Или забыл? Я тебе подскажу. Она в верхнем отделе твоего портфеля.
  Андрей побледнел и вцепился в свой портфель. Все сразу заинтересованно уставились на нас. Не-на-ви-жу в людях это зрительство! Если ты не перед телеком и не являешься берёзовым пнём, принимай хоть какое-то участие!
  Я понял, что предстоит борьба не на живот, а на смерть. Шагнул к Андрею, тоже вцепился в его портфель… Мы долго возились, благовоспитанный Дима пытался устранить этот непорядок – разумеется, в пользу друга, не в мою же… Никита тоже попытался нас разнять, но уже беспристрастно… Однако я завладел портфелем. Быстрым движением расстегнул молнию и совсем уже не удивился, увидев там книгу.
  Я посмотрел на Андрея. Он был растоптанным и жалким. Я неожиданно обнаружил, что мне его жаль, хотя именно Андрей в основном «пил из меня кровь», да и один этот его поступок чего стоит. А последнее время, после того «голосования», где Никита и Даня вступились за меня, он невзлюбил меня ещё сильнее…
  Но мне вспомнился Толян, свернувшийся калачиком на диване, с красными, потрескавшимися от холода руками. И я уже не смог молча вернуться к своей парте.
  Я подошёл к Андрею и посмотрел ему в лицо.
- Ты меня ненавидишь, а я тебя просто презираю. Твоё злопамятство и подлость.
  И уже после этого я вернулся на место. Тут, наконец-то, проснулся и загудел улей одноклассников. Начались расспросы, сначала у не реагировавшего на них Андрея, а потом у меня: «А что, он у тебя эту книгу украл?»
 Андрей, как я уже сказал, сидел всё такой же бледный и молчал, и от него быстро отстали. А я отвадил их от себя ответом:
- Вам-то какая-то разница? Всё, интересный спектакль закончился, актёры уехали.
- Я всегда говорил: Серёга – нормальный парень, - раздался голос Дани. Я улыбнулся ему. Наконец-то не Волков, а Серёга!
  Тут зашла в класс учительница музыки. Её бдительный взор тут же уловил странную перемену в Андрее, и она, подумав, что на него так влияет перепад давления, отправила его к медсестре. На этом история закончилась: учителя ничего не узнали, и всё обошлось без громкого скандала. Разве что от Андрея отвернулись некоторые его друзья.
…И в тот же день Толяну дали зарплату. Ух, как он лупил боксёрскую грушу, когда узнал, что всё это оказалось напрасно! Впрочем, дали-то ему всего четыреста рублей, и ни на какую книгу нам бы их точно не хватило. Что ж, отложим деньги в общую копилку – на что-нибудь пригодятся.  Например, на удочки для летней рыбалки, о которой мечтаем мы втроём: я, Толян и его отец.
Глава 3. Пора возвращаться
  С тех пор, как я побывал у Татьяны Александровны, прошло уже полтора месяца. А я ведь обещал подумать над тем, хочу ли я остаться в этой гимназии, всего лишь месяц…
  Думал я об этом на каникулах – первых триместровых. Я уже как-то и забыл, что нам даже отдых полагается… Впрочем, учителя сильно позаботились, чтобы в эту ноябрьскую неделю нам не было скучно: уроков, конечно же, непроглядная тьма.
  И вот, в первый день этих каникул – солнечный и холодный – я первым делом вышел из дома, сел на крыльцо и принялся усиленно думать. Но усиленно получилось не сразу.
  Я последнее время вообще стал какой-то странный. Раньше такие вещи, как восход солнца, осенние листья и узорчатые снежинки – уже был и растаял первый снег – волновали меня гораздо меньше. А тут прямо насмотреться не могу на залитое только-только поднявшимся солнцем Микитино… Какой-то не в меру чувствительный.
  Всё-таки здорово жить! Сейчас подумаю, позавтракаю и пойду бродить с Толяном по этой осенней красотище. Может, до леса дойдём… Мне кажется, если бы Олег жил в нашем Микитино, он не был бы таким тоскливым и равнодушным. Его сделали таким многоэтажки, газонная травка и асфальт.
  Ну, раз уж мои мысли повернули к школе…
  Не хочу я там больше учиться! Тоска берёт при мысли, что со следующего понедельника я опять буду каждые полдня проводить в этой тюрьме. Вон как меня там некоторые люди ненавидят: даже на воровство готовы из-за этого. Александра Георгиевна тоже радует: после разговора в кабинете директора всё делает для того, чтобы я съехал по её предмету. И директор теперь против меня наверняка.
  Неуютно мне там. Чужие они все, кроме Нины, Дани с Никитой и Вани-третьеклассника. Четыре человека на всю огромную школу, двое из которых не общаются со мной, а просто относятся с симпатией.
…При этих мыслях даже пейзаж как-то померк. Нет, всё, решено: я оттуда уйду. Вот только бы набраться решимости объяснить всё родителям…
  Я забрался на высокое дерево рядом с домом. Ух, как тут здорово!.. Будь моя воля, жил бы здесь, как белка, в дупле. Оно тут есть, только очень маленькое. Больше белки туда никто бы и не поместился.
  И тут…
- Серёга! Здорово! Это ты хоть?
  Я посмотрел вниз… Там стоял мой бывший одноклассник Тимур. Вот это да! Я всё это время не видел никого из ребят из моего класса!
- Здорово, Тимур! Да, это я, Волчара. Как вы там? Не забыли меня ещё?
- Да нет, Толяна о тебе спрашивали. А ты чего в свою школу не идёшь?
- А у нас каникулы!
- Во везёт, - от всей души вздохнул Тимур.
- Это тебе везёт! Я бы в такой школе, как наша – ну, в смысле, не та, где я сейчас учусь – вообще без выходных бы учился. Ты не представляешь, насколько хуже ходить в городскую!
- А ты переходи к нам обратно! – не тратя время на расспросы, что да почему, посоветовал Тимур.
- Скоро перейду!
- Что, правда?!
- Правда!
  И я не сомневался, что перейду. И предчувствие этого счастья уже наполняло душу.
***
- Серёжа, как же ты мог… Ну зачем, зачем было всё скрывать?
  Мама уже не в первый раз повторяла эти слова с невыразимой грустью. А папа – это он-то, самый общительный человек в нашей семье – молчал. И я никогда в жизни ни из-за чего ещё так не терзался…
  И я в сотый раз принялся объяснять, почему я их обманывал. Но почему-то мои аргументы не особо действовали на папу с мамой. Да, я знал, что признаться им будет непросто, но не ожидал, что настолько…
- Ох, Серёга, - вздохнул наконец-то папа. – Но мы же с тобой договаривались ещё летом, что ты будешь жить не как удобнее, а как надо…
- Но мне ведь гораздо удобнее было рассказать всё сразу!
- В общем-то, да, - задумчиво произнёс папа. – Ты поступил по отношению к нам по-своему очень благородно. Даже слишком благородно…
- Но вот Андрей этот, конечно, порядочная дрянь, - сказала мама категорично. – Зря ты так легко спустил ему случай с книгой.
- Да ладно. Лежачих не бьют, - вспомнились мне слова из «Русских мальчиков».
  Мама с папой еле заметно, с одобрением переглянулись. Я улыбнулся, хотя глупо было улыбаться сказанным мною же умным словам, тем более, что они чужие… Но у меня часто бывают глупые улыбки, особенно (почему-то) последнее время.
- Ну что, - спросил папа в лоб, - поедем после каникул забирать документы?
  Он спросил это как-то испытующе. Хотел, наверно, проверить, умею ли я принимать твёрдые, бесповоротные решения касаемо своей жизни.
  Я вспомнил горящие злостью глаза Андрея, презрительную улыбочку Димы, равнодушное пожимание плечами Олега… Скрытое раздражение в голосе Александры Георгиевны, с которым она всегда обращалась ко мне… Чащобу рук в ответ на вопрос: «Кто против Волкова» ?..
  Но вспомнил и хорошее: доверие и участие Нины, счастливую улыбку завидевшего меня в коридоре Вани… Спокойную доброту и интерес ко мне Алевтины Викторовны… Слова: «Серёга – нормальный парень», - сказанные Даней…
  «Сложная всё-таки штука жизнь. И снова – как тяжело принимать решения», - вздохнул я про себя. Впрочем, даже если я сейчас скажу, что хочу остаться, родители не позволят мне и дальше страдать.
- Поедем, - твёрдо ответил я. И мама радостно улыбнулась.
***
  И вот наступил понедельник. Сколько у меня было таких тоскливых гимназических понедельников! Впереди – ещё целая тяжёлая неделя, в которой каждый день приносит что-то плохое. Но этого понедельника, хотя он и первый день после каникул, я уже не боюсь. Потому что он – последний. И не просто последний понедельник, а вообще последний день моей учёбы в гимназии. После обеда, часов около двух, сюда приедут родители, и мы вместе заберём документы.
  Я не мучаюсь сомнениями. Просто знаю, что делаю правильно. И уже сгораю от нетерпения, думая о том, как меня встретят микитинские ребята. Видно, они меня не забыли, раз даже спрашивали обо мне у Толяна. И Тимур вон как мне обрадовался…
 Единственное, что не давало мне покоя по дороге в школу – и не давало очень сильно – это ещё одно предстоящее мне тяжёлое признание. На этот раз Нине. Вот она расстроится очень серьёзно: только приобрести друга – и уже его потерять…
…Разговор с ней я начал издалека. После взаимных улыбок и приветствия достал из портфеля её книгу «Та сторона, где ветер» и сказал:
- Нин, спасибо тебе большое. Я оторваться прямо не мог. Очень хорошая книга.
- А тебе кто из героев больше всех понравился?
- Ох, какой трудный вопрос… Вначале мне нравился Генка, но потом… Только и только Яшка.
- То же самое, - улыбнулась Нина. – Но это неудивительно: он же погиб, - посерьёзнела и погрустнела она. – Ты не плакал на этом месте?
  Ох, Нина… Какие же порой вопросы задают девчонки! Я с достоинством ответил:
- Мужчины не плачут. Мужчины расстраиваются.
  Но покривил душой, конечно. Давно ли я плакал в занавеску у Татьяны Александровны? Да и Яшку было так жалко и настолько не хотелось верить в его гибель, что на какое-то время книжные строчки в моих глазах покрылись густым туманом…
- А я плакала, - честно призналась Нина.
- Нин… - немного помолчав, произнёс я. – У меня к тебе серьёзный разговор… До звонка ещё пять минут, пойдём со мной на чердачную лестницу.
  Нина молча, с очень серьёзным выражением лица вышла следом за мной. Взоры некоторых одноклассников и их протяжное «у-у-у» не снискали особой поддержки: после истории с книгой меня зауважали и держались от меня на почтительном расстоянии. А уж нам-то с Ниной сейчас и подавно было не до этого.
…Так же молча она меня выслушала. А потом спросила:
- А у тебя там есть настоящие друзья?
  И снова по её лицу нельзя было понять, как Нина ко всему этому относится…
- В классе – нет. А вообще, в школе – да.
- Ты про Толяна?
  Я кивнул. Про кого же ещё…
- Ну что ж… Ты правильно, конечно, делаешь, - теперь уже с грустью ответила она. – Ты там ко всему привык, к тебе нормально относятся… В конце концов, добираться ближе…
- А мне кажется, что я делаю неправильно, - совершенно искренне ответил я. В ту минуту я именно так и думал. – Меняю одного настоящего друга на толпу приятелей. С Толяном-то мы и так видимся каждый вечер.
  Нина посмотрела на меня счастливыми глазами и благодарно улыбнулась. Сейчас будет притворяться, что она не сильно огорчена. Она может.
- Да ладно тебе, Серёж, - вот видите, я угадал! – Я тебе свой номер телефона дам, а ты мне – свой. Будем каждую неделю созваниваться.
  Прозвенел звонок, но мы не обратили на него внимания. Порой в жизни бывают вещи намного важнее школьного распорядка.
- Созваниваться – это всё не то…
- Ну, тогда, хочешь, - набралась решимости Нина, - я уговорю родителей и буду иногда приезжать к тебе в Микитино. Будем вместе гулять, если можно, пригласишь меня в гости.
  Я представил, как мы катаемся на тарзанке над рекой, как я показываю Нине свой любимое поле, как она всему этому радуется… Я давно мечтал познакомить её со своим деревенским миром, наверное, совершенно ей неизвестным. Вот это было бы здорово! И на квадроцикле её покатаю – я тоже немного умею водить…
  Будто прочитав мои мысли, Нина произнесла:
- Единственное, я отказываюсь заранее от двух вещей: от катания на квадроцикле и знакомства с Толяном. Кататься я боюсь, а Толяна я стесняюсь.
- Да ты что! Толян – вообще свой человек! Нашла, кого стесняться!
- Да ладно тебе, - засмеялась Нина. – Ну что, пойдём на урок?
- Пойдём… Нин… Точно не обидишься?
- Нет. Не обижусь.
- Не забудь мне дать свой номер!
…И мы, с опозданием на пять минут, зашли в кабинет географии. На душе было спокойно и светло. Какой же всё-таки Нина хороший человек!
***
  День пролетел совершенно незаметно. В нём не было никакой тягучести прежних учебных дней, а особенно – понедельников. Ясно, что ни на одну перемену я не расставался с Ниной.
  С третьеклассником Ваней я тоже попрощался и обменялся номерами. Будем теперь по вечерам «висеть на проводе» за родительские деньги… Но не забывать же нам друг друга совсем.
  Попрощался я и с Даней и Никитой. Они пожелали мне удачи и попросили не поминать лихом пятый «А» класс.
- И на Андрея особо не злись, - посоветовал Даня. – Он ничего парень, только горячий.
  Я пожал плечами. Я и не злился на Андрея. Просто неприятно было вспоминать всю эту нашу вражду и снова и снова задавать себе вопрос: «За что?!» А особенно тягостным было воспоминание об украденной книге, несмотря на всю мою тогдашнюю «эффектность» и последовавшее за этим уважение одноклассников.
- Когда я уже уйду… Ну, то есть, завтра, передайте ему, что я на него не злюсь.
  Но всему приходит конец, как часто пишут в книгах. Один урок, тем более, отменили, и учебный день закончился ещё раньше, чем ожидалось. Через пятнадцать минут в школу приехали родители… За эти пятнадцать минут я сгонял зачем-то на чердачную лестницу и сфотографировал её. Так, вспоминать потом.
  Перед дверью кабинета директора папа спросил:
- Ну что, жалко немного отсюда уходить?
- Так… немного.
- Ну и правильно, нечего особенно грустить. – Он притянул меня за плечо, постоял так с секунду, потом слегка взъерошил мне волосы и, отстранив меня, открыл дверь.
  Мы зашли в кабинет… Снова за столом сидела Тамара Владимировна и писала бумаги – всё было, как в тот раз, когда меня под конвоем привела сюда Александра Георгиевна. Я вспомнил свои опасения по поводу уничтожающего взгляда или сказанной напоследок гадости и весь превратился в ощетинившегося ежа.
- Здравствуйте, мы пришли забрать документы, - начал папа. – Серёжа переходит в другую школу.
  Тамара Владимировна удивлённо посмотрела на нас. Видимо, она почему-то решила, что я буду терпеть здесь до одиннадцатого класса.
- Но… почему, интересно?
  «Может, ты объяснишь нам такую позицию?» - усмехнулся я про себя. Каким незащищённым и, по правде говоря, беспомощным я чувствовал себя в кабинете директора в тот раз, и каким сильным и уверенным – в этот! Потому что сзади стоит родная и непобедимая сила – папа и мама.
- Школа ваша не нравится, - ответила мама.
- Ну, уж простите, не угодили, - не без сарказма произнесла Тамара Владимировна.
  Ага! Всё-таки не зря я выставил свои ежиные иголки.
- Я-то прощаю, да вот только других деревенских новичков жалко.
- Давайте обойдёмся без конфликта, - с недобрым взглядом сказала Тамара Владимировна. И всё остальное, вплоть до «до свидания», завершилось молча.
…Выходя последний раз в жизни из гимназии номер шесть (детей-то своих я точно сюда не отдам), я подумал, что взрослые очень и очень похожи на детей. Тамара Владимировна – на Диму Странникова, Александра Георгиевна – на Андрея, а Алевтина Викторовна – на Нину. И всю дорогу удивлялся своему открытию.
Эпилог
  Как я мечтал поскорее пойти в свою родную, желанную микитинскую школу! Но – говорю же, есть на свете закон подлости – сразу же после того понедельника сильно заболел и слёг недели на две. Вот когда надо было болеть – месяц назад, например – я был здоровее быка…
  Но когда закончились эти две недели, для меня одновременно с началом зимы началась очень счастливая пора моей жизни, если не сказать – самая. Надо было видеть, как меня встретили в школе! Первые дни я был просто нарасхват – по мне все, оказывается, ужас как соскучились и не могли со мной наговориться. Я ожидал тёплой встречи, но не такой… Даже не думал, что меня настолько любят в классе! Почему год назад я не ценил всё это?..
  В первый же день я столкнулся на лестнице с Татьяной Александровной. Я не предупреждал её заранее о своём переходе – хотел, чтобы это было сюрпризом. И вот он состоялся… У Татьяны Александровны удивлённо и радостно расширились глаза, она поставила (за неимением другой находящейся рядом плоскости) прямо на пол стопку тетрадей, которую несла, и молча обняла меня. Я слегка покраснел – всё-таки это происходило на глазах у всей школы, мало ли что потом начнут говорить – но не сделал ни малейшей попытки освободиться.
- Решился? Ну и молодец, - тихо сказала она.
…А потом в наш класс перешёл мальчик из гимназии. Не из моего бывшего пятого «А», а из параллельного. Я так, мельком, был с ним знаком – как-то он дал мне на автобус недостающие несколько рублей (проездной я забыл дома). Звали его Паша Лесников.
  Зная на своей шкуре, насколько трудно бывает порой новеньким, я, грубо говоря, взял его под своё крыло. Следил за тем, чтобы Паша не чувствовал себя изгоем, каким недавно был я. Это было легко – Паша оказался отличным парнем, весёлым и добрым, только немного замкнутым. Оно и понятно – это был его способ защиты от возможных нападок.
  И однажды одна из них всё-таки состоялась. Пашу вызвали к географической карте показывать Уральские горы, и он – ещё более близорукий, чем я, но пока без очков – никак не мог их найти. В конце концов, его посадили на место, и Лёха ехидно спросил:
- Вас там в городе вообще чему-нибудь учили?
  Я развернулся к нему и ответил за растерявшегося Пашу – громко, даром, что шёл урок:
- Лёш, ну уж ты-то, пожалуйста, землячеством не страдай! В городе уже на это насмотрелся!
- Чем? – недоумённо протянул он.
- Дома в Интернете посмотришь, что такое землячество. Я тебе тут не «Толковый словарь живого великорусского языка»! – Мы как раз недавно проходили Даля.
  Этот случай выбил меня из колеи. Раньше всё было понятно – город давит в человеке всё хорошее своей серостью, и поэтому в гимназии мне встретились такие недружелюбные люди. А в деревне – замечательная школа, замечательные учителя и ученики. Всё просто и ясно. Но в тот день я окончательно понял, что и деревенская школа может стать для кого-то совсем негостеприимной, и это открытие было для меня самым грустным в ту замечательную зиму.
...Этими мыслями я поделился с Толяном на заснеженной лесной поляне, сидя около костра. Мы приехали сюда на лыжах по сверкающему зимнему полю, преодолев километра так четыре. Но оно того стоило: так здорово я на лыжах ещё не катался! Мы съезжали с уж-жасно крутой горки, видели следы куницы и ещё одни - либо большой собаки, либо даже… волка. Не удивлюсь. Увидев на моём лице испуг, Толян усмехнулся:
- Уж ты-то, Волчара, можешь не бояться. Своего они не тронут.
  Я засмеялся и больше не чувствовал страха. Тем более, мы развели костёр, а волки боятся огня.
…И так, я рассказал Толяну про Пашу Лесникова. Он с презрением в голосе ответил:
- Лёха – он такой. Если кто в классе не очень сильную позицию занимает, он обязательно будет его тюкать. Я его уже изучил.
   Я был полностью согласен с Толяном. Мы помолчали.
- А знаешь, кем я хочу работать? – неожиданно для Толяна спросил я.
- И кем? – заинтересованно спросил он.
- Учителем начальных классов.
- Ты что? Серьёзно? –присвистнул Толян. – Там же всегда одни женщины работают!
- Думаешь, у мужика хуже получится? Я сейчас Татьяне Александровне часто помогаю, и первачки меня любят. Уже проходу в коридоре не дают. Знаешь, как здорово, когда они тебе доверяют? Ты им почти в любой их проблеме можешь помочь! Даже с Грищенко Никитой общий язык найти сложно, но можно.
- Ну, пожалуй… да, - задумчиво ответил Толян. – Вдруг это и впрямь твоё?
- Просто… понимаешь… Я хочу быть для своих учеников тем же, что для меня сейчас Татьяна Александровна, - мечтательно улыбнулся я. – И со всякими Александрами Георгиевными бороться и землячества не допускать! Хотя… Как уже хочется сейчас всё это прекратить, а не ждать, пока я там вырасту…
- А и ждать нечего. Можно и сейчас всё это делать, - решительно отозвался Толян. – Надо просто самим такими не быть и одноклассникам не давать. Ведь и они погоду делают, а не только учителя. Да и директор у нас хорошая, можно, если кто-нибудь из учителей этим начнёт заниматься, всегда пойти и рассказать.
- Согласен, - после краткого молчания твёрдо сказал я. Мы с Толяном крепко пожали друг другу руки, встали и забросали снегом костёр.
  По вечернему небу тянулось одно из тех необычных облаков, которые похожи на след шины. А мне оно напомнило след квадроцикла, на котором промчались мы с моим лучшим другом…
…Пора было возвращаться в залитое закатным солнцем Микитино.
Декабрь 2015 – январь 2016 гг.


Рецензии
Таня,добрый день! Всё прочитала! И уже дочитывая, поняла, что мне Ваше произведение напомнило книги Крапивина! Дай Бог,Таня, чтоб в жизни рядом с нами жили такие замечательные дети, как Ваш герой. Светлое, доброе произведение!
Успехов ВАМ желаю от души и тёплых отзывов от читателей. За деревенскую школу у ВАС очень рада.
С признательностью к ВАМ, свой эл. адрес вчера оставляла ВАМ в одном из отзывов.
До встречи,


Нина Радостная   22.04.2016 11:36     Заявить о нарушении
Очень благодарю Вас, дорогая Нина, за прочтение и отзыв! Признаюсь честно - Вашего отзыва ожидала с трепетом, очень боялась, что не понравится. Но мои худшие опасения не сбылись!
А у Серёжи Волкова есть реальный прототип! Подарю этому ни о чём ещё не подозревающему прототипу повесть на его День рождения в начале мая).
А насчёт электронного адреса - если я не ошибаюсь, Вы прислали неполный адрес. После того, что у меня уже есть, должно стоять либо mail.ru, либо yandex.ru - тут много вариантов. Без этого, к сожалению, отправить нельзя.
Спасибо Вам большое за такие добрые пожелания! И Вам желаю чутких и внимательных читателей (каким для меня, например, стали Вы).
С благодарностью за прочтение, отзыв и просьбой отправить полный эл. адрес -


Татьяна Ветрова 2   22.04.2016 15:20   Заявить о нарушении
Таня, мой адрес с яндексом. Жду сообщения. Рада встрече.

Нина Радостная   22.04.2016 15:34   Заявить о нарушении
Нина, доброе утро! Вам пришло сообщение по эл.почте?

Татьяна Ветрова 2   23.04.2016 08:51   Заявить о нарушении
Нина, Вам пришло сообщение? Не удивляйтесь, что по почте меня зовут "Андрей Коршунов" - это имя моего отца. Можете не отзываться о фотографиях, мне бы просто знать, дошло или нет. А то почта всякое может начудить.
С уважением и теплом,

Татьяна Ветрова 2   25.04.2016 14:25   Заявить о нарушении
Танечка, всё получила. Ответ написала там же. Счастливо ВАМ!

Нина Радостная   25.04.2016 15:06   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.