Однокашники

Из сборника «Страна, которую мы забыли»

Глава 5. Как я учился в МГИМО (1969-1974)

5.1. Однокашники

     Из звучных фамилий на моем курсе факультета МЭО оказались только Оля Микоян и Гриша Орджоникидзе. В то время мне были совершенно безразличны их родословные. А сегодня интернет дает всем желающим широкое поле для исследований. Могу с удовлетворением отметить, что про скоропостижную любовь и краткосрочную супружескую жизнь Оли и Гриши вы там ничего не найдете. Хотя тема династических браков весьма популярна у публики.
     Григорий Эдуардович, несмотря на фамилию, был симпатичен окружающим тем, что слыл изрядным разгильдяем. То есть этим фактом уравновешивалась потенциальная зависть окружающих. Подобно Стасу Намину, известному внуку другого знаменитого дедушки, Гриша еще в школе сколотил ВИА и пытался совместить свое музыкальное увлечение с учебой в институте. В результате, он окончил МГИМО только в 1979 году, то есть на пять лет позже своей бывшей жены.
     Ольге Ивановне тоже никто не завидовал, поскольку, заполучив так ненадолго и такого несерьезного муженька, она искупила все грехи потомственных привилегий. Более того, товарки-соперницы получили желанную возможность бедняжку жалеть.
     Насколько прочнее оказывались браки по расчету, за неимением статистики судить не берусь. По утверждению пресловутого армянского радио, брак по расчету вполне может быть счастливым при одном условии: расчет должен быть верным. В нашем случае расчет был заложен уже в самом стремлении поступить в «такой» институт.
     Студенческие группы в МГИМО формировались по языковому признаку и соответствующим образом именовались. Три языковые группы, состоявшие из пяти-семи студентов, объединялись в одну академическую группу. Иностранные языки изучались, таким образом, в мини-группе. Все остальные предметы – в группах человек по двадцать. Лекции читались для потока, численность которого зависела от вместимости аудитории.
     Поскольку больших залов было мало, на разных потоках одну и ту же тему могли читать разные лекторы. Но это касалось только глобальных наук, вроде истории КПСС или политэкономии. В тех случаях, когда преподаватели специализировались на своей более узкой теме (товароведение меховых изделий!), они были вынуждены повторять одну и ту же лекцию по два раза, то есть для каждого потока в отдельности.
     В результате, ближе всего были знакомы друг с другом студенты из одной языковой группы, чуть меньше – из общей академической. По отношению к остальным однокурсникам, особенно с другого потока, можно было говорить всего лишь о шапочном знакомстве.
     Оля Акимова из болгарской группы не скрывала, что упорно стремилась поступить именно в МГИМО, ведомая примером своей родственницы, которая вышла замуж за внешторговца. То есть цель была поставлена с предельной точностью: выйти замуж за мальчика из МГИМО. В результате, Оля поступила с третьей или четвертой попытки по квоте производственников (то есть абитуриентов, где-то отработавших после окончания школы как минимум два года; служба в армии приравнивалась к производственному стажу). Благодаря этому, она оказалась старше многих потенциальных женихов  и получила непрестижный болгарский язык.
     Поскольку подразумевается (и вполне справедливо), что изучение иностранного языка – это задача для юных мозгов, производственникам обычно назначались считавшиеся более легкими (совершенно несправедливо) славянские языки. Несмотря на незаурядную целеустремленность, заполучить мужа в качестве средства передвижения за пределы родной страны Оле Акимовой так и не удалось. Пришлось довольствоваться своим давним партнером по бальным танцам. Это не значит, что она отступилась от поставленной цели. Еще оставалась надежда в дальнейшем пристроить мужа-инженера на учебу в Академию внешней торговли.
     Но вернемся к болгарской группе, в которой дела с женихами обстояли неважно. А конкуренток было четверо. Еще одна Оля (Князева) приехала из Свердловска и была зачислена на первый курс тоже как производственница. И у нее тоже была цель, но попроще: она хотела выйти замуж за кого угодно. Свердловчанка носила на шее кокетливый платочек, который при насморке служил ей одновременно и носовым платком. Она первая решила поставленную перед собой задачу. Вышла замуж и наплевала на учебу. А, может быть, в обратном порядке: наплевала на учебу и благодаря этому вышла замуж. В любом случае, в институте на одну студентку стало меньше.
     Третья девушка в болгарской группе – Лена Дыкова – поступила в институт сразу после школы, то есть цели ей ставили, скорее всего, родители. Они же обеспечили ее зачисление. Правда, не безусловное. При недостаточно высоком положении родителей девушки-школьницы, недобравшие до проходного один балл, зачислялись на первый курс в качестве кандидаток в студенты. В случае успешной сдачи первой сессии они становились полноправными студентками. В данном случае непрестижный болгарский язык еще раз подтверждал недостаточно высокий рейтинг родителей.
     Несколько выбивалась из этого ряда Люда Малярова. Как-никак дочка заместителя генерального прокурора СССР (1), имеющего шанс остаться в истории благодаря Солженицыну. Не могу ничего сказать о позиции ректора института, но однокурсники этому факту значения точно не придавали. Иначе трудно объяснить, как Андрею Дружинину пришло в голову экспромтом заглянуть к Люде в гости. Он знал, что она живет на Сивцевом Вражке, в стандартном доме из номенклатурного желтого кирпича, то есть в двух шагах от нашего институтского здания у Смоленского метромоста. Стоило перейти по подземному переходу Садовое кольцо, обогнуть МИД, и мы у цели.
     Подъезд в доме был один, застекленные двери задрапированы занавесками. К бабушкам-консьержкам с их вечными расспросами «к кому, да почему», в Москве традиционно относились с некоторой брезгливостью, поэтому, небрежно отмахнувшись, мы направились напрямик  к лифту. На крик переполошившейся тетеньки, откуда ни возьмись, выскочили два бугая в черных костюмах и при галстуках. К однокурснице мы не попали, но все обошлось без милиции. Повторить попытку нам за пять лет учебы больше так и не пришлось.
     Как бы то ни было, главная проблема болгарской группы заключалась не столько в конкуренции со стороны соседок по парте, сколько в отсутствии объектов для охоты. Оба представителя сильного пола были настоящими производственниками. Саше Бубнову было лет двадцать пять, он не только отслужил в армии, но и поработал на каком-то заводе. Лысоватому Володе Сидорову было чуть ли не за тридцать, то есть он уже приближался к предельному возрасту, при котором в СССР разрешалось поступать на дневное отделение вуза. Понятно, почему им назначили болгарский язык, но еще более понятно, почему их вообще зачислили на первый курс. Ведь оба были «из рабочих», а Володя - еще и членом КПСС. Власть ковала для себя надежных приверженцев.
     Они учились с видимым прилежанием, которое не компенсировало очевидного недостатка способностей. Но в принципе, учитывая перспективы карьерного роста, могли считаться завидными женихами. Но это на взгляд человека со стороны. А когда вы ежедневно сидите бок о бок и вместе изучаете болгарский язык, ваши суждения, судя по всему, перестают быть столь поверхностными.
     Самому мне не удалось узнать их поближе. Никаких общих интересов у нас не обнаружилось. К тому же, деление на производственников и школьников, которое начиналось с раздельного конкурса при поступлении в институт, как ни странно, сохранялось на протяжении всех пяти лет учебы. Может быть из-за того, что более старшие по возрасту однокурсники сразу же активно включались в общественную деятельность, занимали руководящие посты в комсомоле, некоторым даже удавалось вступить в партию. Отчасти это давало возможность компенсировать отставание в учебе, где камнем преткновения оставался иностранный язык. Из их же числа назначались старосты. В частности, старостой курса был отставной старший лейтенант Анатолий Дементьев, который запечатлелся в памяти благодаря армейским замашкам и крылатой фразе «эй вы там, в заду». Она регулярно звучала на собраниях, когда он призывал нас к порядку.
     На таком фоне производственники в моей группе отличались в лучшую сторону. По крайней мере, откровенного карьеризма не проявляли. Саша Бубнов запомнился тем, что на разных мероприятиях вроде субботников или демонстраций, фотографировал однокурсников, а потом раздавал эти любительские фото. Аппарат у него был самый простенький, карточки получались довольно убогого качества. Дело в том, что жил он со своей мамой не просто скромно, а очень бедно. На ее пенсию и на свою стипендию. О студенческой жизни в институте никаких других фотографий у меня нет.
     Не помню, по какому случаю, но однажды Володя Сидоров пригласил нашу студенческую группу к себе домой. Он с гордостью показывал коллекцию самоваров. А его пожилая мама нескрываемо гордилась им самим. В доме явно царил культ выбившегося в люди сына. Мы все это заметили и даже сменили свое насмешливое отношение к студенту-переростку на более уважительное.
     Наряду с болгарской в мою академическую группу входили также китайская и венгерская языковые группы. Между собой мы друг друга так и называли: «болгары», «китайцы», «венгры».
     В китайскую были зачислены только школьники. По уже упомянутой естественной причине. Более того, все они окончили английские спецшколы. Китайский язык и по сей день преподается у нас на базе английского. Конечно, все вновь испечённые китаисты были хоть и не медалистами, но почти круглыми отличниками.
     Володя Кикило (2), родившийся в Майкопе, сразу же заявил, что китайский язык не для него, и,  вообще, он переводится на другой факультет. Серьезно к этим заявлениям никто не относился, тем не менее, Володю вскоре перевели с международных экономических отношений на гораздо более престижный факультет журналистики. План набора на журналистку был гораздо скромнее, соответственно, конкурс был гораздо выше. Особенно для школьников. Декларировалось, что берут сюда уже состоявшихся в профессии людей. Например, при поступлении требовалось предъявить «публикации».
     Краснодарский край во главе с пресловутым товарищем Медуновым (3) в те годы был хорошо известен своими лоббистскими возможностями. Но, судя по всему, знакомства родителей гарантировали поступление сына только на экономический факультет. Зато потом, уже имея синицу в руках, можно было пытаться «дожать». Незадолго до окончания журфака Володя женился на однокурснице-москвичке и, получив диплом, сразу же отправился в США спецкором «Комсомольской правды». Остается догадываться, подключались для этого только краснодарские связи или вновь приобретенные московские - тоже.
     С Володей связаны два эпизода из студенческой жизни. Оба трагикомические. На первом курсе всем вчерашним школьникам исполнялось 18 лет. По случаю совершеннолетий пошла череда празднований. Наш временный одногруппник, еще не избавившийся от китайского языка, тоже решил отметить день рождения и пригласил однокашников в общежитие. Коньково-Деревлево, где один подъезд жилого дома был отведен  под общагу МГИМО, некоторые москвичи уничижительно называли Какашкино-Деревяшкино. На самом деле, в то время туда было всего лишь трудно добираться, так как метро еще не дотянули. А сейчас это вполне «престижный» район с университетской публикой из РУДН.
     Как бы то ни было, мамины дочки из высокопоставленных московских семей, дабы не обидеть Володю, прибыли точно к назначенным шести часам вечера. Вместе со мной нас набралось человек шесть. Виновник торжества объяснил, что придется немного подождать, так как с минуты на минуту ожидается прибытие посылки из Краснодара с настоящими «помидорчиками и огурчиками», каких мы никогда в жизни не пробовали. Началось томительное ожидание.
     В трехкомнатной квартире на десятом этаже, кроме именинника, обитало еще пять студентов с разных курсов. Слух о предстоящем празднике быстро распространился по общежитию, ребята с других этажей время от времени заглядывали, чтобы оценить ход приготовлений и так же быстро исчезали через постоянно открытые двери. Между тем, никакими приготовлениями и не пахло. Как и все остальные, Володя появлялся и исчезал, вновь появлялся, подбадривал нас сообщением о том, что на вокзал уже выехал гонец, после чего вновь исчезал.
     Часа через два бразды правления взяли в свои руки старшекурсники. На столе в центральной комнате появилось несколько бутылок водки, стаканы, соответствующая закуска. Для полноты картины не хватало только расстеленной на столе вместо скатерти газеты. Застенчивые девицы, сбившись в кучку вокруг меня на балконе, с неподдельным ужасом наблюдали через стеклянные двери за этими приготовлениями. Когда многочисленные хозяева начали бросать на них плотоядно-насмешливые взгляды, испуганные гостьи взмолились, чтобы я немедленно вызволил их из ловушки.
     Воспользовавшись тем, что хозяева вошли в организационный раж, мы проскользнули мимо накрытого стола в коридор, затем на лестничную площадку и, не дожидаясь лифта, пустились наутек. По дороге меня всерьез благодарили за спасение.
     Второй эпизод попроще. Как-то на втором курсе Володя взял взаймы на пару недель у Игоря Севастьянова 50 рублей. Повышенная стипендия отличника составляла 60 рублей. Так что это были большие деньги. К сожалению, я оказался свидетелем того, как бедняга потом до пятого курса прятался и бегал (в буквальном смысле слова) от моего однокурсника.
     Боря Кривенко особыми талантами не блистал, китайский учил спустя рукава, мучился сам и мучил преподавателей. Тем не менее, к пятому курсу навострился, полистав прямо перед экзаменом учебник, сдавать на отлично любую идеологическую жвачку. Например, у нас был предмет под названием «История международного коммунистического, рабочего и национально-освободительного движения». Сокращенно – межрабдвиж. Обидно, что с иностранным языком, пусть даже не китайским, такая метода экспресс-подготовки не проходит.
     Начитанный, остроумный, компанейский, интеллигентный Андрей Дружинин считался звездой группы. Английский у него был лучше, чем у всех остальных, так как он бывал в Штатах, где работали его родители. За китайский он взялся серьезно и ходил в отличниках. Думаю, он правильно оценил представившийся шанс. И действительно, сразу после института его командировали в Пекин. Как ни странно, в дальнейшем ни карьера, ни семейная жизнь у него толком не сложились. Он умер, не дожив до шестидесяти лет.
     Второй Андрей на таком фоне явно проигрывал. Может быть потому, что, приехав из Ленинграда, был вынужден жить в общежитии. По моему твердому убеждению, длительное пребывание в «общаге» навсегда накладывает на человека отпечаток. Простоватый, порой откровенно грубоватый, невысокого роста и весьма плотного телосложения он вызывал у меня навязчивую ассоциацию с Собакевичем. Выдающимися способностями не выделялся, но зато был неимоверно упорным, усидчивым и что называется «себе на уме». Вполне закономерно, что Андрей Иванович Денисов (4) добился таких феноменальных успехов в построении карьеры.
     Все три девушки в китайской группе были кандидатками. Когда вам делают такое одолжение и принимают чадо в институт, несмотря на тот факт, что оно не набрало необходимый проходной балл, пенять на выбор иностранного языка уже не приходится. По удивительному совпадению все три носили имя Татьяна.
     У Тани Федотовой, моей будущей жены, мама, будучи врачом районной детской поликлиники, патронировала новорожденного внука тогдашнего ректора МГИМО. К его совету и прислушались при выборе института. Во время одного из дежурных визитов, уже после завершения вступительных экзаменов, Юлия Георгиевна посетовала, что дочка недобрала один балл. Товарищ Яковлев велел не опускать руки, и она настояла на том, чтобы Татьяна явилась на заседание мандатной комиссии. Без особой надежды, как была в домашнем платье, девушка с удивлением услышала свою фамилию и неожиданно для себя оказалась в числе избранных счастливцев.
     На фоне внутренней убежденности, что китайский язык ей не нравится, взаимоотношения с ним складывались очень тяжело. Тем не менее, МГИМО Татьяна окончила и по распределению попала в очень забавную контору. Это была редакция, которая готовила радиопередачи на китайском языке. Размещалась она на конспиративной квартире на первом этаже жилого дома где-то в Медведково. Пленки с подготовленными записями везли на границу с Китаем и там транслировали под видом того, что это, воюя с режимом Мао Цзэдуна, вещает радиостанция китайских оппозиционеров, расположенная где-то в горах якобы на территории самой КНР. Рождение нашей второй дочери избавило эту историю от продолжения.
     Вторая Татьяна – Рожкова - была единственным ребенком секретаря московского горкома КПСС. Жила она с родителями в доме из пресловутого желтого кирпича на улице Алексея Толстого в трехкомнатной квартире с двумя санузлами, что по тем временам считалось невиданной даже не роскошью, а прямо-таки экзотикой. В народе улицу именовали Большой дворянской, так как вдоль нее располагались легко узнаваемые дома характерной архитектуры. Как бы то ни было, демократизм советской власти нашел отражение в том, что получить элитную жилплощадь оказалось проще, чем устроить дочку в вожделенный вуз. На китайский язык Таня не обиделась, наоборот, он ей очень нравился. Правда, в жизни мало пригодился.
     Склонный к рискованным экспериментам Андрей Дружинин однажды подбил меня поехать к ней на дачу. Видно, похода в прокурорский дом ему было мало. Возможно, его подбадривало то обстоятельство, что вместе с нами поехала и Таня Федотова, лучшая подруга Рожкули (такое ласковое прозвище получила среди нас дочь партийного бонзы). Добравшись до Барвихи и высокого зеленого забора, мы узнали от охраны, что хозяева в полном составе вышли на прогулку. Расположившись неподалеку на обочине дороги, мы решили подождать их возвращения.
     Ждать пришлось недолго. Издали заметив приближающееся к нам семейство, мы решили устроить сюрприз и расселись в высокой траве, по-возможности спрятав лица. Как рассказали нам позже, выдал всех я. Секретарский родственник обратил внимание на мою голую спину: «Смотрите, по этому парню можно изучать анатомию, все позвонки наружу!» Тут-то Рожкуля и узнала меня, а затем увидела Андрея и Татьяну.
     Вместе с обрадованной нашим визитом хозяйкой мы сразу же оправились к воде. Хотя это был отрезок Москвы-реки, относящийся к запретной водоохранной зоне, нам было позволено отцепить на пристани одну из лодок, и мы принялись обследовать окрестности. Через некоторое время нас заметил патруль, но узнав, с какой мы дачи, разрешил продолжать путешествие. В общем, поездка нас не разочаровала. Жаль, что она осталась единственной в своем роде.
     Впечатление не омрачила даже небольшая неловкость, которая возникла, когда мы вернулись с лодочной прогулки. Рожкулина мама объявила, что время ужина уже закончилось, но она может предложить нам по стакану молока. Все-таки моя мама была права, когда утверждала, будто, увидев мою худобу, все женщины стремятся меня накормить. К тому же «у нас с собой было», в смысле, мы предусмотрительно захватили из Москвы какое-то печенье.
     В студенческие годы Таня Рожкова более всего походила на снеговика: круглое лицо, потом второй шарик побольше и, наконец, третий шар в качестве основания. Поэтому, несмотря на добрый характер и сохранявшуюся детскую наивность в восприятии окружающего застойного мира, ни малейшим вниманием со стороны противоположного пола она не пользовалась. По крайней мере, так было почти до конца пятого курса.
     Известие о свадьбе Рожкули застало врасплох даже самых заядлых сплетниц из нашей группы. Конечно, злые языки сразу же заговорили о явном браке по расчету. Чем иначе объяснить, что статный красавчик Дима Черкашин польстился на непривлекательную толстушку. Мало кто сомневался, что решающую роль тут сыграла пресловутая московская прописка, без которой распределение в МИД молодому человеку из провинции никак не грозило. Как лучшая подруга, Татьяна, естественно, была приглашена на свадьбу. Конечно, подразумевалось и мое присутствие как мужа лучшей подруги. Оставалось  только пристроить на время торжества трехмесячную Ксюшу, нашу дочь. Посидеть с ней вызвалась теща, Юлия Георгиевна.
     Надо сказать, что сам я с Рожкулей практически никогда не общался, с ее будущим мужем вообще не был знаком. Поэтому на фоне горячо обсуждавшихся сплетен воспринимал свое присутствие на свадьбе как верх лицемерия. Мне казалось, что с моей стороны будет гораздо честнее остаться дома, сославшись на необходимость нянчить младенца. Другое дело Татьяна, которая была просто обязана, да и сама очень хотела пойти на Рожкулину свадьбу.
     Обо всем этом я весьма недальновидно заявил вслух. Как результат мне был предъявлен ультиматум: или мы идем на свадьбу вместе, или из-за меня моя жена тоже не пойдет. Ключевыми, судя по всему, были слова «из-за меня». Возможно, Татьяна очень хотела, чтобы именно по моей вине мы не пошли на свадебное мероприятие. Не могу сказать, как долго моя жена лелеяла свою обиду на меня, но Рожкуля обиделась на свою лучшую подругу на всю жизнь. По рассказам очевидцев она ждала и надеялась до последнего. Но поезд Москва-Ленинград ждать не мог. Сразу после праздничного застолья молодая пара отправилась в свадебное путешествие по модному в те годы маршруту. А сразу после окончания МГИМО – в Бонн, тогдашнюю столицу ФРГ, где и началась дипломатическая карьера будущего посла (5).
     Третья Татьяна, Антонова, скорее всего, проходила по списку самого могущественного ведомства. На четвертом или пятом курсе она рассказывала забавную историю про своего младшего брата. В это время он тоже был зачислен в МГИМО (повторное подтверждение статуса ведомства). Наученные горьким опытом, родители организовали упреждающий звонок ректору, чтобы сыну, не дай бог, не назначили для изучения китайский язык. Мол, один специалист по Китаю в семье уже есть, и этого вполне достаточно.
     Как гласила легенда, на своем списке студентов ректор, чтобы не забыть, сделал пометку напротив фамилии Антонов: «китайский!!!». Когда список дошел до исполнителей, они неукоснительно исполнили волю начальника, и Ваня получил китайский язык. В новые времена, наладив бизнес с Гонконгом, он примкнул к новой элите и купил особняк на Рублевке. Вот уж действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло.
     Не менее разнородной по составу оказалась моя венгерская группа. Здесь тоже были три девушки-кандидатки, условно зачисленные благодаря усилиям родителей. Но здесь же была и «производственница» Аня Баева, поступившая, как и «болгарка» Оля Акимова, не то с третьей, не то с четвертой попытки. Благодаря своему недюжинному упорству и усидчивости она точно так же брала измором все науки и, в конце концов, единственная из академической группы окончила МГИМО с красным дипломом. Самое удивительное, что при этом она обладала удивительно неповоротливым, упрямо догматическим мышлением.
     Все, кто связан с редкими языками, навсегда обречены топтаться на небольшом клочке профессионального поля. Так и мы с Аней время от времени продолжали сталкиваться на ниве венгерского языка. Однажды она попросила меня найти преподавателя по русскому языку и литературе для своего сына, который собирался пойти по ее стопам и поступить в МГИМО. Узнав, что парень учится еще только в девятом классе, я попытался объяснить, что заплатить немалые деньги репетитору она еще успеет. Правильнее делать это поближе к поступлению, то есть в десятом, выпускном классе. Аня упрямо настаивала.
     Кроме Лины Евгеньевны попросить мне было некого. При этом я мягко предупредил ее, что моя бывшая однокурсница не так давно потеряла мужа, воспитывает сына одна, поэтому весьма ограничена в средствах. Это означало, что занятия предполагают не столько доход для репетитора, сколько личное одолжение для меня.  Можно было не сомневаться, что, работая в приемной комиссии, мне неминуемо придется за него расплатиться. Чего не сделаешь из солидарности с коллегой по венгерскому цеху! С чувством исполненного долга я продиктовал Ане заветный номер телефона. Дальше все зависело от нее самой.
     Обычно принято сообщать о достигнутых результатах, но к такому звонку я был явно не готов. Телефонная трубка булькала возмущением и чуть ли не ругательствами. «Ты нарочно все подстроил, чтобы поссорить меня с единственной подругой!» - кричала Аня. С учительским терпением я попытался выяснить, о чем идет речь. «Как тебе не стыдно!? Это просто подло», - завершила разговор моя протеже. В полной растерянности я смотрел на трубку, из которой доносились короткие гудки.
     Мое недоумение многократно выросло после разговора с Линой Евгеньевной. Самое забавное, что в ее тоне тоже звучали нотки упрека. Прежде всего, она сказала, что или я совсем не разбираюсь в людях, или меня ловко обманывают. Аня пришла к ней не с сыном, а со своей весьма самоуверенной и заносчивой знакомой, муж которой был высокопоставленным мидовским работником. Их сыну оставалось учиться в школе один год, мамаша не сомневалась, что он поступит в МГИМО, но понимала, что занятия с репетитором не повредят. Деньги никакой проблемы для нее не представляли. Неприкрытый гонор явно обещал будущие неприятности, и Лина благоразумно отказала. Даму звали Татьяна Черкашина.
     Оля Воробьева с круглым кукольным личиком могла служить олицетворением расхожего утверждения, что симпатичные девушки умными не бывают. Зато у нее были явные способности к изучению иностранных языков. Ее произношение, как английское, так и венгерское, до поры до времени приводило преподавателей в восторг. Они прямо-таки млели, одновременно интересуясь, не занималась ли она музыкой (подразумевалось, что только наличие музыкального слуха может обеспечить такое совершенство). Со временем, когда потребовалось к качеству произносимого добавить еще и количество, восторги поутихли. Несмотря на то, что Оля на каникулах продолжала навещать родителей, которые работали в Лондоне, возникли проблемы даже с английским языком.
     У Лены Булановой и Наташи Барабаш таких сложностей никогда не возникало. Может быть благодаря тому, что им довольно успешно удавалось не вызывать зависть окружающих. Они были весьма прилежны в учебе, но никакими особыми талантами не блистали. Как бы то ни было, эти три девушки из венгерской группы успешно выполнили программу минимум, выйдя ближе к пятому курсу кто за однокурсника, кто за более старших студентов МГИМО. Вместе с мужьями они отправились по разным заграницам. С венгерским языком какое-то время работала только Лена, которая в перерыве между командировками мужа недолго поработала в отделе европейских соцстран ИНИОН.
     Зато мужская часть венгерской группы полностью оправдала затраты государства. Юра Моисеев первоначально окончил художественное училище, после чего угодил в армию. Поскольку его жена преподавала в МГИМО венгерский, вопрос, какой иностранный язык ему назначат для изучения, судя по всему, не возникал. Карьеру ему выстраивала супруга, которая с нетерпением ждала, пока он отучится пять лет, чтобы поехать, наконец, работать в посольство в Будапеште.
     Игорь Севастьянов был четвертым выпускником школы №279, который в один год со мной поступил в МГИМО. Но он учился в параллельном классе, поэтому познакомились мы только в институте. Его родители работали в системе минвнешторга. Об этом можно было судить только по косвенным признакам, так как подобная информация обычно не афишировалась. На восемнадцатилетие Игорь пригласил всю академическую группу в ресторан «Славянский базар» на Улице 25 октября. Правда, чаще ее называли улицей гуманистов, так как по ней многочисленные гости столицы шли к ГУМу. Мама Игоря, приехавшая в Москву в отпуск, собственноручно намешала всем гостям по бокалу экзотического напитка, ингредиенты для которого были куплены за валюту. Так я первый раз в жизни попробовал джин-тоник. Позже вместе с Игорем мы провели один учебный год в будапештском университете. Об этом надеюсь еще рассказать особо.
     Когда осенью 1982 года я отправился на три месяца в Будапешт в так называемую научную командировку, оба моих коллеги по венгерскому языку как раз работали там в советском посольстве. По опыту командировки в Чехословакию моих родителей, которые всегда с радостью встречали всех знакомых, каким-либо образом оказавшихся  в Праге, я почему-то думал, что мои однокурсники тоже будут рады увидеть меня. Приходится признать, что я ошибался.

Москва, 2015


Примечания:
1.Михаил Петрович Маляров, первый заместитель Генерального прокурора СССР в 1964—1973, упоминается в автобиографическом произведении Александра Солженицына «Бодался теленок с дубом».
2.Владимир Кикило, в разное время корреспондент ТАСС и ИТАР-ТАСС в Нью-Йорке и Вашингтоне, руководитель представительства ИТАР-ТАСС в США.
3.Сергей Федорович Медунов, в 1973-1982 гг. первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС.
4.Андрей Иванович Денисов, в 2006-2013 гг. первый заместитель министра иностранных дел Российской Федерации.
5.Николай Александрович Рожков, секретарь Московского городского комитета КПСС по вопросам строительства.
6.Дмитрий Дмитриевич Черкашин, в 2001-2007 гг. посол России в Швейцарии и по совместительству в Княжестве Лихтенштейн.