Спасительница

  Облизал пересохшие губы.
  Слишком жарко, любовь моя, слишком-слишком, жарко. Огонь обгладывает тело, облизывает внутренности, пожирает душу. Нестерпимо жжет вина.
  Я заболел.
  Елена приложила холодную ткань к моему пылающему лбу. Почти сочувствующе улыбнулась.
  - Сейчас придет доктор.
  Я закрыл глаза, чтобы не видеть ее мертвого взгляда. Мы и так знали, что со мной. Я сам на это пошел.
  Пружина дивана впивалась в спину, раздражала так, что будь у меня силы, будь малейший шанс - вскочил и разодрал обивку в клочья, словно тоскующий кот.
  С кухни доносился запах гречки - я ненавидел гречку.
  Из спальни доносился звук пьянящего джаза - я никогда не понимал джаз.
  Плохо, мне было очень плохо.
  Я и так горел.
  Она делала это на зло. Пока неуверенно, боясь ошибиться, но искренне и с чувством, с готовностью придумать еще тысячу мелочных пакостей, моя дорогая Елена, любовь моя. Знаю, чаша твоего терпения давно переполнена.
  Я заснул, провалился в огненную бездну, летел вниз, раздираемый на части, падал бесконечно, пока из пламени не сплелась Вероника - моя прекрасная Вероника, - из-за нее я заболел, из-за нее я разрушаюсь. Обняла меня, безумно нежно, влилась в меня поцелуем, и я очнулся.
  Пришел доктор.
  Хороший доктор, словно из детских фильмов - маленький и седой, в очках-половинках - как у Дамблдора. На его белом халате крохотное красное пятнышко - кровь или кетчуп. Его ледяной стетоскоп прожигал мою грудь.
  - Что с ним, доктор? - Елена взяла меня за руку.
  - Обыкновенная любовная простуда, - Елена сжала до боли мою руку. - Не стоит сильно беспокоиться, но и запускать болезнь тоже не дело. Вместе вы справитесь. Пропишу вам витаминок и терпения. И пейте побольше водички.
  Доктор суетливо засобирался, мы молча ждали. Он ушел, гречка все также разбухала сладко-резкой вонью, верещал искаженный динамиками саксофон, Елена впилась ногтями, до самой крови, в мою ладонь.
  - Любовная простуда, значит, - ее глаза стали еще мертвей, губы сжаты в тончайшую алую нить. С чего она взяла, что этот оттенок помады ей идет? - Наверное, это все потому, что я такая занятая - вечно на работе, вечно вся в делах - зарабатываю деньги, чтобы нам было на что существовать.
  - Я тоже, - хриплю. Очень пить хочу.
  - Конечно, ты тоже - но так, немножко. Сидя дома за компьютером с переводами. Мужчина, настоящий ты мой мужчина. Как ты только сумел влюбиться в кого-то, не выходя на улицу? Как в тебя кто-то сумел влюбиться?!
  Елена отпустила мою ладонь, обреченно спрятала лицо в руках.
  - Что за искаженная жизнь? Все должно быть наоборот, - прошептала едва слышно.
  - Ве-ро-ни-ка, - говорю. - Ее зовут Вероника.
  - Как интересно, - делает вид, что все равно.
  - Не поможешь, - констатирую.
  - Не умрешь, - сомневается.
  - Я люблю тебя.
  - Мной ты уже переболел. А я тобой.
  - Да.
  Хорошо, вот так и правильно. Не верь мне, любовь моя.
  Елена уходит. Не из комнаты - из квартиры. Оставляет меня наедине - с разъедающей разум жаждой, с зудом, запахом, звуком. С алой, как помада, пеленой в глазах. Связанного огненной нитью, ласкающей лентой; опутанного неразрывным коконом.
  Не пошевельнуться. Если бы я только мог встать.
  Если бы я мог встать, все бы сложилось по-другому. Но ноги мои мертвее глаз Елены. Уже третий проклятый год.
  Нет сил облизать пересохшие губы.
  Я скован, а вокруг огонь - он надвигается, танцует, извивается в буйстве страсти. Терзает обнаженное сердце.
  Из огня соткалась Вероника, живая каждой частичкой тела, пламенная, моя выдуманная дева - бесконечное совершенство. Но даже так - всего лишь отражение Елены.
  Она осыпает меня прикосновениями, волнующими, будоражащими - я чувствую прояснение рассудка. Я знаю, что это значит.
  Слишком жарко. Слишком поздно. Я заперт в собственной ловушке, в огненной комнате и выхода нет. Моя возлюбленная Вероника стала моим спасением. Стала ее освобождением.
  Я хочу кричать.
  - Леша...
  Ну зачем ты пришла?
  Прилизанные прическа Елены растрепались, на кончиках волос тлели угольки, ее ресницы и брови обожжены.
  Она подошла ко мне, и огонь расступился, а Вероника улыбнулась. Взлетела к Елене и влилась в нее поцелуем. Нас охватило пламя. Оно жгло нестерпимо, иссушало, разрушало до остатка.
  - Прости, - шепчет Елена.
  - Слишком поздно, - шепчу я.
  - Нет. Забыл? У меня же комплекс спасительницы. Мания к самопожертвованию на благо любимого мужчины. Мы справимся.
  Елена тащит меня, беспомощного, бесполезного, а пламя расступается, пламя преследует, нагоняет, окружает, кусает за пятки мои мертвые ноги, обращает в пепел длинные волосы Елены.
  - Отпусти, ты заразишься...
  - Нет.
  Мы справляемся.
 
  - Сейчас, сейчас, - она хлопочет вокруг меня. - Вот, попей.
  Благословенная вода, холодная, кипяченная, из-под крана, пропитанная гречкой.
  Я пил, а ласки Елены приносили выздоровление. Огненная лихорадка стекала с меня вместе с потом, вместе с осыпающимся пеплом обожжённых волос Елены.
  - Так почему Вероника? - спрашивает, как ни в чем не бывало.
  - Не знаю... просто... - просто я так чувствовал.
  - Забавно... ведь недавно думала, что именно так хотела бы назвать нашу дочь, - улыбается
  Я молчу. Мне нечего ответить. Я не могу избавиться от облегчения.
  Елена гладит меня по щеке.
  - Какой же ты дурак! Как я только могла подумать, что это по настоящему...
  - Это по настоящему, - голос мой охрип.
  - Простыть, выдумав себе новую любовь? Ты сумасшедший. И слышишь - я соврала. Я все еще тобой больна, я смотрю на тебя, прикасаюсь - и меня бросает в жар. Так что не смей себя обвинять - ты не обуза, Леша.
  - Спасительница моя, - я любуюсь, - глупая...
  Воображение пасует перед реальностью. Вероника растворяется, болезнь уходит. Даже без витаминок. Хватило и старой доброй любви. Ну и ладно. Только бы еще Елена выключила музыку и открыла окна.