Facepalm

Лево судорожно озирается, морщинясь лицо-ладонью, на которой даже самый неумелый хиромант – легко прочитал бы недоумение и растерянность. Он озирается на Существо, от которого только что был отчленен, но фоточувствительные клетки Лево, фиксируют лишь гряду остроугольных камней, предположительно покрытых примитивными микроспорами, если судить по слизи, оставшейся на ладони. От Существа, похоже, и вовсе - ничего не осталось. Равно как и памяти, ведь когда Лево был неотъемлемой частью Его, вся память хранилась в каком-то ином органе Существа. Лишь на клеточном, на химически-чувственном уровне теплится призрачное, безликое воспоминание. Воспоминание - являющее собою скорее чувство, нежели образ – нечто светлое, мощное в своей динамике, а еще – на удивление несчастное и свободное. Видимо именно комбинация последних двух качеств и привела к тому, что от этого Существа теперь не осталось ничего кроме самого Лево, который просто лежит на песке, весь в ссадинах и слизи, сжимая свое лицо в кулак таким образом, что костяшки его отчаянно белеют. Он скорбит по своему беззаботному прошлому, он скорбит по Существу. Тем временем – Время рекою течет – издалека и долго. А еще, тем временем, происходит несколько вещей:

1. Адреналиновый коктейль чувств, оставленных Существом в теле Лево в момент его отчленения сходит на нет, и воспоминание об анатомической родине становится не столь чувственно-травмирующим, каким-то более фактически-документальным, отчего Лево даже удается разжать кулак и выпрямить средний палец.

2. Микроспоры, хлюпкой слизью покрывавшие камни, успевают собраться в колонии и эволюционируют в какие-то более сложные, и, как следствие - наделенные куда более сложным несчастьем, организмы. Эгоцентризм и уныние естественным образом мотивируют их нападать на несчастного Лево в попытке то ли пожрать его, то ли изнасиловать, а может быть, в их депрессивной субкультуре это и вовсе – единый процесс. Но Лево отчаянно отбивается от них щелбанами, ловко орудуя средним пальцем. Благо это оказывается вовсе не сложно – Враг вскоре отступает назад, на родные камни, чтобы написать всем существам впоследствии живущим – торжественную песнь-летопись о великой войне. Для этого он еще более усложняется и изобретает письмо. Однако, соразмерно с усложнением интеллекта – еще более усложняется и депрессия Врага, которая приводит к упадническим настроениям в его обществе, сепаратизму и разночтениям трактовки исхода войны, а самое главное – искривлению морали, которую этот исход неизбежно в себе несет. Таким образом общество Врага самостоятельно гибнет и гниет, подчиняясь круговоротам сил именуемых вкупе тетрограммой НЕХ (от разг. Неведомая Е****я Х***я прим. Автора)
 
3. Пока общество Врага гибнет, Лево вдруг сознает, что он теперь и сам – отдельное Существо, и у него должно быть собственное имя. Да что там имя – страшно подумать… У Лево теперь есть собственное Право, а еще – своя собственная жизнь и еще уйма всего не менее ужасного и собственного, с чем ему предстоит справляться. Но, не желая все усложнять преждевременно, Лево начинает придумывать себе имя. Процесс этот требует медитативной направленности внутрь себя, ибо ученых, способных обозвать Лево на латыни, да еще и со вкусом (хотя на латыни все красиво) – поблизости не наблюдается. Так Лево снова лежит, сжавшись в кулак, точно жилистый фрукт.
Тем временем. Времени воды. Издалека и не менее долго. Текут.
- Сказааала мааать, бывает все, сынок!... - Но мать ничего не сказала, вернее Лево не может помнить это. Вместо заветного названия для самого себя, Лево терзается странными попытками вспомнить причины, или хотя бы момент отчленения его от родного Существа. Быть может, именно он - Лево, пальцем, по Его Божественной команде – срывал чеку взрывчатки, жал кнопку детонатора, рвал пояс шахида… чтобы отчлениться как бы и по доброй воле, и принудительно – одновременно. Добрая Воля… Это представление видится Лево очень добрым. Ведь у него теперь только она и есть. Сначала Лево даже думает взять себе именно такое имя, однако тут же отказывается от подобного варианта по двум причинам:

1. Это сразу же уподобит его чернокожим, дававшим своим детям фамилии в стиле Фримен (Свободный Мужик англ. прим. Капитана Очевидность) тем самым как бы клеймя напоминанием о рабстве своих внуков и правнуков, живущих где-то там – куда течет Время – в свободном и добром мире будущем.
 
2. Раз Добрая Воля звучит как Ф.И. то необходимо добавить сюда и «О». Однако о Существе Лево помнить уже и сам не хочет, ибо так он никогда не повзрослеет и все будет тут валяться аки говно - целую вечность, грустить, пока Время течет мимо.

В итоге Лево решает так и остаться Левой, хотя бы потому, что его так инстинктивно уже зовут и его самоидентификация этим вполне удовлетворяется. К тому же, это выглядит как прекрасная и мудрая дань уважения и памяти, не менее прекрасному и мудрому Существу, которое совсем не было злобным рабовладельцем и потому, это совсем не как Фримен у африканских рабов – нет, нет! И вообще Лево решает все время следовать лишь этим врожденным, априорным велениям сердца, но так, как сердца у него нет, Лево называет это более высокопарными поэтическими словами – такими как «Рефлекторно» и «Инстинктивно», а когда хочет передать всю полноту своих рвущихся наружу чувств, то мрачно и артистично цедит сквозь сомкнутые пальцы – «Судорожно!»
Так Лево вновь размыкает ладонь и подслеповато щурится линиями судьбы и любви, открываясь пятернею навстречу миру как огромный мясистый подсолнух. Первое, что он делает – опускает ладонь в реку Времени.
«- Когда придееешь домой конце пути, свои ладооони в В… опусти!»
Существо учило себя мыть руки. Рука руку моет.
Короче Лево умылся Временем значит, и прямо как в сказках – глядь! А на перегное рухнувших цивилизаций, прямо посреди камней выросло персиковое дерево. И плодоносит. Протянул Лево пальцы к персику и погладил бархатный фрукт.
Съел с косточкой. Потому, что вкусно было.