Антипупсик

Лагерь спал. Почти весь. Безобразный порядок, навязанный боевиками, оказался сильнее утвержденного начальником отряда. Ночь – бой, день – сон, ночь – бой, день – сон. И так почти месяц.
Ближе к полуночи солдаты без команд и напоминаний выходили на позиции. Дежурные по заставам, опять же без дополнительных команд, выдавали оружие и боеприпасы. В тылу за такое всех командиров давно бы уже сняли. Ну, то в тылу. А здесь война. И каждый, кто хочет выжить плюет на мирные инструкции и подчиняется простым и логичным правилам, рожденным самой жизнью или чьей-то смертью.
Прошлой ночью снова был бой, и днем заставы спали. За исключением трёх – четырёх человек в лагере и по паре человек на ПБО (постах боевого обеспечения). Майор Лопатин – офицер оперативной группы тоже не спал. Какой-то безымянный червь точил душу. Ближе к обеду у червя стало пробиваться имя «Наши гильзы». В последнее время после обстрела лагеря, в зелёнке, в местах, с которых духами велся огонь, находили гильзы той же партии, что была выдана личному составу застав. Как будто боевики их специально оставляли для работников прокуратуры и «смешных», то есть смешанных комиссий. Всю ночь идёт стрельба со всех сторон, а утром находят в зеленке  полтора – два десятка гильз нашей серии. Местные «шейхи» орут, что пограничники сами устраивают бессмысленную стрельбу, требуют убрать заставу из кишлака. Приезжее начальство кривится и материт начмана (начальника мотоманевренной группы). Ночью под огнём, днем в дерьме. Вот и не спится.
Лопатин перебирал в уме возможные источники утечки патронов или гильз. Четверо солдат, захваченных боевиками четыре месяца назад? Эти патроны давно бы уже закончились. Контактов солдат с местными нет. Вокруг лагеря река и минные поля.
ПБО! Верхний ПБО. Лопатин привстал с постели. Точно, верхний ПБО единственное место, где возможен контакт с местными жителями. Если прапорщик Треухов днем спит, как все «нормальные» люди, кто-то из солдат вполне может продать патроны. Надо проверить. Немедленно.
Минут через десять Лопатин с начальником заставы капитаном Смеловым и отделением «слегка вооруженной конницы» был уже на броне.
Смелов был явно недоволен прерванным сном, тем более, что сон прервали для того, чтобы проверить не торгуют ли его солдаты боеприпасами. Вот если бы в отряд съездить… Тогда можно было бы и не поспать. Жене позвонил бы.
Рывок БТРа прервал полусонные раздумья. Хрен с ним со всем. Не спится Лопатину, вот дурью и мается. Штабной – он и в окопах штабной.
500 метров дороги – не велик путь, но всё время в гору, да и  не БМВ. Плюс всемирная солидарность связистов. По всему выходило, что прапорщик Треухов должен был уже проснуться, одеться и встречать высоких гостей хлебом-солью у въезда на ПБО. Ан, нет! У импровизированного шлагбаума с улыбкой до ушей стояло рыжее рязанское счастье.
- Спит прапорюга! Совсем обнаглел! Сейчас вылечу! – в голосе Смелова послышалась радость. Хоть не зря приехал. Можно будет на нерадивом подчиненном отыграться за испорченный сон. Да и вообще полезно лишний раз дрюкнуть прапорюгу, чтобы службу помнил.
- Где Треухов? Позови его. – Лопатин не спрыгнул с БТРа. Видимо и ему захотелось поднять боевой дух прапорщика. «Похоже это и есть наша «чёрная дыра». Прапор спит – бойцы резвятся».
- Товарища прапорщика нет. – крикнул рыжий.
- В каком смысле – нет?
- Товарищ прапорщик ушёл в лес. Два часа назад.
- Вот сволочь! Немедленно свяжись  с ним по рации, пусть бежит на пост.
- Не могу. Товарищ прапорщик рацию не взял.
Лопатин покрылся холодным потом. ЧП. Снова ЧП. Два часа одному, да без связи. В этом грёбаном лесочке – это практически плен или голова отдельно – туловище отдельно. Два часа…
- А, что же ты, сучёнок, не доложил, что прапор ушёл с поста? Ты же каждые 15 минут докладываешь по обстановке, что все нормально. Это нормально, что начальника поста нет два часа и связи с ним нет?
- Нормально.
- Как «нормально»? – Внутри Лопатина начало закипать дерьмо. Остро захотелось взять автомат и врезать прикладом между этих серых глаз. Вместо этого он повторил как можно спокойнее:
- Как нормально?
- Где прапор, придурок? – вступил в диалог Смелов.
- Товарищ прапорщик часто уходит один, без радиостанции. Аккумуляторы старые, всё равно плохо работает. Говорит, если что – услышит – придёт.
- Что услышит?
- Ну, бой.
- А сколько он обычно отсутствует?
- Часа полтора - два. Иногда больше.
- Он, хоть, вооружен?
- Да. У него автомат и разгрузка.
Мысли о проверке боеприпасов на посту отошли на второй план. Сейчас главное найти прапорщика. И лучше – живого.
Поняв по лицам офицеров, что они слишком сильно переживают об отсутствующем товарище прапорщике, рыжий солдат попытался их успокоить.
- Да вы не волнуйтесь. К нему знакомые приехали. Он с ними.
Тревога в душе Лопатина начала уступать место ярости.
- Какие гости, солдат? На чём приехали? Сколько? Где они?
- Не знаю. Обычно на какой-нибудь машине приезжают местные, говорят с товарищем прапорщиком у шлагбаума. Потом уезжают в сторону ущелья, а товарищ прапорщик идёт туда же.
- Всегда один?
- Да. Так точно.
- Какая машина было сегодня?
- Фура. Камаз.
- Номер, фамилия водителя?
- Не записал. Товарищ прапорщик сказал не записывать.
По дергавшемуся лицу Смелова Лопатин понял, что у дураков мысли сходятся.
Фуру нашли быстро – не иголка в стоге сена. Даже в зеленке не сильно спрячешь. Да и не прятали особо: съехали с дороги в кустарник.
Офицеры осмотрели фуру – пусто. Потом расставили солдат по периметру и стали спускаться вниз к реке. Расчёт был прост: в такую жару сидеть лучше возле воды в прохладце. Через несколько минут послышались голоса и женский смех. Голоса – понятно, но женщины, как-то не укладывались в схему ситуации. Офицеры переглянулись.
- Разберемся на месте, - тихо сказал Лопатин.
На полянку не стали выскакивать «а ля Рембо» - огляделись.
На берегу речки было расстелено покрывало, на котором вокруг бутылок и закуски живописно устроились две женщины и три мужика. Причём один мужик был как две капли похож на прапорщика Треухова. Даже форма прапорщика, разгрузка и автомат были как у Треухова. Вот только рожа у него светилась радостью. Лопатин за два года совместной службы не видел ни разу улыбающегося Треухова. Ходил всегда угрюмый и насупившийся, как будто дерьма несвежего наелся. А тут с рожи хоть картину пиши: «Чистая радость прапорщика Треухова».
Первым не выдержал Смелов. То, что увидел Лопатин походило на ритуальный танец племени вепря, с одновременным исполнением матерного варианта гимна. Так это было одухотворённо. Смелов топтал закуску и пинал бутылки. До своего выхода Лопатин успел удивиться, что не смотря на кажущуюся хаотичность движений Смелова, бутылки от его ног летели прицельно в головы сидящих вокруг покрывала. В равной степени и мужчин и женщин. Равноправие так равноправие.
Увидев, что один их мужиков дернулся к автомату Треухова, Лопатин вылетел с треском из кустов и врезал ногой в бок мужичка. Мужичок ёкнул и лег на другой бок.
- Лежать, суки, кто жить хочет! … мать!!! – услышал Лопатин, и лишь топом понял, что кричит он сам.
Через несколько секунд всё закончилось…
К шуму реки добавились всхлипы женщин и хлюпанье чьего-то разбитого носа.
- Сними с этого козла разгрузку, - приказал Лопатин. Автомат Треухова был уже  у него.
- Ты к… - попытался подать голос один  из мужичков. Договорить не успел. Неудобные «берцы» делают у нас, но бить ими… Видимо их для этого только и делают.
Лопатину показалось, что Треухов тоже хотел, что-то сказать, но, увидев печальный итог выступления своего собутыльника – промолчал.
Пока Смелов снимал разгрузку с тушки Треухова, Лопатин вышел по радиостанции на броню и вызвал пять человек. Как ни крути, если эта братия начнёт разбегаться – всех не удержишь. Не убивать же их, в самом деле. Но публика, восхищенная танцем Смелова и вокалом Лопатина никуда не думала уходить. Видимо ждали второго акта действа.
Второй акт прошел менее экспрессивно и более познавательно. У всех присутствующих оказались вполне приличные документы, регистрации, права, свободы и т.д.  Ну, не было наряда на использование машины у водителя. Обычное дело. Ну, тёти были не тёти, а б…и. Что ж их стрелять за это? Если всех воров и б…й перестрелять, кто же в стране править будет?
Лопатин и Смелов были людьми законопослушными (по обстановке) и не хотели никому создавать лишних проблем. Особенно себе. Задержи они этот сброд, вони будет не три района.
Оставив "мирных граждан" у реки смывать кровавые сопли и делиться впечатлениями, военные граждане направились к БТРу.
Семеро направились своим ногами, а вот восьмому походить не пришлось. Без каких-либо команд солдаты волокли прапорщика как мешок с дерьмом: двое тащили за шиворот. а третий шел сзади и обеспечивал равномерное скольжение прапорщика на задней точке, по мере необходимости, пинком возвращая в среднее положения разметавшиеся нижние конечности транспортируемого. Офицеры не вмешивались в процесс. Солдаты всё делали правильно. Они волокли врага. Хуже, чем врага… Они волокли предателя.
Возле БТРа прапорщик немного оклемался, и начал качать права. Он, мол, живой человек, и у него могут быть друзья. Друзья привезли ему женщин, за которых, кстати, уже заплачено. Заплачено им, Треуховым. Кто вернёт ему деньги?
Лопатин развернулся, что бы врезать, но не успел. На том месте, где мгновение назад нёс о своих правах Треухов, уже танцевал Смелов. Видно у реки не натанцевался. Лопатин не хотел останавливать Смелова. Ему нравился и танец, и выбор площадки, и одухотворённое лицо Смелова во время танца, но вокруг были солдаты. А некоторые танцы лучше танцевать в одиночку.
Треухов воспринял вмешательство Лопатина как сочувствие, и, размазывая кровь по морде, начал бубнить, что подаст в суд на Смелова и того посадят. А товарищ майор будет свидетелем.
- Будете свидетелем, товарищ майор, - не то попросил, не то приказал Треухов.
Отвечать Треухову при свидетелях было глупо. Лопатин приказал Смелову построить отделение за БТРом. Когда последний солдат скрылся за железкой, Лопатин ответил. Много раз Лопатин давал себе слово не разговаривать с людьми в таком тоне, но сейчас был случай, который требовал и слов тёплых и идиом значимых.
Вот она, гнида, торговавшая жизнью своих солдат, тварь, бросившая за кусок плоти на произвол десять сопливых пацанов посреди вражеского леса, подонок, который, вместо того, чтобы попросить автомат и застрелиться – ныл о своих правах.
Самым логичным завершением беседы и должна была стать пуля. Но Лопатин не выстрелил. Не захотел, чтобы солдаты носили в душе груз молчания. Уверен был, что ни один не сдал бы, но по малолетству переживал бы сильно.
Искаженное злобой и классической литературой сознание подсказало, что делать дальше. Сделали «антипупсика». Прапорщика привязали на носовую часть БТРа так, что башка болталась над самой дорогой, а задница, во всей необъятной красе находилась на том месте, где на свадебных лимузинах находится «пупсик».
Расстояние от головы прапорщика до дороги было около полуметра, и по большому счёту организму ничего не угрожало. Но судя по запаху, который во время движения  издавала нижняя часть прапорщика (ставшая временно верхней) – поездка произвел на прапора неизгладимое впечатление. И не только на него…
Когда БТР подъехал к блокпосту местной милиции, первой реакцией «стражей порядка» была попытка разбежаться. Видимо «антипупсик» в обрамлении перекошенных злобой лиц никак не вязался в мозгах «правоохранителей» с привычным образом корректных и спокойных российских пограничников.
Не выходя из нового образа, Смелов направил автомат на ближайшего милиционера и скомандовал:
- Открывай шлагбаум, сука.
Проехав метров 50, Лопатин обернулся. Возле открытого шлагбаума стояли окаменевшие милиционеры. Вот, оказывается, как нужно себя вести, что бы тебя начали уважать.
«Антпупсик» подивил не только милицию. В лагере никто не остался равнодушным. Проснулись и сбежались все. Пришлось даже дать пинка часовым и гнать обратно. Пока Лопатин объяснял пограничникам, что случилось, тушка Треухова продолжала висеть в пикантном положении. По мере объяснения Лопатина удивление на лицах сменялось ожесточением. Никто не ударил привязанного прапорщика. Но по глазам некоторых сослуживцев Лопатин понял – не будь Треухов привязан в таком дурацком положении был бы самосуд. Оружие под рукой и нервы на пределе. Оказывается своим «антипупсиком» жизнь подонку спас.
Тем не менее кто-то предложил расстрелять прапора на месте, но предложил дежурно, сознавая, что это не сделать днём, без боя, на глазах особистов. Последние, кстати, и перехватили инициативу, вместе с прапором.
До вечера особисты (в быту, в общем, классных мужика) с озабоченными лицами выскакивали из своего вагончика глотнуть свежего воздуха, и ничего не говоря зашмыгивали обратно.
Ближе к ночи старшой особистов – майор, мобилизованный на бойню из одного из столичных военных институтов, войдя в вагончик Лопатина, выдал такую сентенцию:
- Лучше б ты его пристрелил, Лопатин.
- Сам знаю, что лучше. Только там народу было, что людей. Ты же меня потом бы и снявкал. Что по этому хэру вырисовывается?
- Оперативного говна хватит пять раз утопить. Процессуального маловасто. Не хэр, а херувим с пестрыми крыльями. Гостей тоже «пробили». Бабы – штатные «лоханки», а мужички весёлые. Беженцы из-за горки. Местное МВД на них ничего не имеет. По крайней мере, не даёт. Наши сообщили, что у обоих братья в бандах и связей «порочащих» хоть отбавляй. Я сейчас, как собака Павлова: в душе всё понимаю, но в суде ничего доказать не могу. 
- Лучше бы я эту сволоту на месте порешил. Оглушил. В фуру. Фуру в пропасть. Пьяный водитель за рулём – причина ДТП. Но, как я уже говорил, слишком много лишних глаз.
- Ладно, всё это уже лирика. Проехали. Давай о деле… Что с прапором делать будешь?
- ???
- Не мой клиент. Надеюсь, пока не мой. Но до этого «пока» тебе с ним трахаться.
- Что предлагаешь?
- Ни-че-го.
- Б… - сдержанно выругался Лопатин, – Ещё одна такая бодяга – ни одного бойца с собой не возьму.
- Бери меня. В случае чего – прикрою.
- Замётано. А по прапору есть идея. Я его до утра закину в выгребную яму. Говну там самое место…
- Михалыч, ты совсем на этой войне головой устал. Я твоего «антипупсика» ещё не знаю, как отмазывать буду.
- Ты представляешь, - не слушая особиста, продолжал Лопатин, - сидит эта сука до утра в говне, а бойцы ему на голову своё дело делают. А утром две гранаты… и ямочку закопать. Под новый сортир яма уже готова. Пропал без вести. Счастливая вдова. Пенсион. Дети в ВУЗ за казённый кошт… Может квартиру жене героя дадут.
- Поздно мечтать. У реки нужно было думать.
- М-да, - светлые мысли вернули Лопатину приемлемое состояние духа, - Пусть живёт, собака. Утром сам поеду с ним в отряд. Объясняться с начальством. Пусть у них голова болит. Кстати о больной голове… «Антипупсика» спиши на мою контузию.
- Мы на неё столько списали, что тебя скоро в психушку заберут.
- Пока приедут… Пока заберут… Я успею ещё много пользы Отечеству принести. Люблю Отечество назло Правительству. А прапора до утра в зиндан за самовольное оставление места несения службы.
- Ладно, нигилист контуженый, дай команду доктору осмотреть Треухова. Его перевязать надо.
- Не дам. Мне на этого козла зелёнки жалко. «Духу» бы дал – ему не дам.
Вдруг Лопатина осенила идея, как выйти из идиотского положения и не оказаться идиотом.
- Виктор Анатольевич, дорогой, этого козла во время ночного боя может шальная пуля убить. Ведь может?
- В принципе может.
- А, вот, без этих принципов?..
- Ну, и без принципов может. Попробуй.
- Главное, чтобы духи сегодня пошли.
Но не пошли духи. То ли патронов наших не было, то ли кореша своего пожалели. Смекнули, поди, что люди добрые задумали. А, может ещё какие резоны были. Но утром прапорщик Треухов увидел солнышко. Увидел, отогрелся от ночного колотуна за свою душонку и осмелел. В БТРе, пока ехали в отряд, несколько раз пытался завести разговор с Лопатиным, что, мол, ему, Треухову, ничего не будет. И, вообще, пока остальные будет париться в окопах, да под пулями бегать, он прапорщик Треухов, откомандированный домой, будет пить холодное пиво и жать тёплых девок.
И, ведь, прав оказался, собака.
ДА. САМОЕ ГЛАВНОЕ. Наши гильзы после обстрелов в зелёнке больше не находили. Начальники сказали – совпадение. Ну, мы то знаем…