Тимофей Шкуренко

Был же такой поэт. Тимофей Шкуренко. Писал он так, что зады букв наплывали на предыдущие переда знаков, появлялась склейка , и про меж склейки этой выделялись капли дополнительные – мадамы велись, особенно в байтах проводов интернетовских, пели гимны, Тимофей казался им проводником страстей нездешних, колодцем чувственных высот.
Рассказывать тут долго. Судьба – она как конфетка. Заверни, разверни. Заверни, разверни. И еще долгоиграющая. Одну съел, другая появляется. Разверни, заверни. Заверни, разверни. По этому поводу всегда стоит составить системный праздник, то есть, праздник системы, то есть, личностный бенефис знатока расстановок. Но прежде, чем расставить, я вспомнил его, наверное, предка ментального, вернее, духовного. Это был кот, а потом – сын кота. А вы спросите – как такое могло случиться? Сначала кот, а потом – сын кота. Нет, сначала вообще был А.И.Шкуренко, человек. И у него был кот. И он также был Шкуренко, так как коты вообще мастера ассимиляции и всех видов впитывания. Но это не большой секрет, ибо кот вообще живет в одном биополе, и он, хотя и не совсем по форме такой же и языка не имеет, все же – более чем человекобрат. А был еще и сын кота А.И.Шкуренко, маленький Шкуренко. Он очень любил кусаться за нос. Почему ж я знал, что это есть как бы маленький внук А.И. Шкуренко в котах? Ну по лицу. Как же еще. Исключительно по  лицу. И походил он на своего человеческого предводителя. Мы еще можем это явление назвать как зачеловечность. Когда свойство уходит вниз, через ветвления.
Но кот был ласковый, хотя и исдох. Отец его, тоже кот, видимо уже тоже исдох, так как время-то прошло. А вот поэт Тимофей Шкуренко, через десять, надо полагать, степеней бытия, имел тут сходство. Но попробуйте настроить человека, как предмет. Ну и затем спросим – что вас зовет в поэзию? Это же вопрос. Что же именно. Восходы, закаты, темная сторона луны, аверс и реверс, или ребро – ребро личности. Но когда стихи уже готовы, когда форма этого хлеба не очень, то…. Попробуйте распутайте сей заворот. Заворот – это вроде как мозги завернулись. Завороток мозгов. Увы.
Словом, поэт выбрал себе площадку. Вот сейчас конец мая, а комары выбрали себе ряд площадок. Одна – простая, но рельефная. Она зеленая. Это листы, платформы естества, аэропорты комаров. Ряды. Правильно. Я, например, ищу соотношения между всеобщей массой и телевизионным шпинатом и желанием что-то создавать в мире, который бесполезен. Это серьезная идея. Сходства можно найти где-угодно, особенно, в плане крайних точек выживаемости. Ну это например, затонула подводная лодка. Но никто не умер. Бойцы научились жить в закрытой консервной банке годами. Каково им там? Так вот представьте себе набор позитивных мыслей местного поэта, который живет в этой консервной банке, который прекрасно понимает, что ничего не изменить, что он тут навсегда – но за просто так он не умрет. Воздух получается из ничего. Еда, предположим, тоже из ничего. Ядерный реактор будет работать ближайшие 100 лет. На его век хватит. Что надо? Правильным ответом будет – каким-то образом из этой лодки выбраться. Но выбраться нельзя. Что делать? Это уже другая история. Здесь бы тему продолжить и написать рассказ, эссе, букв простых, сложных, смятенных и пофигистических набор.
На этой ноте мы приближаемся к месту, где поэт Тимофей Шкуренко создал свой мир. Надо полагать, что средь сетей, которые сделаны не тобой, контролируются не тобой, прописаны не твоими правилами, дело это – ума среднего. Как бы я всегда сказал – чисто среднего. Чисто ума. Нет, если и безумия, то это могут и не заметить. Площадка. Стихи, описывающие руку, ногу, живот, ухо, горло, ну и конечно – постоянные резонансы увиденного в ящике. Тимофей Шкуренко навряд ли очень уж отличался от поэта запаянной подводной лодки. Но, во-первых, тот знал, что запаян, а это лишь наслаждался запаянностью и тщедушием своим. Во-вторых, никакой подводной лодки не существует. Это фигура речи. Из чего возникает тематическое закольцовывание процесса. Тимофей Шкуренко создает вещество. На это вещество летят насекомые. Летят женщины. Они его хвалят, в этом и есть сила существования Тимофея Шкуренко.
Что касается стихов, то это слишком, это чрезмерно, делать их включение в текст столь короткий. Мне лично важно, что скоро будет матчей набор, голов прибор, пиво и футбол – почти рифма. Да и малого Шкуренко, то есть, сына кота А.И.Шкуренко я иногда вспоминаю. Сдох он почти во младенчестве. Но до сих помню, как он, мелкий и тонкий, мурчал в лицо и кусался за нос, за уши. Остались и фотографии сына кота А.И.Шкуренко. Да ведь и звали его – Шкуренковский сын, помню, помню. Крикнешь бывало – Шкуренковский сын! А он скрипит в ответ, как старые сапоги. Так-то.
Так вот, был такой поэт, Тимофей Шкуренко. Писал он, терпя. Это вообще особенность поэзии, где центр мироздания не является богом. Вроде бы сидит он, но сидит во тьме. И тьма эта жидка. И, словом, прилип он к этому центру. Вселенная, конечно, вращается вокруг. Но ежели поэт не царь, то и мухи к нему летят не царские, а потом, можем мы сказать, место то классическое. А было или сейчас есть – то уже дело № 48.
Высоты ж у каждого свои. Женщины любят желать мужчин, которые сетуют. То есть, в процессе. В контексте. Внутри сентенции. Не вообще. Но вы спросите – в чем феномен, казалось бы, отброса, казалось бы, как бы, недосмытого куска, гм, Бориса Моисеева? Вы скажите – страна. Нет, мне это надоело, про страну, поэтому – нужен тонкий специфический указатель.  Подсознание тянет к греховности, но греховности по-настоящему увитой чем-то отрицающим. Из куста, который рос по пути на Голгофу, родились черви, новый вид. В следующем поколении они уже селились в людях. Возник подвид. Здесь важно через сбор коллектива для совместного совокупления, пусть даже виртуального и неявного, провести параллель – это отрицание высоты и провозглашение счастья в червях.
А лето совсем уже рядом. Я подумал, что было б однажды однажды, или – особая однаждность, чтобы написать произведение большое, но – еще более замученное сменой состава на поле креативизма. 500-600 страниц. Наиболее закрученное их всех закрученных. Но и рассказ может двигать воду повседневья, за место романа. Еще может быть песня. Спеть, как бы опираясь на опыт каких-нибудь очень точечно-концептуальных коллективов, хотя в нашем мире это постепенно вымирает, и приходит перманентно-медвежье, балалаечное. Я вас уверяю. Чистый образ водки и медведя уже рядом с нами. Вселенные мучеников тонут. Тонут, и, конечно же, утонут.