Кто не грешен

                (рассказ)
            
              Не опоздай поклониться восходящему солнцу да искупать длани в его первых лучиках, чтоб день был в радости от трудов да от добрых слов – говаривали в крестьянской среде, твёрдо веруя в истину совета. А как же: страдный день – год кормит.      
             Над деревней, приютившейся у подошвы холма, отдохнувшее за ночь небо озаряется слабоватым багрянцем. До первых лучей Светила остаются какие-то минутки – закудахтали по дворам куры, замычали бурёнки, зазвенели подойники… Деревня, как большая пчелиная семья, начинает свой трудовой день, и продлится он до полуночных петухов.
             «Здравия тебе, новый день, и трудов славных», – тихо произносит Глафира Лукинична, целуя нательный Крест и кланяясь багряному востоку. Спешит доить, кормить, приласкать всю свою живность во дворе. И так все пятьдесят лет после школы: без ропота и обид, словно так и быть должно. А могло иначе…
             Бывает же так: родители нарекут младенца именем, представляя его взрослым в самом лучшем виде, и не ошибутся. Так и получилось с Глафирой (в переводе с греч. – изящная).
             Сероокая стройная отличница Глафа сдавала выпускные в школе, купаясь в своей мечте: скоро – Москва, библиотечный институт. Вся жизнь – в царстве книг. Она была уверена: МИР только потому и жив ещё, что в основе всего лежат книги, ЗНАНИЯ.
             В эти горячие для неё дни явился в отпуск к родителям свежеиспечённый лейтенант морской пехоты, красавец Емельян, слывший в деревне как льстивый пустомеля (словно его родители предвидели, что из дитяти будет, назвав Емельяном, в переводе с греч. – льстивый).
Быстро позавтракав за родительским столом, поспешил на деревенскую улицу.
             Щеголяя формой и военной выправкой, шёл, улыбаясь и ловя на себе восторженные взгляды встречных. У дверей школы столкнулся с выпускницами. Чопорно улыбаясь всем, направил взгляд на Глафу. Подав ей руку и отведя в сторонку, спросил: «Поедешь со мной служить, к Черному морю?» Не дожидаясь ответа, добавил: «В воскресенье свататься приду».
             Изумлённая его красотой и ошеломлённая услышанным, девушка замерла на месте: никто не ведал, что она в него влюбилась ещё прошлым летом, но старалась это забыть, потому как сердце подсказывало, что несерьёзный он какой-то. И вдруг… Ни слова не вымолвив, кинулась догонять подружек. Словом не обмолвилась об этом и с матерью.
             Позади последний экзамен. Воскресенье. В самый обед в дом Глафы пожаловали сваты. Мать, Надежда Петровна, на предложение сватов только и сказала: « Не возражаю, пусть сама решает, сколь надёжен жених, а красота – она правит бал только попервости, дальше мозолят глаза «противно умывается», «не так ест», «эти вечно дурно пахнущие носки», речь чужака…  А ещё и на стороне «улов, вечно нечаянный», как с отцом Глафы было ( дна бы ему не знать, не видать и покрышки…). Дочь неожиданно для себя произнесла: «Согласна».
             Через две недели был скромный свадебный вечер, и молодые отбыли к Чёрному морю. А спустя семь месяцев, Глафира вернулась домой, объяснив кратко матери: «…Узнав, что будет двойня, отказался от будущих детей, обвинив меня в измене здесь, в деревне. Сама подниму… Его – ни на дух. Больше – никаких замужеств. А ты не причитай…»
              На свет явились совершенно одинаковые Саша и Юра.Неразличимыми и росли. Когда что-то набедокурят, Глафа выясняла кто есть кто по отметине: обязательно искала в их белокурых кудрявых шапках волос голое розоватое пятно на макушке головы. Пятно «венчало» Сашу, как их отца: на том же месте, такого же размера. А когда братья стали взрослыми, стали совсем точной копией отца.
              Оба стали медиками,  давно семейные, ни разу не видавшие отца. Их мать окончила заочно библиотечный вуз, до самой пенсии жила в мире книг, ни разу не помыслив покинуть родную деревенскую библиотеку.

 – Доброе утро царит над округой, свежее, солнечное… И синий купол неба не
   сулит дождя – можно в лес, земляника поспела, да и голосистых дроздов-
   проказников послушать, сидя на пенёчке… –  размышляла на крыльце Глафира
   Лукинична, закончив утренние хлопоты по дому.

              Но тут она увидела, как, опираясь на палочку, с трудом переставляя ноги, к её дому направляется согбенный старичок. «Нищий. Давно не было их в наших краях. Как водилось исстари на Руси, обязательно накормлю и что-то в дорогу дам», – мелькнуло в её голове.
             Человек, давно не ухоженный, остановился шагах в пяти от крыльца и замер, глядя в упор на женщину. «Как же она жила, что почти не изменилась за пятьдесят лет? Беззаботно, наверно…» – подумал он, не зная, что сказать, и понимая, что его не узнаЮт.   

 – Глафа, да я это, я, Емельян, – наконец выдавил из себя он и смолк, ожидая
   и боясь её слов.

 – Не назвался бы – вовек не узнать в тебе того мОлодца, коему (уверен) на
   белом свете всё невозможное возможно и на Том – устроиться несложно.
   Ладно. Дом твоих родителей пять лет досматриваю – селись, но моих детей
   беспокоить не смей: не было и нет у них отца. 

             Опустив голову, Емельян побрёл к своему дому. Через полчаса над крышей его дома клубился дым: топилась печка. Вскоре и банька ожила: из трубы поднимался негустой дымок. И в душе Глафиры (на удивление ей самой) сверкнул лучик радости: «Слава Богу, сам себя может обслуживать…»
             На следующий день она, возвращаясь из леса с ягодами, грибами, ещё издалека увидела на своём крыльце Емельяна. «Сейчас отдам ему все дары леса – и чтоб дорогу сюда забыл», – решила Глафира, подходя к дому. Но он её опередил.

 – Пришёл поговорить. Выслушай. Да, я весь соткан из пороков и ошибок – это
   моя природа. Детей, кроме Саши и Юры, у меня нет. Ни одна из трёх жен не
   осмелилась рожать от меня, гулящего, хотя и не пьющего. Последняя,
   молодуха, сбежала, как только я занемог. Имею хорошую квартиру в городе,
   но меня потянуло сюда, как малое дитя к матери… Ужели к погосту? Как ты
   думаешь, Глафира, в чём смысл жизни? – неожиданно спросил Емельян.

 – В чём смысл жизни… В ПОИСКАХ ответа на этот вопрос – так мне думается.
   Разве твой жизненный опыт не об этом тебе говорит?

 – Выходит, я всё искал-искал ответ, да так и не нашёл. Думал, вот полюблю
   наконец – и всё заладится… Не случилось после тебя. А теперь уж что…

 – Емельян, любовь у человека бывает единожды, как рождение и смерть. Одних
   она, любовь, как мощная река, питает влагой и даёт силы, у других любовь
   сгорает от засухи, в долгом ожидании дождя. Моя, единственная, сгорела –
   суховей унёс пепел.
    Вот тебе грибы да ягоды. А себе я завтра наберу.

          Утром Емельян из дома не вышел. Не появился на улице и к вечеру. Глафира решила к нему заглянуть: вдруг помощь какая нужна. Открыв дверь в сени, вздрогнула: Емельян, холодный, лежал ничком, широко раскинув руки, словно решил обнять всю свою жизнь…
          Глафира и её сыновья похороны взяли на себя. Все трое украдкой смахивали невольные слёзы, точно были в чём-то виноваты перед усопшим… И синие небеса неожиданно окропили гроб крупными редкими каплями дождя, будто просили простить Емельяна. Кто не грешен…

                20.04.2016 г.