На побывку в заграницу

Из сборника «Страна, которую мы забыли»

Глава 5. Как я учился в МГИМО (1969-1974)

5.4. На побывку в заграницу

     Если для большинства студентов МГИМО заграничное будущее было мечтой, путеводной звездой и целью в жизни, то для избранных это была уже вполне осязаемая реальность. К середине второго курса обнаружилось, что некоторые студенты собираются на летние каникулы заграницу. В моей группе это были Андрей Дружинин (место назначения – Нью-Йорк), Оля Воробьева (Лондон) и я со своей весьма скромной на таком фоне Прагой. Родители у нас работали за границей и имели право пригласить к себе своих чад, чтобы немного сократить продолжительность вынужденной разлуки.
     Первым шагом на пути к пограничному столбу для большинства граждан СССР было оформление так называемой выездной характеристики. Самой одиозной инстанцией при этом считалась «комиссия старых большевиков» при райкоме КПСС. Так называлась сплоченная группа пенсионеров-маразматиков, которые экзаменовали, к примеру, купивших туристическую путевку в Болгарию, на знание государственного устройства, истории и культуры братской страны. Образовательный партминимум был условием одобрения кандидатуры. Ведь невежество туриста бросало тень на великую державу, представителем которой он автоматически становился после пересечения границы.
     По своему статусу партком МГИМО, учитывая численность партийной организации, приравнивался к райкому партии. Поэтому он был последней инстанцией в процессе оформления выездного документа. К тому же у нас отсутствовала та самая ветеранская комиссия. Казалось бы, все это могло упростить процесс. Но не тут-то было! Ведь главная задача заключалась в том, чтобы свести к минимуму число желающих выехать заграницу. Поэтому процедура была поистине иезуитская. Очевидно, предполагалось, что самые нестойкие откажутся от своей политически непродуманной затеи. Одновременно, претенденты получали необходимую закалку, чтобы достойно пережить столкновение с капиталистической или недостаточно социалистической действительностью.
     Мне известен всего один случай, когда поставленная задача была выполнена. Учительницу по русскому языку и литературе из моей школы за «производственные успехи и активную общественную работу» наградили туристической путевкой в Болгарию. В смысле, разрешили ей купить участие в групповой поездке за свои заработанные нелегким учительским трудом деньги. Но это вовсе не означало, что ей не надо было оформлять выездную характеристику и, соответственно, общаться с пожилыми партийцами. И вот, когда малограмотные ветераны затеяли публичный экзамен, она не стала терпеть унижение и, хлопнув дверью, покинула сцену. В Болгарию учительница, естественно, не поехала, зато после падения советской власти с лихвой удовлетворила охоту к перемене мест без соизволения сенильных вершителей судеб.
     Вернемся, однако, в МГИМО. Подобных случаев я здесь не припомню. Народ подобрался весьма упорный. Прежде всего, надо было заполучить образец этой самой характеристики, поскольку она подразумевала твердо установленный набор, порядок и стиль изложения всех биографических данных, включая место работы и должности родителей. Этим дело не ограничивалось. Формат, то есть расположение, количество строчек, интервалы между ними – все было строго регламентировано. Это надо было точно зафиксировать, переписывая образец от руки, чтобы затем подробно растолковать машинистке. Ошибки и опечатки – упаси бог!
     А тут еще пронесся слух, что ректор сменился. Обозначенный в добытом с таким трудом образце Яковлев уже не ректор. Никто из соратников по оформлению выездной характеристики инициалы и фамилию нового ректора пока еще достоверно не знал. Пришлось ехать в главное здание и уточнять все у секретарши в отделе кадров.
     Характеристику следовало напечатать в пяти экземплярах. На лицевой стороне красовались только четыре высшие подписи: ректор и «треугольник» (снизу вверх по возрастанию статуса: секретарь комитета комсомола, председатель профкома, секретарь парткома МГИМО). Но зато на обороте последнего, пятого листа надо было собрать великое множество автографов. Попробуем подсчитать: треугольники на уровне группы, курса, факультета, начальник курса и декан факультета, заведующий практикой. Венчала список подпись начальника отдела кадров Михаила Михайловича Юрьева, в просторечии МихМиха. Собирать автографы нужно было в строгой последовательности. К сожалению, сейчас уже не могу вспомнить, как подразумевалось возрастание рейтинга - сверху вниз или наоборот, по аналогии с лицевой стороной.
     Даже просто напечатать на пишущей машинке такое произведение бюрократического искусства было совсем непросто. Все профессиональные машинистки брались только за серьезные заказы. Кому захочется морочиться с привередливым клиентом из-за какой-то мелочи? Больше одного рубля никак не получалось даже при максимальной ставке в 50 копеек за стандартную страницу. Вынуждать кого-либо трудиться за такие деньги было просто неприлично. Приходилось одалживаться у знакомых.
     До отъезда в самом конце 1970 года в Прагу моя мама была заместителем главного редактора журнала «Ровесник». Кстати, спустя пять лет она вновь вернулась на этот пост, который ее начальник Алексей Авксентьевич Нодия упорно держал вакантным в ожидании ее возвращения из загранкомандировки. Редакционная машинистка жила на первом этаже соседнего дома в той же «комсомольской деревне». Так называли блочные пятиэтажки, построенные по нечетной стороне 2-го Ново-останкинского переулка. В конце 50-х и начале 60-х годов здесь давали жилье работникам ЦК ВЛКСМ, Комитета молодежных организаций, издательства «Молодая гвардия» и т.д.  Отсюда и пошло название квартала. По мере превращения Останкина в космический район очередь дошла и до нашего переулка. Его переименовали в улицу Кондратюка, заменив заодно и нумерацию домов. Наш, например, из седьмого превратился в десятый.
     Благодаря переименованию, я узнал о трагической судьбе человека, разработавшего еще до войны схему полета на Луну. Именно ее впоследствии использовали американцы. Судя по всему, благодаря этому у нас тоже вспомнили о Кондратюке. Что называется, круг замкнулся.
     Вернемся, впрочем, к делам земным. Вооружившись букетиком цветов, я отправился в соседний дом к Зое. Профессия машинистки не могла обеспечить доходной должности, но зато позволяла работать непрерывно, то есть и по вечерам, и по выходным. В подвале под квартирой Зои располагался приемный пункт прачечной. Забирать постиранное белье входило в мои обязанности, поэтому по дороге я почти всегда слышал пулеметные очереди пишущей машинки.
     Первый десяток подписей давался довольно легко. Товарищи по группе не могли отказать в такой мелочи, на уровне курса тоже проблем не возникало. Но по мере продвижения по списку трудности нарастали. Поймать в коридорах института человека, которого ты не знаешь в лицо, не так-то просто. Помогала солидарность соратников: ведь мы были не конкурентами, а товарищами по несчастью. Когда я, наконец, дошел до уровня факультета, обнаружилось, что по результатам профсоюзного собрания сменился председатель факультетского профкома. Таким образом, одна из фамилий, напечатанных на обратной стороне пятого листа характеристики, устарела. Впрочем, и без этого она уже не соответствовала требованиям. В ней отсутствовала обязательная с некоторых пор фраза «политически грамотен, морально устойчив».
     Из-за такой глупости идти к Зое второй раз было стыдно. Расспрашивая всех подряд, я узнал, что у бабушки моей бывшей одноклассницы дома есть печатная машинка. Она была готова мне помочь, но только с одним условием: печатать владелица должна сама. В принципе, ничего удивительного в этом не было. Понятия «персональный компьютер» еще не существовало. Прилагательное «персональный» использовалось в обиходе только в сочетании со словами «водитель» или «автомобиль». Но все профессиональные машинистки относились к своему орудию производства весьма трепетно, то есть как к предмету поистине интимному.
     Увидев, на каком агрегате будет печататься моя вожделенная характеристика,  я понял причину уважительного к нему отношения. «Ундервуд» или не ундервуд, но он как минимум был ровесником хозяйки. Тот факт, что у меня уже был отпечатанный вариант текста, несколько облегчал задачу. Тем не менее, возраст машинистки сказывался, и пришлось испортить не одну закладку, прежде чем совместными усилиями мы добились приемлемого результата.
     Собирать те же самые подписи по второму кругу было, с одной стороны, проще. Ведь теперь я знал всех «подписантов» в лицо. С другой – гораздо противнее. Приходилось каждый раз объяснять причину такого поворота событий.
     Оставались две решающие подписи: заведующего практикой и начальника отдела кадров. Их кабинеты находились на первом этаже старинного здания у Крымского моста в двух шагах друг от друга. Но преодолеть эти шаги было совсем не просто. При каждом удобном случае после занятий я отправлялся от Смоленской площади в главное здание института. Изо дня в день картина повторялась: или кабинет Николая Георгиевича Гончарова, заведующего практикой, закрыт, или там уже сидит посетитель, и тогда в коридоре стоит очередь, а какие-то люди постоянно входят вне очереди. В конце концов, очередной посетитель уводит владельца кабинета вслед за собой, и понять, вернется ли тот обратно, нет никакой возможности.
     Между тем, по телефону из Праги звонят родители и настойчиво интересуются, почему я так ленив, что до сих пор не оформил документы для поездки.
     Стоя в очередной раз под дверью кабинета заведующего практикой, я увидел, как в тех самых двух шагах от меня из отдела кадров вылетает окрыленный Андрей Дружинин. Он все время опережал меня на несколько подписей, что несколько облегчало мои мучения, так как позволяло идти по его следам. На этот раз соратник поведал мне совершенно немыслимую историю.
     Когда он добрался до МихМиха, попасть к которому было еще труднее, чем к Гончарову, обнаружилось, что «за время пути собака могла подрасти». То есть, пока мы собирали подписи, требования к характеристике изменились. Во-первых, если претендент на поездку был разведен, следовало указать: «причина развода парткому известна». Ну, это к нам отношения не имело. Зато вторая новация была предназначена именно для такой публики, как мы. Отныне вместо завершающей фразы «администрация, партийная, профсоюзная и комсомольская организации института рекомендуют…» следовало напечатать « … не возражают…». Что вполне разумно, ведь речь идет не о работе в заграничной командировке, а всего лишь о поездке по приглашению родителей.
     И вот тут произошло чудо. Начальник отдела кадров, по какой-то причине пребывавший в хорошем настроении, распорядился, чтобы его секретарша перепечатала характеристику студента Дружинина с учетом измененной формулировки. Но самое главное, МихМих позволил не собирать в очередной раз все подписи. Достаточно было приложить к пяти вновь отпечатанным листам еще один – старый, с уже полученными автографами.
     Не помню, как мне удалось напечатать характеристику в третий раз. Однокласснице я так никогда и не признался, что бабушкин труд остался втуне. Между тем, новейшее ноу-хау сразу же пошло в массы. Лист с подписями занял свое почетное шестое место, однако единичным визитом к МихМиху я все равно не отделался. При первой аудиенции, которой пришлось добиваться с уже упомянутыми трудностями, он потребовал, чтобы я предъявил приглашение.
     Процедура была стандартная, и у всех других страждущих приглашение имелось в наличии. Однако Андрей Петрович Скачков, инструктор из  ЦК КПСС, который занимался оформлением командировки родителей и, соответственно, должен был патронировать мою поездку тоже, предпочел упрощенный, как он утверждал, вариант. То есть взялся оформлять загранпаспорт по своей линии, избавив меня от общения с ОВИРом. В общем, в моем случае приглашения не требовалось, но это надо было довести до сведения начальника отдела кадров. Андрей Петрович обещал, что позвонит ему.
     То ли он не позвонил, то ли наоборот, позвонил заранее и кадровик уже об этом забыл, но первый визит закончился полным фиаско. Пришлось опять вылавливать Скачкова по телефону и напоминать о себе. Телефонный звонок в начале 70-х – это отдельная песня. Вспоминается карикатура про психиатрическую клинику, где на кровати в смирительной рубашке сидит мужик, а дежурный врач во время обхода объясняет профессору, по какой причине к ним попал этот больной: «Он пытался решить какой-то вопрос по телефону».  Однако, чтобы повторить несчастную судьбу такого персонажа, надо было для начала хотя бы иметь телефон.
     Получив очередное ободряющее обещание от инструктора ЦК, я вновь отправился выстаивать и высиживать возможность попасть в кабинет МихМиха. На этот раз в результате нехарактерной для меня настойчивости удалось добиться заветной подписи, несмотря на отсутствие приглашения. Звонил Скачков кадровику или нет, я так и не понял.
     Дальше все идет по накатанным бюрократическим рельсам. Поднимаюсь на второй этаж, сдаю характеристику в партком института, узнаю дату заседания «выездной комиссии». В назначенный день вместе с другими политически грамотными и морально устойчивыми студентами и преподавателями толкусь в коридоре в ожидании вызова на ковер. Главные слагаемые успеха – пиджак, галстук и короткая прическа. После нескольких месяцев мытарств это сущие пустяки.

     Прага остается одним из моих любимых городов, но описание ее красот вряд ли заинтересует читателя. Желающие предпочтут один раз увидеть, чем сколько угодно раз услышать. Пусть даже в моем исполнении.

Москва, февраль 2016