Неизвестный в венке из лилий

Сюжет.
Джиакомо уезжает из Девона, Англия, по причине начавшейся чумы. На его столе голубеет конверт с письмом сестры - они воспитывались при Инфанте. Джиако, скучая по сестре, принимает щепоть черного порошка ванили и погружается в экстаз. Он вспоминает, как жил с крошкой Лу в Дании, где Джиакомо и Луизу прятали, выкрав у испанцев. Джиакомо желает скорее встретиться с сестрой, которая сейчас во Франции с дядей Алонзо де Гизом.

НЕИЗВЕСТНЫЙ В ВЕНКЕ ИЗ ЛИЛИЙ

GRETCHEN STRIPES
Anonymous
- Вадинарррррррр!!!!!!!!!!!! - раздался дикий вопль. - Вадинааааааааарр!
Это хозяин проснулся и требовал своего камердинера.
Слуга-индус появился в спальне Джиакомо.
- Что вы желаете, мастер.
- Мыло и верёвку! - ответил Джиакомо.
Индус невозмутимо вышел и тут же вошел с подносом, где в хрустальной мыльнице благоухало розовое мыло и рядом лежала свернутая бечева.
- Мыло мне - тебе веревка.
- Что я должен сделать, мастер.
- Упакуй мои платья и шляпы.
Индус невозмутимо вышел выполнять приказ господина. Он выполнял все его приказы с дотошной точностью. Вчера утром хозяин приказал принести паклю и свечу. Когда Вадинар это исполнил, Казанова велел обложить двери гостевых спален паклей и поджечь: пора избавляться от дармоедов-родственников, едва удостоил мастер объяснения своего слугу.
Сейчас Казанова был слишком меланхоличен, чтобы над кем-нибудь поиздеваться:стихи Луизы лежали на столе в маленьком голубом конверте. Джиако вдохнул ещё раз аромат её листка, прочитав:
"Стрельчатые башни, темные бойницы, лилия на флагах, как тут не влюбиться, нужно быть героем, но срывать покровы, наслаждаясь боем, - только Казанова. Темный плащ и маска золотистой масти, там в тени не ласки - наслажденье страстью. Холод эгоизма, мутный мрак каналов, площадь и карнизы, словно жизни мало. Там вдали мосты, как арки кружевные, сталь и холод пиков, где соборный вылет. Он один, на свете больше нет подобий, красота в расцвете, темный мрак надгробий. Все, как данность миру, не найдется новый, ты рожден кумиром, имя Казанова. Величавый днем ты, и священник в черном, кружева, и взгляды жалят, словно пчелы. Торжество и гордость, ты стрела в полете, ночь - причуд конкорды с жарким зовом плоти. Нет, я не безумец, я всего лишь пленник, чувств, увы, не луны, а туман осенний. Тихо над водою стелется и вьется, я плащом укроюсь, сердце не дождется. Ждут дворцы и башни здесь на Пикадилли, ты мой друг бесстрашный - там, в Венце из лилий".
Эта летера напоминала о неожиданной встрече в Лондоне Луизы с неизвестным господином в чёрном плаще и полумаске. Фигура его была стройной и гибкрсть имелась в стремительном движении полубеге полулёте. Вечерело на улицах Лондона был сильный туман. Роковой незнакомец чуть не натолкнулся на девушку спешившую к тётушке губернаторше на плошади Вестминстерского аббатства. Луиза тоже в сером длинном плаще и лавандовом кружевном платье подняла взгляд на незнакомого мужчину и замерла в удивлении, на его голове покрытой тонкой тканью капюшюна плаща она увидела венок сплетённый из белых цветов садовой королевской лилии. Случай настолько запомнился ей, что она рассказала об этом дома. Братья Жак и Мишель ле Гизы шутя обвенчали их, принимая неожиданную их встречу с деверем отца Джиакомо Казанова за божий промысел и эта история стала занимать Джиакомо, который занялся поисками незнакомца, носившего его имя, но увы, он не мог найти незнакомца в венке из лилий, и это событие стало нарицанием его бесед с кузиной, которая была верующей капуцинкой. Поверья капуцинов гласили, что это брачное предложение. Однако пока никто не узнал в нём г-на де Арманьяка быашего в Лондоне инкогнито, очень таинственную личность.
Бубонную чуму тем летом не ждали. Жгли костры и готовили снадобье из можжевельника. Первая жертва - приезжий музыкант - успел заразить с полдюжины человек. Чумные доктора уже окружили его дом вязанками из подсохших колючих кустов. Оставалось только поджечь. Во всех замках объявили карантины, спасая чад и домочадцев, и перешли на свои запасы. Они собирались насильственно с крестьян на этот случай и случай войны, чтобы прокормиться самим и кормить при необходимости всю деревню.
Джиакомо подошел к окну, откуда открывался на несколько миль вдаль любимый горизонтальный ландшафт. Поля, озерная гладь и облака.
"Пора уезжать", - подумал он со вздохом. Он оперся по локоть обнаженной рукой в белом кружеве сорочки на дубовую раму, окно с цветными витражами было распахнуто.
Равнодушно отвернувшись, он крикнул Вадинара. Индус появился из-за портьеры.
- Уложи мои вещи, саквояж с медикаментами, парики и скрипку.
- Сию же минуту, Ваша Светлость. Кто еще поедет с вами?
- Ты и горбунья.
- Вы берете горбунью?
- Она не займет много места в карете, а мы сэкономим на прачке и кухарке.
- Хорошо, сеньор. Значит, мы берем экипаж.
- Да, и пару серых, они выносливее.
- Ваш пес, сэр? - Ирландский сеттер, лежавший под столом, поднял голову.
- Разумеется. И провиант.
Джиакомо подошел к столу и открыл прибор для письма.
- Оружие, сеньор? - индус нетерпеливо повысил голос.
Хозяин, по-видимому, ушел в свои мысли, отвлекшись от разговора. Он сел в рабочее кресло, достал тетрадь со счетами, раскрыл ее и взял из кипы чистый листок.
- Ты еще здесь? Запас пороха, пистолеты для нас двоих, охотничьи ружья.
Он набросал несколько слов на бумаге, заглянув в графы расходов и прихода.
- Вот это отправь с курьером епископу Лангедока, я погощу у него по дороге.
Щепетильный в деталях камердинер наконец вышел.
Джиакомо задумался над еще одной запиской. Рассеянно он покрутил в нервных пальцах духи, открыл хрустальный флакон, машинально нанес каплю за ухо и пару капнул на бумагу.
Слова не приходили, и он принялся перебирать драгоценности, стоявшие здесь же в небольшом ларце.
Джиакомо улыбнулся, предвкушая встречу. Луиза с графом были бы рады возвращению своего брата.
- Ну что, Бист, скоро мы увидим нашу крошку Лу!
Крикнул он весело псу. Тот подскочил к хозяину, виляя хвостом и скаля пасть.
 - Ну же, ну, бестия, - смеялся Джиакомо, трепля его за лохматую голову.
Он называл своего псам именем чудовища из-за его размеров, злости и силы. Но животное было добрым со своими господами. Бист, конечно, помнил Луизу. Она спала с хозяином в одной постели. Джиакомо никогда не прекращал оберегать сестру.
Луиза просыпалась, но страшный Бист был опасен. Её брат напоминал ей всякий раз не спускать ладонь с постели.
Джиакомо достал из мешочка на поясе рубиновую табакерку для пудры из "черной ленты", и положил на язык щепотку снадобья. Мгновенно приятная нега разлилась по телу и поманила прилечь. Ожидая камердинера с объявлением об отъезде, он опустился на еще разобранную постель, спрятав ладонь за лацканы шелкового халата и распахнутую сорочку. Волосы раскинулись по кружевному белью, дурманя его самого и вызывая вожделение. Он прокусил кончик языка зубами, чтобы эфирные масла проникли в кровь, и наступила быстрая эйфория. Тающие ноты вершин блаженства готовы были сорваться с его уст. Сами собой в его мозгу слагались, играя и перемешиваясь рифмами, стихи, в ответ на строчки из недавнего письма Луизы к нему.
"...Моя прекрасная Луиза, и тайно-жадная Авиза, без вас скучает Хедден-корт, где мы с любимыми друзьями тебя как мальчика любя, своими хвастались х-ями друг друга тем не оскорбя. Мы вместе жили в Эльсиноре, а ныне между нами море, хотя всего это пролив, и также я нетерпелив, ведь для меня такой постели другие девы не хотели. Твоя постель любовь и роскошь, прими скорее, эта пустошь куда жесточе и огня, в который прочат все меня, когда тебя отдав соблазну, я опустил простые фразы, и вместе мы в любви сошлись, на миг, на вечность, на всю жизнь..."