Тишково и Собакин..

После смерти хозяина Тишково переходит к его племяннику премьер-майору Петру Александровичу Собакину.
Созданный в 1760-1790-х годах в родовой боярской усадьбе Собакиных архитектурный ансамбль включал комплекс зданий в  редком для русской архитектуры псевдоготическом стиле, регулярный парк с аллеями лип, павильонами и сетью каналов с перекинутыми через них мостиками. Парк расположен на высоком склоне в крутой излучине реки Вязь. Обращенный с двух сторон к ее долине, парк неразрывно связан с окружающим ландшафтом.

Историческое и культурное значение этих мест связано не только с уникальностью садово-паркового ансамбля, но и с именами создателей и последующих владельцев усадьбы. Среди представителей древнего боярского рода создавших парк - один из образованнейших людей своего времени сенатор Михаил Григорьевич Собакин, в 1742-1773 гг. тайный и действительный статский советник Государственной Коллегии Иностранных дел и его племянник Собакин Петр Александрович. Мемориальность этой территории связана также с именем ее следующего владельца - Ф.П. Гааза.




Когда-то здешние земли принадлежали старинному дворянскому роду Квашниных-Тишковых. Как вотчина Степана Тишкова село упоминается в грамоте 1585 г. В ту пору в селе было всего пять крестьянских дворов. Память о тех давних временах, как говорится, быльем поросла, а название и само село остались.
От Тишковых село переходит во владение Собакиных.
Влияние и могущество к потомкам Данилы Собаки пришло после того, как юная Марфа Собакина была выбрана на царских смотринах из множества невест третьей женой Ивана Васильевича-Грозного — царя Ивана IV. Свадьбу сыграли 28 октября 1571 г., но не прошло и месяца, как новая царица умерла. События тех лет нашли отражение в опере Н.А. Римского-Корсакова «Царская невеста». При Михаиле Григорьевиче Собакине здесь была устроена усадьба, включавшая деревянный господский дом с двумя флигелями, к которому вели две липовые въездные аллеи, огромный, в сто саженей, конюшенный двор и ведущую к парку аллею.
После смерти хозяина Тишково переходит к его племяннику премьер-майору Петру Александровичу Собакину. При нем усадьба приобрела вид средневекового рыцарского замка – результат увлечения просвещенного русского общества готическими, полными «тайн и ужасов», романами Анны Радклиф и Ч. Метьюрина. Описание его владений сохранилось в первом томе «Чтений Общества истории и древностей российских за 1874 год». Территорию окружала напоминавшая крепостную стену ограда с башенками по углам, а на противоположной границе стояли два восьмигранных столба с небольшими тумбами наверху и овальными отверстиями в средней части. Въезд в усадьбу вел через треугольные в плане с тремя арками ворота, увенчанные по углам круглыми башенками. В верхней части проходила галерея, на которую из башен вели винтовые лестницы. На воротах была выложена дата «1792 годъ». Внутри стояли господский дом, небольшой восьмиугольный флигель, оранжерея с овальным залом, служебные постройки. В северной части усадьбы возвышалась трехъярусная колокольня церкви Всемилостивого Спаса (1794), выстроенная в том же стиле, что и все имение. Кирпичная, с белыми оштукатуренными деталями, она имела живописный вид.
Крестообразный в плане храм завершался декоративной башней с конусообразным покрытием. Углы подчеркивались плоскими колоннами-пилястрами, увенчанными остроконечными башенками пинаклей. Порталы и наличники окон имели стрельчатую форму. По сторонам порталов были парные колонны, соединенные стрельчатыми же арками. Над порталами волюты с розасами — круглыми украшениями в форме лепестков — по бокам. Переход от колокольни к трапезной был смягчен полукруглыми выступами в форме башенок. Колокольня также завершалась шатром с угловыми пинаклями, двери её имели стрельчатые обрамления с розасами. Не казавшаяся слишком большой, церковь между тем вмещала полторы сотни человек, шедших сюда помолиться как из Тишкова, так и из Марьиной Горы, Михалёва, Белозёр, Утешкина и других мест.
В 1812 году тишковскую усадьбу купил московский врач Федор Петрович Гааз, с чьим именем связано великое множество добрых дел. Мы не знаем, почему известный московский доктор выбрал Тишково. Возможно, усадьба с её готическими постройками, напоминала ему далекую Родину. Родившийся в Германии близ Кёльна в семье аптекаря, Фридрих Йозеф Хаас пошёл по стопам отца. После окончания Йенского университета и курса медицинских наук в Вене он получает степень доктора медицины. В 1802 году едет в Россию, поддавшись на уговоры княгини Репниной, излеченной им от глазной болезни. Понемногу весть об искусном лекаре разошлась по Москве. В 1807 г. он поступает на государственную службу, по настоянию императрицы Марии Фёдоровны (вдовы Павла I) получив назначение главным врачем в Павловскую больницу. Вступив в эту должность, Гааз не оставил глазной практики, посещая хворых во всех больницах Москвы и особенно в Екатерининской и Преображенской богадельнях. В 1809—10 гг. дважды он совершает далекое и небезопасное путешествие на Кавказ, где изучает минеральные ключи близ Машука и в Ессентуках. Знаменитые ныне «Ессентуки №4» и «№17» обязаны своей популярностью московскому доктору. По результатам поездки он получил чин надворного советника и был награжден Владимирским крестом 4-й степени. В 1812—14 гг. военный врач Ф.П. Гааз вместе с русским войском прошел от сожженной Москвы до Парижа. Здесь он в последний раз увидел родные места. Похоронив отца, несмотря на уговоры родных остаться, он вернулся в Россию. Здесь он занялся частной практикой, и от пациентов не было отбоя. Никогда не ставивший цели разбогатеть, но обладавший врожденной бережливостью и скромностью, он вскоре стано-вится обладателем огромного дома на Кузнецком мосту и рос-кошного выезда – кареты, запряженной четверкой белоснежных рысаков.
В подмосковном Тишкове он покупает имение в 100 душ крепостных и устраивает здесь суконную фабрику. В 1825 г. в Московском тюремном замке (так называли Бутырскую пересыльную тюрьму) вспыхнула эпидемия тифа. Приглашенный в Бутырки штадт-физик, то есть главный врач Москвы, ужаснулся условиям, в каких содержались заключенные. Назначенный мос-ковским генерал-губернатором князем Д.В. Голицыным в состав образованного в 1828 г. Комитета попечительства о тюрьмах и главным врачем московских тюремных больниц, Гааз принимает самое деятельное участие в облегчении участи арестованных. Введенные им взамен старых тяжелых облегченные кандалы, во всех московских тюрьмах еще почти столетие будут называть «гаазовскими». Не дожидаясь, когда из казны поступят нужные суммы, сотканное на тишковской фабрике сукно он отправляет на изготовление тюремной одежды и обшивания изнутри кандалов. Колонны ссыльных, отправляемых из Москвы в Сибирь, по его настоянию больше не приковывают к железному пруту. Под его надзором перестраивается большая часть Московского губернского тюремного замка в соответствии с требованиями гигиены и санитарии. Гааз не только лечил, снабжал одеждой и пищей, молитвенниками и добрыми советами, он добровольно брал на себя обязанность ходатая по делам, когда видел осужденных безвинно или нуждающихся в снисхождении. За четверть века он подал несколько сотен прошений и жалоб и в 142 случаях добился пересмотра дела. Его детищем стали Старо-Екатерининская больница для чернорабочих и Полицейская больница в Малом Казённом переулке. Воспользовавшись вре-менным перемещением арестованных из тюремной больницы, он стал принимать туда бесприютных больных, подбираемых на улицах города, и постепенно, как вспоминали современники, подвергаясь всевозможным нареканиям и начетам, добился молчаливого узаконения заведенного им обычая. Так мало-помалу образовалась, без официального утверждения, благодаря только упорству «святого доктора» Полицейская больница, ещё долго называемая в народе «Гаазовскою». Здесь же поселился и он сам.
Ф.П. Гааза знали и ценили его подвижническую деятельность Лев Толстой и Гоголь, Тургенев и Вяземский. Как вспоминал его друг, известный юрист А.Ф. Кони, «23 года, изо дня в день, словом и делом боролся он с напрасною жестокостью, обращавшею кару в муку, и был заступником за “человека”, черты которого он умел видеть и находить в самых грубых отверженцах общества».
За доброту, бескорыстие и самоотверженность эти самые «отверженцы» прозвали его «святым доктором». В Нерчинском каторжном остроге на собранные заключенными деньги в честь его была заказана икона Святого Феодора Тирона. Православные молились за католика Фридриха Йозефа Хааса – милосердного лекаря Федора Петровича. И было это не лишним, ведь и здоровье, и достаток постепенно уходили. Все немалые средства, накопленные обширной врачебной практикой, он тратил на благотворительность. Имущество доктора было описано, а в 1840 г. около двух тысяч десятин земли с селениями Тишково, Михалёво, Марьиной Горой и всхожими пустошами, а также суконная фабрика были проданы с аукциона. На покрытие долгов пошел и огромный дом на Рождественке. Последние годы доктора прошли в нищете. Всю жизнь проведший с хворыми, порой смертельно больными людьми, он заболел единственный раз в жизни. Чувствуя близость кончины, велел открыть двери настежь для всех пришедших проститься. В Полицейской больнице, в небольшой квартирке, большую часть обстановки которой составляли книги и астрономические приборы, он и умер. Проститься с доктором пришло 20 тысяч человек, гроб на руках несли до самого Введенского кладбища. Заупокойную службу по иноверцу – «святому доктору» Гаазу разрешил сам митрополит Московский Филарет. А в Спасской церкви в Тишкове в тот день звонили колокола, ведь 16 августа 1853 г. здесь отмечали приходский праздник – «хлебный» или «ореховый» Спас. На его могиле на Введенских горах был установлен памятник в виде массивной каменной глыбы в ограде из кандалов. А в 1909 г. у Института гигиены, где когда-то находилась Полицейская больница (переулок Мечникова, 5) был поставлен бронзовый бюст Ф.П. Гааза. На лавровом венке выбиты три слова из его завещания: «Спешите делать добро»…
Наверное, великому подвижнику и бессребренику не было бы стыдно за своих земляков, ведь пекутся они не о личном благе, а о сбережении того, что принадлежит даже не им, и не дачникам, и не санаторным отдыхающим – принадлежит всем нам, как это синее небо с облаками, как речка под крутым бережком. Речь о бывшем усадебном парке в Тишкове. Заложенный еще при Михаиле Григорьевиче Собакине, парк значится на плане генераль-ного межевания 1768 г. Хотя, возможно, он гораздо старше, ведь по результатам проведенного сотрудницей НИИПИ Генплана г. Москвы Е.П. Щукиной исследования, он был отнесен к первой группе «регулярных садов первой трети ХУШ в.». От усадебных построек Собакиных, кроме здания служб (ныне ветеринарный участок) и двух арочных мостиков, ничего не сохранилось. А вот парк уцелел. И не только выжил, но и сохранил в прежних границах прямоугольную, на французский манер, планировку с чередующимися каналами, некогда заполненными водой. Как отмечено в заключении, составленном специалистами отдела природоохранного проектирования института «Росгипролес» Ю.В. Добрушиным и Т.А. Румянцевой, «хорошо сохранилась основа парка: древесные насаждения, возраст которых насчитывает два века. Кроме двусторонних продольных аллей прослеживаются и фрагменты диагональных аллей. Несмотря на возраст основного древостоя, эстетическое и санитарно – гигиеническое состояние насаждений хорошее, сохранен исторический облик растительности».
Таково скупое на эмоции заключение ученых. Но что там говорить, если даже сам Сергей Андрияка, король акварели, запечатлел на своих картинах тишковские липы.
И вот над такой – то красой, над этими «темными аллеями», где как будто витает душа великого доктора, вспыхнул и зачадил огонек конфликта. Уж сколько раз твердили психологи, что жить в вечной конфронтации всех со всеми нельзя, можно только умирать. Но жухнут попавшие в воронку эмоционального взрыва травы, никнут цветы и сохнут деревья, а заповедный старинный парк бороздят свежевскопанные, ведущие к двухсотлетним липам канавы. Ситуация вполне банальна: принадлежавшие санаторию бывшего ВЦСПС земли, в их числе и парк, в 2003 г. были «понижены» в статусе и потихоньку распроданы. Как получилось, что уникальный — единственный (!) в Подмосковье сохранившийся в таком состоянии и полноте парк XVIII–XIX вв. — не имел не то что федерального статуса исторического памятника ландшафтного искусства, но даже не числился на местной охране. Как тут не вспомнить в очередной раз крылатое пушкинское: «Мы ленивы и не любопытны». Но так ли это? Ведь охранной грамотой парка была его принадлежность с 1932 г. к санаторию «Тишково» – всесоюзной здравнице. В общем, никто не заметил, как над старым парком сгустились тучи, а ныне грохочет гром и сверкают в тех тучах молнии и возникает извечное наше «что делать?» Неужели мы — жители одной любимой нами России — не можем договориться по-доброму?
Думаю, все, кто заинтересован в разрешении создавшейся ситуации, должны употребить свое влияние и силы, чтобы конфликт решился с наименьшими моральными потерями, и тогда общей наградой будет этот участок «ничейной» земли – уникальный парк, быть может, за грехи и утраты прошлых лет сбереженный для нас Всемилостивым Спасом.

О.Н. Бойко, Председатель совета Пушкинского отделения ВООПИК, член Союза краеведов России.

Из сборника статей "Пушкинский краевед".