Оргазмы Академии Наук

                Кто смерил жизнь свою хоть раз обратным счётом,
                в обычном ритме жить не сможет никогда.

Веня сидел за столом, тупо уставившись в экран ноутбука, и не мог поверить своим глазам. Тридцать пять лет прошло с тех пор, как он написал главную книгу своей жизни, и вот, на тебе: издательство «Palmarium Academic Publishing» прислало сообщение:

«Dear Dr. Veniamin Smirnov,
I would like to inquire whether you are the author of the work entitled 'Decomposition Method for Complex 3D Problems in Electron Optics'? We are especially interested in publishing a complete academic work of yours (your dissertation or a recent monograph) as printed book».

- Вот оно в чём дело, - подумал Веня. - Они увидели в трудах одной из международных конференций мою статью о методе декомпозиции при решении трёхмерных задач электронной оптики, на которую, видимо, указывал высокий индекс цитирования, и потому прислали приглашение опубликовать диссертацию или монографию. Поскольку последнюю из своих диссертаций Веня защитил двадцать пять лет тому назад, оставалась монография.

В текущем её состоянии монография отличалась от той, написанной тридцать пять лет тому назад, но так и не опубликованной, как небо от земли, поскольку все эти годы он шлифовал свою главную книгу, постоянно переделывал её, добавлял новые разделы. Его научная работа шла успешно, появлялись идеи, которые давали практические результаты, и всё это следовало внести в книгу.

- Боже мой, - рассуждал Веня, - сколько лет прошло. За это время мы пережили  перестройку, начиная с робких надежд и заканчивая бандитскими девяностыми, когда все мы в одночастье стали нищими, - от рабочих-строителей до профессоров. Страна рухнула под напором этих безумных перемен, запрлату в институтах задерживали на два-три месяца, да и прожить на неё было невозможно, поэтому я ходил на разгрузку вагонов на станцию Новосибирск-Южный. Потом плюнул и уехал на заработки в Соединённые Штаты. Там устроился сначала программистом в небольшую частную фирму Маринер Системз, через восемь месяцев уже работал физиком в Стенфордском центре линейных ускорителей, после закрытия проекта в Фермилабе, Джефферсоновской и Аргоннской лабораториях. Нового материала образовались «Монбланы», только успевай обрабатывать и вносить в книгу.
Одно было плохо – «сырой» вид монографии. Он начал писать её еще в Росии, естественно, на русском языке, поскольку его английский в то время был, мягко говоря, далёким от совершенства. В Америке пришла мысль писать сразу на английском, поэтому отдельные главы были на русском, другие на английском. Конечно, это не проблема, поскольку перевод можно было сделать достаточно быстро, но объём книги был более пятисот страниц, а работа по переводу – скучная, не творческая. Там же, в Америке Веня уже делал попытку выпустить книгу в издательстве “Springer Verlag”,  но попытка эта не увенчалась успехом.
- Ну-у, дорогой, - объяснил ему китаец Алекс Чо, недавно выпустивший книгу по физике ускорителей в этом издательстве, - на Западе так дела не делаются. Автор, желающий написать книгу, присылает в редакцию текст введения и подробную разбивку материала по главам и параграфам. Этот проспект редакция отдаёт своим рецензентам и после их одобрения заключает с автором договор на издание книги, в котором оговорен гонорар и сроки предоставления материала автором. Но главное, первый заход на издательство, заручившись рекомендациями двух-трёх известных физиков, хотя бы из нашего центра, поскольку издание книг для них это обычный бизнес, и они не станут рисковать, издавая неизвестного автора, книги которого, возможно не будут покупать.

Всё это было в прошлом. В Америке Веня «задержался» на тринадцать с половиной лет, и вернулся в родной Академгородок после того. как все ускорительные проекты, в которых он работал, закрывались один за другим, в связи с недостатком денег у правительства, которое сначала затеяло войну в Ираке, потом параллельно начало другую в Афганистане. Понятно, что при таких приоритетах денег на науку не остаётся, и физика высоких энергий ушла из Соединённых Штатов и обосновалась в ЦЕРНе.
 
Теперь же делать было нечего, и Веня испросил у издательства «Palmarium» паузу в две недели для завершения перевода и вычитывания текста. Как-то сразу определилось, что издавать при таком фаворе следует две книги на разных языках. А начинать следует с русскоязычного варианта, поскольку тут не будет никаких сомнений в качестве текста. Но теперь требовался не только перевод. За время работы в Аргоннском проекте у Вени накопился совершенно новый, уникальный материал по микроканальным усилителям, который к настоящему времени был разбросан по десяткам статей.
Вот тут Вене пришлось вспомнить, в каком бешеном темпе он мог работать в далёкой молодости, когда на сон отводились четыре часа от силы. Сейчас уже усталость накапливалась гораздо быстрее, поэтому приходилось бросать работу за компьютером и топать в бассейн, а зимой надевать лыжи для пробежки по лесу, благо лес начинался в двухстах метрах от дома. После этих процедур чувствовался прилив энергии, и можно было работать дальше.

Конечно, за эти тридцать пять лет в подготовке рукописи изменилось решительно всё. Раньше нужно было самому печатать текст на грохочущей пишмашинке «Москва», затем тушью вставлять формулы и иностранные символы, этой же тушью чертить рисунки и графики. Потом необходимо было делать разметку формул с помощью специальных редакторских знаков. Вставить что-либо в напечатанный текст или исправить в нём что-то существенное становилось проблемой, приходилолсь перепечатывать целые страницы. Для исправления опечатов в буквах и словах на рабочем столе всегда стоял наготове небольшой пузырёк с белой замазкой, называемой «штрих». Кисточкой, прикреплённой к пробке флакона набираешь небольшую каплю, замазываешь опечатку, а через минуту-другую уже можно поверх напечатать правильную букву или слово, вот только бумагу в машинке нужно тщательно выровнять, а то надпечатанное ляжет в строке косо или со сдвигом. В современном текстовом редакторе вставить кусок текста или картинку, убрать их можно буквально нажатием пары клавиш. При этом бумага не тратится вовсе, поскольку происходит всё на экране компьютера.

Робкие надежды

Впервые мысль написать книгу об автоматизированном проектировании приборов электроники пришла Вене после защиты кандидатской. Диссертацию читают лишь два оппонента и сам автор. Иное дело книга. Он понимал, что написать книгу – это ещё не всё. Куда сложнее «протолкнуть» её в издательстве. Ситуация для опубликовании была совсем не простой. Он сумел защитить диссертацию в атмосфере затяжного конфликта со своим начальником Калерием Павловичем Изминым. Суть конфликта банальна: молодые «пашут» как кони, старые сотрудники получают премии за работу молодых, начальник требует включать его в любую значимую публикацию. Такое можно встретить практически в любом академическом институте, на этом основывалась «система» Академии Наук. Весь Вени расчёт строился на том, что попытка закрыть ему возможность защиты вызвала бы немедленный уход его из лаборатории. В этом случае хоздоговор с военным заказчиком немедленно рухнул бы, а это вызвало бы огромные неприятности для начальника, поскольку договор был под контролем Вэ-Пэ-Ка, то есть военно-приёмочной комиссии, и Веня в нём был не просто главным, а, по существу, единственным исполнителем. Договор же снабжал финансированием всю лабораторию. Обо всём этом Веня проинформировал начальника через год после того, как дал ему диссертацию для прочтения, а потом поставил ультиматум: «Или я защищаюсь до летних отпусков, или ухожу из института», что и обеспечило успех с защитой.

После вениной защиты начальник предпринял необходимые меры для нейтрализации будущих неприятностей с ним, и началось медленное выдавливание его из лаборатории с параллельными попытками присвоения всех его научных наработок и компьютерных программ. Сами процедуры гнобления и выдавливания непокорных в Академии наук были многообразны и изощрённы, отработаны и отшлифованы десятилетиями. Скажем, вызывает Палыч Веню в кабинет:

- Вот ты жалуешься, что один всю работу тянешь, помощников тебе не дают. Получай.

Третьим в кабинете находялся кудрявый молодой парень Володя Матешов, вчерашний студент, бывший комсорг, а ныне кандидат в члены КПСС. Амбициозный и нахрапистый, готовый решительно на всё. Веня обрадовался, потому что работы, в самом деле, было «за гланды», военные заказчики звонили по пять раз на день, причём не только в институт, но и домой. Он дал новому помощнику свой толстый отчёт с подробным описанием разработанной им методики расчётов приборов электроники и инструкцией к пользованию программой, наивно полагая, что уже через месяц можно будет сбросить хотя бы часть рутинной работы на Володю, а самому заняться реализацией новых идей, которые переполняли его голову. Прошёл месяц, помощник не проявил особого рвения к проведению расчётов, а интересовался, главным образом, деталями построения самой программы, и Вене приходилось в качестве дополнительной нагрузки часами объяснять ему тонкости программной реализации своих разработок. Только когда Володя поступил в аспирантуру, до Вени, наконец, дошло, что стратегическая идея Палыча состояла вовсе не в том, чтобы дать ему помощника, а в том, чтобы ведущий разработчик своими руками подготовил себе замену, и когда эта замена будет доведена до кондиции, Веню можно будет спокойно увольнять, а «помощнику» в награду за преданность можно будет дозволить защитить диссертацию на вениных разработках.
Роль Иуды Матешову вполне подходила и даже нравилась, поскольку давала ему возможность не только быстрой защиты, но и занять венино место после его увольнения. Погружённый вечно в свои научные идеи, Веня слишком поздно обнаружил, что исправить уже практически ничего нельзя, так как он сам передал пронырливому Володе тексты своей программы и обучил его достаточно многому. Тогда он отключил обучательный блок. Молодой проходимец перепугался, так как понимал, что он не знает и десятой части того, чем владеет Веня. Он пришёл с поникшей головой и хриплым голосом сказал:

- Ну... эта... я согласен работать на тебя, если ты будешь дальше меня обучать. В каком объёме ты хотел бы за это меня использовать?

Веня вздохнул, чуть помедлил:

- Я вообще никак тебя не собирался использовать. Я думал подготовить квалифицированного ученика, чтобы мы потом могли вместе работать над новыми идеями. Но теперь я вижу, что наш начальник является научным руководителем твоей аспирантуры, он тебе и задачи ставит, а ты нацелен не на выполнение темы для нашего заказчика, а на подготовку диссертации. Что ж, флаг тебе в руки. Действуй. Мешать не буду.

На следующей неделе Веня обнаружил по машинным распечаткам, что Матешов пытается сканировать все его магнитные ленты с целью переписи всех других его программ. На этот случай он был уже наготове, и все ленты были снабжены паролями. Веня написал служебную, но начальник с ухмылкой объяснил сотруднику, что все свои программы он писал в рабочее время, на государственном оборудовании, поэтому программы эти являются общим достоянием нашего народа, и никакого воровства здесь быть не может. Прямым представителем этого самого народа является заведующий лабораторией, выше – директор института, а на самом верху – президент Академии Наук.
Через некоторое время Палыч вызвал в кабинет ведущих сотрудников лаборатории:
- Значит так, ребятки. Есть хорошие новости. Украинский академик Рвачёв решил выдвинуть работу своих молодых сотрудников на соискание премии Ленинского комсомола. Но ему нужна поддержка, без которой нет смысла и подавать, поэтому он позвонил мне. Я поставил условие: поскольку максимальное число претендентов ограничено цифрой десять, пятеро – от вас и столько же наших. Вот за этим я вас и пригласил.
Ребята оживились. Все уже почувствовали себя почти лауреатами, в кабинете их было четверо: Витя – самый старый сотрудник лаборатории; Колька закончил матфак в один год с Веней, но считался самым башковитым теоретиком; Саня – молодой аспирант, которому Веня также немало помогал осваивать физические принципы и идеи, которые он уже практически воплотил в будущей диссертации. Палыч назвал фамилию пятого – Владимир Матешов. Сам Володя в этот день почему-то отсутствовал на работе.

Веня неторопливо обмозговывал ситуацию. С одной стороны, можно радоваться, ведь его не обошли, начальник включил в список, хотя отношения с ним были не в лучшей фазе, а, с другой, в этом списке Иуда, которого он поймал за руку на воровстве. Затем он сказал, в раздумье растягивая фразы:

- Я знаю всех, кто присутствует в этом списке. Все они – грамотные специалисты, и мы не сомневаемся в качестве научной работы, которую они провели. О своей работе говорить не стану, пусть это оценивают другие, но у меня есть вопрос: какую именно работу на уровне премии Ленинского Комсомола сделал Матешов? Ведь он работает в лаборатории чуть больше полугода.

Колька даже задохнулся от возмущения:

- Вечно ты встреваешь поперёк всех. Тебе что, жалко, если ещё одного включат в список?

- Да нет, - ответствовал Веня, - мне не жалко, только я полагаю, что в списке должны быть лучшие. Если так, то я предпочёл бы вставить в список нашу секретаршу Риту, она не сделала ни одной опечатки в статьях, которые готовила для меня. Я всё же хочу повторить свой вопрос относительно Матешова.

Вопрос был достаточно сложным, поскольку Володя на текущий момент не имел никакой завершённой самостоятельной работы.

- Он у нас системный программист, - пробасил Витя.

- Хорошо. Возможно я в этом не слишком разбираюсь. Тогда предлагаю пригласить заведующего лабораторией системного программирования. Если он, как эксперт, подтвердит, что Володина работа соответствует уровню искомой премии, я снимаю свой вопрос.

Тут опять вклинился Витя, чтобы прекратить образовавшийся базар:

- Мы ведь живём в демократическом обществе, а в таком обществе спорные вопросы решаются голосованием. Как я понимаю, Веня против кандидатуры Матешова, все остальные – «за». Вопрос исчерпан. Расходимся мирно.

- Погодите, - вытянул руку вперёд наш борец за справедливость, - на этом собрании вы в большинстве, но вы забыли, что решение о выдвижении принимает Учёный Совет института. Имейте ввиду, что на нём я задам тот же самый вопрос, и вам придётся на него ответить.

После этого он встал и вышел из кабинета начальника в свою комнату. Через минуту ворвался Саня:

- Ты представляешь, что там происходит?! Как в революционных фильмах, когда перепоясанный пулемётными лентами матрос вскакивает на ящик из-под мыла и, сжимая в кулаке бескозырку, грозит расстрелять всю контру, какая только есть.

Веня пошёл домой, чтобы не возбуждать излишние общественные страсти. На следующее утро он узнал, что в его отсутствие начальник собрал профсоюзное собрание, которое большинством голосов исключило Веню из списка соискателей, за противопоставление себя коллективу. Он только пожал плечами. Даже если бы не исключили, находиться в одном списке с такими людьми ему было глубоко неприятно.

Вопрос о выдвижении на премию на заседании Учёного Совета был одним из мелких. Когда до него дошла очередь, Измин встал, долго мялся и краснел, потом проблеял:

- Мы тут... значит... сначала включили в список соискателей Вениамина Смирнова, но он... эта... стал противопоставлять себя коллективу, и мы его исключили.

Присутствующие оживились, процедура выдвижения шла явно не по правильно проложенным рельсам. По правилам руководитель должен сначала зачитать название работы и список претендентов, затем охарактеризовать научный вклад каждого соискателя. До этой минуты значительная часть присутствующих о Смирнове ничего толком не знала, а тут выясняется, что человек он не простой.

- Как его характеризуют заказчики? – выкрикнул кто-то из толпы.

-  Ммм... э-э... в целом положительно, - промямлил Измин, - с работой он справляется, но как бы считает, что он один такой гений, а все остальные только штаны на работе протирают.

- Вот это в науке как раз часто бывает, - прокомментировал задавший вопрос под дружное ржание всего зала.

Тут неожиданно для всех встал академик Ходунов:

- Товариши, я полагаю, что вопрос для голосования не созрел. Там в коллективе какая-то нездоровая атмосфера. Насколько я знаю, выдвижение на такого рода премии должно происходить на общем собрании научной общественности института с подробным обсуждением кандидатов и их научного вклада, а не посредством списка, составленного начальником или в каком-то келейном кругу. Учёный Совет может лишь поддержать или не поддержать решение собрания. Если в Комитет по присуждению премии просочится информация, что выдвижение проходило с нарушением утверждённой процедуры, премию тут же зарубят, а на институт ляжет грязное пятно. Поэтому я предлагаю пропустить выдвижение через научно-технический совет, а для выяснения обстановки в коллективе создать парткомиссию. На следующем заседании Учёного Совета они доложат нам о результатах, тогда мы и примем решение.

Таким образом, на прошедшем заседании Вене даже рта не дали раскрыть, видимо, боясь скандала и ненужных разоблачений. Несостоявшийся претендент не возражал. Тем более что за последующую неделю научно-технический совет и парткомиссия поддержали его линию, и кандидатура Матешова не была включена в список соискателей. Правда и вопроса о восстановлении Смирнова в списке после неправедного его исключения на профсоюзном собрании лаборатории никто не поднимал. Веню и это устроило, поскольку он неожиданно понял стратегический замысел начальника. Замысел этот состоял именно в том, чтобы исключить карбонария из списка, тем самым обострив его конфликт теперь уже не с самим начальником, а с ядром коллектива в целом. Он ведь понимал, что Веня никак не сможет промолчать, если в один список с ним включить Иудушку Матешова.

Веня, в свою очередь, предпринял попытки найти работу в других институтах Академгородка. Он уже не мог бросить просто так огромный багаж накопленного материала, и потому подключил к этим походам заказчика, который снабдил его эффектной бумагой от министерства оборонной промышленности. В этой бумаге министерство гарантировало директору института передачу десяти ставок для организации проблемной лаборатории под руководством Вени в случае, если директор, взяв его на работу, заключит договор с министерством на исполнение особо важной темы по постановлению Совета Министров. Сумму договора директор мог проставить сам, поскольку в застойные годы военные денег не считали.
Однако все такие походы результатов не принесли. То есть, сначала директор читал эту бумагу с большим энтузиазмом и даже приказывал Учёному секретарю подготовить приказ о приёме на работу нового сотрудника, но потом всё увязало в ватной атмосфере, поглощающей любые попытки извне. Объяснялось это тем, что директор наводил о Вене справки, чтобы узнать причину перехода столь ценного сотрудника и выяснял, что приняв старшего научного сотрудника он может испортить отношения с вице-президентом Сибирского отделения Академии наук, а такая игра явно не стоила свеч. Всё объяснялось тем, что венин начальник в своё время был аспирантом, а затем верным учеником этого большого человека, и в случае перехода этот начальник терял всё это огромное и халявное финансирование от военных.

Тогда Веня успокоился и перестал ходить по приёмным. В социалистической системе человека можно гнобить сколько угодно, но уволить его законным путём невозможно, если он не нарушает положения КЗОТ, а именно – не пояаляется на работе в нетрезвом состоянии, не прогуливает, не применяет к окружающим физического насилия, не обзывает их нецензурными словами и выполняет плановые задания. Да и при этих правонарушениях профком даст согласие на увольнение работника только после того, как тот будет трижды наказан с оформлением в приказах по институту. Вот почему Веня и решил писать книгу. Работать ему уже практически не давали, а времени терять он не хотел. Приняв такое решение наш парень засучил рукава и яростно принялся за работу. Через полтора месяца черновик рукописи был готов.

Веня решил взять в соавторы представителя заказчика Юлия Владимировича Кулакова, которого держал чуть ли не за отца родного. Спокойный и убедительный Ю.В. был не только крупным специалистом в своём деле, но сумел создать неплохой коллектив, который претендовал на имя московской школы электронной оптики. В семидесятые годы в Советском Союзе были четыре таких школы: ленинградская, считавшаяся старейшей, московская, новосибирская и алма-атинская. Под эгидой московской и ленинградской школ выходили неплохие приборы, новосибирская могла рассчитать все, что угодно, на компьютерах, а алма-атинская заполонила все журналы очень сложными формулами, в которых никто кроме авторов не смог бы разобраться.

Польза от соавтора была несомненной – он хорошо знал приборную часть и теорию электронной оптики изображающих систем, а Веня всё остальное – методы расчёта физических полей, вычислительную математику и оптику плотных пучков релятивистских заряженных частиц. Кроме этого, все свои знания он реализовал в виде компьютерных программ, которые были внедрены в десятках предприятия и академических институтов Союза.

К самой идее написания совместной книги Ю.В. отнёсся положительно, но предложил включить соавтором также своего аспиранта, молодого и кудрявого Касторского Мойшу Абрамовича. Веня был не против. Этот М.А., достойный продолжатель Пифагора, с необыкновенной лихостью выводил сложнейшие формулы, разлагал всё в ряды, хотя с физикой был знаком в рамках расширенной программы средней школы. Всяк хорош, однако, на своём месте. Мойша был невысокого роста, весь кругленький, обладал хорошим музыкальным слухом и приятным баритоном. Доброжелательную улыбку его несколько портило отсутствие двух передних зубов и постоянно обостряющаяся язва желудка, от которой улыбка становилась жалкой.

Они разделили материал на части, обозначив, кто и что пишет. а впереди предстояла непростая в данной ситуации процедура включения монографии в план издательства на редакционном совете института.

Первый блин

- Ну с, молодой человек, а что Вы нам расскажете, - председатель редакционного Совета выглядел усталым, но добрым, как и полагается крупному учёному.

Веня, как и все в институте, хорошо знал цену этой «доброте». Юрий Алексеевич был правой рукой директора. На семинарах он агрессивно нападал на любого аспиранта и мэ-нэ-эса, избегая серьёзных учёных, которые могли дать отпор. Тактика была простая. Даже не дослушав сообщение до конца, он бесцеремонно перебивал докладчика:

- Всё это, конечно, интересно, но в журнале «Вычислительная математика» за позапрошлый год, все эти Ваши положения были доказаны в гораздо общем виде Фёдоровым.

Мэ-нэ-эс бледнел или краснел, в зависимости от темперамента, потом что-то пытался возразить, но вся его предыдущая речь казалось безнадёжно скомканной и перечёркнутой одной лишь репликой нашего институтского эрудита, который, казалось, знал решительно всй, что было сделано в математике за последние сорок лет. После «ушата помоев» наш докладчик бросался в библиотеку, лихорадочно листал упомянутый журнал за позапрошлый год, потом за соседние годы, но решительно ничего на скомпроментированную тему там не находил. Тогда он подходил к Юрию Алексеевичу и, заикаясь, просил уточнить, в каком именно номере журнала тот читал упомянутую им работу, поскольку в просмотренных им номерах ничего подобного нет. Эрудит, пыхтя и отдуваясь, небрежно бросал:

- Возможно, она опубликована в каком-то другом журнале. Сейчас уже не припомню.

Такой нехитрый приём имел главной целью приучить научную общественность к двум основным мыслям: во-первых, Юрий Алексеевич крупный учёный и непререкаемый авторитет в науке, а, во-вторых, спорить с ним бесполезно и небезопасно, - палец ему в рот не клади. Понятно, что существование такого откровенного хама в инститету мало кому нравилось, и, когда Ю.А. на очередном семинаре попытался осадить молодого кандидата наук, завлаб Петров перебил его самого зычным выкриком:

- Что Вы тут нам несёте уже целый час? Вон Юрий Алексеевич давным давно прочёл это и многое другое в одном из секретных отчётов фирмы Ай-Би-Эм.

Громогласный хохот окружающих возвестил нашему эрудиту, что номер его устарел и больше не пройдёт. Хама этого в институте не любили по многим причинам. Помимо собственно плебейского хамства он был запойным пьяницей и большим любителем женщин, о чём Веня знал из рассказов его жены, работавшей лаборанткой в одной с ним лаборатории.

К самому Вене Ю.А., разумеется, тоже пытался цепляться, но получив пару раз вежливыый и решительный отпор, отстал, и даже как-то раз косвенно поддержал его в той скандальной истории с премией Ленинского комсомола, когда Веню выкинули из списка соискателей. Поэтому сейчас на вопрос председателя редакционного Совета он спокойно и коротко рассказал о содержании написанной книги, о многочисленных внедрениях результатов исследований и работающих по его расчётам приборах. Само же заседание Совета соответствовало принятой в Советском Союзе процедуре публикации научных монографий. Представить книгу в издательство наука напрямую было позволено только академикам и член-корреспондентам Академии Наук. Все прочие же в определенное издательством время должны представить свои монографии редакционным советам академических институтов. И это было мудро, поскольку все граждане жили в плановом обществе, где никакой волюнтаризм после падения Никиты Хрущёва не одобрялся.

- Научные публикации автора, акты о внедрении, - резюмировал Юрий Алексеевич,-  являются достаточно весомым аргументом, а включённый в качестве соавтора завлаб из оборонного института не вызывает сомнений в компетентности предстааленного в книге материала. Хочется уточнить только, все ли пройдены необходимые процедуры, исключающие попадание в нигу материалов, запрещённых опубликованию в открытой печати.
 
Веня молча положил на стол перед ними подписанный и заверенный директором акт экспертизы.

- Ну, хорошо, - а как быть со сроками представления рукописи? – спросил председатель.

- Рукопись отпечатана на восемьдесят процентов, будет полностью готова и вычитана к концу года. Так что прошу включить её в план издательства на первый квартал следующего.

Председатель замялся, задумчиво перебирая на столе какие-то бумаги, в которые он, впрочем, не глядел. Веня понимал, что кроме формально процедурных вопросов есть ещё и политика. Издание монографии, это ведь не тезисы доклада на конференцию – это акт высочайшего доверия коллектива, оказываемый сотруднику института. Тут не каждая фигура подойдёт, будь ты хоть семи пядей во лбу по научной части. Соискатель должен пользоваться уважением коллектива, выполнять и перевыполнять планы научных и внедренческих работ, быть примерным семьянином, а также обладать рядом других ценимых обществом качеств, скажем, быть членом партии.

Вот тут у Вени и были самые уязвимые места. Членом партии он быть никак не желал, хотя открыто об этом никому не заявлял. Что касается уважения коллектива, то оно, несомненно было, но только до начала конфликта с начальником, потому что именно начальник и есть главный представитель коллектива. А вот начальника-то и не было в соавторах вениной книги. Это и стало главной причиной задумчивости председателя, который, покатав по столу ещё немного карандаш, наконец спросил:

- А как к этому относится Калерий Павлович?

- Как может относиться прогрессивный руководитель, в лаборатории которого выходит книга? Полагаю, положительно, - пожал плечами Веня.
Все присутствующие прекрасно понимали сложившуюся ситуацию и, наверное, жалели Веню-дурачка, который лезет на медведя без рогатины. Ну, не понимает человек, что так не принято, не комильфо, как говорят французы. И сам Веня это тоже понимал, но отдать врагу труд всей своей научной жизни он не мог. А Калерий Павлович в это время был в заграничной командировке, откуда он обязательно привезёт каждому сотруднику лаборатории по шариковой ручке, в том числе и неблагодарному Вене.

- Что ж, - подытожил свои раздумья Ю.А., - мы включим условно Вашу монографию в план издательства. Идите, работайте, а по приезду завлаба мы обсудим с ним все ньюансы.

Понятно, что монография не вышла. Да и не могла выйти. Начальник сделал всё возможное. чтобы она не вышла. Веня узнал об этом, когда уже прошли все сроки. Условно включили, реально же выключили, а информировать об этом автора не сочли нужным. Впрочем, Веня уже и не думал об этой монографии. Не до того ему было. Вскоре после описанных событий его таки выперли с работ, правда, аккуратно, не нарушая буквы закона. Сначала Измин подал начальнику эксплуатации программного обеспечения Синенкину служебную записку, в которой потребовал арестовать все магнитные носители, то есть ленты и диски, числившиеся за Веней. Такое в истории институтов Академгородка случилось впервые, и слухи об этом тут же пересекли стены института. Когда Веня пришёл к Синенкину, тот, уже зная подковёрную часть истории, дал ценный совет:

- С начальниками это бывает. Одни приватизируют статьи сотрудников, другие – их программы, а многие – то и другое. Ты не горюй. У тебя ведь много друзей в ИЯФе. Попроси, чтобы они написали мне служебные о выделении новых магнитных лет, сколько тебе нужно. Я попрошу своих девочек-операторов на пару дней поставить твои ленты в общее хранилище, перепиши их на новые ленты, а старые затри всяким мусором и отдай их начальнику.

Когда Веня последовал совету и продолжал работать, как ни в чём не бывало, начальник позеленел от злости, поскольку он ничего не мог понять. На следующий день наш карбонарий не смог даже войти в диалоговую систему, чтобы запустить свои задачи. Синенкин объяснил ему, что Измин с помощью очередной служебной записки закрыл его шифр в машине БЭМИ-6, то есть исключил Веню из списка пользователей. Бедолага понял, что он уже практически проиграл, и лишь упрямство заставило его обратиться к тем же друзьям, чтобы они позволили запускать хотя бы маленькие отладочные задачи. имитируя тем самым, что он не сдался ещё.

Потом у жены Вени обнаружили рак почки, и он сломался. Не до борьбы за какие-то там права ему было с умирающей женой и двумя маленькими детьми. Его «пристроили» в соседний институт, но пристроили по договорённости с директором этого института так, чтобы о Вене никакая научная общественность никогда и ничего не узнала.


Запасной окоп

Колесо Судьбы вращается медленно и неумолимо. Попутно оно перемалывает тех, кто по глупости попал под его шестерёнки, ни на секунду не сбиваясь с назначенного ему ритма. Прошли годы. Сколько их было? – Может, пять, а может и семь – какая разница? Время тянулось медленно, как в полусне или бреду, и ничего или почти ничего не происходило. За эти годы Веня понял после похорон жены, что работа и только работа может вернуть его в нормальный ритм жизни, если такое вообще возможно. Он пытался организовать прежние работы в новом институте, хотя для данных работ тот был непрофильным. Директор института отказал заказчику в такой инициативе, и Веня понял, что именно это было главным условием, которое поставил вице-президент Сибирского отделения Академии наук – никаких хоздоговорных работ по теме Вени, ибо тогда огромное финансирование от военных уходит из Вычислительного центра, где прежде работал сломанный ныне человечек. Новый институт стал для него чем-то вроде запасного окопа, временного лежбища, которое нужно только для того, чтобы переждать пока пули просвистят над головой, пока пыль уляжется, пока раны покроются засохшей коркой. Что будет дальше, об этом он старался не думать.
Тогда Веня решил, что он будет писать новые книги, чтобы не терять времени понапрасну. Не он первый из тех, что писали в стол, в надежде на то, что придёт их время. Выходило примерно по книге в год. Он оформлял их как институтские отчёты и регистрировал в ВИНИТИ. Так за шесть лет появились книги по численным методам решения задач электро- и магнитостатики, СВЧ электродинамики, теории упругости, и гидродинамике вязких сред. Вот этого уже ему никто запретить не мог. Понятно, что книги эти никто не читал: в институте не было таких специалистов, а сотрудники других институтов не читают никаких чужих отчётов. А, с другой стороны, человек делом занят, ибо без работы Веня совершенно не знал бы, куда себя деть.

В один из совершенно обыкновенных дней раздался звонок. Не иначе, как звонок судьбы, которая приберегала Веню для чего-то пока никому и ему самому не понятного:

- Вениамин Яковлевич?

- Да, это я.

-Вам звонит Учёный секретарь Института математики. По нашим сведениям, Вы довольно успешно занимались вопросами расчётов и проектирования приборов физической электроники.

- Как сказать. Настолько успешно, что однажды, неожиданно для себя, оказался в совершенно другом институте.

- Не могли бы Вы дать нам для ознакомления свою кандидатскую диссертацию.

- Не вижу препятствий.

Конечно, Веня был удивлён этим звонком. В Институте математики у него не было знакомых колллег, и он не мог представить, кого это там могли бы заинтересовать задачи электронной оптики. Однако, диссертацию он отнёс и вручил Учёному секретарю, благо идти через берёзовую рощицу было каких-то метров триста. Отнёс, и уже через неделю забыл об этом.
Ещё больше он удивился, когда через пару недель звонок раздался снова, и он услышал тот же голос:

- Вас беспокоит Учёный секретарь. Директор института желает с Вами побеседовать. Вам удобно будет подойти к нам во вторник к десяти часам?

- Пожалуй, да, - ответил совершенно озадаченный Веня.

Директора института он знал ещё со студенческих времён. Тот читал курс уравнений математической физики. Правда, в те годы он ещё не был академиком. А потом Веня работал с ним в Вычислительном центре, откуда его и вытолкал Калерий Павлович. Во вторник заинтригованный мученик судьбы входил в кабинет директора.

- Мы... э-э... как-то на межведомственном совещании, - начал академик, - познакомились с коллегами из московского Института прикладной физики. Они предложили нам взяться за решение задач электронной оптики, но через год, когда мы разобрались с постановкой задачи и предложили заказчику заключить финансовый договор, возникла непонятная... э... заминка.

Как странно вертит людьми эта подлая шлюха, называемая судьбой. Веня слушал директора совершенно ошеломлённый. Оказывается, именно этот его заказчик каким-то мистическим образом снова вышел на него, хотя говорят, что снаряд в одно место два раза подряд не попадает. Хотя, почему подряд? Прошло уже шесть лет или около того. За эти годы до Вени доносились слухи, что Калерий Павлович после его ухода с треском провалил весь объём работ по темам «Электроника», «Электроника-2» и «Цветоножка». Скандала раздувать не стали, дело тихо спутили на тормозах, поскольку крышевал Измина сам директор Вычислительного центра.

Далее академик проинформировал Веню, что московский заказчик поставил условием заключения хоздоговора принятие на работу в Институт математики Вениамина Смирнова, который ранее вёл с ними договор по этой теме и имеет огромный научный задел, хотя в настоящее время болтается без дела совсем рядом в непрофильном ему институте. Так венина судьба, сделав полный круг, зашла на второй.

Конечно, и в институте математики появлялись какие-то проблемы и проблемки, но они не шли ни в какое сравнение с прежними. Всё как-то наладилось, даже лучше, чем было, и нашему счастливчику стали намекать, что пора бы защищать докторскую. Академик более чем устраивал Веню хотя бы тем, что совершенно не вмешивался в его работу, отдав новому сотруднику этот раздел науки целиком на откуп. Но к защите было бы совсем не плохо выпустить книгу, а, может, и не одну. Теперь уже никто не смог бы помешать ему в этом. Он на коне, в фаворе у директора, работа идёт с огромным успехом.


Империя наносит ответный удар

Месяца через три после перехода в новый институт Веня сидел на кухне у Ю.В. за рюмкой коньяка и приступил к давно запланированному разговору:

- Не пора ли нам, дорогой, вернуться к почти уже забытой теме?

- Что ты имеешь ввиду?

- Книгу, конечно. Ту самую, которую мы договаривались опубликовать так давно, что уже с трудом вспоминаешь, в каком именно году. Теперь всё устаканилось. Самое время публиковать.

Воцарилася странная пауза. Ю.В. почему-то совершенно не обрадовался этой, казалось бы, позитивной идее. Он сидел, разглядывая какое-то пятно на полу, и задумчиво вертел в руках пустую рюмку. Потом собрался с духом и выложил:

- Знаешь, Веня, скажи ты мне об этом хотя бы полтора месяца назад... а сейчас уже поздно... мы уже сдали эту книгу в издательство. Она в редподготовке.
Веня слушал и ничего не понимал. Странный далёкий звон стоял у него в ушах. Перед глазами плыл какой-то розовый туман. Мир распался на мелкие кусочки, никак не связанные друг с другом. Когда он очнулся от оцепенения, с трудом выдавил:

- Кто эти «мы»?

- Твой бывший начальник Калерий Павлович, я, мой аспирант Мойша и тот парень, которого взяли тогда, чтобы он освоил твои программы.

- Вижу. Он «освоил». Настолько успешно, что меня выперли, а он сел на моё место.

-Да ты не расстраивайся, мы сделали ссылки на твои публикации. И потом... эта книжка не последняя, можно написать другую.

- С тобой никогда, - подумал Веня, сложив в кармане фигу.

Вернувшись из командировки, наш незадачливый учёный ринулся к директору:

- Помогите, иначе всё, что наработано за восемь лет будет напечатано под чужими фамилиями.

- Да чем же я Вам могу помочь?

- Дайте мне хотя бы десяток препринтов, чтобы успеть опубликовать главные результаты.

- Вы нам весь отдел до конца года оставите без препринтов, на них квоты расписаны... впрочем... что, если Вам опубликовать внеплановую монографию в нашей институтской типографии.

Веня понимал, что книга, выпущенная в ротапринтном виде через институт, не то же самое, что в центральном издательстве. Дело даже не в престиже, а в том, что институтский тираж составляет сотни, а в серьёзном издательстве – тысячи экземпляров. Но главное различие в том, что  выпущенная в издательстве «Наука» книга будет продаваться через государственную сеть в тысячах книжных магазинов, а институтская книга будет лежать на складе. Экземпляров пятьдесят институт отдаст в магазин «Академкнига» на Морском проспекте, а остальные автор сам должен раздавать и рассылать коллегам. И всё же, это был не просто шанс, а единственный шанс для него.

Далее всё закрутилось. Он доложил о книге на Учёном совете института, получил одобрение на издание её в двух томах. Поскольку институтская типография выпускала книги простых сотрудников только в мягкой обложке, на твёрдую обложку могли рассчитывать только академики. Тираж определили в пятьсот экземпляров. Веня заплатил художнику в университете, и тот нарисовал обложки к каждому тому. Тут обнаружилось новое препятствие. Заведующая издательством вынесла приговор:

- Институтские прошивочные машины не пробивают книги такой толщины. Объём каждого тома следует уменьшить наполовину.

Веня пытался трясти постановлением Учёного совета, в котором был указан объём книг в печатных листах, но скоро понял, что это совершенно бесполезно.

Заведующая была худой, совершенно издёрганной женщиной с тонкими поджатыми губами. Разговаривала с авторами на надрыве, давая понять им, что она тут при исполнении обязанностей, а все прочие – просители, и потому должны знать своё место, не то никому не нужные их книжонки и вовсе не выйдут. Веня быстро сломался. Он понимал, что теперь дорог каждый день, он может потерять всё, если книга его врагов выйдет раньше его собственной. Ровно половину материала пришлось удалить.

Зато уже через три месяца он держал в руках пахнущие свежей типографской краской книжки в светло-коричневых обложках. Ещё студентом первого курса он подрабатывал в этой типографии резчиком бумаги. Его тут помнили, и потому начальник печатного цеха и женщины-переплётчицы не подвели, сделали всё быстро, насколько это возможно при социализме с его многочисленными перекурами. Веня блаженствовал. На третьей странице было напечатано: «Посвящается незабвенной памяти жены Валентины».

Тираж был невелик. Большая его часть разошлась на конференциях, где Веня дарил свои книги коллегам. Книга его врагов вышли из печати на шесть месяцев позже его собственной. Через два года один из вениных коллег издал свою монографию в издательстве «Наука». Тут и Веня спохватился, представил свою новую, опять же двухтомную монографию на Учёном совете при очередном обсуждении планов публикаций сотрудников института. Получив нужные выписки, он отвёз две пухлые папки рукописей в издательство, сдал завотделом физико-математической литературы Ираиде Ильиничне, радуясь, что, наконец-то, его труд будет напечатан в полном объёме. Понятно, что за эти два года он серьёзно доработал свои книги, добавив новые материалы.

Более полугода из издательства не было никаких новостей, но когда до плановых сроков выхода осталась пара месяцев, его начали дёргать звонками. Он ездил в город, обсуждал и согласовывал с художником формат и размещение рисунков, графиков и таблиц в тексте. Работа двигалась не так быстро, как ему хотелось, но всё же двигалась к заветной цели.

Однажды утром, придя в институт Веня увидел на своём столе две знакомые пухлые папки. Никаких пояснительных бумаг при них не было. Он позвонил в издательство. Голос в трубке был слабым, как будто звонили из преисподней, удалённой на невообразимое расстояние. Этот голос сообщил бесстрастно:

- Ваша монография снята с плана издательства.

- Кто снял и почему?

- Ничего не знаем. Обращайтесь к ответственному за издания в вашем институте.
Потрясённый Веня отправился наводить справки и узнал, что ответственным является член-корреспондент Хрячков Андрей Алексеевич. Прекрасно понимая, что снятие монографии, утверждённой Учёным советом института, акция не случайная, незадачливый автор не стал врываться в кабинет, снабжённый табличкой с золотыми буквами на двери, а записался на приём к Хрячкову в указанные расписанием часы, поскольку тот был заместителем директора.

В приёмную он пришёл за пять минут до назначенного времени. Пышная блондинка бальзаковского возраста с длинными кроваво-красными ногтями лениво постукивала по клавишам электрической пишмашинки «Оптима». Напечатав пару строк, она долго и задумчиво смотрела в окно приёмной, предаваясь каким-то непростым думам бюрократа низшей категории.

Минут через двадцать Веня напомнил, что он записан на приём, а не просто так пришёл попить чайку. Блондинка посмотрела на него, как на гадкого червяка, выползшего из щели:

- Андрея Алексеевича здесь нет.

- Где же он? Ведь сейчас именно приёмные часы, которые мне назначены.

- Он беседует с аспирантами в своём личном кабинете.

- Но я не могу туда врываться. Может быть, Вы напомните ему о посетителе в приёмной.

- Я не могу его прерывать. Покараульте в коридоре у двери его кабинета, поскольку, закончив беседу с аспирантами, он, скорее всего, уйдёт домой.
Веня понимал, что указывать начальнику, что в приёмные часы он по закону должен находиться в приёмной – не самое лучшее, что можно сделать для спасения своей монографии, поэтому он подошёл к массивной дубовой двери кабинета Хячкова, негромко постучал. Не дождавшись ответа, он приоткрыл дверь, просунул в неё свою голову, увидел красивого седовласого учёного с короткой стрижкой, окруженного кучкой бледных аспирантов

- Извините,- сказал он и притворил дверь.

Этим приёмом он в достаточно корректной форме напомнил маститому учёному о себе, как о посетителе. Впрочем, успеха данный трюк не имел, и ждать Вене пришлось более получаса. Он, конечно, не стоял с шапкой в руке, подобно просителям «у парадного подъезда» из поэмы Некрасова, а прохаживался по коридору. Наонец ватага аспирантов с шумом вывалилась из кабинета шефа, и наш посетитель вошёл в кабинет, предварительно постучавшись.

- Что у Вас?  - вежливый кивок уставшего на ниве науки.

- Простите, я лишь хочу узнать причины снятия моей монографии в издательсьве «Наука», которая уже прошла стадию редподготовки и должна была быть отпечатанной через две недели.

- Да ведь у Вас, кажется, уже вышла какая-то монография у нас в институте.

- Уважаемый Андрей Алексеевич, разве у Вас самого опубликована лишь одна монография? Кроме того, принятая к печати и одобренная Ученым советом монография – это совсем иная книга. Значительно отличающаяся от первой.

- Простите, не знал. Да Вы не переживайте так. Произошла, видимо, какая-то ошибка.

- Нельзя ли эту ошибку исправить, и вернуть монографию в издательство?

- Увы, мой дорогой. Сроки уже прошли, но Вы не расстраивайтесь, издадим Вашу монографию на следующий год.

Веня спрашивал коллег, почему Хрячков так с ним поступил, ведь они друг с другом никогда не пересекались. Ему объяснили, что он тут вовсе не причём. Хрячков недавно провёл Всесоюзный семинар и возжелал выпустить труды этого семинара в виде книги, а поскольку в планах издательства такая книга отсутствовала, он своей властной рукой должен был изъять из планов чью-либо другую монографию, вставив вместо неё свою.

На следующий год упрямый автор снова провёл свою монографию через Учёный совет, и снова Хрячков снял её из плана, не поставив его в известность. Веня пошёл к директору:

- Как же можно так поступать? Ведь и у авторов есть права!

- У авторов? Права? – да бог с Вами! – замахал руками академик

Веня понял, что справедливость, она, конечно, есть, как не быть, но только в какой-то иной, не в этой жизни. Когда он поведал о своих злоключения коллегам из московского Всесоюзного электротехнического института им. Ленина, ему хитро подмигнули:

- Всё не так плохо. Наша начальница Морозова училась в МГУ на одном курсе с подружкой, которая сейчас завотделом в «Энергоатомиздате». Она позвонит, и будет полный порядок.

Не прошло и полгода, как Веня уже вносил в кабинет завотделом свои две пухлые папки с рукописью. Сидевшая в массивном кресле Марина Павловна была суровой и говорила краткими, рублёными фразами:

- Что у Вас?

- Я от Тамары Ильиничны.

- Давайте.

Веня положил на стол свои папки. Пухлые пальцы в перстнях профессионально пробежались по листам, потом раздалось одобрительное хмыканье:

- Хорошо, оставьте.

Теперь, бывая в командировках в Москве, счастливый автор раз в полгода заскакивал в «Энергоатомиздат», однако особого прогресса пока не наблюдалось. Так прошли два года. Затем ему сказали, что две из трёх необходимых рецензий получены, рецензии положительные, а вот с третьей никак не получается. Рецензент – член-корреспондент и, хотя все установленные сроки прошли, но ведь крупного учёного не поторопишь. А то, глядишь, отрицательную рецензию напишет. Такие пишутся быстро.

Прошло еще полгода, и отчаявшееся издательство дало Вене телефон молчаливого рецензента без права признания, кто дал этот телефон, поскольку фамилии рецензентов издательства должны держать в секрете от авторов. Тот жил в Ленинграде. Веня позвонил член-корреспонденту, и он стал с великосветскими манерами извиняться за задержку, мол, работы невпроворот. Рецензия была получена редакцией вскоре, но возникли новые препятствия. Перестройка набирала обороты, страна переходила на новые рельсы. Правительству было не до науки, нужно было срочно делить то, что не успели украсть другие. В издательстве постоянно жаловались, что бумага подорожала в восемь раз за последние два года, и выпускать научные монографии стало совсем нерентабельно. Веня и сам это видел, поскольку в планах «Энергоатомиздата» стало всё больше женских романов, детективов, эротических похождений и эзотерической дури.

Через три года этой эпопеи он получил свои папки по почте. В одной из них лежало письмо от издательства: «Ваша монография не совсем соответствует направлению деятельности и тематике нашего издательства. Рекомендуем Вам обратиться в издательство “Наука”». В одной из командировок наш горемыка зашел в издательство с надеждой выпросить уже полученные рецензии на его монографию, в чём ему было отказано в категорической форме: «Рецензии на сторону мы не выдаём». Когда же он попросил вернуть вторые копии монографии, завотделом отправила сотрудницу в архив. Через час та вернулась вся перепачканная и чихающая от пыли. Сообщила, что не нашла. Скорее всего потому, что у них недавно было подтопление подвалов, и архив пришлось перетаскивать на хрупких плечах сотрудников, а, поскольку зарплата у них маленькая, перенести удалось далеко не всё. Потом коллеги из ВЭИ им. Ленина, утешительно похлопали его по плечу и разяъснили:

- Ты сдавал свою монографию одновременно с книгой Стеллы Яковлевны. Та уже давно вышла, а твоя – нет. Знаешь почему? На пальцах Марины Павловны на одно колечко с крупным рубином стало больше, а ты у нас честный, но недогадливый.

И они были совершенно правы относительно недогадливости и всего прочего.
Веня рассказал о своих перипетиях коллегам их Московского энергетического института. Те тоже подмигнули ласково:

- Да плюнь ты на эти государственные шарашки. Печатать нужно в коммерческих типографиях. У нас такая есть при институте. Мы договоримся, обойдётся совсем недорого.

На этот раз история похождений была намного короче: типография обанкротилась уже через полгода. Постепенно до Вени стала доходить сермяжная истина. Не просто годы, а значительная часть жизни его ушла не на вдохновенный труд, а на бессмысленную «с Баб-Ягами никчемушную борьбу», как сказал Высоцкий в своей песне. И сражался он не с Изминым вовсе, а с системой, ибо в Академии Наук такой сидит практически в каждом институте, а, значит, в любом другом институте с ним было бы то же самое, отличающееся лишь незначительными деталями. И вовсе не какие-то отдельные злобные упыри в отдельно взятых издательствах ставили ему палки в колёса, «тащили и не пущали» - это «чудище огромно, обло и лаяй», называемое государственной машиной перемалывает самых талантливых своих сыновей и дочерей, равнодушно чавкая и захлёбываясь осклизлой и вонючей своей слюной, с шумом портя воздух и одновременно испытывая пароксизмы страсти и оргазмы.

Сейчас Веня держал в руках две своих книги, изданные в Гамбурге, по пятьсот пятьдесят страниц объёмом каждая, в глянцевых цветных обложках на высококачественной мелованной бумаге. На печать каждой ушло всего три дня. А вместе с перепиской в редакторами – чуть меньше месяца. Теперь он чувствовал себя совсем другим человеком – тем, кто исполнил, наконец, главное предназначение в своей научной биографии. И ушло на это всего каких-то тридцать пять лет. Не беда. Наверное, кому-то там, наверху для чего-то это было совершенно необходимо. Иова Бог тоже испытывал на стойкость веры.

Валентин Иванов. Академгородок, 17 апреля 2016 г.