Девять жизней драной кошки. Часть I. Глава IX

                Часть  I.   Глава  IX.
          Акмаль Сорос, честно говоря, не видел, в кого тут можно было влюбиться. Одно слово – живой труп. Его сестра Мария три недели лечившая переводчицу в больнице, неожиданно в теплых тонах отозвалась о клиентке: девочка уже не так много спит. Сегодня они с доктором Брауном вымыли маму и ребенка. Короста  у женщины осталась только на одной ноге, а так исчезла почти бесследно.

             Еще Мария с улыбкой заметила, что доктор проявляет к девочке интерес как мужчина: сегодня Вера показывала белье, которое подарил доктор. Акмаль с тревогой вспомнил, что Филипп  Ланго велел ему сразу купить все необходимые вещи. Нужно идти в больницу, чтобы точнее обмерить женщину. Но свободное время выдалось только через две недели. Перемены были разительные. Доктор Браун подстриг Веру, на щеках женщины появилось некое подобие румянца. Когда Акмаль Сорос вошел в помещение, первое, что бросилось ему в глаза – свет серо голубых смеющихся глаз. Веселый голос произнес:
- Боже ж мой! Вот и большой Босс пожаловал!

Алекс Браун, тридцатилетний немецкий врач, светился изнутри. Он без сомнения был влюблен в пациентку. Это было видно невооруженным глазом. Акмаля это обстоятельство разозлило. Он попросил доктора выйти из помещения, для якобы важной беседы. Чтобы создать себе имидж серьезного человека, стал расспрашивать о тех четырех месяцах, что Вера провела в джунглях. Вера сделала серьезное лицо, наморщила лоб и брови и задумчиво сказала:
- Босс, у меня, наверное, амнезия. Я ничего не помню. Какие джунгли? Какие четыре месяца? Босс, а я скоро замуж выхожу. Придете на свадьбу?
- У тебя действительно амнезия. Ты, между прочем, замужем. И отец ребенка вас ищет и ждет.
- Если я и была замужем, то в какой-то другой жизни. И там, в этой другой жизни, мой муж меня бросил.
А потом устало добавила:
- Скажите Филу, что я по нему соскучилась.

          Акмаль уходил из госпиталя с тяжелым сердцем. Оно болело за эту девочку, попавшую в очень скверную историю, выхода из которой не видит даже он. Прошло больше месяца со дня ее возвращения. Пора было объяснить ей ситуацию.
       Между тем Вера ситуацию знала до мельчайших нюансов. Почти все ей между делом рассказала Мария, что-то додумала сама.

          Она уже распределила функции между мужчинами, которые ей могут помочь с выездом из страны. Перво-наперво нужно было влюбить в себя доктора Брауна. Мужчина он был видный и холостой, и срок его контракта истекал через год. С доктором будет просто: он сам не против отношений. Акмаль должен будет достать документы, а Фил – вывезти Санечку из страны. Оставалось только ждать. Что там в пословице? Ждать и догонять?

       Об Алексее Вера старалась не  думать. Считала, что он счастлив со своей Мари или Мери. И спрашивать о нем она ни у кого не собиралась. Приезжавший время от времени Фил о сопернике молчал. Разговаривал чаще о прошлом, шутливо намекая иногда на их несостоявшиеся отношения.

         Вера разговоры эти не поддерживала. Ей до зубовного скрежета надоело заточение. Но выходить за стены больницы с таким клеймом было опасно. Опасна была даже просто утечка информации. Вера искала выход и не находила. Чертова бабочка на левом предплечье мешала ей жить, дышать, лишила ее свободы.
       В одну из душных ночей Вера приняв душ, совершенно обнаженная села на колени к дремавшему в кресле доктору Брауну. Доктор прижал ее к себе и … только-то. Вера уже готова была признать поражение и разочарованно уйти восвояси, как Алекс прошептал взволнованно:
- Я так давно этого ждал. Скажи, что я не ошибаюсь.

               Вера погладила ладонью его щеку, потянувшись  губами. В голове вдруг острой иголкой промелькнула мысль: « Это тебе не с Лешкой развлекаться. Немцы - мужики обстоятельные и скучные».  Доктор работу выполнил качественно и …неинтересно. Собой он, видимо, был доволен и партнершей тоже. Вера  добросовестно изобразила золотой оргазм. Всю ночь ей снился Тауберг со своими непередаваемо милыми сексуальными завихрениями.

         Проснулась она поздно, но глаза не открывала, чувствуя дыхание доктора в кресле напротив. Она впервые в жизни испытывала то чувство неловкости и стыда, которое бывает у не совсем развращенных женщин после ночи, проведенной со случайным партнером. Это любимому Лешке можно было ничего не говорить, или просто чмокнуть в кончик любопытного носа, или, более того, погладить в самом неприличном месте, чтобы с новой силой закрутился страстный вихрь обоюдных желаний. А что можно сказать доктору Брауну? Как посмотреть в глаза влюбленному мужчине, когда у тебя в душе ледяная пустота?

      Сделав вид, что только что проснулась, улыбаясь, открыла глаза. Взгляд уперся в букет шикарных роз. Вера всегда млела перед их очарованием, забывая, что здесь не Сибирь, и розы здесь не экзотика, а скорее повседневная проза жизни. Но было необыкновенно приятно. Она так и хотела сказать доктору, но ... в кресле сидел Акмаль Сорос. На руках его – Санечка, одетый в странную одежду, рядом Мария с женской одеждой на вытянутых руках. На полу большой дорожный баул. « Куда-то уезжаем!» - невесело резюмировала увиденное Вера. Она приняла душ, молча оделась, попросила разрешение простится с доктором.
- Он приедет на выходные.

          Гость не был настроен что-либо объяснять. Фургон подогнали вплотную к крыльцу. За руль сел сам Акмаль. Полтора часа дороги информации не добавили. В большом доме на берегу реки жила Мария со своей семьей. Из семейных дома был только муж. Трое детей гостили у бабушки с дедушкой. Уезжая, Акмаль сухо сказал:
- Поживешь месяц здесь, пока все утихнет, - и бросил на кровать несколько газет, - Мария тебе прочитает.
- Я умею читать.

         Газеты пестрели однотипными заголовками. Было впечатление, что это перепечатки одного издания. Суть их сводилась к самому крупному заголовку: « Легенда ожила». Рассказывалось в газетах о серии убийств, произошедших накануне в пригороде столицы. Событие почти рядовое, если бы люди не были участниками одной и той же экспедиции. Капитана судна долго пытали, изуродовав до неузнаваемости. Не получив нужных сведений принялись за участников экспедиции. Оставшиеся в живых на допросе в полиции утверждают, что ничего не знают о пассажирке, которую разыскивают убийцы.

                В одной из газет напечатано подробное интервью с руководителем экспедиции, где мадам Патриция высказывает мнение, что пассажирка с ребенком может быть интересна с точки зрения науки: за две недели путешествия она не ела, не пила, никто не слышал плача грудного ребенка, с полуслова ее стал охранять фанатичный абориген. В газете за следующее число уже был напечатан некролог на смерть мадам Патриции.

        Вера очень испугалась. Она понимала, что представляет смертельную опасность для хозяев. Но у нее было преимущество: в лицо ее не знали.
         Потянулись однообразные серые дни. Новая тюрьма была нисколько не лучше старой, с той лишь разницей, что с наступлением сумерек можно было гулять по огромной огороженной территории.

            В конце месяца вместо доктора приехал Фил. Он привез кучу литературы о неприкасаемых. Легенды были шикарные. Неприкасаемые не были рождены в одном племени. Они могли родиться где угодно, но рано или поздно они приходили к «источнику», в храм прародительницы. Все они в разной степени были магами и волшебниками, но работали только во имя справедливости. Считалось большой удачей в жизни просто увидеть неприкасаемого, счастьем было заслужить его благословение, или хотя бы дотронуться до его одежд. Дети неприкасаемых были еще более могущественны, чем родители и могли исцелять людей.

             Целую неделю Фил жил у Веры. Она мало помалу рассказала, что произошло в джунглях. Вместе они проанализировали, что послужило причиной того, что Веру стали считать волшебницей. По всем признакам виноват был во всем бесноватый доктор Брюмер. Еще в середине экспедиции  люди стали замечать ненормальности в поведении врача, но болели члены экспедиции мало, так что доктор реальной опасности не представлял. До тех пор, пока не выяснилось, что Вере придется рожать в полевых условиях.

         Вот тут-то и пришлось установить дежурства: одни караулили неугомонного доктора, чтобы он не напоил женщину какими-нибудь препаратами, стимулирующими родовую деятельность, потому что, по его  мнению, ей уже давно пора было родить; другие неотлучно были возле Веры. Сам факт, что Вера благополучно родила, доктора не успокоил. А начавшаяся следом послеродовая горячка дала возможность доктору провести курс лечения, после которого больная не смогла самостоятельно передвигаться.

         То, что Вера была похищена аборигенами, тоже вина доктора Брюмера.  Именно он заявил пришедшим, что без жены с ними не пойдет. Именно он уже на становище племени требовал, чтобы к ней не прикасались, а то боги накажут. Когда Вера пришла в себя окончательно, то обнаружила, что живет она в одной хижине с вождем, у ее ребенка кормилица.

              Через неделю, научившись понимать немного местное наречие, узнала, сто доктор погиб на охоте, попав под ядовитую стрелу охотника. Теперь охотник ждет наказания. Она сама должна будет выбрать: или его казнят, или она станет его женой, раз охотник лишил ее мужа.

            Вот тут Вера совершила первую ошибку. С ней сыграла злую шутку природная хулиганистость, а может быть непонятный на другом континенте русский юмор. Короче, Вера пошутила. Глядя задумчиво в звездное небо, она сказала без тени улыбки, что ее муж, отец мальчика остался там, а доктор – только сопровождал их по земной жизни.

                Кто же знал, что это вранье один в один совпадает с какой-то старинной легендой. Дальше - больше. Доктор погиб, но саквояж с медикаментами остался. И однажды при сильной головной боли у вождя Вера достала из аптечки анальгин. И, вообще, головные боли хозяина достали Веру окончательно. Капризный и избалованный мужик орал ором, когда у него болела голова. Померив давление, Вера не нашла ничего лучшего, чем попробовать массаж. Должно быть, боли у мужчины  были сильнейшими, так как при первом же прикосновении к шее вождь сначала зарычал, как разъяренный лев, а потом заверещал, словно недорезанный поросенок.

                Услышав крики вождя, сбежалась охрана с копьями. Вот тут Вера совершила вторую непростительную ошибку. Она, глядя на нацеленные на нее копья, спокойно сказала: « Кара ждет каждого, кто прикоснется ко мне. Вас самих, ваших детей, ваш  народ». После десятка массажей вождю стало легче, головные боли отступили. В племени зашептались, что Вера – колдунья. Шепот перешел в ропот, и однажды Вера проснулась с жуткой болью на левом предплечье. Оказалось, что вождь приказал напоить ее каким-то снотворным и сделать татуировку. Через неделю Вера смирилась: бабочка получилась шикарная. Через две недели она заявила, что ей пора идти. Никто ее не задерживал, дали даже провожатого до основного русла, до тех мест, где иногда бывают « другие» люди. Остальное Фил уже знал.

         За ту неделю, что Фил провел в доме Марии, случилось то желанное и долгожданное, о чем мечтал молодой человек все годы разлуки. Инициатором была Вера. Фил, наверное, сам так бы и не решился сделать ей такое предложение. Уже прощаясь перед сном, Фил обнял Веру за плечи. Они стояли на высокой веранде под ярким звездным небом, наблюдая, как  с небесной вышины срываются и падают в земную пропасть звезды. Вера спросила:
- Ты загадал желание?
- А ты? Скажи какое?
- Ты обидишься.
- Скажи!
- Я хочу …близости с настоящим мужчиной, я хочу узнать, наконец, какой ты мужчина, Филипп.
- Я схожу с ума от одной мысли, что ты об этом хоть однажды думала. А вдруг я тебе не понравлюсь, вдруг в сравнении с другими …
- Мне не с кем сравнивать, Фил.
- А муж?
- Это было так давно, я уже забыла, как он выглядит.
- Я преступник. Я должен был давно тебе сказать, что Алексей тебя ждет. У него давно нет ничего с той женщиной, и ни с какой другой. Он сходит с ума от ожидания. Ему надо сказать.

- Я потерялась в джунглях Амазонки и это хорошо. Мне нельзя возвращаться на Родину. Меня просто убьют. Все было продумано, документы приготовлены, визы и гринкарта лежат в тайнике. Санька и эта чертова бабочка испортили все. Леше говорить ничего не надо. Забудет.
- Напрасно надеешься. Ему уже предлагали выехать в Союз, нашли замену. Он не хочет. Хочет быть на месте, когда ты найдешься. Ты и его сын.
- Я не готова вернуться к нему, морально не готова, не могу простить.
- И меня приглашаешь в свою постель, чтобы отомстить ему.
- А если и так? Не придешь?
- Даже если и так, все равно приду.
- Не переживай, ты – не способ отомстить, тем более, что Лешка об этом не узнает. Ты – отдельная строка в моей жизни: некое несбывшееся счастье. И идти пока никуда не надо. Бог мой, Фил, какая у тебя красивая рубашка и сколько на ней пуговиц!? Можно я посчитаю?

        С этими словами женщина стала вслух считать и расстегивать пуговицы, целуя открывающееся в прореху тело, пока пуговицы не кончились. Рубашка медленно соскользнула с широких плеч мужчины. Дальше по сценарию полагалась такая же игра по раздеванию со стороны Фила, но в себя они пришли только через несколько минут на голом полу веранды, когда Вера разочаровано протянула:
- Я так не играю. Я ничего не поняла. Филечка, придется повторить.

         Филипп, млея от полученного удовольствия, от игры партнерши, от …, унес Веру на постель, и они устроили праздник любви. Было так мало сказано, так много сделано, еще больше прочувствовано и истолковано: полу вздохов, полу намеков, насмешек и любовных шуток. Ничего не казалось пошлым и неприемлемым, все казалось сгустком  счастья, подарком судьбы.

           И утром у Веры не было неловкости при пробуждении. Она открыла глаза и сразу получила самый нежный поцелуй в мире, а на грудь упал целый ворох душистых роз. Филипп еще с колледжа помнил, что Вера, выросшая на севере, боготворит розы, как символ доблести мужчины, ценой невероятных усилий и материальных затрат добывшего для любимой эти цветы. Дальше была целая неделя любовной феерии, перемежающаяся иногда невеселыми рассказами о жизни в джунглях.