Капремонт в доме Ашеров

Не   приписывайте   художнику
 нездоровых   тенденций:
 ему  дозволено изображать все.

Уайльд. Портрет Дориана Грея


Если видишь, что с картины
Смотрит кто-нибудь на нас...

Гладков. Песня о картинах


Пробка на Рублевском шоссе
2017, март, 14
- Вот тебе пирожки. Всё равно никто пока не едет. А то будешь ныть, что я тебя на голодный желудок невесть куда потащила.
- Спасибо. Довольно вкусно. Не знал, что ты умеешь готовить.
- Пришлось научиться. Едва я вышла замуж, как благоверного передислоцировали в Восточную Сибирь. А мне надо было врачебную практику проходить. Знакомые помогли, и я отправилась следом, благо в реанимационном отделении тогда нужны были лишние руки, умеющие хранить молчание.
- В реанимационном отделении полевого госпиталя?
- По статусу это был госпиталь. А фактически половина военной базы была превращена в реанимационное отделение. И реанимация была забита солдатами. Как раз с того полигона, где муж служил. Хотя с его талантом влезать на административные должности, службой это было назвать трудно. Так, руководил отправкой советских граждан в неизвестность.
- Куда?!
- Не бери в голову. Была там железная дорога очень важная. И по её периметру постоянно что-то творилось. Привозили оттуда ребят без видимых повреждений, но с острой сердечной недостаточностью и всяким таким. Притом смотришь историю болезни - да у нас половина с такими диагнозами живут. Но они почему-то почти все умирали. Просто угасали за пару дней. Мне оставалось только следить, как амплитуда сердечных ритмов плавненько уходит в ноль.
- Дай угадаю. Тебя это так потрясло, что ты решила уйти в психотерапию.
- Почти. Я стала разговаривать с умирающими. И догадалась, что их патологии имеют чисто психосоматическую природу. Знаешь, как в народе говорят: от ужаса кровь в жилах стынет? Вот у них кровь медленно остывала. И вот представь себе палату угасающих солдат, которые устроили импровизированную балинтовскую группу. Стали делиться своими страхами, обсуждать свои кошмарные сны.
- И произошло чудесное исцеление.
- Скажу скромнее. Ребята пошли на поправку.
- А потом?
- А потом об их разговорчивости узнали на верху. И все пациенты сгинули в советских лагерях. Меня чудом отмазали, выставив целый ряд условий. Мол, если я так хорошо разбираюсь в природе страха, буду лечить партийных деятелей. Вот так я и стала врачом-психотерапевтом высшей категории.
- Нда. А готовить-то ты как научилась?
- Ах да. Готовить. Надо было чем-то занять себя. А на территории полигона была неплохая полевая кухня. Вот я и научилась. Да так, чтобы сразу на уровне серийного производства. Там один противень в духовом шкафу там был размером с гостиную.
- Могу представить. Странно, что ты не устроила им массовое отравление.
- Отраву от меня всегда прятали.
- Предусмотрительно…
Светлане Озёрской часто хотелось подсыпать кому-нибудь отраву в чай, да побольше. Кусок сахара, два куска отравы. Или даже три. И можно без заварки. Свои маниакальные импульсы лучшая психотерапевт России научилась ловко контролировать.
Каким образом? Она изобрела свой рецепт чая с виски. Потратила несколько месяцев на то, чтобы подобрать нужный сорт заварки, уточнить время заваривания вплоть до долей минуты. Воду нужно было не просто довести до кипения, а подержать на огне еще какое-то время. Залить заварник на четверть, засыпать чай. Подождать минуту. Потом долить еще четверть воды. Спустя еще полторы минуты засыпать колотого льда с горкой. Ну и так далее. К сорту и кондиции виски выдвигался отдельный список требований.
Фрейд бы оценил по достоинству столь мощную сублимацию агрессивных импульсов. Клиентам тоже стоило радоваться, ведь их жизни в кабинетах психологического центра “Озеро” ничто не угрожало. Кроме собственных страхов, конечно же. Если бы они только знали, в каком состоянии периодически пребывает их лечащий врач… Впрочем, пациентов у Светланы с каждым годом становилось всё меньше. Политическая и финансовая элита старела, вырождалась, гнила изнутри, вымирала. Им было не до психотерапии. Революция лисьих хвостов, охватившая страну, набирала обороты. По слухам, Кремль даже заключил несколько странных договоров с каким-то австрийским демонологом. И теперь к стандартным политическим репрессиям добавилась самая настоящая охота на ведьм. В общем, господа параноики уверенно теснили товарищей невротиков. А параноики, как известно, по психотерапевтам не шляются.
- Роза, надеюсь, знает о нашем визите? - опомнился Игнатий.
- Конечно. Правда, она сама сейчас не в особняке.
- Помню-помню. Ты её мягко, но настойчиво сбагрила в психушку.
- Игнатий! Это её идея была.
- Но ты особо не возражала и не отговаривала.
- Тебя тоже никто особо не уговаривал со мной ехать сейчас.
- Технически всё наоборот. Это ты со мной едешь.
А ведь она права. Никто Игнатия не заставлял везти коллегу на психотерапевтическую экскурсию по старому особняку. Дом принадлежал Розе Соломоновне Альтберг, с которой Свету связывала давняя дружба. В девяностые эта пожилая дама фактически с нуля создала отечественную финансовую систему, вырастила несколько политический партий (чтобы хватило с запасом), убедила немецких политиков выделить России крупный беспроцентный заем, ну и еще много всего по мелочи.
Короче говоря, мировая тетка.

Психологический центр “Озеро”
Несколько часов назад
- Мировая тетка, короче говоря! - подытожила Сарочка. - А еще она мне свой особняк подарила, прикиньте! Я туда кое-какие вещи перетащила, но…
У многих пациентов есть интересная привычка. Уже после окончания сеанса, стоя у самого порога, вдруг взрываться фейерверком откровений и инсайтов. За эти две-три минуты внеплановой работы совершается самое важное. Поэтому хороший психотерапевт не теряет бдительность и не разрывает эмпатический контакт просто по звонку будильника. Жак Лакан, кстати, это понимал лучше других, поэтому его сеансы могли растягиваться на несколько часов. Или сокращаться до пары минут.
Соколова, самая беспокойная пациентка Игнатия, превратила эту привычку в ритуал. Сеанс гипнотерапии - без всякой договоренности - завершался минут на десять раньше стандартного времени. Сара закидывала за спину складной самокат, который всегда таскала с собой (хотя пользовалась такси), вольной пташкой вылетала из клетки сеттинга… Но спустя пару минут уже скромно стучала в дверь кабинета и, стоя на пороге, щебетала что-то, точно умещаясь в оставшийся запас времени.
Из этих надпороговых туннелирующих монологов Игнатий узнал много сплетен о Лизе (лучшей подруге), об Ирине Храбровой (формально начальнице, но по факту опять же лучшей подруге) и о Розе Альтберг (мировой тетке, которой стать лучшей подругой помешал возраст). В простые совпадения Игнатий Аннушкин не верил. Поэтому когда Лиза оказалась внучкой Розы Соломоновны, гипнотерапевт насторожился. Когда в квартире девушки разверзся психотический ад, а причиной оказалась все та же Сара, Аннушкин напрягся. Наконец, когда безумие самой Сарочки стало приобретать опасный оккультный оттенок, Игнатия буквально скрутило от профессионального любопытства.

Поворот на Рублево-Успенское шоссе
- Так почему же ты вызвался добровольцем? - не сдавалась Света. - Или тебе понравилось ожившее безумие Лизы?
- Вот именно. Не было там никакого ожившего безумия. И сегодня я хочу восстановить свою рациональную картину мира.
Ответ в высшей степени уклончивый. Незачем посвящать Озёрскую в свои мысли и исследования. Еще не время.
- Резонно, - коллега сделала вид, что поверила. - Моя картина мира тоже несколько прохудилась после вчерашнего.
- А у твоей Розалии картина мира не только прохудилась, но и куда-то поехала.
- Игнатий!
- Я-то Игнатий. Но и ты смотри, чтобы тебя фантазии этой старушенции не утянули в болото психоза. А то начнешь чучелку по углам ловить.
- Игнатий!

Психологический центр “Озеро”
Примерно месяц назад
- Я боюсь черную чучелку. Она страшная и на нее неприятно смотреть. А еще я боюсь, что появится вторая чучелка. Потому что две чучелки означают смерть.
О чучелке Светлана впервые услышала от маленького Димы и его матери, Елены Ерофеевой.Мир, похоже, с каждым днем становился всё теснее. Лена оказалась младшей дочерью Розы Соломоновны.
Случай этого детского страха был сам по себе довольно запутанным (см. “Страх лечат дважды”). И когда фрау Альтберг заявила Светлане, что сама видела чучелку, ясности не прибавилось.
- Я продам дом. Вернее, подарю. Даже уже решила, кому. Лене там нельзя находиться. Диме тоже. А уж мне тем более. Я попросила одного знакомого главврача спрятать меня на некоторое время в частную психиатрическую больницу. Неизвестно, что она может сделать с Димой. Со мной.
- Елена?
- Да какая там Елена? Разве в ней дело? Нам всем не даёт покоя эта мерзкая чучелка. Каждую ночь она прыгает по коридорам особняка, роится в шкафах и противно хихикает. Кто знает, что у неё на уме.
Действительно…

Поселок Барвиха, особняк Розы
Март, 14
- Милый домик! - Игнатий помог коллеге выбраться из машины.
- А ты ожидал увидеть страшный особняк с привидениями? - Светлана ловким движением выудила из-под коврика ключ. - Или кирпичную стену высотой в три метра?
- Ну не знаю. Всё-таки элитный коттеджный посёлок…
- Не коттеджный, а дачный. Периметр здесь охраняется достаточно тщательно, поэтому не имеет смысла окапываться.
- Так тщательно, что нас пропустили без разговоров.
- Неудивительно. Учитывая, сколько раз нас приглашали сюда на светские высокоинтеллектуальные посиделки. Каждая собака знает.
- То-то я всё чаще чувствую себя ветеринаром.
- Игнатий!
Стилизованный под бревенчатую избу особняк смотрелся на удивление скромно. Даже внутри не было и намека на мегаломанию или роскошь. Светлая ромбическая прихожая, сразу налево - кухня, чуть дальше и направо - спальня, прямо впереди начинается столовая, она же центральная комната, она же гостиная, она же небольшая выставка картин (площадью с парочку квартирок в панельном доме). У дальней стены гостиной видна винтовая лестница.
- Вот тут мы сидели, пили чай и беседовали о вечном. Розалия никогда не была моей клиенткой. Мы даже умудрялись шутить о жизни. Хотя обе всегда считали жизнь той ещё гадостью.
- Ты как будто оправдываешься.
- Не то, чтобы… Хотя ты прав. После этой истории с чучелкой Роза сильно изменилась. Её уже давно что-то гнетет. Чувство вины, синдром предков...
- Ты сама нам еще на лекциях в институте объясняла, что плох тот психотерапевт, который пытается читать людей вне кабинета.
- Но если у хорошего знакомого беда, разве ты можно этого не замечать?
- А как ты это проверишь? Где гарантия, что под годами доверительного общения не похоронена какая-то мрачная тайна? Может, люди для того и изобрели бессмысленные дружеские беседы, чтобы не говорить о сокровенном?
- Ну вот. Теперь буду переживать.
- Вот для этого нам и нужны стены кабинета. Не клиенту, а нам. Чтобы мы могли ограничивать свою неуёмную заботу о человечестве рамками отдельных случаев.
- С каких пор у тебя завелась забота о человечестве? - проявила бдительность Светлана, прекрасно знающая цену показной сентиментальности своего коллеги.
Аннушкин благоразумно счёл этот вопрос риторическим и ретировался на второй этаж. Ему не терпелось отыскать хотя бы малейшие следы Сарочки.
Светлана тем временем задумчиво разглядывала картины на стенах и прислушивалась к звукам дома. Особняк затаился, не понимая, чего ждать от нежданных гостей. Зато шаги Игнатий над головой звучали достаточно ясно и громко, так что его положение можно было определить с хорошей точностью. Сейчас он прогуливался по коридору, от которого расходились все комнаты второго этажа: кабинет Розалии Львовны, две гостевые спальни, библиотека и зимняя оранжерея.
- Под ковриком был только один ключ? - вернувшись в гостиную, поинтересовался Игнатий.
- Да. Мы давным-давно сделали такие “закладки” на всякий случай. Роза справедливо решила, что в охраняемом дачном поселке особо придумывать не надо.
- А ты для своей копии ключей придумала тайник пооригинальней?
- Неважно. Тебе одного ключа почему мало?
- Ну, если он походит ко всем замкам, то вполне достаточно.
- Каким замкам? Насколько я помню, двери в доме закрываются изнутри на небольшие щеколды.
- Значит, щеколды способны к спонтанной эволюции. Или мутации.
Они вместе поднялись по винтовой лестнице на второй этаж.
- Очень интересно… - Светлана несколько раз прошлась по коридору, чтобы полюбоваться на новенькие навесные замки. Каждая дверь была надежно защищена от любопытных психотерапевтов. - Что же тут за парад кладовщиков-любителей прошёл?
- Может, Роза Львовна просто пыталась сократить для чучелки жилое пространство. Или наоборот, каждый раз ловила её таким образом?
- Послушай, ну даже если тут у всего семейства случилась групповая фобия, то навязчивые действия сюда зачем довешивать?
- Ну, во-первых, не довешивать, а навешивать. Замки-то навесные. А во-вторых, тут и без меня всё довесили. Предлагаю вторгнуться в этот механизм анальной защиты с помощью фаллического ломика.
- Игнатий!
- Ладно-ладно. Кража со взломом отменяется. Только не удивляйся, когда в какой-нибудь комнате обнаружат хладный труп Ерофеева-младшего, которого родная бабушка приняла за чучелку и заперла на замок.
- Игнатий!
- Ты ведь мальчика после того сеанса больше не видела?
- Игнааааатий!
Дом проектировали с умом. Несущие стены здесь были как нельзя лучше расположены, позволяя сделать каждую из четырех комнат просторной, угловой и светлой (за счёт двух ортогональных друг другу окон). После небольшой прихожей можно было повернуть налево и оказаться в кухне, а можно было пойти направо, в детскую. Прямо открывалась, без лишних вступлений и дверей, совмещенная со столовой мастерская. Именно там, среди картин, стульев и сервизов, сейчас топтались в нерешительности двое психотерапевтов, не привыкших к работе без кабинета и, что еще более странно, без клиента.
- Интересно, а кто это всё рисовал? - настал черед Аннушкина всматриваться в пейзажи и натюрморты.
- Точно не Роза. Она терпеть не может художников. Дима, как мы помним, в основном читать любит. Остаётся Елена.
Озёрская подошла к одному из холстов с завершенной композицией. Ничего особенного: вазочка, груши, цветастая тряпочка… Но почему картина так привлекла внимание?
- Где-то я её уже видел, - Игнатий тоже заинтересовался натюрмортом. - Совсем недавно. Хм… А где рамка?
- Почему ты решил, что должна быть рамка?
Игнатий постучал костяшками пальцев по прислоненной к стене картине.
- Даже не совсем законченные работы тут вставлены в рамки. Видимо, у хозяйки, как и у всякой психопатической личности…
- Игнатий!
- Нет, я в хорошем смысле. Так вот, у Елены свои представления о порядке. Если уж раскидывать свои работы по дому, то только в рамке. Значит, эту она планировала поменять местами с какой-нибудь из уже законченных. Хм… Ага! Так вот, где я её видел!
Озёрская проследила за направлением взгляда своего коллеги и удивленно нахмурилась. На стене висел точно такой же натюрморт. Разве что. Разве что! Разве что?
- Знаешь, какая у меня ассоциация? Когда ставишь фотоаппарат на серийную съемку, надеясь лучше запечатлеть интересный кадр. И вот этот кадр был снят, судя по бумажке с датой, на следующий день после той самой консультации.
- Ах, она еще и продатировала свои работы? Ну точно же психопатический способ контроля над временем. Проверь, может, у неё ещё и столовые приборы пронумерованы?
- Игнатий!
- Как бы то ни было, на второй версии нет даты. Выходит, он еще не совсем закончен?
- Или тревога ушла, и нужды в навязчивом учете времени больше не было.
- Тревога просто так не уходит.
Оба врача прекрасно знали, что единственный способ резко избавиться от неопределенного тревожного состояния - это создать себе реальный или иллюзорный объект страха. И сейчас этот самый объект затаился в мешанине безобидных мазков.
- Интересный способ для скоростной съемки, - Игнатий поднёс холст к его обрамленной копии. - Хотя действительно какое-то смутное движение в этих кадрах угадывается.
- Насчёт скорости не удивляйся. При фобических расстройствах вполне может искажаться чувство времени. Елена ведь не реальный объект “фотографировала”, а свои страхи. Как раз пока картину нарисует, что-то произойдет. Что-то совсем незначительное.
Озёрская подошла вплотную к старому натюрморту, стараясь не щуриться. Близорукость давно обосновалась в её мировосприятии, но психотерапевт не признавала очков или контактных линз. Вопреки всяком здравому смыслу и собственному комфорту. Хотя, между нами, далеко не все тайны этого мира располагают к их пристальному разглядыванию.
- Вот ты и попалась.
- Кто? - Игнатий в данный момент смотрел только на новую картину.
- На твоём “кадре” никто. А на моем знакомые все лица.
Психологический центр “Озеро”
Примерно месяц назад
- Елена, Вы любите паззлы?
- Терпеть не могу. Но с сыном мы их много раз собирали. Приходилось.
Последнее слово пациентка буквально выдохнула. Ледяной сквознячок обреченности.
- Дмитрий, можешь разрезать свою картинку? - Светлана достала из выдвижного ящика ножницы и протянула мальчику.
Дима стал радостно и старательно кромсать рисунок на косые полоски. Сильно досталось и шкафу, и тёмному углу. Нетронутой осталась кровать, этот спасительный островок.
Светлана перемешала кусочки бумажной головоломки и жестом пригласила к столу пациентку. Но процессу реставрации не суждено было продлиться долго. Ерофеева провозилась с паззлом не больше минуты, после чего как ошпаренная отскочила прочь.
- Вы издеваетесь?! - заорала она так, что оконное стекло жалобно брякнуло в ответ, попросив больше не беспокоить его таким ужасным образом. - Хотите из меня сделать дурочку?! Я не психопатка какая-нибудь! Зачем Вы подменили рисунок?!
Светлана бросила взгляд на рисунок, на эту последнюю каплю в аффектной чаше. Из хаоса жирных чёрных линий на неё смотрело чьё-то лицо, если можно было так назвать этот гротескный образ.

Особняк Розы
Март, 14
Аннушкин перевел взгляд на первую версию картины. Чуть выше поверхности нарисованного стола краска казалась особенно сухой и потрескавшейся. Света отступила на два шага назад, постояла немного и жестом предложила коллеге занять её место. Игнатий послушно поменял точку наблюдения. Чуда не произошло. Озёрская поразмыслила немного, прикинула примерную разницу в росте и, как заправский фотограф, стала размахивать руками, регулируя положение гипнотерапевта в пространстве. В конце концов, измученный и запутавшийся в собственных ногах, Аннушкин попытался сесть на корточки - и опрокинулся на спину. Но в процессе падения он увидел, что не только мазки краски образуют рисунок, но и сами трещинки складываются в изображения странного существа, выглядывающего из-под стола.
Пока Игнатий вставал и отряхивался, Светлана внимательно следила за выражением его лица.
- Поздравляю со вступлением в наши ряды! - с наигранной торжественностью она протянула коллеге руку. - Похоже, кое-кто теперь тоже подхватил коллективную фобию.
- Что это было? - Игнатий торопливо подошел к картине, в надежде убедиться в мимолетности собственной иллюзии. Гротескная физиономия всё так же насмешливо ухмылялась с холста.
Светлана тем временем подобрала старую версию картины и расправила полотно, лишенное рамы.
- Раскадровочка…
Холст очутился сначала около правого края старой картины, потом около нижнего. Наконец, Озёрская резким движением заслонила первый кадр вторым.
- Смотри-ка, а оно сбежало.
Аннушкин кивнул. Действительно, мазки и трещинки всё так же складывались в чуждый узор, но этот узор теперь демонстрировал зрителям не анфас, а профиль. Или затылок - было трудно сказать.
- Вот тебе и скоростная фотосъемка. Теперь я понимаю, что все эти охотники за аномальными явлениями - обыкновенные шарлатаны! - Светлана вернулась к мольберту, стоящему напротив стола. - Никакое дорогое цифровое оборудование не заменит одного эмоционального художника с набором красок.
- И набором психопатических расстройств.
- Игнатий!
- Да ладно. Посетители этой выставки тоже адекватностью не отличаются.
- Это не выставка. Это фотолаборатория. И наблюдательный пункт. Когда я была здесь последний раз, никакой творческой мастерской здесь не наблюдалась. Роза бы не позволила Елене просто так хозяйничать на своей даче. Значит, был какой-то веский повод. Надо бы осмотреть и другие картины.
- Давай лучше подумаем, с какой-такой натуры был написан этот тайный портрет. Ракурс мы вроде угадали правильно.
Коллеги посмотрели поверх пустого мольберта. Вазочка расколота, цветастая драпировка сброшена на пол, от груш остались одни гнилушки. Игнатий поставил холст обратно на треногу. Если существо и приходило позировать, то путь его лежал через детскую.
- Я туда не пойду, - отрезал Игнатий.
- Как хочешь. Тогда стой здесь и наслаждайся живописью. Не страдающий адекватностью ценитель высокого искусства.
Ценитель нервно сглотнул, когда за коллегой закрылась дверь. Что-то в этих картинках было неправильно. В самом их расположении. “Вот сейчас и разберемся” - решил для себя Игнатий. Тем более, что экспонаты этой выставки можно было не только трогать руками, но и менять местами.

В комнате Димы царило то особенное частичное запустение, которое наступает в доме за несколько дней до окончательной смены владельца. Из мебели остались только компьютерный столик, встроенный в стену шкаф да большой бесформенный пуфик-мешок, набитый чем-то сыпучим.
Но вот что насторожило Озёрскую: на своём законном месте остался компьютер. Разве современный ребенок не позаботится в первую очередь именно о родном кремниевом восьмиядерном монстре? Света вряд ли знала, что не в количестве ядер счастье и вообще смутно себе представляла анатомию компьютера. Но о том, какое место в жизни талантливого ребенка-интроверта обычно занимает стационарник…
Любимые книги мальчика тоже были здесь. Сложенные в несколько невысоких стопок, они напоминали колонны во дворце прокуратора Иудеи.
Может, в стенном шкафу тоже остались какие-то вещи? Женщина протянула руку к дверце и замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Почему ей стало страшно? Ведь тогда, на сеансе, мальчик со всей определенностью заявил, что чучелка не живет в шкафу. Что она появляется из дальнего темного угла. Что в шкафу валяется всякий хлам, в том числе и старое пугало, которое Елена Ерофеева сшила для сына. Вот только где в этой комнате хотя бы один темный угол?
Сверху отчетливо донесся стук. Потом еще один. И еще. Как будто кто-то прыжками передвигался по коридору. Но наваждение длилось не более пары секунд.
Надо меньше думать. Уже стемнело, искусственный свет был каким-то тусклым. Незачем давать оставлять дополнительное преимущество своему воображаемому противнику. Резким движением Озёрская распахнула дверцу.
Оно сидело там. Пугало. Неподвижное, забытое, жалкое. Ни капли не страшное. Да и пугалом эту поделку назвать было трудно. Так, чисто символически расшитая и разрисованная подушка, грубо набитая чем-то тяжелым. Вместо шеста у этого пугало был корпус паровой электрошвабры, что ничуть не спасало ситуацию. И это называется “уделить ребенку внимание”? Если Светлане не изменяет память, то Ерофеева преподнесла сам факт изготовления пугала как личный подвиг. И Дима искренне радовался даже такому знаку материнского внимания.
Кроме пугала в шкафу обнаружились и другие вещи мальчика: от роликовых коньков до игрушек. Хотя почему это так беспокоит Свету? Ведь ясно, что это семейство может приобрести целую сеть спортивных или игровых магазинов и не заметить. Но ведь мебель-то отсюда вывезли! И одежду тоже.
Потом: ни в столовой, ни в гостиной вообще ничего не трогали. Роза вполне могла отстрочить передачу особняка, сославшись на проблемы со здоровьем. Могла. Но тогда зачем здесь сваливать все вещи в шкаф? Или это Дима сам так сделал?
Озёрская облокотилась на стопку книг. Под рукой обнаружился фломастер. На полу, среди книжных колонн, притаилось еще несколько. Озёрская проверила каждый на подушечках пальцев. Чёрный и красный были исписаны в ноль. Хотя, быть может, красный просто высох из-за отсутствия колпачка.
Врач щелчком отправила их катиться по полу между литературными столпами. Фломастеры прокладывали себе путь неторопливо и плавно, не отдаляясь друг от друга. Красно-черная пара напомнила Светлане прокуратора Иудеи в мантии с кровавым подбоем и первосвященника в темных одеждах, прогуливающихся у колонн храмового комплекса. Красный фломастер остановился первым. Видимо, отчаявшись переубедить Каифу. Стало быть, и чернил в красном оставалось больше. Просто высох. А чёрный даже по весу казался значительно легче. Что же такое недорисовал Дима? Бросил на полпути, оставив красный фломастер на полу в обезглавленном состоянии.
Но ни на столе, ни под столом, ни в корзине для бумаг, ни на подоконнике, ни среди книг нет ни одного рисунка. Ни одного. Совсем.
С мебелью и одеждой всё понятно. Но если оставляешь компьютер и прочие родные сердцу вещицы, даже книги, зачем так трепетно прятать рисунки? Чтобы не быть похожим на мать?
Дверная ручка стала поворачиваться. Озёрская съежилась, ожидая нападения. И только когда чуждая необъяснимая волна страха отхлынула, женщина вспомнила о своем коллеге. Усмиряем эмпатию, дышим ровно, нет здесь никаких чучелок.
- Вот тут и свалка, - протянул Игнатий. - А я уж думал, тебя съели. Что ты ищешь?
- Рисунки.
- Тебе картин мало? Твоя пациентка так старалась, за полтора месяца создала целую выставку. Может, ты ей после сеанса дала когнитивное задание изготовить картинную галерею? А сама забыла.
- Игнатий!
- Как еще объяснить, что рисование началось после её посещения центра? Умеешь ты психотизировать людей.
- Дима тут тоже времени даром не терял. Фломастеры все пустые. Но рисунков нет. Их кто-то или забрал, или уничтожил.
- У меня тоже недостача. Идём, кино покажу.

Светлана удивилась, насколько быстро Игнатию удалось перевесить картины так, чтобы их расположение отвечало дате изготовления.
- Я сначала даже на бумажки не смотрел, - признался Аннушкин, уловив немой вопрос. - Так, по наитию. А потом заметил, что рамки-то разного размера, и кое-где следы на обоях явно намекают на подмену понятий.
- Погоди с понятиями. Чтобы картина оставила на стене след, должно пройти гораздо больше двух месяцев.
- Так оно и было. В рамках, возможно, жили не тужили какие-нибудь готовые шедевры. Копии или, чему я бы не удивился, бесценные оригиналы. Не помнишь, что тут за картины были у Альтберг?
- Ты же знаешь моё зрение. Я бы мимо оригинала Айвазовского прошла, приняв его за брызги на оконном стекле.
- С твоей пациенткой произошло что-то подобное. В какой-то момент коллекционные жемчужины стали в её глазах омерзительной мазнёй. Вот так и гибнет настоящая невротическая культуры. И на её место приходит новая культура, психотическая.
- Кстати, о новой культуре. Ты обещал кинцо.
- Вот, полюбуйся на этот ряд. До злосчастного натюрморта было еще несколько творений, но на них нет этой мерзкой рожи. Так, какие-то намеки.
- И мазки аккуратные, формы точные.
- Слишком точные. Здесь каждый штрих по несколько раз повторяется. Попытка справиться с тревожным состоянием через навязчивое повторение. Но вот наступает день визита к одной не в меру грамотной даме. Заметь, я не показываю на эту даму пальцем.
- Игнатий!
- После твоего сеанса Елена прозревает. В течение пяти дней она рисует десять картин. Десять! И каждый раз кардинально меняет место наблюдения. Что она ищет? Догадаться не трудно. Свою любимую чучелку. Кстати, вне дома ей не удается встретиться со своим страхом. Поэтому ни один из пейзажей не закончен.
- Хотя один из них очень занятный. Что это там пасётся у реки?
- Корова, - Игнатий хотел было перейти к другой стене, но был пойман Светланой за рукав.
- У кого тут из нас еще близорукость? Где ты таких коров видел?
- Я их вообще в жизни ни разу не видел.
- Деревня! В смысле наоборот, но ты понял.
- И что не так с коровой?
- Да всё так. Только тут для полного комплекта не хватает кожи и половины мышечной массы. Ты сейчас смотришь на пасущийся коровий полутруп. Ловко замаскированный с помощью тумана. Я уже молчу про то, что коровам здесь попросту неоткуда взяться.
- Хочешь сказать, Елена понимала, что рисует нечто ирреальное, но остановиться не могла. Сама боялась того, что рисует. И поэтому старалась скрыть истинный сюжет картин от самой себя?
- Даже не сюжет, а подлинное восприятие реальности. Психотической реальности, я хотела сказать.
- Осознавать тот факт, что медленно сходишь с ума и из последних сил пытаться игнорировать распад собственной личности. Врагу не пожелаешь.
- Насколько медленно - это еще отдельный вопрос.
Картины на соседней стене давали неутешительный ответ: психическое расстройство мадам Ерофеевой прогрессировало довольно быстро. Очертания чучелки уверенно обретали чёткость от картины к картине. Пока внезапно не стали снова размываться.
- А вот и обещанная недостача! - Игнатий театральным жестом смахнул пыль с нескольких пустых высветленных прямоугольников.
- И как это понимать?
- Я думаю, это цензура. Всякие интимные сцены ведь обычно оставляют за кадром. А зрителю показывают только последствие: парочку, ведущую задушевные беседы под “г-образным” одеялом. Реже - свадьбу и счастливое семейство. И вот здесь как раз семейный сценарий.
Озёрская пригляделась к картинам, следующим после художественной лакуны. На них всё четче и четче проступали очертания уже двух чучелок. Удвоение объекта, будь оно неладно. Две чучелки означают смерть.
- Елена неплохо разбиралась в цитологии, - стала рассуждать вслух Света. - Что если размытый образ как-то связано с делением клетки? Вряд ли у чучелки есть другие способы размножения.
- Что ты несешь?
- Пытаюсь проследить эволюцию бредовой реальности.
- Деградацию, ты хотела сказать.
- Именно. Регрессию. Возвращение к инфантильным теориям сексуальности и репродукции. Лена была одержима не образом чучелки, а желанием изготовить вторую чучелку. Но мы помним, что две чучелки означают смерть. Лена изо всех сил пыталась помешать собственному замыслу. И поэтому уничтожила и некоторые свои картины, и все рисунки сына.
- Тормозни. Ты говоришь про желание сделать вторую чучелку. Откуда взялась первая?
- Может, Лена стала считать чучелкой себя? Или Розу?
- А Роза тогда какую чучелку имела в виду? Или она, в свою очередь, приняла собственную дочь за чучелку?!
- Ну вот их как раз две стало.
Игнатию захотелось побиться головой о картинную раму. Но и это вряд ли помогло бы привести мысли в порядок. Хотя интересно, какой бы стук мог издать лоб при столкновении с твердой поверхностью? Звук, который доносился со второго этажа, вполне годился на эту роль. Что за звук? Непонятно. То ли кто-то стучит, то ли прыгает. Аннушкин прислушался. Звук тут же исчез.
- Начнем сначала. Приходит к тебе Дима, говорит, что чучелка страшная. Но это еще цветочки. Вот если их станет две, то пиши пропало. Так?
- Угу.
- Но ни Роза, ни Лена про вторую чучелку даже не упомянали.
- Угу.
- Это возможно в том случае, если они считают чучелками друг друга. А Дима это видит со стороны п понимает: если и мать, и бабушка сойдут с ума, то ему не поздоровится.
- Угу.
- Стало быть, страх чучелки - это такой семейный миф о борьбе за территорию внутри матриархата.
- Угу... Что?! - ужас всех возможных последствий запоздало дошёл до Светланы, и он полезла в сумочку за мобильным.
- Угу-угу. Совы нервные, И кому ты собралась звонить в полдвенадцатого ночи?
- Во сколько?!
- Нда. Психотики часов не наблюдают.
- Игнатий!
Аннушкин вынужден был признаться себе, что физически не может серьезно относиться к сложившейся ситуации. И дело было даже не в совести, которая успела уже сотню раз атрофироваться. Гипнотерапевта пьянил сам факт того, что они сейчас бродят во тьме чужой психотической реальности. Подумать только! В мире нет числа лечебницам, психологическим центрам и аналитическим кабинетам. Но воздух там не пропитан безумием. Только лекарствами, пустыми разговорами и деньгами. Сколько умов пытаются взглянуть на мир чужими глазами. А тут какой-то особнячок на Барвихе, ценой всего-то в пару десятков зеленых лимонов, стал колыбелью чужого безумия. В голове начали раздаваться робкие щелчки винтажной пишущей машинки, складывающиеся в мелодию новой статьи для международного журнала. Для книги. Для нобелевской лекции. Или это не пишущая машинка? Или это на втором этаже кто-то прыгает? Нет, опять всё стихло.
- Абонент не отвечает, - печально сообщила Света.
- И правильно делает. Что ты ей скажешь? Караул, Роза Соломоновна, ваши родственники превратились в чучелок и съели друг друга? Да тебя в соседнюю палату положат. И будете друг другу записочки через вентиляцию передавать. Уехали они, скорее всего. Я бы тоже сбежал отсюда. Как будто для Ерофеевой проблема найти жилплощадь в любой точки мира. Не купит, так построит. У них же это семейный бизнес.
- Всегда знала, что ты мечтаешь упечь меня в психушку, - мрачно усмехнулась Озёрская. - Дальше-то нам что делать?
- Искать. Лена же искала. Судя по картинам, она облазила весь дом.
- Не весь. Здесь нигде нет изображения детской. Поэтому возвращаемся на два хода назад. Давай-давай, не стой как истукан. Хватит сверлить люстру взглядом, для этого есть специально обученные рабочие с дрелью.
Аннушкин не ответил. Он смотрел на хрустальные подвески, в которых сульфидом меди закипал белый искусственный свет. То ли сказывалась усталость, то ли ночь смогла просочиться сквозь шторы, но пользы от люстры было не больше, чем от керосиновой лампы. И опять эти прыжки на втором этаже.
- Игнатий! - раздался крик из комнаты Димы.
- Да иду я, иду.
- Игнатий! Быстрее! Оно пропало!
Аннушкин поспешил на зов. Перед распахнутыми дверцами шкафа сидела Светлана, вперив полный отчаяния взгляд в пустой угол.
- Что там у тебя?
- Пугало! Его нет.
- Какое еще пугало? Мы вроде за чучелкой бегаем.

Психологический центр “Озеро”
Примерно месяц назад
- ... Мы его с мамой вместе сделали.
- Ну как же я сразу не поняла! - всплеснула руками Елена. - Мы же сами вместе с Димой сшили это пугало! Конечно, он теперь его боится.
- Зачем? - насторожилась Светлана.
Обычный вопрос вызвал у Лены новый приступ плохо скрываемой ярости, но с ним она справилась еще быстрее, чем с первым.
- Надо было чем-то руки занять. Вот и сшили, - неохотно стала оправдываться Ерофеева. - Но кому нужно пугало зимой? Я и решила его убрать.
- Но почему именно в шкаф?
- Какая Вам к черту разница! - на этот раз спокойствие далось Лене с видимым усилием. - Просто так Дима может всегда сам убедиться, что чучелка неживая. Что мы её сами сделали. Вот и всё.
- Ничего не понимаю, - Светлана опять взъерошила себе волосы. - Вы сделали пугало и Дмитрий его теперь боится?
- Ну конечно! - раздраженно подтвердила Лена.
- Но Ваш сын утверждает обратное.
- Да мало ли что он говорит. Его надо лечить!
Елена всё сильнее выходила из себя. Но тем спокойнее становилась Светлана. Она решительно игнорировала агрессивные импульсы пациентки, стараясь спровоцировать наконец прорыв эмоциональной блокады. Вот только зачем? Света сама еще пока не понимала.
- К тому же, Вы сами сказали, что принесли пугало в комнату сына, чтобы он не боялся. Кого?
- Эту… чучелку.
- Так что же появилось раньше? Пугало или чучелка?
Молчание.
- Елена, Вы любите паззлы?..

Особняк Розы
Март, 15. Полночь
- Я шизею, дорогая редакция. Она своими руками сделала пугало, чтобы пугать ребенка? Семейка таксидермистов-огородников-иллюзионистов.
- Да погоди ты. Может, мне это пугало просто привиделось.
- Тебе палату с видом на море или на кладбище?
- Всё равно. Лишь бы родственников туда не пускали.
- А где же “Игнааатий”? - передразнил коллегу Аннушкин.
- В соседней палате, я полагаю.
- Спасибо на добром слове. Ладно, давай пока забудем об этом пугале. Будем считать, что его бобры унеси. Вопрос - что мы будем делать дальше?
- То же, что и каждый вечер, Игнатий. Попытаемся захватить безумие врасплох.
- Издеваешься?
Гипнотерапевт возмутился вовсе не потому, что ему напомнили о злополучном мышином дуэте. Как метко подметила недавняя пациентка, Игнатию и Светлане действительно лучше было работать в паре. Не столько из-за склонности устраивать мозговой штурм по любому поводу, сколько в силу чисто внешнего эффекта. Низкорослая, боченкообразная Озёрская в накинутом поверх брендовой одежды мятом белом халате, с кое-как расчесанными чёрными сальными волосами - с одной стороны. И высокий, стройный, ухоженный Игнатий, похожий больше на актера или поэта - с другой. Последний их совместный доклад на международной конференции произвел фурор. Десятки вопросов - и все не по теме. Публика буквально требовала от соавторов поделиться методикой параллельной терапии, хотя клиентура этих двоих очень редко пересекалась.
- Давай рассуждать как угодно, но только не логически, - начала Озёрская издалека. - Если мне привиделось пугало, то я тоже немного безумна. Если оно там действительно было и потом исчезло, то безумны мы оба. Но это не простое безумие, а отпечаток чужого семейного психоза.
- Только не говори, что ты в пациенты сейчас напрашиваешься.
- Притом в бесплатные. Слабо?
- Мне-то нет. Это ведь твоё бессознательное сейчас заявит о своих правах.
- Напугал терапевта супервизией, - отмахнулась Светлана. - Моё бессознательное уже отличилось, притащив меня сюда на ночь глядя.
Бывают на свете хорошие клиенты, которые приходят и начинают говорить, говорить, говорить. И через несколько сеансов вдруг сами находят решение своей проблемы. Уходят, дико довольные, благодарные, еще и знакомых к тебе присылают. А ты сидишь и думаешь: “что я, собственно, такого сделал?”. Ты сумел выслушать.
Но что делать, если клиент упорно молчит? Можно слушать тишину. А можно что-то спросить. Правильно подобрать вопрос, значит вызвать огонь на себя. Клиент расскажет такое, в чем и сам себе никогда не смел признаться. И ключевые вопросы вовсе не обязаны быть сложными. Бывает достаточно самой банальной-пребанальной банальщины.
- Как ты себя чувствуешь?
Такие вопросы всегда застают врасплох, не правда ли? Вот и Светлана не торопилась отвечать. Она подкралась к мешкообразному пуфику и принялась месить податливую материю. Монотонная физическая активность позволила Озёрской снять внутренние барьеры, разморозить поток ощущений и ассоциаций. Психика сопротивлялась отчаянно, чтобы не надышаться витающим в воздухе безумием. Но искушение для бессознательного оказалось слишком велико.
- Я чувствую безмятежность, спокойствие и, о-па!, комфорт! - Светлана плюхнулась на взбитый пуфик и приняла абсолютно счастливый вид. - И еще я поняла, что выкину все свои кресла из дома и заменю их на такие вот замечательные мешки с песком. Как будто тонешь в толпе любопытных ягнят, которые наконец-то научились молчать.
- И долго будешь тонуть?
- Пока не надоест.
- А как же страх?
- А нет страха.
Куда же он делся? Ведь сюда, по словам Димы, каждую ночь приходила чучелка. Не мог же ребенок привыкнуть к странному существу. Разве что эта групповая галлюцинация окончательно перешла из реальности внутрь картин Елены. Тогда женщину можно поздравить с успешным самоисцелением. Печатная машинка в голове у Игнатия защелкала с новой силой.
- Страха нет. есть безмятежность и отрешенность. Я либо только что развеяла собственные иллюзии, либо убила кого-то.
Вот вам и сюрпризы разблокированного потока ассоциаций.
- Кого убила? - перешел на шепот Игнатий.
- Сына, - коллега пожала плечами с безразличием умиротворенного психопата. - Наконец-то решилась.
- Я-то думал, что ты сейчас воспроизводишь ощущения Димы.
Ещё одно крепкое плечепожатие.
- Хорошо. Рискну спросить. Где ты спрятала тело?
- Там, - неопределенно помахала поднятой перпендикулярно полу рукой Светлана.
Аннушкин поднял взгляд. Освещение потускнело настолько, что потолок был едва виден. Сверху донесся знакомый звук. Над головой гипнотерапевта кто-то прыгал.
- Это стучат из кабинета Розы. Иди открывай.
Последние слова были телеграммой из царства снов, сообщающей о благополучном прибытии туристки. И о её совсем не скором возвращении оттуда.
Игнатий оставил Светлану мирно почивать, а вернее сказать, нагло дрыхнуть на пуфике, а сам вернулся в гостиную. Пощёлкал выключателем: свет есть, но очень тусклый. И стены какие-то темные. Нет, это не ночная тьма просочилась в дом. Там, на улице, мрак был честным и по-своему пушистым. Навь, свившая гнездо в комнатах особняка, совсем не планировала играть в отрытую. И, в отличие от уличного мрака, она не обволакивала, а пыталась уколоть, обездвижить, обезобразить. Снять кожу, выпотрошить, перелопатить внутренности, засунуть их обратно и зашить раны грубыми швами. Не потому, что навь не умеет шить - вовсе нет, хирургическая практика за плечами имеется, - просто неровные линии швов унижают пациента.
Аннушкин замотал головой и выскочил за порог. Уличные фонари и декоративная подсветка горели как надо. Снаружи особняк уже не внушал ни страха, ни подозрений. Лишь легкую зависть к живущим в неестественном достатке. Но и это чувство прошло, стоило гипнотизеру сделать пару кругов. Проходя в очередной раз мимо задней стены, мужчина остановился и облокотился на приставную лестницу. Минут пять он всматривался в окружающий пейзаж. Что его так притянуло? Еще один круг. Еще одна остановка. Пейзаж как пейзаж. От свежего ночного воздуха стала кружиться голова, и Игнатий вновь оперся о лестницу. Точно. Лестница! У дома ведь есть чердак.
Осторожно, стараясь не запачкать руки об измазанные глиной ступеньки, Игнатий стал карабкаться наверх. Чердак был спроектирован не менее рационально, чем остальные два этажа. Начать с того, что балки объединялись в сложную систему ребер жесткости, которая позволяла держать и скошенный потолок оранжереи, и дополнительный уровень библиотечных полок. Кроме того, по этим балкам вполне можно было гулять вдвоем, не боясь потерять равновесие.
Пространство между балками было заполнено теплоизоляцией и еще чем-то не совсем прочным. В этом Игнатий убедился, когда в противоположном конце помещения обнаружил дыру. Вела она в комнату над Диминой спальней. Если верить неопределенному жесту Светы, именно здесь гипотетический убийца мог гипотетически спрятать гипотетический труп.
Внизу, в свете забытого включенного торшера, виднелся стол, перепачканный глиной. Решив, что у его неведомого предшественника проблем с прыжком не было, Игнатий ловко уцепился за край дыры и, не дожидаясь, пока материал примет весь его вес, приземлился на поверхность стола. Однако пружинистость и координация гипнотизера не спасли потолок от дальнейшего разрушения. От границы дыры отвалился большой кусок перекрытия, не оставляя Аннушкину шанса выбраться из комнаты тем же путем.
Торшера было явно недостаточно, и Игнатий, ступая по промокшему насквозь ковру, добрался до выключателей. То же самое. Свет есть, лампы горят, но с тем же успехом можно было использовать лучину.
Интересно, откуда здесь столько воды?
Пронизывающий сквозняк, разбросавший по полу документы, подсказал ответ: оба окна в комнате были распахнуты настежь, подоконники залиты дождевой водой, один из них весь в засохшей глине. Получается, что некто залез сюда через верх, а вышел через окно. Но высота тут приличная. Прыжок получился бы либо акробатическим, либо травмоопасным. Второй вариант казался Игнатию ближе к истине. Прыгун не уполз бы далеко, с переломанными-то ногами.
Гость дома Ерофеевых окинул взглядом панораму. Вдалеке текла река, маслянисто поблескивая в свете луны. Усиливающийся с каждой минутой ветер искажал водную поверхность. Каждая уважающая себя буря мечтает превратить журчание реки в рев тысячи водопадов. Но сегодня ветер вел себя деликатно: его целью была не вода, но пыль. Порывы увлекали за собой всё, что только можно было поднять с земли. Ветер наполнял подвластные ему табуны воздушных масс пылью, чтобы бросить их в решительную атаку на столицу.
Хлопнула входная дверь. Под окнами появилась Светлана, сонно бредущая куда-то в сторону реки.
- Ку-ку! - решил поприветствовать коллегу Игнатий.
С мощностью небольшого артиллерийского снаряда Озёрская метнулась в кусты, откуда тут же выскочила с не меньшей скоростью.
- Что? - заботливо поинтересовался мужчина. - Труп нашла?
- Хуже. Какой-то колючий вьющийся кустарник. А ты зачем хулиганишь?
- Ну… Кто же знал, что ты так испугаешься.
- Я испугалась минут десять назад. Это так, отзвуки. Проснулась от страшного грохота. кто-то прыгал по комнате. Я пыталась разглядеть, но свет от ламп был каким-то маслянистым, почти чёрным. Я уже решила, что сплю. Но тут что-то с грохотом упало прямо у меня над головой!
- Пакуй свой страх обратно. Это был я.
- Ты???
- А как еще я мог попасть в закрытую комнату? Обойди дом - и найдешь лестницу. По чердаку можно свободно гулять. Только аккуратно! Не вздумай там порхать бабочкой, чтобы случайно не прыгнуть бомбочкой.
- Игнатий!
Но Игнатий уже скрылся в комнате. Светлана продолжила променад. Возвращаться в потускневший дом не было никакого желания.
Лестница действительно была вся перепачкана глиной. Кто-то был здесь во время последнего дождя и изрядно наследил. Почему последнего, хотя сезон дождей продолжался с начала весны? Потому что иначе ливневые потоки успели бы согнать глину прочь со ступенек.
Светлана весьма скептически оценила возможность конструкции выдержать её вес. Глубоко вдохнув, Озёрская полезла наверх. Лучший психотерапевт России боялась высоты, темноты и собственной тени. Как бы она хотела занять мозг расчетами хотя бы на время. Например, прикинуть запас прочности каждой ступеньки. Но сопромат, со своими тензорам упругости третьего ранга, ей только снился. А может, и не снился.

Судя по интерьеру,  Игнатий попал в кабинет Розы Соломоновны. Скромно, но изысканно: антикварный секретер, небольшой стол, патефон на угловой тумбе. ваза из оленьих рогов и еще несколько штучных произведений бытового искусства. Даже устроенный неизвестным гостем погром не мог разрушить идиллии. Ну подумаешь, ковёр промок насквозь, а деловые бумаги раскиданы по всему пространству! Хаотические мазки бумажного карнавала только украшали полотно царившего здесь порядка.
Игнатий нагнулся, чтобы подобрать документы и замер. прислушиваясь как охотничья борзая. На первом этаже кто-то стучал деревянной палкой по полу. Получалось довольно ритмично. Аннушкин предпочел думать, что это его фантазия сама добавила звуков.  Ковер здесь очень толстый, он бы заглушил все звуки. Но тогда как прыжок мог разбудить коллегу? Скорее всего, ей это приснилось.
Поднявшись так резко, что потемнело в глазах, Аннушкин сконцентрировал взгляд на грязевых дорожках вокруг стола. Хоровод тут, что ли, водили?
- Ку-ку!
Теперь настал черед Игнатия подскочить на месте от испуга.
- Квиты, - через дыру в потолке смотрело крайне довольное лицо Светланы Александровны. - О, да у тебя тут настоящая кража со взломом! Что скажешь?
- Скажу, что мы сюда приехали заниматься психотерапевтическими раскопками, а не дудуктивным методом.
- Вот если бы ты меня внимательно слушал, то знал: не бывает хорошей психотерапии без “дудукции”.
- Я слушал. Но если бы я еще и слушался, то не бывать бы мне лучшим гипнотерапевтом в мире.
- Самым скромным гипнотерапевтом в мире.
- И это тоже. Но вот визитёр, похоже, не отличался скромностью. Вломился через крышу, залил весь пол дождевой водой, выпотрошил комод…
- Как некультурно! И как неэффективно, - заметила Светлана. - Каждый, кто хотя бы немного знаком с Розалией, знает один небольшой секрет. Видишь там в углу патефон? Покрути ручку против часовой стрелки.
Из корпуса антикварного проигрывателя выдвинулся небольшой ящичек.
- Что там?
- Билеты, три паспорта, переписка с нашим общим знакомым, - зашелестел бумагами Игнатий.
- Ервандычем?
- С ним самым, с Оганезычем.
- Что пишет будущий генсек Ховринки? Очередной манифест психиатрической коммунистической партии?
- Почти. Зачитываю.
“Дорогая Роза! Как Вы и просили, я прописал Вашей дочери сильнодействующие нейролептики. Право, не вижу причин для беспокойства. Но Вы всё же разбираетесь в психиатрии гораздо лучше меня. Прошу не забывать, я всего лишь театральный режиссёр, а Вы всё-таки имеете медицинское образование”.
- Каков циркач, - покачал головой Игнатий, - Публично он всегда заявляет о себе как о самом компетентном специалисте. Ну и там дальше про устройство самой Розы в частную клинику.
- А кроме бумаг ты ничего не нашел?
- Нет.
- Значит, я недооценивала масштаб беды, - грустно сообщила Светлана. - Вообще-то внутри патефона Роза хранит свой любимый коньяк времен де Голля. Но если  наша пожилая дама решила взять трофейную флягу с собой, то и прятаться за стенами клиники она будет еще долго.
- Но здесь же все документы! Кто же переезжает, оставляя паспорт, да еще в трех вариациях.
- Думаю, все они фальшивые. Знаю я Розу. К тому же, мы не знаем всех договоренностей с новым владельцем. Если это человек, которому Роза доверяет, то какие проблемы передать ей патефон уже после выхода из лечебницы. Или, как вариант, Розалия решила окончательно отойти от дел.
- А почему ты сказала, что фляга трофейная?
- Розалия привезла её с разборок африканских царьков. Тёмная история. Не для посторонних ушей, уж прости. Есть вещи гораздо более заповедные, чем обычная врачебная тайна.
- Я понимаю. Но раз не повезло с выпивкой, повезет с бумагами. Вряд ли кто-то искал тут коньячку кружечку в поздний дождливый час.
Из шкафчика были извлечены документы, по отдельности не представляющими никакой ценности. Но совместное их чтение вызывало слишком много вопросов. Копаться в чужих бумагах - почти перевешивать картины, только образы считываются другим полушарием.
- Эй там, наверху! Ты говорила, что Роза Соломоновна прилетела из Аргентины?
- Да, - заглянула в дыру Озёрская. - С пересадкой в Берлине. Там разве нет билетов?
- Вот именно, что есть. И не только билеты, а посадочные талоны. Их при посадке забирают. Значит, в Берлин мы долетели, а оттуда не улетели?.. Так и есть! Поезд Берлин - Будапешт. Похоже, маршрут был слегка скорректирован. Ау! Кабинет вызывает крышу!
- Крыша на связи, - спустя некоторое время светлый образ Светланы вновь нарисовался на фоне темного нимба. - Не кричи так.
- Хорошо. Просто ты там гуляешь, а я тут улики ищу.
- Я не гуляю. Мне кажется, что по второму этажу кто-то скачет.
- Кто не скачет, тот…
- Игнатий! - первый слог привычного воззвания к чужой совести сменился загробным нравоучительным шепотом. - Я не шучу. Там кто-то прыгает.
- А ты меньше вслушивайся. Под тобой два слоя звукоизоляции. Ты и меня-то слышишь только благодаря дыре.
- Всё равно тише говори. Как-то неспокойно, - Светлана больше не отлучалась от своего “поста”, но стала периодически нервно озираться. - Что там с паспортами?
- Да что-что. Фамилию твоя Роза сменила.
- Что?!
- Я, конечно, не знаю венгерского. Но вот это её паспорт, полученный в Будапеште. Розалия Ракоци. Теперь смотрим на билет Берлин - Будапешт. Там значится Роза Альтберг. Каково?
- Каково-то каково. Я вообще не знала, что у неё есть венгерский паспорт. В Германии у политических деятелей всё строго с двойным гражданством.
- От российского подданства она давно отказалась?
- А оно у неё было? По-моему, только советское. И вообще. Какое нам дело до фамилии Розы? Там еще что-то про Лену есть?
- Нет. Придется возвращаться вниз и продолжать расследование.
- Каким образом?
- Да всё тем же. Свободными ассоциациями, расстановкой, можно еще психодраму попробовать…
- Игнатий! Каким образом ты вниз попадешь?
Два светила российской психотерапии не всегда взвешивали последствия своих действий вне кабинета. И сейчас задумчиво разглядывали края дыры с двух противоположных ракурсов.
 - Скажи, а твой предшественник как отсюда выбрался?
- Через окно, - Игнатий кивнул в сторону распахнутой створки и отмеченного грязью подоконника.
- Улетел на крыльях бури? - покачала головой Озёрская. - Но если он умеет летать, то зачем ему вообще лестница понадобилась? Хотя. Хотя-хотя-хотя. Через стену от тебя у Розы оранжерея. Насколько я помню, оттуда до самой земли тянутся настоящие заросли не то плюща, не то лианы.
- Не то конопли…
- Игнатий!
- Ну что опять Игнатий? Я в эту оранжерею, что, телепортироваться должен?
- Вообще-то туда всегда проход был из кабинета. Небольшая дверца. Ты мог её принять за элемент интерьера. Сделана в форме деревянного блюда со всякими фруктами.
Лампы светили уже настолько тускло, что стена казалась затянутой чернильной пленкой. Аннушкин хотел положить документы обратно в патефон, но ворвавшийся сквозь открытое окно сквозняк вырвал бумаги из рук и разметал их по комнате. Закружившийся в вальсе посадочный талон нашёл себе временное убежище в щели под дверью. Гипнотерапевт присел и попытался извлечь документ. Не тут-то было. Что-то держало бумажку с той стороны.
В дверь постучали.
Как взаимодействовать с порождениями бессознательного?
В дверь постучали.
Только с помощью бессознательных действий.
В дверь постучали.
Не придумав ничего лучшего, Игнатий вежливо постучал в ответку.
В коридоре шутку не оценили. Посадочный талон тут же отпустили, а от двери кто-то бросился наутек, грохоча по дощатому полу и задевая случайные препятствия.
Озёрская прошлась по чердаку, преследуя источник шума и вернулась, убедившись, что беглец покинул второй этаж по винтовой лестнице. В коридоре повисла тишина, свет стал возвращаться к нормальному состоянию, хотя Игнатия и не покидало ощущение замыленности окружающего пространства.
- Убедился? - не преминула подтвердить свою правоту Озёрская, наблюдавшая за реакцией коллеги из укрытия.
- Лови ключи. Заводи машину и жди меня там. Думаю, нам пора убираться.
Ожившие лампы высветили лежащий на полу ярко-зеленый скошенный шарик. При ближайшем рассмотрении предмет оказался сколом деревянного яблока. Найти яблоньку, откуда яблочко недалеко ябнулось, было просто. Резное изображение блюда с фруктами, смесь барельефа и живописи, было загорожено покосившейся книжной полкой. Кто-то специально опрокинул тяжелую конструкцию, чтобы перекрыть проход из оранжереи в кабинет.
Аннушкин с трудом приподнял массивную доску и потянул блюдо на себя. Дверца открылась ровно настолько, чтобы в неё мог протиснуться стройный гипнотерапевт. Что он и сделал, ловко увернувшись от падающей доски. И не только от неё: почуяв уязвимость в системе креплений, сверху рухнул весь ансамбль шкафчиков и полок, свергнув приоткрытую дверцу с петель и образовав надежную баррикаду.
Путь назад был отрезан. Впереди была погруженная в ночной мрак оранжерея.

Игнатий прокладывал себе дорогу среди больших ваз с экзотическими цветами; клумб с алоказией, таккой, обезьяньей орхидеей, этлингерой; небольших плантаций китайского лимонника, бамбука и мотылькового горошка.
Зимний сад был отделен от коридора толстой матовой стеклянной стенкой. Свет, если и пересекал эту границу, то на правах какого-нибудь беженца. Что не мешало этому несчастному жить в чужом царстве по своим законом и хаотически носиться по темному пространству оранжерее. Но все фотоны постигала одна и та же участь: они гибли в националистических объятиях гвардии темно-синих венгерских роз. Аннушкин слышал про этот редчайший сорт всего один раз, на лекции профессора Кибица по биогенным галлюцинаторным состояниям. Нюхать, а тем более держать дома эти обольстительно красивые цветы категорически не рекомендовалось.
Пространство оранжереи закручивалось в спираль вокруг клумбы с синими розами. Казалось, что это языческий храм, воздвигнутый для поклонения безымянному огненнокрылому безумию, где на алтарях тлеют синие лепестки, и дым их долетает до самого восходящего солнца. И из этой предрассветной дымки на плиты разрушенных святынь спускается ангел, попирая обетованную землю ногами в строгих замшевых ботинках.
Воздух здесь и в самом деле был щедро разбавлен запахом гари. Что-то жгли здесь, прямо в пустой мраморной чаше. Игнатий разворошил золу ближайшей железкой из садового инвентаря. Костер разводили в большой спешке. На дне обнаружилось много едва тронутой огнем одежды. Рубашки, джинсы, даже куртежка с капюшоном - всё детское.
Лампы в коридоре загудели в припадке ужаса. Аннушкин обернулся. В коридоре, вплотную к стеклянной стенке, прыгало нечто темное. Гудение стало невыносимым. Сделайте что-нибудь! Нет, нет, только не гасите свет. Чёрт. Лампы в коридоре лопнули, с тихим шелестом осыпались вниз осколки. Прыгун тоже притих, позволяя гипнотерапевту насладиться секундной передышкой.
Тьма, не в силах стерпеть тишины, вспороло собственное брюхо клинком из звенящего стекла. Это кто-то пробил перегородку между оранжерей и коридором, чтобы размашистыми прыжками устремиться в сторону Игнатия.
Мужчина рванулся прочь от жуткого пепелища в сторону балкона. Преследователь не вписался в поворот и стал крушить мраморные кадки, прыгая на месте.
Весь свой временной бонус Аннушкин израсходовал на то, чтобы добежать до окна и замереть в нерешительности. Эх, надо было на втором курсе не за неврологией сидеть, а по окнам женского общежития лазать! Но что уж теперь.
Прыжки за спиной приближались. Похоже, преследователь не признавал иного способа перемещения.
Игнатий вцепился мертвой хваткой в толстые стебли не то лианы, не то плюща и, издав тарзаноподобный крик, устремиться вниз. Две секунды. Полёт нормальны. Раз. Два. Первый. Второй. Полёт окончен.
К приземлившемуся Аннушкину подъехала его же машина, удар по бедру открывшейся дверцей был в чистую проигнорирован не отошедшем от паники сознанием. Если бы Озёрская за шкирку не втащила коллегу внутрь, так бы он и стоял, глядя вверх.
Впрочем, даже уносясь прочь от проклятого дома, мужчина не мог оторвать взгляда от колыбели безумия. Особняк стоял на возвышенности, и Игнатий мог наблюдать триумф своего преследователя с разных углов. Из темного окна выпрыгнул еще более темный силуэт непонятного существа и большими скачками поспешил к чердачной лестнице. Спустя несколько секунд этот же силуэт снова показался в окне. И снова. Чучелка резвилась, найдя себе подходящее развлечение.
Так вот что это была за грязь на подоконнике! Никакой это не грабитель и не гость. Страх водил свой дьявольский хоровод, чувствуя себя полноправным хозяином особняка.
Дом Ерофеевых пал под натиском потустороннего безумия. Силы, которые никакой психотерапией не изведешь, свили себе здесь гнездо, заняли господствующую высоту, взяли под контроль транспортные узлы… Кстати, о транспорте.
- Ты же не умеешь водить, - сообразил Аннушкин, когда они уже покинули территорию Барвихи.
- Я тоже всегда так думала, - не отрывая взгляд от дороги и судорожно вцепившись в руль, процедила Озёрская. - Теперь поняла, что зря. Завтра же отменю всех своих клиентов, расскажу всё Розе и снова попытаю счастье в автошколе. Никогда не поздно.
- Это будет завтра. А сейчас может поменяемся обратно?
- Обратно покойника с кладбища несут. Когда закапывать лень.
- Светлана!
- Вот видишь. Рано еще обратно меняться. Тем более нам надо успеть до прихода песчаной бури.
- Что ты несешь? Какая в Москве песчаная буря?
- Только что по радио объявили штормовое предупреждение. Да и ты сам посмотри. Буря спешит в наш отечественный Ершалаим.
Игнатий посмотрел туда, где пару минут назад светила луна. Поглотив ее, по небу с запада поднималась грозно и неуклонно не то пыльная, не то грозовая туча. Края ее уже вскипали белой пеной, черное дымное брюхо отсвечивало желтым. По Кольцевой дороге, по скудной Кунцевской долине, над шатрами нелегальных торговцев, гонимые внезапно поднявшимся ветром, летели пыльные столбы.
- Боюсь, ни Диму, ни Лену мы уже не спасем, - сообщил Игнатий. - От пыли воздух наэлектризуется так, что любой невинный психоз быстренько превратится в помрачение сознания. В любом случае, я пас.
Озёрская не ответила. Сдаваться она не планировала. Поэтому, едва добравшись до дома и отпустив Игнатия на все четыре стороны, она принялась названивать всем: несчастной старушке Розе, самозваному психиатру Смирнову, покойному профессору Кибицу… Все абоненты были недоступны.
Наконец, организм потребовал свою компенсацию за пережитый стресс. Светлана всегда страдала от бессонницы, но сегодня вместо кровати она видела удобный и уютный пуфик-мешок.
Сон женщины был столь крепок, что она даже не услышала, как всю ночь в кто-то прыгал в пустой квартире, громко стуча по кафельной плитке.