Ей

Жизнь ее была похожа на хорошо отрепетированную, отлично поставленную пьесу, где автор сценария, режиссер и актриса, - она сама, в одном лице.

Я появился в ее жизни слишком поздно. Когда трагедия уже произошла. Но я об этом тогда еще не знал.

Я не понравился ей сразу и категорически. ЕЕ раздражало во мне все. По двум причинам.

Во-первых, - она привыкла быть одна. Точнее, - вдвоем с дочерью. Точнее, - наедине с целым миром, где она привыкла царить, парить кружиться и танцевать. Где были ее ребенок, ее друзья, ее теории, философия, книги, картины, мысли. Где был он.

Он — это, как раз, во-вторых.

И я в ее жизни был очень лишним.

В этом поезде под названием «ее жизнь» мы оказались рядом случайно. И я долго не мог ее понять: ее апломб, ее злость, странный рваный темп, в котором она жила.

Что думала она обо мне тогда? Не знаю. Наверное, «тупой, грубый, лезущий не в свое дело чурбан». Что-нибудь в таком духе.

Она на полном ходу сорвала стоп-кран. А в этом поезде, как выяснилось, не было ни машиниста, ни проводников. Но все это выяснилось потом.

Он. Я долго не желал ни знать, ни слышать ничего ни о его существовании, ни о содержании того, что она считала для себя трагедией.

Это потом пришлось читать ее дневники. Стоять перед закрытой дверью, долго звонить и знать, что там, внутри, лежит, свернувшись, как от сильного удара, женщина. Которая не хочет никого видеть, не хочет ни с кем говорить, которая не хочет.

После той эйфории и того танца, которым она жила последние десять лет это было тем более странно.

Она словно умерла для себя самой. Просто вот так легла и...

Нет, она не собиралась кончать жизнь самоубийством.

Во время одного из наших редких спокойных разговоров она рассказала мне, что когда-то в студенчестве они говорили о самоубийстве с соседкой по комнате; начитавшись Сартра, наизучавшись математики до одурения, сидели и говорили о самоубийстве.

Тогда ее соседка - тезка Наташка сказала, что самоубийство — это выход, последний выход. А у нее, героини моего романа, той, о которой сейчас пишу, и тогда и сейчас было другое мнение: что это — не выход. Во-первых, не знаешь, где потом окажешься, и будет ли там лучше, во-вторых — ну, просто жить надо. Это вообще была ее жизненная установка. Жить надо.

Но это было давно.

А теперь она лежала, свернувшись, и медленно умирала. Потому что: «Я ничего не хочу. У меня нет смыслов. Я не умею жить без него».

И надо было пойти и выдернуть того мужика. Да хоть  с того света. И притащить его к ней. Но мне это в голову тогда не пришло. Я все пытался ее реанимировать хоть как-то. Придурок.

Сидел и читал ее дневники.

Он и Она. Она и они, Люди. Пока я читал, я украл ее чувства. Так она говорит. Наверное, украл.

Их было очень много там, этих чу
вств. Словно на меня обрушили лавину. Внутренняя жизнь женщины, которая внешне выглядит сдержанной. Жесткой и рациональной.

« Мы познакомились случайно. Что это было? Понимание без слов, сумасшедшая близость, родство душ».

Что это было  по моему мнению?

Два взрослых человека столкнулись случайно в большом городе и вместе сошли с ума. Больше ничего.

Потом, спустя десять лет, а именно столько длился их роман, она скажет:
-Я не хочу больше его видеть.  Я не хочу больше это продолжать. Слишком больно. 

Снова живой она становилась только рядом с дочерью. Снова начинала кружиться, говорить, делать и каждое ее слово, каждый жест вдруг наполнялись странным смыслом.

- Ты когда -нибудь смеешься?

Обернулась, посмотрела удивленно, в самом полуобороте — вопрос.
- Смеюсь? Да смеюсь. Вместе с Линой. Ну,.. и.. не только...

Вообще-то, она смеялась всегда и над всем. Над собой, над жизнью, над окружающими.

С Линой она смеялась как ребенок, без иронии и сарказма, так ей характерных..
И вот теперь я сижу и пишу эту эпитафию. А надо встать и что-то со всем этим делать.

Пожалуй, сейчас я хотел бы привести его к ней. Пожалуй, сейчас я верю, что все у них получится. Как тогда, десятилетие назад.

Он и Она. И утро, начинающееся с любимого голоса.

Да, пожалуй, сейчас я могу ее понять. Но хотел бы остаться с ней.

Тогда, когда мы познакомились, все это казалось мне глупыми бреднями, историей, не стоящей внимания. Несоизмеримые ценности. Я и Она.

...Он и Она. И утро, начинающееся с любимого голоса. Пожалуй, сейчас...