Гренадеры. Подвиг царской Гвардии. Пролог

    


               

          Улица Углекопов находилась недалеко от станции, так что идти пришлось недолго. Свернув в переулок, Владимир не узнал местность. Пройдя чуть дальше, он понял, почему пустынная улица показалась чужой: некогда жилые дома, прикрытые густыми кустами черёмухи, имели палисадники и лавочки, где ежевечерне собирались старики и соседи. Вокруг резвились ребятишки, играя в разные игры и весело галдя.
       Без людей дома осиротело поникли. Уныло смотрелись распахнутые ворота на покосившихся вереях. Полуоткрытые ставни без рам на окнах выглядели заброшенными и одинокими. Исчезли лавочки у палисадников, завалились заборы.
       Дедов дом был в конце улицы на краю пустыря. Окна небольшой избы заметно опустились и почти касались земли. Входная калитка сильно покосилась и висела на одной петле. Под навесом во дворе Владимир разглядел свой детский велосипед и старые салазки, напомнившие ему о беззаботном детстве.
       Полтора десятка деревянных домов на болоте возле станции появились в начале двадцатого века благодаря Транссибирской магистрали. Первые поселенцы, в числе которых были бывшие ссыльные и политические, строили избы и бараки для рабочих, добывающих уголь. Сибирская железная дорога, проходя через Черемховское село с каменной церковью, способствовала развитию промышленности и получению статуса города. Помимо угольных копей, в посёлке появились заводы: литейный, механический и лесопильный.
       Уголь добывали открытым способом, измеряя его в пудах. С развитием промышленности открывались новые рудники и шахты. Добыча увеличивалась, росло население, и жилые кварталы теснили старое болото, которое горожане постепенно засыпали и осушали. Появлялись новые улицы, где жители города строили бараки и засыпные избы самостроем.
       Однако засыпанное болото осушить было непросто. Топь и жижа не уходили. Постепенно грязь и слякоть поглощали канавы, улицы, строения и дома. Избы оседали, уходили в землю, и жители вынуждены были переезжать в другие места.
       Подойдя к дому, Владимир заглянул в окно. Внутри было темно и тихо. На стук никто не ответил, и он почувствовал тревогу.
       Внезапно дверь скрипнула и медленно открылась. На пороге появилась фигура сгорбленного старика. Он молча рассмотрел гостя, а затем произнёс:
 — Кто здесь?
       У Владимира сжалось сердце, но он спокойно ответил:
 — Я это. Здравствуй, дед!
 — Володя! Здравствуй, родной! Давно жду тебя, внучок, — голос старика дрожал, — спасибо, что приехал.
 — Как ты?
       Дед молча обнял внука и незаметно вытер слёзы.

       До армии Владимир часто навещал своего родного деда Федота Гавриловича. Ещё несколько лет назад он был довольно шустрым и подвижным, но после смерти жены стал болеть и сильно сдал.
       Отслужив срочную, Владимир уехал в областной центр и устроился на завод. Работа и семейные заботы не позволяли ему навещать старика, но внезапно он почувствовал тревогу и решил его попроведовать.
 — Чего это ты разболелся? Может, врача позвать? — спросил внук.
 — У старости свои радости. Ты приехал - и это для меня счастье. А врач мне не нужен, — прокашлявшись, ответил старик, — пока ты со мной, хочу рассказать тебе о своей жизни.
 — Ты никогда не рассказывал о себе.
 — Не любил я вспоминать прошлое. А сейчас хочу поделиться болью и рассказать о душевных муках, которые меня преследуют.
 — Бабушка рассказывала, что ты долго мучился во снах от ужасов войны?
 — Война оставила отпечаток на каждом, кто там бывал.
 — Приходилось ходить в штыковые атаки?
 — Это самое страшное для психики. К этому невозможно привыкнуть. В жестоких боях мы были готовы умереть, но не знали, за что проливаем кровь. А при Советской власти были годы безбожия. Многие смеялись и осуждали тех, кто молился или ходил в церковь. Поддались неверию, отчего стали жестокими и беспощадными. Топтали иконы, избивали священнослужителей. За веру тогда могли арестовать и даже расстрелять.
 — Ты не участвовал в расстрелах?
 — Греха такого на мне нет. Но я считал, что религия — это тьма и пережиток царизма. Я перестал верить и молиться, отверг Бога и стал презирать верующих.
 — Сейчас никто в Бога не верит и не молится.
 — Бог каждого человека — его совесть.
       Дед замолчал, а затем продолжил.
 — Что же с нами происходило? Но мучает меня не только это. Стыдно мне за своё малодушие перед дитём и его матерью, которых я предал и от которых отрёкся.
 — Я не знал об этом, — удивился внук.
 — За все прегрешения придётся отвечать, — продолжал Федот Гаврилович, — но мои страдания не только от немощи.
 — Может, не надо вспоминать?
 — Надо! — резко перебил старик. — Бог даёт каждому свой крест, а без раскаяния нет мне спасения. За жестокость, предательство тех, кому сделал больно, а также за умерших детей, которых не смог уберечь.
 — Не могу понять, о ком ты говоришь, - удивился внук.
 — Всё расскажу тебе по порядку. С самого начала, - улыбнулся дед.
 — Почему ты об этом говоришь?
 — Сейчас стало особенно одиноко. Думы о прожитой жизни не отпускают меня.
 — Зачем так близко принимать то, что давно прошло?
 — Знаешь, как раньше говорили старики? Присказками да прибаутками. Вот и я тебе отвечу пословицей: в чём молодой хвалится, в том старый кается.
 — О чём ты?
 — О себе, Володя. Вот только умирать приходится в одиночестве.
 — Ты что, умирать собрался? — испугался Владимир.
 — У всех стариков один путь. В молодости я никогда не думал о смерти и верил в свою удачу.
 — Как ты выжил на войне?
 — Верил, что заговорен. Так мне бабка в детстве говорила. 
 — Интересно будет узнать о твоём боевом прошлом, дед, — улыбнулся Владимир.
 — Хорошо. Пока есть память, расскажу тебе о своих прародителях и о своей жизни, — ответил Федот Гаврилович.