И тогда бабушки залегли в траву...

Сколько учителей, столько и чудачеств. У нас в школе была математичка, которая после проваленной нами контрольной с неподдельным изумлением всякий раз восклицала: «И откуда что берется?!». Словно неожиданно увидела на своем огороде невесть откуда взявшиеся густые заросли какой-нибудь маракуйи.

 Одна «англичанка» не выговаривала твердый звук «л», но обожала ругаться следующим образом: «Ты – нагвый и подвый! Поди за дверь и сдевай вывод!». Моя соседка рассказывала, что как-то в школе написала удачное сочинение. Толстая литераторша, кутаясь в пуховую шаль возле круглой классной печи, попросила: «Нина, прочти свое сочинение вслух!». Когда Ниночка с большим чувством прочла опус, в классе воцарилась тишина, которую нарушил не столько голос, сколько потрясенный выдох литераторши: «Дне-вник!». И это был весь комментарий педагога - не считая, конечно, дневниковой «пятерки».

Разумеется, далеко не только из-за подобных чудачеств помним мы своих учителей. К тому же чудачества эти по меньшей мере извинительные и забавные, скорее - яркий штрих к характеру, признак неординарности того или иного учителя.

Потом я сама стала учителем; правда, не знаю, оставила ли после себя след хотя бы в виде маленького анекдота, некоего крошечного алгоритма, по которому, стоит на него натолкнуться, всплывают образы и речи человека, оставшегося в далеком прошлом… Ладно, это отступление ни к чему, продолжу-ка я лучше свое повествование.
 
Как-то раз нашу секцию учителей русского языка и литературы повезли на открытый урок к коллеге из соседней деревушки. Там была одноэтажная деревянная школа-восьмилетка. На улице стояла зимняя стужа, в школе топились печи, но яркие лампы, свежая блестящая краска полов, парт и стен, окна в красивых морозных узорах рождали какое-то радостное, почти праздничное настроение. Правда, нас тут же и разочаровали: открытый урок литературы будет в шестом классе, тема скучная – стихотворные размеры.
 
Молодая, симпатичная учительница начала с домашнего задания. Дети должны были сочинить устный рассказ о зимних забавах. Какой-то мальчик поведал, как водится, о катанье с горки, игре в снежки и тому подобное. Необычным было то, что мальчику сразу был придан «оппонент» в лице светловолосой одноклассницы. Деревенская девчушка встала и, нимало не стесняясь присутствующих, сказала буквально следующее: «Заданная тема в рассказе автором, в общем, выдержана и раскрыта достаточно полно, хотя, по моему мнению, следовало бы добавить описание типичного зимнего пейзажа. Стиль рассказа не вызывает возражений, однако в одном месте нарушена логика повествования: сначала говорится о зиме в целом, а лишь затем об играх и забавах, хотя логичнее было бы идти от частного к общему».

Мы, сидящие у задней стены учителя-литераторы, застыли в изумлении. Ничего себе! Да у нас в самых крупных школах десятиклассники так не говорят, как эта малявка со светлыми косичками из богом забытой деревушки! Меж тем молодая учительница спросила, все ли дети согласны с таким суждением оппонента. Нашлось человек пять «оппонентов оппонента», которые говорили столь же свободно, интересно и красиво. Потом - еще несколько домашних рассказов и оппонирование, охватившее более половины класса. «Да это не дети, а просто профессора какие-то!» - билась во мне одна радостно обжигающая мысль…

Урок подошел затем к собственной теме – стихотворным размерам. Учительница четко объяснила, что именно отличает такие размеры, как ямб и хорей, открыла заранее заготовленные таблицы со стихотворными строфами и схемами ударных и безударных слогов. Дети записали все, что нужно, а затем… Нет, не могу, даже сейчас, когда я вспоминаю этот давний открытый  урок, меня охватывает чувство волнения, чувство безграничного восхищения: дети, основываясь на усвоенных правилах стихосложения, сами вывели суть и определения таких сложных размеров, как анапест и амфибрахий! Многие из нас, окончивших филфак, в эту минуту смущенно переглядывались: мы либо забыли, либо никогда и не знали этих азов  стихотворной науки. В классе тем временем началась веселая игра в отгадывание размеров у Пушкина, Лермонтова, Некрасова…

В свой поселок мы возвращались молча, под глубоким впечатлением от увиденного и услышанного. Но что же дальше? Не знаю, как другие учителя, я же, увы, едва ли вынесла какой-то определенный урок из того открытого урока…То ли застряла в колее собственного учительского бездорожья, то ли думала, что педагогические приемы деревенской учительницы не подлежат ни заимствованию, ни повтору… Бог весть! Полетели дни, с утра до вечера работа, короткий, очень короткий сон, близилось лето…

И вдруг осенью приходит известие из той самой деревеньки. В конце учебного года молодая учительница литературы призналась коллегам: ее приглашают в аспирантуру ЛГУ, к тому же в Ленинграде у нее жених, зовет замуж, а посему, по этим двум важнейшим жизненным обстоятельствам, хочет она уволиться и уехать прочь.

Новость живо разлетелась по деревне. Родители шестиклассников создали депутацию, бросились едва ли не в ноги учительнице: «Богом молим: только не уезжайте!». Оказывается, всего за два года молодая педагогиня настолько привела в порядок мозги детей, что они стали отлично успевать и по русскому-литературе, и по всем другим предметам! Выправились даже завзятые двоечники и второгодники, у ребят словно крылья выросли…И тут – на тебе: учительница на полпути бросить все решила, уехать надумала! Литераторша в свою очередь растерялась, замялась: мол, учебный год еще не кончился, там видно будет…

Родители разойтись - разошлись, однако бдительности терять ни в коей мере не стали. Так как все они были заняты на работе, сделали поручение бабушкам держать правильную осаду домика учительницы. Едва, бывало, рассветет – бабушки в тот же миг залягут в траву вокруг жилища потенциальной беглянки. Ни один ее шаг из виду не упустят, чуть в сторону трассы либо станции подалась – тотчас тревога и общий сбор. Параллельно – личные визиты, многолюдные собрания, петиции – устные и письменные, в том числе педагогическому начальству. Вздохнула молодая невеста – да и осталась-таки! Сказала, что ладно, так и быть - до окончания детьми восьмилетки. С женихом как-то договорилась, а на аспирантуру пока что рукой махнула. Такие дела…

А я ни имени, ни фамилии ее вспомнить не могу, где она теперь, эта деревенская подвижница, не знаю. Гораздо позже, через много, много лет до меня дошла-таки сердцевина ее урока, которая - не просто концепция так называемого «проблемного обучения», но суть правильной, по-настоящему эффективной методологии процесса познания! Господи, как же этого не хватает у нас в России, куда ни посмотри! Учителя этому не учат, и дети беспомощно барахтаются в топкой трясине бессистемной, все нарастающей информации, не зная, как выделить главное, что усвоить и как обобщить.

Да что – дети! То же и у студентов, аспирантов и всяких доцентов. В топкой болотине инструкций, положений и разноречивых указаний захлебываются чиновничьи конторы. Обвальный сель всевозможных законов, где - то «дыры», то откровенные противоречия, рушится на вконец запутавшееся общество. Отсюда и «метание умов, ни в чем не твердых». Где же взяться, спрошу я вас, четкому планированию, последовательному развитию и конечному процветанию?

Эх, думаю я порой, нет на нас всего-то одной-единственной маленькой темноволосой молодой учительницы из богом забытой деревеньки. Глядишь, куда быстрее слезли бы с печи, вышли бы из европейских лузеров-неудачников…

2008 г.