Катя в Иране. 1916-1917 гг

"КАТЯ В ИРАНЕ. 1916-1917 гг."
Воспоминания бабушки по маме - Катерины Ивановны Кудашевой.

1916 год. Иран. Мешхед. Кате одиннадцать лет.

Пестрый шумный пахучий гомонящий базар. Зима. Холод. Слякоть. Персы-торговцы греются у своих мангалов (старые прохудившиеся ведра, обмазанные глиной, с решеткой, на которой тлеют угли).

Толпы нищих, худых голодных больных беспризорных детей.
– Ради Аллаха! Ради Аллаха! – мольбы о подаянии.

– Именем Аллаха! Именем Аллаха!!! – на базарной площади надрывается под грохот барабана (медного котла, обтянутого ослиной невыделанной кожей) глашатай.

Народ бежит на площадь. Посреди площади помост, на помосте плаха. Палач в рваной, словно его драли собаки, шубе, надетой на голое тело. Вокруг фарраши в черных шинелях с громадными в два ряда красными медными пуговицами, обвешанные оружием – сабли, револьверы на ремнях крест-накрест, за плечами винтовки. В их руках бьется в истерике, закатывая глаза, молодой парень. На его лице кровь. На помост поднимается старик в шелковом ватном халате с длинной седой бородой. В руках синий лист бумаги.

– Алла бисмилла рахман рахим!

Фарраши валят парня на колени. Его руку прижимают к плахе. Удар топором – на помост летит, как снятая перчатка, кисть руки. Парень взвыл. Из обрубка хлещет кровь. Изувеченную руку суют в котелок с кипящим маслом. Страшный вопль на весь базар. Фарраши отпускают казненного. Он рыдает, прыгает с помоста, прижимая к груди искалеченный обрубок руки, пытается замотать руку подолом рубахи. Толпа расступается перед ним. Правоверные горожане оглаживают бороды: «Омин! Аллах Акбар!».

– Мама! Зачем это?! – кричит на весь базар Катя, только теперь пришедшая в себя.

– Молчи, молчи, дочка. У них закон такой. За воровство отрубают руку. Попадется еще раз, вторую отрубят. Не плачь, пойдем домой, Катя.

1917 год. Иран. Тегеран.

Покупают мясо. В лавке десяток ободранных бараньих туш. Мама берется за ногу, поворачивает тушу.

Торговец снимает тушу с крюка, объявляет: «Десять кран!».
Мама в испуге, у нее нет таких денег, да и столько мяса ей не нужно. Приказчик ничего не хочет слушать. Трогала руками – забирай. Кто захочет есть мясо, если его руками трогал русский?! Всем известно – русские едят свиней, они нечисты, оскверняют своими руками все, к чему прикасаются.

Мама плачет:
– Мы не русские, мы молокане, у нас закон, как у вас, свинину есть запрещает. Мой муж никогда не ест свинину, посылает за бараниной. Он служит в английском консульстве, на большой арбе-фуре в Россию товары возит.

– А,.. Иван-пахлаван! – вдруг улыбается приказчик. – Все хорошо. Мы Ивана все знаем. Самый сильный человек во всем Мешхеде! Говорит, Иса-пророк силу дал, а вообще, - почти мусульманин. И на фарси говорит, и свинину не ест, и Коран знает, а главное…– приказчик подмигнул, – крест не носит, а в Бога верит! В хаммам-баню вместе с мусульманами ходить не стесняется!

Приказчик говорил на фарси быстро-быстро, так что ни мама, ни Катя не понимали ни слова, но по лицу его догадались, что все готово благополучно завершиться.

– Ай, ханум! – приказчик сбавил скорость речи. – Возьми мясо, сколько тебе надо. А денег не будет, приходи, в долг дам. За Иваном не пропадет, вернется из Асхабада, мы с ним сочтемся.

Обрадованная, что не пришлось платить за целую баранью тушу, мама купила Кате полное высокое блюдце медового снега. Деревянной палочкой Катя в минуту выскребла блюдечко и протянула его продавцу. Тот принял блюдце и, сильно размахнувшись, забросил его в воду реки (баба Катя говорила – «река Тегеранка»!). Пришлось маме заплатить и за блюдечко. Объясняться она не захотела. Катя шла домой, глотая слезы.
Дома расплакалась еще больше. Разве это дом?! Стены не белены, пол глиняный, потолок закопченный. Сыро, холодно. Печка, клепанная из котельного железа, стоила по российским меркам неимоверных денег, зато была с трубой, но грела, лишь пока в ней горел огонь. За стеной в такой же комнатушке ютится семья хозяина – мацонщика Эмиля.

Его дочь Фатима – ровесница Кати, приходит греться. Катя играет с ней в школу, учит читать и писать по-русски, читает ей вслух сказки Пушкина. Подружки давно нашли общий язык. Через три месяца Катя довольно сносно говорила на фарси, а ее подруга – по-русски. Их мамы тоже общаются. Через неделю ни Катю, ни ее маму на Тегеранском базаре нельзя было отличить от иранских женщин. Больше они в неприятные истории не попадали.

*****

По ранней весне из Калькутты в Тегеран вернулся отец – Иван Васильевич Кудашев – Иван-пахлаван!

Мама и Катя простились со своими подругами и на папиной фуре, запряженной четверкой битюгов, покатили домой в Асхабад, в свой родной дом на улице Андижанской.

Весело стучат копыта коней, без скрипа вертятся кованые колеса на английских рессорах, тяжелые вожжи в сильных папиных руках, а за бортом фуры проплывают удивительные пейзажи – от заоблачных горных красот до цветущих по весне степей и пустынь.

Будет что рассказывать в гимназии своим будущим подругам – Светочке Куропаткиной и Лидочке Бобковой!

*****
*****

«БОН ПАЖ»

Ашхабад... Моя родная Ашхабадская 18-я школа - бывшая Асхабадская женская гимназия до революции...
Однажды, меня первоклассника привела в школу бабушка Катерина Ивановна Кудашева. На парадном крыльце встретилась с директрисой - старой гимназисткой Бобковой Лидией Федоровной. Они расплакались, обнялись и расцеловались.
- Мой внук, - сказала баба Катя обо мне.
- Бон паж, - сказала директриса и погладила меня по голове...

Этот "бонпаж"мне несколько лет не давал покоя... Никто не знал, что это слово (слова!) означает, а баба Катя от меня отмахивалась: - Нельзя подслушивать, что взрослые говорят!

Но я успел подслушать и разговор родительниц, стоявших неподалеку от нас:

- С чего бы наша директорша с санитаркой из 2-ой поликлиники целуется?!

Я не понял смысл фразы, но уловил ее недоброжелательный тон!

Только через много лет узнал, что Катерина Кудашева и Лидия Бобкова учились в том же здании, но в Асхабадской женской гимназии. Бобкова была старше Кудашевой на три года, исполняла обязанности куратора младшего класса, как старшеклассница!
А "бон паж" оказался всего навсего "хорошим мальчиком"!

Потеряв мужа в 37 году, баба Катя одна ставила на ноги 5-х детей... Жила скромно, достойно... собственным трудом. Старший сын Иван окончил военное училище накануне войны. "Статус" сына "врага народа" его не коснулся. Сработал тезис Вождя - "Сын за отца не отвечает!". Иван Александрович (Исаевич) Бахолдин погиб лейтенантом Красной Армии в 1942 году в Сталинграде. Две фотографии мальчиком и подростком. Ни одного фото в военной форме. Ни одного письма с фронта не дошло до нас. Катерина Ивановна получала письма, несколько лет хранила их. Однажды в пароксизме горя и тоски по первенцу сожгла их все... Но "похоронка" в моем архиве сохранилась.


Мужа - рядового служащего ОГПУ - Бахолдина Исая Алексеевича реабилитировали только в 1957 году решением Верховного Суда Туркменской ССР за отсутствием преступления.

И все эти годы ни в семье, ни среди соседей и сослуживцев никогда не было и тени воспоминания о том, что санитарка Второй ашхабадской поликлиники Катерина Ивановна Кудашева несколько лет успела проучиться в гимназии и свободно владела французским языком...

*****
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:
1937. ТРАГЕДИЯ РОДА БАХОЛДИНЫХ-КУДАШЕВЫХ.
http://proza.ru/2016/06/08/1587

*****
На фото:

Катя Кудашева в белом фартуке гимназистки с Библией в руках рядом с сёстрами Александрой и Марией. В военной форме - дядя по матери Лопоносов, имя не дошло до нас. Известно, он был расстрелян в Ашхабаде английскими интервентами. Был похоронен в братской могиле в центре города, на площади, называвшейся до революции имени М.Д.Скобелева, при советах - имени К.Маркса, в так называемой могиле "Девяти ашхабадских комиссаров". Всю свою жизнь баба Катя в "чистый четверг" перед праздником Пасхи приходила к этой братской могиле и, как могла, протирала мокрой тряпкой камни надгробий, подметала, выносила мусор. Ее там  знали, не мешали. Сегодня это захоронение уничтожено.

Фото документов на Яндекс-фото
https://fotki.yandex.ru/users/ritter-parkin-2014