Я раскрою свои объятия. Глава 3. Переходы

— Он был тихим, неконфликтным. Помню, когда он мелкий был, приезжала на праздниках к ним в дом и всё диву давалась от его спокойствия.

Марина Сергеевна за двое суток здорово изменилась, насколько я мог судить. Ей было чуть за сорок, но при первой встрече она казалась моложе и даже свежее. Более живая с этими слезами на лице и дикой тоской в глазах. От этого в дрожь бросало, но зрелище, открывающееся сейчас, было страшнее.

— Дети гиперактивные обычно. Макс в раннем детстве, правда, был заводилой и всё время отвлекал от разговоров с братом. Уютный такой был, милый, приветливый. Всё изменилось с появлением Артёма.

Она здорово потеряла в весе на нервной почве. Руки сжимала, положив на ноги, и сама смотрела на свои короткие пальцы с аккуратными ногтями. Она не хотела, чтобы кто-то видел её заплаканные глаза с синяками под ними. Вообще не любила проявлять слабость.

— Максу восемь было, почти девять. Наверное, для него это был худший подарок. Тёма был болезненным. Будучи младенцем, перенёс операцию на сердце и с тех пор брат с Наташей взялись за уход за младшим сыном.

***

Новогодние каникулы проходили тухло. Рюмка шампанского под бой курантов, речь президента и салаты, с любовью приготовленные тётей Мариной. Затем подарки и крепкий сон, которого так давно парню не хватало.

— С друзьями гулять не пойдёшь? — спрашивала женщина. Она нарядилась в одно из своих многочисленных платьев. Тускло-красное с рукавами, заканчивающимися на локтях, и юбкой чуть ниже колен. Красный не очень ей подходил, как заметил Трофимов, но его мнения, в общем-то, никто не спрашивал.

— Могу уйти, если планы на квартиру, — пожал он плечами. Нужно было ещё помочь с посудой и перекладыванием еды, которой хватит на все ближайшие каникулы.

— Я не к тому, Максим,  — она чуть сконфузилась.

Затем ежедневное пожелание спокойной ночи.

Когда он лёг на диван, то за дверью всё ещё слышался шум телевизора с кухни. Тётя спать ещё явно не собиралась, и шум чуть мешал заснуть. Это было бы замечательное время для того, чтобы подумать, однако слух резанула вибрация телефона, лежащего под подушкой.

Писала Дудина. Звала погулять, видимо, двадцати её знакомых ей было мало. Он хотел было вежливо, как он это умеет, отказать или найти причину, по которой он не может пойти, но…

— Ты совсем спишь уже?

— Нет, пытаюсь уснуть.

— Такой вечер, а ты спишь. Хоть телек включил бы, там показывают…

— Пойду погуляю, — заключил он, закатив глаза; благо, этого не было видно в темноте — свет тётя не включала. Мгновенно начал набирать сообщение Дудиной о том, что будет в месте назначения через тридцать минут.

— Не думай только, что я выгоняю тебя из дома. Ты подавленным таким выглядишь, я и думала, что тебе стоит проветриться.

Он включил лампу рядом с диваном. Тусклый свет не сильно помог найти вещи, сложенные в шкафу, так что парень надевал первое, что попадалась под руку, вываливая вещи через раз.

— В этом есть доля смысла, — сказал на выдохе. Отрезал, скорее. Он не был доволен, и Марина это понимала.

— Слушай, извини, если нарушила твои грандиозные планы на сны. Всегда ведь поздно ложился и просыпался рано…

— Я спешу немного, извини. — Тётя заслонила своим тучным телом проход и не хотела отступать ни на шаг, пока всё не станет на свои места. Или не ляжет. А вот Максиму совсем не хотелось выяснять отношения.

— Конечно. У тебя нет же со мной времени поговорить. Иди.

Она отступила. Лицо видно не было, но по интонации понятно, что она почти на грани, чтобы расплакаться. И почему-то Трофимова это только сильнее раззадоривало, и он, не мешкая, прошёл в прихожую, а уже через несколько минут шёл по заполненной людьми аллее.

Даже Новогодняя ночь была какая-то совершенно не снежная. Морозило сильно, но вот снега не было. Лишь тонкий слой льда покрывал дорогу, а на ветках голых деревьев виднелся иней. Не очень красивое и приятное зрелище.

От дома до школы недолго было. Десять минут на автобусе, но сейчас они не ходили, да и вообще дорога была пустая, что бывало раза два в год: на Новый год или майские праздники. Пешком же путь занимал минут двадцать. Самая короткая дорога через небольшой парк, через который в особо погожие дни парень ходил домой из школы. Машин на дорогах, допустим, не было, зато людей — яблоку упасть негде.

И у всех было чрезвычайно хорошее настроение, судя по крикам, хохоту, всеобщему веселью. Никого не смущало отсутствие снега. Зато на настроении Максима это здорово отражалось. Во-первых, оно было совершенно не новогодним, не праздничным и ничуть не весёлым. И даже вины тёти в этом никакой не было, а их разговор — всего лишь последствии.

Причина была в отсутствии веры в чудо. Перестал в него верить чуть меньше, чем десять лет назад, причём тоже под Новый год.

Брат родился пятнадцатого декабря, на неделю позже дня рождения старшего сына четы Трофимовых. И именно пятнадцатое декабря Максим возненавидел всеми фибрами души. День, когда его ещё совсем юный мир перевернулся.

***

— Поздоровайся с тётей, — донеслось из коридора, когда мальчик услышал шум входной двери, а затем шуршание куртки.

— Здрасте!

Он выбежал тут же. Женщина успела присесть на корточки, чтобы мальчик попал ей прямо в объятия. Она приезжала редко, и Максим любил, когда она приезжала. Особенно с подарками.

— Привет. — Она прижала его к себе крепче и чмокнула в лоб.

Отец меж тем показался из своей комнаты. Они с сестрой были похожи крупным телосложением, да и их лица, если хорошенько присмотреться, оба обеспокоенные, были почти что одинаковыми в данный момент. Волнение придавало им схожести, и мальчику было это почему-то приятно наблюдать.

— Держи меня в курсе, ладно? — попросила Марина, глядя на брата. Тот лишь кивнули и принялся надевать обувь.

 — Спать укладывай его не позже половины десятого и проследи, чтобы телефона под подушкой не было, знаю я его, — он грозно и вместе с тем игриво посмотрел на сына.

С мамой было что-то не так — это Максим понимал хорошо. И с братом тоже. Однако никто в доме откровенно говорить с ним не хотел из-за возраста. И это раздражало, потому что взрослые совершенно не умели от него скрывать своих эмоций. Даже вечно грозный и серьёзный папа теперь выглядел так, будто он вот-вот расплачется.

— Еду я не оставлял, в холодильнике найдёшь, — продолжал отец, натягивая куртку. — Проверь, чтобы задание всё выполнил на завтра, а завтра забери из школы. Уроки в половину первого заканчиваются, но приди пораньше. Постельное в шкафу нижнем, под телевизором. И проследи, чтобы этот свин пошёл перед сном в ванную.

— Какой же заботливый у тебя отец, — сказала она, проводив брата.


На лестничную клетку паренька не выпустили, мол, холодно, а он чуть простужен. Насчёт его простуды тётя также получила точные инструкции, и теперь поставила на кухне чайник, чтобы сделать племяннику полоскание.

— Ага. Спать в половине десятого, горло полощи, в телефоне не сиди, — на распев прокряхтел он, жуя приготовленные тётей макароны.

Она меж тем перебирала пузырьки в аптечке, изредка отвлекаясь на шум из телевизора. На плите готовился какой-то суп — мальчик не особо интересовался, какой именно.

— А ещё уроки делай…

Школа вообще была чем-то страшным для него. Учителя вызывали родителей в школу часто. И всё из-за халатного отношения к учёбе, не подготовленных домашних заданий. Иногда и за поведение прилетало. Домашнюю работу делали со слезами на глазах, причём у обеих сторон. Максим не вникал в предметы, не мог понять таблицу умножения и склонения существительных, а родители не могли понять, как объяснить доступно.

— На завтра всё сделал? — уцепилась за нить тётя, и Максим смекнул, что сказал сейчас лишнее. Царапая поверхность тарелки вилкой, он обдумывал план отступления.

— Нам устно, — придумал он, но что-то всё равно пошло не так.

— Думаю, твоему дневнику я поверю больше, — Сказала она, наливая кипяток в чашку с тигром.

Вечером позвонил брат. Дверь в комнату родителей Марина прикрыла на всякий случай — волновалась, что мелкий услышит. Новости, тем более, оказались неутешительны, и волнение на лице тёти и в её поведении отражалось всё ярче.

Когда она открыла дверь, то обнаружила прямо за ней племянника. Он тёр глаза, видимо, услышав что-то о матери, и теперь плакал, думая, что она умерла.

— Ну чего ты? — Марина присела на корточки, чтобы его лицо было на одном уровне с её. Он своими ручонками тёр глаза, из которых неустанно лились слёзы.

— Что с мамой? Почему Вы дверь закрыли?

Она не знала что ответить. Смотрела на мальчика с грустью и ей в эту минуту так хотелось всё рассказать, чтобы он перестал плакать и понял, что ничего совсем страшного не произошло.

— Мама умерла?

— Нет! Господи, Максим, откуда мысли такие?

Он ужасно скучал по матери. Из всех существ, существующих на планете, мальчик так никого не любил, как мать. Она была добрее всех, кого он знал. А ещё красивее и умнее. Даже когда он не мог выучить урок, она не срывалась и не орала, как это делал отец. А ещё всегда рассказывала что-то интересное и вообще была самым дорогим человеком.

— Где мама?..

***

Этот эпизод ярче всего отпечатался в воспоминаниях Трофимова. Это было семь лет назад, и с тех пор всё настолько сильно изменилось, что и сейчас хотелось рыдать, несмотря ни на что. Даже тётя Марина казалась тогда совсем другой. Или это в нём что-то щёлкнуло. Во всяком случае, сейчас он был уже совсем близок к школе и уже видел издалека силуэты всех собравшихся.

Со сторон гремели салюты и взрывались петарды, раздавались счастливые возгласы и «Ура. Возможно, кто-то продолжал надеяться на какие-либо изменения в грядущей жизни в новом году, но Максим этого не чувствовал совершенно. Будто в нём умерло что-то.

— Привет!

Навстречу ему бежала Дудина. В парке, обтягивающих джинсах с подворотами и кроссовках — икона нынешнего стиля. Волосы убрала в пучок и несмотря на довольно ощутимый мороз, была без шапки.

— Заждались уже, — уточнила она, провожая парня к остальным. Половины компании собравшихся он не знал, поэтому Оля взяла на себя обязанность представить его всем. Из знакомых была только она и толстый Прокофьев, который метал искры ревности в сторону Трофимова. Он, однако, старался вести с ним более или менее повседневные диалоги, чтобы хоть чуть отвлечься от своих раздумий и избавить его от мыслей.

То, что все были не трезвыми, было понятно сразу. Оказалось, сам Новый год все встречали вместе в чьей-то квартире и сейчас вышли ненадолго проветриться. Однако выяснилось, что толпа из четырнадцати человек — не очень удобно, а теперь прибавился ещё и пятнадцатый, — так что все направлялись обратно.

Срач, конечно, был жуткий. Обувь была раскидана ровной россыпью по поверхности пола коридора, а куртки небрежно брошены на стул. Пахло ужасно перегаром, а ещё выяснилось, что кто-то залёг уже спать здесь и гулять не пошёл.

Дудина постоянно вилась рядом, то и дело предлагая выпить. Лезла с постоянными просьбами обнять, но и тут получала отказ. Резкий, прямо в лоб.

— А курить будешь?

Это, наверно, стало последней гранью. Трофимов не курил и особо не видел в этом смысла. Пробовал однажды, но не зашло. С тех пор больше не пытался и пытаться не хотел.

— Слушай, Оль, тут где-то Прокофьев был.

— И? — не поняла она.

— Я пойду, наверно. Вписки — не моё.

Больше не сказал ни слова, да и того не требовалось — никто из компании не был с ним знаком так близко, чтобы следить за его перемещениями. Кроме Дудиной, конечно.

Шёл обратно он ещё более хмурый и невесёлый. Шёл мимо дома, где жил раньше. Поднял взгляд вверх, на окно четырнадцатого этажа, и к горлу начал подступать тугой ком, а на глазах чуть не выступали слёзы. Старые воспоминания, связанные с прошлой жизнью, хлынули с новой силой и теперь, в Новый год, это казалось так иронично…

Он пошёл дальше. Не оглядываясь, не думая, что сказать Марине, не планируя вообще ничего.