Звездолюбивый Санька

Тёплыми летними ночами Саня обыкновенно занимался тем же, что и многие его сверстники: тусовались вокруг неработающего городского фонтана, хохотали, дурковали, колбасились, зажигали..., в общем, – всем своим видом являли томление молодых организмов вперемешку с неясными, но яркими ожиданиями незрелого духа. Ни чем таким особенным, от ровесников он не отличался, за исключением одной разве что странности: любил поговорить о звёздах. Не гламурных, спортивных или тусовочных, местного розлива, а о самых что ни на есть небесных.
Дождавшись паузы в разговоре, он, прищурившись и приоткрыв рот, вглядывался в чёрно-звёздное небесное полотно, и с вкрадчивой таинственностью умудренного незнания заводил: «Вот, сука, звёзды! – тут обычно спрашивали: «А чё звёзды?» – Да ничё! Тут, блин крутишься, крутишься, по жизни, выкруживаешь чего-то, а они есть и им все по херу! Нас не было, а они были. Нас не будет, а они будут!» Народ на минуту притихал, слегка обалдев от странности предложенной темы. Кто-нибудь пытался вернуть беседу в нормальное русло и говорил что-то вроде: «Ой, брось ты, крутится он! Когда полтинник отдашь, на прошлой неделе обещал!» Но Саню, если уж он заводился, остановить было трудно: «Ну ты чё, блин, тролль такой! Ему про звёзды, а он про полтинник свой вонючий! Отдам скоро, ты лучше подумай...», – не зря в узком кругу Саню так и прозвали: «Санька-звездопад».
Санькину приверженность к звёздной тематике объяснить было трудно: книжек, как и большинство его товарищей, он не читал, – ни фантастики, ни беллетристики, ни «про звёзды». Открывал иногда разве что программу телепередач, из которых, скорее всего и нахватался отрывочных сведений, превратившихся в его голове в хаос из видеокартинок и слов.
Сидели как-то у фонтана, чесали языками. «Я в шоке!»; «Прикольно!»; «Да он сразу застремался!»; «О, какую мобилу надыбал, блю туз есть?», – сленг вперемешку с матом пронизывал воздух.
Мишка Бивень пришёл с двоюродным братом, приехавшим погостить из Питера. Брат Бивня был худенький и очкастый, все больше молчал, передали бутылку с пивом – сделал скромный глоток, вернул бутылку, все засмеялись, улыбнулся и он, – в общем, так как-то... Третий уж день небо было безоблачным и звёзды в изобилии украшали ночной потолок пространства.
– Вот глянь на небо, что сейчас видишь? – пристал к Ленке Скворцовой Санька.
– Звёзды, Санечка, звёзды, а еще вон, наверное, самолет летит, мигает.
– Не-ет, – торжествующе протянул Санька, – ты видишь пучок света, который звезда излучила миллиарды лет назад. Сейчас этот свет попал тебе на глаза, поэтому ты как бы видишь звезду, а ее, может быть, уже и нету вовсе!
– Как это, нету? Ты гонишь Санечка! – вяло отмахивалась Ленка.
– Саня опять в теме! Он у нас любит «за звёзды» потрещать, «звездопад», короче! – Бивень тихонько пояснял брату.
И тут бивнев брат, слегка заикаясь, произнес фразу, прозвучавшую в этой компании как инопланетный код: –  Д-две вещи наполняют душу удивлением и б-благоговением, чем чаще и п-продолжительнее мы размышляем о них, – звёздное небо надо мной и моральный закон во мне.
– Чё? Как? – встрепенулся Санька, – Чего там «во мне»?
– Моральный закон. К-категорический императив называется.
От слов «категорический императив» Санькин мозг переклинило, он начал раздражаться, но любопытство нарастало: – Ты русским языком скажи, что это за закон такой?
Брат Бивня сам был не рад, что ввязался в такой разговор. Деваться, однако, было некуда, и он нехотя сказал: – Закон звучит так: поступай так, чтобы правило твоей воли могло всегда стать принципом всеобщего законодательства. Есть еще вторая формулировка: поступай так, чтобы ты всегда относился и к себе и ко всякому другому человеку как к цели и никогда как к средству.
– Ну ёлы-палы, – тоскливо протянул Санька, – ну вроде русскими словами говорит, а ни хрена не понятно! Ну, вы чё-нибудь поняли? – повернулся он за поддержкой к компании.
– Мальчишки, кончайте эту бодягу, скукоту развели! Лучше б за пивом сходили, пока киоск не закрыли! – капризно промурлыкала Ленка Скворцова.
– Нет, а причем тут звёзды? Связь-то, какая? – не унимался Санька.
– Может, если человека т-тянет к звёздам, то, наверное, в нем есть этот з-закон. – Неуверенно произнес брат Бивня.
– Так все, завязывайте с философией, бабло собираем и за пивом! – поставил точку в дискуссии Бивень.
Поутру, расхаживая в трусах по квартире, Санька ощущал странное, доселе неведомое чувство неопределенности. Выйдя с сигаретой на балкон, он глянул в сторону фонтана: «Надо зайти к Бивню вечером. Поболтать спокойно, без наших мамонтов», – решил, и сразу стало поспокойней. Из соседнего открытого окна кухни явственно слышались ворчание матери и басовитый бубнеж отца:
– Вот что с ним делать, а? Учиться не хочет, работать не хочет, по вечерам шляется, а денежек же дай хоть полтинник! – сетовала мать.
– Пинать его надо на работу, пусть хоть грузчиком попробует... А там, в армии может чему научат. – Поддерживал разговор отец.
– Так год же еще до армии!
Санька состроил в сторону окна «козью морду» и закричал: «Да еду я щас, еду, объявлений вчера выписал, полтинник дайте!»
Выйдя из автобуса, Санька прикинул короткий путь до торгового центра, где по объявлению требовались продавцы CD и DVD-дисков, достал из кармана мобильник и, воткнув в уши гарнитуру, пошел дворами. Асфальтовая пешеходка плавно обогнула угол очередного дома и вывела к забору пустующего по случаю воскресенья детского садика, за которым, через небольшой парк, располагался торговый центр. На территории детсада, между качелями и миниатюрными беседочками, четверо парней яростными пинками валяли в пыли свернувшегося в калачик пятого, пытавшегося за-крыть голову локтями. Рядом, азартно подпрыгивая, перебегали с места на место две девицы, снимавшие все это безобразие на камеры мобильных телефонов. Одинокий утренний прохожий, мужчина с брюшком, и кожаной папкой подмышкой, ускорил шаг, стараясь не глядеть и не слышать.
Санька знал непреложный закон самосохранения: в чужие разборки, в чужом микрорайоне – не суйся! Можно, конечно, позвонить в милицию, но, почему-то, такой мысли у него не возникло. Он вынул из ушей наушники и спрятал телефон в карман. «Вид, вид не загораживай!», – донесся визг одной из девиц, присевшей на корточки и державшей в вытянутой руке телефон с видеокамерой. Что-то будто толкнуло его в спину. Перемахнув через забор, Санька, чувствуя холодок в желудке, с натужной веселостью крикнул: «Аля-улю, что за дела!» Парни, примерно его же возраста, остановились и учащенно дыша, уставились на Саньку. «Вали отсюда, рахит, пока цел!», – озвучила их неповоротливые мысли сидящая на корточках девица, цветастые ее штанишки так низко сидели на бедрах, что видна была татуировка на копчике. «Брэк, упыри! Брысь в болото, гоблины!» – несло Саньку. Тут словно кто-то нажал на клавиатуре управления всей ситуацией кнопку Pause Break, и стоявшие как вкопанные парни, разом, молча, яростно кинулись на Саньку. «Бля-я, ну какого влез!» – тоскливо прозудело в санькиной голове.
– Сотрясение мозга средней тяжести. Он сейчас спит под действием лекарств. Беспокоить не стоит. Мы вам скажем, когда можно. Да не бойтесь, бывает хуже. – хирург был немногословен.
Санька-звездопад лежал на больничной койке. Он спал, и в бредовые больные его сновидения, принося облегчение, вплеталось теплое сияние далеких звёзд. А иногда, вдруг виделся странный человек: среднего возраста, низенький и тщедушный, белокурый, с голубыми умными глазами, в напудренном парике и треугольной шляпе. На нем был старинного покроя, как в историческом кино, коричневый кафтан с черной отделкой и золотым шитьем. На ногах у него были прикольные серые чулки и совсем уж дурацкие башмаки с большими серебряными пряжками. На боку висела короткая шпага. Что это за тип Санька и во сне не знал.
 Июль, 2007.