Потерянная тетрадь, восьмая часть

рассказ: «Мысли»
для черновика-рукописи книги "Неслучайные странности"
жанр: историко-философские мечтания (уж извини, не знаю точного названия)


     Э-эх, мысли вы мои мысли… несказанные, недодуманные, недопонятые.
     Куда ж летите-то вы вновь, скачите, мчитесь, торопитесь?
     В какую бесконечную бесконечность уходите, улетаете, уплываете?
     Зачем, зачем прячетесь там, беспокоите, теребите?
     Э-эх, не просты вы мысли простодушные, бескорыстные, беспафосные, эх, не просты! Никто не в состоянии ни изменить, ни запретить, ни опаскудить вас – память мою, даже время бессильно перед вами.
     Память – Свет!
     Время – тьма!
     Но во времени память очищается от ненужного мусора, корысти, глупости, становясь ярче, чище, светлее!
     Э-эх, Пресвятая Дева Мария прости мне мысли эти мои дерзкие, неразумные, свободолюбивые, не дай неразумению моему недопонять, недодумать, недослушать память живую, говорящую со мной.
     Я внимательно вглядываюсь в старинную бабушкину икону.
     Сколько родных мне глаз также вглядывались в неё, говорили с Ней, с Ними: Богоматерью и Сыном Её Избранным, Великодушным, Всевидящим на руках у сердца Её пристроившимся. Теперь Он смотрит спокойно, даже ласково, совсем не строго, не обличительно, как в первый раз. Видно нет во мне грубости, пошлости, некорректности, мыслей пакостных, грешных, так кажется, прежде называли мысли неверные, лукавые. Жаль, теперь на пороге двадцать второго века в эпоху всевластия виртуального интеллекта (Вертушкой прозванного) многие, очень многие слова-понятия оказались утерянными, забытыми, стертыми. Всё смешалось, запуталось, обесценилось в «электродах» Вертушки, исчезли различия между устанавливающими, увещевающими и упрекающими мыслями в Памяти, ибо нет в них различий, да наверно и не было никогда, вот и снова «…нет ничего нового под солнцем…» твердит мысль Екклесиаста из Памяти.
     Когда-то земля наша матушка виделась плоской, покоящейся на трех китах (слонах, черепахах, дубах), что плывут (стоят, растут) на… поверхности неведомой, которая держится на… чудищах заоблачных в пирамиду выстраивающихся. Во времени планета наша из космоса показалась нам шаром приплюснутым, несущейся по орбите вкруг солнца, что движется вкруг центра галактики, а тот… вкруг некой срединной точки «гипергалактики», а та… вкруг «оси небесной».
     Ох, тошнешеньки, ну, нет ничего нового ни под солнцем, не вне его, одна бесконечность неразумения знаний наших! Всё стремится к истоку своему, к балансу, равновесию. Так Память удерживает ускользающее время, а время очищает Её, Его, Их. В общем «…что было, то и будет…», хотя и нет ничего абсолютного. Или почти нет!
     Стоп!
     А где текст?
     Куда делась рукопись в потерянной тетради, найденной мной сегодня утром в библиотеке? Я ведь только-только закончила разбор её удивительно-красивых, крупных, закруглённых букв.
     Теперь люди не пишут букв, у нас нет подчерка, мы не умеем выводить слова на бумаге, разве что художники-чудаки, ещё встречающиеся на земле, смогут вывести их своими кистями. Теперь всё, ну абсолютно Всё печатается и рисуется в виртуальном пространстве Вертушки, даже документы, даже печати и отпечатки пальцев рук, генетический рисунок глаз. Абсолютно Всё!
     Интересно, какой бы у меня был подчерк? Может быть, он был бы похож на подчерк бабушки Дуни.
     Ох, тошнешеньки!
     Ну, а все же, куда делся её чудо-рассказ? Не привиделось же мне всё это? Я помню его почти наизусть, слово в слово, будто он и теперь лежит прямо передо мной, будто говорит со мной, смотрит на меня, думает.
     Я в сотый раз перелистываю тетрадь и вдруг, прижимая к себе старинную бабушкину икону, слышу, отчетливо слышу до боли знакомый молодой женский голос:
     - Настя иди сюда, что ты там застыла у Богородицы, как вкопанная, сколько раз можно говорить, - нельзя просить у Неё всё подряд, мелочи всякие для своей пользы.
     - Мамочка, какие мелочи, завтра годовая контрольная по Истории, вот я и прошу за Валерию Анатольевну, - кричу я и, отрывая от сердца свою Богородицу-Заступницу, удивлённо смотрю на Неё.
     - Да-да, конечно, просишь за учительницу, чтобы у неё настроение хорошее завтра было и ничто не омрачило её, когда твои гениальные труды проверять будет, - смеётся, входящая в комнату красивая молодая женщина с золотыми волосами, как у прабабушки на картине известного художника-портретиста конца двадцатого века Алексея Рычкова. И глядя прямо на меня, или не на меня, нет, наверно всё-таки на меня, я ведь Настя, покачав головой, с укором добавила, - с каких это пор знаменитая Настя Солнечная боится контрольных?
     Ох, тошнешеньки!
     Мне аж жутко стало! По спине бегут мурашки! Да ведь я, стало быть, Насти Солнечная, бабушка, то есть, моя, а передо мной её мама, та самая первая Марина! Надо же, и, правда, красивая, не врал художник!
     Удивительно, как она, оказывается, на маму мою похожа, вернее мама на неё, лишь волосы только у неё другие (ярче и длиннее, до самой… талии), да глаза карие, с весёлым лукавым зелёноватым отливом, как у меня.
     Но как это возможно? Где я?
     Впрочем,  где – понятно! Нет сомнения, что в квартире бабушки Насти в Лахтинском разливе, лишь мебель какая-то совсем незнакомая, другая, странная. В комнатах – настоящий деревянный паркет и шкафы, на полу и стенах натуральные шерстяные ковры, меховые шкуры, живые картины, фотографии, а кресла и диван из натуральной кожи.
     Красиво!
     Теперь всё не так, в домах и квартирах почти нет вещей из натуральных материалов, это очень не удобно. Современным электронным комплексам уборки не совладать с натуральными материалами, да и не получится из них трансформирующейся мебели. В наших домах мебель встроенная, комбинируемая, автоматически видоизменяемая для всех потребностей. Так, к примеру, огромная двуспальная кровать, легко превращается в угловой диван и пару кресел со столиком, либо в шкаф с мультивизором, музыкальным инструментом, тренажером. При этом при трансформации производится полная глубокая очистка и обработка его от вредных микробов и микроэлементов. Увы, теперь все стены, пол и даже потолок полностью заняты этими «умными» комплексами, - ни картины, ни книги, ни фотографии, ни  даже люстры не положить, не повесить!
     Я так люблю живые, не виртуальные вещи-свидетели нашей памяти. Мой папа тоже такой же, в свой кабинет и библиотеку он где-то сумел раздобыть настоящие деревянные стеллажи, столы и стулья. Там у нас всё настоящее – и книги, и картины, и даже пыль. Я очень люблю нюхать пыль, сидя в библиотеки в настоящем кожаном кресле у настоящего деревянного столика или у папы в кабинете. Там у нас хорошо.
     Ой, прабабушка берет из моих рук икону и ставит её куда-то внутрь причудливой стеновой панели из светлого лакированного дерева. Богородица вдруг стала немного ярче, краски отчетливее, царапин на золотой оправе меньше, вот только правый верхний уголок у неё остался таким же, немного сбитым. Стало быть, здесь, у Насти Солнечной Богородица жила. А теперь Она у папы в кабинете, так видно надо.
     - Ты чего замерла, Настёна? – слышу голос первой Марины, обращённый ко мне.
     - А? Что? - вздрагиваю я, с трудом отрывая взгляд от иконы.
     Прапрамама улыбается мне, ну совсем, как моя мама. Она смотрит на меня внимательно, ласково, что-то говорит мне, нам, а я, то есть мы, что-то отвечаем, смеёмся в ответ, шутим. На душе нашей, моей – хорошо, радостно, светло. В какой-то момент я оказываюсь не внутри, а рядом с ними и это происходит так естественно, легко, правильно. В руках у меня всё та же потерянная некогда тетрадь прапрапрабабушки Дуни моей и...
     - Она открылась тебе? – немного грустно, но с неподдельным живым участием спрашивает мама Марина, кивая на тетрадь.
     - Да, - отвечаю я, - но рукопись почему-то исчезла. В тетради лишь одно предисловие, стихотворение, кажется.
     - Песня, - радостно подхватывает Настя Солнечная, задорно и лукаво подмигивая мне, - это не стихотворение, это песня, последнее, что успела записать бабушка Дуня.
     - А рассказ? Куда делся её рассказ, память её.
     - Память запишет тот, кто слышит Её, каждому Она откроет что-то Своё, - вдруг совершено серьезно говорит мама Настя и смотрит на меня уверенно, требовательно, будто знает меня, будто много-много старше меня, хотя ей здесь всего лет шестнадцать или семнадцать, не больше, а мне-то уже за двадцать.
      Получается, что я в 2017 или 2018 году, в прошлом, которого нет, не может быть, тогда бабушка должна была предупредить меня о встрече или не могла, может она тоже впервые здесь, но она точно знает меня.
     Я со страхом и трепетом смотрю на тетрадь, на Богородицу, и, не успев поймать ускользающую во времени новую мысль, слышу…

Автор приносит извинения за возможные совпадения имен и фамилий в этой, безусловно, правдивой истории с реальной зелённой тетрадью и её автором (о котором будет сказано отдельно в конце этой повести), дабы не желает кого-нибудь обидеть своим безобидным историко-фантазийным исканием потерянного прошлого, незаметного настоящего и возможно ускользающего будущего…
22.04.2016г.

http://www.proza.ru/2018/05/22/500