Братство Полукровка. Часть 3. Закончено

Часть 3. 
Пролог
Франция, Дьепп,  1838 год.
Они ждали долго. Час, а может, и все два. Время остановилось, замерло и исчезло в прохладном апрельском воздухе, напоенном оглушительно-свежими запахами молодой листвы, но Кайлу не было до них никакого дела. Он не ел уже двое суток, и теперь голодный желудок настойчиво требовал своего.
- Где же они? - возбужденно прошипела Абигайль сквозь зубы. Кайл машинально погладил ее по голове. Самая младшая из них, совсем дитя. Только двадцать два года - ей незачем так страдать.
- Может, твой друг ошибся? - рассудительно произнес Дайон. Плотный, мускулистый и очень спокойный, он всегда напоминал Кайлу отца. - Может, они поедут другой дорогой?
- Нет, - Кайл упрямо покачал головой. - Они поедут здесь. Лион никогда не подводил. Надо ждать.
Никто не осмелился спорить. Ждать. Вся их жизнь состояла теперь из ожидания. Ожидания добычи, ожидания добрых вестей, ожидания дурных вестей, а еще - страха. Страха, что их обнаружат и придут убить. Они не смогут сопротивляться - стая слишком слаба, и все понимали это. Три дня назад Мария получила письмо, возвещавшее о гибели Жака. Альфе отсекли голову, прах сожгли. Это случилось много лун тому назад, а они ничего не знали и продолжали слепо верить в его возвращение, будто это что-то могло изменить. Но Жак не был всесильным. Жак был просто самоуверенным нетерпимым выскочкой, свирепым, жадным до крови самцом. Он не сумел бы их спасти - даже не стал бы пытаться. Жак не желал признавать очевидное.
Внутренне Кайл презирал его за это. Абигайль вскинула голову. Желтые глаза зажглись на тонком личике. Из всех оставшихся в живых членов стаи она обладала наиболее острым чутьем.
- Едут, - прошептала она и жестко улыбнулась. Полоска лунного света блеснула на крепких резцах. Кайл смутно подумал, что младшая никогда не отличалась терпением. 
Он перевел дыхание. Лион не обманул, на сей раз добыча обещала быть впечатляющей. По дороге поедет человек, богатый, как Крез, какой-то полоумный аристократ, с презрением сказал Лион, которому, видно, плевать на собственную шкуру, поскольку из сопровождения у него только один слуга и - никакого оружия.
“Если тебе удастся сделать его, дружок, - со снисходительной миной, всегда так бесившей Кайла, заявил Лион, - то я соглашусь на две пятые доли”.
Больше всего на свете Кайлу хотелось послать к дьяволу этого чертова лавочника, а еще лучше - вырвать его жадную глотку, но пока приходилось терпеть - от Лиона слишком многое зависело, в том числе и продажа добычи.
Должно быть, спешат на свой корабль, решил Кайл, вслушиваясь в нарастающий грохот копыт, вот только до порта не доедут. Они уже покойники, хотя и не подозревают об этом. Неожиданность и необратимость смерти всегда забавляли Кайла тем сильнее, что он понимал - в этом его заслуга, но не ощущал за собой никакой вины. Убивать, чтобы выжить - не грех и не преступление. Когда тебя загнали в угол, другого
выхода нет. Ну, и пусть. 
В сложном сплетении ветвей мелькнул огонек экипажа, кряжистый силуэт кучера в нахлобученной на глаза шляпе. Внутренне подобравшись, Кайл вытащил кинжал из-за пояса.
- Пора, - шепотом сказал он.
Абигайль и Дайон уже сбрасывали одежду. Белый лунный свет отражался от их обнаженных тел. Кайл отвернулся - он не любил наблюдать за трансформацией. Через несколько мгновений рядом с ним стояли два волка с оскаленными пастями, поднятыми загривками. От них исходил острый запах зверя. Абигайль была куда меньше Дайона, но не менее свирепа. Кайл знал, что она, как никто другой, получает удовольствие от их ночных вылазок.
Две безмолвные тени выскользнули на дорогу прямо под копыта лошадей. Хрипло выругавшись, кучер натянул вожжи. Крупный вороной жеребец встал на дыбы и жалобно заржал. Только бы Абигайль не вздумала его прикончить, с тревогой подумал Кайл, за такую лошадь они выручат много. 
По его спине пробежала дрожь нетерпения. Сжав зубы, он наблюдал за происходящим. Его сестра и брат кружили вокруг экипажа, скаля клыки, а кучер, поминая бога и всех чертей, стегал кнутом по блестящим в маслянистом свете фонаря крупам, но лошади не двигались, будто парализованные. Вороной сначала бил копытами, потом перестал, и сейчас стоял смирно, из стороны в сторону мотая головой и хрипя. А потом раздались выстрелы. Лион подвел, подумал Кайл, выскакивая на дорогу, у них есть оружие. 
Перед тем, как наброситься на кучера, он успел увидеть, как Дайон отскочил от дверцы экипажа, как отбросило в сторону взвизгнувшую Абигайль. Она упала на дорогу и осталась лежать неподвижно. 
- Нет! - закричал Кайл и, одним прыжком взлетев на козлы, полоснул по горлу кучера. Тот повалился на землю, захлебываясь собственной кровью. Лошади забили копытами. - Дайон!
Но брат понял и без его подсказки. Обратная трансформация заняла секунду, и Кайл знал, чего это ему стоило. Но страх за Абигайль и за то, что добыча может ускользнуть, был сильнее боли.
Кайл соскочил с козел и бросился к Абигайль. Она лежала поперек дороги уже в человеческом облике и невнятно стонала. По ее лопатке струилась кровь.
- Аби, ты слышишь меня? - Кайл перевернул ее на спину и с облегчением понял, что пуля прошла по касательной.
По бледному лицу Абигайль струились слезы. Грудь тяжело вздымалась.
- Убей их, - выдохнула она, ощерив зубы. - Убей этих ублюдков, Кайл!
Кайл поднялся на ноги. Дайон уже стоял на дороге, и его сильное тело белело в неверном сумраке ночи.
Брат рывком распахнул дверцу экипажа, за горло вытащил хрипящего человека с пистолетом в руке. Зарычал, сжимая пальцы. Послышался отчетливый хруст ломающихся позвонков, Дайон разжал руку, и человек бесформенным кулем упал на землю. В ту же секунду из экипажа легко выскочил второй - молодой мужчина, но и не подумал спасаться бегством. Высокий, выше Дайона, худощавый и сильный, одетый в дорогой сюртук, с надменным холеным лицом, на котором не было и следа страха. Кайл ощерился. 
- Прикончи его, Дайон! - закричал он. - Убей его!
Дайон рванулся вперед, но человек увернулся от прыжка. Клинок в его руке высек из воздуха быструю искру, и по груди Даойна поплыла длинная кровавая дорожка. Он вновь зарычал, на сей раз уже от боли, но человек не попятился, не отступил. Он продолжал наносить удары - четкие и молниеносные. Братца спасала только звериная реакция. Он то пригибался к земле, то отскакивал в строну, но совладать с противником не мог. У Кайла мелькнуло в голове, что будь Дайон человеком, то давно бы отправился к праотцам. 
- Что ты смотришь? Чего ждешь? - отчаянно прошептала Абигайль. - Помоги ему!
Кайл вскочил на ноги. Он с раздражением подумал, что больше никогда не станет доверять этому проходимцу Лиону - такое доверие может обойтись стае слишком дорого. Уже сейчас понятно, что Абигайль выведена из строя по-крайней мере дней на пять, а это очень плохо. Минус пара рук, чтобы работать по дому днем, минус свирепый хищник, чтобы убивать по ночам.
Не стоило полагаться лишь на один кинжал. Нужно было заставить Марию отдать ему пистолет Жака. Почему он не настоял на этом? Почему не убедил ее?
Качая головой и сетуя про себя, Кайл вышел на дорогу, но увидев второго противника, человек не смутился. Сделав два мягких шага назад, он замер в ожидании.
Кайл не стал торопиться - нужно было действовать наверняка. Еще не хватало, чтобы Дайон получил повреждения - это стало бы огромным ударом для стаи. Непоправимым. 
Мысленно Кайл настроился на его волну, повел бровями. 
“Давай”.
Дайон понял. Пригнулся и с утробным рычанием кинулся на человека, и когда тот, повинуясь инстинкту, секундно переключил на него внимание, Кайл ударил. Он метил в сердце, но у этого парня, похоже, была нетипичная реакция. Он умудрился отклонить корпус в сторону, и кинжал вонзился ему в верхнюю часть груди. Густые темные брови недоуменно изогнулись, взгляд перебежал с оскаленного лица Кайла на свою грудь, где расплывалось красное пятно. Кайл засмеялся и выдернул кинжал. Ему стало жутко.
На губах человека выступили розовые пузыри, и, вздрогнув всем телом, он рухнул на землю. 
Тяжело дыша, Дайон без выражения смотрел на него. Абигайль закусила нижнюю губу. Кайл вытирал кинжал об одежду кучера. Все трое молчали, охваченные каким-то необъяснимым, почти мистическим ужасом перед случившимся. Потом, наконец, Младшая с трудом поднялась на ноги и пошла в лес за одеждой. Проводив ее взглядом, Кайл скрипнул зубами. Нагота сестры в неверном свете фонаря показалась ему какой-то ущербной, будто неживой. И опять от страшного предчувствия стиснулось сердце. 
Дайон повел мускулистыми плечами, осклабился, кивнув на сундуки с багажем, закрепленные сзади.
- Пари держу, здесь есть, чем поживиться, братец.
Кайл ничего не ответил. Он склонился над телами. Почему-то ему не хотелось до них дотрагиваться. 
- Помоги мне.
Трупы кучера, слуги и их хозяина без особых церемоний были свалены в экипаж. Кайл вскочил на козлы.
- Надеюсь, ночью будет дождь, - проговорила Абигайль, швырнув Дайону платье.
- Надеюсь, - без энтузиазма отозвался Кайл и щелкнул кнутом. Фонарь он загасил - свет им был ни к чему.
Брат и сестра забрались в экипаж; соседство с трупами их не смущало. Лошади неохотно тронулись с места.
Они достигли убежища через двадцать минут. Убежище! Кайл брезгливо оглядел бревенчатые стены жалкой лачуги дровосеков, в которой они вынуждены были обитать последние два года. Скоро им предстоит искать новое место - это становится небезопасным.
Мария, стояла возле дверей, опираясь на руку Элизы. Даже с такого расстояния Кайлу был виден ее живот, все еще выпирающий из-под юбки. Два дня назад его сестра разрешилась от бремени ребенком - мертвым мальчиком, которого нужно было носить еще два месяца. Мальчиком, в жилах которого текла благородная кровь древних волков. Его прах сожгли второпях, пока Мария лежала в забытьи на своем супружеском ложе, и похоронили за болотом. Мария не задавала вопросов. После гибели пятерых членов стаи она переносила новые удары судьбы со стоическим спокойствием.
Кайл соскочил с козел, похлопал вороного по шее, успокаивая. Второй жеребец - более старый и смирный, равнодушно стоял рядом, опустив крупную голову и тихо пофыркивал.
- Почему так долго? - спросила Мария. Ее лицо после перенесенных страданий выглядело опухшим и некрасивым. 
- Возникли трудности, - скупо ответил Кайл.
Абигайль и Дайон выбрались из экипажа. Они пересмеивались, как ни в чем не бывало. В руках Дайон держал сапоги из отличной кожи, сдернутые им с ног одного из покойников.
В желтых глазах Марии сверкнуло презрение. Неуклюже держась за поясницу, она приблизилась к экипажу. Поджала тонкие губы, глядя, как Абигайль отвязывает сундуки и кофры, как роется в их внутренностях, вороша одежду и бумаги. 
- Лошадей - в стойло. Накормить, - приказала она, наконец. - Экипаж - за болото. Сжечь.
- Что?! - Дайон расширил глаза, швырнул сапоги наземь. Его лицо исказила судорога. - Сестра!...
- Замолчи, - Мария вскинула ладонь, сдвинула брови. - Ничего не желаю слушать. Этот экипаж, наверняка, наемный. Его ничего не стоит опознать. Хочешь навлечь беду на нас всех?
- Хорошо, - Дайон потупился. - Как скажешь.
Он всегда ей уступает, подумал Кайл. Мы всегда ей уступаем, потому что ничего не можем предложить взамен.
Абигайль подняла свою хорошенькую головку.
- А что с сундуками, сестра?
Мария пожала плечами.
- Тоже сжечь. Если нет ничего стоящего. Тряпки - не в счет.
- Эй! - запротестовал Кайл, склоняясь над кофрами. - Тут много красивых вещей! Нам они пригодятся.
- И где ты будешь носить их, дорогой братец? - в голосе Марии сквозило презрение. - В лесу, поджидая новую дичь? Или на постоялом дворе, торгуя цацками со своими дружками?
- Их можно продать, - выдавил Дайон.
- Кому? - Мария сжала зубы. - В этих местах не так-то много новых лиц. Кто-нибудь может начать задавать вопросы. И тогда нас найдут. Что будет после - ты знаешь. Вы все знаете.
Какое-то время над убежищем царило тягостное молчание. Никто не решался произнести этого вслух, но все знали - по следам стаи уже идут.
Первой подала голос Абигайль, перебиравшей сундуки.
- Тут книги, - тонко сказала она и растерянно взглянула на братьев. 
- И больше ничего? - в голосе Дайона послышалось напряжение. - Быть не может!
Он выхватил одну из книг, обернулся на Кайла. В суженных глазах плескалась ярость.
- Ради этого стоило рисковать?! А? Ради этого?
- Такие типы не возят золото при себе, - уязвленный, сказал тот и отступил на шаг назад. От разъяренного Дайона можно было ждать чего угодно. - Скорее всего, это ценные бумаги или векселя. Вы смотрели в экипаже?
- Там ничего нет, - Абигайль покачала головой. - Только это. - На маленькой ладони сверкнул перстень с огромным изумрудом, очевидно, фамильный. - Больше я не нашла.
- Плохо искала, - Мария сузила глаза, властно кивнула Кайлу и Дайону. - Вытащите трупы, разденьте их и как следует обыщите. Элиза - осмотри экипаж.
Они послушались, и меньше чем через минуту три мертвеца лежали во внутреннем дворе, залитые светом маленькой ущербной луны. 
Первым был кучер, от которого несло потом, мочой и водкой. На его обрюзгшем теле не оказалось ничего, кроме погнутого медного креста на простой веревке. Следом шел слуга - молодой парень лет двадцати. Его голова безвольно болталась на сломанной шее, как у подстреленной куропатки. Во внутреннем кармане его сюртука обнаружилась тонкая пачка писем, перевязанная голубой шелковой ленточкой и крохотный портрет молодой девушки с кукольным лицом, при виде которого Дайон скривился.
- Как трогательно.
Мария стояла над ними и, обхватив руками бока, наблюдала за тем, как братья обыскивают трупы. Ее била крупная дрожь - не то от холода, не то от возбуждения. 
Кайл с отвращением вытер руки о траву и приготовился раздевать труп хозяина. Слишком много крови, подумал он, Мария была права насчет экипажа. Его уже не продать.
А этот и мертвый выглядит так, будто ему все нипочем, подумал Кайл, машинально стаскивая сюртук с неподвижного тела. Мало покойников могут похвастаться таким невозмутимым видом. Обычно перед лицом небытия все они выглядят жалко.
- Он еще жив, - выдохнула Мария, вглядываясь в застывшие черты. - Почему он жив?
- Что? - Кайл решил, что ослышался, вскинул взгляд на сестру.
- Он жив, - повторила Мария с явным раздражением. Дайон безразлично пожал плечами.
- Это нетрудно исправить. Разреши мне...
- Нет! - Мария склонилась над человеком и какое-то время задумчиво всматривалась в его лицо, словно решая что-то. Обернулась на экипаж. - Элиза! - позвала она.
Лицо ее дочери показалось в проеме. В одной руке у нее был увесистый кожаный мешочек, в другой - пачка документов. Все это она безмолвно протянула Марии. Та равнодушно скользнула взглядом по мешку, отдала его Дайону. Стала просматривать документы, подняла вверх прищуренные глаза, закусила губы.
- Несите его в дом, - скомандовала она, наконец. - Экипаж, сундуки, тряпки - все сжечь. Немедленно!
Дайон, Абигайль и Кайл обеспокоенно уставились на сестру. Высокая, крупная, с растрепавшимися по плечами густыми волосами и полыхающими глазами, она была похожа на свирепую волчицу-мать. Она и была ею после смерти Жака и всех старших членов стаи. Ей не смели перечить.
- Ты хочешь... - выдохнул Дайон.
- Хочу, - отрубила Мария, мотнула головой. - Делай, как я велела. Живо! Абигайль, Элиза - приготовьте все. Вы знаете, что делать. - После этого она повернулась, и, покачиваясь, пошла в дом.
Дайон и Кайл, не глядя друг другу в глаза, подняли человека с земли и понесли в убежище. Мария уже ждала их - стояла возле печи, скрестив руки на разбухшей груди. После родов к ней пришло молоко, которым некого было кормить.
- Кладите его на ложе, - распорядилась она. - Дайон - ступай с сестрами. Кайл - принеси еще дров и побольше воды. Ты останешься со мной.
Они послушались. Ложе - иначе говоря, соломенный матрац, стоящий на возвышении из досок, - то самое, на котором два дня назад рожала Мария, стояло в самом теплом месте, у стены ближе к печи, в которой потрескивало пламя, отбрасывая тени на тщательно выскобленный дощатый пол и пучки трав, подвешенные к потолку. Мария не терпела грязи.
Когда человека уложили, он не пошевелился. Мария приблизилась к нему, низко склонилась, пробормотала что-то. Дайон обжег ее взглядом, и, ни слова не говоря, вышел в ночь. Им троим предстояла нелегкая работа - дотащить экипаж, груженный сундуками и двумя трупами до торфяного болота, и спалить дотла. Троим с такой задачей не справиться - придется задействовать лошадей.
Кайл не пошевелился. Молча он смотрел, как сестра осторожно снимает с человека рубаху, как осматривает рану на его груди.
- Ты все еще здесь? - не оборачиваясь, бросила Мария. - Я приказала тебе принести дров и воды.
- Дитмар убьет нас, если узнает, - сквозь зубы выговорил Кайл. Он сам не мог поверить, что произнес это вслух.
- К черту Дитмара, - тихо, будто для одной себя, произнесла Мария, опустила голову. Красный сполох огня упал на ее широкую спину. - Всех к черту. Принеси мне воды.
Кайл вздохнул и вышел. Пока он ходил на колодец, Мария уже успела обработать человеку рану - по убежищу распространялся запах спирта и трав. Кайл сжал зубы.
- Зачем ты это делаешь?
- Помоги мне, - Мария обернулась на брата, сдвинула брови. - Его надо перевязать. Ну же!
Кайл заставил себя приблизиться и приподнять человека. Его сестра ловко бинтовала его торс льняными повязками, смоченными в кровоостанавливающем настое из трав. Этот настой держали для особых случаев и пользовались им крайне редко. То, что Мария решила потратить хоть его каплю на человека, не укладывалось у Кайла в голове.
- Зачем? - шепотом повторил он.
Его сестра бережно уложила человека своими большими руками, накрыла одеялом и только затем обернулась на Кайла. В ее взгляде сквозили жесткость и отчаяние.
- Зачем, спрашиваешь? - она неприязненно усмехнулась, обвела руками пространство. - Взгляни на это, братец. Взгляни на нас! - Желтые глаза вонзились в лицо брата, словно два кинжала. Страсть в ее голосе поразила Кайла. - Что ты видишь?
- Я... - растерянно начал он, но Мария не дала ему договорить, ощерила зубы.
- Ты видишь упадок. От нас ничего не осталось. Нас всего лишь пятеро. Только пятеро, черт возьми! Трое самок, два самца, связанных прямым родством. Мы не можем дать себе продолжение. Жак убит, Луи убит, Кристиан убит! А мое дитя... - Мария обхватила руками живот, сжала пальцы. - Мое несчастное дитя умерло в утробе, когда я получила весть о смерти его отца. У нас ничего не осталось. Ни мужчин, ни земель, ни денег. Мы вынуждены жить разбоем, словно свора изгоев. Мы! - Ее лицо стало жестким и страшным в неверных вспышках пламени. - Мы, которые испокон веков хранили чистоту крови! До чего это нас довело? На нас ведут охоту, будто на диких зверей...
- Послушай, - Кайл осторожно приблизился к сестре, положил горячую ладонь на плечо. - Послушай меня. Мы можем... Нет, не так, - он сжал губы, стараясь унять колотившееся в крови бешенство и тревогу, - мы должны уйти вглубь континента. Найти стаю Николая и соединиться с ней. Мы будем просить его...
- Просить? - сквозь зубы выплюнула Мария, скинула ладонь Кайла с плеча. Ее сильные пальцы вцепились в его запястья. - Просить, говоришь ты? Мы всего лишились, но мы никогда и ни у кого не будем просить милости! В наших жилах течет кровь прародителя-волка! Никогда! - задыхаясь выговорила она, и Кайл невольно вздрогнул, увидев желтые глаза сестры, наполненные безумием. Человек, лежащий у стены пошевелился и застонал. Оба - брат и сестра, обернулись в его сторону. Мария сузила веки. - Он поможет нам возродиться.
- Что?
- Он. Поможет. Нам. Возродиться, - очень четко произнесла она. - Он молод и силен. В его жилах течет благородная кровь. У него есть деньги, которые станут нашими, если только мы того пожелаем.
- Ты сошла с ума! - воскликнул Кайл, отскочив прочь. - Ты хочешь обратить его? Дитмар...
- Я уже сказала - к черту Дитмара, - Мария улыбнулась странной улыбкой, подошла к человеку вплотную. Огонь осветил бледную холеную кожу, прямой нос, надменно сжатые губы, узкий подбородок. В этом лице чувствовалась порода. - Только взгляни на него. Достойный образчик, верно? Мы сделаем его своим, - медленно выговорила она. - А потом он изберет себе самку и приведет в мир многочисленное потомство. Мой долг будет исполнен.
- Ты потеряла разум, - едва вымолвил Кайл, отступая. - Я не хочу участвовать в этом.
- Тебе и не придется, - негромко сказала Мария, даже не повернув головы в сторону брата. - Я сделаю все сама. Но если ты не согласен с моим решением, то всегда можешь покинуть стаю.
- Ты не имеешь права! - в бессильной ярости Кайл стиснул кулаки.
- Имею, - бесстрастно отрезала Мария. - После смерти Жака, альфой стаи являюсь я. А значит, я принимаю решения и я отвечаю за них единолично. Или ты и это намерен оспорить? В драке, может быть?
Кайл невольно поежился и промолчал. Он знал, что не сумеет отговорить ее. Знал, что никакой драки не будет, что никому из оставшихся в живых членов стаи не под силу тягаться с Марией - пусть даже сейчас она и ослаблена родами и горем. Знал так же, что в ее сердце не найдется и толики сожаления, если потребуется ради возрождения перегрызть глотку кому-то из своих. Она даст человеку свою кровь - драгоценную кровь Истинных, хочет Кайл того или нет.
- Хорошо, - вдруг сказал он тихо. - Делай, как посчитаешь нужным. Я не стану мешать. Но я не одобряю тебя, и хочу, чтобы ты знала об этом, сестра.
Мария медленно повернула к нему голову и кивнула. Кайл слегка поклонился и вышел прочь из лачуги в ночную прохладу, хватая губами воздух. Он не увидел, скорее ощутил кожей, что его сестры и брат где-то рядом. Исполняют ее приказы, с горечью подумал Кайл, уничтожают улики. Экипаж, одежду, старинные книги - все, что они могли бы продать, и на что могли бы прожить еще долгое время. Мария права - им нечего ей противопоставить. Недаром Жак когда-то избрал ее в жены. Она его достойный преемник.
От нечего делать Кайл прошелся по убогому внутреннему двору, отбрасывая ногами щепки с поленницы. Над лесом висела маленькая голубая луна, где-то слышно ухал филин. Был расцвет весны, но ночи иногда еще радовали своей прохладой. Скоро наступит лето, и тогда им некуда будет деваться от оглушающей жары. Кровь в их жилах закипит, как расплавленное олово.
Он замер, прислушиваясь к звукам из дома, но все было тихо. Она сделала это, понял Кайл с ужасом, она дала ему кровь. Дала кровь человеку. Этому человеку, который чуть не убил Дайона, который хотел убить и его. Мир в голове Кайла медленно переворачивался и плыл сквозь бурю, как утлая лодка без весел.
Он приведет их к гибели- этот человек, Кайл чувствовал, знал это. Он проклинал себя за то, что послушал Лиона. 
Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появилась Мария, освещенная пламенем огня. Ее жесткое лицо пылало. Правое запястье было перехвачено белой тряпицей, сквозь которую проступило красное пятно.
Кайл задохнулся.
- Он...
- Жив, - отрубила Мария, закусила губу, прищурилась на призрачный свет луны. - Иди посиди с ним. И помни - отныне он наш брат.
- А ты? - Кайлу стало не по себе. Он видел, что ее что-то тревожит, и это глубоко скрытое напряжение будоражило и его кровь тоже. Но откуда оно взялось - он не знал.
- Мне нужно сделать еще одну вещь.
Кайл покорно склонил голову и проследовал в дом. Дверь хлопнула за его спиной с глухим стуком, но он не обратил на это внимания. Его взгляд был прикован к лежанке.
Человек ворочался из стороны в сторону, скаля зубы, выгибая дугой позвоночник. Нет, уже не человек. “Он наш брат”, сказала Мария. В его венах бежит древняя кровь волков. Кровь Истинных. Нужно было принять это, но Кайл не мог. Он отказывался.
“Он может умереть”, - с надеждой подумал Кайл и шагнул вперед.
Из горла обращенного вырвался хрип. От него пахло кровью.
“Наверное, это больно”.
Кайл склонился над обращенным и со странным любопытством взглянул на сведенное судорогой тело, на искаженное страданием лицо. Из колотой раны на груди все еще сочилась кровь. Регенерация не началась, и это обстоятельство напугало и ободрило Кайла. Быть может, он не воспринял кровь Марии. Быть может, его драгоценная сестрица попросту не в состоянии дать себе достойное продолжение - ни родив наследника, ни обратив человеческого самца. Иначе как можно объяснить то, что все ее отпрыски мужского пола умирали, едва родившись, и единственным живым ребенком оставалась лишь безмолвная, болезненная Элиза? 
Кайл протянул руку, коснулся покрытого каплями пота высокого лба. Глаза обращенного распахнулись, уставились на Кайла - мутные и непонимающие.
- Где мои люди? - вдруг внятно выговорил он по-французски. - Что с ними?
- Умерли, - Кайл не видел причины лгать.
- А я?
Сухие губы, расширившиеся зрачки. Рана не слишком серьезная. Так почему он не регенерирует?
- Ты жив, - Кайл сдвинул брови, пытаясь отогнать навязчивую тревогу, подспудно зреющую в груди. - Ты будешь жить долго. Еще очень, очень долго. Теперь ты наш брат...
Обращенный вновь смежил веки. Его голова рванулась влево, вправо, на лице выразилось нестерпимое мучение, но с губ не слетело ни звука. Через секунду он потерял сознание; липкая кровь проступала сквозь повязку. Кайл закусил губу, молясь про себя, чтобы тот умер. Это было наилучшим выходом из положения, спасением от охватившего сестру безумия. Ведь если альфа Дитмар узнает, если хотя бы заподозрит (а когда-нибудь это непременно случится), что они поделились своей НАСТОЯЩЕЙ волчьей кровью - расплаты не миновать. Стая будет изгоем, а это означает полную и окончательную гибель. 
Внезапно в ноздри Кайлу ударил запах. Но это не было запахом Марии, Элиты, Дайона или Абигайль. Они вернулись, но не одни. 
Сердце рухнуло вниз липким трепещущим комком. Когда он осознал, что произошло, Кайла затошнило. Однажды это должно было случиться. Однажды их все равно бы нашли. Однажды... Сейчас.
Не чувствуя собственного тела, он бестолково заметался по лачуге в поисках оружия. Жак всегда хранил оружие на случай, если... На этот случай. Но, сколько бы ни старался, Кайл ничего не сумел найти.
Запах приближался. Теперь Кайл отчетливо слышал ржание лошадей, глухой топот копыт по утрамбованной почве, чувствовал, как они дышат, как мотают гривами в такт замедляющемуся шагу.
На секунду в голову пришла шальная мысль - ведь он еще успеет скрыться. Успеет призвать вторую сущность, уйти в лес, где его никогда не найдут. А потом сделать так, как нужно было сделать уже много лун назад - уйдет вглубь Восточной Европы, отыщет родственную стаю и станет ее полноправным членом. И, может быть, в один прекрасный день, сумеет отомстить.
На секунду Кайл заколебался при мысли о том, что собирается сделать. Что-то слабо возмутилось в нем, наверное, пресловутая гордость, кровь волка-прародителя. Жак никогда не оставил бы их, с отчаянием подумал Кайл, никогда. Он бы остался и стал сражаться. И погиб, защищая честь стаи. Как, собственно, и произошло. И Мария... К чему привела эта безумная гордыня, это отчаянное безрассудство? К гибели. К их гибели. 
Кайл стиснул кулаки, затряс головой. Нужно взять себя в руки. Обманываться бессмысленно. Роскошь храбро умереть в неравном бою может позволить себе лишь сильный. Кайл знал, что он слаб.
Обернулся на лежанку, где, откинув назад темноволосую голову, тихо лежал обращенный, однако, жар, волнами исходящий от его кожи, говорил о том, что он все еще жив.
Кайл глубоко вздохнул. Ничего уже не спасти. Этот парень - покойник. Его сердце не выдержит перерождения. Он умирает.
Что же до его сестер, племянницы и брата - их участь тоже решена. Он ее не изменит. Зато может изменить свою.
Кайл задержал дыхание, призывая вторую сущность. Перед глазами начали мелькать белые вспышки, быстрые и острые, как удары, сквозь которые он отчетливо слышал, тяжелое дыхание Марии, плач Элизы, ругань Дайона, мольбы Абигайль. И тяжелую поступь троих Истинных. Троих Старейшин, пришедших, чтобы их уничтожить.
В тот момент, когда Кайл ощутил, как выгибается дугой позвоночник, как трещат и ломаются ребра, дверь в лачугу распахнулась, и мелодичный голос произнес спокойно и равнодушно:
- Убейте его.
Последнее, что сумел увидеть Кайл сквозь пороховые вспышки - это желтые глаза Марии, полные злорадного торжества. Она стояла на коленях между двумя бойцами с печатью Братства на шее и чему-то улыбалась.



Глава 1

1
Женщина. Все и всегда начинается с женщины. Даже война. Или Библия.   
- Что-то случилось?
- Что?
- У тебя странное лицо... Что-то случилось?
Приподнимается на локте, смотрит мне в лицо большими голубыми глазами, под которыми залегли тени - следствие бессонной ночи, глубоко вздыхает, падает на подушку. Она больше не задает вопросов - слишком уверена в себе. И не без основания.
Ее зовут Ханна. Наполовину австрийка, наполовину итальянка — убийственное сочетание генов дало прекрасные плоды. Она красива, интеллигентна и умела. С ней не бывает скучно. Близость с ней подобна летнему дождю: легкому, теплому, расслабляющему. После себя Ханна не оставляет горького послевкусия, подобно прочим самкам, и, пожалуй, самое ценное качество — она умеет вовремя уходить, не поддавшись мимолетной иллюзии близости.
- Уильям, - говорит она, округляя губы. Она предпочитает называть меня полным именем - никаких сокращений. Я не возражаю - оно ничем не хуже того, прежнего, и так же чуждо мне. За два века мне стало все равно как меня называют.- Я тебе говорила, что уезжаю?
- Говорила.
- Завтра, - продолжает она, натягивает одеяло на голую спину. Вздыхает. - Уже завтра.
- Куда? - я спрашиваю скорее из вежливости, чем из любопытства, зная, что она ждет этого вопроса.
Лицо Ханны сияет. Она приподнимается на кровати, становится на колени. Призрачный свет ночных огней падает на ее тело. Прекрасное, налитое тело с округлой грудью, тонкой талией, тугими бедрами.
- Возвращаюсь домой. Не знаю, надолго ли. Вылет вечером. Проводишь?
- Постараюсь.
Она проводит пальцем по моему животу, спускается ниже. Мечтательно прикрывает глаза.
- Чем ты занимаешься, Уильям? Ты никогда не рассказывал. 
- Развожу скаковых лошадей, - отвечаю бездумно, перебирая пальцами ее волосы.
- Лошадей? - Ханна смеется. Мои слова кажутся ей шуткой. Я молча любуюсь ее наполненной упругой красотой. - Нет, правда. 
- Это правда.
- Ладно, - она ложится рядом. - Но, я ведь, в сущности, ничего о тебе не знаю.
- Это важно?
- Пожалуй, нет, - переливчато смеется Ханна и с головой ныряет под одеяло.
Через мгновение я ощущаю, как ее губы скользят по моей коже и закрываю глаза. Стоит ли раздумывать? Анализировать, пытаться что-то осмыслить? 
Руки Ханны ложатся на мою грудь. Ее кожа пахнет миндалем, ее движения гармоничны и раскованы, словно у опытной танцовщицы. Через какое-то время, когда мы оба доходим до изнеможения, Ханна поворачивается ко мне. Шепчет бледными губами: 
- Обещай, что когда-нибудь мы с тобой увидимся.
- Я...
- Не обязательно выполнять, - говорит она, прижимает кончики пальцев к моим губам. Голубые глаза наполняются влагой. - Просто обещай.
Я обещаю. Почему нет?
Через минуту Ханна засыпает. Я поднимаюсь к постели, иду к окну, закуриваю сигарету.
Стамбул, 21 апреля 2011 года. Ортакёй.   
Розовый свет через стекла. Рассвет. Небо. Завитки голубоватого дыма в кондиционированном воздухе, ветка бугенвиллеи в вазе, красивая женщина, бутылка вина.
Улыбаюсь в темноту. В последние четыре года я много путешествовал. Решал какие-то проблемы местных, консультировал охотников и аналитиков, курировал несколько серьезных операций. Работы было много. Мюнхен, Франкфурт, Милан, Багдад, Абу-Даби, Мумбаи, Куала-Лумпур, Архангельск. И везде все было по-новому.
Новые лица, новые имена.
В сейфе у Баота хранятся пять паспортов. Великобритания, Франция, Ирландия, Германия и ЮАР.  Главное правило - притворяться гражданином страны, язык которой знаешь. Ничего сложного.
Оборачиваюсь на Ханну. Она лежит на спине, положив ладонь под голову. Тяжелые темные волосы картинно рассыпались по подушке. Когда она проснется, меня здесь уже не будет. Все, что она найдет - это изумрудный браслет на столике рядом. Прощальный подарок, купленный Баотом еще накануне по моему указанию.
Докуриваю сигарету, тушу в пустой пепельнице, неторопливо одеваюсь, разглядывая свое отражение в большом зеркале.
Почти пять лет.
Сейчас я меньше всего похож на того, кем был когда-то - профессионального убийцу. Скорее, на яппи, устроившего себе незапланированный отдых в середине весны. Прическа, одежда, выражение лица. Даже взгляд.
С моего тела исчезли все шрамы, из крови - восстановительные препараты. Я стал меньше курить. Забыл, когда в последний раз стрелял по живой мишени или держал в руках боевой нож.
Кое-кто, глядя на меня при личной встрече, сомневался, что это, действительно, я, но мне было все равно. Я делал свое дело - и уходил. В гостиницах меня частенько поджидал посланец с приказом от Совета. И тогда я поручал Баоту заказать билеты - мы улетаем. Куда? Какая разница. Лишь бы подальше. И еще дальше. И еще.
Я наслаждался свободой. Впервые меня ничто не тяготило, не прижимало к земле, не пыталось расплющить, разорвать на куски. Конечно, я отдавал себе отчет в том, что это ненадолго, но не пытался гадать, насколько именно. Это был подарок судьбы - неожиданный и приятный.
Одевшись и бросив прощальный взгляд на Ханну, я выхожу из номера и покидаю отель. У входа меня уже поджидает машина. И Баот, подтянутый и невозмутимый, как всегда.
- Доброе утро, господин, - говорит он, увидев меня.
Открываю дверь, сажусь на заднее сидение.
- Есть что-нибудь новое?
- Нет, - лаконично отвечает Баот. - Куда прикажете ехать?
- Домой, - отвечаю сквозь зубы, прикрываю глаза. 
Баот покорно замолкает, безошибочно уловив мое настроение. Нажимает на педаль газа, и машина плавно трогается с места. Сквозь закрытые веки время от времени плещет угасающий свет фонарей. Дом. Да, пожалуй, с некоторыми отступлениями, я могу назвать этот город своим домом.
В Стамбуле я нахожусь уже почти полгода. Тут меня устраивает почти все: столпотворение, кривые улочки старых районов, богатая история, причудливая помесь культур. Запахи пряностей, моря и жареной рыбы. Парки и мосты. Климат - мягкий и радушный.
Если бы я мог, то, наверное, остался здесь насовсем. Но я никогда не обманывался на этот счет - у Совета относительно меня свои планы. Возможно, уже завтра я окажусь на другом конце земного шара. Сидней, Рейкьявик - кто знает? Буду улаживать недоразумения местных отделов с иерархами подконтрольных территорий, разбирать жалобы инквизиторов.
Эра силы прошла. Настала эпоха уступок, уговоров, пактов и бессовестного дележа между теми, кто остался у кормушки. От прошлого у меня осталось немного: именной меч в потертых ножнах, “Кольт” и еще “Дезерт Игл Магнум” с изображением Девы Марии на рукояти.
Усмехаюсь про себя. Кто бы мог подумать, что однажды я превращусь в посла доброй воли, стану перемещаться из одного уголка мира в другой, годами не имея прямой связи с Боданом?
Самолеты, отели, безразличие. Моя жизнь.
Впрочем, мне не на что жаловаться - все и так хорошо. Так, как и должно быть, когда достигаешь согласия с собой.
Иногда мне снится Ева. Ничего определенного - просто обрывки подсознания, и зачастую я даже не вижу ее лица в этих снах, зато просыпаюсь с пересохшими губами и болезненно-тяжелой головой.
Пять лет — это не срок, и я вполне научился жить без нее наяву. Почти забыл.
Утопил в городах, странах и часовых поясах. Ни разу не обернулся вслед худосочной блондинке с тонкими щиколотками и подростковыми коленями, не искал ее лицо в толпе.
Не наводил справки. Не думал. Не вспоминал.
И все же, это не прошло.
Это как старые раны, которые начинают ныть в плохую погоду, болезнь в состоянии ремиссии - достаточно малого толчка, чтобы снова разбудить ее. Лучше не пытаться избавиться от этого - просто делать вид, что ничего не было.
Глубоко вздохнув, медленно погружаюсь в сон, не приносящий ни отдыха, ни забвения: запах миндаля на моей коже сменяется запахом лаванды, черные волосы той, чьим телом я обладал каких-то полчаса назад, светлеют, собираются в крупные волны, на которых меня медленно раскачивает из стороны в сторону. Кажется, стоит только протянуть руку - и я смогу ощутить эту шелковистую мягкость на кончиках пальцев. Но вместо этого пальцы натыкаются на пустоту, и глуховатый голос Баота осторожно говорит мне в ухо: 
- Отель, господин.
Поморщившись, открываю глаза. В стекло справа бьет тонкий луч золотистого света, собирается трепещущим пучком над куполом мечети. В светлеющем небе с минарета доносится голос муэдзина, призывающего на молитву, расплывается по всему городу. Восход - время обращения верующих к Господу миров.
Я выбираюсь из машины, иду в отель. Небольшой, всего на десять номеров, где почти никто не разговаривает на английском. Там мы занимаем весь третий этаж. Один номер для меня, второй - скромнее, - для Баота. Нас приветствует администратор, протягивает электронный ключ. Я поднимаюсь в номер, сбрасываю одежду и, прежде чем улечься в кровать, десять минут стою под ледяным душем. Где-то отдаленно вибрирует телефон. Мне не нужно смотреть на экран, чтобы знать наверняка, что это Ханна. Звонит поблагодарить за браслет и спросить еще раз, не провожу ли я ее до аэропорта. Но я не собираюсь брать трубку. Она уже в прошлом.
В дверь раздается деликатный стук. Неохотно выбираюсь из душа, и, обмотав бедра полотенцем, направляюсь к двери.
- У меня для вас сообщение, господин.
Баот стоит на пороге, согнувшись в почтительном полупоклоне.
- Это могло подождать пару часов, - сквозь зубы говорю я, но Баот, не дрогнув, встречает мой взгляд.
- Прошу меня извинить, господин Гелерд, но сообщение весьма важное. Госпожа Селена прибыла в Стамбул. И желает вас видеть. Сегодня.
При звуке этого имени, меня накрывает странное чувство, и это не удивление и уж, тем более, не радость. Разочарование, быть может. И досада.
Братство снова вторгается в мою жизнь, желает прибрать ее к рукам без остатка. Впрочем, чему удивляться - я его собственность. Всегда был ею. Просто на время мне позволили об этом не думать - но не забыть. На языке возникает привкус терпкой горечи, по влажной коже начинают бегать мурашки. Кажется, я поторопился включить кондиционер.
- Где мы должны встретиться?
Баот разводит руками.
- Служба безопасности уведомит об этом позже.
Секунду я молча смотрю на него, перебирая в уме ругательства. Под босыми ногами собирается небольшая лужа.
- Это все?
Брови Баота обиженно приподнимаются вверх. Кажется, в моем голосе проскользнуло слишком явное раздражение.
- Секретарь госпожи Селены приказал мне довести это сообщение до вашего сведения немедленно. Прошу меня извинить еще раз.
- Хорошо. Разбудишь, когда все станет ясно, - говорю я и, не дожидаясь ответа, захлопываю дверь, а затем машинально беру с полки пачку сигарет, закуриваю и присаживаюсь на кровать.
Мерно шуршащий кондиционер выдыхает в пространство номера потоки холодного воздуха, но я больше не чувствую холода.
Легкие обжигает едкий дым, и я с отвращением тушу недокуренную сигарету в пепельнице. Через приоткрытую дверь террасы влетает ветер, играючи шевелит легчайшие белые шторы, сквозь которые пробиваются тонкие золотистые лучи и лазоревое небо, вознесшееся над минаретами.
Селена в Стамбуле. Эту информацию еще требуется осмыслить и переварить. Мой злой чудовищно-прекрасный гений. Я не видел ее четыре с половиной года, не получал от нее сообщений, не слышал этого глубокого голоса, в котором звучало все волшебство музыки мира. И вот теперь она здесь, где-то рядом, ходит, дышит, смотрит в окно, впивает в себя эту странную атмосферу песни, красок и хаоса. 
Прилетела в этот город за тысячи миль ради того, чтобы... Ради чего, собственно, она прилетела? Ради встречи со мной?
Внезапно, небо за окном больше не кажется мне таким безмятежным. Сжав в кулаке край простыни, навзничь ложусь на кровать и закрываю глаза. Я не помню, когда все ушло. Должно быть, вскоре после того, как Ева покинула Богдан - или еще раньше. Сейчас я не могу связать события в один узел, сказать точно, когда осознал, что ничего не чувствую - только странное удушье. Мне не хватало воздуха, и как-то я даже пришел с этим к Александеру. Но легкие были в порядке. Тогда он сказал мне одно слово: “Уезжай”. И я уехал. Я не услышал ни слова протеста ни от Селены, ни от Милослава. Они отпустили меня с кажущейся легкостью, хотя, на самом деле, никто из нас не питал иллюзий относительно друг друга. Мы были сообщниками, а моя временная свобода была лишь длинным поводком, своеобразной уступкой с их стороны, платой за молчание. Однажды все должно было закончиться. И это время настало. Я снова нужен им.


2
Я сам не заметил, как заснул. Когда Баот, наконец, решился меня разбудить, пряное солнце уже давно ушло за горизонт, и вибрирующий голос муллы читал аяты над притихшим Старым городом. Магриб. Живя в Стамбуле пять месяцев я привык исчислять время по намазу.
“Аллах... Нет бога, кроме Него, вечно Живого, Сущего. Его не постигнут ни сон, ни дремота... Небеса и Землю объемлет Его Престол, и не утруждает Его забота о них. Он — Всевышний, Великий!»
- Госпожа Селена будет ждать вас через час, - негромко сообщает Баот, и, поклонившись, исчезает за дверью номера. 
Медленно одеваюсь, собирая в голове разрозненные после сна мысли. Через полчаса я увижу Селену. Да.
Можно винить ее в чем угодно, но мы слишком много пережили вместе, чтобы я продолжал ее ненавидеть. Ненавидеть - нет. Но я так и не сумел ее простить, вдвойне от того, что Селена никогда не нуждалась в моем прощении. И никогда ни в чем не раскаивалась.
Пристально оглядев свое отражение в зеркале, я криво ухмыляюсь. Да, никогда и ни в чем. Мы с похожи, сказала она как-то. Мы делаем, что захотим, берем, что нам нужно. Возможно, это, действительно, так. А возможно, и нет. Во всяком случае, время заставило меня в этом усомниться. 
Поправив ворот рубашки, подхожу к сейфу, открываю его, достаю свой “Кольт”. Его тяжесть кажется непривычной и чужой. Странно, когда-то мне казалось, что он - продолжение моей руки. Несколько секунд молча смотрю на матовый ствол, а затем убираю его обратно в сейф и покидаю номер через черный ход. Внизу стоит начищенный до блеска “Мерседес” и Баот, прислонившийся к глянцевому капоту.
Молча сажусь в салон. Когда машина трогается с места, закуриваю сигарету. Выдохнув струйку дыма в потолок и думаю про себя, что хотя бы его финал обещает быть занимательным. А может быть, на самом деле, все куда проще. Может, я просто устал убегать.
“Мерседес” легко пролетает по опустевшим кривым улочкам, спускается к Босфору, затопленному огнями, пересекает Галатский мост, еще какое-то время петляет по закоулкам Бейоглу, чтобы, наконец, свернуть в узкий дворик, увитый плющом.
- Мы прибыли, господин, - произносит Баот, оглянувшись через плечо.
И я выхожу из машины навстречу тишине и теплому весеннему воздуху. Прикрываю глаза, чтобы дать себе еще секунду передышки, но всей кожей ощущаю другое: бесшумную поступь Истинного за спиной.
- Милорд, - негромко говорит он. Я оборачиваюсь. Оборотень из свободных стай, телохранитель Селены. Натолкнувшись на мой взгляд, он низко кланяется.
- Позвольте проводить вас.
Коротко кивнув, я следую за ним по погруженному в зыбкий мрак переулку. Откуда-то сверху падает рассеянный свет фонаря, доносятся приглушенные звуки саксофона и пьяный хохот. Возле неприметной двери, украшенной причудливо изогнутой медной ручкой, Истинный останавливается. 
- Прошу.
Я захожу внутрь, и в ноздри тут же ударяет запах пряностей и свежевыпеченного хлеба. Возле покрытой мягким ковром узкой лестницы меня встречает еще один Истинный оборотень - молодой турок, облаченный в форму официанта. Склонив голову, делает приглашающий жест рукой, и мы поднимаемся вверх, шаг за шагом оставляя в пустоте джазовые переливы и хриплые голоса, кричащие что-то по-немецки. Достигнув последнего этажа, сворачиваем в узкий коридор, оформленный в минималистском стиле: глянцевый пол, пара тусклых светильников на стенах. Возле единственной двери стоит парочка телохранителей из Истинных. Мой провожатый склоняется в обязательном поклоне и бесшумно исчезает. Я приближаюсь к двери, и телохранители распахивают створки. Я оказываюсь в просторном помещении, где господствует все тот же минимализм: темный пол, белые стены, украшенные тонкими изображениями, несколько белых ламп, стол и пара стульев на террасе, летящие по ветру легкие занавеси. Но все это я замечаю лишь каким-то краем сознания, потому что в следующее мгновение вижу изящный силуэт, будто вырезанный на фоне расцвеченного огнями города над мостом.
Селена оборачивается так стремительно, что ее блестящие каштановые кудри взлетают в пропитанном свежестью воздухе, секунду смотрит, прищурив глаза, а затем идет навстречу - ближе и ближе, а я, не шевелясь, стою на месте, любуясь этим ослепительным совершенством, которому очень трудно дать определение. 
Приблизившись вплотную, Селена мгновение изучает мое лицо повлажневшими глазами, а потом прижимается всем телом, обвивает шею руками.
- Гелерд.
Мои руки против воли смыкаются на тонкой талии, прижимают точеное тело, сильное и нежное одновременно. Я закрываю глаза - так я могу ощутить тонкий аромат гардении, исходящий от ее кожи.
- Я скучала, - шепчет госпожа. - Мне не хватало тебя.
- Мне тоже. 
Селена отстраняется, и теперь я могу рассмотреть ее ближе. Огромные глаза с египетским разрезом, темные волосы, длинная шея. Очень открытое платье.
- Ты изменился, - замечает Селена, проводит рукой по моим волосам. - В лучшую сторону. 
- А ты - нет, - отвечаю. - И я рад этому. 
- Правда? - смеется она и приподнимает брови. - Почему?
- Ты слишком красива, чтобы меняться.   
Селена усмехается в ответ. Ее тонкие пальцы спускаются по моей щеке, исследуют изгиб скул. 
- Ты научился говорить комплименты, Гелерд?
- Это не комплимент.
Ну, конечно, - она мимолетно улыбается одними губами, кончиками пальцев касается моей ладони, увлекая за собой на тускло освещенную террасу. - Пойдем. Нам о многом нужно поговорить.
 Я покорно следую за ней. На причудливо освещенной террасе белый свет переплетается в ветвях декоративных кипарисов, рассеивается в черном небе с желтой луной, лениво плывущей над водами пролива. Пахнет простором, сигаретами и морем. Отстраненно улыбнувшись каким-то своим мыслям, Селена прислоняется к парапету, смотрит вниз на разукрашенную огнями улицу. Ветер треплет край ее шелкового платья, открывая точеные щиколотки.
- Налей вино, - негромко говорит она. - Сегодня тебе придется этим заняться. Я приказала никому нас не беспокоить.
Послушно беру бутылку, разливаю вино. Шато Шеваль Блан 2001 года. Неплохо. Селена поворачивается ко мне. Я протягиваю ей бокал. Она принимает его, вопросительно смотрит, но я молчу. Я не собираюсь облегчать ей задачу, в чем бы она ни состояла.
- Мне нравится этот город, - негромко произносит Селена. - Я не удивлена, что ты его выбрал.
- Я не выбирал. Меня сюда прислали, - отзываюсь я.
- Конечно. Ты ни разу не связался со мной за это время, - вдруг замечает Селена. 
- Зачем мне было делать это? 
Она усмехается уголком чувственных губ. Тонкие пальцы задумчиво перекатывают ножку бокала.
- Наверное, я была не права. В чем-то ты остался прежним.
- Наверное, - легко соглашаюсь я и залпом опрокидываю вино, даже не ощутив его вкуса. Ставлю бокал на столик, вытаскиваю сигареты и закуриваю, наблюдая за неровным полетом чайки над гладью пролива. Где-то далеко в чернильном небе можно разглядеть проблесковые маячки самолета, идущего на посадку. Внезапно мне становится тоскливо. - Зачем ты приехала?
Мгновение Селена пристально смотрит на меня, будто пытаясь сломать перемычку между радужкой глаза и тем, что за ней кроется, просканировать мой мозг до дна.
- Я приехала за тобой, - отвечает просто. Отталкивается от парапета, ставит на столик бокал с вином. - Ты нужен мне.
Я скалюсь сквозь сигаретный дым, вскидываю ладонь с зажатой между пальцами сигаретой. 
- Нет. Что бы там ни было, я не желаю в этом участвовать. Я хочу сохранить свой статус.
- Статус изгоя? - мягко уточняет Селена. 
- Да.
Селена поджимает губы, зябко обхватывает себя за плечи.
- Ты даже не выслушал меня как следует.
- Я не хочу.
- Хочешь. Иначе не явился бы сюда. А ведь мне, - ее пальцы осторожно касаются моего рукава, - есть, что тебе предложить.
Сжимаю зубы.
- Никаких сделок, Селена. С меня довольно.   
- Я не предлагаю сделку, - она отстраняется, присаживается на стул, закидывает ногу на ногу. Белый свет падает на хрупкое плечо, превращая ее кожу в произведение искусства. - Я предлагаю тебе...
Глубоко затягиваюсь сигаретой, выпускаю струйку дыма в прозрачный воздух. 
- Нет. 
- Пост Главного боевого советника, - спокойно заканчивает Селена, в упор глядя на меня глазами долгими и холодными, как полярная ночь. 
Передергиваю плечами.
- Тебя стали утомлять твои обязанности по организации массовых чисток?
- Можно и так сказать, - безмятежно улыбается госпожа, пропуская меж холеных пальцев блестящий локон.
Я без малейшего удивления проглатываю ее ответ. Никакой загадки тут нет - логика Магистра предельно ясна: я единственный, кто знает все о его махинациях, потому-то на меня выгоднее нацепить строгий ошейник. Держи врагов при себе - старая мудрость.   
- Найди кого-нибудь другого, - медленно говорю я. - Вряд ли Старейшины потерпят полукровку в качестве Главного боевого советника.
- Они потерпят, - изящные брови бескомпромиссно сходятся на переносице. - Милослав позаботился об этом.
- Вот как, - равнодушно отзываюсь я. - На что же они купились на сей раз?
- Это не важно.
- Возможно. Но меня это не устраивает.
- Почему? - Селена поднимается со стула, и, мимолетно скользнув по моей груди рукой, не спеша приближается к парапету. - Чего ты боишься, Гелерд?
- Ничего. Просто не желаю быть ничьей игрушкой.
Глаза Селены сужаются. 
- Это не так, - говорит она, отступив на два шага назад. - Ты ошибаешься.
- Относительно чего?
- Относительно всего, - чеканит она. - Никто не собирается использовать тебя. Напротив. Главный боевой советник - это не предел. Тебя ждет кресло в Совете Старейшин.   
- Вы сошли с ума, - спокойно произношу я и швыряю окурок в пепельницу. 
- Вовсе нет. - Селена продолжает в упор рассматривать меня, и только теперь я улавливаю выражение превосходства в ее зрачках. - Мы просто даем тебе шанс занять свое место в мире.
- Это не мое место, - цежу я сквозь зубы, с изумлением ощущая металлическую волну раздражения, вспыхнувшую в груди. Ей все же удалось вывести меня из равновесия. - И никогда им не будет.
- Прекрати, Гелерд, — Селена морщит брови, берет бокал вина в правую руку. Тонко вырезанные ноздри чуть вздрагивают. - Неужели тебе хочется весь остаток дней провести, скитаясь по свету в качестве мелкого порученца Совета? Ты достоин большего, и прекрасно знаешь об этом. Ты должен вернуться в Бодан.
- Я давно уже никому ничего не должен, - равнодушно замечаю я и отхожу к парапету. - Все долги выплачены - или я ошибаюсь?
Селена молчит. Взяв ее за подбородок, всматриваюсь в мерцающие холодной зеленью глаза.
- Ты ведь не рассчитывала на мое согласие всерьез?
- Отчего же, - отзывается она с легким смешком. - Как раз на это я и рассчитывала.
Пожимаю плечами.
- В таком случае, мне жаль тебя разочаровывать.
На несколько мгновений на террасе воцаряется тишина, нарушаемая лишь отзвуками ночного города, такими далекими и до боли знакомыми мне. Мерное дыхание Босфора, крики чаек, приглушенный смех, переливы саксофона. Где-то далеко, за Босфорским мостом низко гудит нефтеналивной танкер, и волны хлюпают от деревянные бока пирса. Город беглецов и путешественников. Я полюбил его за то, что здесь можно чувствовать себя затерянным.
- Это окончательное решение?
- Да.
Селена опускает голову. Во коротком вздохе, слетевшем с ее губ, слышится утомление.
- Почему ты так настроен?
- Я уже сказал - не хочу играть в ваши игры.
- Нет, не то, - Селена медленно приближается ко мне и настороженно замирает, будто  хищница, боящаяся спугнуть добычу. - Я хочу знать истинную причину. Я имею право.
Я сжимаю пальцы так, что белеют костяшки. Я знаю, чего она ждет, но этого не будет. Не должно быть, потому что это только мое, принадлежит мне, а не Братству. 
Селена медленно поднимает голову. Ее губы вздрагивают.
- Все дело в ней, да? В...
Я оборачиваюсь, и она давится именем, которое так и не произнесла. Какое-то время мы молчим, не глядя друг на друга. Очевидным усилием взяв себя в руки, Селена  произносит:
- Почему ты просто не можешь забыть? Отпустить прошлое? 
Отпустить. Забыть. Я сжимаю зубы; меня душит смех напополам с яростью - знай я Селену хуже, мог бы подумать, что она спятила, если так бездумно играет с огнем. Но здесь совсем другое. Это не расчет, не свойственная ей неразборчивость в средствах и не притворство - нет. Это эмоциональное умирание; мы страдаем бесчувственностью, как иные Истинные вампиры - нехваткой витамина Д. Для того, чтобы их кости разрушались помедленнее, в лаборатории давно уже изобрели всевозможные сыворотки, но никто и никогда не смог бы спасти от разрушения душу. В каком-то смысле - мы все инвалиды. И я, и Селена тоже, и потому я должен простить ей весь ее цинизм, граничащий с глупостью, все припрятанные за пазухой ножи и ядовитые стрелы.
Устало осведомляюсь:
- Я должен сделать вид, что ничего не было? Должен сделать вид, что мне плевать? Ты втоптала меня в грязь, а теперь приходишь сюда и просишь вернуться. Так?
Сжав губы, Селена вскидывает голову и испытующе смотрит на меня.
- Я могу...  - начинает она.
- Нет, - я с сожалением вглядываюсь в ее прекрасное лицо - она так ничего и не поняла. - Больше ты ничего не можешь.
Селена отворачивается, проводит кончиками пальцев по губам. Я прикуриваю новую сигарету. Меня обволакивает духота.
- Хорошо, - глядя в сторону, тусклым голосом произносит госпожа, - я уже поняла, что ты не забыл - пусть так. Но ты выслушаешь меня, Гелерд. Через три дня в Бодане состоится Совет. Мне нужна твоя поддержка. Нужна, как никогда. 
- Мне безразлично это, Селена.
- Что-то идет не так, - не слушая, продолжает она, - что-то идет неправильно. Помоги мне с этим разобраться. - Лихорадочный взгляд зеленых глаз прожигает меня насквозь - в нем нет мольбы или раскаяния. Она не притворяется, ей действительно не понять, что заставляет меня отказываться от такого щедрого дара, как кресло Главного боевого советника. Не понять моего стремления держаться от Бодана как можно дальше. - Только три дня. Три дня - и ты сможешь уйти, куда пожелаешь. И... - Селена сжимает губы, - я лично позабочусь о том, чтобы за тобой сохранился твой статус... неприкосновенности.
Молча смотрю на нее. Разумеется, она лжет. Ложь рано или поздно становится второй натурой всякого, кто привык играть по-крупному, и, безусловно, я должен сейчас послать ее к черту - хотя бы для того, чтобы сохранить остатки гордости, но, тем не менее, я раздумываю. Есть еще кое-что. Одна вещь, которая не дает мне покоя вот уже четыре с половиной года.
- Кажется, когда-то мы договорились не лгать друг другу.
Длинные ресницы вздрагивают, притушив на мгновение блеск глаз.
- Все, что я сказала тебе - правда.
- Нет, - качаю головой - я почти успокоился. - Не все. Если тебя волнует только безопасность, ты обратилась бы к Михаэлю.
- Меня не волнует только безопасность, - хмурится Селена. - Ты не представляешь, с чем мне приходиться сталкиваться ежедневно…
- На ваших производствах что-то пошло не так?
- Я не...
- Отвечай.
Она отрицательно качает головой. 
- Нет.
- Если произошла утечка информации, - прерываю я ее, - то я вряд ли что-нибудь сумею сделать с этим. Тем более, за три дня.   
- Мне не нужно, чтобы ты что-то делал, Гелерд, - влажные глаза Селены блуждают по моему лицу. - Просто будь рядом со мной.
- В качестве кого, Селена? 
- В качестве высшего охотника, - точеный подбородок Селены напрягается, зеленые глаза становятся похожи на два изумруда. - И в качестве моего обращенного. Я твой мастер, или ты забыл?
Равнодушно пожимаю плечами. Эта попытка напомнить мне о нашей кровной привязке выглядит жалкой и беспомощной - вдвойне от того, что никто из нас никогда в нее не верил.
- Я помогу, - отвечаю я. - Но взамен потребую кое-что.
- Что именно? - деловито осведомляется госпожа, мгновенно изменив тон. Я едва удерживаюсь от улыбки - это умение Селены держать себя в руках всегда меня восхищало - несмотря ни на что.
- Мне нужны медицинские протоколы моего исследования после Белграда. И протоколы Евы тоже.
Мгновение Селена смотрит на меня, сузив глаза, а затем откидывается на спинку стула и небрежно поправляет волосы.
- Ты опять ворошишь прошлое. Зачем?
- Тебя не должно это беспокоить. Итак...?
Губы Селены вздрагивают. Некоторое время она молчит. Молчу и я, размышляя, что же превозобладает в этой ситуации: необходимость или осторожность?
- Я согласна, - наконец, говорит она. - Я дам тебе доступ к протоколам.
Все-таки, необходимость. Она не лгала - я нужен им в Бодане. Прямо-таки, отчаянно нужен.
- Но не раньше, - добавляет Селена, - чем закончится Совет.
Я пожимаю плечами. Свою часть сделки я выполню - и она знает об этом.
- Как угодно. Когда вылетаем? 
- Через пять часов. Надеюсь, тебе хватит времени собраться?
- Более чем.
Селена поднимается с места. Я встаю вслед за ней. Секунду смотрю в лицо, затем слегка кланяюсь и направляюсь к выходу. Здесь меня больше ничего не держит.
- Гелерд, - доносится мне в спину негромкий голос Селены. Я останавливаюсь. - Думаю, тебе будет небезинтересно узнать, что я все еще получаю новости от Тильды, - мягко говорит она.
Никак не отреагировав на это сообщение, я покидаю апартаменты.




Глава 2
1
...- Желаете чего-нибудь, господин?
Прислужник. Все чертовы прислужники Магистра всегда появлялись бесшумно, словно привидения. За прошедшие годы я уже как-то забыл об этом. Об этом и еще о многом другом. К примеру, об этой причудливой смеси запахов дубового паркета, камина и древнего камня. О гобеленах тонкой работы, развешанных по стенам. О панораме, открывающейся из огромного окна, полускрытого тяжелыми занавесями.
А может, я просто утратил бдительность, разучился жить в атмосфере вечной осторожности и напряженного ожидания. Что ж, вполне может быть.
Я оборачиваюсь, ощутив скрип паркетных досок под подошвами ботинок. Прислужник - незнакомый мне молодой ликан, стоит в выжидающей позе и смотрит на меня с почтительным, но несомненным любопытством.
- Благодарю, не стоит.
- В таком случае, позвольте доложить вам, что Магистр освободится через несколько минут.
- Я подожду. Можешь идти.
Откланявшись, ликан удаляется прочь все той же бесшумной поступью. Проводив его взглядом, ловлю себя на мысли, что Баот за много лет так и не научился двигаться подобным образом. Его всегда что-нибудь выдает: звук, запах. Прислужники же Милослава умеют сливаться с окружающей обстановкой, в самом буквальном смысле этого слова. Забавно, но совершенно не важно. Важно то, что я опять стою здесь, в погруженных в полумрак покоях, жду аудиенции у Великого Магистра. Помнится, последняя наша встреча в этих стенах закончилась для меня весьма плачевно.
Вздохнув, поднимаю голову вверх и от нечего делать принимаюсь разглядывать резной потолок. Почему-то меня все еще не покидает ощущение неестественности происходящего, будто я вторгся не на свою территорию, нахожусь не на своем месте. Впрочем, в каком-то смысле, так оно и есть.
Я вернулся в Бодан, как чужой, и возвращение это было безрадостным.
Серое туманное утро, дорога из Абердина, вересковые пустоши. Знакомый подъем до  закрытой территории, увешанной камерами наблюдения, Главные Ворота, боевые дежурные. Поклоны прислужников, недоверчивые взгляды в мою сторону.
“С возвращением, милорд...”
Селена вышла из машины первой, кутаясь в соболье манто, бросила через плечо короткий взгляд. “Ты чего-то ждешь, Гелерд?” Мгновение я стоял, как вкопанный под пронизывающим ветром, придавленный воспоминаниями, как чугунной плитой, а затем поднял воротник пальто повыше и двинулся вперед. Я и сам не знаю, чего ждал.
В моих покоях все осталось неизменным - и все сияло почти сверхъестественной чистотой. Стены, пол, книжные полки.
Мой взгляд невольно упал на окно, сквозь которое я как-то несколько суток подряд тупо созерцал смену дня и ночи, пытаясь свыкнуться с мыслью о поражении - но так и не смог. Сейчас, по прошествии времени, трудно поверить, что это не приснилось мне, что я на самом деле был разбит - ведь мои раны давно уже затянулись. Я подошел к окну и задернул шторы.
“Вы всем довольны, милорд?”
Единственный, кого я на самом деле хотел увидеть, был Александер. Он встретил меня, как обычно, сидя в своем кресле и храня на лице завидную невозмутимость, но в его голубых глазах мне почудилось глубоко запрятанное одобрение.
“Ты сильно изменился, - заметил он. - Эти пять лет пошли тебе на пользу.”
Я лишь невнятно кивнул в ответ: да, наверное, я изменился, но вот к лучшему ли? Это еще вопрос.
- Гелерд.
Поступь Магистра раздается за спиной и чуть слева, со стороны второй двери, ведущей в его кабинет. Я снова оборачиваюсь и растягиваю губы.
- Милослав.
Обмен рукопожатиями, взгляд в упор из-под густых бровей, вежливая полуулыбка. Мельком отмечаю, что в глубине прищуренных серых глаз угнездилась усталость. Или тоска?
Рука Магистра покровительственно ложится на мое плечо.
- Ты приехал очень кстати. Нам нужно многое обсудить, не так ли? 
Мы проходим в кабинет - небольшой, скудно обставленный, заполненный все теми же запахами дерева и старины. Магистр опускается в удобное кожаное кресло, жестом приглашает меня последовать его примеру. Я усаживаюсь напротив, так, что между нами оказывается громоздкий стол из черного дуба и тяжелая пепельница. Пока Магистр прикуривает сигарету, незаметно осматриваюсь и усмехаюсь про себя: чего тут действительно не найдешь, так это часов.
- Селена мне рассказала... о твоих условиях, - внезапно подает голос Милослав.
Вскидываю бровь.
- И?
- Это так необходимо? - Милослав откидывается в кресле и устремляет на меня внимательный взгляд. - Сохранять свой статус-кво?
- Да, - спокойно подтверждаю я, машинально настраиваясь на нужный лад беседы.
По губам Магистра проходит ток.
- Даже теперь? После пяти лет?
- Да.
- Жаль, - роняет он и глубоко затягивается сигаретой. - У нас были относительно тебя большие планы.
- Мне это безразлично. Я уже говорил Селене.
- Хорошо, - неожиданно легко соглашается Милослав, стряхивает пепел. - Это твое решение, Гелерд. Замечу лишь, что ты поторопился и потому, смею надеяться, оно не окончательное.
- Вряд ли, - замечаю я. - И, если не возражаешь, мне хотелось бы перейти к делу. Селена весьма туманно объяснила мне цель моего приезда. Чего вы от меня ждете?
Секунду помедлив, Магистр испускает долгий вздох и гасит недокуренную сигарету в пепельнице.
- Видишь ли, все непросто, - не поднимая глаз, сообщает он. - У нас нет фактов, только подозрения. Поэтому нам и пришлось внести эти чертовы новые пункты в Договор.
Он многозначительно умолкает, глядя куда-то в пол, я терпеливо жду. Сейчас мне ни к чему задавать вопросы, демонстрировать заинтересованность, которой нет.
Сильные пальцы Милослава начинают постукивать по полированной поверхности стола.
- Ты много где был, Гелерд, тебе известны настроения подконтрольных масс в некотором роде больше, чем мне. Каковы они?
Я вскидываю брови - странный вопрос.
- Как обычно. Мелкая грызня между иерархами и альфами стай, жалобы общин на притеснения... Они никуда не уйдут из-под тебя, Милослав, если ты беспокоишься именно об этом. Им выгодно находиться под защитой Братства.
Милослав неопределенно кивает, морщит крутой лоб, словно раздумывая о чем-то. Но я его не тороплю.
- Кое-что происходит, - наконец, произносит Магистр, - нечто крупномасштабное. Мы подозреваем, что Дальневосточные территории от Урала до Аляски захотят легитимного отделения, и мы не сумеем им в этом помешать. Все стало слишком зыбким. Да, вот именно, - задумчиво прибавляет он, - зыбким. Ситуация постепенно выходит из-под контроля. Информаторы сообщают нам весьма противоречивые сведения. Кое-кто утверждает, что внутри подконтрольных территорий все спокойно, кто-то, напротив, что - то тут то там собираются альфы стай. На Северо-Востоке при странных обстоятельствах погиб один из преданных нам иерархов. Северо-Восточный отдел пока молчит... Две недели тому назад произошло объединение двух враждующих стай. Что ты об этом скажешь?
Пожимаю плечами.
- Это все, что тебя тревожит?
- Этого мало? - удивляется Милослав.
В ответ я усмехаюсь.
- Если они отколются, начнется резня внутри территорий. Братство уже не сможет вмешаться.
- Именно так, - кивает Магистр.
- Дальний Восток далеко - продолжаю я, - Война может сыграть вам на руку. Они все равно вернутся в Братство... когда-нибудь. Думаю, это все понимают. Что говорит Хуа Вэй?
- Белая лиса, как обычно, хранит молчание, - насмешливо ухмыляется Милослав и тут же щелкает пальцами. - В преданности кицунэ я не сомневаюсь, дело не в них. Эти... вспышки недовольства генерируются с Запада. И я полагаю, что это только прелюдия.
- К чему?
- Не знаю, - Милослав качает головой, сжимает губы. - Хотел бы знать, но...
- Доверие к тебе подорвано, - спокойно заканчиваю я и встречаюсь с ним глазами. Кончики губ Магистра чуть вздрагивают. - В ком из Старейшин ты уверен?
- В не слишком многих, - кремниево-серые глаза покрываются коркой льда.
- Тогда чем я могу тебе помочь? - пожимаю плечами. - Раскол неизбежен. Они просто дожмут Совет.
Магистр наклоняет вперед голову. На его лице возникает упрямое выражение странно сочетающееся с потухшими глазами.
- Этого можно было бы избежать, - негромко произносит он, - если бы у нас был кто-то, не связанный кровной привязкой ни с одним кланом или стаей. Третья сила, у которой были бы целиком и полностью развязаны руки.
По спине пробегает холод, и я невольно поднимаюсь с места.
- Я уже сказал - нет.
- Знаю, - чуть прикрыв глаза, Глава с показной усталостью откидывается в кресле. Полные губы кривятся в усмешке. - Хочешь независимости. Забавно слышать от это тебя, Гелерд. Кому как не тебе знать, что независимости как таковой не существует.
В ответ я вежливо улыбаюсь.
- Думаю, мне пора. Мы уже обговаривали все это с Селеной, и я не желаю тратить свое время вновь.
- Селена, - заявляет Милослав, - не сказала тебе ничего существенного. В ее задачу входило лишь привезти тебя в Бодан, и она с ней справилась. Теперь ты здесь и ты выслушаешь то, что я хочу тебе сказать. Сядь.
Заинтригованный его тоном, я невольно опускаюсь обратно в кресло. Магистр улыбается, глядя на мое лицо.
- Так-то лучше, - замечает он. - Продолжим диалог?
Медленно киваю - что-то заставляет меня подчиниться ему.
Так вот, Гелерд. Ты наведешь порядок на Дальнем Востоке, ты пресечешь заговор на Западе. Ты сумеешь оказать должное давление на Совет, потому что я дам в твое распоряжение неограниченные боевые и информационные ресурсы, - Милослав тянется за новой сигаретой, закуривает. - И оружие, - добавляет он, - оружие тоже. Тем  более, тебе отлично известно, как оно действует.
Я сжимаю губы и отворачиваюсь к стене. То, что сейчас происходит внутри, меня пугает.
- Почему я?
- Что?
- Почему я, Милослав? Почему не Селена? С ней ты бы сэкономил кучу времени.
- Да, конечно, - соглашается он. - Тут ты прав. Время. Но видишь ли, Селена, при всех ее качествах, для подобной миссии не подходит. Тут нужен убийца, вроде тебя, убийца с размахом и аналитическим складом ума.
Я оскаливаю зубы.   
-  Ты так уверен, что я не предам тебя?
- Ты меня не предашь, - уверенно говорит он. - Хотя, такая вероятность, безусловно, существует. Однако, позволю себе напомнить, что отделение Дальнего Востока означает войну, а война мое изгнание, и, значит - смерть. И смерть Селены тоже. И всех, кто был хоть сколько-нибудь предан Братству. Тебя, конечно, не убьют, силенок не хватит, но до конца своих дней ты будешь вынужден скитаться по вонючим углам, подобно крысе. И даже если вдруг ты выкажешь добрую волю и встанешь на сторону мятежников - тебя не примут, и ты об этом знаешь. Увы, мальчик мой, - вздыхает Милослав, - ты представляешь собой чересчур серьезную опасность. Слишком большой кровью ты себя запятнал. Так что, мы с тобой связаны, Гелерд.
Качаю головой.
- Не думаю. Мне плевать на ваши игры, Милослав.
- Знаю, - безмятежно кивает Глава. - Но прежде, чем ты покинешь это место, вспомни одну вещь - у меня есть заложник. Твоя обращенная. Помнишь о ней?
Сжав зубы, я молчу. Заложник.  
- Вижу, что помнишь, - удовлетворенно констатирует Магистр. - Сведения о местонахождении Тильды поступают ко мне, а не к Селене. Ей известно лишь то, что я сообщаю, то есть очень немного. Неприятно говорить это, но ты не оставил мне выбора.
- И что? - я все еще пытаюсь сохранить хладнокровие. - Что ты сделаешь? Убьешь ее? 
- Убью, - просто говорит Магистр. Он произносит это слово без усилий и малейшего напряжения, как произносил сотни и тысячи раз до этого. Он никогда не употребляет иносказательных форм: “устранить”, “ликвидировать”, “зачистить”. Только “убить” - коротко и ясно. Но ведь сейчас речь идет о Еве.   
- Она высший охотник.
- Именно так, - повторяет Милослав, задумчиво разглядывая меня. - Высший охотник, на которого я возлагал большие надежды. Но они не оправдались. Единственная выгода, которую можно извлечь из ее жизни - это ее смерть. Так что не сомневайся, я убью ее. И Тильду тоже, если понадобится.
Вряд ли Селена одобрит убийство единокровной сестры, - понемногу я начинаю приходить в себя. В поле зрения попадает шея Магистра, бугорок сонной артерии, трепещущий и живой. Нет ничего проще, чем прервать этот трепет - достаточно лишь протянуть вперед руку.
- На твоем месте я не стал бы этого делать, Гелерд, - Глава слегка растягивает губы, как всегда, угадав мои мысли. - Убив меня, ты ничего не добьешься. Только ускоришь процесс.
- Вот как? - мысли скачут в моей голове неконтролируемым галопом, спину обдает жаром.  За неполных пять лет я уже забыл, что это такое - уметь контролировать свои эмоции на уровне физиологии.
- Видишь ли, я предвидел твою реакцию, - невозмутимо сообщает Магистр, - и потому счел необходимым отдать кое-какие распоряжения насчет твоей обращенной и ее… хм, куратора. Если со мной вдруг что-нибудь случится - Ева умрет. Ты не единственный профи в Братстве, знаешь ли.
Я ничего не отвечаю, и, выдержав паузу, Магистр продолжает:
- Ну, а что бы ты не думал, что я блефую… Можешь заглянуть в мое сознание. Я позволю тебе.
Секунду мы смотрим друг другу в глаза. Я поднимаюсь с места.
- Я подумаю над твоим предложением, Милослав.
- Подумай, - кивает он. - У тебя есть три дня.
Когда я отвечаю снова, мой голос совсем не дрожит.
- Мне этого хватит.
 

Глава 3

1
- Меры безопасности заявлены по протоколу еще две недели тому назад. Все, как полагается. Не понимаю, чего еще хотят старейшины. 
Старший боевой дежурный Михаэль стоит напротив моего стола, глядя в пространство с плохо скрытым раздражением. Его тяжелый взгляд из-под насупленных бровей красноречиво говорит о том, что обеспечение безопасности - его дело, и нет нужды кому бы то ни было совать в него нос, даже если этот кто-то - высший охотник. Надо сказать, что тут я его понимаю и, ввиду этого, стараюсь быть максимально сдержан в высказываниях.
- Не знаю. Но мне понадобится план расстановки боевых дежурных и дополнительных постов, с указанием тех, кто будет нести службу, включая личную охрану Магистра, - я тушу сигарету в переполненной пепельнице, но ее некому заменить - по моему личному распоряжению в Малый Зал на время этого разговора не допустили прислужников и отключили систему безопасности.
До Совета остается сорок три часа. Не так уж и много, учитывая объем информации, которую мне предстоит отработать. Про себя я надеюсь, что Старейшины никогда не одобрят мою кандидатуру. Как сказал Милослав, на моих руках слишком много крови. Кто захочет вручать такую власть штатному палачу? 
Впрочем, и Магистра недооценивать не стоит. Он всегда знает, что делает. И поэтому до сих пор жив.
- Что-нибудь еще? - перекатив жвачку из одного угла рта в другой, мрачно осведомляется Михаэль.
- Пожалуй, - отвечаю я. - Полные списки тех, кто прибудет в Бодан, включая прислужников, личных секретарей и прочего персонала.
- Ладно. Распоряжение я отдам, - буркает Михаэль и уже разворачивается, чтобы уйти, но я останавливаю его.
- В последнее время не было никаких изменений?
Михаэль оборачивается.
- Что?
- В списках. Их должны предоставлять заранее?
- За месяц, - нехотя отвечает он. - Обычно служба безопасности старейшин предоставляет их ровно за месяц. В последних списках изменений не было.
- За какое время допускается внесение изменений?
- Неделя, - коротко бросает Михаэль и запускает руки в карманы камуфляжных штанов.
Я чувствую исходящие от него волны агрессии, но мне плевать. Слишком многое сейчас стоит на кону, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. 
- Эти сроки обеспечиваются Директивой?
- Нет. Мы сами установили их с ребятами из личных служб безопасности. Так оно всем легче.
- Когда и кто вносил последние изменения?
- Не помню, - кривит лицо Михаэль. - По-моему, это были западные русские. А может быть, и нет. Но все, что там было, утверждено и проверено, можешь не сомневаться.
- Я и не сомневаюсь.
Михаэль разводит руками.
- Тогда зачем все это?
- Приказ Магистра, - усмехаюсь я. - Я не собираюсь претендовать на твою власть. Отдавать приказы твоим парням и все такое прочее.
Михаэль удивленно смотрит. Похоже, подобных слов от меня он не ожидал.
- Но на время Совета мы работаем вместе. Для нас обоих будет лучше, если работа окажется продуктивной.
- Согласен, - сузив глаза, кивает Михаэль.
- Отлично. Не забудь про списки. 
Михаэль удаляется. Ровно через десять минут боевой дежурный приносит увесистый конверт, запечатанный сургучом. Дождавшись, пока он уйдет, ломаю печать, достаю две плотно скрепленные папки, листов по пятьдесят каждая. Поднимаюсь из-за стола, подхожу к двери, открываю ее и зову Баота. Когда тот появляется, приказываю принести мне чистую пепельницу, пачку “Ротманса” и кофе, после чего углубляюсь в изучение бумаг.   
Я всегда был бесконечно далек от всего, что касается сложной системы безопасности Бодана, и тут, безусловно, спокойно обошлись бы без моего вмешательства. Во всяком случае,  Михаэль и его помощники продумали каждую мелочь со всевозможной тщательностью: план расстановки боевых дежурных внутри периметра и всех корпусов, включая Лабораторию; снайперы на дежурных вышках; дополнительное кольцо за периметром; особая охрана Большого Зала - внутри и снаружи; несколько планов эвакуации старейшин в случае возникновения непредвиденной угрозы их безопасности и прочее прочее, не говоря уж о том, как и кем будет производится встреча и трансфер старейшин и сопровождающих из аэропорта до Бодана.
Откладываю бумаги в сторону, закуриваю сигарету и расслабленно смотрю в потолок. Сорок часов, а в голове по-прежнему пусто. Мне нечего предложить Магистру, нечего противопоставить взамен. Я сам ровно четыре с половиной года назад вручил ему в руки оружие, и он им воспользовался. Не следовало отпускать ее, но что я мог тогда? В то время это решение казалось мне единственно правильным, единственно возможным.
Затянувшись поглубже, задумчиво выпускаю дым в воздух, пробегая глазами фотографии, расовую принадлежность, статусы и имена - среди них, на удивление, встречается много знакомых. Вот с этими ребятами я решал одни проблемы, вроде несвоевременных поставок синтезированной крови, вот с этими - какие-то другие, но тоже не особенно напряжные. Пятьдесят подконтрольных территорий - пятьдесят Старейшин и еще около двух сотен сопровождающих из их свит. Все тщательно проверены службой безопасности; за каждым именем стоит детальная разработка и завизированное досье, содержащее в себе мельчайшие подробности их жизней, включая сведения личного характера: последние передвижения за два года, любовники, любовницы, обращенные, дети, привычки и пристрастия. 
К примеру, вот парочка Старейшин из Ближнего Востока и Средней Африки, к которым Магистр относится с особым трепетом, поскольку в личных владениях обоих значатся контрольные пакеты акций одной из крупнейших мировых нефтедобывающих компаний, а деньги, как известно - сила. Оба магната, разумеется, целиком и полностью поддерживают политику Милослава.
Вообще, почти у каждого из Старейшин за спиной можно отыскать капитал в несколько миллиардов долларов, за которыми надежно прячутся золотопромышленные, лесозаготовительные, строительные, металлургические и т.д. и т.п. империи - исключение составляет, разве что, Хуа Вей. Кицунэ не вправе обладать никакими материальными излишками, исключений нет. Среди лис не бывает прислужников, высших или низжих. Согласно философии, они все равны - от самой Хуа Вей и до сопливой девчушки из касты “неприкасаемых”, поскольку дух Матери Лисицы может воплотиться в любой из них. Как-то так. Вот и сейчас, отыскав глазами делегацию кицунэ, я убеждаюсь в собственной правоте: только два имени. Одно - Хуа Вей, а второе какой-то японки. Переворачиваю страницу. Взгляд почти машинально цепляется за одно имя - Грегор Ковач. Статус - иерарх, кланы: Мирнивиц, Ковач. Расовая принадлежность: Истинный вампир.
Вот так.
Сопровождающий Старейшины Каллиари. Занятно, но ожидаемо. Так, во всяком случае, мне кажется теперь. 
Быть сопровождающим старейшины на Совет - особая привилегия, которой удостаиваются немногие. Тут играет роль доверие, деньги, власть, размер вверенной территории, настроения клана. Подконтрольная территория оси Северная Африка - Южная Европа - Аппенинский полуостров - Балканский полуостров насчитывает около десятка клановых территорий, три территории стай и почти две тысячи Истинных обоих рас, не считая общин полукровок и изгоев, а Старейшина Бьянка Каллиари, эта миниатюрная итальянка с надменным профилем, по праву считается одной из самых осторожных, жестких, но справедливых правителей. На ее территории почти всегда царит спокойствие, замешанное на страхе и уважении; внутренние же конфликты Бьянка предпочитает улаживать собственными силами, не привлекая отдел или инквизицию. Восстания, когда им доводилось случаться (много веков назад), подавлялись молниеносно, бурно и кроваво. Когда во владения Старейшины Каллиари вошли обширные территории клана Мирнивицей, она без колебаний вверила их Грегору. Спорить никто не осмелился. Все знали, что Грегор - ставленник Бьянки, ее союзник и что однажды она неминуемо введет его в Совет.
Отложив бумаги в сторону, внимательно вглядываюсь в снимок Грегора. “Ты совершаешь ошибку”. Прошло почти пять лет, а я до сих пор не уверен, вправду ли слышал эти слова или мне только почудилось. Состояние абстиненции - штука коварная.
Слегка прищуренные глаза Грегора продолжают наблюдать за мной с фотографии. Вспоминается полутемный зал, суд и собственные путаные мысли - мысли наркомана. Что он хотел мне сказать тогда?
Впрочем, какая разница. Бьянка Каллиари всегда поддерживала идею Братства - пускай неохотно, пускай, не соглашаясь с некоторыми решениями Совета, но все же поддерживала из любви к порядку. Если она сочла возможным ввести в Совет Грегора, это уже можно считать своеобразной гарантией его лояльности. И все же, я не доверяю ему, потому что впервые за шесть лет разрозненные события - незарегистрированные общины, бойня в Белграде, суд над Тадеушем, оружие Магистра - начинают выстраиваться в стройную цепь, и если мне и недоставало в этой цепи какого-то фрагмента, то это вовсе не медицинских протоколов, а вот этой фотографии, лежащей передо мной на столе.
По сути, это ничего мне не дает; я даже не могу внятно озвучить свои подозрения, придать им законченную форму, и все, что мне остается сейчас - рассматривать снимок Грегора и гадать, что последует дальше.


2
Вдох-выдох, вдох - выдох. Три шага вперед, кончик меча направлен вверх, отшаг назад на нужное расстояние от противника, удар хидари-коте. И осанка. Всегда нужно помнить про осанку. Через сорок минут выполнения ката мои плечи и запястья начинают ныть от долгой непривычки, спина под плотной тканью кейкоги покрывается липким потом. Поначалу, испытав почти непреодолимую потребность в усиленной тренировке, я еще рассчитывал, что тело само вспомнит, как ему нужно действовать, вытянет на рефлексах. В каком-то смысле, так оно и случилось, однако, мне не хватало ни скорости, ни реакции, ни техники. Ноги и руки стали неподатливыми, как деревянные палки.
- Что ты тут изображаешь за гребаный кордебалет? - рычит Зеф, гневно сверкая глазами из-под челки. - Это что в руках у тебя, монтировка?!
- Ладно, не горячись, - перекладываю боккэн в левую руку, примирительно улыбаюсь. - Все нормально. Давай сначала.
- Сначала-а? - вопит Зеф и, испустив утробный клич, обрушивает на меня целый каскад молниеносных ударов, парочку из которых я, к своему недоумению, пропускаю.
Ребра тут же начинает неслабо ломить - Зеф, как всегда, ничуть не сдерживает силу удара, справедливо полагая, что боль - лучший воспитатель. Покружив еще с полминуты и загоняв меня до полусмерти, Зеф сокрушенно опускает меч. На его широкоскулом лице написана крайняя степень экзистенциальной печали. Я, конечно, отлично его понимаю: за короткий срок он лишился троих своих учеников, а значит - возможности совершенствовать мастерство. Нельзя же, в самом деле, считать самоусовершенствованием тренировки боевых дежурных, которым и вовсе незачем знать все тайны “закона меча”. Это привилегия избранных, поскольку включает в себя слишком много; меч в руках предполагает твердость духа, точность действий. Ни тем, ни другим я сейчас похвастаться не могу.
- Господи, Гелерд, - сокрушенно качает он головой. - Сколько же ты не тренировался?
- Давно, Зеф, - я улыбаюсь и откидываю со лба налипшие волосы. - Очень давно. Я слегка расслабился, знаю.
- Рас-сла-бил-ся? - по слогам чеканит Зеф. - Да ты растерял всю форму, Гелерд! Всю форму! 
- Не преувеличивай, - я морщусь, в глубине души, признавая, впрочем, его правоту.
Год на препаратах и еще четыре с половиной года сытой расслабленной жизни сделали свое дело - я размяк, и сильно. 
Зеф жует губами и некоторое время молча смотрит на меня. Откашливается.
- Вот что, - выносит он приговор, - на сегодня достаточно, пожалуй. Но чтобы тебе вернуться, нужно посвящать тренировкам хотя бы часа по три в день. Через месяц поговорим еще...
- Как скажешь, - покорно соглашаюсь я.
- Ладно, - он слегка хлопает меня по плечу - жилистый и низкорослый, с мускулистыми кривыми ногами, - иди. Возвращайся, как закончишь с этим чертовым Советом.
- Да, - я водружаю тренировочный меч обратно на стенд и убираюсь в свои покои - избитый, с саднящими от напряжения запястьями, но почти счастливый.
Сбрасываю пропитанную потом одежду и забираюсь под контрастный душ. Тренировка с Зефом прочистила мозги не хуже кокаина или горстки восстановительных: усталости, как не бывало, наполненные энергией мышцы благодарно звенят, мысли приобрели удивительную четкость, как хорошо настроенный инструмент. 
В покои заглядывает Баот. Сквозь неспешный шум льющейся воды я слышу его неотчетливое бормотание о том, что мой приказ исполнен, документы доставлены Михаэлю, что господин Александер просил меня заглянуть к нему. Закрыв глаза, упоенно подставляю кожу мягким струям и почти не замечаю, как умолкает мой прислужник. Минут через пятнадцать, обмотавшись полотенцем, выхожу из ванной с намерением покурить, но, к своему изумлению, застаю в покоях Селену, расслабленно умостившуюся в кресле.
Когда наши глаза встречаются, ее губы трогает легкая усмешка.
Сбросив полотенце, одеваю халат, вытаскиваю сигареты.
- Давно ты здесь?
- Не очень, - проследив за мной взглядом, отвечает госпожа.
- Что ты хотела?
- Ничего особенного, - полуулыбка не сходит с прекрасных губ, словно флаг, прибитый к мачте, - просто узнать, как обстоят дела. Нашел что-нибудь?
Чиркнув зажигалкой, резко оборачиваюсь к Селене, но не произношу ни слова, и, внимательно разглядывая ее лицо, размышляю, известно ли ей о нашей с Милославом сделке - и прихожу к выводу, что нет. Безусловно, ее отношения с Тильдой сложно назвать теплыми - слишком много в них противоречий, но вряд ли Селена согласилась бы прикрываться жизнью единокровной сестры. Или нет? Или согласилась бы? Моя жизнь, во всяком случае, особенной ценности для нее никогда не представляла - и об этом следует помнить. Что бы там ни говорили инквизиторы о чуть ли не духовной связи между мастером и обращенным, мы-то знаем, что все это лишь красивые сказки.
Ресницы Селены чуть вздрагивают. 
- Прекрати, Гелерд, - досадливо говорит она. - Тут нет прослушки, в этом я ручаюсь.
- Хотелось бы верить.
- Так что? В работе Михаэля есть пробелы?
- Нет.   
- Совсем ничего? - в голосе госпожи проскальзывает разочарование, будто она ожидала услышать нечто прямо противоположное.
Я ухмыляюсь.
- Прости, порадовать списком потенциальных угроз я тебя не могу. Если бы я знал больше, то сумел бы прочесть между строк. А так...
- Вот и хорошо, - доброжелательно кивает Селена, так и лучась тихим спокойствием. Такой я ее не видел очень давно.
- Чего касаются новые пункты Договора? - спрашиваю я вдруг. В конце-концов, если каша и заварится, мне нужно знать, почему.
- Инквизиторов, - легко произносит Селена, словно речь идут о сущих пустяках, - мы расширяем их полномочия относительно проверки законности действий Старейшин и иерархов на подконтрольных территориях. Запреты на сбор любых сведений, если они затрагивают интересы Братства, будут сняты. Тотальный контроль.
- Вот как? - я даже не пытаюсь скрыть удивления. - И Старейшины согласны на это?
- Это лишь временные меры, - поясняет Селена, пропуская между пальцев блестящий локон. - До тех пор, пока обстановка на Дальнем Востоке не стабилизируется.
- Я должен был знать об этом чуть раньше, тебе не кажется? - в упор смотрю на нее, но вижу, как и всегда, лишь безупречную маску вечной красоты. - Эти сведения существенно меняют...
- О, ради бога, - смеется Селена. - Мы пролоббировали изменения с лояльными Старейшинами, а таких набирается большинство. Тут не о чем тревожиться.
- С Бьянкой Каллиари, например, - ухмыляюсь я.
Селена резко выпрямляется в кресле.
- Почему ты заговорил о Бьянке?
- Просто так, - я отворачиваюсь в поисках пепельницы.
- Ты говоришь неправду, - спокойно констатирует Селена.
- Нет, - без колебаний парирую я. - Ты ошибаешься. Так Старейшина Каллиари одобрила изменения?
- Одобрила. С некоторыми оговорками, разумеется, - пухлые губы Селены вздрагивают в усмешке. - Но это несущественно. 
- Возможно, - тушу окурок. Селена продолжает смотреть на меня, и тут мне внезапно приходит в голову, что впервые за пять с лишним лет мы с ней ведем диалог - спокойный, взвешенный, без ядовитых недомолвок, скрытых намеков, подводных камней. Что же, так тоже бывает. Меня высушила ненависть, ее - время и бесконечная борьба за власть. Нам уже нечего прятать, нечего хотеть. Мы стали похожи на те супружеские пары, что годами живут, задыхаясь от взаимных обид, будучи не в силах разойтись, но, выдохшись к старости, начинают испытывать по отношению друг к другу почти дружеские чувства - потому что им не остается ничего иного. Нам с Селеной тоже ничего не осталось - только прошлое, а оно у нас одно. — Я никогда тебя не спрашивал, наверное, не должен спрашивать и теперь, но... Для чего ты меня обратила тогда? Какая была в том нужда?
Некоторое время Селена молчит, глядя куда-то в пространство. До меня доносится ее спокойное ровное дыхание, но когда она вскидывает взгляд, я, к своей растерянности, вижу влагу, собравшуюся в уголках ее глаз. Впрочем, быть может, это всего лишь игра света. 
- Моего мастера звали Вильгельм Гелерд, - без выражения говорит она. - Его клан полностью уничтожили, но он не желал участвовать в войне. Не хотел мстить. Когда он встретил нас с Тильдой, то решил, что мы заслуживаем большего, чем старость, смерть и забвение и потому дал нам кровь. Тогда я не понимала, на что иду, да и Тильда тоже. Позже я возненавидела его. Хотела убить, но не смогла,- Селена закусывает нижнюю губу и сдвигает брови, будто боится открыть что-то, запрятанное глубоко внутри. - Он был не просто моим мастером. Он был - я сама. Потом его убили ортодоксы. Сожгли заживо. Тогда, в ту ночь... Я решила, что будет правильно, если ты будешь жить и потому дала тебе кровь и нарекла его именем.
Я молча смотрю на нее, не зная, как реагировать. Это признание не укладывается в моей голове.
- Так что, не нужно думать, Гелерд, что твои раны болят как-то иначе, - Селена грустно усмехается мне в лицо. - Мы оба не ангелы, видит бог, но и не чудовища. Ни ты, ни я.
Госпожа поднимается с кресла, приближается ко мне и нежно целует в колючую щеку.
- Иногда мне кажется, что тебя убило не твое поражение, а сам факт осознания того, что ты так же уязвим, как и все прочие. Просто еще одно живое существо со своими вполне заурядными слабостями. Верно?
- Да, - глядя себе под ноги, хрипло отвечаю я. - Да, верно.
Селена кивает, но уже без грусти.
- Ты привыкнешь к этому... однажды, - серьезно говорит она и вновь улыбается холодной улыбкой. - Мне пора. Совет совсем скоро. Кстати, - Селена оборачивается уже у самой двери, - я отдала приказ о снятии вето с медицинских протоколов. Ты сможешь забрать их после Совета.
- Спасибо, - беззвучно выдавливаю я, глядя на закрытую дверь.
Голова снова начинает болеть - гнусно и тягуче. Сжимаю руку в кулак, стараясь унять нервную дрожь. Распахиваю гардеробную, подхожу к встроенному в стену сейфу, набираю цифровой код, открываю дверцу. Внутри матово поблескивают три ствола: “Кольт”, пустой “Дезерт Игл” Йована и “Брауниг Хай Пауэр” с тремя полными магазинами. Документы и плотный пакет с наличностью лежат отдельно. Вытаскиваю дорожную сумку и сгребаю внутрь деньги и паспорта, а затем, чуть подумав, добавляю к ним два магазина от “Хай Пауэра” и “Дезерт”.
Застегнув сумку, подхожу к двери и зову Баота. Когда тот появляется, приказываю ему войти внутрь. Селена сказала, что покои чистые, и, надо думать, не солгала.
- Сейчас ты пойдешь к Генри, возьмешь машину и отправишься в Инвернесс, - глядя прямо в лицо Баоту, говорю я. 
- Господин, ворота закроют через семь часов, - робко напоминает мой прислужник.
- Времени хватит.
- Что я должен буду сделать? 
- Передать одной даме посылку, - киваю на сумку. - Ее зовут Инес. Адрес я напишу. Отдашь ей это и вернешься назад.
Баот послушно склоняет спину, спокойный и невозмутимый, как всегда.
- Как прикажете, господин. 
Склонившись над столом, чиркаю на пустом листе адрес. Я и сам еще не до конца уверен, что буду со всем этим делать, но, вполне возможно, в скором времени ситуация сложится так, что мне, сломя голову, придется удирать на другой конец света. 
- Если дежурные остановят, скажешь, что у тебя есть разрешение Селены, - вручая Баоту листок с адресом, говорю я. - Обыскивать тебя не станут.
- Что мне следует делать, если от меня потребуют детальный маршрут? Или адрес этой дамы? 
- Ничего, - с усмешкой отвечаю я. - Назовешь, это не страшно. Тут знают о ее существовании.



Глава 4.
1
Голый по пояс, стою у окна и медленно, очень медленно ввожу в вену витаминно-питательный коктейль. Два пустых пакета из-под очищенной крови соседствуют со шприцами; три часа назад, перед тем, как отправиться на аудиенцию к Магистру, я не поленился заглянуть в Лабораторию. Александера не застал, и мне пришлось вести диалог с одной из старших целительниц, чтобы получить нужную дозу сыворотки, седативных и крови.
Качаю про себя головой - та девчонка долго не могла взять в толк, к чему мне понадобилось столько жаждоподавляющих препаратов за раз. Мне вовсе не улыбалось объяснять ей про восстановительные, и потому пришлось ограничиться парой грубых рявкающих фраз. Этого оказалось достаточно для того, чтобы мне выдали четыре полных (по двадцать кубов) шприца седативных и равное количество питательной сыворотки, не говоря уже о шестистах миллилитрах очищенной крови, которые я выпил сразу после того, как оказался в собственных покоях.
Занятно, но после года на восстановительных я обнаружил любопытную вещь: во мне не осталось ни желания, ни способности к охоте. У меня валяется где-то парочка вполне официальных разрешений от местных инквизиций (все - раздобытые Баотом), которыми я так и не воспользовался. Даже в сильнейшей жажде я начинал испытывать нечто сродни отвращения при мысли о том, чтобы взять кровь живого человека.
Статистика - скверная штука. И она гласит: только сорок процентов обоих рас, считая полукровок, являются живорожденными. Остальные - хотят они того или нет - производное от человечества, включая меня самого. Так что, не смея брать от себе подобных, я переключился на полухимию, и, как ни странно, это принесло свои плоды. Жажда консервировалась в потребность. Тоже, конечно, отвратительно, но лучше, чем...
...Клыки. Мои клыки на ее горле. 
Вытягиваю длинную тонкую иглу из вены, сгибаю локоть. 
Вот и все.
Меня омывает облегчением, этой теплой прекрасной волной. Смежив веки, ныряю в кресло. Использованный шприц падает рядом.
Через поры подсознания в меня постепенно проникают осколки звуков реальности: дыхание ветра над Дорнох-Ферт, шум восьмициллиндровых двигателей лимузинов, доставляющих старейшин на территорию Бодана, приветственные фразы, фамильярные хлопки по спинам. Пройдет совсем немного времени, и я тоже буду стоять у входа в Южную Башню, взирать на лица сильных мира сего, изображая радушие, сочась фальшью, как трупным ядом. Они заставили меня, они смогли сделать это, потому что я им позволил.
Накануне Магистр вызвал меня к себе и еще раз спокойно уточнил, согласен ли я на его условия. Мне не оставалось ничего другого, как кивнуть.
“Я поставлю вопрос о твоей кандидатуре сразу после того, как Селена сложит с себя полномочия. Тебе вовсе не обязательно при этом присутствовать. После оглашения тебя пригласят, и ты примешь присягу”.
Вот и все. Проще не бывает. Вопрос лишь в том, с помощью каких хитрых манипуляций  Милослав сумеет заставить Старейшин (в большинстве своем ко мне нелояльных) проголосовать в свою пользу? Или, как частенько бывает на Совете, все обговорено заранее, и это голосование - лишь пустая формальность, дань традициям и Закону и никто не возмутится, не поднимет голову, не скажет ни слова против?
Еще ничего не случилось, Гелерд, напоминаю я себе. Колесо Сансары беспрестанно крутится, ты можешь стать свободным. Твоя душа не утонула, еще пока нет.
Легко поднимаюсь с кресла и натягиваю на слегка влажные плечи чистую рубашку. Быстрым движением пробегаю по пуговицам, затем подхожу к сейфу, достаю “Кольт” и “Хай Пауэр”. Оба пистолета почищены, смазаны и готовы к стрельбе - повинуясь давней привычке я лично занимался ими около часа, а заодно и проверил оружейный шкаф. Там ничего не осталось, кроме набедренной кобуры и пары боевых ножей, за которыми длительное время никто не ухаживал.
Приказом Магистра хранение боевого оружия - холодного и огнестрельного - в личных покоях (или в шкафах бойцов охранения) было категорически запрещено, но мной этот запрет никогда не соблюдался, и Йованом тоже. Как-то мы преследовали одного наркоторговца из Истинных, гонялись за ним по всему западному побережью Южной Америки - от Колумбии до Чили, ради того только, чтобы Йован мог снять с трупа старинный индийский джамадхар, украшенный фигуркой Кали; наркоторговец, помимо прочего еще и приторговывал предметами антиквариата. Дело было, кажется, в двухтысячном, а может, и в две тысячи первом - во всяком случае, я помню, что задыхался от жары и влажности, пока Йован, попивая сингани, с невозмутимым видом вещал о том, какую ценную информацию мы сможем вытянуть из того Истинного, бразильца по национальности. Странно, что именно сейчас я вспоминаю все это. 
Подхожу к окну, извлекаю из пачки сигарету, машинально прислушиваясь: гул во внутренней территории постепенно стихает, замирает, сходит на нет - очевидно, Главные Ворота уже перекрыты, кольца боевых дежурных сомкнуты по периметру. Михаэль отлично знает свое дело: любой из бойцов, допущенных к охране Совета, четко представляет себе поставленную задачу, и это касается не только командиров групп. Каждая внештатная ситуация - от природных катаклизмов до внезапного нападения извне, - отработана до автоматизма. Обеспечение безопасности - командная игра, в ней нет места одиночкам, вроде меня. И однако вскоре, если не произойдет чудо, именно я и никто иной станет управлять этой машиной.
Время стекает в ночные сумерки, как прокисшее молоко; загораются огни на дежурных вышках и вертолетных площадках. Я расхаживаю из угла в угол, гадая, сколько потребуется Совету, чтобы принять отставку Селены и переложить полномочия Главного боевого советника на кого-то другого. Может быть, моя кандидатура все же придется не по вкусу Старейшинам, и послезавтра я уже смогу покинуть Бодан навсегда.
Впрочем, эта надежда вскорости умирает: в мою дверь осторожно стучится Баот.
- Господин, - полушепотом возвещает он, - вас просят проследовать в Большой Зал.
Киваю, стараясь подавить неожиданное волнение, и торопливо затягиваюсь сигаретой.
- Минуту.
С сожалением тушу окурок в пепельнице, бросаю последний взгляд в окно и иду к двери.
Баот расплывается в улыбке:
- Примите мои поздравления, господин.
Уже открываю рот, чтобы послать его подальше, но в эту самую секунду, растянувшуюся, как расплавленный каучук, раздается автоматная очередь, а потом еще одна и еще. Большой Корпус внезапно вздрагивает до основания, а потом замирает в короткой тишине. Сквозь эту тишину я вдруг отчетливо слышу собственное дыхание и чей-то протяжный крик - так кричит в предсмертной судороге раненое животное, и вдруг ловлю себя на мысли о том, что улыбаюсь.


2
Одним движением вталкиваю ошеломленного Баота в покои, подхожу к оружейному шкафу, достаю две кобуры. Одну цепляю на бедро, другую пропускаю через ремень. Снимаю “Кольт” и “Хай Пауэр” с предохранителей, передергиваю затвором, заталкиваю “Хай Пауэр” в кобуру, в карман - запасной магазин для “Кольта”. Оборачиваюсь на Баота.
- Чтобы в коридорах я тебя не видел.
Выхожу за дверь. Меня встречает неожиданная тишина - я занимаю угловую часть верхнего этажа Большого Корпуса. Чтобы добраться до Южной Башни, мне необходимо пересечь переходы до Северной и Большую Галерею.
Быстрым шагом иду по коридору, попутно следя боковым зрением за плотно закрытыми дверями покоев - многие из них гостевые, и теперь их занимают свиты прибывших на Совет Старейшин. Стрельба становится все более интенсивной.
Добравшись до северной оконечности Большого Корпуса, осторожно выглядываю в оконный проем, на внутреннюю территорию. Там царит абсолютный хаос: бронированные лимузины, превращенные в укрытия, темные фигуры боевых дежурных с автоматами наготове. Один из бойцов кричит: “Это свои!”, вскакивает, но тут же получает пулю прямо в середину лба и падает навзничь.
Краем сознания ощущаю быстрое движение прямо по коридору, рефлекторно приседаю и вскидываю “Кольт”: навстречу мне, не прячась, неровно бежит высокая фигура в камуфляже и разгрузке. Боевой дежурный, понимаю я, испуганный молодой паренек, и в это же мгновение меня отшвыривает ударной волной: кто-то попытался поднять в воздух вертолет, но неудачно - автоматные выстрелы насквозь прошивают его корпус и пилота; тяжелая машина криво падает, жадно загребая лопастями воздух, влетает точно в центр Главной Галереи и взрывается, взметнув в воздух столб огня, дыма и каменных обломков.
Вздрагивают и лопаются стекла Большого Корпуса; меня накрывает волной осколков и пыли, и я отлетаю к стене вместе с боевым дежурным. Сквозь невнятную дымку каменного крошева мне отчетливо видно его перекошенное от ужаса измазанное грязью лицо.
- Господин Гелерд, - клацая зубами, выдыхает он, а затем переламывается в поясе и натужно кашляет, давясь слюной.   
Тру саднящий затылок. На кончиках пальцев остаются смазанные следы крови, голова слегка кружится, в носу оседает неприятный привкус гари и пепла. 
Пригнувшись, с трудом подбираюсь к разбитому окну. Сквозь брызги света со сторожевых вышек отчетливо видна пустая подъездная дорога, посадочная площадка с  изрешеченным пулями вертолетом, силуэты боевых дежурных с вскинутыми автоматами, неподвижные тела, похожие на шахматные фигурки. Раскиданные руки и ноги, россыпи гильз. Неясные звуки стрельбы раздаются, кажется, со стороны Лаборатории. Вряд ли теперь я смогу получить протоколы.
Оборачиваюсь на мальчишку. Тот сидит, вжавшись в стену, не помня себя от страха. Но тут я его не виню. Страх - это нормально. 
- Твое имя?
- Андрей, - хрипит паренек, изо всех сил пытаясь сдержать прыгающий рот. - Свободные стаи.
Ясно, охрана Магистра.
- Кто еще был с тобой? Что произошло?
- Не помню, я... был в галерее... - зубы оборотня начинают отбивать частую дробь, в глазах появляется сумасшедшинка. - Нас было четверо... Асад начал стрелять... двоих положил... Я ушел по переходам.
Паренек продолжает что-то бессвязно лепетать, захлебываясь словами, но я его больше не слушаю. Одной рукой сжимаю “Кольт”, второй расстегиваю кобуру на бедре и вытаскиваю “Хай Пауэр”.
- Пойдешь со мной.   
- Куда?
Я не отвечаю. И в самом деле - куда? В Южную Башню, на помощь Старейшинам? Или - назад, в покои? Закрыться на три замка, пить вино и читать какого-нибудь Джалаладдина Руми, как ни в чем не бывало? Почему бы и нет - разве это моя война? Разве я обязан рисковать, особенно теперь?
Паренек начинает плакать, вжавшись в стену. 
- Соберись, боец! - рявкаю я. Тот сглатывает соленую влагу, закусывает губу. - Какая обстановка внизу, можешь сказать?
Мальчишка всхлипывает, кривя рот, и тут остатки стекла над моей головой взрываются автоматной очередью, выбивают крошку из противоположной стены. Гигантским прыжком подскакиваю к мальчишке, хватаю за разгрузку и увлекаю за собой.
- Пошел, пошел! Быстрее!
Оборотень резво перебирает ногами, вцепившись в свой Галиль, как грешник в Библию.  Очень некстати вспыхивает прожектор на ближайшей сторожевой вышке, высветив весь коридор, как на ладони, и снайпер тотчас открывает прицельный огонь. Одна из пуль с дьявольской меткостью бьет возле моей шеи, но не попадает. Пареньку везет меньше. Он что-то шипит за моей спиной, но я не оборачиваюсь - если есть силы на ругань, значит, рана не опасная. Мы синхронно влетаем в переход, и почти тотчас навстречу нам попадается насмерть перепуганная прислужница - дрожащая, с перекошенным в беззвучном вопле ртом.
Мальчишка-дежурный вскидывает автомат к плечу, орет хрипло и истерично:
- Лицом к стене! К стене, я сказал!
Прислужница послушно утыкается в стену растопыренными пальцами. Пока Андрей обхлопывает ее, плачет. Разворачиваю девчонку к себе лицом, сжимаю пальцами трясущийся подбородок.
- Что внизу?
- Не знаю... Ничего не знаю... - лепечет она на ломаном английском. - Не знаю... 
- Сиди тут, не высовывайся. - Отталкиваю прислужницу, оборачиваюсь на бойца. - Связь есть?
Мальчишка растерянно поводит плечами, потом, кажется, вспоминает, что у него в ухе торчит наушник. Присаживается на корточки, поправляет автомат и начинает повторять в микрофон позывные групп. Озираюсь вокруг, чувствуя, как бухает сердце. Откуда-то снизу раздается автоматная очередь, еще одна. Задушенный голос мальчишки-дежурного среди пустого коридора звучит невнятным скомканным речитативом. 
Прислушиваясь к срывающемуся шепоту, пытаюсь вспомнить расстановку групп по периметру, но получается не сразу: после удара о стену мозги еще не до конца встали на место.
Итак, группа “А” - личная охрана Магистра - рассредоточена по пяти четверкам по нижним этажам Северной Башни, Южной Башни и подходу к Большому корпусу. Группы “D”, “С”, числом по двадцать бойцов - внутренний периметр, охрана тренировочного корпуса и, соответственно, казарм, группа “E”, “I”, по двадцать бойцов - внутренний периметр, охрана Лаборатории; группы “G”, “H”, “L”, по тридцать бойцов каждая, замыкают внутренний периметр, Главные Ворота; специальная группа “B” - двадцать бойцов - охрана Большого Зала внутри и снаружи; специальная группа “K” - десять бойцов - замыкает периметр по вышкам, снайперы. Остальные четыре группы “M”, “N”, “O”, “J”, самые большие по составу, рассредоточены по внешнему периметру в два кольца, одно из которых скрытно. Специальная группа “F” в двадцать бойцов - сопровождение, внешняя охрана Южной Башни. Имеется еще группа “Z” - технические специалисты, прямая задача которых вести наблюдение через мониторы и анализировать записи почти семи десятков камер, понатыканных на всей территории замка.
Позывной “Альфа” принадлежит группе охраны Магистра. И дальше по списку фонетического алфавита ИКАО, принятого в Бодане за систему; позывные каждого бойца идут по порядку следом за кодом группы.
Поворачиваюсь к парнишке, всматриваюсь в его мокрое от напряжения лицо. Тот поднимает на меня растерянный взгляд. Говорит хрипло:
- Ничего. - Вздрогнув всем телом, вжимает наушник, орет в оживший эфир: - Пятнадцатый ответил! 
Напряженно смотрю на парнишку, пока тот кивает омертвевшим лицом, и, в конце-концов, пробормотав короткое “принял”, отключается.
- Южная Башня блокирована, - рапортует оборотень. - Через Большую Галерею не прорваться - все разнесло. Парни ничего не понимают. Сидят заблокированные в Большой Галерее, всего пятнадцать бойцов из разных групп. По ним стреляли свои. Потери большие.
- Внешний периметр?
- Тишина. 
Пару мгновений я молчу, обдумывая ситуацию. Без особых слов понятно, что Совет захвачен. Акция была спланирована тщательно, просто и точно: пятнадцать боевых групп, в каждой из которых присутствуют внедренные бойцы, не моргнув глазом, расстрелявшие своих сослуживцев, а те, кто не успел получить пулю, оказались настолько деморализованы, что не сумели оказать должного сопротивления, и зона Бодана перешла под контроль наступающих.
Следовательно, примерно половину из трехсот шестидесяти боевых дежурных на территории Бодана (не исключено, что и больше) можно смело отнести к зыбкой категории “противник”. Что это означает?
Что полторы сотни отлично обученных и вооруженных парней без каких-либо опознавательных знаков могут разрядить тебе в упор полный магазин автомата, а ты даже не поймешь, что на самом деле случилось.
Авторство проекта не подлежит сомнению: Михаэль. Именно он расставил бойцов, так, чтобы было удобнее вышибать мозги.
К подобной операции нужно было готовиться, и готовиться долго, соблюдая предельную осторожность и проявляя чудеса конспирации, но сейчас мне это не интересно; главный вопрос в другом: какова сейчас их численность и примерная расстановка? Какова численность бойцов Бодана и их расстановка (если о таковой может вообще идти речь)? Что происходит в Совете и на прочих замковых территориях? Кто их контролирует?
И, наконец, самое главное: что делать мне?
Особого труда всадить пулю в голову этого паренька, прорваться в гараж, взять там первую попавшуюся машину с полным бензобаком и проскочить сквозь Главные Ворота, кем бы они ни контролировались, мне не составит.
Эта соблазнительная мысль настолько овладевает моим сознанием, что на секунду я перестаю контролировать мимику; глядя на меня паренек из группы “Альфа” с позывным “пятнадцатый” слегка вздрагивает, шкурой почуяв опасность.
И я почти уже готов осуществить задуманное, но есть кое-что, что меня останавливает: Ева. Пока Магистр знает о ее местонахождении - она не в безопасности, а это означает, что я не в безопасности тоже.
Так что, выбирать тут особенно не из чего: для начала мне нужно отыскать Михаэля, а затем, если повезет, прорваться к Милославу. О том, что будет дальше, я стараюсь не думать. 
- Будем двигаться по нижним переходам, - решаю я. - Через усыпальницу и казармы. И еще - пока не светись в эфире. Скорее всего, у твоих друзей свой канал связи, но вас они прослушивают.
- Да, -  глухо подтверждает парнишка. - Понимаю.
- Все будет нормально, - бодро говорю я. - Готов, боец?
- Готов... 
Осторожно минуем закрытый переход, пробираемся к винтовой лестнице. И хотя сквозь звенящую тишину я не чую никакой посторонней угрозы, двигаемся мы вдоль стен, не опуская оружия. В нижнем коридоре царит почти оглушительная тишина. Дверь с кодовым замком, ведущая в тренировочный комплекс со стороны Большого Корпуса, цела и невредима. Для того, чтобы выбраться в Северную Башню нужно пересечь казармы и усыпальницу. Вероятнее всего, делом это будет нелегким. 
Дав знак Андрею, чтобы встал на противоположной стороне, подхожу к двери слева, набираю код. Камера, установленная под потолком, часто мигает красным. Значит, по каким-то неведомым причинам группа “Зулу” вырубила систему безопасности. Для нас это безусловный плюс.
Судорожно сглотнув воздух, Андрей крепче сжимает автомат. Не опуская пистолет, плавно, без резких движений, открываю дверь. У парнишки-оборотня дрожит лицо и раздуваются ноздри.
Бесшумно заходим в казармы, рассредоточившись вдоль стен. Лихорадочно вспоминаю расположение помещений: короткий коридор, общая спальня обслуги и прилегающие к ней столовая, душевая и прачечная - слева, справа - большой тренировочный зал, тир и оружейная, затем огромная зона спальных мест бойцов, разделенная на пять квадратов, спальни командиров групп, зона отдыха. Всего из казарм ведут три выхода, один из которых мы только что миновали. Остальные, наверняка, блокированы.
В нос медленно вплывает тяжелый звериный запах: волки, три или четыре. Они выходят нам навстречу: один из тренировочного зала, двое других - из спальной зоны. Молодые, но очень большие волки, очень сильные - отбор в боевые дежурные Бодана крайне строг. Все трое рычат, обнажив десна и подняв кверху загривки; Андрей улыбается и вскидывает руки.
- Парни, - хрипло выговаривает он, - парни. Вы чего? Я же свой.
Бесполезно. Один из волков бросается на Андрея, двое других - на меня. Едва успеваю выстрелить одному прямо в середину лба, как второй в прыжке смыкает стальные челюсти на моем плече, и, обнявшись, словно возлюбленные, мы падаем на пол. Выпустив “Кольт” из рук, пальцами вцепляюсь в верхнюю челюсть противника, но зверь упрям, он бьется отчаянно, не хочет умирать, рычит и взвизгивает, царапая задними лапами мои ноги. Сжав зубы и чувствуя, как верхние клыки легко прошивают мою ладонь, отдираю челюсть от черепа; хлынувшая волна теплой крови обдает лицо и грудь. С трудом сбрасываю с себя дрожащее в агонии тело, оборачиваюсь на Андрея. Тот хрипит, извиваясь под противником; автомат валяется в двух метрах от него. Поднимаю “Кольт” и дважды нажимаю на курок. Стреляю чуть вверх, чтобы не задеть Андрея; по казармам прокатывается эхо, и пули втыкаются зверю в бок и голову. Подхожу вплотную, ногой отбрасываю безвольную тушу, рывком вздергиваю с пола парнишку-дежурного и едва успеваю прижать его к стене, как пространство взрывается грохотом выстрелов; шесть фигур в камуфляже грамотно рассредотачиваются по периметру.
Двое, надежно скрытые углами и дверными проемами, обеспечивают огневое прикрытие, для остальных стрелков мы - легкая мишень.
Стреляю в ответ, сжимая трясущееся плечо Андрея. Нужно продвигаться влево, в сторону выхода к усыпальницам. Разумеется, вероятность того, что никто не потрудился прикрыть этот выход ничтожна, но есть надежда, что там обошлись малым числом бойцов - кто станет тратить силы на живых покойников?
- Прикрой, - перезарядив “Кольт”, хрипло говорю в ухо дрожащему, как в лихорадке, оборотню, и выскакиваю на открытое пространство.
Почти сразу сзади раздаются забористые очереди: мальчишка-оборотень не жалеет патронов. Краем глаза замечаю слева укрытие - дверной проем, ведущий в комнату обслуги, и устремляюсь туда, стреляя на ходу. Три из четырех пуль попадают в цель: трое  противников падают навзничь с простреленными головами, еще одного умудряется достать Андрей - я вижу, как враг переламывается в поясе и плавно ложится лицом в пол.
Дальнейшее происходит за доли секунды: один из нападающих - оборотень, с рычанием отшвыривает автомат, сбрасывает разгрузку, чтобы сохранить крохи мгновений, но трансформироваться не успевает: двумя гигантскими прыжками я оказываюсь рядом и одним движением вырываю ему горло. Второй - полукровка-дампир, - застывает с открытым ртом, так не решившись спустить курок. Андрей тут же наставляет на него автомат. 
- Оружие на пол! Руки! 
Не отводя от меня взгляда, полукровка послушно кладет автомат к ногам, медленно выпрямляется, поднимает ладони. Его кадык судорожно дергается вверх-вниз, будто от недостатка воздуха.
Андрей поднимает автомат, вешает на плечо, разворачивает полукровку в сторону выхода. Я слегка напрягаюсь, уловив движение со стороны выхода в тренировочный корпус: наша стрельба привлекла внимание.
Протягиваю руку к полукровке, слегка сжимаю плечо.
- Оба выхода блокированы?
Полукровка чуть медлит, кусая губы. Качаю головой:
- Не пытайся выиграть время. Если что - умрешь первым.
- Оба выхода блокированы, - выдавливает полукровка, - как и весь Бодан.
Лицо Андрея перекашивается. Он смотрит на меня застывшим взглядом, в котором плещется безумие. Еще немного - и он полностью утратит контроль над собой. Нужно закончить с этим, прямо сейчас. 
- Как найти Михаэля?
Полукровка уже открывает рот, чтобы ответить, но не успевает - в ту же секунду двери с обоих выходов с грохотом распахиваются, ощетинившись щелчками, топотом ног, торопливым сдавленным дыханием, и через мгновение мы оказываемся в окружении полутора десятков бойцов и наставленных в упор автоматов, готовых к стрельбе. С такого расстояния от нас останется груда мяса и костей - и больше ничего.
Андрей хватает полукровку за шею, приставляет дуло автомата к затянутому в камуфляж боку, но я отрицательно качаю головой - это не сработает. Если потребуется, они будут стрелять сквозь него. Но пока никто ничего не делает. Напряжение и страх расползаются в воздухе; биение сердец сплетается с запахом пота и кисловатой пороховой гари. Все чего-то ждут - может, приказа, а может, просто чьего-нибудь действия. Я знаю, что если откроет огонь один, его поддержат остальные, и мы превратимся в фарш. Демонстративно поднимаю “Кольт” в воздух, выщелкиваю магазин. Коротко клацнув, отражатель выплевывает на пол неотстрелянный патрон. Андрей облизывает губы, но ослабить захват не спешит.
- Я хочу видеть вашего командира.
Стараюсь говорить как можно спокойнее, чтобы ни у кого из присутствующих не возникло желания случайно прострелить мне голову, но напряжение в толпе бойцов не спадает - напротив. Кто-то испускает длинное ругательство, кто-то скрипит зубами. Война не похожа на картинку с открытки или кадр из фильма; она воняет кровью, рвотой, испражнениями и вывороченным мясом, пробуждает в разумном существе самые низшие инстинкты, которые позволяют выживать в немыслимых условиях - и война же начисто отшибает разум, потому что не думать - легче и правильнее.
- Отведите меня к Михаэлю, и крови не будет, - негромко обещаю я и больше не добавляю ничего.   
Воцаряется звенящая тишина.   
С трудом сохраняя равновесие, смотрю на застывшие лица бойцов, и размышляю, что же победит - страх или здравомыслие? Они привыкли убивать, привыкли подчиняться приказам, но не думать. Долгие размышления - не по их части. Кто-то за моей спиной уже тянет палец к спусковому крючку, кто-то задерживает дыхание... Я машинально расслабляюсь, внутренне готовясь выпустить вторую сущность. Надолго меня не хватит, конечно. И все-таки. Все-таки...   
- Ладно, парни, - внезапно один из бойцов переднего кольца щелчком ставит автомат на предохранитель, оборачивается. - У высших свои темы. Нам их дерьмо ни к чему, он прав. Мы отведем вас к Михаэлю, господин. 

3
Душно - вот первое, что приходит на ум, когда я вижу переходы, заваленные выбитой из стены крошкой и россыпями гильз, кое-где политые уже начавшей подсыхать кровью. Тела убитых, по всей видимости, уже успели отнести в морг или куда-то еще, но запах остался, и я знаю - он еще долго будет здесь. Его не выведешь никакими дизенфектантами и прочим дерьмом. Эта варфоломеевская ночь останется в истории.
Мы шагаем необычным маршрутом - я, испуганный мальчишка-оборотень и конвой - через то, что осталось от Главной Галереи. Через двор нас почему-то не повели. Один из конвойных - рослый полукровка, что-то пробормотал о том, что там не все убрали, из чего я сделал вывод, что, вероятно, кое-где бой еще продолжается. Когда мы входим в Главную Галерею, полукровка протягивает мне защитную маску:
- Наденьте это.
Натягиваю маску, и мы идем дальше. Под ногами хрустит камень и осколки стекла, глаза слезятся от дыма и пороховой гари. Останки вертолета в серых ошметках пены вздымаются покореженной грудой металлолома, возле которой деловито суетятся парни в камуфляже. Небольшая группа бойцов стоит в оцеплении, наставив на них дула автоматов. Лица и у тех и у других серые и изможденные. Глаза конвойного странно поблескивают из-под маски. 
В пробоину видно серо-синее небо. Дальше Галерея выглядит почти целой, если не считать дыр в стенах и побитые витражи, и дышится легче. Повсюду - усталые бойцы. Кто-то с автоматом, кто-то - без. Вид у каждого измученный - ночь оказалась неоправданно долгой. Мальчишка оборотень озирается по сторонам.
Заходим в Северную Башню, но направляемся почему-то не вниз, к переходам, а наверх - к Малому Залу. Полукровка скороговоркой выпаливает нечто вроде “мы-прибыли-он-тут”, зажав наушник грязным указательным пальцем, и спустя минуту из вязкой темноты показывается Михаэль в сопровождении двоих бойцов.
Коротко кивает полукровке, задерживает взгляд на мальчишке-оборотне, затем смотрит на меня. На его осунувшемся лице не отражается никаких эмоций.
Перехватив взгляд Андрея, лишь пожимаю плечами. Мне хочется сказать напоследок, что за Братство не нужно умирать, что это неправильно; на свете вообще немного вещей, которые того стоят, - но я молчу. Что-то подсказывает мне - паренек уже сделал свой выбор и без моих проповедей.
- Пойдем, - усталым голосом говорит Михаэль. Конвой он отпускает.
Мы поднимаемся к Малому Залу. Михаэль неторопливо шагает впереди, я следую за ним. Иногда мне кажется, что у него не осталось сил, чтобы передвигать ноги.
- Как тебе удалось? - спрашиваю, глядя в его выпрямленную спину. Через мгновение до меня долетает невеселый смешок.
- Произвел рокировку бойцов за три месяца до Совета. Кого-то отправил в отделы, кого-то  уволил. Взамен набрал нужных нам. Они почти не знали друг друга. Знаешь, - обернувшись, вдруг добавляет Михаэль, - ты мог все испортить. Но у тебя, к счастью, не было времени.    
Коридор, ведущий к Малому Залу заполнен вооруженными бойцами и личными секретарями Старейшин - и те и другие выглядят сосредоточенными и деловитыми, будто колония муравьев. Кое-кого из секретарей тщательно обыскивают, не обращая внимания на тесноту и давку. В воздухе остро пахнет потом, питательной сывороткой и щелочью. Мимо на носилках проносят трупы с прикрытыми лицами.   
Возле дверей Малого Зала Михаэль останавливается и слегка кивает бойцам охраны. Скользнув по мне взглядом, один из них открывает створку и склоняет бритую голову в знак почтения.
- Подожди, - знаком приказав бойцам удалиться, Михаэль пристально вглядывается в мое лицо. - Мы не очень-то с тобой ладили, охотник, но я догадываюсь о твоих настроениях. Наши взгляды во многом совпадают.
- Ты не можешь этого знать.
- Мы - не твои враги. Не будь и ты нашим.
Ничего не ответив, захожу в Малый Зал и почти не удивляюсь, когда навстречу мне поднимается иерарх Грегор Ковач, с ног до головы одетый в черное, с двумя пистолетами на боку - “CZ-85” и “Хай Пауэр” - таким же, как у меня. Рядом с ним, во главе стола сидит очень бледная, будто застывшая Селена. Мгновение я смотрю на ее плотно сомкнутые губы, на легкую складку меж тонких бровей, а потом поворачиваюсь к Грегору.
- Здравствуй, Гелерд, - очень спокойно говорит он. - Время летит, да?
- Ты хотел поговорить.
- Думаю, мы оба этого хотели, - замечает он, кивнув на мою залитую кровью рубашку.
Со скрипом отодвигаю ближайший стул, присаживаюсь, глядя на Селену.
- Зачем она здесь?
- Просто небольшая гарантия, - поясняет Грегор.
Я не уточняю, чего именно. Криво скалясь, обхлопываю себя по карманам в поисках сигарет, но не нахожу. Грегор протягивает мне пачку, зажигалку, присев на край стола, закуривает сам.
- Большие потери? - спрашиваю я.
- Достаточные, - уклончиво отвечает Грегор, и, выдохнув дым в воздух, серьезно замечает: - Если бы ты выслушал меня еще на суде, многих из них удалось бы избежать.
- Вот как, - я снова перевожу взгляд на Селену, удивленный ее молчанием.
Она сидит прямо, не опуская глаз, но я отчетливо вижу растерянность на самом дне ее зрачков, растерянность, которую почти невозможно угадать - для этого нужно знать эту непостижимую женщину столетия. А может быть, это вовсе не растерянность. Может, это страх. Или ожидание чего-то, чего мне не понять, какое-то знание.
- Не буду ходить вокруг да около, - объявляет Грегор, - и начну, пожалуй с начала, чтобы тебе было яснее.   
- Яснее?
- Разумеется, - невозмутимо подтверждает он, - это одно из условий успешного завершения операции. Так что, очень важно, чтобы ты знал все, Гелерд. Мы готовились к этой ночи на протяжении десяти лет, и мне не хочется, чтобы под конец что-нибудь пошло не так.
- Если я был так тебе нужен, почему ты сразу не послал за мной?
- Я посылал бойца, - улыбается Грегор. - Но тебя уже не было в покоях. И потом, я был вовсе не уверен, что ты вообще его выслушаешь, как не захотел когда-то выслушать меня. Тогда на суде. Помнишь?
Молча затягиваюсь сигаретным дымом. Мне не слишком-то хочется касаться этой темы.
- Десять лет?
Грегор отвечает мне сдержанной улыбкой - он понимает, что я не настроен ворошить прошлое.
- Именно тогда к нам в руки попала информация о закрытой лаборатории на территории Балкан. Через некоторое время мы выяснили, что она принадлежит Магистру. Потом до нас стали доходить слухи о незарегистрированных, и когда один из них, ликан, попал к нам в руки, это была большая удача. Той информации, которую он нам дал, с лихвой хватило бы, чтобы отправить Магистра в усыпальницу навечно.
- Что же вас остановило?
- Мы не были уверены, - разводит руками Грегор. - Ты ведь знаешь Старейшин, Гелерд. Сегодня они играют на одном поле, завтра на другом - как им выгоднее. Нужно было действовать наверняка.
- Да, - внезапно меня осеняет мысль, такая простая в своей очевидности, что мне остается лишь поражаться тому, что она не пришла на ум раньше. - Матиаш работал на тебя, так ведь?   
- Не совсем, - глядя мимо меня, медленно выговаривает Грегор. - Он был моим единокровным братом.
Мой ответный оскал получается кривым и неуверенным. 
- Ты предал его.   
- Я не предавал, - возражает Грегор.- То, что случилось с Матиашем, было необходимостью. 
- Он был уверен, что действует в интересах Тадеуша. Он и не думал умирать.
- Да, - очень тихо соглашается Грегор. - Но ты убил его.
С деланым равнодушием передергиваю плечами, стараясь не вспоминать, как это было. Грегор внимательно смотрит на меня, будто стараясь угадать мои мысли, прочесть их в дымных завихрениях, в кровавых разводах на рубашке. Теперь я не так слаб, чтобы он сумел залезть мне в голову. Губы иерарха растягиваются в грустной усмешке. 
- Ты прав, десять лет - это очень долго. Мы ждали момента, - глухо говорит он. - И нам подвернулся Тадеуш со своей неуемной жаждой власти. Я подсунул ему Матиаша. Бьянка в любом случае не могла бы вмешаться - Закон официально запрещал ей это. Если бы Матиашу удалось довести дело до конца, вполне возможно, что Тадеуш сумел бы заключить договор с Дитмаром и отделить территории. Думаю, тебе не стоит объяснять, какая реакция со стороны Совета бы на это последовала. 
- Но Матиашу не удалось, - заключаю я.   
- Да, потому что Милослав натравил на него тебя. 
- Ты на это рассчитывал. Затем вы и прикончили того аниото.
- Безусловно, - без малейшего напряжения соглашается Грегор. - В конечном счете, все вышло даже лучше, чем мы ожидали: Тадеуша лишили прав, Братство поглотило территории клана, развязав мне руки. Ты выжил, да и потом была еще твоя обращенная...
Селена вздрагивает и чуть подается вперед. Ее пышная грудь прерывисто вздымается в низком вырезе платья, у виска дрожит синеватая жилка. Молча и пристально я смотрю на нее, затем отворачиваюсь и, затушив окурок, ровным голосом спрашиваю:
- При чем здесь моя обращенная?
- Всему свое время, Гелерд, - усмехается Грегор. - Всему свое время. Или, - чуть обернувшись на Селену, осведомляется он, - стоит сказать ему сейчас?
- Нет, - почти беззвучно произносит она.   
Грегор поднимается с места и, сцепив пальцы в замок за спиной, принимается расхаживать из угла в угол. Я внимательно наблюдаю за ним.
- Знаешь, Селена пожалуй права, - сдвинув брови, произносит он, - оставим это. А то, боюсь, ты свернешь ее прелестную шею еще до того, как закончится наша дружеская беседа. Мне бы этого не хотелось - пока. Кстати, информация о подпольном производстве каким-то образом дошла до Джоан Клиффорд. Помнишь ее?
О, да, Джо. Сильная, умная, осторожная Джо, сломать которую оказалось так же просто, как иссушенную на солнце древесину. После преждевременных родов, смерти младенца и гибели целой общины полукровок Джоан ушла из отдела. Где она жила все это время, что делала мне было неизвестно. Я ничего не слышал о ней с тех самых пор, как покинул Бодан. Значит, вот что она имела в виду, когда говорила, что ситуация изменилась. Джоан все знала. И предпочла молчать. Как и я.
А ведь мы могли все изменить. Я мог. Я держал в своих руках все нити от этого театра кукол, я мог его уничтожить, сравнять с землей - но не пошевелил и пальцем. Я был слеп, я был слаб, я был накачан восстановительными по самое горло. Сейчас мне начинает казаться, что Селена и Милослав были вовсе не так уж и против моего увлечения стимуляторами. Им было выгодно, чтобы я не путался под ногами, плавал в своем вязком мире снов, как в невесомости. Но так ли это на самом деле? И почему же ты так упорно молчишь, Селена?
Скажи что-нибудь. Хотя бы посмотри на меня, дай мне увидеть, что не все твои действия и слова были сплошной паутиной из лжи, что было в них какое-то зерно правды. Но ничего такого не происходит. Она продолжает смотреть мимо, на старую каменную стену, плотно натянув на лицо маску покорности и фальшивого равнодушия.
- Вообще, - выдержав паузу, продолжает Грегор, - катализатором дальнейших событий стала та история с Коннорсом. После этого Милослав испугался, что его шалости с подпольным оружием всплывут в Совете, и потому упустил из виду Дальний Восток. Я было подумал, что и ты играешь за них - ведь ты нашел Коннорса, а потом исчез. Но это было сначала.   
Вытягиваю из пачки новую сигарету. К горлу подкатывает необъяснимая злоба.
- Для чего ты тратишь свое время?
- Что?
- Для чего ты тратишь время? Через сутки, самое большее, двое, подконтрольные территории очухаются, и начнется резня. Ты ведь не ради войны затевал все это?
- Нет, - медленно качает головой Грегор, - конечно, нет. Но территории не очухаются, ну а я не считаю этот разговор бесцельной тратой времени, поскольку многого от него ожидаю. Возможно, я делаю это зря, но, в любом случае, ты должен знать подоплеку некоторых событий, которые имеют к тебе прямое отношение. Да и потом - я не сторонник притворства и лжи. Любые отношения - какие угодно, - должны быть построены на честности. Война не может быть честной, особенно в наши дни, потому-то я ненавижу войну. И потому мы пошли на такой риск, захватив Бодан и Совет. У нас не было выхода. Так что войны не будет, - убежденно говорит он, бросив короткий взгляд на Селену. - Никто не умрет больше. 
- Никто не умрет? - внезапно размыкает губы госпожа, и ее фарфоровое лицо искажает гримаса презрения. - Ты всерьез полагаешь, что на этом все закончится? Тогда ты просто глупец. Ты, Бьянка, и остальные тоже - все вы просто куча идиотов. Ты столкнул свободные стаи и общины полукровок. Теперь, чтобы остановить бойню, ты должен уничтожить всех, кто был тут в эту ночь. 
Грегор без выражения смотрит на нее.
- Этого не будет.  
- Боишься идти до конца? - презрительно улыбается Селена.
- Нет, - отвечает Грегор, - просто не считаю целесообразным. Внешне Братство останется тем, чем было всегда: система управления, медицинского обеспечения, финансов. Мы не ставили себе целью разрушать хорошее. Что же до плохого, то перемены будут происходить постепенно, чтобы подконтрольные массы успели к ним привыкнуть. На сегодняшнем Совете будут приняты первые поправки к Закону. Мне искренне жаль погибших бойцов. Их тела будут захоронены в Бодане со всеми почестями, стаи и общины получат льготы и компенсации.  Они отдали свои жизни не зря.   
- Что ты собираешься делать с Магистром? - этот вопрос сейчас меня волнует больше всего.
- Магистр останется жить, - следует бесстрастный ответ, - и будет помещен в Южную башню под усиленной охраной - до определенного времени. Прочие же Старейшины, отказавшиеся принять новый порядок, будут заточены в усыпальницу. 
Селена пробует улыбнуться, но из этой попытки выходит лишь жалкая гримаса.
- Хочешь сделать нас своими марионетками, - роняет она.
Ничего не ответив ей, Грегор оборачивается на меня. 
- Мы не можем быть врагами, Гелерд, только не с тобой.
- И что же? - без выражения спрашиваю я. - Предлагаешь мне примкнуть к вашему лагерю?
- Почему бы и нет? - усмехается Грегор, легким наклонением головы подтверждая мои слова. - Разве тебе есть, что терять? Сто семьдесят лет ты был рабом. Тебя использовали, как хотели и когда хотели. Тебя лишили всего, даже прошлого. Собственной истории. Ведь ты искал протоколы, но ничего не нашел, а они тебе не сказали. Я могу сделать это прямо сейчас.
- Почему ты решил, что мне это все еще интересно?
Грегор чуть улыбается, склонившись вперед и прищурив усталые глаза.
- Потому что наше настоящее вытекает из нашего прошлого. Потому что твою личность заместили чем-то другим, и, как мне кажется, ты не слишком-то от этого счастлив. 
Я молчу. И смотрю на него, размышляя, что все это может значить. Еще двести лет рабства - но уже у других хозяев?
- Знание - это возможность выбора, Гелерд, - мягко добавляет Грегор, и внезапно меня окатывает теплая волна воспоминаний.
То же место, но другое время. Я, Селена, и ее шепот в мое разгоряченное лицо. “Это ты, Гелерд. Нравится тебе это, или нет”. Тогда я ничего не понял - не захотел понять. Меня ослепляли страх, злость и растерянность. Теперь мой разум чист, и все же… 
Грегор расценивает мое молчание по-своему.
- В архиве Братства не сохранилось никаких документов, кроме пары векселей на имя барона Деметера фон Дельвига. Когда-то тебя звали именно так. Ты родился в 1806 году от рождества Христова в родовом поместье неподалеку от города Эрд, Венгрия. Твой отец был из обнищавшего рода Дельвиг, но умудрился разбогатеть, вложившись в голландские судостроительные компании, и женился на девице, принадлежавшей к знатной венгерской фамилии, ведущей род от Заполья. У тебя было трое родных братьев и сестра. Впоследствии из них выжили лишь двое: Виола и Хедвиг. Он и унаследовал титул и все имущество после твоего исчезновения. В 1835 году ты женился, но твоя жена умерла родами через год после свадьбы. Твой сын, Деметер Христиан прожил две недели, и был похоронен рядом со своей матерью и твоей женой Амелией.
Слушая свою историю - ту, которую так отчаянно пытался воссоздать когда-то, я понимаю, что не отождествляю себя с человеком, о котором он рассказывает. Деметер фон Дельвиг - крохотные всплески прошлого, проявляющиеся, возможно, в моей любви к классической музыке и трудам философов, в склонностях, отрывочных знаниях и умениях, которыми я обладал всегда, и которые воспринимал, как нечто само собой разумеющееся. Деметер фон Дельвиг, судовладелец - всего лишь мизерная часть меня, но не я. Мне давно следовало бы это осознать, но, вопреки всему, теперь я не испытываю даже разочарования.
- Ну, как? - испытующе смотрит на меня Грегор. - Мне продолжать?
Качаю головой и тут же перехватываю насмешливый взгляд Селены. “Вот видишь,  - словно говорит она. - Ты слишком многого ждал от такой безделицы, как прошлое”. Я почти готов согласиться с этим, но, вместе с тем, что-то мне мешает, может, едва уловимое облегчение, проскользнувшее в ее вздохе, а может - инстинктивное недоверие, навязчивое, как привычка. 
- Что ж, выбор за тобой, - кивает Грегор без тени разочарования, так, будто заранее ожидал подобного поворота. - В конце-концов, я рассказал тебе это лишь затем, чтобы ты понял, что мы ничего не собираемся скрывать. Воспользоваться или не воспользоваться этой возможностью - твое право.
Я морщусь. Все это выглядит чересчур гладко, как на званом обеде. Одна беда - победное ликование очень быстро стихнет, сменившись кровавой бойней. С революциями всегда так - иного развития событий просто не существует.
- Чего ты хочешь от меня?
Грегор чуть улыбается - само спокойствие, сама уверенность.
- Ты продолжишь свое дело. Совет ведь уже утвердил твою кандидатуру на пост Главного боевого советника. Осталось лишь принеси присягу.
- Ждешь, что я стану убивать, но уже с вашего благословения, так? - уточняю я. Внутри меня все дрожит от едва сдерживаемого хохота. Все оказалось до смешного просто. - А если я откажусь служить вам? Что тогда?
- Мне почему-то кажется, что этого не произойдет, Гелерд, - говорит Грегор, пристально глядя мне в лицо. 
- Нет? - я слегка киваю на Селену. - Она за этим здесь, верно?  Чтобы ты смог давить на меня?
- Такой способ давления - не мой метод, - качает головой Грегор и холодно улыбается. - Она находится здесь по иным причинам. Я уже сказал тебе, что всегда и во всем предпочитаю честность - почему ты не поверил, охотник?
- Потому что ты устроил все это, - я указываю головой на дверь. - Потому что притащил сюда ее, а она мой мастер, что бы это ни значило. Потому что ты не сказал мне всей правды. Этого достаточно?
- Да, - соглашается Грегор. - Наверное, ты прав. А ты уверен, что хочешь знать ее целиком? Правду?
Селена вздрагивает и пристально смотрит сначала на Грегора, потом на меня. Мое имя исторгается из нее с почти униженной мольбой:
- Гелерд... Не нужно, - и я вновь начинаю ее ненавидеть, как ненавидел почти сто пятьдесят лет назад, когда она превратила меня в палача для трех восставших кланов, или, когда глядя мне в глаза, предлагала предать забвению все жертвы, которые мы оба возложили на алтарь служения Братству, так, словно это ничего не стоило.
- Да, - сквозь зубы говорю я. Все равно хуже уже не будет.
Грегор на секунду прикрывает глаза. Его белые пальцы бездумно теребят пуговицу на пиджаке. 
- Как им удалось затащить тебя в Бодан? - внезапно спрашивает он.
- Мне пообещали снять вето с протоколов времен Белграда, - спокойно отвечаю я.
- Зачем они тебе понадобились?
Я молчу, не понимая, что кроется за этим вопросом. Грегор продолжает наблюдать за мной прищуренным взглядом.
- Не желаешь говорить? Ну, так я сделаю это сам: тебе не давала покоя одна деталь. После Эдинбурга. Ты никак не мог взять в толк, почему выжила твоя обращенная, верно?
- Да, - хрипло говорю я. 
- Ведь все должно было быть иначе: твоя кровь была отравлена, ты еле стоял на ногах. Ты чуть не умер.
- Да.
- И еще тебе показалось странным, что ее вывезли с Балкан, а не оставили там умирать. Что Магистр так заботился о ней - ведь это прямое нарушение Закона, а Старейшины такого могли и не стерпеть второй раз.
На сей раз я ничего не отвечаю, только молча проклинаю себя. Сидящая рядом Селена закусывает губу и добела сжимает пальцы. Грегор улыбается, заметив это.
- На самом деле, ее оставили в живых ради набора мутаций, которые твоя обращенная несла в своих генах, а вовсе не ради ее самой. Так же, как и ты когда-то, она была только подопытной крысой. Восприняв твою отравленную токсинами кровь, Ева приобрела определенную ценность; благодаря этому был изобретен антидот. А потом она стала не нужна.
Я выдыхаю воздух, тугим комом собравшийся в глотке. О чем он говорит?
- Ты ведь помнишь патруль в Эдинбурге, Гелерд? Помнишь, что сказала тебе госпожа?
Я не отвечаю. Спина покрывается липким потом.
У Георга вздрагивают губы.
- Наверняка что-то вроде того, что это стечение обстоятельств, недоработка аналитиков, да? Она лгала тебе. Случайностью там и не пахло. Это была целая община изгоев - настоящее зверье. Крови они не боялись, убивали налево и направо - просто так, из развлечения. Объединенный отдел занимался ими вплотную и готовил оперативную группу для ликвидации. Накануне им поступила информация об убежище изгоев, но Джоан попала в реанимацию, и рапорт оказался у Селены. Вот и все.
Я больше не слушаю - незачем. Все понятно и так. Подопытная крыса. Антидот. Стала не нужна. Все верно. Так и есть. Все верно - я всегда это знал, но почему-то думал, что они хотят избавиться от меня, а не от нее. Ева была чистым незапятнанным холстом - пиши, что хочешь, а вот я превратился в угрозу.
- Зачем? - только на это меня и хватает.
- Спроси об этом себя, - без выражения произносит Грегор, глядя куда-то поверх моей головы. - По-моему, ответ тебе известен лучше, чем кому-либо другому. Милославу не нужен был лишний балласт.
- Лишний балласт, - одними губами повторяю я и перевожу взгляд на Селену, белую, как полотно. Она смотрит на меня, не опуская глаз, полыхающих жутким фосфорным светом.
- Тебя ведь тоже изучали, -  негромко продолжает Грегор, - как лабораторную мышь, ставили эксперименты. Они исследовали все - вплоть до репродуктивной системы. Видимо, в будущем рассчитывали создать армию таких, как ты. Но ничего не вышло. Ни одна из самок не смогла понести твой ген, ни один из искусственно обращенных не выживал. Так что, сам видишь...
- Это ложь, - сквозь зубы, но с лютой яростью выплевывает Селена. - Это ложь, Гелерд. Он не может этого знать.
- Нет? - ухмыляется Грегор. - Но ведь это зафиксировано в протоколах: все исследования, отчеты - все, начиная с 1838 года, которые мы обнаружили в лаборатории на Балканах. Если ты мне не веришь, я могу предоставить тебе копии.
- Верю, - я на удивление спокоен. - Я тебе верю.  
Ни на кого не глядя, вытаскиваю из пачки новую сигарету, прикуриваю от тусклого пламени зажигалки. Когда я поворачиваюсь к Селене, мои пальцы не дрожат.
- Александер знал?
Госпожа слегка вскидывает голову, и я отчетливо вижу, насколько ей страшно сейчас.
- Нет. 
- Кто руководил исследованиями?
Селена молчит, сжав зубы. Я поднимаюсь на ноги, делаю по направлению к ней два шага, присаживаюсь на колени, заглядываю в глаза. Грегор пристально наблюдает за нами, прислонившись спиной к стене и скрестив на груди руки.
- Кто руководил исследованиями, Селена? - тихо повторяю я.
Она скалит клыки, белые и блестящие в тусклом свете ламп. Тонкие пальцы тянутся к моему лицу, но я отшатываюсь, охваченный необъяснимым отвращением.
- Ты всегда был очень упрям, Гелерд.
- Имя, Селена.
Ее ноздри вздрагивают, выдавая клокочущую внутри ярость. 
- Олаф Ларсон. Он один из самых древних дампиров на планете и еще - генетик и химик. Три года назад он исчез, и  его поиски не дали результата. Это все. Ты доволен?
Поднимаюсь на ноги. Это ни о чем мне не говорит. К тому же, Селена могла и солгать. Я оборачиваюсь на Грегора.
- Мне нужно видеть Милослава.
- Исключено, - спокойно отвечает тот, оттолкнувшись от стены и сделав два шага по направлению к столу. - Пока я не могу считать тебя своим союзником. Ты ведь понимаешь. 
- Я приму решение лишь после того, как встречусь с ним. Не раньше, - заявляю я.
- Зачем он тебе, Гелерд? - заглянув мне в глаза, осведомляется иерарх. - Разве того, что ты услышал здесь, не достаточно?
- Возможно, - киваю я. - Но таково мое условие.
Грегор отворачивается к стене и какое-то время молча стоит так. В наступившей тишине мне отчетливо слышны звуки за дверью, в коридорах замка - полная неразбериха, первобытная анархия. 
Селена чутко сидит на своем стуле, словно ждет чего-то, и через мгновение я понимаю чего: случая. Подспудного толчка, от которого вздрагивают стены и протяжно звякает хрустальный графин с водой. Развернувшись всем корпусом, Грегор впивается взглядом в Селену. 
- Что это было?
- Тебе лучше знать, - мягко отвечает та. Зеленые глаза лучатся животной радостью. 
Двери в Малый Зал распахиваются, и на пороге возникает командир группы, кажется, Браво.   
- В чем дело? - бесстрастно спрашивает Грегор. Тому, как он держит себя в руках можно лишь позавидовать. - Почему не докладываете Михаэлю?
- Он послал меня к вам, - хрипло отвечает Истинный и сжимает челюсть. - Они взорвали Лабораторию.
Лицо Грегора каменеет, на высоком лбу собираются продольные морщины.
- А хранилище с медикаментами?
- Хранилище цело. Лазарет тоже. Пострадал лишь верхний ярус и морг.
- Потери среди бойцов и персонала?
- Незначительные.
- Где глава Лаборатории?
- Под стражей. С ним все в порядке. 
Кивнув, Грегор продолжает задумчиво смотреть в стену, очевидно оценивая ущерб. На верхнем ярусе проводились исследования и разработки, хранились документы и экспериментальные образцы. Значит, от них ничего не осталось.
- Ступайте, - через мгновение глухо приказывает Грегор, слегка дернув шеей.
Когда командир исчезает за дверью, с губ Селены слетает мелодичный смех.
- Ваши надежды не оправдались, Грегор? Все было впустую, так? - вдруг спрашивает она, а затем поворачивается ко мне. - Видишь, Гелерд, не только я лгала тебе. Он, - кивок в сторону Грегора, - тоже. Твоих друзей не слишком-то интересует новый Закон, равноправие и прочие глупости - только власть. Потому они хотели отыскать образцы крови Евы или, хотя бы, протоколы ее исследований, чтобы воссоздать антидот. Пока у них есть только вещество-дерегенерант. Магистр нужен им вовсе не ради какой-то там гарантии, а лишь потому, что только он знает местонахождение твоей обращенной. Вот и вся правда. Так ведь, Грегор?
На лице иерарха возникает жутковатая ухмылка, приоткрывшая клыки.
- Нет. Но тебе все равно не понять.
Приблизившись к столу, Грегор садится рядом с Селеной и заглядывает ей в глаза.
- Я очень устал, - говорит он вдруг.
Его широкая белая ладонь невесомо ныряет под полу пиджака, а потом раздается выстрел.


4
В ушах звенит грохот, и все, что я успеваю сделать - еще до того, как вижу изумленно-расслабленное лицо Селены и залитое кровью платье, еще до того, как в Малый Зал вламываются крепкие ребята из охраны с вскинутыми автоматами, еще до того, как вообще понимаю, что произошло, - обхватить шею Грегора правой рукой, левой выдернуть “Хай Пауэр” из его пальцев и приставить к дергающемуся подбородку.
Грегор вяло смеется под моим захватом.
- Скажи им, чтобы проваливали, - рычу ему в ухо, косясь на охрану. - Иначе трупов будет больше.
- Уходите, - выдавливает он послушно.
- Целителя! - жестко добавляю я.
Грегор только кивает, но мы оба понимаем, что целитель вряд ли поможет.
Бойцы покорно скрываются за дверью. Не опуская пистолета, тянусь к бедру Грегора и вытаскиваю “CZ” и только потом перевожу взгляд на Селену. После выстрела она сползла со стула на пол, и теперь неподвижно сидит, зажав рану ладонью. Между тонких белых пальцев бежит кровь, расширенные от боли (или удивления?) прекрасные зеленые глаза бессмысленно блуждают по стенам, потолку и лицам. Она не издает ни звука, сжав губы настолько плотно, что они кажутся почти неотличимыми по цвету от белой, как молоко, кожи.
- Селена, - говорю я. Мой голос звучит глухо.
- Это модифицированные пули, - говорит Грегор. - Ей не выжить.
- Знаю, - странно, но сердце вдруг начинает колотиться быстрее. - Селена, - повторяю я, глядя на то, как быстро меняется ее лицо, усыхает, превращаясь в посмертную маску.
- Ты можешь отпустить меня, - спокойно говорит Грегор. - Я ничего не сделаю и никуда не уйду. 
И я отпускаю. Приближаюсь к Селене, присаживаюсь на колени, прикасаюсь кончиками пальцев к руке, к роскошным каштановым волосам. Ее шелковое платье спереди и с боков насквозь промокло - кровь все льется и льется, ее не остановить. Мне сложно охватить рассудком, что она умирает, и что это вопрос лишь нескольких минут. Непроизвольно смотрю на собственное запястье; ладонь госпожи, прижатая к ране, протестующе вздрагивает. Вскинув глаза на ее лицо, встречаюсь с угасающим зеленым взглядом. “Не надо”, - беззвучно шевелятся бледные губы.
Я киваю и сижу рядом до тех пор, пока Селена не перестает дышать, а потом осторожно укладываю ее на пол, убираю от лица волосы и закрываю потухшие глаза. Самое лучшее в смерти то, что она все искупает, но теперь, когда Селены нет, я не знаю, что чувствую. Слишком многое связывало нас с этой женщиной и продолжает связывать даже теперь - и ненависть, в том числе. И голос крови. И жестокость, и неразборчивость в средствах. Мы похожи, она была права. Она вообще редко ошибалась на мой счет. 
Поднимаюсь на ноги, и, оскалив клыки, оборачиваюсь на Грегора.
Тот лишь качает головой.
- Она заслуживала смерти.
- Как и каждый из нас, - рукоять “Хай Пауэра” до боли впивается в кожу. - Отведи меня к Милославу. 
Секунду Грегор пристально смотрит мне в глаза. 
- Ты не выстрелишь, верно? Я нужен тебе.
Вместо ответа я приставляю “Хай Пауэр” к его нижней челюсти. Если я нажму на спусковой крючок, его голова станет похожа на раздавленный арбуз - и мы оба об этом знаем. 
- Брось, Гелерд. Ты ведь понимаешь, что тебя убьют раньше, чем ты сумеешь добраться до Милослава. Даже, если тебе и удастся сделать это - что потом? Союзников у тебя нет, Старейшины боятся тебя - что раньше, что теперь, твоя обращенная - в заложниках. Своими действиями ты подпишешь ей смертный приговор. И себе тоже. 
Я не спорю - да, возможно. Возможно, мы умрем. Ну и что с того? 
Мной медленно овладевает осознанная тяга к разрушению, ничего общего не имеющая с тем безумием, которое вырывается вместе со второй сущностью. Мне хочется размозжить череп иерарха о стену и любоваться зрелищем мозгового вещества, размазанного по вековой кладке, хочется открыть двери и разорвать на части всех, кого я там найду, вне зависимости от того, боевой ли это дежурный, убивавший в эту ночь своих товарищей или безобидный прислужник. И - да, в этот миг мне и в самом деле наплевать, будет ли жить Ева - внезапно она превращается для меня в абстракцию, в сгусток темноты; ко всему прочему, я ведь знаю, как это легко - умереть.
Покрасневшие мутные глаза Грегора встречаются с моими глазами, и внезапно окатившая меня волна спадает, оставляя за собой лишь осадок усталости. Все вдруг кажется мне бесполезным, как копошение белок в колесе, и собственные действия в первую очередь. 
Я опускаю пистолет. 
Не сводя внимательных глаз с моего лица, Грегор тянется к полупустой сигаретной пачке, вытаскивает сигарету и неторопливо закуривает, что-то решая.
- Хорошо, - вдруг говорит он. - Я отдам приказ. Тебя не станут задерживать.
Киваю, не вникая в причины подобной уступчивости - они все равно есть, но и на них мне плевать. Я подумаю об этом позже, когда доберусь до Милослава.
В дверь раздается громкий стук, и через мгновение в Малый Зал в сопровождении конвоя заходит целитель - не Александер, конечно, и два санитара с носилками. При виде мертвого тела одной из Старейшин, их лица вытягиваются. Целитель торопливо склоняется над Селеной, потом вскидывает на Грегора взгляд. 
- Унесите, - спокойно приказывает тот.
Аккуратно и бережно санитары укладывают Селену на носилки, а затем увозят прочь, и меня внезапно охватывает острая тошнотворная тоска. Она слишком долго была частью меня, чтобы исчезнуть вот так просто, уйти так же спокойно и буднично, как под воздействием солнечных лучей испаряется пролитая на землю влага. Почему она не пожелала бороться, оттолкнула мою руку? Неужели и в самом деле поверила, что для нее все кончено? 
Заглянув мне в глаза, Грегор слегка качает головой - должно быть, понял, о чем я думаю. В холодном полумраке Малого Зала его лицо приобретает нездоровый оттенок, какой бывает у Истинных вампиров по наступлению утра, и я знаю, что сейчас ему отчаянно требуется укол.
- Можешь идти, - говорит Грегор. - Тебя проводят.
- Ты пойдешь со мной, - устало произношу я.
- Ладно, - соглашается Грегор. Похоже, он слишком измучен, чтобы возражать. - Как хочешь.
Какое-то время мы стоим, молча глядя друг на друга, словно ответственность за то, что произошло в эту ночь, за все трупы, которые есть и которые еще, несомненно, будут, каким-то образом разделилась между нами поровну, но не разъединила, а сплотила нас крепче, чем могла бы сплотить материнская утроба. Похожее извращенное чувство единения я испытал только раз - в Белграде, когда смотрел в глаза Матиаша, а теперь вот - его брата. Понимание этого ставит меня в тупик, и вдруг происходит странная вещь. Несущееся вскачь время - время, вобравшее в себя так много: потери, одиночество, запах пороха и крови, две войны, надежду, сожаление - останавливается, замирает, и, сделав замысловатый кульбит, смыкается, поднявшись на новый виток спирали. Как будто не было этих лет, как будто мне выпал еще один шанс исправить свои ошибки - пускай, не все. 
Через мгновение в зал без стука заходит прислужник Грегора. Приблизившись к своему господину, бережно снимает с него пиджак, расстегивает рукав на левой руке и задирает его вверх, а затем извлекает закатанный в стерильную салфетку шприц и ловко вводит иглу в вену. Все то время, пока длится инъекция, мы с Грегором не смотрим друг на друга, и я думаю, насколько же жалко мы выглядим со своими смехотворными попытками обмануть жизнь. Все эти витаминные коктейли, питательные сыворотки, стабилизаторы, бесчисленные таблетки, даже донорская кровь - не что иное, как жалкая потуга привести мир к какому-то равновесию, боязнь превратиться из совершенных хищников в трясущихся паралитиков с циррозом печени или еще чем-нибудь подобным. Ведь, в конце-концов, это ни к чему не приводит. Когда мы умираем, то перестаем отличаться: человек от животного, хищник от жертвы, мужчина от женщины, высшие от низших.
Вспоминая о Селене, о Йоване и еще о многих, я думаю, что возможно, мы были рождены исключительно ради смерти, как наивысшего акта бытия; важно не то, как ты жил, а то, как умираешь; в момент развязки все остальное перестает иметь значение, и у нас, в отличие от людей, есть возможность искусственно его оттянуть - в этом и заключается обман.
Убрав использованный шприц, прислужник кланяется Грегору и выходит прочь. Тот поправляет рубашку, слегка кивает мне.
- Пошли.
И мы выходим.

Глава 5
1
Мы направляемся в Южную Башню, прямиком в покои Магистра. Посвежевший после укола Грегор шагает чуть впереди, являя собой образец собранности и самоконтроля, я - чуть сзади, грязный и всклокоченный, в пропитавшейся кровью рубашке.
“Кольт” и “Хай Пауэр” мне вернули на выходе из Малого Зала, и мы с Грегором обменялись оружием - своеобразный знак временного перемирия, парламентерский флаг. Стоявшие полукругом бойцы смотрели на этот обмен почтительно, но без удивления; жизнь в этом месте отучила их удивляться чему-либо, стерла границы понятий и моральных принципов. Слово “предательство” давно стало для них пустым звуком, так же, как присяга Братству - набором ничего не значащих фраз, придуманных неизвестно кем пять столетий назад, когда их еще и на свете не было. Засовывая пистолеты в кобуру, я невесело подумал, что в чем-то эти молодые ребята похожи на меня, но в отличие от них я никогда не присягал на верность. Принимать присягу от мне подобного сто семьдесят лет назад было бы кощунством, однако же - вот парадокс! - теперь мятежные старейшины с готовностью протягивают мне руки, хотя движут ими все те же чувства, что и тогда: недоверие и страх. Сейчас старейшинам, безусловно, не до меня и вообще не до того, что творится за переделами Большого Зала - для этого у них есть и Грегор и Михаэль. В настоящий момент они, должно быть, до хрипоты обсуждают границы собственных полномочий, стараются урвать как можно больше власти, делят то, что осталось от некогда великой империи.
И все же, не могу сказать, чтобы эта ночь как-то поколебала мою веру в хаотичность мира - скорее, укрепила ее, словно давным-давно я глотнул противоядия от разрушительного разочарования, чтобы теперь спокойно наблюдать крушение Атлантиды. Даже смерть Селены вписывалась в эту картину упадка как нельзя лучше; “чтобы что-то создать, надо сначала что-то разрушить”, - ведь так сказала она. Новый мир всегда стоит на чьих-то костях, и не нами это придумано. Все, что мне теперь остается - завершить начатое. Когда я бросаю взгляд на Грегора, мне начинает казаться, что он все знает - для того и пошел со мной. Посмотреть, как я поставлю точку.
Бок о бок мы проходим знакомый коридор, среди сгрудившихся бойцов группы “Браво”, которые недоуменно косятся на меня; мой облик пугает их, как древних пугали мифические божества, пахнущие кровью и несущие смерть. Или возмездие.   
- Все в порядке, - негромко говорит Грегор, - откройте дверь.
Старший группы мнется в нерешительности - должно быть, получил строгие указания от Михаэля, и тогда Грегор добавляет, не повышая голоса:
- Вы плохо расслышали приказ, командир? Откройте дверь.
Пока конвой возится с электронным замком, я смотрю на тяжелые дубовые створки и с удивлением подмечаю, что меня слегка трясет. Наверное, и эта мелкая дрожь - не что иное, как усталость; я даже с трудом вспоминаю, для чего вообще здесь нахожусь.
- Все нормально? - без выражения спрашивает Грегор и внимательно-оценивающе смотрит на меня, словно желая удостовериться в том, что я еще на что-то гожусь.
Киваю - да, нормально.
Бойцы распахивают двери, и у меня больше не остается времени, чтобы как-то подготовиться - мы оказываемся в покоях Магистра. Я делаю шаг вперед, болезненно щурясь - опять, опять эти чертовы свечи, а Грегор отдает короткий приказ покинуть помещение кому-то за моей спиной. Но все, что я вижу в этот момент, все, что могу воспринять - это неподвижную фигуру в кресле у давно потухшего камина и большую белую руку на подлокотнике.
Делаю шаг вперед, и тогда фигура вздрагивает, обретает жизнь. Магистр медленно поднимает лицо - чудовищно постаревшее, сухое, безжизненное, - и слегка улыбается потрескавшимися губами.
- Это ты.
- Да, - я не знаю, что сказать.
Грегор отходит к окну и закладывает за спину руки. Сквозь тяжелые занавеси пробивается серый утренний свет. Если прислушаться, можно услышать голоса бойцов, смех, ругань и проклятия. Трупы, конечно, уже собрали, но девать их некуда - морг был взорван час тому назад, крематорий тоже. На их восстановление уйдут недели. Значит, будут делать так, как поступали пятьсот лет назад - сжигать тела на открытом воздухе. Сложат импровизированный алтарь, обольют бензином, поднесут спичку. Мертвым ведь все равно, а живые не переносят запах разложения.
Магистр смотрит на меня, не мигая.
- Ты предал меня, - говорит хрипло.
Мне становится смешно. Предал.
- Нет, Милослав. Нет. Я не клялся тебе в верности. И потом - все кончено.
Полные губы вздрагивают в усмешке.
- Никогда не бывает все кончено, Гелерд. Никогда.
Я морщусь. Мне не хочется его слушать - для этого я слишком устал. 
- Я хочу узнать, где она, Милослав.
Магистр отводит взгляд и пожимает плечами.
- Ее нет, - медленно выговаривает он.
Молча смотрю на него, не понимая смысла того, что только что услышал.
- Ее нет, - спокойно повторяет Милослав и сцепляет на животе руки. - Я отдал приказ об их ликвидации еще перед Советом, и его привели в исполнение. Я не мог рисковать.
Судорожно сглатываю воздух, а потом с размаха бью стволом “Кольта” по лицу Милослава. Брызжет кровь. Грегор не оборачивается от окна. Он знает, что последует дальше.
- Где она?
Милослав скалит окровавленные клыки, трогает пальцами пробитую скулу. Он не сопротивляется.
- Ее нет.
- Я не верю тебе.
- Я говорю правду.
- Хочу убедиться сам, - я дышу тяжело, сдерживаясь из последних сил. Надо потерпеть еще немного. Совсем чуть-чуть.
- Латвия, Рига, - выговаривает Милослав. - Они обе сгорели сегодня ночью.
Я киваю и поднимаю пистолет, целясь Магистру прямо в лоб. За секунду до выстрела  успеваю услышать:
- Я любил тебя, как сына. 
Короткая вспышка, грохот, звон отстрелянной гильзы. Голова Магистра дергается и опадает на спинку кресла, а мозги вперемешку с костями и кусочками дерева разбрызгиваются по паркету. Глядя на его неподвижное лицо, запоздало шепчу:
- Твоя любовь немногого стоила, отец...
Поднимаю взгляд на застывшее лицо Грегора. Дубовые двери с треском распахиваются, и в покои врываются бойцы группы “Браво” с готовыми к стрельбе автоматами. В воздухе висит навязчивый запах крови и пороха - но, может, эта вонь исходит от меня, может, она впиталась в мою кожу навечно? 
- Отставить, - негромко приказывает Грегор. Его нижняя челюсть слегка дергается. - Отставить.
Автоматы недружно опускаются вниз; глаза бойцов угрюмо блестят из-под масок - они слишком устали за эту ночь, слишком запутались в том, что правильно, а что - нет, и чьим приказам подчиняться. 
- Вы ничего не видели, - жестко произносит Грегор и стискивает пальцы. - Ничего не произошло. Магистр жив и здоров. Ясно?
- Так точно, господин, - за всех отвечает командир. В его голосе звучит глухая покорность. - Жив и здоров...
- Теперь уходите. И никого сюда не впускать - до особого распоряжения.
Пока идет этот диалог, я неподвижно стою, с интересом глядя на труп Милослава, на раскинутые руки, на тускло поблескивающий перстень из оникса, который он так и не снял, на изуродованное пулей лицо - и не ощущаю ни страха, ни удовлетворения, ни, тем более, раскаяния. Должно быть, эта бесчувственность - и есть квинтэссенция ненависти.
- Я еду в Латвию.
Слова сами срываются с губ - еще до того, как я успеваю уловить их значение. Грегор внимательно смотрит на меня из-под густых бровей, обдумывая только что услышанное.
- Ты ведь понимаешь, что с тобой станет, когда старейшины узнают?... - он не договаривает и качает головой.
- Ты догадывался, что я хочу сделать. 
Губы Грегора деревенеют.
- Не думал, что ты станешь стрелять, - возражает он, кивая на лужу крови, растекшуюся по паркету. В прохладном воздухе постепенно начинает разливаться запах - этот особенный запах металла и обожженного свежего мяса, от которого с непривычки может мутить. Но мы оба - ни я, ни Грегор, - давно не испытываем подобных трудностей. - Тебе стоит поспешить. Вряд ли я смогу скрывать это вечно.
Удивленно смотрю на иерарха, убираю пистолет в кобуру, и, коротко кивнув, направляюсь ко второму выходу. Перед тем, как покинуть покои некогда Великого Магистра, оборачиваюсь. Грегор стоит, не шелохнувшись, и смотрит на бездыханное тело у своих ног. На его твердом лице не написано никаких эмоций, но отчего-то я знаю, о чем он думает в эту минуту: о том, как легко превратиться в пыль, и еще о том, что никакая власть и никакие инъекции не могут вырвать тебя из вечного круговорота времени, смерти и перерождения.
И с пугающей, почти сверхъестественной четкостью я вижу будущее этого сильного, и, безусловно, смелого идеалиста: попытки изменить мир, осознание невозможности сделать это, собственного бессилия перед нерушимой стеной косности, власти, денег и лжи, стремление спасти то, что еще осталось, и, наконец, смерть. Он был необходим Старейшинам в качестве наконечника для копья, вдохновителя и исполнителя воли тех, кто пока еще остается в тени. Когда Грегор станет не нужен - его уберут, и это время не за горами. С его стороны достаточно будет лишь открыть глаза пошире и увидеть, что ничего и никогда не изменится в реальности, где правят деньги, что он был только пешкой в чьей-то игре. В каком-то смысле, мне даже жаль его; безусловно, Грегор изначально был обречен - одному ему не под силу сокрушить то, что создавалось веками. Вот только почему-то я уверен, что иерарх Ковач и сам прекрасно знает все это. От того и отпускает меня на все четыре стороны - в надежде, что я еще вернусь, и что, возможно, мы, наконец, станем союзниками.



2 
Как и обещал Грегор, никто даже и не подумал меня останавливать. Утром Бодан выглядел иначе, чем ночью. О недавнем бое напоминали засыпанные песком кровавые лужи да кучи отстрелянных гильз; почти все трупы убрали санитары, и теперь они, за неимением лучшего, ровными рядами лежали возле казарм. Кое-кто из бойцов лениво расхаживал возле шеренги мертвецов, разглядывая застывшие лица.
Почти на всей территории Бодана - от Главной Галереи и до внешнего периметра - царила деловитая суета. Часть прислужников и бойцов разгребали завалы на месте верхнего яруса Лаборатории, выглядевшего так, словно его обгрызло мифическое чудовище, другая часть занималась тем же у Главной Галереи.
Спокойно миновав усеянный кусками битого стекла и камня внутренний двор, я прошел в гараж, выбрал первый попавшийся автомобиль с полным баком и выехал за ворота. Бойцы охраны проводили меня равнодушными взглядами, слишком усталые, чтобы во что-то вникать, однако, я понимал, что времени у меня катастрофически мало.
К Инес я приезжаю уже ранним утром, когда небо начинает сочиться невзрачным серым светом, посеребрившем маслянисто-черные мокрые от влаги тротуары. Она живет в тихом респектабельном квартале, среди кукольных домов, окруженных со всех сторон зеленью и живыми изгородями. Я останавливаю машину возле ее дома, мельком смотрю на себя в зеркало - выгляжу я просто чудовищно, и, прежде чем выйти, набрасываю на плечи чей-то плащ, забытый на заднем сидении, чтобы прикрыть испачканную кровью рубашку. Приблизившись к двери, долго жму на кнопку звонка - в такой час Инес обыкновенно спит, но тут я ошибаюсь. Из глубины дома доносятся быстрые шаги, и через мгновение ее не по-утреннему свежее лицо показывается в дверном проеме. Секунду она смотрит на меня огромными карими глазами, а затем подносит ладонь ко рту.
- Бог мой, Гелерд, - выдыхает Инес. - Что с тобой такое?
- Это не моя кровь, - спешу уверить ее. - Пустишь?
- Да, конечно, дорогой. Боже...
Захожу вслед за Инес в изящно обставленную прихожую, затем в гостиную. Она стоит передо мной, кутаясь в шелковый халат цвета чайной розы, так выгодно подчеркивающий ее формы и золотистую смуглость кожи, с рассыпавшимися по плечам буйными черными кудрями и - перекошенным от ужаса лицом.
- Скажи мне, что произошло, - умоляюще выговаривает она.
Я успокаивающе улыбаюсь. 
- Ничего страшного. Для тебя.
- Ничего... для меня? - брови Инес взлетают вверх, но затем грозно сходятся на переносице. - Ты еще шутишь? Твой прислужник...
- Да... За этим я и приехал.
Она качает головой и поджимает губы, готовая взорваться возмущением, но тут же вспоминает о хороших манерах.
- Кофе?
- Нет, спасибо.
В этот момент до моего слуха долетает слабое движение - второй этаж, ее спальня.  Прищурившись, оборачиваюсь на Инес.
- У тебя есть там кто-то?
Она морщит лицо.
- Ах, Гелерд... Это... - выговаривает Инес, но докончить не успевает: на лестнице раздаются шаги, и мы оба синхронно оборачиваемся на них.
Однако, к моему изумлению, вместо брутального самца, на верхней ступеньке  показывается девушка - светловолосая, длинноногая и совсем юная. Лет восемнадцать, определяю я, никак не больше.
- Инес? - говорит она, наморщив заспанное смазливое личико - одно из тех, что украшают собой фотографии на витринах магазинов и рекламные щиты: маленький носик, пухлые розовые губы, огромные голубые глаза. - Что происходит?
- Кэти, - во взгляде Инес проскальзывает замешательство. - Ступай наверх, любимая. Я сейчас.
- Кто это?
- Ступай наверх.
Фыркнув, девушка уходит. Обернувшись на меня, Инес выразительно поджимает губы.
- Полагаю, тебе следует вымыться и переодеться. Это не займет много времени. Ты ведь не можешь разъезжать по городу в таком виде, правда? Я потом тебе все расскажу, а ты мне. Да?
- Хорошо, - покорно соглашаюсь я, отлично понимая, что ей необходимо объясниться со своей юной любовницей. - У меня есть десять минут.
- Я принесу тебе одежду, - мягко говорит Инес, проведя ладонью по моей щеке. 
Я удаляюсь в ванную на первом этаже и стою под душем десять минут, как и обещал, ожесточенно смывая с себя кровавую вонь Бодана, а когда выхожу, то обнаруживаю в ванной Инес с полотенцем в руках и ворохом чистой одежды.
- Это моего мужа, - поясняет она, оглядывая меня с ног до головы. - Тебе должно подойти.
- Мужа?
- Я вышла замуж, Гелерд, - мягко поясняет Инес. - Тебя долго не было.
- Пожалуй, - соглашаюсь я.
- Уже развелась, - добавляет она и с улыбкой и выгибает спину, как сытая кошка. В эту секунду она кажется мне дьявольски красивой.
- Из-за нее? - не удерживаюсь я и киваю в сторону, куда, судя по запаху, скрылась блондинка.
- Из-за него, - кривит губы Инес, плотнее задергивая на груди халат. - Он  оказался чертовым импотентом, в тридцать пять уже ничего не мог. Люди так быстро стареют... Я буду ждать тебя в гостиной, дорогой.
Натянув на себя одежду и всмотревшись в собственное отражение, я решаю, что выгляжу почти нормально, только лицо немного застывшее.
Выхожу в гостиную. Инес сидит на кушетке, поджав под себя стройную смуглую ногу и изучает мое лицо настороженными темными глазами, огромными и блестящими; шелковый халат цвета чайной розы слегка расходится, так, что я могу отчетливо видеть ее великолепную грудь. Эта женщина все так же красива, все так же веет от нее неистовым животным магнетизмом, и все так же ее красота, голос и запах действуют на меня подобно глотку хорошего вина - будоражат и успокаивают одновременно.
- Тебе нужно уехать, - хрипло говорю я и приближаюсь к ней вплотную.
Мгновение Инес молчит. Потом уточняет с восхитившей меня невозмутимостью:
- Это из-за сумки?
- Нет. Я бы не стал тебя подставлять.
- Знаю, дорогой, - ее ладонь нежно касается моей щеки. - Но мне некуда ехать. 
- У тебя есть стая, - цежу я, задетый ее упрямством. - Вернись к ним.
- Не могу, - слегка рассмеявшись, она качает головой и поднимает на меня лицо. - Они не примут меня обратно. Для них я всего лишь шлюха, Гелерд, - медленно выговаривают вишневые губы, - но раз так, то мне нравится ею быть.
- Сколько ты еще рассчитываешь здесь проторчать? - тихо спрашиваю я. - Пять лет? Десять? Потом пойдут вопросы.
На смуглом лице Инес отражается замешательство. Откинувшись на спинку кушетки, она встряхивает буйными кудрями:
- Десять лет - это так долго, дорогой. И потом, ведь это мои проблемы, где и сколько я нахожусь.
Не раздумывая, беру ее за руки и прижимаю к себе. Жар Инес согревает меня.
- Просто мне не все равно, - шепчу ей в ухо. - И потому что скоро тут, возможно, станет небезопасно. Вот и все.
- Я верю тебе, дорогой, - мягко усмехается она и целует меня в губы. - Все это время я спрашивала себя, где же ты есть. Знаешь, я скучала... - В голосе Инес слышится легкая хрипотца. - Нам было хорошо вместе, правда? Мы всегда понимали друг друга.
- Да, - соглашаюсь я, бездумно лаская ее щеку. Внезапно мне приходит в голову, что, пожалуй, эту женщину я могу назвать своим другом, и что мне действительно небезразлична ее судьба. - Верно.
- Потому, я надеюсь, что и сейчас ты меня поймешь. Я встретила Кэти. Я люблю ее и не могу уехать. И знаешь, - темные глаза Инес заволакивает мечтательная дымка, - кажется, это действительно, настоящее.
- Возьми ее с собой, - говорю я, размышляя про себя, что, по всей вероятности, Инес вполне может спутать любовь и нерастраченный материнский инстинкт. А может, и нет. Порой женщин понять довольно трудно. - Если тебе нужна помощь...
- Нет, дорогой, нет. Если я вдруг сорвусь с места, мне придется объяснить ей... все. Она не готова к этому - пока. Ведь ей всего двадцать, - с нежностью прибавляет Инес. - Ей нужно закончить колледж, а потом... если выбор Кэти будет осознанным, я помогу ей стать одной из нас.   
Усмехнувшись, отстраняю ее от себя и некоторое время всматриваюсь в спокойное, почти умиротворенное лицо. Кто бы мог подумать, что Инес способна потерять голову из-за кого бы то ни было?
- Ладно, - говорю я. - Я дам тебе знать, как меня можно найти в случае чего.
- Хорошо, - рассеянно кивает Инес и вдруг добавляет: - Я буду молиться за тебя, Гелерд. Впрочем, как и всегда.
Она поднимается с кушетки и на секунду уходит куда-то, а когда возвращается - протягивает мне сумку. Мгновение я смотрю ей в глаза. Нам есть что сказать друг другу - и наверное, поэтому мы молчим. Слегка потрепав Инес за кончики пальцев, я направляюсь к двери и выхожу навстречу утру.



Глава 6
1
Просыпаюсь на высоте около десяти тысяч метров над землей, скрючившись в кресле салона бизнес-класса рейса Лондон-Рига с утомительной пересадкой в Вене и с трудом вспоминаю, где нахожусь.
Глуховатый голос в динамиках объявляет, что самолет начинает снижение; в соседнем кресле, натянув на лицо маску, мирно спит преклонных лет джентльмен в помятом пиджаке. До того, как упасть в объятия Морфея, он пытался завязать беседу (очевидно, тут сыграл роль мой правильный английский выговор), всесторонне обсудив погоду Прибалтики, нравы Прибалтики, женщин Прибалтики, не преминув сообщить при этом, что отправляется на встречу с предполагаемой супругой, с которой познакомился через интернет.
“Ей всего пятьдесят один, вдова, - сказал мой попутчик, лукаво светя глазами. - Прекрасная женщина. Почти на двадцать лет меня моложе, можете в это поверить?”
Я не мог и потому просто пожелал бодрому старичку счастья, стараясь держаться в рамках вежливости. Удивительно - для этого замученного подагрой старика обратный отчет давно уже начался, часы ссыпают последние крупинки, но он еще чего-то ждет от жизни. Какой-то приятной неожиданности, может. Я же в его глазах - и в глазах всех этих людей вокруг, - выгляжу молодым, полным сил мужчиной, но никто из них никогда не узнает, насколько иллюзорно это видение, насколько на самом деле я одряхлел изнутри. Счастье - редкая совершенная гармония времени и пространства, духа и материи, сложившаяся под влиянием каких-то обстоятельств. Но я не верю, что она может существовать - за два столетия я стал чересчур циничен, чтобы всерьез рассуждать о подобных вещах.    
Надо мной возникает лучащееся профессиональной улыбкой лицо стюардессы. От нее слабо пахнет какими-то цветочными духами.
- Все в порядке, сэр?
Киваю и вновь закрываю глаза, стараясь абстрагироваться от ощущения ломоты в теле - я всегда плохо переносил полеты, хотя попутешествовал по воздуху немало, - и от тревожных мыслей о том, что вскоре мне предстоит узнать. Я ведь даже понятия не имею, что ожидает меня в Риге. Я знаю, что Грегор не станет делиться с Советом информацией - пока не станет, но ведь существует еще Инес. Безусловно, ее ожидают не самые приятные мгновения в компании инквизиторов - и этому помешать я бессилен. Впрочем, допрос Инес не будет информативным, даже с применением воздействия. Она ничего не знает и никогда не знала - я всегда заботился об этом. Конечно, аналитики проследят путь взятого мной из гаража “Мерседеса”, но, этот анализ займет какое-то время и, в конечном счете, ничего не даст. Баот? Я не контактировал с ним с того момента, как начался штурм Бодана. Единственное, что может меня выдать - паспорта, которые, возможно, где-то засветились, но такой вариант маловероятен. 
Судорожно сглотнув воздух, плотно вжимаюсь затылком в подголовник - самолет снижается слишком резко. Рядом в кресле начинает возиться старичок. От него пахнет лекарствами, кремом для обуви и одеколоном - какой-то успокоительный старомодный запах. Я закрываю глаза и вдыхаю его, как нечто знакомое, цепляюсь мозгом и не могу удержать, перебирая в голове обрывочные образы; рассматривая обрывки облаков за иллюминатором, я почему-то надеюсь, что в Риге тоже должно быть тепло и что мои контакты там еще не устарели, и Андреас по-прежнему глава местного отдела. Я думаю об этом для того, чтобы не думать о Еве. Чтобы не слышать в ушах спокойный, чуть утомленный голос Милослава. “Они обе сгорели этой ночью”. Сгорели. Сгорели. 
Лишь теперь, по прошествии полутора суток, я начинаю понемногу осмысливать произошедшее. Магистр мертв; я не судья, и мне глубоко наплевать на последствия его смерти. Развалится Братство или нет, будет ли стоять тысячелетиями, как египетские пирамиды, выживу я или погибну - все равно; я уже не его часть и никогда ей не буду, как бы страстно ни желал того Грегор. Я хотел убить Магистра - и убил, потому что он заслуживал смерти, пусть и не такой легкой, какую я подарил ему. Пусть и не такой. 
Но вот Селена... Селена. 
Как ни странно, но мне все тяжелее примириться с мыслью о том, что ее нет. Ненависть к ней непостижимым образом сплелась с тоской по тем временам, когда мы еще были преданны друг другу, по-настоящему преданны. Существовала ли эта преданность на самом деле или была лишь плодом моего воображения? Скорее всего, и то и другое; власть развращает даже самые чистые души, чего нельзя было сказать ни про нее, ни про меня. Мы зависели друг от друга: я - от ее приказов, она - от моей готовности их исполнять. Селена жалела меня - как жалеют неполноценных калек, и в то же время, хладнокровно использовала. Предавала, лгала.
В любом случае, это в прошлом - и ненависть тоже.
Я мысленно улыбаюсь ей, так, как если бы Селена сидела рядом и смотрела на меня своими колдовскими глазами. ”Мы с тобой похожи, Гелерд”, - мягко сказала бы она. И я не стал бы спорить. 
Да, Селена, даже слишком. Только в отличие от тебя, меня ломали гораздо сильнее, гораздо чаще, и знаешь, что я понял? Нельзя сдаваться, когда все потеряно - в этом нет никакого смысла. Судьба, а может, бог, дьявол - не знаю, все равно возьмут свое. Незачем облегчать им задачу. Надо идти до конца, даже если от усталости не держат ноги, даже если впереди нет никакой надежды. То, чем я намерен заняться - идти до конца.
   

2
Вопреки моим ожиданиям, Рига встречает нас дождем и ветром, и, не тратя времени даром, я беру в аэропорту такси и еду прямиком в центр города, туда, где в старом добротном доме девятнадцатого века располагается отдел. У входа дежурит охрана - двое молодых ликанов, провожают испуганными взглядами. Я спрашиваю, тут ли Андреас. Один из полукровок кивает.
- Он у себя в кабинете, господин.
Захожу внутрь, слегка удивленный тем, как мало поменялся за прошедшие годы Прибалтийский Отдел: все тот же скрипучий паркет, сборчатые шторы на окнах и лаковая лестница, у подножия которой встречает меня Андреас - невысокий, белесый, обманчиво-мягкий. Его глаза смотрят хмуро и напряженно.   
- Гелерд, - говорит он, когда мы обмениваемся рукопожатием. - Я ждал тебя. Пошли ко мне. Кофе будешь? Или чего-нибудь покрепче? Я уже отдал распоряжение секретарю.
- У меня мало времени, Андреас. Лучше давай сразу к делу.
- Ладно, - лицо главы отдела мрачнеет еще больше. - Ты прав.
Мы поднимаемся по лестнице, заходим в его кабинет. Меня поражает царящая кругом тишина. Андреас кивает на кресло.
- Присаживайся.
- Где все?
Латыш морщится и вытаскивает сигареты. Я следую его примеру.
- Работы хватает… Особенно после того, что случилось. Наверное, я должен пособолезновать тебе...
Сердце сжимается и падает. Разумеется, я был готов к тому, что он это скажет, ждал этого. И все же...
- Не стоит. Лучше расскажи, что произошло. 
Андреас жадно затягивается дымом и пожимает плечами. 
- Да нечего рассказывать, - заявляет он. - Она... Они жили очень замкнуто, ты понимаешь. Вспомогательные сотрудники Ближневосточного отдела передали мне эстафету. Гриф “строго секретно” и так далее. Я все понял, выделил двоих парней, поопытнее. И вроде, все шло нормально - они тут полгода прожили. И вот позавчера ночью... Кхммм, - Андреас закусывает нижнюю губу, вскидывает на меня взгляд. - Ты ведь не думаешь, что это моя вина?
 - Нет. Продолжай.
- Тильда снимала жилье в Тейке. Там частный сектор, все очень тихо, кругом приличные люди... Дом загорелся примерно в половине третьего утра, ни с того ни с сего. Вспыхнул, как спичка. Кто-то вызвал полицию, пожарных. Пока те ехали, от дома уже ничего не осталось. Внутри нашли только фрагменты костей. Предположительно, там было четверо мужчин и одна женщина, но...
- Одна... женщина? - сигаретный дым застывает у меня в горле. 
- Да, - подтверждает Андреас. - Одна женщина.
- Ну а?... - хрипло начинаю я, но Андреас прерывает меня движением пухлой ладони. Его взгляд становится сосредоточенным.
- Я знаю, о чем ты хочешь спросить, Гелерд. У меня есть доступ к базе ДНК. Наши провели экспертизу, неофициальную. Чтобы, понимаешь, было чем крыть, когда на нас напустится Бодан.
- И? - от напряжения у меня сводит скулы.
Андреас сопит, сминая меж пальцами сигарету.
- Женщиной оказалась Матильда. Мужчины  не установлены.
Облегченно прикрываю глаза, сглатываю воздух. Мир белеет вокруг меня, белеет и съеживается в одну точку. Все, о чем я сейчас способен думать - это не Ева. Не Ева. 
Андреас строго сводит брови.
- Возле дома мы обнаружили следы крови, довольно обильные. Они довели нас до дороги, а потом исчезли. Думаю, твоя обращенная села в машину.
 - Камеры... Записи с камер, -  бормочу я, не узнавая собственного голоса. Кровь - это все равно.
- Ничего особенного не дали. Камеры есть у соседнего дома, но они повернуты в другую сторону, потом примерно в двух километрах на запад. Там довольно оживленное движение, заправка, торговый центр. И еще, чуть дальше, на север.
 - Но ведь направление можно установить? Рисунок протектора...
 - Не выйдет, - прицокнув языком, качает головой Андреас. - Во-первых, буквально через десять минут туда понаехала целая куча автомобилей и понабежала толпа народу, ну а во-вторых, ночью был дождь... Даже если там что-то и было, то не осталось. Мы и следы крови обнаружили только под УФО.
 - Ясно, - я стискиваю зубы. - Это все?
 - Ну, почти, - мнется Андреас, но затем обреченно машет рукой. - Одна птичка принесла на хвосте, что местный клан был не очень-то доволен тем, что Тильда сюда перебралась. Была неприятность с их низжей, ну и потом, Тильда взялась помогать свободной стае... Якобы, снюхалась с их альфой, давно.
Скрипнув зубами, затягиваюсь горьким дымом, выпускаю его в воздух. Прошло меньше двух суток. Ева не могла исчезнуть бесследно - только не для меня. Но я не единственный профессионал среди охотников Братства.
- Отзывай аналитиков, - медленно говорю я. - Отзывай всех, кого ты привлек. Это приказ.
Пухлое лицо Андреаса вытягивается.
- Но ведь ... - бормочет он. - Как же...
Я тяжело смотрю на него. С видимым трудом Андреас берет себя в руки - спорить со мной он не осмеливается. 
- Хорошо. Как скажешь. Я, в общем-то, был уверен, что так произойдет... Высший охотник и сестра Старейшины... да... Это не наш уровень. Я отзову ребят.
Откидываюсь на спинку кресла, стараясь не выказать охватившего меня облегчения.  По-крайней мере, мне еще верят. 
- Многим ли известна эта информация?
- Нет. - Андреас морщит лоб. - Мне и еще старшему аналитику. В данную минуту он готовит отчет для отправки в Бодан. Мы не стали рапортовать Магистру. Хотели сначала убедиться, ну и все такое… ты ведь понимаешь. 
Сжимаю зубы. Отчет для отправки в Бодан. Значит, скоро Совет будет знать. Значит - времени у меня почти совсем не осталось.
- Мне нужен адрес альфы.
Андреас качает головой.
- Он не станет с тобой откровенничать. Он из свободных, а значит...
- Я сам знаю, что это значит, - обрываю я его. - Я все знаю.
- Ладно. - Вздохнув, Андреас вытаскивает ручку и лист бумаги, царапает на нем несколько строк и протягивает мне. - Вот. Его зовут Виктор, если что. Не думаю, конечно, что он тебе чем-то поможет, но попробовать стоит. Если твоя обращенная жива...
- Да, - я сжимаю зубы и, затушив окурок в пепельнице, поднимаюсь с кресла. Если жива. Если. - У тебя есть свободная машина? 
- Сейчас узнаю, - потянувшись к телефону, Андреас набирает номер и быстро лопочет что-то на латышском. Поднимает на меня взгляд. - Через пять минут будет. Парни подгонят ко входу.
- Спасибо, - говорю я и направляюсь к выходу. Сумка с оружием и наличностью слегка оттягивает мне руку.

3
Первое, что я делаю - направляюсь по адресу в Тейке. Андреас не соврал - спокойное место, тихий район, аккуратные кварталы, магазины, скверы.  Тем страшнее и несуразнее выглядит черный остов коттеджа, некогда занимаемого Тильдой, и помятый, затоптанный газон, окруженный полиэтиленовой лентой, слабо трепыхающейся на ветру. Останавливаю машину в ста метрах и несколько минут просто наблюдаю за тем, как несколько человек, одетых в форму и в штатское, методично обходят периметр, делают какие-то замеры, а затем рассаживаются по автомобилям и уезжают. Только тогда я выхожу из “Вольво” и осматриваюсь.
Что ж, место вполне удачное, на отшибе. От ближайшего дома сгоревший коттедж отделяют зеленые насаждения в виде трех раскидистых лиственниц и довольно широкая дорога. Надо думать, здесь Тильда чувствовала себя в безопасности. И Ева тоже. Но обе они ошиблись.
Мгновение помедлив, захожу ограждение и медленно шагаю вперед по серой от пепла траве, чувствуя, как под ногами хрустит стекло. От дома Тильды мало что осталось - только обуглившийся коробка с провалившейся крышей, над которой торчит каминная труба, да еще обломки мебели. Среди досок и кирпичей, в беспорядке валяющихся по периметру, замечаю помятую спутниковую тарелку и на секунду прикрываю глаза, вбирая в себя запах жженой пластмассы и дерева. Как это было? Клубы черного дыма, звон стекол, столб огня, взметнувшийся в небо, жалобный треск дерева?
А Ева? Как ей удалось выбраться? И куда она могла пойти с такими повреждениями? Да и вообще - дошла ли куда-то?
Стараясь унять дрожь в пальцах, сжимаю руку в кулак, разворачиваюсь и иду обратно к машине. Я увидел достаточно. 


4
Стая Виктора Яворевского занимает два довольно вместительных дома на территории Юглы, почти возле самых озер. Место тихое, живописное: поляны, березы, отражение неба в темной воде, при взгляде на которое возникает стойкое ощущение, что ты находишься где-то далеко за городом, что на самом деле вовсе не соответствует истине. Югла расположена все в том же предместье Риги, что и Тейка, где проживали Тильда с Евой.
Останавливаю служебную “Вольво” на мягкой грунтовой дороге и выхожу на воздух. В нос мягко ударяет запах сырой земли и свежей травы, в ветвях деревьев пересвистывают невидимые птицы. Сзади доносится звук открываемой двери, и я оборачиваюсь. Навстречу мне выходит невысокий щуплый Истинный с залысинами на высоком лбу. Его темные глаза настороженно изучают мое лицо.
- Господин Гелерд, - откашлявшись, говорит он и несколько поспешно протягивает мне узкую ладонь. - Андреас только что звонил мне. Я - альфа Виктор. Прошу вас. 
Мы поднимаемся по лестнице и заходим в дом - двухэтажный, добротный, сложенный из деревянных брусьев, пахнущих свежей древесиной.
В погруженной в полумрак гостиной нас встречает тишина и тиканье старинных напольных часов. Одна из стен целиком увешана фотографиями в деревянных рамках. Некоторые сделаны очень давно. 
Виктор кивает мне на кушетку, сам усаживается в кресло напротив и складывает на животе руки.
- Вы хотели поговорить насчет Тильды? - осведомляется он тусклым голосом. Отмечаю про себя, что по-английски альфа говорит почти без акцента. 
- Да.
Виктор вздыхает.
- Не знаю, чем могу вам помочь. Все, что знал, я уже рассказал Андреасу. Это большая трагедия. Для нашей семьи Тильда значила очень много. Не представляю, кто бы мог сотворить с ней подобное.
Слегка морщусь на эту ровную, заранее заготовленную речь. Мне следует до конца играть свою роль, но это оказывается непростой задачей: упоминание имени Тильды в чужих устах кажется неуместным и скомканным и, в то же время, меня невольно тянет откликнуться на призыв в этом глуховатом голосе, сказать, что за ее смерть я уже поквитался. Но я не делаю этого. Я пришел за другим.
- Вы близко общались?
Виктор вскидывает на меня взгляд, облизывает губы.
- Она помогала нам... время от времени.
- Что за история была с местным кланом?
- Не знаю. В дела Ясонсов я не посвящен.
Пристально смотрю на альфу. Тот невольно ежится под моим взглядом. 
-Послушайте… Мне не нужны проблемы, - произносит он, наконец. - Мы живем тут совсем недавно, разрешение на переселение было сложно получить. Местный клан владеет этой землей уже четыре века.
- Они были вам не рады, верно?
- Не рады, - хмыкает альфа и качает головой. - А вы когда-нибудь видели тех, кто радовался бы свободным стаям? Особенно, если это вампиры?
- Нет. Не видел.
- То-то и оно. Тильда ведь тоже была одиночкой, но с ней приходилось считаться. Она находилась под защитой Бодана. Хотя ее это не спасло, - последние слова альфа произносит почти шепотом.
- С Тильдой была девушка.
Виктор кивает.
- Ваша обращенная. Полукровка, как и вы. - По тонким губам пробегает судорога. - Наверное, я должен вам посочувствовать. Она была способной девочкой.
Невольно сжимаю руки. Была. 
- Но я мало ее знал, - глядя в пол, добавляет Виктор. - В основном с ней общался мой сын, Михаил. У них было больше общего.
- Я хочу с ним поговорить, - непреклонно заявляю я, поднимаясь с кушетки.
Редкие брови Виктора сходятся на переносице. 
-Поговорить… Хммм... Пожалуй, это можно сделать. Он сейчас прикован к кровати, видите ли. Сломал обе ноги четыре дня назад. Эти гонки... Но он плохо знает ваш язык. Если вас не затруднит говорить по-немецки...
- Не затруднит. Проводи меня к нему.
Виктор поднимается с места, явно обрадованный тем, как легко и быстро завершился наш разговор.
- Он в доме рядом. Молодежь сейчас предпочитает жить отдельно...
Мы проходим в соседний дом через задний двор. Отмечаю про себя, что тут нет ни калиток, ни заборов. На аккуратно подстриженном газоне валяются садовые принадлежности. Чуть обернувшись, Виктор толкает заднюю дверь, и мы оказываемся на кухне, где, вжавшись в стол, на меня испуганно таращится молодая самка с растрепанными светлыми волосами и огромным животом, топорщащимся из-под платья.
- Илга, - Виктор качает головой. - Все нормально. Иди приляг. - И тут же добавляет что-то на латышском.
Моргнув белесыми ресницами, самка послушно выходит с кухни. Проводив ее взглядом, Виктор поясняет неизвестно зачем:
- Мой второй сын взял ее из местной стаи недавно. Илга - хорошая девочка,  и не ее вина, что она росла в неблагополучной среде. Зато из таких получаются замечательные матери.
Я ничего не отвечаю. Виктор провожает меня вверх по лестнице. Навстречу нам попадается темноволосый подросток лет пятнадцати. Виктор обращается к нему, кажется, на польском. Подросток что-то отвечает, и, кинув на меня сверкнувший любопытством взгляд, исчезает в одной из комнат.
- Михаил у себя, - удовлетворенно говорит альфа и, подойдя к одной из дверей, негромко стучит в створку. Из комнаты доносится негромкий звук включенного телевизора. - Сожалею, что он не может выйти к вам сам. Ноги, я уже говорил.
- Ничего.
Заглянув в комнату Михаила и перебросившись с ним парой фраз, Виктор оборачивается на меня.
- Не буду вам мешать.
Кивнув, захожу внутрь и машинально обегаю взглядом пространство: низкий потолок, шкаф, плазма на стене. И кровать, на которой лежит молодой Истинный с загипсованными по колено ногами. В воздухе витает слабый запах сигарет и еще чего-то сладковатого, какой-то спиртовой настойки. На спинке одного из стульев аккуратно висит сложенная полицейская форма.
Увидев меня, Истинный делает слабую попытку приподняться на кровати. Не может и виновато улыбается. Его лицо в этот момент кажется мне смутно знакомым.
- Господин Гелерд, - старательно выговаривает он на немецком, протягивая мне руку. Я пожимаю ее. - Меня зовут Михаил. Возможно, вы меня помните? Я служил в Бодане пять лет тому назад. Личная охрана Магистра. 
Последние слова Михаил произносит с нескрываемой гордостью. Теперь, глядя на него, я начинаю что-то припоминать. Не так уж и много бойцов прошли через покои в Южной Башне.
- Служишь в полиции? - машинально спрашиваю я.
- Надо же чем-то заниматься, - пожимает плечами оборотень и кивает на свободный стул. - Прошу вас, присаживайтесь. Вы пришли из-за Евы, так?
- Твой отец сказал, ты с ней общался.
Лицо Истинного принимает замкнутое выражение. Руки, лежащие поверх одеяла, начинают беспокойно двигаться, словно ища невидимой поддержки.
- Ну, мы еще в Бодане виделись иногда, на тренировках, - смущенно говорит он. - Вообще-то, наверное, “общался” - это сильно сказано.
- Когда ты ее видел в последний раз? 
- Четыре дня назад, - без заминки отвечает Михаил, глазами указывая на гипс. - Когда разбился. Я участвую в уличных гонках, иногда. В тот раз мне не повезло.
- Ясно. И что?
- Ничего, - оборотень пожимает плечами, слегка морщится. - Сначала приехала Тильда, потом она. С парнем.
- Парнем?
- Да, человеком. По-моему, они встречались, - невозмутимо продолжает Истинный. - Во всяком случае, я их видел пару раз вместе.
- Кто такой?
- Не знаю. Краем уха слышал, что он был когда-то гонщиком, но сильно разбился. Теперь механик, говорят неплохой.
- Как он выглядит?
Михаил сдвигает брови, выуживая из памяти нужные слова.
- Среднего роста. Руки в татуировках. Хромает. Молодой, не старше двадцати семи. И, да - он русский.
- Русский? Уверен?
- Точно, уверен. Тут в Риге вообще много русских.
Хромой русский механик с татуированными руками. Приметы исчерпывающие.
- Где я могу его найти?
Михаил снова задумывается, чешет указательным пальцем острый подбородок, обросший темной щетиной.
- Этого я не знаю, но есть один человек, он может помочь. Зовут Маркус Эглитис. Травкой торгует, ну, и еще кое-чем покрепче. Знает всю эту тусовку вдоль и поперек. Трется обычно в барах на Маскавас, у железной дороги. Попробуйте “Хромого Билли”. Это кабак для всяких панков. Если повезет, застанете там.
- Что-нибудь еще можешь добавить?
- Добавить? - удивляется Михаил. - Да, наверное, ничего. Я же говорю - мы не слишком-то близко общались с Евой. Не было никаких разговоров по душам. Привет, как жизнь - и все. Они с Тильдой были сами по себе, со своими делами.
Пристально смотрю на парня, изучая его реакцию, изменения выражения лица, запаха, вслушиваясь в отзвук дыхания и биения сердца, стараясь уловить любую подсказку, сообщаемую мне его телом - но ничего такого не нахожу. Либо в Бодане он научился здорово контролировать свои реакции - что вряд ли, либо он не врет. Мне хочется верить во второе, но первое исключать ни в коем случае нельзя. Сейчас стоит соблюдать предельную осторожность. 
- Они контактировали с местным кланом?
- Контактировали? - Михаил трясет головой. - Нет. После того, как Тильда вытащила их низшую, никаких контактов не было. Я подробностей не знаю, но иерарх жаловался Старейшине Павлу. 
- И что же? - мрачно улыбаюсь я.
- Ничего, - оборотень скалится в ответ - кажется, его забавляет мысль, что кому-то удалось унизить местный клан. - Старейшина их послал. Об этом все знают. 
- Спасибо, - я поднимаюсь с места. - Ты мне очень помог.
- Да что там, - по лицу Истинного пробегает краска смущения. - Я хочу, чтобы вы знали, - я ничего этого не говорил Андреасу. Сейчас я делаю это ради Евы. Она помогла мне однажды... Ну, и потом, она была… Ладно, - он машет рукой и отворачивается к стене.
Тихо выхожу из комнаты. Она была. Была. Наверное, я не смогу смириться с этим до тех пор, пока своими глазами не увижу ее тело.

   
5
Отыскать бар “Хромой Билли” оказывается не такой простой задачей - в Риге я ориентируюсь слабо, а навигатор у “Вольво” не обновлялся довольно давно, но, в конце-концов, я делаю это, исколесив чуть ли не все близлежащие улицы между железной дорогой и рекой.
Захожу в “Хромого Билли” уже под конец вечера, обвожу глазами пустой зал и направляюсь прямиком к пошарпанной барной стойке, за которой стоит парень в растянутой черной футболке и протирает стаканы, кивая головой в такт музыке. Его мрачное лицо изрыто оспинами, под ногтями чернеет грязь. В воздухе висит запах дешевых сигарет и кислого пива. 
Я решаю сразу приступить к делу.
- Мне нужен Маркус Эглитис. Он здесь? 
Бармен поднимает голову и тупо мигает. Его круглые блестящие глаза странным образом напоминают птичьи.
- Ты понимаешь английский?
- Э-э, немного.
- Как мне найти Маркуса Эглитиса?
В круглых глазах бармена появляется отблеск мысли. Он незаметно кивает головой в сторону.
-  Он там. С девушкой. 
- Позови его сюда.
Бармен принимается мигать с удвоенной силой. Быстрым движением ловлю его пальцы, слегка сжимаю. Лицо парня перекашивается от боли.
- Я хочу поговорить, и все. Позови его сюда, иначе я сломаю тебе руку. Понимаешь?
Бармен кивает. Потирая ладонь, выходит из-за стойки и исчезает в угловом зале, чтобы спустя пару минут появиться в обществе тщедушного дерганого парня с красными глазами. Парень смотрит оценивающе и нагло. Я знаю, что в левом кармане его куртки покоится заточка.
- Я - Маркус. Ты что-то хотел? - спрашивает он на ломаном английском. В его высоком голосе слышится очевидная агрессия.
- Поговорить.
- Я тебя не знаю, - оскаливает плохие зубы Маркус. - Разговора не будет. 
Мрачно улыбаюсь. Вряд ли он продолжит изображать из себя героя, когда я стану ножом протыкать его нервные сплетения. Такую боль никто не в состоянии выдержать - проверено многократно. Увидев мою улыбку, Маркус, кажется, начинает что-то понимать и боком пятится к двери, но я действую намного быстрее.
 Неуловимым движением оказываюсь рядом и резко кладу его головой на барную стойку, прижимаю шею локтем так, что он не может шевельнуться и лишь что-то неразборчиво шипит, очевидно, на латышском. Бармен взвизгивает и бросается к выходу, но я останавливаю его взглядом.
- Не нужно этого. Встань так, чтобы я тебя видел.
И он слушается. Виновато смотрит на Маркуса и отходит к стойке. Я склоняюсь над красным от напряжения ухом Маркуса.
- Я не хочу тебя калечить. Поэтому мы сейчас выйдем на улицу, я задам тебе пару вопросов, а ты мне на них ответишь. И я уйду. Кивни, если понял. 
Маркус кивает. Я убираю руку, и какое-то время жду, пока парень придет в себя. Бармен таращится на меня, как на исчадье ада.
- Пошли, - говорю я, и Маркус послушно плетется за мной. На пороге оборачиваюсь к  бармену. - Забудь, что видел.
Мы выходим в сырой промозглый вечер. С темного неба падает изморось. Маркус шмыгает носом, поводит плечами. Ему не терпится. Я закуриваю.
- Мне нужен парень. Лет двадцать шесть - двадцать семь. Руки в татуировках, русский. Хромает.
- Я не... - начинает Маркус, но натолкнувшись на мой взгляд, затыкается.
-  Михаил сказал, ты всех тут знаешь.
Лицо Маркуса меняется.
-  Михаил? Инспектор? - уточняет он.
Молча киваю. 
-А-а… Ну, так бы сразу и говорил, а то я подумал уж невесть что. Мы тут чужих не жалуем, сам понимаешь...
- Ты знаешь такого парня?
- Да, - твердо отвечает Маркус, оценивающе косясь на меня. Думает, сколько можно срубить за информацию.
- Я заплачу. Если посчитаю нужным. 
-Ну… - Маркус кривит плохо выбритое лицо, вытягивает губы трубочкой. Кидает на меня испытующий взгляд. - Так ты не из полиции, нет?
- Нет.
- Ладно, - пожимает плечами. - Мне, в общем-то, наплевать. Я видел его две недели назад. Зовут Сергей Кирьянов. Работает в автосервисе на окраине Болдерая, прямо возле порта. Они там тачки тюнингуют, ну и все такое... Но он там уже пару дней не появлялся.
В точку!
- Откуда информация?
- Его кореш... моему брату должен. Вот так.
- Знаешь, где он живет?
- Нет, - пожимает плечами Маркус и торопливо прибавляет: - Честно. Сами его ищем.
Выплюнув окурок, вкладываю купюру в липкую ладонь латыша и молча направляюсь к машине. Сажусь в прохладное нутро “Вольво”, нажимаю на педаль газа и трогаюсь вперед, в сырые сумерки. В зеркале заднего вида несколько мгновений маячит щуплая фигура Маркуса, а потом исчезает совсем.


Глава 7
1
Болдерая оказался удаленным районом со странной помесью добропорядочной старины и советской застройки: месиво многоэтажек, гаражей, приземистых мостов и поросших высокой травой площадок; торчащие трубы промышленного предприятия, зубцы береговых погрузочных кранов, ветер и запах моря делали его неотличимым от подобного района в любом портовом городе мира.
Я колесил по его улицам и размышлял о Еве, о странных хитросплетениях случайностей и о том, сколько всего я о ней не знаю - по сути, ничего. Впервые за долгое время я стал сознавать то, что должен был понять давным-давно - у нее своя жизнь и своя история, никак со мной не связанная. Я стал для нее прошлым, и, наверное, это правильно. Я ведь сам неоднократно говорил ей, что прошлое ничего не стоит.
Мои мысли непрестанно вертелись вокруг русского; я не мог решить, чего хочу больше - найти его сейчас в сервисе и убедиться, что Евы нет рядом, или же, что этого не произойдет, хорошо понимая, что первое означает тупик - во всех смыслах. На анализ и реализацию огромного массива информации, накопившегося за пять лет, потребуется, по меньшей мере, группа из пяти - шести аналитиков, чего, безусловно, мне и в прежние годы удалось бы добиться лишь с разрешения Великого Магистра. Но теперь Магистр мертв, и отчего-то я уверен, что перед тем, как отдать приказ о ликвидации Евы, он лично позаботился о том, чтобы никакая информация о ней или Тильде не смогла попасть в чужие руки. Полагаю, все сведения были уничтожены еще до моего прибытия в Бодан, поскольку уже тогда, выставляя мне ультиматум, Магистр знал, чем все закончится. Рисковать он не стал бы, да и не мог.
Сервис, как и обещал Маркус, обнаруживается почти возле самого порта. Им оказывается вместительный гараж без опознавательных знаков; возле тяжелых, выкрашенных в матово-черный цвет дверей стоит колченогий стул, на котором, мусоля во рту сигарету, сидит хмурый парень в грязной спецовке. На его художественно выбритой голове красуется татуировка какой-то птицы. Увидев меня, парень удивленно вскидывает брови, машинально сканирует мое авто, а затем вновь переводит взгляд на меня. На любителя гонок я определенно не тяну.
- Мне нужен Сергей Кирьянов, - без вступлений начинаю я.
Парень смаргивает, потом пожимает плечами и вскакивает со стула. Обернувшись в приоткрытую дверь гаража, что-то кричит по-русски, а потом, запустив руки в карманы, продолжает исподлобья рассматривать мое лицо. Через пару мгновений из гаража появляется еще один парень - слегка помладше, с перебитым носом. Тщательно вытерев запачканные руки о тряпку, спрашивает с сильным акцентом:
- Вы что-то хотели?
Я повторяю запрос:
- Мне нужен Сергей Кирьянов.
Белесые брови русского настороженно дергаются. Мой вид явно не внушает ему доверия. Парень шмыгает носом и оборачивается к напарнику. Тот встревоженно морщит лицо.
- Сергея здесь нет, - откашлявшись, сообщает парень. - Он уехал к родителям. В Россию.
Слегка улыбаюсь. При взгляде на мою улыбку по лицу русского проносится страх.
- Два дня назад, - торопливо добавляет он, судорожно сглотнув воздух.
Киваю, а затем быстро подхожу к парню - тому, кто сидит на стуле, протягиваю руку и сжимаю шею. Через три секунды парень ложится лицом в пыль, не издав ни звука, и я тут же поворачиваюсь ко второму - более полезному для меня, поскольку он владеет английским. У меня есть пятнадцать минут.
Русский вскидывает руки. Его подбородок дрожит.
- Не надо, - шепчет он побелевшими губами. - Я ничего…
Мгновение смотрю на паренька, потом киваю. 
- Пошли внутрь. И друга своего прихвати.
Парень съеживается. С трудом берет своего напарника за подмышки и волоком тащит в гараж. Я захожу следом и плотно прикрываю за собой двери. Осматриваюсь. Две смотровые ямы, над одной из которых стоит довольно помятая “Мицубиши Эклипс”, рядом - бокс для покраски. По стенам развешены слесарные инструменты и раскиданы детали от разных автомобилей: крышка капота, парочка бамперов, виниловые кресла, колеса и прочая ерунда, без которой невозможно представить себе автомастерскую. За дощатой перегородкой слышится звук телепередачи, но меня это не беспокоит - я и так знаю, что здесь больше никого нет. Вновь поворачиваюсь к русскому. Тот сидит на корточках перед своим напарником и шмыгает носом.
- Если тебе нужны деньги… - начинает он и умолкает, поняв, что сказал глупость.
Присаживаюсь на капот и внимательно всматриваюсь в бледное лицо паренька. Сколько ему лет? На вид никак не больше двадцати.
- Куда уехал Сергей?
- В Россию, - мальчишка закусывает губу. - Без вранья - он так сказал по телефону.
- Когда он звонил?
- Вчера, - отвечает мой информатор, и, нырнув в карман, извлекает оттуда телефон, быстро снимает блокировку с экрана, протягивает мне.- Хочешь, проверь, на.
- Номер не определен.
- Это был он, - напрягается парень. Сейчас он не врет - во всяком случае, его тело сообщает мне об этом - мимикой, запахом. — Сказал, машина сломалась на границе.
Внимательно смотрю на номер - если не ошибаюсь, код Эстонии. Во всяком случае, это нетрудно установить.
- Какая у него машина?
- “Ауди Rs4 “, зеленого цвета.
- Сергей говорил, о том, что хочет уехать?
- Нет. Но на него бывает накатывает. Может подорваться ни с того, ни с сего. Один раз он так до Исландии добрался.
- Он поехал один?
- Что значит - один? - удивляется мальчишка. На его лице написаны испуг и готовность идти навстречу. В общем-то, я не удивлен. Чем моложе особь - тем сильнее развита интуиция. Но это касается, в основном, людей - и преимущественно, мирных профессий.
- Один - или с кем-то?
- Понятия не имею. У него тут была какая-то телка - может, ее с собой взял, может, нет…
Слегка морщусь. “Какая-то телка” - понятие весьма растяжимое. Какой-то телкой может оказаться и официантка из дешевой забегаловки на Маскавас, и первая приглянувшаяся стриптизерша, и продавщица из супермаркета, и блондинка с черными глазами. Однако, временные промежутки, вроде бы совпадают.
- У него есть друзья в Эстонии?
Парнишка криво оскаливается.
- У Сереги везде друзья. Он год в Тарту жил, по-моему. И еще много где. Почти всю Европу объехал.
“Много где” - звучит не слишком обнадеживающе. Но мне нужно от чего-то отталкиваться. Тарту вполне сгодится.
Человек на полу начинает шевелиться. С его губ срывается стон. Парнишка сглатывает слюну и с ужасом смотрит на него.
- Он не умрет?
- Адрес родителей знаешь?
Вряд ли, конечно, он потащит туда Еву - если только она и в самом деле с ним, но подстраховаться стоит. Информация никогда не бывает лишней. На бледном лице паренька отображается сомнение. Сдвинув брови, он испытующе смотрит на меня.
- Ты ведь ничего ему не сделаешь, нет? Серега - нормальный парень… 
- Адрес, - напоминаю я.
Сорвавшись с места, мальчишка бежит за перегородку.
- Сейчас напишу.
Его напарник вяло шевелится на полу, поочередно приоткрывая непослушные веки, но потом вновь замирает. Паренек выходит из-за перегородки и протягивает мне листок бумаги, на котором латиницей криво написаны адреса и номера телефонов.
- Вот. Не знаю, какие еще работают.
Принимаю листок, и, прищурившись, смотрю на парнишку. В голову мне приходит отличная мысль. Социальные сети - прекрасное изобретение человечества. Просто неоценимое подспорье для полиции и всякого рода спецслужб. Контакты, фотографии, геолокация. Гигантская база данных. Что и говорить, в двадцать первом веке сбор информации стал куда проще и быстрее.
- У Сергея была страница в соцсетях?
Парнишка хмурится.
- Ну, вроде, да. На Фейсбуке. А что?
В ответ я спрашиваю, есть ли в мастерской лэптоп, и, получив удовлетворительный ответ, велю пареньку зайти на свою страницу и найти Кирьянова. Он покорно делает, что нужно, после чего я забираю лэптоп и внимательно изучаю данные. Сейчас, за неимением лучшего, для меня это важный источник информации. Как я и предполагал, ничего особенного профиль Кирьянова не нес. Ни фотографий, ни ссылок - ничего. Главный снимок настолько мелкий, что на нем с трудом можно угадать очертания лица.
Просматриваю контакты. Похоже, парень, действительно, немало попутешествовал  - друзья у него повсюду: Германия, Франция, Бельгия, Польша, Венгрия, Румыния. И только двое - из Эстонии. Таллин и Тарту.
Нахмурившись, открываю страницу. Ильмар Тедер, 34 года, Тарту. Место работы - RMT Garage. Щелкнув на активную ссылку, тут же получаю адрес. Уже кое-что. На всякий случай просматриваю фото в профиле - ничего, кроме снимков машин в различных ракурсах. Кажется, то, что надо.
Второй профиль - таллинский - принадлежит девице под ником WildCat. Ее страница пестрит фотографии ночных клубов, огней и зажигательных танцев. В конце этого многообразия мне удается найти нужный снимок: невысокая худенькая девушка на фоне аккуратного дома в предместье с точной геолокацией. Вероятность того, что Кирьянов направился к одной девице в обнимку с другой, конечно, ничтожна, однако, иметь в виду ее все-таки, стоит. 
Закрываю страницы, откладываю лэптоп в сторону и знаком подзываю к себе паренька. Все время, пока я просматривал страницы, он тихо сидел в стороне и глазел на меня. Повинуясь зову, он поднимается на ноги и нерешительно подходит. Я приближаюсь к нему и кладу на виски пальцы. Парень дергается в испуге.
- Зачем это?
Я не отвечаю. Когда я погружаюсь в его зрачки, парень расслабляется и больше не дрожит. Поверхностное воздействие занимает считанные секунды; русский безвольно падает на пол рядом со своим напарником. Утром он будет думать, что ему приснился сон.


2
Дорога от Риги до Тарту вместе с таможенным досмотром занимает у меня приблизительно пять часов. Собственно, никакого досмотра и не было; я открыл окно, служащий проверил паспорт и документы на автомобиль - “Фольксваген Пассат” восьмилетней давности, - и поставил печати. С “Вольво” мне пришлось расстаться еще в Риге; зная, что в машине установлен маяк, я ничуть не беспокоился о ее сохранности, зато беспокоился о своей; Андреас может ничего и не знать о том, что произошло в верхах власти и относиться ко мне с какой угодно симпатией, но получив от инквизиции приказ ликвидировать особого опасного преступника, будет обязан подчиниться. А я буду защищать себя. Я отнюдь не страдаю добросердечием и не стану казнить себя за каждый труп противника, но, тем не менее, если существует хоть одна возможность избежать кровопролития, нужно ею воспользоваться. И потому я просто исчезаю.  Это своеобразный жест вежливости с моей стороны.
Явившись в Тарту, нахожу адрес гаража, где предположительно работает Тедер, но вламываться туда не спешу, решив какое-то время просто понаблюдать. Трудность заключается в том, что гараж расположен почти за городом, среди хорошо просматриваемой ровной местности, к которой ведет одна-единственная дорога. Если я встану неподалеку, то неизбежно привлеку к себе внимание, и потому мне не остается ничего иного, как заехать туда под видом клиента - у старичка “Фольца”, без сомнения, найдется какая-нибудь проблема, и не одна. Вот, например, стертые тормозные колодки. Или нестабильное поведение движка при переключении скорости - все это я излагаю невысокому человеку в аккуратной спецовке. Его светлые глаза без остановки бегают по моему лицу.  Я стараюсь изображать смирение и даже улыбаюсь.
- Сегодня воскресенье, - заявляет человек, с сомнением оглядывая меня. - Если бы вы подождали до завтра, то смогли бы посмотреть город.
Я заверяю его, что оплата будет по двойному тарифу. Человек удовлетворенно кивает и вытаскивает телефон. Быстро говорит по-эстонски. Через минуту оборачивается ко мне.
- Кофе хотите? Я могу сделать.
Я не отказываюсь, потому что не спал уже больше трех суток. Человек колдует над кофе-машиной и бросает на меня тревожные взгляды. Я знаю, что ему не по себе. Находиться рядом с кем-нибудь из человекоподобных хищников все равно, что в клетке с бенгальским тигром - ничего приятного, особенно, если нет отвлекающих факторов вроде алкогольного опьянения, большого скопления людей, громких звуков и прочего. Сознание поневоле концентрируется на тревожных ощущениях и посылает своему обладателю лихорадочные сигналы “опасность! опасность! опасность!”. 
Человек ставит передо мной чашку кофе и натянуто улыбается.
- Сейчас, - говорит он, - придет механик. Он живет совсем неподалеку. Его жена недавно родила двойню.  Свихнуться можно!
Словно в ответ на его слова, на ремонтную зону заходит невысокий плотный мужчина, и я тут же узнаю его: Ильмар Тедер. Мы обмениваемся рукопожатием, затем Тедер оборачивается к мастеру и, отчаянно жестикулируя, что-то втолковывает ему по-эстонски. Мастер хмурится, потом кивает. Интуиция подсказывает мне, что это хороший знак.
Я окончательно удостоверилась в этом, когда минут через десять в открытых дверях гаража появляется молодой парень с татуированными руками, и, чуть припадая на левую ногу, быстро исчезает в ремзоне. Я мысленно поздравляю себя. Значит, по каким-то причинам, Кирьянов решил задержаться в Эстонии. Почему? Деньги закончились? Или все дело в его спутнице?
По мере того, как идет время, мне все труднее сдерживать себя. Я готов сорваться с места, пройти в ремзону, и, быстренько нейтрализовав ненужных свидетелей, заняться Кирьяновым, но нужно сохранять терпение. В моем положении прежде всего необходима осторожность, ведь, что ни говори, этот мальчишка может быть никак не связан с Евой. Какую бы жизнь она ни вела последние четыре с половиной года, в нее все же вложены навыки и инстинкты охотника, такие как обостренная интуиция и возможность предугадывать последствия своих решений - к примеру, использовать для прикрытия человека. Человека! И не какого-нибудь обученного силовика, знакомого с правилами конспирации и диверсионными премудростями, а простого парнишки - автослесаря, бывшего гонщика и гедониста. Человека, который на каждом шагу оставляет метки “я тут был!”, который и понятия не имеет, во что на самом деле впутался. Который и думать не желает о том, что каждая лишняя минута прибывания на одном месте может стоить ему жизни. Объяснений этим нелепицам может быть несколько. Первое - Евы нет рядом с ним, и второе - она находится не в том состоянии, чтобы втолковать ему что-то. И это не слишком хорошо.
Диагностика и ремонт занимают не слишком много времени.
Меня зовет мастер, в подробностях объясняет, какие работы были сделаны, называет сумму. Я накидываю еще сверху - все, согласно договоренности. Мастер доволен. Я сажусь в сверкающий чистотой “Фольц” и выезжаю с ремзоны, размышляя, как быть дальше. Я убедился в том, что Сергей Кирьянов находится в Эстонии. Теперь нужно поговорить с ним без свидетелей.
Не спеша, направляюсь в сторону города. Дорога пустынна, надвигается вечер, в воздухе пахнет травой. Через пару километров проезжая часть сужается, обрастает деревьями. Кое-где возникают постройки - двухэтажные деревянные дома с ровными газонами.
Тарту - неплохой город. Уютный. Но спрятаться тут невозможно. Может пролиться кровь, очень много крови. И если Ева здесь, она не может не понимать этого.
Увидев поворот налево, я медленно заезжаю туда, выключаю фары и аккуратно паркуюсь в кустах. По моим расчетам, Кирьянов рано или поздно здесь появится, поскольку это единственная дорога от сервиса. Проходит час, два. Сумерки постепенно густеют, зажигаются желтыми огнями окна. Я жду. За все прошедшее время тут проехали лишь две машины. Одна остановилась у дома неподалеку, во второй сидела женщина - я учуял сладкий запах ее духов. Наконец,  вижу третий автомобиль - белую спортивную “Хонду”, которой так щеголял на фотографиях Тедер. Это мне с руки. “Хонда” проносится мимо, подняв облако пыли - дорога не заасфальтирована. Оба они - и Кирьянов и Тедер, сидят внутри. Выждав две минуты, трогаюсь вслед за ними. Держусь на приличном расстоянии - тут не так много машин. Какое-то время мы кружим по улицам среди частных домов.
Минут через десять “Хонда” притормаживает за углом, и из нее выходит Кирьянов. Машет Тедеру рукой, что-то говорит по-русски. Тедер берет с места, и “Хонда” уезжает в ночь. Проводив ее взглядом, Кирьянов вдевает в уши наушники, запускает руки в карманы, и, прихрамывая, уверенно скользит по тротуарам.
Я веду его еще минут пять с выключенными фарами, но затем переулки сужаются, и мне приходится идти пешком. Я бросаю машину, нагоняю русского и бесшумной тенью следую за ним. Тот заворачивает в магазин, покупает там сигареты и выходит наружу. Прикуривает, выпускает дым в воздух, усмехнувшись про себя, набирает что-то в телефоне, а затем, оглянувшись по сторонам, переходит дорогу и останавливается возле давно некрашеного двухэтажного дощатого дома. Дергает дверную ручку и исчезает в неосвещенном подъезде. Я наблюдаю с противоположной стороны улицы и вижу, как на втором этаже вспыхивает тусклый свет. Евы там нет - теперь я это точно знаю. В груди что-то съеживается болезненным комком, но я загоняю это ощущение подальше - сейчас мне не до сантиментов. Я должен допросить русского. Не раздумывая дольше, направляюсь к подъезду и прохожу внутрь. Под ногами скрипит старая лестница, истертая десятками ног, в нос ударяет запах дешевых сигарет и отсыревшего дерева. На стене болтается тусклый светильник, выхватывая из темноты переплетение проводов с застрявшей между ними паутиной. Поднявшись на второй этаж, стучу в нужную дверь. Несколько секунд там царит тишина, а затем дверь открывается без единого вопроса, и на пороге показывается Кирьянов. Он внимательно-вежливо смотрит на меня снизу вверх, задает какой-то вопрос на корявом эстонском. Я рассматриваю его, пытаясь прочесть какие-то подсказки на смазливом лице, и вдруг ощущаю то, что должен был ощутить еще раньше - от него пахнет Евой. Губами Евы, руками Евы, шеей, грудью - всем, что по праву принадлежит мне. Принадлежало когда-то. Я стискиваю пальцы, с трудом подавив внезапно накатившее желание размозжить ему голову о стену.
Я сам отпустил ее, разве нет? 
- Надо поговорить, - без предисловий начинаю я, вталкивая Сергея внутрь квартиры.- Это насчет Евы.
Реакция парнишки превосходит все мои ожидания. Он явно не из тех, кто умеет скрывать эмоции - молодое лицо бледнеет и вытягивается, зрачки расширяются, вздрагивают ноздри. В моей голове проносятся тысячи мыслей, но ни одна из них не является конструктивной.
Молча захлопываю дверь и поворачиваю ключ в замке, а затем спокойно обхожу квартиру. Никаких следов Евы.
Мальчишка ошарашенно смотрит на меня.
- Кто ты такой и какого хрена нужно от Евы? - спрашивает он, стараясь придать голосу твердость.
Я скалюсь. В смелости ему не откажешь. Или в глупости?
- Ее опекун.
- Опекун? - лицо русского вытягивается. Я не даю ему опомниться.
- Мне нужно знать, где она сейчас.
- Я не знаю.
- Знаешь.
Пристально смотрю на него. Я могу получить от этого парня то, что мне нужно в течение трех минут, а потом его труп никто и никогда не найдет. Пытка - метод нечистоплотный, кто спорит, но иного способа оперативно получить необходимые сведения я сейчас не вижу. 
Можно, правда, поступить иначе. Глубокое воздействие по своей сути та же пытка, но только не тела, а сознания. Для неподготовленных она заканчивается летально. Для подготовленных или же тех, чья психика более-менее устойчива (и не обязательно это не люди) существуют различные варианты развития событий. Это может быть кома, эпилептический припадок, изменение сознания, психическая травма, диссоциативная амнезия… да много чего еще.
- Как ты меня нашел? - не унимается Кирьянов.
- Ты звонил с заправки на границе.
Мальчишка кривит губы и вытаскивает сигареты. 
- Полагаю, Ева была не в себе, когда вы уехали из Риги, - продолжаю я спокойно. - Иначе вряд ли позволила бы тебе сделать подобную глупость. Где она?
- Не знаю, - упрямится этот щенок.
Молча рассматриваю его. Открытое лицо, легкие морщинки вокруг глаз, беспорядок на голове. Худые мускулистые руки, покрытые татуировками, шрам на подбородке - очевидно, от какой-нибудь аварии. Легкий запах пота, запах человека. Что она увидела в нем? Почему поверила?
- Где ты подобрал ее? У дома? На дороге?
Молчание.
- У нее большие проблемы, ты в курсе? И у тебя теперь тоже. Где она? Подумай как следует, прежде, чем отвечать.
Кирьянов отворачивается к стене и затягивается сигаретой. Его руки трясутся. Я продолжаю говорить, думая о том, что на кухне я обнаружил набор ножей, а если порыться как следует, то, наверняка, найдется еще что-нибудь полезное вроде веревки, изоленты или скотча.
- Я могу помочь ей.
Мальчишка медленно поднимает на меня взгляд - бесстрашный, упрямый и злой. Где-то я уже видел подобное. Но где?
- Почему я должен тебе верить?
Качаю головой. Мне надоело разговаривать. Я сжимаю плечо парня и вталкиваю его на кухню.
- Сядь.
Мальчишка вздрагивает, но ужаса в нем я по-прежнему не замечаю. Он не похож на жертву. Зеленые глаза продолжают сверлить мое лицо, и вдруг меня будто ударяют под дых - так внезапно приходит понимание. Вот что Ева нашла в нем - Сергей Кирьянов, хромой механик из Риги, похож на Йована, словно родной брат. И сходство это не внешнее, но внутреннее, более глубокое и от того бросающееся в глаза не сразу. Я понимаю, что не смогу применить к нему пытки - не из сентиментальности, а потому, что это бессмысленно. Можно рвать парня на части, разматывать его кишки, ломать пальцы - он не скажет ничего, напротив, будет замыкаться в молчании еще глубже, до тех пор, пока не умрет.
Сжимаю пальцы, стараясь обуздать зарвавшийся мозг, потом резко приближаюсь к нему и слегка бью в живот кулаком. Кирьянов падает на колени, хватая ртом воздух. Я сжимаю его виски пальцами.
- Ты заставляешь меня делать то, чего я делать не хочу, - глухо заявляю сквозь зубы. - Смотри на меня. На меня, я сказал!
Странно, но у меня не сразу выходит зацепиться за его сознание - то ли с годами я стал утрачивать навык, то ли у парня превосходная сопротивляемость. В любом случае, я не собираюсь держать его долго. Один вопрос - один ответ, и все.
“Где она?”
И паренек показывает мне. 
Город, улицу, дом, квартиру. Старую лестницу, запах сигарет, вечно распахнутое окно. И ее тоже. Меня терзает искушение заглянуть поглубже, перелистнуть еще несколько страниц его памяти, но я не делаю этого. Сердцебиение человека зашкаливает, и каким-то шестым чувством я понимаю, что пора остановиться. Отпускаю голову парня, и он тяжело валится лицом в пол. Поднимаюсь на ноги и вытираю со лба пот. Вот и все. Вот и все.



Глава 8

1
Деревянный дом. Дорога с выбоинами в асфальте. Забор - сетка-рабица. Хилые вишни. Газон с проплешинами - все это показало мне сознание русского, но вот чего я действительно не мог увидеть, так это запаха сырой земли и свежескошенной травы. Не мог предугадать реакции своего давно уже очерствевшего организма на подобные мелочи, на странное осознание неправильности своих действий и желание повернуть в обратном направлении. Я сижу одну минуту, две, три. Меня словно держит за плечо чья-то тяжелая ладонь, не дает сделать то, что требуется - забрать отсюда Еву. 
Пальцы неожиданно становятся влажными, легкие будто увеличиваются в три раза и перекрывают доступ кислорода из дыхательного горла. Я сжимаю зубы и приказываю себе успокоиться, а затем выбираюсь на воздух и направляюсь к дому. Калитка оказывается не запертой, так же, впрочем, как и входная дверь. На подоконнике сидит ободранная кошка и без выражения смотрит на меня. Откуда-то доносится приглушенная музыка; кажется, дом разделен на две части. Мне остается лишь надеяться, что соседи тут не слишком любопытные. Толкнув дверь ногой я захожу внутрь, иду по полутемному коридору, в котором витают запахи гнили и старости. Откуда-то сверху доносится приглушенный голос:
- Сергей?
На мгновение я замираю.
Всего лишь имя, сказанное на русском, а я уже чую ее запах. А она мой?
Поднимаюсь наверх по скрипучей лестнице. Я на удивление спокоен - все мои эмоции выгорели под давлением необходимости, и потому спокойно воспринимаю то, что вижу: бледное лицо в облаке густых русых волос, рука, схватившаяся за дверной косяк, напряженно сжатые губы.
Конечно, она изменилась, не могла не измениться,  - вот первая моя мысль, и дело тут не во внешности, но в чем? В выражении глаз? В том, как она вздернула напряженный подбородок? В едва различимой морщинке между изогнутых темных бровей? В чем же? 
- Здравствуй, Ева. - Мой голос совсем не дрожит.
Ее глаза едва заметно расширяются, и пока бесконечно тянется эта первая секунда, я замечаю все больше и больше перемен, со смешанным чувством облегчения и досады констатируя, что Еву теперь почти не узнать. В ней проявилось то, чего раньше не было и в помине, какая-то темная глубина, тревожная чувственность, ее невозможно понять сразу - она не дается, закрывается, ускользает. Быть может, тут дело в том, что когда я оставил ее, она была еще девочкой - неопытной, впечатлительной, доверчивой, и этот сентиментальный образ годами жил в моей голове - такой прочный, что даже теперь я не в силах от него отказаться.
 Глупо? Возможно, и да, но это воспоминание помогало мне не сойти с ума. Я никогда не копался в деталях, не выискивал в памяти какие-то мелкие подробности, вроде того, как она ходила, что говорила, куда смотрела. Мне было достаточно знать, что она существует, что она свободна - мое чувство вины при этом здорово притуплялось. 
Ева разглядывает меня - бесстрастно, без удивления, и первый вопрос, сорвавшийся с ее губ тоже не касается ни меня, ни цели моего прибытия:
- Где Сергей?
- Дома, - легко отвечаю я.
- Применил к нему воздействие? - ее скулы напрягаются, в негромком голосе слышится угроза.
Я хмыкаю в ответ на ее неприкрытый, почти оскорбительный страх.
- Он оказался крепким малым. Можешь не волноваться.
- Я рада, - саркастически замечает Ева и крепче обхватывает себя руками. Под тканью футболки проступают бинты. - Зачем ты здесь?
- Помочь тебе.
- Я, кажется, никогда не просила тебя о помощи, - резко говорит она.
- Тебе необязательно делать это, - замечаю я и тут же начинаю ненавидеть себя за этот фальшивый тон, за эту показную небрежность, на которую Ева даже не считает нужным отвечать. С трудом беру себя в руки. - Тильду убили по приказу Магистра.
- Магистра? - Ева подается вперед. Ее скулы резче проступают под натянувшейся кожей. - Но ведь она…
- Высшая? - я пожимаю плечами. - И что с того?
Ева сжимает губы.
- Я тебе не верю, -  заявляет она. 
Слегка пожимаю плечами.
- Какой смысл мне лгать? 
- Не знаю! - качает головой Ева, и я отмечаю, что в глазах у нее по-прежнему нет страха - лишь настороженность. Да, она действительно не верит мне больше.
- Я убил его, - говорю спокойно. - Он сказал, что вы сгорели. В ту ночь в Совете случился переворот.
Ева в смятении смотрит на меня.
- Переворот в Совете? - произносит она и закусывает губы. Я вижу, что ее мозг работает сейчас с лихорадочной быстротой, пытаясь найти объяснение происходящему  - и не может. Я решил для себя, что пока не стану облегчать ей задачу.
- И что теперь? - резко спрашивает она. - Ты работаешь на них? Я должна вернуться в Бодан?
- Я ни на кого не работаю. И в Бодан мы, - я подчеркиваю это “мы”, - не вернемся.
Ева встряхивает головой, отбрасывая за спину гриву непокорных светлых волос. Меня обдает ее запахом, и внутри что-то сжимается -в области груди. Внимательный взгляд черных глаз буравит мое лицо. Никогда не думал, что они будут смотреть на меня так - оценивающе, как на вещь, которую еще можно использовать, как на оружие, которым можно убить.
- Почему Магистр приказал убрать Тильду? Я должна знать.
- Тильду? - я оскаливаю зубы. - Тильда здесь вовсе не при чем. Ты была целью.
Лицо Евы вздрагивает, но она быстро берет себя в руки и даже пытается улыбнуться. Улыбка выходит кривой.
- Как ты отыскал меня? Ведь там был пожар.
- Андреас провел ДНК - экспертизу останков. Он решил, что меня прислали из Бодана.
- Не знала, что у него есть доступ такого уровня. 
- Как оказалось, есть.
- Плохо.
В комнате вновь повисает молчание, и я не нарушаю его, хотя, видит бог, времени у нас в обрез. Но Еву торопить нельзя. Она сама должна сделать выводы.
- Значит, ты разыскал меня по собственной инициативе? - задумчиво уточняет она.
- Да.
- Хмм... Тогда мы оба можем сделать вид, что этой встречи не было, так ведь? - в голосе Евы проскальзывает нечто такое, что заставляет мои внутренности сжаться в тугой комок. - Ты просто выйдешь отсюда, сядешь в машину и забудешь этот адрес. А я...
- Не думаю, что это поможет, - негромко говорю я. - Кроме меня очень скоро придут и другие.
- Ничего, - рассеянно улыбается Ева, и тут мне хочется посмеяться над ее самоуверенностью. - Один раз я уже справилась, справлюсь и во второй. К тому же, если Магистр мертв, как ты говоришь, значит...
- Для тебя это не значит ровным счетом ничего, - отрубаю я. - А вот другие пострадают.
Лицо Евы бледнеет.
- Ты имеешь в виду Сергея?
- Не только. Ваших добрых соседей, к примеру. У них ведь ребенок, кажется?   Девочка? - Я отворачиваюсь, с напугавшим меня злорадством ощущая ее сбивчивое неровное дыхание. - Ты должна исчезнуть.
- Почему на меня идет охота?
- Я расскажу. Позже, - обещаю я. - Сейчас нет времени. Собирайся.
- А Сергей? - долетает мне в спину.
Я оборачиваюсь и молча смотрю на нее. Я не вижу нужды произносить вслух то,  о чем мы оба и так знаем - c человеком скрыться невозможно. Что бы она ни делала, его следы выдадут с головой. Безусловно, в этой ситуации самым правильным поступком было бы избавиться ото всех свидетелей одним махом: от Кирьянова, от соседей за стенкой, Ильмара Тедера. И я сделал бы так, без сомнения, но вот Ева - вряд ли, и с этим приходится считаться.
Она в упор смотрит на меня своими огромными матово-черными глазами и молчит, и в этом неподвижном взгляде я ясно вижу отражение собственных мыслей.
- Если останешься - он погибнет, - негромко добавляю я. - Уедешь - дашь ему шанс. Как и всем остальным.
Ева сжимает зубы.
- Хорошо, - вдруг  говорит она. - Я сделаю это. 

2
Поначалу это трудно - непостижимо трудно, -  находиться рядом. Как ожог третьей степени: обугленная кожа, живое мясо, к которому невозможно прикоснуться. Нас физически отбрасывало друг от друга - по разным городам и континентам, теперь вот - по разным сторонам машины. Мы стремились отодвинуться как можно дальше, вжаться в сидения, в дверные ручки, в металл и пластик, только чтобы не чувствовать все этой… неловкости? опустошения?
Я не знал. Я не мог анализировать собственные ощущения, да и не хотел делать этого, когда ее профиль вырисовывался на фоне темного стекла, а потом тонул в свете фар встречных машин.
Ей нечего было собирать: все вещи сгорели в том пожаре вместе с телами Тильды и ее убийц. Ева поехала со мной пустая, имея только то, что было на ней: мужская футболка, джинсы, ботинки. Телефон она оставила в доме.
Скользнула в машину, хлопнула дверью и тут же уставилась в окно. Мы ехали в полной тишине. Ни разговоров, ни включенного радио.
Я все не мог расслабиться и думал, что слишком многого ждал от этой встречи. Был ли я разочарован? Не знаю. Я хотел видеть в ней ребенка, а увидел женщину. Красивую, сильную самку, которая прекрасно знает, чего ей хотеть, куда идти, кого любить, кого ненавидеть, и не нуждается ни в чьей подсказке. Ведь, что ни говори, но к моей мазохистской тяге раньше всегда примешивалась львиная доля вины и чуть ли не отеческой жалости.
И вот теперь я чувствую себя идиотом. Я не видел ее - никогда. И никогда не понимал.
Пожалей себя, охотник. Так будет правильнее.
- Чего от меня хотят? - вдруг спрашивает Ева. Ее голос звучит, как обвинение. - Почему преследуют?
- Из-за твоей крови, - отвечаю я.
- Разве они не могли обойтись твоей? - насмешливо доносится до меня из темноты.
- Не могли, - я засовываю между губ сигарету и принимаюсь рассказывать, начиная с того момента, когда мы с Йованом обнаружили полузаброшенную базу незарегистрированных полукровок и заканчивая восстанием в Бодане. На протяжении моей сбивчивой речи, Ева неподвижно сидит в кресле, смотрит безразличным взглядом на дорогу и не задает никаких вопросов.
Помимо воли, я чувствую облегчение, слишком вымотанный, чтобы вести с ней конструктивный диалог.
- Сейчас нужно думать о том, как выжить, - заканчиваю я.
Лицо Евы слегка вздрагивает. “Выжить”, - повторяет она одними губами и прикрывает глаза. Я знаю, какие вопросы вертятся у нее на языке. Я и сам постоянно думаю об этом. Мы бежим - но куда?
- Нам нужны документы, - говорю, сам не зная, зачем. Я почти не жду, что Ева отзовется, но она отзывается.
- У меня есть израильский паспорт. Тильда достала.
- Ты пользовалась им?
- Пару раз.
- Значит, он не подходит. Служба безопасности следила за вами. Негласно.
Ева вскидывает внимательный взгляд, и я криво улыбаюсь в ответ.
- Для тех, кто имеет отношение к Бодану, свободы не существует. Разве ты не знала?
- Мне жаль… насчет Селены, - глядя перед собой, говорит она вдруг.
- Да, - я сжимаю зубы. В этот момент мне хочется нажать на тормоз, остановить машину и убраться отсюда, куда глаза глядят - слишком резко вдруг накатывают воспоминания. Странно, но чем дальше, тем они острее, но я не желаю сейчас на них фокусироваться - слишком много вопросов, требующих немедленного решения, вопросов, от которых зависит наша жизнь.
Тряхнув головой, Ева поправляет волосы, делает глубокий вдох и улыбается через силу.
- Ну, и куда мы теперь? В аэропорт?
Мне требуется какое-то время, чтобы собраться. Когда я начинаю говорить, мой голос звучит нарочито ровно - настолько, что это выглядит даже фальшивым. Но Ева, разумеется, не замечает этого, ну, или не считает нужным заметить.
- В Таллин. Достанем тебе паспорт, сделаем визы.
- А потом?
- Потом можно будет попробовать прорваться на Дальний Восток.
Ева награждает меня испытующим взглядом. Глаза - две черные трепещущие глубины. Если бы шесть лет тому назад я знал, куда все это меня заведет. Если бы только знал.
- Думаешь, они примут нас?
- Не знаю, - честно отвечаю я.
Ева кивает, и, к моему облечению, на салон вновь падает тишина.

3
Почти всю дорогу до Таллина она спит, свернувшись клубком на заднем сидении. Иногда,  движимый любопытством, я смотрю на ее отражение в зеркале и вижу бледные подрагивающие губы, будто Ева разговаривает с кем-то во сне. Может, вспоминает того паренька, который чуть было не пожертвовал ради нее жизнью. Или пожертвовал. Я не стал говорить ей, что когда уходил, русский почти не дышал, что сердце его билось едва ли громче, чем у полузадушенной канарейки.
Еще я думаю о том, что будет дальше. Ведь, в сущности, я совсем не владею информацией, и потому не могу с уверенностью сказать по-прежнему Дальневосточные территории хотят отделения или их старейшины заодно с бунтовщиками. Вероятно так же, что действия отдельных альф и иерархов на Дальнем Востоке не имели вообще никакой организации  - просто спонтанные вспышки недовольства, какие бывали сотни и тысячи раз до этого.  Так что, особенно нам рассчитывать не на что. Ситуация складывается паршивая - с какой стороны ни посмотреть.
Можно не сомневаться, что отчет Андреаса достиг адресата в Бодане, и новый Совет уже отдал приказ о моей ликвидации и розыске Евы. Система сработала. Включилась гигантская сеть, охватившая почти целый мир (да, Ева, тебе еще не выпадало шанса убедиться в ее мощи), и единственным нашим козырем остается болезненная недоверчивость покойного Милослава, его неистребимое стремление к полнейшей закрытости и полнейшему контролю - меня, в первую очередь. Что означает это для нас?
Надежду на спасение - ни больше, ни меньше.
Чтобы организовать операцию такого рода, аналитикам предстоит перелопатить огромное количество информации, большая часть которой годами находилась под грифом “строго секретно”. Если прибавить к этому никому неизвестные сведения о закрытых банковских счетах, паспортах, информаторах, и станет ясно, что реализация может стать весьма проблематичной. Однако, как верно заметил Милослав, я не один профи в Братстве, и все же - единственный в своем роде. Почти единственный: сейчас в машине находится не один высший охотник, а двое, пусть даже все мое существо, мужская гордость, если угодно, восстает против этого.
Ева не должна была знать, что такое убить, но вышло так, что знает - по моей вине. Это даже не какой-то смутный инстинкт или раздутое эго самовлюбленного самца, а моя обязанность - избавить ее от этого в дальнейшем. Я должен ей - вот почему я здесь. Вот почему.
Засовываю в рот сигарету, прикуриваю одной рукой от слабого пламени зажигалки, чувствуя смутное раздражение. На протяжении этих дней я даже не пытался отыскать рациональное объяснение своим поступкам, и теперь я понимаю, что боюсь собственной оглушающей беспомощности.
Через три часа приезжаем в Таллин. Тот, кто мне нужен, некогда жил в районе Копли, и,  будучи знакомым с Георгом уже не один десяток лет, я знаю, что он не любитель менять место жительства. Покружив по пустынным улицам среди убогих складов и домов, останавливаюсь возле пустого деревянного барака, на котором висит предупреждающая табличка на эстонском. Неподалеку виднеется поросшая дикой травой лужайка с ржавыми остовами машин. Окна верхних этажей зияют пустотой, но в нижнем тускло мерцает свет - значит, я не ошибся. Георг здесь.
Ева шевелится на заднем сидении, откидывает с заспанного лица длинные волосы и несколько секунд непонимающе смотрит перед собой.
- Просыпайся, - не глядя на нее, говорю я. - Мне нужен твой паспорт.
Она выглядывает в окно, морщится.
- Где мы?
- В Таллине. Паспорт, живее.
Ева вытаскивает из заднего кармана синюю книжицу, протягивает мне.
- Я пойду с тобой.
- Как хочешь.
Мы выбираемся из машины в мглистое утро. Где-то недалеко слышится глухой рокот залива, влажная земля дышит холодом под ногами. Ева невольно вздрагивает. Молча протягиваю ей куртку. Надеюсь, мы тут не задержимся. 
Приближаюсь к подъезду и осторожно захожу внутрь. Ева бесшумно идет следом. На нас обрушивается запах крыс, сырости и запустения. Осмотревшись в темноте, нахожу нужную дверь, дважды стучу условным стуком, мысленно представив себе, как напрягается  тщедушное тело Георга. Да, так и есть -  он услышал. Дверь открывается через мгновение - ровно на сантиметр.
- Гелерд? - до меня доносится его хриплое дыхание. - Кто это с тобой?
- Открывай, Георг. У меня мало времени.
Он распахивает створку, шмыгая носом и что-то ворча, и я почти с радостью подмечаю, что за то время, пока мы не виделись - а это почти пятнадцать лет, - Георг нимало не изменился.
Сгорбленная спина, грязные лохмы, землистая кожа, обломанные ногти и сморщенное лицо с намертво въевшейся в кожу стальной стружкой - Георг напоминает одного из гномов из сказки про Белоснежку. Самого уродливого.
Завидев меня, он выпучивает глаза и какое-то время тупо смотрит, будто не доверяя собственному зрению.
- Вот это да, - наконец, произносит он, и я ухмыляюсь - баварский акцент тоже никуда не делся.
- Впустишь?
- А у меня что, выбор есть? - мрачно осведомляется он.
Чуть посторонившись, пропускает меня и Еву, и мы втроем спускаемся по бетонной лестнице в его провонявший кислятиной подвал. Ева идет первой, я - вслед за ней, спиной ощущая беспокойство Георга. Впрочем, будь я на его месте, я бы, наверное, тоже здорово дергался.
Георг - изгой. Каста неприкасаемых нашего мира, а он - ее ярчайший представитель, плоть от плоти отбросов и отщепенцев, живучих, как тараканы.
Чем только он не занимался: грабежи, наркотики, подделка документов. Но основным его доходом всегда была кровь, вернее - ресурсы. Рабы. В отличие от приснопамятного Сореса, свято чтившего Закон, Георгу подобная щепетильность была незнакома. Он предпочитал действовать грубо, но эффективно: похищал бродяг, проституток, беспризорных детей и продавал себе подобным, а те, в свою очередь, перепродавали каким-нибудь дряхлеющим иерархам, чтобы те могли продлить свое никчемное существование. Разумеется, такая деятельность шла вразрез с Законом и Договором, но это никого особенно не смущало. На улицах больших городов всегда было полным-полно нищих всех мастей с не очень чистой кровью. Плюс-минус один - кто заметит? Иерархи, конечно же, предпочитали молчать, и бизнес Георга процветал вовсю. Своего пика он достиг во время Второй мировой, когда, почуяв новые веяния и очень кстати вспомнив о немецких корнях, Георг подался в СС все с той же целью - добывать ресурсы. Подобный шаг с лихвой оправдал себя - с живой кровью на оккупированых территориях было настолько туго, что к Георгу шли на поклон даже те, кто в прежние времена считал зазорным пройти рядом с ним по одной стороне улицы.
Мы познакомились в сорок пятом, когда он по чистой случайности попал в руки к русским, и, вероятно, Георгу пришлось бы несладко, не вмешайся я вовремя, после чего он стал одним из самых ценных моих информаторов. Крупномасштабную торговлю кровью, конечно, пришлось прекратить, но Георга это не слишком-то волновало тогда, ведь фактически он находился под защитой Братства.
Позже Георг осел в Австрии, потом как-то незаметно перекочевал в Эстонию, даже нашел себе работу, стал токарем, переделывал оружие, изготавливал неплохие ножи. Прибалты, конечно, приглядывали за ним по старой памяти, но особых нареканий со стороны местного Отдела все эти годы он не вызывал, был тих и прилежен, как школьница.
- Твоя девочка? - кивает он в сторону Евы, с отсутствующим видом стоящей в углу. - Сильная девочка.
- Мне нужны чистые документы, - говорю я.
Георг щерит беззубую пасть.
- Ха! - восклицает он довольно. - Вот уж не думал, что однажды тебе потребуется моя помощь.
- И тем не менее.
- Ладно, - кряхтит Георг, поднимаясь с места. Маленькие глазки блестят. - Слыхал, Магистр вроде бы словил пулю?
- Вроде бы, - в тон ему отвечаю я, вытаскиваю сигареты и протягиваю ему.
Заскорузлые пальцы смыкаются на пачке.
- Ладно, - повторяет он, вытаскивает сигарету и засовывает между губ. Несколько секунд чиркает зажигалкой, а затем выпускает дым через широкие волосатые ноздри. - Какие паспорта, куда визы?
- Мне нужен чистый паспорт... ну, скажем, польский или любой другой и виза в Россию. Ей - только российский паспорт.
- Мне понадобится пара дней.
- А раньше нельзя? Я заплачу вдвойне.
- Нет! - злобно рявкает Георг.
Ева вскидывает на него внимательный взгляд. Меня душит смех.
- Ладно. Нельзя, значит, нельзя.
Георг встряхивает телом, как собака. По подвалу плывет затхлый запах давно немытого тела. Ева с отвращением морщится - что ж, представления о личной гигиене у Георга далеки от совершенства, как и у всякого, кто привык долго обходится без элементарных удобств, вроде горячего душа и чистого сортира. Я хлопаю его по спине.
- Спасибо, Георг.
- Пока не за что, - сопит он. - Фотки есть? Старые паспорта есть?
- Есть, - я выуживаю свой британский паспорт и паспорт Евы. Георг без интереса оглядывает документы и метко сплевывает окурок в жестяную банку.
Оставь-ка мне пачку, - требует он. Я покорно кладу “Ротманс” на пошарпанный стол. - Зря ты это.
- Что?
- В Россию собрался. За Урал, небось? Тамошние ребята - крутые ребята. Как бы вам кишки не выпустили. Ну, - скалится Георг, - ты вообще-то, уже большой мальчик, сам знаешь, как тебе лучше.
- Точно, - соглашаюсь я. Меня почти не удивляет его осведомленность - сидя в своем подвале, как паук, Георг умудряется знать все и обо всех.
- Придешь через два дня, сюда. Все будет готово, - почесываясь, заключает Георг. - Теперь проваливайте.
Киваю Еве. Мы выбираемся на свежий воздух и садимся в машину. Я завожу двигатель, кожей ощущая ее напряжение.
- Может, объяснишь, что это было? - резко спрашивает она. - Я не знаю немецкого.
- Это изгой, - я стараюсь говорить как можно спокойнее. - Через два дня у нас будут новые документы. Пока придется пожить где-нибудь.
Ева неодобрительно сжимает губы.
- Это рискованно.
- Да, рискованно, - подтверждаю я и разворачиваю автомобиль.
- И ты веришь ему?
- Да.
Я не желаю добавлять, что у меня, в общем-то, нет выбора. Ева замолкает и вновь утыкается безразличным взглядом в пустоту. Я не знаю, о чем она думает, да и не хочу знать. Болезненное напряжение постепенно спадает, уступая место другим, чисто физическим неудобствам - голоду, усталости и осознанию того, что сейчас нам придется провести какое-то время в поисках убежища. Ева задумчиво смотрит на меня.
- Я знаю, где можно остановиться, - медленно произносит она. - Там не станут задать вопросов, если у тебя есть наличность. Поехали?
Я соглашаюсь и жму на газ.


Глава 9

1
 На рассвете мы въезжаем в спальный район, застроенный унылыми массивами многоэтажек,  запутанных, как лабиринт Минотавра. Попросив остановиться у телефона-автомата, Ева выходит, набирает чей-то номер, и уже через каких-то полчаса мы стоим на пороге крошечной однокомнатной квартиры, надежно запрятанной в одном из бесчисленных домов-сот. Документы у нас не спрашивают. Цена приватности - пятьсот евро. Почти дружески распрощавшись с хозяином - русскоговорящим парнем криминального вида, Ева скидывает футболку и направляется в ванную, выставив на мое обозрение бинты с засохшей сукровицей. Ее спина белеет в пыльной прокуренной полутьме. “Смотри, что ты сделал”. 
Мне хочется ударить ее. Она, как какой-то вирус, меньше, чем за стуки сделала меня больным, превратила нервы в один тугой копошащийся ком. Бессильно смотрю на закрытую дверь, за которой она исчезла, а затем вытаскиваю “Кольт”, снимаю с предохранителя, кладу под кровать, и уже через минуту засыпаю, плотно зажав его в ладони.
Будит меня не звук, не шорох, а ощущение пристального взгляда в упор. Еще не успев ни о чем подумать, резко отрываю голову от подушки, вскидываю готовый к стрельбе пистолет и только потом вижу Еву. Дуло “Кольта” нацелено ей прямо в лоб, но она даже не вздрагивает. Черные глаза задумчиво смотрят на меня.
- Ты солгал мне, так?
- Что?
- Ты мне солгал. Сергей в больнице, - ее лицо сужается. - Его нашли в той квартире, на полу. Он в коме. 
- Ты звонила Тедеру? - я убираю пистолет.
Бледное лицо Евы озаряется странной улыбкой, и мне становится не по себе.
- Волнуешься за свою шкуру?
- Если бы это было так, я бы остался в Бодане.
- Ты - чертов ублюдок, - медленно и четко выговаривают розовые губы. - Думаешь, что можешь запросто приехать и снова отобрать все, что у меня есть.
- У тебя ничего нет, - я встаю с кровати, провожу рукой по всклокоченным грязным волосам. - Только иллюзии, которые внушила тебе Тильда. Или ты думала, что можешь жить, как нормальный человек? А может, надеялась выйти замуж за того бедолагу, наплодить ему детей, а потом увидеть, как всех их убьют - одного за другим? Ты этого хотела?
При моих последних словах она стремительно - я и не успеваю отследить как, подлетает ко мне и отвешивает пощечину. Вернее - с размаха бьет кулаком в лицо. Удар приходится по скуле. Я ошеломленно смотрю на бледное от бешенства лицо Евы, на прищуренные черные глаза, наполненные жуткой, пугающей силой, будто пламя, убившее Тильду, продолжает полыхать внутри нее, выжигать дотла внутренности.
- Не смей упоминать о нем, - тихо, с яростью выговаривает она. - Не смей, иначе я тебя убью.
Зеркало за ее спиной отражает мое окаменевшее лицо, застывший подбородок, глаза. С трудом перевожу дыхание: теперь-то я знаю, что видел Йован в тот вечер, когда пришел ко мне в покои - следы безумия на моем лице, симптомы неизлечимой хвори. Он понял, угадал их раньше, чем я сделал это - спустя пять лет.
С трудом беру себя в руки. Ушибленная скула начинает ныть.
- Я знаю, как Тильда смотрела на этот мир, - я склоняю свое лицо к лицу Евы. - Так вот, она ошибалась. Ты - это ты, и нравится тебе это или нет, но исправить ничего уже нельзя.
Внезапно я осекаюсь, обнаружив, что почти слово в слово повторяю фразу, некогда сказанную мне Селеной. По спине пробегает холодок, и я даже не сразу замечаю побелевшее лицо Евы. Она смотрит куда-то сквозь меня. Пламя в ее глазах медленно гаснет.
- Я не собираюсь извиняться за то, что сделал, - с расстановкой говорю я, про себя радуясь этому разговору. Мне нужно было, наконец, сказать это, а ей - услышать. — Это твоя ответственность. Так что, можешь обвинять меня в чем угодно, но только не в том, что делала, когда следовала своим желаниям.
Ева садится на кровать и закусывает пальцы. Светлые волосы окутывают ее плечи светлым плащом.
- Я спасаю тебя, потому что это мой долг перед тобой и перед Тильдой. Тебе кажется, ты уже знаешь, что такое ад, но ты заблуждаешься. Сейчас мы в одной лодке. Если ты не хочешь стать чьей-нибудь рабыней или того хуже - ты не будешь ее раскачивать.
Ева вскидывает голову и слегка оскаливается. Черные зрачки смотрят на меня с таким выражением, что мне сию секунду снова хочется оказаться в Стамбуле или еще где-нибудь - хоть на краю земли, лишь бы не видеть ее искаженного, почти неузнаваемого лица.
- Ты прав, - говорит Ева. -  Мы в одной лодке. Но лучше бы это было не так.
- Да, - глухо соглашаюсь я. - Лучше.
...Два дня проходят, похожие на наркотический бред. Замкнутое пространство крошечной квартиры похоже на поле боя: мертвые тела, лужи крови, отстрелянные гильзы. Потери большие с обеих сторон, но никто не намерен сдаваться.
Вокруг нас плотным облаком сгущается напряжение, но что я могу поделать? Я сказал ей все, что мог, все, что она позволила мне сказать. Дистанция, образовавшаяся между нами за пять лет, оказалась слишком велика, ее уже не преодолеть. Я стал для Евы олицетворением всего худшего, что есть в мире, но признать - не значит исправить. Порой мне до зубовного скрежета хочется схватить ее за плечи, встряхнуть как следует и сказать, что я не Иисус Христос. Я не умею воскрешать мертвых и превращать воду в вино. Не умею прощать и не умею каяться - да и кому оно нужно, мое раскаяние? Не Еве, это уж точно.
Между тем, внешне мы пытаемся поддерживать видимость нормальных отношений - насколько это возможно. Сцепив зубы, сосуществуем в одной плоскости, стараясь лишний раз не касаться друг друга, даже разговариваем иногда, изображая сдержанную вежливость. Мы оба ждем чего-то, чему нет названия, и никогда не заговариваем о будущем. Глядя на бесчувственное лицо Евы, я уговариваю себя потерпеть еще немного - ведь я должен ей, черт возьми, не такой уж я и подонок, чтобы бросить ее теперь; я обязан довести начатое до конца - хотя бы из уважения к памяти Тильды. Я доставлю ее до дальневосточных территорий в целости и сохранности, а потом исчезну. Мир не так уж и мал, найдется в нем и для меня место. 
На исходе вторых суток я решаю отправиться к Георгу. Проверяю “Кольт”, вешаю на плечо кобуру. Ева сидит в кресле, поджав под себя ноги, и наблюдает за мной со странным выражением лица.
- Думаешь, они не знают, что мы в Эстонии? - внезапно спрашивает она.
- Надеюсь, что нет.
Она презрительно улыбается.
- Я пойду с тобой, - говорит спустя мгновение.
Отрицательно качаю головой.
- Нет. Это не обсуждается. Ты останешься здесь.
- Я не подчиняюсь твоим приказам, Гелерд.
Несколько мгновений я пристально вглядываюсь в ее лицо, но оно остается безмятежным, даже расслабленным, будто речь идет о сущих пустяках.
- Ты останешься, - спокойно повторяю я. - В случае чего, нет смысла погибать нам обоим. Если я не вернусь через три часа или не дам о себе знать - уедешь. Здесь, - я киваю на сумку, - достаточно для того, чтобы скрываться какое-то время. 
- Ты ведь говорил, что доверяешь ему, - обрывает меня Ева. К своему удивлению, я слышу в ее голосе нервозные нотки.
- Говорил. Но всегда нужно рассматривать и другой вариант.
Я не произношу слова “худший”. Зачем? Она и без того знает, что наши шансы невелики.
Киваю на ключи от “Фольца”,  лежащие на ободранной тумбочке. 
- Свяжись со своим знакомым. Спроси, может ли он достать другую машину. Неважно, какую, лишь бы была на ходу и с чистыми документами. От этой избавься. На этом все.
Ева пристально смотрит на меня, будто ждет еще чего-то, но я отворачиваюсь - может статься, что это последняя наша встреча, а я не хочу видеть ее лица. Сейчас я должен быть собран и спокоен. Если я погибну, с Евой все будет нормально. Она не пропадет.


2
Добираюсь до Копли на попутке, но к Георгу не спешу - нужно поначалу убедиться в том, что вокруг не засели охотники местного отдела с намерением прострелить мне голову. Эта задача неожиданно осложняется тем, что вокруг квартала разливается тяжелый запах гари и химической пены. Кто-то спалил еще два дома неподалеку; в общем-то, ничего странного в этом нет - почти половина строений тут необитаема и предназначена к сносу, и пожары вспыхивают частенько, однако, именно это обстоятельство меня и настораживает. Сейчас я не в том положении, чтобы верить в случайности. Огонь всегда был первым помощником для тех, кто хочет что-нибудь скрыть или что-нибудь замаскировать - к примеру, присутствие особей одной со мной крови, которые отлично знают, с каким противником им предстоит драться. На мгновение мной овладевает настойчивый порыв уехать отсюда, не рисковать понапрасну, но останавливает мысль о документах. Безусловно, паспорта можно было бы добыть и на черном рынке, но только не визы. Ко всему прочему, это не только лишняя трата времени, но и лишние контакты, а значит - и проблемы. В перспективе.
И потому, выйдя из машины на расстоянии около километра от дома Георга, я аккуратно исследую обстановку, но ничего особенно подозрительного не обнаруживаю. Пепел забивается в нос - пожар был совсем рядом, рассеянный свет редких фонарей, выстроившихся в цепочку, мягко лепит из темноты дымные силуэты деревянных бараков. Под ногами шуршит жесткая безжизненная трава.
Приблизившись к подъезду Георга, на всякий случай вытаскиваю пистолет - меня не покидает ощущение тревоги, но времени на раздумья у меня нет. Осторожно вхожу внутрь подъезда. Никого. Стучу к Георгу. Он открывает дверь почти тотчас и пропускает меня внутрь, мазнув взглядом по “Кольту” в моей руке.
- Все готово?
- Да, - кивает он и протягивает мне документы. Я убираю “Кольт” в кобуру и бегло просматриваю их - сработано на совесть. Даже отметки таможни - и те есть.
По грубому лицу Георга скачут тени. Широкие ноздри дрожат, как у спаниеля, почуявшего добычу.
- Проблем на таможне не будет?
- Обижаешь! - вскидывает грязные руки Георг. - У меня все по закону. Вы в базе.
- Ладно, - спрятав паспорта, я пожимаю плечами, вытаскиваю из кармана купюры и протягиваю ему. Он торопливо засовывает их в ящик стола, избегая встречаться со мной взглядом. 
Я улыбаюсь, но улыбка выходит кривой. Из подвала, закрытого прочной железной дверью трудно что-либо услышать, но теперь я знаю наверняка, как будут развиваться события: через пять минут дом окружат охотники, и можно не сомневаться, что в средствах они стесняться не будут. Если я не выйду из строя - изрешетят из автоматов. Если выйду - контрольный в голову. Мозги в стенку, конец истории.
- Что ты успел рассказать им, Георг? - мягко интересуюсь я и вытягиваю “Кольт”.
Георг вздрагивает. Потом качает головой.
- У меня не оставалось выбора, Гелерд. Ты ведь знаешь, как оно бывает.
- Ты рассказал им про девушку?
Георг мрачно кивает. Я приставляю “Кольт” к его лбу. Георг смотрит на меня безумными глазами. С отвисшей от ужаса нижней губы ползет на подбородок слюна.
- Тут есть запасной выход, - торопливо хрипит он.
Молча смотрю на него. Георг тяжело падает на колени, сжимает кулаки в молитвенном жесте, но мне плевать. Я размышляю о том, как странно будет погибнуть здесь и сейчас. Бесспорно, я сам виноват: чудом вырвавшись из Бодана, я не только не побежал на край света, как поступил бы на моем месте всякий, кто способен трезво мыслить, но сел на тот чертов самолет до Риги, пытаясь спасти то, чего больше не существует. Подумав об этом, я в очередной раз поражаюсь собственной глупости, но Георг расценивает мою ухмылку по-своему.
- Я клянусь, - клацая зубами, продолжает он, - о нем никто не знает. Только не стреляй…
- Ты погибнешь при штурме, - сквозь зубы говорю я, вздергивая его на ноги.
- Пускай… Может, мне повезет…
- Куда идти?
- Я покажу… не стреляй.
В это мгновение подвал сотрясает взрыв, разметавший по сторонам покореженное железо и слесарный хлам. Меня отшвыривает к стене, головой о какие-то деревянные балки, и на долю секунды я теряю ориентацию. По посеченному лицу бегут влажные струйки крови, перед глазами расстилается блеклая муть, пальцы правой руки все еще сжимают рукоять “Кольта”. Я заставляю себя дышать и усилием воли фокусирую взгляд в пыльном, пахнущем кислятиной и горелым железом, пространстве, понимая, что у меня есть максимум секунда - потом будут работать охотники. Вот они, уже здесь. Стоят по разные стороны двери, и еще - по всему периметру дома. Сколько их, мне понять сложно, но, скорее всего, не меньше десятка. Я сдвигаюсь чуть вправо, за бетонный выступ стены. У меня есть полный магазин и еще - я сам, мое тело. Не так уж и мало. Самое важное сейчас - вырваться из подвала, а потом…
- Бросай оружие! Выходи с поднятыми руками!
А потом я смогу уйти. И жить - как-нибудь. Где-нибудь - так ли уж важно, где именно? Лишь бы подальше от всего этого. Подальше от Бодана, от Совета, от интриг и закулисных манипуляций. И от Евы тоже. С меня хватит этого сумасшествия. Я выбираю одиночество.
- У тебя есть три секунды! Потом стреляем на поражение!
  Прямо передо мной, на досках, вяло содрогается в агонии окровавленное тело Георга. Он еще жив, но осталось ему явно немного - из его шеи торчит кусок дерева, из горла выплескивается кровь, стекает на подбородок. Ощеренные желтые клыки бьются друг о друга, выпученные от боли глаза пытаются поймать мой взгляд, но я не собираюсь облегчать его участь - для этого во мне недостаточно милосердия. Я не умею быть снисходительным к предателям.
- Один!
Задерживаю дыхание и слегка напружиниваю колени. Нужно ждать. Я слышу, как они дышат,  знаю, что им страшно сейчас. Они же не знают, что у меня есть всего-навсего один пистолет.
- Два!
Для того, чтобы вести стрельбу с максимальной эффективностью, охотникам придется спуститься вниз хотя бы на три ступени - иначе две трети подвала оказываются для них в слепой зоне. Но кто же станет рисковать понапрасну?
- Три!
Резко откидываюсь назад, вжимаюсь в бетонный выступ, и почти тотчас слышу, как по деревянным ступенькам - вернее, тому  что от них осталось, прыгают гранаты. Секунда - взрыв. Другой. Автоматные очереди. Кислый запах пороха, пыли, крови. Чьи-то крики, бетонная крошка у виска. Из моего укрытия видно, как содрогается тело Георга, прошитое десятками пуль. Какая-то из них, срикошетив от противоположной стены, проносится в дюйме от моего лица.
В меня стреляют, я стреляю тоже. Кого-то из бойцов поспешно уволакивают из подвала товарищи. В “Кольте” остается один патрон.
На что я надеюсь? Да ни на что. Я просто не хочу сдаваться.
Внезапно все заканчивается, и на подвал оседает тишина. Перестрелка длилась, наверное,  не больше минуты, охотники отступили. Но я не расслабляюсь. Я знаю, что это еще не конец - главное впереди, но сейчас я хочу жить. Действительно, хочу - впервые за два столетия. Потому что я больше не раб.
И я отпускаю себя. Вторая сущность, та, что некогда дали мне ортодоксы, вскипает в крови, наполняет силой мышцы, подавляет инстинкт самосохранения, вынуждавший меня не высовываться без надобности из укрытия. Подсознание больше не допускает мысли о смерти.
Выскакиваю из-за стены, и, прыжком преодолев расстояние до лестницы, взлетаю по полуразрушенным ступеням и оказываюсь в подъезде. Мое “я” словно расслаивается на пять составляющих, сознание разгоняется до того предела, за которым нет ни времени, ни пространства. Я чувствую каждый в отдельности запах извне, улавливаю каждый звук - так я понимаю, что я убил двоих охотников из штурмовой группы, одного ранил, и еще - что их осталось восемь. Восемь бойцов в строю. На небе оседает привкус пепла, железа и бетонной пыли, руки и ноги успевают совершить движение еще до того, как глаза угадают нужное направление.
По мне снова открывают огонь, я несусь вверх по трухлявой лестнице, хватаюсь ладонями за зазубренные перекладины, подбрасываю собственное тело вверх и в сторону, уклоняюсь, прижимаюсь, скольжу в поисках какого-нибудь выхода. 
Пули насквозь прошивают дерево, будто играючи вспарывают воздух рядом с лицом, но я двигаюсь слишком быстро, чтобы они могли задеть меня. Снизу доносятся возгласы бойцов - недоуменные, испуганные, недоверчивые. Эти молодые парни никогда не видели такого, не читали даже отчетов, потому что не имели к ним доступа. Все, что они знают обо мне - только слухи. Смутные, приправленные самыми невероятными подробностями слухи, похожие на страшилки про монстров, которые шепотом рассказывают друг другу дети. Почти одна только ложь. Выдумка. Хотите правду?
Вот она - если я вырвусь отсюда, вы все умрете. У вас есть тактическое преимущество до тех пор, пока я нахожусь здесь, в замкнутом пространстве. Но это ненадолго - мне нужно только продержаться еще немного, не упасть замертво от физического истощения.
Мой взгляд фокусируется на выбитом окне - единственном окне, не забитом досками,  уши улавливают треск затворов и отсоединяемых рожков, звон гильз. Набрав в легкие побольше воздуха, я легко перескакиваю через гнилую раму и лечу вниз, с высоты почти в двадцать футов, лечу прямо на охотника, на мгновение замершего с приоткрытым от ужаса ртом. Он вскидывает автомат, но выстрелить не успевает, потому что я впечатываю его голову в землю и одним движением вырываю горло. А потом перехватываю готовый к стрельбе автомат, разворачиваюсь и открываю огонь. Темнота окрашивается вспышками; выстрелы, крики, вой машин сливаются в какую-то дикую какофонию. Я еще двигаюсь, но уже не так быстро, мне что-то мешает, что-то не дает телу получить необходимый импульс; сердечный ритм сбивается, перед глазами вспыхивают ослепительные белые огни, яркие, нестерпимые. Я отчетливо слышу собственное дыхание, я бегу куда-то, ныряю в темноту, откуда меня зовет по имени смутно знакомый голос.
- Гелерд!
И я откликаюсь на зов. 

3
- Не отключайся. Ты слышишь? Кивни хотя бы.
Послушно киваю. Меня мутит, все тело ломит очень знакомой предкоматозной ломкой, и еще я почти не чувствую правую ногу. С трудом сфокусировав взгляд, я вижу лобовое стекло, расцвеченное брызгами света и Еву, стиснувшую руль побелевшими пальцами. Прикасаюсь к ноге - на пальцах остается влажный след. Выходит, меня все-таки ранили в бедро, а она перетянула ногу жгутом. Значит, кровотечение не остановилось самостоятельно. Значит - пули в автоматах были модифицированные. Я скалюсь.
- Я вколола стабилизатор, - отрывисто говорит Ева, пытаясь поймать мой взгляд в зеркале заднего вида. - Но регенерация не начинается. Почему она не начинается?
Я улыбаюсь в пространство и закрываю глаза. Меня закручивает скользкий водоворот. Внутренние органы ноют.
- Пули.
- Что?
- Это модифицированные пули. Стабилизатор… не сработает.
Она тяжело дышит - я слышу. Кусает губы. Мы же в одной лодке.
- Тогда… моя кровь. Ты ведь говорил… говорил, что моя кровь…
Упрямая самочка. Заставляет меня говорить. Заставляет мысли ворочаться в голове. Как она тут оказалась? Как тут оказался я? Куда мы едем? Что за машина?
- Организм отравлен своими собственными шлаками… Твоя кровь его не очистит…
- Она поможет тебе продержаться какое-то время.
- Где мы?
Проигнорировав мой вопрос, Ева жмет на тормоз. Машина останавливается.
Я сжимаю зубы - тошнота комком ударяет в горло, но я же не хочу умереть, захлебнувшись собственной рвотой, так?
Дверь со стороны водителя бескомпромиссно хлопает. Внезапно я вижу под ногами открытую сумку с деньгами: паспорта, сработанные Георгом лежат сверху. Я хрипло смеюсь. Вот это фокус.
Надо мной склоняется лицо Евы - очень близко. Светлые волосы убраны под капюшон какой-то куртки, губы сурово сжаты.
- Пей.
- Не надо.
Оно не стоит того. Не стоит.
- Пей, Гелерд.
И я пью, осторожно обхватив губами ее тонкое запястье и уже ни о чем не задумываясь. Отрываюсь с трудом - в какую-то секунду сердце Евы протестующе ускоряет ритм. Я закрываю глаза.
- Довольно.
- Ты уверен?
- Да.
- Тебе легче?
- Да, - это правда. “Легче” - значит, что умру я немного позже.
- Тебе надо поспать.
- А разве я не спал?
Черные глаза смотрят с легким недоверием. Следовательно, сознание я не терял и даже мог связно излагать мысли. Что ж, в прекоме и не такое случается.
- Я вколю седативное, - тихо говорит Ева. - Ты не против?
Качаю головой. Нет, я не против. Совсем не против. Я отключаюсь в тот момент, когда она берет мою руку. Укола в вену я уже не чувствую.
Когда я просыпаюсь, то чувствую мягкое тошнотворное кружение, запах соленой рыбы, воды и железа. Меня сильно тошнит, мышцы рук и ног сводит судорогой. Я пытаюсь приподняться в окружающей темноте, но маленькая крепкая ладонь удерживает меня на месте.
- Тебе нужно лежать, - говорит Ева. Ее голос звучит непреклонно.
- Пить, - хриплю я, хватаясь левой рукой за горло. В правой торчит иголка от капельницы. У меня чудовищное обезвоживание.
Раздается глухой скрип, будто на потолок и стены давят чьи-то гигантские пальцы.  Кажется, мы находимся на каком-то судне, судя по силе качки, небольшом. Может, рыболовецкий траулер или дрифтер или что-то в этом роде. 
Ева подносит к моим губам бутылку с водой, и я пью. Вода отдает рыбой, как и все вокруг. Повернув голову, вижу капельницу с двумя пластиковыми пакетами сыворотки-стабилизатора по 400 миллилитров каждый.
- Откуда?…
Губы Евы слегка вздрагивают в холодном мраке.
- Насчет этого не беспокойся, - мягко отвечает она.
Стараясь не выказывать изумления, снова закрываю глаза. Ева садится рядом и осторожно берет меня за руку ледяными пальцами. В борт корабля ударяет волна. Капельница начинает звенеть.
- Ты сильно рисковал. 
- Ты тоже.
На это Ева ничего не отвечает. Я знаю - ей пришлось переступить через себя, чтобы вытащить меня оттуда. Пришлось приложить усилие. Вот только зачем она сделала это, если паспорта и деньги были у нее в руках? Этот вопрос вертится у меня на языке, но задать его не хватает сил. Едва слышно вздохнув, Ева поднимается с койки.
- Засыпай. Через несколько часов будем в Швеции, - говорит она и выходит вон.

4
Мы оказываемся в территориальных водах Швеции в серое мглистое утро, когда над свинцом Балтийского моря стелется вязкий сумрак. Нас встречает юркое однопалубное аварийно-спасательное судно под шведским флагом. Его капитан натянуто улыбается Еве, а на меня смотрит с недоумением и страхом - очевидно, мы оба производим пугающее впечатление. Два капитана - швед и эстонец - с минуту что-то негромко обсуждают, потом расходятся. Аварийщик резво летит по волнам; холодный ветер пробирает меня до костей, на лицо попадают соленые капли. Над горизонтом медленно поднимается вялое солнце.
Мы приближаемся к скоплению островов и островков, как совершенно пустых, так и застроенных домами, живописных, покрытых зеленью и гладкими, будто облизанными морем, валунами.
Капитан оборачивается к Еве и что-то коротко сообщает, взмахнув рукой. Она щурит черные глаза и, кажется, чувствуя себя превосходно, чего не скажешь обо мне. Меня все еще мутит и колотит, по телу разливается ядовитая слабость. Раненое бедро, впрочем, беспокоит меня меньше всего.
Повиляв между островами, аварийщик, в конце-концов, причаливает к одному, судя по всему, не слишком большому, густо покрытому пышными соснами. Если приглядеться как следует, то сквозь это плотное прикрытие можно разглядеть крышу большого красного дома. Ева на минуту отводит капитана в сторону, а затем подхватывает на плечо сумку, и мы сходим на берег по крепкому деревянному причалу, которое, кстати сказать, есть далеко не у всех. Я иду, шатаясь из стороны в сторону, точно пьяный. Ева вцепляется в мою мелко подрагивающую руку.
- Потерпи, - просит она. - Немного осталось. 
И я терплю. Мы выходим к дому, и только теперь я могу оценить его величину. Два этажа и множество пристроек, которые, как ни удивительно, совсем не портят экстерьер. В верхушках сосен шумит ветер, за спиной мерно дышит море.
Навстречу нам выходит высокий седовласый старик с ружьем наперевес и что-то спрашивает.
- Я - сестра фру Валлен, - спокойно поясняет Ева на английском.
Старик улыбается широкой, но почтительной улыбкой.
- Она говорила о вас. Прошу.
По пути к дому старик продолжает говорить на ломаном, но вполне понятном английском. Его зовут Лейф, и он тут сторож с незапамятных времен. Здесь все готово к приезду, потому что на дворе лето как-никак, но если фрекен или ее спутнику что-то понадобится, он всегда готов помочь. На острове есть два магазина, кафе и даже больница. Ну, не больница, а медицинский пункт. Так же ходит паром, если что.
- Я помогу вам включить генератор.
- Спасибо, Лейф.
Отмечаю про себя, что старик на удивление нелюбопытен. Имени, прозвучавшего странным паролем, похоже, для него вполне достаточно; я же представления не имею о том, кто такая эта фру Валлен и какое отношение имеет к ней Ева. Однако, сейчас мне не до того, чтобы задавать какие-то вопросы и выслушивать объяснения. На моей спине выступает липкий пот, ноги подгибаются в коленях. Ева помогает мне подняться наверх по деревянной лестнице,  проводит в одну из комнат, усаживает на кушетку и стаскивает с ног тяжелые ботинки. Я принимаю ее молчаливую заботу, внутреннее проклиная себя за беспомощность. Чувствовать, как ее руки осторожно снимают провонявший рыбой свитер, в который меня обрядили на эстонском траулере, совсем не то же самое, что позволять раздевать себя полным деловитого безразличия целителям в Лаборатории, для которых ты - все равно, что нуждающийся в починке механизм. Когда я стягиваю джинсы, Ева осматривает рану на бедре. Кровь перестала течь, но повязка промокла насквозь от грязно-бурой сукровицы.
- Уже лучше, - полувопросительно-полуутвердительно говорит она и пробует улыбнуться.
Я киваю, стараясь побороть накатившую досаду. Только дьявол знает, как скоро я приду в себя и сколько у нас в запасе времени. Разумеется, мне крупно повезло, что рана сквозная, и что каким-то чудом не задело бедренную артерию - в противном случае, я бы здесь не сидел.  Деловито порывшись в шкафах, Ева находит чистое постельное белье, подушку и одеяло, ловко застилает кушетку и велит мне лечь на нее, а сама удаляется прочь. Снизу доносятся ее быстрые легкие шаги и голос Лейфа, который сообщает, что включил электрический генератор и натаскал дров для камина - ночами тут довольно холодно.
- Не ходите сегодня к морю, фрекен, - советует он. - Будет шторм.
Ева снова его благодарит. Я засыпаю.
Следующие два дня мне делается то хуже, то лучше. Долгие часы я лежу без движения, глядя на то, как медленно ползет по трубке сыворотка-стабилизатор, и послушно глотаю таблетки. Откуда Ева раздобыла их, я не знаю. На третий день нахожу возле кровати двухлитровую канистру с водой, поднимаю ее и выпиваю, наверное, половину, а затем поднимаюсь на дрожащие ноги и иду в ванную. Из зеркала на меня смотрит неузнаваемое серое лицо, заросшее густой темной щетиной. Всклокоченные волосы торчат надо лбом.
Следующий час я трясусь под душем, пытаясь изгнать с кожи невыносимый запах отравы, потом нахожу в шкафу кое-какую одежду, натягиваю ее и медленно спускаюсь вниз по лестнице. Дом наполнен тишиной, запахом моря и ломкими солнечными лучами, врезающимися в окна, подобно метеорам.
Сегодня хороший день, и внезапно я испытываю почти непреодолимое желание глотнуть свежего воздуха. Торопливо, насколько могу, выбираюсь на улицу. Сердце выпрыгивает из груди, я задыхаюсь от аромата сосен, запаха моря и ощущения тепла на лице, меня качает из стороны в сторону, но я и не думаю останавливаться. Я иду и иду вперед, к пирсу, к нагретым солнцем валунам, и там вижу Еву. Она сидит ко мне спиной, как русалка, смотрит в морскую даль, и ветер треплет ее густые русые волосы. Когда она поворачивается, я вижу на ее губах легкую улыбку.
- Тебе лучше, - говорит она, встает на ноги и отряхивает колени от песка, оказавшись вдруг так близко, что я могу увидеть искорки, пляшущие в черных глазах. Мы смотрим друг на друга и молчим, и почему-то мне легко дается это молчание. Что-то сдвинулось в пространстве, что-то неуловимое изменилось за двое суток, а может быть, мы просто оба устали от бессмысленного противостояния.
- Кто такая фру Валлен? - спрашиваю я.
Ева слегка улыбается и снова поворачивается к горизонту, на который начинают медленно наползать свинцовые облака. Порыв ледяного ветра ударяет неожиданно, и я обнимаю Еву за плечи. Она не отстраняется; ее маленькие холодные ладони ложатся на мои - горячие и сухие. 
- Тильда была замужем за человеком… недолго. Муж подарил ей этот дом перед смертью. В Братстве ничего об этом не знают. Здесь ты сможешь восстановиться. Время есть.
- Ты хотела приехать сюда?
- Мне было некуда больше идти, - негромко отвечает Ева.
Вздохнув,  прикасаюсь губами к ее виску, там где бьется крохотная голубая жилка. Что же, возможно, для того, чтобы она наконец-то поверила мне, нужно было пролить некоторое количество собственной крови. Об этом я не жалею. Я жалею о времени, которое нам пришлось потерять. Впрочем, сейчас еще не поздно все поправить. 
Не поздно, соглашается ветер над нашими головами. Тучи обволакивают небо - смена погоды происходит настолько быстро, что я даже не успеваю удивиться каплям дождя, падающим мне на лицо. И все-таки, мы медлим уходить и какое-то время еще любуемся морем. Свинцовые волны яростно хлещут о берег, будто пытаются что-то достать - но не могут. Начинается шторм.
Ева оборачивается и поднимает на меня глаза.
- Пойдем в дом, - тихо говорит она, но не отпускает мою руку.
…Да, никакая это не страсть. Это потребность - не животная потребность удовлетворить физический голод, а потребность в присутствии, в узнавании, в принадлежности. Секс - не как способ удостовериться в том, что и не требует доказательств, а еще одна возможность напомнить друг другу, что время - конечно. И все, что происходит сейчас в полутемной холодной комнате, на узкой и жесткой кровати - тоже. Что у нас нет никакой власти над этими секундами. И это хорошо.
Мы снимаем друг с друга насквозь промокшую одежду, спокойно и неторопливо изучая тела друг друга губами, языком, пальцами. Я рассматриваю ее шрамы, совсем свежие, но уже почти полностью затянувшиеся; один из них - продольный, идет вдоль ребер, сбегает на живот, и я целую его, я целую каждый сантиметр ее обнаженной кожи, ощущая ответную дрожь и ответное движение. Нас медленно поглощает тьма, в которой - мучительное напряжение в коротком вздохе, и широко распахнутые черные глаза, как две бездны, в которые я стремительно падаю без страховочного троса. Но я не собираюсь останавливать это падение, сопротивляться ощущению полета и невесомости. Все равно это ни к чему не приведет - рано или поздно я должен был понять это и смириться с неизбежным, как смиряюсь теперь, когда с ее губ снова и снова срывается мое имя.



Глава 10.
1
Проходит чуть больше недели, я почти полностью восстанавливаюсь, но мы все никак не можем решиться покинуть остров - и не потому, что боимся, просто что-то удерживает нас, какой-то нерациональный страх, что все снова обрушиться в тартарары. Однажды Ева признается мне, что устала.
- Я больше не хочу бежать, - говорит она.
Что я могу ей ответить? Только покрепче прижать к себе и пообещать, что все это когда-нибудь закончится, что это не навсегда.
- Доберемся до Дальнего Востока. Или, если хочешь, куда угодно, где вообще никого нет.
Она смеется.
- Так будет еще лучше. Я слышала, в Пакистане есть такие общины… для изгоев.
- Изгоев?
- А разве мы не изгои?
Изгои - мне приходиться признать это. Но есть еще кое-что, о чем мы оба предпочитаем не рассуждать вслух: мы для всех чужие со своей кровью, со своей непредсказуемой силой, с теми проблемами, которые мы неизбежно принесем одним своим присутствием. Совет объявил охоту и не успокоится до тех пор, пока не уничтожит нас обоих. А раз так, значит, нам предстоит бесконечная борьба за существование, жизнь в бегах, с постоянной оглядкой… если только мы не сдадимся. Иногда, украдкой глядя на Еву, я вспоминаю слова Грегора о том, что я мог бы примкнуть к их лагерю, и устало спрашиваю себя: стоит ли такая свобода всех жертв и усилий? И, к своему ужасу, все чаще ловлю себя на мысли, что нет. У такой свободы нет будущего; мы слишком одиноки, чтобы отвоевать себе на нее безоговорочное право. Я хожу по замкнутому кругу, неизбежно возвращаясь к тому, с чего начал, и, что хуже всего - я вовлек Еву в этот круговорот. Но и отпустить ее я тоже не могу - слишком поздно.
Она с почти мистической точностью угадывает мои мысли - по взгляду, движениям или еще по каким-то лишь ей ведомым признакам, - и потому я стараюсь прятать их подальше, но получается не всегда. Однажды она заявляет, что никогда не вернется в Бодан.
- Почему ты заговорила о Бодане?
- Потому что ты думаешь об этом.
Да, думаю. Думаю чаще, чем хотел бы, но думаю без сожаления. Мы потеряли свой мир и теперь должны отыскать новый - или погибнуть. Вместе. Ева легко приняла это - словно обещанное кем-то давным-давно начало сбываться, а я - нет. Потому, что она должна жить. Должна, должна - я каждую секунду повторяю себе это.
Забавно, но если отбросить страхи, неуверенность и мысли о будущем, то можно получить очищенный концентрат теплой незамутненной легкости, которая обнимает нас ежесекундно. Я не знал, что подобная близость может приносить целительное умиротворение и покой, и теперь меня изумляет это знание, изумляет трансформация абстракции в реальность, обрастание ее живой плотью, с мыслями в голове, с кровью в венах, но иногда - очень редко, я узнаю в ней прежнюю Еву. В такие минуты я особенно остро понимаю, что она давно выросла из той оболочки, которую я выдумал; сейчас ей уже что-то около тридцати - возраст зрелости по общечеловеческим, да и вообще по любым меркам, но что такое тридцать лет того, чье существование практически не ограничено во времени?
Почти ничего; за этот сравнительно короткий отрезок Ева прожила уже несколько жизней: человек, охотник, беглец, - и всегда возрождалась заново, даже не задумываясь о том, нужно это или нет. Я никогда не умел так, даже не пытался, и мне странно сознавать, что она может меня кое-чему научить - меня, который, как казалось, за столько лет уже узнал все, что возможно.
Ева ничего не рассказывает ни о времени, проведенном с Тильдой, ни о том, как ей удалось спастись из горящего дома; по молчаливому соглашению мы не затрагиваем тему прошлого. Об этом периоде я узнаю из каких-то оговорок, случайно брошенных фраз, которые складываю, как паззл, чтобы, наконец, разглядеть мутную картинку, понять то, чего не понимал раньше: Еву мучает чувство вины. Лишний груз, который следует сбросить, чтобы двигаться дальше, но она не в состоянии сделать этого сама. Слишком ценны и болезненны воспоминания о тех, кого она потеряла.
- Ты не должна винить себя ни за Йована, ни за Тильду, - говорю ей как-то. - Это неправильно.
Мы стоим на берегу моря, у нагретых валунов; неяркое солнце плещет нам в лица, и на горизонте слышатся крики чаек, окруживших медленно ползущий среди островов паром. Я знаю - надо было сказать ей все это раньше, с самого начала. Но не смог.   
 - Ты сам сказал, что это моя ответственность. И был прав, - безо всякого выражения заявляет Ева. Она не избегает разговора. Присев на один из валунов, принимается быстрыми движениями чертить что-то сухим деревянным обломком. Через несколько мгновений на сыром песке проступают очертания дома, спрятавшегося за густой зарослью сосен.
- Ты поступала так, как считала необходимым. Поступала, как могла.
- Я жалею не о поступках. Ты же понимаешь.
- Каждый выбирает сам, какой дорогой идти, - уже жестче добавляю я и слегка сжимаю ее ледяные пальцы. -  Они оба сделали выбор еще до тебя. 
Лицо Евы искажается болезненной гримасой.
- Я очень виновата перед Сергеем, - с трудом овладев собой, произносит она. Ветер  причудливо играет с ее волосами: скручивает их, гладит, раскручивает опять.- Но тогда у меня не было выхода. 
- У него хорошая сопротивляемость, - отзываюсь я. - Думаю, он выкарабкается.
Ева вскидывает на меня прямой взгляд.
- Он много для меня значил, - с вызовом говорит она.
- Знаю.
Я слегка улыбаюсь. Как объяснить ей, что для меня все это не имеет значения? Как объяснить, что тот абсолют, который я испытываю, не требует от нее никакого самоотречения, никакой жертвы? Таких определений еще не придумали и не придумают никогда. Возможно, это немного напоминает любовь матери к ребенку, но - нет. И уж конечно, это не та требовательная, собственническая связь, которая может существовать между мужчиной и женщиной, между самкой и самцом. Это настоящая, сильная и вечная безусловность.
Несколько мгновений мы молча смотрим друг на друга, а затем по губам Евы пробегает улыбка. Она не произносит ни слова, но слова тут и не требуются; мы просто продолжаем стоять рука об руку, подставив солнцу лица.


2
Мы проводим на острове еще десять дней - и около месяца в целом. Срок очень большой, и понимание, что это была только небольшая передышка, заставляет нас замирать, вслушиваясь в окружающее пространство, с каждой минутой становящееся все более враждебным. Однажды я категорически заявляю Еве, что нужно уезжать. Она соглашается.
Пути у нас два: либо через Эстонию, либо - нелегально - через Швецию и Финляндию. Я склоняюсь к первому - так у нас больше шансов избежать нежелательных контактов. Трудностей у нас достаточно и без того; даже не зная, передал ли Георг охотникам детальную информацию по паспортам, можно с уверенностью предположить, что наша конечная цель им известна. Безусловно, у нас еще есть порядочное количество наличности и карта с доступом к платежной системе, о которой ничего не знают в Бодане, и, теоретически, с такими средствами мы можем без проблем перемещаться по всему земному шару - но лишь теоретически. На практике же мы месяц были отрезаны от мира, к которому принадлежим, от которого зависим; очень сложно двигаться вперед вслепую, не имея ни карты, ни компаса - только зыбкое знание, что все вокруг представляет собой смертельную опасность.
Чтобы изменить внешность, Ева по плечи обрезает свои великолепные волосы и перекрашивает их в темный цвет. Меня же она обстригает очень коротко нашедшейся тут же машинкой; картину довершает густая темная борода, за месяц дошедшая до полного запустения. Взглянув в зеркало, я с удовлетворением вижу худого диковатого типа; узнать меня в таком обличье практически невозможно. Что же до охотников и инквизиторов, то издалека учуять и точно определить расовую принадлежность той или иной особи способны очень немногие, и в этом наше преимущество. Мы готовы к любой встрече, мы всегда настороже.
…В Таллине пересаживаемся на паром до Санкт-Петербурга. Оттуда легче всего добраться до дальневосточных территорий, объехав центральную часть России, где нам грозят встречи с сородичами; кроме того, в большом городе затеряться проще всего.
Ева соглашается без малейшего воодушевления, погрузившись в странную апатию, которую я уговариваю себя списать всего лишь на нежелание покидать безопасное убежище, но когда ее начинает качать на пароме и слегка трясти при виде каждой здоровой человеческой особи, пугаюсь по-настоящему. До этого я еще ни разу не замечал у нее ни малейших признаков не то, что жажды, но даже легкого голода. Не было ни депрессии, ни тревожности, какая обычно возникает, когда сущность хищника все-таки берет верх над человекообразной оболочкой - ничего. Безусловно, без каждодневных инъекций и доз донорской крови вампир уже сошел бы с ума; Ева же, казалось мне, начисто лишена этой болезненной необходимости или - что жизнь рядом с Тильдой научила ее сублимировать свои наклонности, как-то управлять ими. Но теперь, глядя на ее осунувшееся лицо, на глаза, обведенные густой тенью, я вовсе так не думаю.
- Все обойдется, - твердо заверяет она. - У меня есть таблетки. Потом можно будет найти какое-нибудь хранилище. Я не сорвусь.
Я выхожу на верхнюю палубу, закуриваю сигарету и долго вглядываюсь в черноту.  Что ждет нас дальше - не ясно, да я и не уверен, что хотел бы знать. Неизвестность - это надежда. Пускай зыбкая, но с ней куда лучше, чем без нее. Раньше я так не считал.
По трапу, хихикая, поднимается парочка, и я предпочитаю удалиться в каюту. Ева лежит на кровати, отвернувшись к стене, и, кажется спит глубоким сном - значит, наступило улучшение. Возможно, рассуждаю я, все не так уж и плохо; если я смог прийти в себя, то сможет и она, ну, а если нет - что ж… Я вполне готов к этому. Я умею убивать, не оставляя следов.
На утро все мои сомнения развеиваются: Ева просыпается свежей и отдохнувшей, как ни в чем не бывало. На ее лице нет и следа усталости, щеки порозовели, и даже качка ей нипочем- она спокойно передвигается по парому, любуясь видом бурлящей воды за бортом, но я не расслабляюсь. Мне лучше, чем кому-нибудь другому известно, как непредсказуем может быть приступ. 
Следующим днем мы сходим с парома и безо всяких проблем минуем российскую таможню - Георг никогда не брал зря деньги. По выходу из довольно убогого здания морского терминала Ева слегка оживляется. Я не вполне способен разделить ее настрой: меня мучает неясная тревога, причину которой я никак не могу понять, и потому ощущаю себя неуверенно, как слепец, вступивший на подвесной мост над пропастью. А может, дело тут в обстановке: несмотря на то, что на календаре лето, в России холодно так же, как в Швеции. С тусклого неба падает дождь, окрашивая все вокруг в серо-бело-черные тона. Даже трава здесь кажется серой.
В такси Ева снова бледнеет.
- Нам нужно где-нибудь остановиться, - сквозь зубы говорит она. - Мне плохо.
Скрепя сердце, соглашаюсь. Я отлично знаю, каково это - испытывать приступ жажды. Ева что-то быстро говорит таксисту, тот кивает. Я смотрю в окно, ничего не уточняя, разглядываю проплывающие мимо улицы, дома, прохожих под зонтами. Я был в этом городе три года тому назад, но так и не узнал о нем ничего, кроме необходимых посланцу сведений: один довольно обширный клан Истинных (из которого, кстати, происходит здешний старейшина Павел), община полукровок-ликанов и множество неучтенных особей, расхаживающих по помпезным набережным среди бела дня. Это, конечно, вовсе меня не радует, но отказать Еве я не могу. Она сидит, обмякнув в кресле и спрятав бледное лицо в тени. Ее губы слегка дрожат.
- Мы рискуем, - не открывая глаз, негромко произносит она. - Но…
Я качаю головой.
- Не думай об этом. Сейчас нужно найти хранилище.
Ева мягко улыбается.
- Нас тут же обнаружат.
Сжав зубы, вновь отворачиваюсь к окну. Безусловно, она права. И это означает, что из создавшегося положения существует лишь один выход.

3
Закон гласит: чтобы получить разрешение на охоту, Истинному вампиру либо его производному - полукровке необходимо обратиться с официальным запросом в местный отдел (таковой же может располагаться за несколько десятков километров от места жительства общины, но клана - никогда). В запросе указываются только данные особи - и ничего больше. Инквизиторы вбивают их в базу, и через секунду перед ними возникает вся история отдельно взятого самца или самки. Ближайшие связи, способности к регенерации, светобоязнь, преступления и прочее. Такой же анализ можно сделать, исследовав ДНК. Но при рассмотрении запроса на выдачу разрешения инквизиторов интересует лишь определенные параметры: степень кровозависимости, возраст особи, давность выдачи предыдущего разрешения и сведения о его реализации. У инквизиторов существует своеобразный лист ожидания, имена в котором меняются с калейдоскопической быстротой. Безусловно, приоритетными будут те, кто имеет отношение к Братству: охотники, аналитики, прислужники, даже санитары. Затем - все прочие.  Особняком стоит Старейшина и члены правящего на подконтрольной оси клана. У новообращенного с высокой степенью кровозависимости гораздо больше шансов получить разрешение, чем у двухсотлетнего советника того же клана. Очередность, интервалы времени и места охоты строго регламентированы. Однако, из соображений безопасности, процедура выдачи разрешений длительна и сложна, и не всякий может его дождаться по медицинским показателям. По Закону каждая зарегистрированная особь имеет право на бесплатное обеспечение синтезированной кровью и препаратами, для чего существуют хранилища, в которых круглосуточно трудится медицинский персонал различной квалификации. Сведения об обращении особи в хранилище и список выданных препаратов направляются инквизиторам в отдел для включения в финансовую и статистическую отчетность подконтрольной территории - Братство заботится о своих чадах. Но, увы, к их числу не относятся изгои. Отщепенцы. Отбросы. Бунтари, не признающие никаких правил, ну, или те, на кого идет охота - то есть, потенциальные мертвецы. Жертвы, которым приходится выживать, а когда вопрос стоит таким образом ни о какой этике речи, понятное дело, не идет. Как правило, за редким исключением, изгои никогда не задерживаются на одном месте подолгу, и им глубоко плевать на любой резонанс. Они добывают пищу - убивая. И потому подлежат безоговорочному уничтожению.
Теперь мы вошли в их число. Теперь убивать предстоит нам. И как следует замести все следы - чтобы выжить.
Ева говорит, что сделает все сама.
- Не волнуйся, это не первая моя охота.
Она старается казаться спокойной, но поминутно прислушивается к звукам и запахам, доносящимся извне. Вот кто-то прошел по коридору, открыл номер хлопнул дверью. Вот внизу за окном, шурша колесами, проехал автомобиль. Негромко рассмеялась женщина. Чиркнула зажигалка. Начался дождь.
Ева оборачивается на меня.
- Рядом никого нет.
“Никого” - значит, не людей. Я киваю - это правда. Но это вовсе не означает, что мы в безопасности - здесь, в крошечном грязном отеле, запрятанном в недрах этого странного города.
- Одна ты никуда не пойдешь, Ева.
Она улыбается спокойной мягкой улыбкой, которая так часто стала возникать на ее губах. И глаза ее в темноте тоже светятся непривычной мягкостью.
- Разумеется, ты будешь рядом, - заверяет она. 
Подождав еще несколько минут, мы выходим. Бесшумно закрываем номер, покидаем отель и идем по притихшим улицам двумя бесплотными тенями, вдыхая прохладный влажный воздух. Сейчас мы ищем подходящую жертву. Условие номер один: никакого наркотического или алкогольного опьянения - такая кровь может не подавить, а усилить голод. Условие номер два: относительное здоровье. Разумеется, полностью здоровых особей среди людей практически не бывает, но жертва не должна быть заражена никакой особо опасной инфекцией - к примеру, гепатитом С или ВИЧ. Сходу определить это довольно тяжело - если не невозможно, но для того я здесь и нахожусь. Чтобы не дать голоду взять верх над здравым смыслом.
Мы продолжаем двигаться вперед среди предрассветной тишины. Серое небо заволакивает тучами, под ногами изредка пробегают крысы, не обращая на нас ни малейшего внимания. Некоторые из их раздавленных собратьев валяются у кромки тротуара. Я удивляюсь - обыкновенно, крысы достаточно умны, чтобы не угодить под колеса автомобиля и осторожны, чтобы попасться под горячую руку какому-нибудь дворнику. Все, как у нас.
Дойдя до пересечения двух пустынных улиц с переплетением трамвайных линий, Ева внезапно замирает и слегка подается вперед. Я слышу, как ускоряется ее сердцебиение, и уже через мгновение вижу вдалеке неясный силуэт.
“Он”.
Да, он вполне подойдет. Молод, вполне здоров. Возможно, даже сумеет выжить. А может быть, и нет. 
Ева оборачивается на меня и едва заметно качает головой. Я понимаю и отступаю в тень. Моя помощь сейчас не требуется. Не издав не единого звука, Ева удаляется вперед. Я не смотрю ей вслед, отключаю слух и обоняние. Охота - слишком личное дело. Я не охотился очень давно, и меня уже не волнуют подобные вещи - в отличие от Евы. “Не первая моя охота”. Я слегка улыбаюсь и задираю голову в небо. Мне на лицо падает одинокая тугая капля.
Она возвращается минут через десять - так же бесшумно, прячет лицо. Не обменявшись ни словом, мы возвращаемся, и по отдельным признакам я понимаю, что взяла Ева совсем немного - ровно столько, сколько поможет ей восстановить силы. Когда-то она называла охоту одним из способов узаконенного убийства и по-детски возмущалась этим. Когда-то… очень давно. Странно, что я слово в слово помню тот наш диалог. И события, что за ним последовали. Инвернесс, совет в малом зале, гибель Йована, ее отъезд… Какой-то адский круговорот лиц  и интересов, порождение хаоса, вытолкнувшее нас сюда, в это место и это время. 
Впрочем, если задуматься, в мире нет ничего неправильного - лишь молекулярный баланс тонких частиц…
- Гелерд.
Вздрогнув, поворачиваю голову. Ева пристально смотрит на меня из мутной темноты, тяжко пахнущей застарелым сигаретным дымом. В этом городе все кажется слегка мутным, будто картина написанная в сфумато.
- Поцелуй меня.
- Ева…
Я слегка отстраняюсь - меня пугает выражение ее лица, но Ева, обычно всегда немного застенчивая, решительно сбрасывает с себя футболку, вплотную подходит ко мне и обхватывает за шею.
- Поцелуй меня, - хрипло повторяет она, и к своему ужасу, я вижу ее обращенный в себя, будто неживой взгляд. - Или ты не хочешь после?…
Ее трясет мелкой дрожью, будто в приступе лихорадки.
- Поцелуй меня, Гелерд. 
Я с изумлением ощущаю, с каким бурным ожесточением отвечает ее тело - оно требует боли, как какого-то лекарства, и нет сил сопротивляться, когда, заломив руки, она умоляет срывающимся шепотом:
- Пожалуйста… еще… пожалуйста…
И я не могу отвести взгляд от черных глаз, сквозь которые неудержимо бьет разрушительная сила, и послушный ей, содрогаюсь снова и снова, пока, наконец, мы не замираем, опустошенные. Ева обнимает меня, гладит по лицу, по волосам, шепчет какие-то слова и вдруг разражается слезами, и все, что я могу сделать - это молча прижать ее к себе и укачивать, как ребенка до тех пор, пока она не забывается коротким сном в моих руках, а потом с непонятной жалостью смотреть на ее бледное осунувшееся лицо. Больше я не хочу давать себе никаких обещаний.

4
- Ближайший рейс через три часа. Иркутск. Без пересадок. Мы можем успеть, - одними губами говорит Ева.
Она стоит возле двери и требовательно смотрит на меня. Ее лицо выглядит хмурым и утомленным, словно кровь того парня не только не прибавила ей сил, но, напротив, забрала их с процентами.
- Нужно быстрее уходить, Гелерд. Я чувствую.
- Да. Уходим. 
Я не хочу с ней спорить, меня слишком пугает ее состояние - и физическое, и моральное. Больше того - я не понимаю, что с ней происходит, а значит - ничем не могу помочь. В воздухе сгущается что-то неясное, невнятное и тяжелое. Или это страх загнал нас обоих в угол?
Быстро натягиваю одежду, иду в ванную, плещу в лицо ледяной водой, тонкой струйкой бегущей из-под крана. На мгновение замираю, невидящим взглядом уставившись в зеркало. Это когда-нибудь закончится. Дешевые грязные гостиницы, выматывающая тревога. Всему есть конец. Впрочем, плевать на неудобства, лишь бы спасти Еву. Но от чего спасти? От рабства? Смерти? Или себя самой? Теперь я уже не знаю ответа. 
Внезапно по спине пробегает легкий холодок. Краем сознания я успеваю уловить смутную суету извне, а еще через секунду в ноздри заползает запах свежей крови.
Я вылетаю из ванной и наталкиваюсь на Еву, застывшую у стены с расширенными от ужаса глазами.
- Гелерд…
- Тихо. Все нормально. Все будет нормально.
Я стискиваю ее запястье, чувствуя частые толчки пульса под пальцами - крохотное сосредоточие жизни. Моей жизни, нашей жизни.
Запах крови усиливается. Я отпускаю руку Евы.
- Оставайся здесь.
Она бледнеет еще больше.
- Не надо. Не уходи. Я…
- Я сказал - оставайся здесь.
Быстро и бесшумно спускаюсь вниз по лестнице и почти сразу наталкиваюсь на труп сторожа с располосованным горлом. Двери, ведущие в коридор к нижним номерам, распахнуты настежь. Кровью тянет и оттуда - но ничем больше. И я понимаю, что работал человек. А вот и он - выходит, не скрываясь. Невысокий взлохмаченный парень со здоровым ножом в руках. Он скалит гнилые зубы в безумной улыбке и говорит что-то на русском - я не понимаю, что. Я вообще перестал что-либо понимать.
Парень медленно, по-звериному приближается ко мне, поигрывает ножом и тут же делает быстрый выпад, целясь мне в печень. Я уклоняюсь от удара, без усилий перехватываю его руку с приметной татуировкой летучей мыши. Нож со звоном падает на пол, покрытый расколотыми мраморными плитами середины девятнадцатого века. Перед тем, как сломать ему шею, успеваю заметить безграничное удивление в слезящихся стеклянных глазах. Наркоман. С некоторым облегчением я переступаю через еще теплое, содрогающееся тело. Человек - это не страшно. Человек - это всего лишь человек.
Я уже направляюсь к лестнице, как слышу сзади чьи-то шаги. Обернувшись, вижу молодую женщину, держащуюся за правую руку сведенными судорогой пальцами. Ее безумные глаза смотрят на меня с выражением такого ужаса, какого мне не доводилось видеть уже давно. Безгубый рот раскрывается в вопле, отразившемся от высокого потолка и пустынных стен. Не успев ничего обдумать, молниеносно выбрасываю вперед руку и стискиваю тонкую белую шею. Слышится хруст позвонков. Женщина обмякает. Я разжимаю пальцы и оборачиваюсь на лестницу.
Ева стоит на самом верху с сумкой на плече и смотрит на меня пустым безучастным взглядом. Я не отвожу глаз. Говорю хрипло:
- Пошли.
И, глядя на то, как она медленно, будто во сне, спускается вниз по ступенькам, внезапно с холодной отчетливостью я понимаю, что конец уже наступил.


5
Мы не едем в аэропорт. Мы бежим на самые задворки этого странного, будто бы зависшего во сне города. За все это время Ева не проронила ни слова - если не считать краткого разговора с водителем. Когда тот согласился довезти нас, куда требуется, она забилась на заднее сидение, словно зверь, угодивший в клетку. Черные глаза ее сверкали страшным огнем, а я проклинал себя.
Мы слишком наследили. До такой степени, что наше пребывание здесь угрожает затянуться на неопределенный срок. Но не это пугает больше всего. 
Ева сломалась. Как? Когда это случилось? Не знаю. Быть может, на острове, среди подавляющего спокойствия и тишины она в очередной раз почувствовала себя обманутой? Или нечто заставило ее посмотреть в глаза возможному будущему? Но что? Раздавленные крысы? Охота? Наше поспешное бегство?
Водитель подвозит нас к очередной гостинице - еще более убогой и грязной, чем первая. Улыбается Еве. Я засовываю ему в ладонь купюры. Он благодарит. Скоро я начну понимать русский. Почему бы и нет?
Девушка-администратор проводит нас в номер, включает свет. Стол, два стула и вешалка. В воздухе пахнет свежей краской, и я открываю окно. Ева присаживается на кровать, и я всей кожей ощущаю ее взгляд. Какое-то время мы молчим. Когда тишина становится невыносимой, я заставляю себя заговорить первым.
- Мы должны подождать еще немного. Пока не уляжется шумиха. Отдел уже наверняка в курсе.
(Не это я должен был сказать, совсем не это. Но что? Может, я боюсь спросить о главном, чтобы не услышать ответ?)
- Я понимаю, - спокойно кивает Ева.
- Я знаю, что ты устала, - я сжимаю зубы. - Но ведь…
- Зачем было убивать ту женщину? - перебивает она.
- Что?
- Ты убил женщину. А мог просто уйти.
Я молчу, пораженный словами, самим ходом ее мыслей. Необходимостью объяснять, оправдывать поступки, не требующие никакого оправдания. В первый момент я даже растерялся. Женщина? Какая женщина? Какое значение имеет чья-то жизнь или смерть в сравнении с… 
- Сколько уже погибло? - продолжает Ева. - Давай посчитаем.
Я продолжаю хранить молчание, не в силах выдавить из себя ни звука, словно меня разбил какой-то паралич. О чем она говорит?
- Изгой. Десять охотников в Таллине. Девять, - поправляется Ева и раздвигает губы. Это выражение сложно назвать улыбкой. - Когда я пришла за тобой, один был еще жив. Оказывается, теперь охотникам на операцию обязательно выдают реанимационные наборы, ты знал? Сыворотка, таблетки.
Отрицательно качаю головой. Вот оно что. А я-то гадал, откуда ей удалось взять препараты.
- Двое людей, - продолжает Ева свои подсчеты. - Тот парень, который… Думаю, он все-таки умер. У него было очень слабое сердце. Совсем, как у Сергея.
Она смеется. По моей спине пробегает дрожь. Резко оборвав смех, Ева упирается в меня взглядом.
- А ведь первым был Сергей. Первой жертвой. Мне выдали разрешение на охоту, и я выбрала его. А он запомнил меня каким-то образом. Странно, правда?
Ева вздыхает.
- Ну, а до того, как ты пришел за мной, погибло еще сколько-то, так ведь? Четверых убила я. Знаешь, я все-таки опоздала… В ту ночь я была с Сергеем, а когда вернулась - Тильды уже не было в живых. И я убила их - даже не помню, как. А потом подожгла дом. Раньше мертвых хоронили именно так.
Не шевелясь, пристально смотрю на нее. Перед глазами вдруг возникает отчетливая картинка: светловолосая девушка вся в крови и саже выбегает на дорогу. Спутанные грязные волосы закрывают ее лицо. Девушка дрожит.
Я встряхиваю головой, и видение рассеивается.
- Хватит. Мы убиваем, чтобы выжить. Чтобы не убили нас.
- Это не работает, Гелерд.
Поднимаю глаза и вдруг вижу взгляд Евы, направленный на меня - взгляд полный такой странной жалости, что я невольно содрогаюсь где-то внутри от нерационального ужаса.  И лишь спустя секунду до меня, наконец, доходят ее слова.
- Что? Что не работает?
- Все это, - Ева обводит взглядом убогую комнатушку. - Сколько еще нужно трупов, чтобы ты понял?
В горле мгновенно пересыхает. Терпение. Я должен быть терпеливым. Должен - просто потому, что иначе все утратит смысл.
- Больше никто не погибнет. Больше ничего не случится.
Ева качает головой.
- Дело не в тебе или во мне. Дело в нас.
- В нас, - повторяю тупо, не в силах понять, куда она клонит.
- Пока мы вместе, так будет всегда. Вокруг слишком много смерти, слишком. Я больше не могу. Не могу, Гелерд, - твердо заканчивает Ева. И добавляет: - И не хочу.
- Слушай… - я морщусь, пытаясь подобрать слова. - Слушай, Ева. Когда мы доберемся до дальневосточных территорий…
- Мы не доберемся.
- Или до Пакистана… Или… Все будет по-другому.
- Мы не доберемся! - почти выкрикивает она и сжимает кулаки. - Неужели ты не видишь? Гелерд, такого места - для нас - нет. Это просто… иллюзии.
Улыбаюсь, несмотря на то, что последние ее слова начисто вышибают из меня дух. Это даже не улыбка, а скорее, судорога лицевых мышц, такая самозащита от неминуемой боли. Я продолжаю улыбаться, даже когда она говорит, что уходит.
- Не ищи меня. Отпусти. Пожалуйста.
И я  отпускаю.


Глава 11

1
Я не живу. Разница между и между - очевидна. У трупа нет мозговых импульсов, нервных окончаний и межнейронных связей; живые испытывают если не чувства, то ощущения - хотя бы боль. По всем показателям - я труп. Зомби, которых так любит изображать современная киноиндустрия. Я дышу, двигаюсь, делаю что-то - совершенно автоматически. Плачу за номер, сажусь в такси, еду в аэропорт, покупаю билет на самолет, кажется, до Иркутска. Что мне делать в Иркутске - теперь? Понятия не имею, но, тем не менее, регистрируюсь на рейс, а потом сижу, тупо уставившись в пространство, порой с удивлением улавливая собственные отражения в стеклах и на лицах людей. Больше я не скрываюсь - не от кого, да и незачем. 
Вокруг царит суета - как и в каждом аэропорту любой города мира. Я уже отвык считать их, эти города, в которых побывал, улицы, по которым ходил, лица, которые видел. Так что, теперь мне не осталось ничего, даже удивления. Мимо меня снуют люди - множество людей, обдают своими запахами, задевают телами. Время пролетает, словно в какой-то дымке, и только раз я ловлю себя на том, что вглядываюсь в толпу - где-то там мелькает рыжий локон стюардессы-полукровки. А вообще - я никого и ничего не вижу, ведь перед глазами стоит совсем другая картина.
Вот Ева берет меня за руку, прикасается ледяными губами к моим губам. Отстраняется, мгновение смотрит, а затем уходит. А я, не шевелясь, рассматриваю закрытую дверь и даже не пытаюсь осознать случившееся. Не помню уже, сколько я так простоял. Может, пять минут, может час или два. Мне все казалось, что я упустил какую-то деталь, не понял нечто очень важное. Вот только что? Что?
Где-то над головой голос диспетчера объявляет о начале посадки, и я заставляю себя встать на ноги, заставляю пойти к выходу, достать паспорт и посадочный талон. За высокими стеклами видно низкое серое небо и взмывающие вверх самолеты. Передо мной набралась целая очередь - все люди. Кто-то смеется, кто-то лихорадочно набирает текстовые сообщения на смартфоне, кто-то успокаивает плачущего ребенка. Я почти не понимаю слов, не понимаю своих действий, вообще не осознаю происходящего. Неожиданно для себя разворачиваюсь и ухожу. Я ведь должен был остановить ее. Должен был хотя бы задать вопрос, узнать причину. Я имел на это право.
Никем не останавливаемый, покидаю терминал и направляюсь к выходу. Она не могла уйти далеко. Один вопрос - один ответ. Но - правдивый.
Возле стоек регистрации накапливается толпа - какие-то рейсы задерживают. Я обхожу ее, чувствуя странный, почти истерический подъем. Нужно взять такси, а потом…
Потом раздается взрыв. 
Пространство лопается на составные части, разрываются на осколки стены, пол, потолок и люди - много людей. Я лежу на полу, задыхаясь от пыли и истошных криков, и мои ноги - от стопы до колена рвет боль. Рядом в луже крови валяется какой-то ошметок мяса, и я понимаю, что это чья-то рука, которая, повинуясь остаточным нервным импульсам, все еще шевелится. 

2
Прихожу в себя в темноте, от боли. Вижу спокойное лицо мужчины в обрамлении седой бороды. Он говорит что-то на русском, втыкает мне в вену иглу, и я снова отключаюсь.
Открываю глаза и вижу белый, в мелких трещинах потолок. Я все еще не осознаю себя, но боль приводит в чувство -  адская, невменяемая боль, от которой белеет в глазах. Быстрый вдох, три медленных выдоха. Еще раз. Становится чуть легче - я могу контролировать боль, могу назвать ее источник: ноги. Делаю слабую попытку приподняться - ничего не выходит. Взгляд фокусируется на пространстве: небольшая комната, окно, задернутое тяжелыми шторами, странной формы светильник на стене. И кровать, на которой лежу я, и мое тело, прикрытое простыней.
Теперь я только тело. С трудом вспоминаю, что произошло, но память наталкивается на барьеры. Нужно преодолеть их, один за другим, чтобы понять, доискаться причины. Аэропорт, терминал, взрыв. Крики людей, лужи крови на полу, обвалившиеся стены, свисающие кабели с потолка, а еще…
Стиснув зубы, вцепляюсь руками в бортики кровати, приподнимаю себя в сидячее положение, тут же покрывшись липким потом. Отбрасываю простынь: мои ноги на месте, но полностью загипсованы от колена до стоп. Вернее, одной стопы. Вторая, левая, неуместным желтовато-синим куском плоти торчит из белой скорлупы гипса. Пытаюсь пошевелить пальцами. Успешно, но на большее сил не хватает. Сцепив зубы, возвращаюсь в прежнее положение и жду чего-то. Потом до меня доходит, что я не ощущаю жажды, зато ощущаю запах сыворотки. Это странно, но анализировать происходящее сил нет.
Я закрываю глаза и почти тут же засыпаю.
Просыпаюсь от того, что кто-то проводит по моему телу мокрой тряпкой - очень осторожно. Приподнимаю веки и вижу рыжеволосую молодую самку. Полукровка, дампир. Ее сосредоточенное лицо кажется мне знакомым. Она ловко обмывает меня, затем так же ловко промывает катетер, поднимает голову и улыбается краем губ. Зеленые глаза вспыхивают странным торжеством.
- У тебя жар, - говорит она на английском и снова улыбается. На тонкой шее виден Знак. - Но ты вне опасности.
Я молчу, и тогда самка нежно проводит ладонью по моим волосам, мокрым от пота.
- Ты должен жить, охотник. Умирать пока еще рано...
Снова отключаюсь.
Так продолжается долго, очень долго. Но сколько - этого мне знать не дано, так же как не дано знать, велики ли полученные мной повреждения. Я знаю только, что у меня, по всей видимости, раздроблены ноги. Для того, чтобы поддержать жизнедеятельность, меня щедро пичкают питательной сывороткой через вену и черт знает, чем еще. Самка то появляется, то исчезает, точно так же, как и седобородый мужчина - человек. Сутки на пятые (может, шестые или четвертые) я постепенно начинаю приходить в себя. Седобородый оказывается хирургом. Он сносно говорит по немецки, во всяком случае, я могу его понять. Он спокойно рассказывает мне, что собрал мои ноги буквально по частям, и что я буду ходить, но, возможно, хромая. Еще он добавляет, что недели через полторы можно будет снять гипс, и, вероятно, поставить спицы - правая нога очень плоха, скорее всего, будет сохнуть и укорачиваться. “Чтобы этого не случилось нужны спицы”, так говорит человек. Я не задаю вопросов. Мне плевать.
Через день в комнате появляется телевизор, где почему-то транслируется немецкий ZDF. В новостной ленте мелькают кадры из российского аэропорта: разрушенный терминал, мигалки, полиция. Ведущий бесстрастно сообщает, что предварительная версия спецслужб - теракт. Итог: пятьдесят с лишним человек ранены, восемнадцать погибли, еще сколько-то находятся в больнице в тяжелом состоянии. 
Рыжеволосая самка приходит под утро. Становится рядом с моей кроватью, опирается локтями о бортики, достает сигареты, прикуривает и смотрит, щуря зеленые глаза, точно сытая кошка. Говорит мягким, приятным голосом без малейшего акцента:
- Как самочувствие, охотник? 
- Нормально.
С удивлением вслушиваюсь в звучание собственного голоса. “Нормально” - первое слово, которое я произнес за все это время.
- Отец говорит - ты быстро регенерируешь, - продолжает полукровка. Я вопросительно смотрю на нее. Она смеется. - Да, это мой отец. Человек. Странно, правда? Обычно все наоборот.
- Кто ты? - хрипло спрашиваю я. Во рту царит страшная сушь, такая, что сводит скулы, но мысль о воде наводит тошноту.
- Я? - лицо полукровки слегка вздрагивает. - Боюсь, мое имя тебе ничего не скажет. Ну, предположим, меня зовут Наташа.
- Наташа, - беззвучно повторяю я и закрываю глаза. Внезапно до меня доходит, где я видел ее раньше: стюардесса. Стюардесса в аэропорту. - Почему...
- ...Я вытащила тебя? - она снова смеется. - Это ты хотел спросить, да?
Киваю. По лицу самки проскальзывает выражение глубочайшего удовлетворения - словно после ночи, проведенной с искусным любовником.
- Знаешь, когда отец сообщил мне, что в больнице, похоже, один из... “моих” - так он выразился, - я не думала, что это ты. Когда все подтвердилось, мы вывезли тебя сюда. Это было не очень сложно.
- Зачем? - хриплю я. Наташа улыбается сквозь сигаретный дым. В зеленых глазах пляшут демоны.
- Помнишь Чарли Коннорса? - спрашивает она, и, не дождавшись ответа, хмыкает. - Ну, конечно, нет. Зачем тебе? Он ведь всего-навсего жалкий полукровка, наемник. Один из многих.
Молча смотрю на нее. Наташа отталкивается от кровати, улыбаясь, приближается ко мне вплотную.
- Странно все устроено, да? Когда я увидела тебя в аэропорту, то посмеялась про себя, уж можешь поверить. Скольких ты убил, а? Наверное, и сам уже не можешь вспомнить, но живешь так, словно это ничего не стоит. В общем, это ведь не совсем справедливо, верно? 
Я морщусь, но не от боли.
- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - говорит Наташа, извлекая из кармана крохотный пластиковый пакет с какой-то дрянью и деловито откручивая крышечку инъекционного порта на катетере. - К чему такие сложности? Лечение и все прочее? - вздохнув, Наташа проводит по воздуху рукой, будто разгоняя призраков. - Ну, во-первых, я, безусловно, обошлась бы простой реанимацией, просто ради того, чтобы посмотреть тебе в глаза и сказать все это. А во-вторых, когда я пришла в больницу взглянуть на тебя, отец уже собрал твои ноги, и с этим ничего нельзя было поделать. Он хирург все же, а не гестаповец. Да и к тому же, убежденный филантроп. Сказать ему правду я не могла, и, боюсь, никогда не смогу. Но это не значит, что ты будешь жить. Ты умрешь, охотник, и будешь умирать долго и мучительно.
Вздохнув, Наташа прилаживает пакет к капельнице, аккуратно отводит пластиковый шнур, прилаживает к порту иголку, а затем умело выставляет скорость на регуляторе.
- Это - сыворотка с добавлением некоторых элементов азотистой кислоты, калия и фосфора, - не глядя на меня, спокойно поясняет она. - Сильнодействующий яд, проще говоря. Благодаря ему твоя печень и почки не смогут фильтровать кровь и сядут приблизительно... через двенадцать часов. Организм отравится собственными шлаками, - вытащив пустой шприц, Наташа с улыбкой склоняется надо мной, проводит по щеке ладонью. -  Такая смерть будет выглядеть вполне естественной для моего отца, и лишь мы с тобой будем знать правду. Жажда сведет тебя с ума, ты будешь корчиться от боли. А я с удовольствием понаблюдаю за этим.
Улыбаюсь ей в ответ и тут же, собрав все силы, молниеносно хватаю за горло правой рукой, сжимаю пальцы. Поначалу в зеленых глазах вспыхивает недоумение, недоверие, затем - понимание, злоба и, наконец, страх. Сглотнув воздух, я отшвыриваю полукровку к стене, где она некоторое время лежит, потирая сдавленное горло.
- Я не убивал Коннорса, - слабо говорю куда-то в уплывающее пространство. - Ты ошиблась.
И закрываю глаза.   
- Не думала, что ты станешь так цепляться за свою жизнь, - с презрением говорит Наташа. Ее плавающий голос доносится будто из-под воды. - Я ожидала другого.
Я молчу. Мне больше нечего сказать ей, да и сил не осталось. Впрочем, наверное, если бы я слегка напрягся, то сумел бы вытащить из вены этот катерер, но я не хочу. И не стану. Пальцы рук сводит судорогой, и я невольно щерю зубы. Ожидание - вот и все, чего я никогда не хотел от смерти - до этого момента. Теперь мне плевать. Пожалуй, я даже рад, что у меня в запасе осталось несколько часов. Не двенадцать, конечно, это уж она преувеличила. Меньше. Часа через четыре мой мозг погрузится в жижу галлюцинаций, но до этого я буду смотреть в потолок и думать, о чем пожелаю. Даже неизбежные мучения меня не страшат.
Наташа поднимается на ноги, отходит к стене и с недоверчивым ужасом смотрит на меня. Откуда ей знать, что смерть - великое благо, лучший подарок, который могла бы мне преподнести судьба. Или бог. Или еще что-то. Этой полукровке не понять, что она не казнит, а милует, что я нахожусь здесь по праву.
Конец - это всегда начало. Как бесконечные двери бесконечного коридора, по которому можно шагать и шагать, замирая от любопытства. Просто я задержался на одном месте дольше, чем следует, но теперь готов поставить точку. Я улыбаюсь, и мелкие, едва различимые трещинки на потолке сливаются в узор, в карту, по которой следует двигаться дальше - в вечность или небытие - кто знает?