Холерная колона. Глава III

Наутро Евгения пробудилась даже раньше обычного. Ожидая, что с минуты на минуту войдет старшая фрейлина, чтобы начать заниматься ее туалетом, она лежала и смотрела в окно. За стеклом на ветках дерева суетились пестрые синицы. Их писк и выдернул Евгению из длинного и довольно приятного, но странного сна, почти сразу изгладившегося в ее памяти.

Едва это произошло, мысли Евгении вернулись к Рихарду. Чувство, которое она испытала, вспомнив о нем, ее позабавило – оно подходило скорее бонне, отошедшей от колыбели спящего младенца. Евгения даже не знала, как следует его назвать; это была смесь интереса, обеспокоенности и нетерпения. Хотя она сама вчера сказала Элле, что будить Рихарда для завтрака ни в коем случае не надо, желание все-таки заполучить его за утренний стол было сильно. Последний раз подобный каприз с Евгенией случился очень давно, в детстве, когда господин французский посол привез ей куклу, долго о чем-то распространялся и никак не отдавал куклу в руки. Впрочем, заметив, что случайно приравняла Рихарда к кукле, Евгения неловко зашевелилась, садясь. Он болен, и думать о нем как об игрушке было просто позорно.

Наконец фрау Либвезелль, полноватая дама, открыла дверь, впуская камеристок с платьем и бельем. Туалет не отнял у Евгении много времени, ведь в Буде она старалась одеваться проще – не перед кем было красоваться. Когда фрау взялась делать ей прическу, слуги пропустили довольную, румяную Цириллу. Евгения еще накануне заметила, что, несмотря на тот же возраст, Элла совершенно главенствует в их дуэте. Рыжая Цирилла была на вид менее ухватиста, но лучилась добродушием.

 – Позволите известить, ассоном, – обратилась она к Евгении, – подопечного вашего мы приготовили.

 – До завтрака не вводите его, – Евгения дернулась, и фрау Либвезелль больно царапнула ей гребнем по виску. – И пусть кто-нибудь из вас сядет с нами.

 – Как пожелаете, – Цирилла поклонилась и быстро вышла, придерживая чепец.

Ее место занял тафельдекер с карточкой, составленной поваром. Евгения карандашом вычеркнула то, что подавать не следовало. Она понимала, что ослабленный долгим полуголодом Рихард не будет разбираться, хорошо приготовлена еда или дурно, однако оставила лишь несколько легких блюд. Тафельдекер бегло просмотрел оставшиеся строки, смешно дернул кончиком носа и понес карточку кухонным слугам.

 – Чем он недоволен третий день, фрау? – смешливо спросила Евгения у Либвезелль, убиравшей ее волосы с жемчужной низкой. – Дергает носом, будто ищейка.

 – Да вы с ним совсем перестали разговаривать, ваше высочество, – фрау пожала плечами. Несмотря на солидность, она была приятной женщиной. – А наши чины избалованы. Ваш-то отец со всеми коротко говорит.

Действительно, ее отец – совсем не тот же, что грозный дядя, увольняющий за болтовню и запах папирос. Большую часть детства проведя без матери, Евгения видела, как к каждой бонне и гувернеру отец приходит говорить о ее успехах сам. Так он поступал и с секретарями, и со штабом, и со служителями навроде цирюльника и мундшенка до сих пор. Справедливо полагая, что умасленный штат и судачит меньше, Евгения старалась ему подражать, но в последние дни об этом забыла. И вот, пожалуйста, – тафельдекер дергает носом.

 – Отдайте ему два талера за то, что бегает по лестницам, – вздохнув, она оглядела себя в зеркале. – Хорошо вышло, фрау Гретт.

Либвезелль усмехнулась, будто как-то иначе и быть не могло. Разгладив складки на своей юбке, она почтительно осведомилась:

 – Нам в нижней столовой завтракать?

 – Не обижайтесь, – Евгения примирительно улыбнулась. – Обедать я буду с вами.

 – Никакой речи, ваше высочество, – фрау щелкнула языком. – Я найду, чем их занять.

Евгения кивнула, и фрау Либвезелль, поманив за собой камеристок, удалилась. Сама Евгения проследовала в гостиную. Маленький стол, собранный для четверых, уже был готов; чайник источал свежий терпкий запах, отчего у Евгении мигом возник аппетит. Молчаливого слуги, как и всегда с утра, в комнате не было, но обычно в ней собирались все десять фрейлин, и тишина с уединением Евгению немного раздражали. Она присела на стул, и часы, словно этого и ждали, начали бить девять.

Элла (так и есть, Цирилла решила не утруждаться) опоздала совсем немного. Спокойно, безо всякой брезгливости она поддерживала Рихарда под локоть. На том, что Евгения отметила с удовольствием, одежда была подобрана лучше вчерашней: пусть не новый, но аккуратный черный сюртук лег как нужно, брюки не пришлось подворачивать. Даже туфли деятельная Элла умудрилась раздобыть такой длины, чтобы Рихард из них не выпадал при шагах. Словом, он выглядел даже благочинно. Не хватало только галстука – воротник рубашки был застегнут, но шею Элла оставила свободной. Она явно отлично знала свое дело.

 – Проходи, – пригласила ее Евгения, указывая на стул по левую руку от себя. – Ты завтракала?

 – Не успела, государыня, – смущенно призналась она, подводя Рихарда к оставшемуся стулу и мягко принуждая его сесть. Он повиновался ей беспрекословно.

 – Значит, будешь с нами, – Евгения сняла с первого в череде подносов крышку и обнаружила яичницу с множеством ярких желтков. – Не обидишься, если я попрошу немного прислужить?

Элла со смехом помотала головой. Быть может, она старалась делать это незаметно, но Евгения ощутила, что ее жадно разглядывают. Все – от вышивки на платье до прически с жемчугом – Эллу ужасно занимало. Было ясно, почему: у будских госпож виды были или старомодные, или безвкусные до тошноты, а Элла казалась Евгении умной девушкой.

Споро открыв все подносы, Элла застыла, ожидая, что скажет Евгения. Она молча разглядывала принесенный завтрак; на столе оказались еще рыбные котлетки, пирог с яблоком и тонкие французские крепы, запеченный творог. Раздумывала Евгения больше не для себя, а для Рихарда. Задумчиво указав Элле на два желтка и пару котлеток, она глубоко вдохнула и повернулась к нему.

 – Я не хочу заставлять вас есть, – просто начала она, пристально следя за его лицом. Рихард перевел на нее глаза. – Можете вы сами выбрать?

Он не шевельнулся, продолжая прохладно смотреть на нее. Прохладным было не только выражение. В гостиной, при свете солнца, Евгения отчетливо разглядела, что глаза Рихарда были голубыми, почти прозрачными, ясными и цепкими. Под их прямым взглядом Евгения вздрогнула. Ответа ждать было бессмысленно – Рихард то ли не понял ее, то ли ушел куда-то в темную глубь своего сумасшествия.

 – Положи ему яиц и креп, – попросила она Эллу, тут же исполнившую, что велели. После этого она сама скромно отрезала себе пирога и разлила по всем чашкам чай. Запоздало Евгения осознала, что чай надо было просить подать прохладным. Мысленно она понадеялась, что он успеет остыть прежде, чем Рихард к нему приступит.

Взяв вилку и нож, Евгения совсем было собралась отрезать белок, как вскрик Эллы заставил ее рывком поднять голову.

 – Ну, разумеется, нужно было этого ожидать, – сердито проговорила она и указала пальчиком на Рихарда. – Это у них зачастую.

Когда Евгения перевела на Рихарда глаза, он уже доканчивал есть одно из поджаренных яиц. Его рот, подбородок и манжеты были перепачканы в густом оранжевом желтке, текущем из прокушенной оболочки. Ничтоже сумняшеся Рихард схватил еду с тарелки руками, не обратив внимания на лежащие тут же столовые приборы. Такое поведение, умилительное у детей, при взрослом виде идиота Евгению слегка напугало; он будто бы был совершенно диким.

Элла приподнималась, чтобы вытереть своего подопечного и, вероятно, насытить его с вилки, как случилось именно то, чего опасалась Евгения: проглотив не жуя остаток белка и облизнув худые пальцы, Рихард с быстротой ящерки ухватил чашку с дымящимся чаем и отпил. Сглотнув, он хрипловато, но громко вскрикнул, одновременно роняя нагревшуюся чашку. Ударившись о край стола, она раскололась; чай впитался в скатерть и потек вниз, к краю, там, наверное, закапал на ковер...

Евгения сидела ошеломленная. Все случилось менее чем за полминуты, она не успела толком понять, что приказывать Элле, как окрикивать Рихарда. Он, впрочем, казался не менее растерянным. Горячий чай обжег ему рот, а потом, выплеснувшись, попал на внутреннюю сторону руки, где на бледной, еще не зажившей коже Рихарда уже начал набухать розовый пузырь. Он смотрел на обваренное запястье с обидой, прикусив красную нижнюю губу. Во всяком случае, урок был извлечен, и Евгения судорожно вздохнула, расслабляясь на стуле. Теперь, занятый переживанием жгущей боли, он присмиреет и не станет искать новых неприятностей. Во всяком случае, за столом.

Опомнившаяся быстрее Евгении Элла что-то говорила одному из пары гвардейцев. Тот покивал и исчез за дверью, прислонив к стене свою длинную пику. Коротко коснувшись ладонью лба, Элла засновала – вытерла Рихарду руки, старательно избегая ожога, подняла с пола осколки чашки. Было видно, что ей очень неловко, как и Евгении.

 – В госпитале, государыня, ко всему привыкнуть можно, – почти светски постаралась она прервать тишину. – Одним контуженным даже и в радость посуду бить – звон слышат, он повыше голосов будет. Это ничего, это он научится.

 – Не сомневаюсь, – сказала Евгения не очень уверенно. – Покажи ему, как держать вилку. Иначе он перепачкается еще хуже.

Элла рьяно закивала и бросилась исполнять все по совету. Невидяще глядя на то, как она вкладывает в узкую ладонь Рихарда прибор, а он вполне правильно перехватывает ее, Евгения улыбнулась. У него остались какие-то воспоминания о прошлом до лечебницы, когда он, должно быть, жил простым горожанином. Вдруг, если избавить его от запуганности, он окажется излечившимся?

 – Элла, – окликнула Евгения служанку, и та подняла осветившееся радостью лицо: ее впервые назвали по имени. – Он не бредил тем, что принц?

 – Нет, госпожа, – важно доложила Элла. – Ночью спал убитым, а наяву ничего не говорил. Я и крик от него во второй раз слышу.

 – Понятно, – Евгения нахмурилась и вернулась к своей так и не тронутой тарелке. – Жаль.

 – Я скажу вам, государыня, как заговорит, – пообещала Элла и села на свой стул, тревожно поглядывая на дверь. – Приятной трапезы.

 – Благодарю, – она подцепила на вилку кусочек котлетки и отправила его в рот.

И при этом могла поклясться, что Рихард внимательно проследил за ней, прежде чем сделал то же самое.

* * *
Посланный гвардеец вскорости вернулся с тонкими бинтами и шкатулкой мази. Успевшая позавтракать Элла, присев возле Рихарда и взяв его правую руку, принялась тщательно обрабатывать вздувшийся ожог. Это причиняло Рихарду видимую сильную боль, он даже дернулся, стоило Элле прижать к волдырю полосу ткани, но не произнес ни слова. За такое терпение Элла безбоязненно погладила его по макушке, немного развеселив Евгению своей добротой.

Между тем бинты и мазь навели ее на прекрасную мысль. Рихарда необходимо было показать врачу; за четверть часа, которые они просидели вместе за столом, Евгения не раз слышала сдерживаемый им сухой грудной кашель. Надеяться, что это всего лишь простуда, вызванная сыростью и холодом больницы, было резонно, но ледяные ванны, в чем Евгения однажды убедилась, дарили и воспаления, и скрытую чахотку. Допускать последнюю к себе решился бы лишь отъявленный самоубийца, к коим Евгения не относилась, поэтому, допив чай, она попросила Эллу:

 – Помоги проводить его ко врачу, пожалуйста. Тебя он боится меньше.

 – Могли бы просто приказать, – сконфуженно покраснела Элла, поправляя чепец. – Вы, госпожа, слишком вежливы со мной.

 – Вежливость не бывает излишней, – несколько церемонно поправила ее Евгения и рассмеялась. – За что мне тебе грубить?

 – В госпитале мне даже поломойки грубили, – призналась Элла, подхватывая отчего-то забеспокоившегося Рихарда.

 – Не считай естественными их нравы, – только и заметила Евгения, подбирая юбки. – Пойдем, ты ведь не знаешь, где живет герр Бегельхоф... что такое?

Вопрос ее вызвал странный жест Рихарда. Элла ненавязчиво тянула его к двери, отходя чуть не по дюйму в шаг, но он не двигался вслед за ней – более того, изо всех сил, до побелевших костяшек вцепился в спинку стула. На его щеке, как вчера, забился тик. Так как ничего ранее не выдавало его состояния, Евгения пришла в замешательство.

Пару минут они с Эллой стояли, напряженно вглядываясь друг в друга. Элла сообразила первой.

 – Герр Бегельхоф не такой врач, как вы привыкли, – проникновенно заговорила она, беря Рихарда за перебинтованную ладонь. – Он только посмотрит, не простужены ли вы.

 – Все верно, – подтвердила Евгения, наблюдая за тем, как разжимаются пальцы его здоровой руки, и он покорно, поверив, ступает за Эллой в коридор. Положительно, эта служанка была настоящим чудом.

Герр Бегельхоф встал из-за стола, когда Евгения зашла в его кабинет, но она ласково бросила:

 – Не нужно, – и он с полупоклоном опустился обратно в кресло.

Евгения очень любила герра Бегельхофа. Хотя и одноокое, но благообразное лицо его было здоровым и румяным, в видящем глазу вечно сверкало лукавство. Сейчас он был пожилой человек, а за Евгенией смотрел с ее младенчества и никогда не обращался с ней холодно и резко. С возрастом он пополнел и стал на вид еще добродушнее, так что Евгения решительно не могла найти в нем причин для боязни. Рихард, однако, разглядывал герра Бегельхофа с опаской, напряженно.

 – Вы плохо чувствуете себя, ваше высочество? – полюбопытствовал герр, в свою очередь разглядывая необычную пару Эллы и Рихарда. – Горло? Желудок?

 – Нет-нет, – отмахнулась Евгения, усмехаясь. – Я совершенно здорова, слава богу. К вам юноша.

Все же поднявшись на ноги, герр Бегельхоф подошел к Рихарду ближе. Тот, похоже, не усмотрел в герре угрозы и не отшатнулся; посмотрев на его изможденную фигуру, герр прочистил горло.

 – Ваше высочество, откуда вы такого взяли? – он с интересом уставился на Евгению.

 – Из пештского бедлама, – осторожно ответила она.

 – Все играетесь? – со вздохом задал герр Бегельхоф риторический вопрос. – Дело ваше. На буйного не похож... нездоров, говорите?

 – Кашляет, – кротко уточнила Евгения. – Мне кажется, простужен.

Герр Бегельхоф прищелкнул пальцами, отчего Евгения и Элла вздрогнули, а Рихард почти что подпрыгнул, и взял со стола монокль.

 – Ничего нет легче, – герр учтиво поклонился и поманил их в другую комнату, смежную с кабинетом.

Смотровая была обставлена донельзя просто, но мягкий диванчик в ней все же нашелся. Присев на край, Евгения откинулась на спинку и бездумно потеребила серьгу. Герр Бегельхоф с помощью Эллы завел Рихарда за плотную ширму, откуда она через минуту вынесла всю его одежду, исключая белье. Сам герр чем-то звенел, что-то мягко приказывал; Рихард, как поняла Евгения, послушно исполнял. Ее безделье долго не длилось – герр Бегельхоф вышел из-за ширмы не то чтобы озабоченный, но с деловым видом.

 – Действительно, простужен, – с забавной интонацией сообщил он Евгении. – Кроме того, истощение. Ему нужно часто сытно есть, много спать, свежий воздух... последним не пренебрегайте: он сильно щурится, пусть привыкает к свету.

 – Это уж точно нужно заново, – грустно произнесла Евгения. – Он восемь лет провел в полутьме.

 – Восемь? – герр Бегельхоф приподнял брови. – Сколько же ему всего?

 – Герр Биро, глава, мне давал карточку. Кажется, двадцать два...

 – Все ложь, – непререкаемо прервал Евгению герр. – Не больше восемнадцати. Он моложе вас, дорогая.

Заслушавшаяся Элла вдруг подскочила с диванчика и поспешила за ширму. Герр Бегельхоф всплеснул руками.

 – Бедное покорное существо... я имею в виду юношу, конечно. Вы хорошо делаете, что забираете его, ваше высочество.

 – Благодарю, – Евгения даже почувствовала, что немного покраснела. – Так вы выпишете ему лекарство?

 – Разумеется, – герр будто очнулся. – Выпишу и закажу аптекарю. Завтра пришлите эту милую девушку, она заберет. И больше гуляйте с ним.

Выйдя из кабинета герра Бегельхофа, Евгения решила последовать его совету и вместе с Эллой стала спускаться по огромной каменной лестнице вниз, в парк.

* * *
С утра ясное небо затянула легкая белая дымка, отчего оно стало однотонно-светлым и невыносимо ярким. Было, однако, тепло и безветренно. Почти все фрейлины прогуливались в низеньком лабиринте из клумб и коротко подстриженных кустиков, собирали цветы и переговаривались между собою. Марта же сидела с фрау Либвезелль на длинной скамейке, листая вместе с ней модный журнал.

Евгения остановилась на ступеньках пологой парковой террасы и обернулась на Эллу. Хоть она и старалась крепко держать Рихарда, тот все равно ухитрился при виде оживленной дамской компании зайти ей за плечо и словно бы спрятаться. При его росте – а Элла была выше едва ли не на голову, – это не составило особого труда. Оценив его испуг, Евгения вздохнула.

 – Там, – она показала Элле в сторону небольшого пруда, – есть беседка. Посидите в ней, пока я не присоединюсь к вам.

Герр Бегельхоф оказался абсолютно прав; раньше Евгения не замечала этого, но теперь, на дневном свету, Рихард отчетливо сощурил немного заслезившиеся глаза. Ничего, рассудила она, в беседке всегда полумрак, а вот если это не пройдет, придется заказывать у придворного оптика черные очки.

 – Ваше высочество! – окрикнула ее одна из младших фрейлин, Розе.

 – Сейчас! – откликнулась Евгения и, на секунду сжав мягкую руку Эллы, указала ей идти, а после – спустилась к лабиринту.

 – Ваш секретарь искал вас, ваше высочество, – Розе коротко поклонилась, – и просил передать, что его величество хочет говорить с вами об отъезде.

 – Когда он приходил? – сердце Евгении радостно подпрыгнуло. Несмотря ни на что, она тосковала по Вене и, в особенности, по Ференцу.

 – С полчаса назад, – прилежно ответила Розе, разглаживая юбку. – Но очень торопился, наверное, его величество приказал срочно.

Вздохнув, Евгения поблагодарила Розе и решила для начала уж зайти в беседку, предупредить Эллу. Вряд ли служанка, конечно, обидится, если Евгения их бросит, но что-то настойчиво тянуло ее хотя бы заглянуть. Посчитав, что отец не рассердится на опоздание, когда Евгения объяснит причину (и она очень надеялась, что Костадин тоже не окажется виноватым), она по извилистой, присыпанной песком тропинке неспешно пошла за уже скрывшимися Рихардом и Эллой.

Дышалось ей почему-то особенно хорошо. На грудь Евгения никогда не жаловалась, но здесь, в Буде, чаще всего невыносимо пахло болотом и гнилым лесом. Запах приносил ветер; сейчас, в его отсутствие, стоячий воздух прогрелся и пропитался ароматом цветущих кустарников – роз, блеклых, но пышных гортензий и высоких растений с мелкими листьями, скрывавшими белые лепестки. От них веяло сильнее всего, нежно и приятно. Наверняка Элла знала, как называются эти кусты, и Евгения отметила про себя – спросить бы. Тут же она задумалась о том, что добрую венгерку лучше взять с собою, раз Рихард прикипел к ней. Она не доставит неудобств и, быть может, даже обрадуется; нужно было только спросить у отца.

Дойдя до беседки, она увидела, что Элла устроилась на ступеньках, ведущих к пруду, и с интересом следила одним глазом за играющими в воде разноцветными рыбами. Другим, выражаясь фигурально, она стерегла Рихарда, но тот был умиротворен даже по виду. В руках он что-то вертел. Приблизившись, Евгения разобрала: это был бутон розы. Отогнув еще не совсем раскрывшиеся листики зеленой чашки, Рихард рассматривал пышные плотные лепестки. От его теребления роза, как подумала Евгения, примялась и запахла намного сильнее – таково было свойство известных ей цветов, и Рихард явно наслаждался запахом – его ноздри трепетали. Картина была самая трогательная из тех, какие Евгения наблюдала в последнее время – чистое дитя, не иначе. Она бы тоже после одной и той же стены, темных коридоров и уродливых санитаров с жадностью искала красивое.

 – Я вынуждена отойти к его величеству, – Евгения оперлась ладонью на косяк проема, ведущего в беседку. Это была толстая шершавая лоза, обвившаяся вокруг железного прута. Элла кивнула. – Пусть полчаса или час побудет здесь. Отведи его в покои, когда тебе наскучит.

 – К обеду к вам приводить? – проницательно осведомилась Элла.

 – Не надо, – для убедительности Евгения встряхнула головой. – Я обедаю с фрейлинами. Спроси моего тафельдекера – его видела Цирилла, – он прикажет нести блюда с моего стола.

Она хотела идти, но ее задержала мелко дрожащая ладонь, легшая поверх ее ладони на лозу. Дрожь в руках у Рихарда определенно была нервная – это Евгения поняла, почувствовав, какие они холодные. Такие руки были у ее названной тетки, жены дяди Фердинанда, а она, Зефира, страдала меланхолией. В первое мгновение Евгения дернулась, хотела убрать свою ладонь, но жест Рихарда был совсем не грубым. Он был никаким: не поглаживание, не сжатие, не давление – просто ладонь на ладонь. Это заставило Евгению повернуть к Рихарду лицо и приподнять брови.

Она уже заметила утром, что взгляд его проницательных глаз был почти осязаемым. Ей стоило большого усилия сдержаться и не отвести глаза в сторону; не то чтобы Рихард вынул из нее душу, но Евгении показалось, что он видит через ее затылок. Секундой позже он перевел взгляд на ее шею, потом – на лоб. Она не могла убежать от ощущения знания, на какую черту ее лица Рихард смотрит. Ожгло даже малоприметные родинки на шее. Все, что было свободно от платья и волос, он рассмотрел с тщательностью, которой позавидовал бы и художник.

 – Госпожа, помочь? – обеспокоенно поднялась на ноги Элла, и это разрушило оцепенение Евгении. Она забрала руку, не встретив никакого сопротивления.

 – Нет, ничего, – это вышло само собою: вторая рука потянулась потереть замерзшие пальцы. – Я пойду.

Про себя Евгения радовалась, что никто, даже Элла, сидевшая так близко, не увидел толком того, что случилось. Рассматривание было слишком личным. Подобное напряжение Евгения испытывала, и не раз, терпеливо сидя и позируя на портрет или физионотрас. Рихард будто пытался отпечатать ее лицо в своей памяти. Может, не узнал, пережив очередной внутренний переворот? Понять точно Евгения не могла и явно не сможет, однако рассказывать об этом никому не собиралась.

* * *
Разговор с отцом прошел чудесно: он и Евгения договорились выезжать в Вену через два дня на третий. Эти два дня нужны были ему для пышных прощальных обедов и окончательного наведения порядка в гарнизоне. Евгения же занялась сборами, отправила вперед основного кортежа ненужную прислугу и отпросила Эллу из госпиталя. Служанка оказалась сиротой, у которой в Пеште жил только старший брат, и она без колебаний согласилась уехать. Умиротворенная тем, что все спорится как нельзя лучше, Евгения позволила себе расслабиться и даже была приветлива на последних ужинах с будскими дамами. Дамы от этого приятнее не стали, но их постные лица Евгению смутить уже не могли.

Наблюдение за Рихардом в свободное от забот время стало для нее основным увлечением. Нельзя было сказать, что он сильно чудил; очень быстро привык есть за столом и с приборами, ни на кого не бросался и полюбил бывать в саду, куда Элла водила его после завтрака и обеда. Прописанное герром Бегельхофом лекарство он также пил без сопротивления, и его кашель стал отступать. Однако, несмотря на эти приятности, Рихард продолжал спать на полу, игнорируя постель, и нередко скрывался даже от Эллы в темных углах дворца. Первый раз, не найдя его нигде, Элла чуть ли не в слезах прибежала к Евгении, и ей пришлось потревожить трех гвардейцев, но ко времени, когда они обыскали весь дворец, Рихард уже вернулся в свою спальню. Евгения догадывалась, что, непривычный к людям и впечатлениям, он нашел себе каморку или щель, где отдыхал от шума и света. Это ее не заботило; главное – чтобы он не решил скрыться в утро перед отъездом.

Все получилось довольно мирно. Элла, переодевшаяся в скромное дорожное платье и без привычных Евгении передника и наколки, отчиталась, что все вещи собраны, завтрак съеден, а подопечный обласкан. Увы, без короткой истерики не обошлось: Элла и Евгения в два голоса убеждали Рихарда, что не везут его обратно под крыло к Лазару Биро, и то он поверил с трудом. Сначала Евгения настаивала, чтобы они с Эллой ехали отдельно, но Рихард так крепко цеплялся за ее руки, что вынудил Евгению пустить их в свою карету. Больше всего была недовольна и испугана Марта, которая, как наперсница, сопровождала Евгению везде, а с Рихардом так и не познакомилась ближе. Ее предубеждения были сильнее здравого смысла, поэтому первые несколько часов она дрожала, сев в самый угол сиденья, и закрывала лицо книгой.

Погода стояла крайне хмурая, тяжелая, и Евгения почти сразу задремала. Окрестные пейзажи были пресными, и пропускать их она не жалела, но изредка открывала глаза, чтобы посмотреть на Эллу с Рихардом. Элла тревожилась даже больше, наверное, оттого, что ехала с принцессой и фрейлиной, чего ждать никак не могла. Рихард с неизбывным интересом следил за полями и садами за окном. Он перестал щуриться очень скоро и выглядел теперь так же обычно, как кузен Евгении Алоиз, или мальчик из прислуги, или гвардеец. Поразмышляв над этим, Евгения вновь задремала.

 – К-куда мы едем?

Незнакомый и очень резкий голос разбудил ее, а Марту вынудил ойкнуть. Поискав глазами, кто бы мог спрашивать, Евгения потерла виски пальцами и, сглотнув, уставилась на Рихарда. То же сделала и Элла; ее лицо от изумления округлилось еще больше, чем обычно.

 – Это вы спросили? – глупо проговорила Евгения, с усилием моргая, ибо ее тело целиком оцепенело.

 – Я, – в этот раз без заикания сказал Рихард, и Евгения видела, как открывается его рот. Очередная мысль догнала ее, когда она услышала – "я": Рихард и первый вопрос задал на правильном немецком, не спутав спряжения и времени.

Молчание затянулось. Совладать с собой не могла и Элла, хотя пыталась.

 – Т-так все же, – терпеливо повторил Рихард через минуту, – к-куда?

 – В Вену, – неживо ответила Евгения, ища в сумке флакон с водой. Немецкий из уст венгерского идиота сбил ее с толку совсем. Пусть он понимал сказанное, но говорить на чистом немецком – это слишком. – Но это далеко, и ехать мы будем долго.

Рихард чуть наклонил голову влево, будто уточнение показалось ему излишним. Евгения из-за этого сдержала уже готовый сорваться у нее с языка вопрос о том, умеет ли он говорить. В самом деле, она только что услышала своими ушами, что умеет, и его немота была ничем иным, как стеснением, что тут еще выпытывать? Заикался же Рихард мелко, и пока Евгения не предполагала даже – навсегда ли это или оттого, что он долго держал рот на замке.

 – Ч-что ж, мы не б-будем заезжать в Т-татабанью? – почти светски продолжил разговор Рихард.

 – Откуда вы взяли это название? – оживилась Элла, перенимая от Евгении манеру звать его на "вы". – Мы его и впрямь...

 – П-проехали, к-когда я п-прочитал название н-на указателе, – подхватил Рихард.

 – Вы умеете читать? – пролепетала Евгения, с каждой минутой все больше теряя сонливость.

 – Д-даже и п-писать, фрау, – без обиды признался Рихард. – М-могу п-показать.

Отказываясь верить, Евгения быстро нашла в сумке записную книжку, маленькую чернильницу и железное перо. Чернильницу взялась держать Элла, и Рихард, хотя карету неплохо трясло на неровной дороге, быстро вывел несколько строчек. Евгения, приняв книжку обратно, не сразу, но разобрала его испорченный бездействием почерк. Он написал "Париж – столица республики Франция, а Мадрид – королевства Испания" без ошибок в грамматике и смысле. Будь Париж на письме столицей Швеции, Евгения не так бы поразилась, как правильности.

Она бездумно трепала край страницы с написанным предложением и смотрела на Рихарда. По выражению его бледного лица невозможно было прочесть, доволен он произведенным впечатлением или ему все равно. И, хотя он был настроен явно благодушно, Евгения боялась момента, в который он вновь заговорит. Как оказалось, не зря.

 – Если в-вы не в-возражаете, – вежливо заявил он, – м-мне хотелось б-бы отлить.

Щеки Эллы немедленно стали красными, Марта скривилась, а Евгения, которая уже достигла предела удивления, просто крикнула:

 – Кучер, остановите!

Возница хлестнул лошадей, четверик заржал и зафыркал, но карета встала. Дрожащей рукой Евгения распахнула дверцу наружу, и Рихард, будто бы ничего не случилось, соскочил с подножки и направился к ближайшей купе густых кустов. Евгения медленно вдохнула и выдохнула.

 – Что ты так смотришь? – раздраженно обернулась она к Марте. – В больнице для идиотов литературно не говорят.

Марта поджала губы и, немного расслабившись, отложила книгу. Видимо, она перестала воспринимать Рихарда всерьез. Евгения же постаралась убедить себя, что без таких конфузов все равно бы не обошлось – слишком много времени ее подопечный провел в низшем слое, где говорили словами хуже того, что он употребил. Наверняка это решалось просто, и Евгения решила попробовать.

Рихард вернулся быстро, захлопнул дверцу и устроился в уголку экипажа, который прежде облюбовал. Ни тени смущения на его скулах и в глазах не было, так что Евгения решила действовать сама собой.

 – Пожалуйста, – с дружелюбной улыбкой обратилась она к Рихарду, – говорите хотя бы "отлучиться".

 – Как п-пожелаете, – Рихард пожал плечами и прикрыл веки, намереваясь вздремнуть.

Евгения же пробудилась бесповоротно, поэтому достала из сумки свою книгу и углубилась в нее, стараясь побыстрее стереть из памяти неловкий диалог. С тем, что таких будет еще много, можно было только примириться, ведь ехать действительно было далеко. И, как подсказывала Евгении ее проницательность, найдутся и другие скользкие вопросы. Сбрасывать их на Эллу было малодушно, и, перечитывая в очередной раз скользнувшее мимо предложение, Евгения успокоилась. Было бы гораздо труднее, если бы просьб Рихард не понимал.

Ей вообще казалось, что он понимал гораздо выше просьб, но молчал. И это Евгению немного смущало.