Мистер

 Никто не знал его настоящего имени и фамилии, но все рассказывали про Мистера, который постоянно попадал в нелепые ситуации, и  выходил из них с честью и достоинством. Живая легенда – был к тому же  незрим. Все о нем говорили, но никто его не видел. А все потому,  что из трехсот шестидесяти пяти дней в году, двести сорок пять, он отсидел на гауптвахте. И встретить его «живьем», можно было только там. Мне «повезло», я попал на гауптвахту. То, что Мистер здесь я знал, вот только как узнать его. Из полутора десятка «губарей» я не мог выделить легенду. Но после обеда, вместо отдыха, молодой лейтенант вывел нас на плац и  занялся строевой подготовкой. Вызывая по очереди солдат, он командовал: «Смирно, налево, направо, прямо, строевым шагом, марш!». И каждый солдат в меру своих способностей выполнял команды. Но лейтенант, только что закончивший училище, где его три года гоняли по плацу, был явно не доволен. Он возмущался и приговаривал: «Это что еще за сброд, где вас так учили ходить строевым! Есть ли среди вас хоть один солдат, который может показать офицеру, настоящую строевую подготовку». Все опустили головы, потому, что старались как могли, а выходило почему- то не так как надо. И тут лейтенант увидел одного солдата, который смотрел на него такими ясными глазами, как смотрит ребенок, который еще не может говорить, но что- то хочет попросить у мамы. Лейтенант сразу сообразил, что вот он солдат, который может показать остальным как надо правильно ходить строевым.
- Выходи и покажи этим балбесам, как надо правильно ходить.
Солдат вышел: небольшого роста, худой, был так нелепо сложен, ну как «Тришкин кафтан». Одна рука казалась длиннее другой, шея была посреди туловища, а голова сбоку, и весь он был не объемный, а плоский, будто кто -то нарисовал его на картоне, потом вырезал и надел на него военную форму.
- Смирно,- скомандовал лейтенант.
Солдат подтянул живот и поднял голову, при этом плечи его опустились, а кисти рук коснулись колен, ремень, который болтался на тощем животе упал на бедра.
- Шагом марш,- продолжил лейтенант.
Солдат глубоко вздохнул, и бросил на окружающих такой тоскливый взгляд, что всем вдруг почудилось, что зазвучал марш «Прощание славянки». И под эти чарующие звуки он пошел. Мы стояли по команде смирно, но как только он сделал первые шаги, шеренга дрогнула: кто- то схватился за живот, у кого- то отвисла челюсть, а кто- то разразился хохотом, и тут я понял, это и есть Мистер.  Описывать его походку, так же безнадежно,  как описывать танец примадонны балета. Лучше один раз увидеть. Он старался из за всех сил, но чем больше он старался, чем смешнее и нелепее были его движения. Я взглянул на лейтенанта и испугался: у него  сначала вытянулось лицо, потом округлились глаза, потом отвисла челюсть, а потом лицо приняло выражения такого страдания и тоски «по бесцельно прожитым годам», что я не выдержал и бросился к нему. Лейтенант обеими руками схватился за живот, согнулся и медленно стал опускаться на колени. Я спросил: «Товарищ лейтенант, что с вами? Вам плохо?». Но лейтенант говорить не мог, он только качал головой и все ниже приседал. Потом когда голова коснулась колен, он вдруг резко выпрямился, и разразился таким хохотом, что всем стало ясно, строевая подготовка окончена. Я спросил у лейтенанта: «Чем же Вас так рассмешил Мистер?». Он опять рассмеялся и сказал: «У нас в Одессе, только блатные так ходят». После отбоя, я уговорил Мистера, чтобы он поведал мне историю службы в Армии с первого дня. Вот что он рассказал.
 Первый раз он попал на «губу» потому, что хотел спать. А тут дневальный как заорет: «Рота подъем! Тревога!». Все вскочили как угорелые, за сорок пять секунд оделись, схватили автоматы и побежали в пустыню окружать противника. Мистер тоже побежал  вмести со всеми, но потом отстал. А когда командир закричал: «Вперед, в атаку!Ура-а-а!". Мистер тоже закричал:"Ура-а-а!",- развернулся и побежал в казарму. При этом он рассудил: «Что догнать, он  никого не догонит, а бегать по пустыне в четыре утра, да еще  в мороз, какой смысл?».
 
В казарме никого не было, даже дневальный куда- то «слинял», зато  было тепло и тихо. Мистер лег под кровать, обнял «калаш», как любимую девушку, и заснул безмятежным сном. А когда проснулся, было уже светло, но в казарме,  никого не было. Он снял бушлат, завернул в него «калаш» и засунул под кровать. Нашел дневального и спросил: «А где народ?».
- Так все по пустыни бегают, автомат ищут, старшина сказал, пока автомат не найдете, в роту никого не пущу.
Тут Мистер понял, что это его автомат ищут. За Мистера в суете как- то забыли, а вот одного автомата недосчитали. Мистер понял, что влип как «очкарик». Теперь его будут бить долго, и возможно ногами. Тогда он схватил бушлат с автоматом, выскочил на улицу, оделся и побежал в пустыню. Когда он увидел сослуживцев, то поднял автомат, и громко закричал: «Вот он, вот он, нашел». Всем сразу все стало ясно, но бить Мистера не стали, так как в руках у него был автомат. Решили потом, но потом было поздно. Как только вернулись в казармы, командир вызвал патруль, и Мистера отвезли на гауптвахту. На прощание старшина сказал: "Вот посидишь там и подумаешь о своем  поведении".
Но больше всего, Мистер не любил думать. Жизненный опыт его научил, как только начинаешь думать, так  обязательно что-нибудь натворишь. Поэтому он не думая делал то, что ему хотелось, а после того как он это сделал, окружающие думали: «Правильно ли он это сделал?». И принимали соответствующее решение, как строго его за это наказать.
 На этот раз, еще сидя на «губе», Мистеру захотелось что- нибудь вкусненького. Ну там конфет или пряников. Но где в армии найдешь такой «деликатес» - только в магазине. А там нужны деньги. Поэтому Мистер, решил написать жалобное письмо матери, чтобы она выслала ему денег.
 Он рос один у матери, отца не помнил, да и не знал, был ли у него законный отец. Мать родила его поздно, и как говорила, для души. Поэтому, души в нем ни чаяла и баловала как могла. Но как можно баловать, когда жили в нищете: сытно не ели, сладко не пили. Мать работала уборщицей,и еле- еле сводила концы с концами. Но что бы «сыночек ни в чем не нуждался», отдавала ему последнюю копейку. Мистер это знал, и как только вернулся из гауптвахты, тут же написал письмо:
- Служу я, старая, в Зенитно – Прожекторных войсках, кругом пустыня, одни сайгаки да верблюды  изредка попадаются. Верблюд -это такая лошадь, только с двумя горбами, в одном горбу у него еда, а в другом вода. Так он может месяц бегать по пустыни, и при этом не есть и не пить. А у меня, сама знаешь, один горб и тот тощий. А гоняют нас по пустыне каждый день, и в полном боевом обмундировании. Я так отощал, что утром, спросонья ,один сапог на две ноги надел. Старшина как увидел, так дал мне портянки, по три метра каждая, чтобы я сапоги не потерял. Но вчера нас подняли ночью по тревоги, это когда все бегут и кричат «Ура». Я тоже побежал, но было темно, и я потерял автомат. Всю ночь искал, но так и не нашел. Командир сказал: "Если не купишь новый, посадим в тюрьму". Так что высылай старая сто рублей, или больше ты меня не увидишь.
Мистер не знал, что все письма читают «особисты». Поэтому его письмо, передали замполиту и приказали, чтобы он провел воспитательную работу с нерадивым солдатом. Майор вызвал Мистера в кабинет, и по отечески пожурил:  сначала двух, потом трех, а потом уже четырех этажным матом. Мистер не ожидал такого поворота событий, поэтому принял смиренный вид и начал каяться. Майор поверил ему, успокоился, и в конце беседы ,по-дружески, посоветовал: «Ты, вот что сынок, чем писать такие оппортунистические письма, напиши матери хорошее письмо. Ну, о том как тебе хорошо в армии, как командиры помогают тебе преодолевать все тяготы и лишения службы. А там не за горами дембель, и ты вернёшься к матери отличником боевой и политической подготовки.
 Мистер послушал и написал матери хорошее письмо: «Служу я, мамуля, в Зенитно-Прожекторных войсках. Климат здесь хреновый, но командиры хорошие, согревают теплом и заботой каждый день. Вот сегодня замполит так обогрел меня, что мне сразу стало тепло и радостно, и  никакие тяготы службы мне нипочем. Хотелось бы, чтобы и тебе мамуля, было так хорошо как мне. Поэтому посылаю тебе с понтом сто рублей, купишь себе чего-нибудь сладенького: ну там конфет, пряников».
 Мистер думал, что мать поймет его тонкий намек и вышлет ему денег на сладости. Но, мать получив письмо обрадовалась за сына: что ему в армии хорошо, что командиры такие добрые и заботливые, он ни в чем не нуждается и даже ей шлет деньги. Поэтому она написала: «Здравствуй, любимый сыночек! Понт твой получила. Очень рада за тебя. А, вот сто рублей нет. Наверное эти «сучки» на почте вытащили. Ты  в следующий раз, как будешь посылать денежку, так вложи ее в открытку. У меня все хорошо, вот только по тебе скучаю. Слушайся командиров и здоровенький возвращайся домой».
 «Особисты» и это письмо передали замполиту, а он зачитал его перед строем, под хохот сослуживцев. Командир рассвирепел  и объявил Мистеру пять суток. Так он второй раз попал на «губу».
 Но, как только Мистер вернулся в роту, приключилась новая оказия: нагрянула проверка. Сам генерал решил лично навести порядок в гарнизоне. Все суетились: драили сапоги, бляхи, гладили гимнастерки, подшивали воротнички, мыли полы и чистили газоны. Мистера, чтобы не путался под ногами и не отвлекал сослуживцев, отправили на кухню чистить картошку. Но, тут старшина увидел во дворе старенький макет ракеты. Макет был настолько древним, что к нему все привыкли и проходя мимо даже не замечали. Но, тут едет генерал, уж он точно обратит внимание. Надо было срочно красить макет. Но все солдаты были заняты, и старшина вспомнил про Мистера. Он дал ему кисть, ведро с краской и скомандовал: «Чтобы через пять минут макет сиял как новенький». Мистер до этого ни когда не красил, и поэтому начал красить не так как маляр сверху-вниз, а по своему, снизу-вверх. При этом краска у него стекала сверху на покрашенное внизу. Он опять начинал перекрашивать, но краска опять стекала сверху. Так, бегая вокруг макета, и подпрыгивая с кистью все выше и выше, Мистер добрался до самого верха, но «макушку» не мог достать. Тогда, он начал подпрыгивать с ведром и выплескивать остатки краски на «макушку». Но, тут послышались возгласы: «Генерал, генерал идет». Последовала команда: «Рота в четыре шеренги становись». Все побежали в строй, а Мистер все бегал вокруг макета и плескал из ведра краску. Но, до «макушки» достать не мог. Тогда  левой рукой он взял за ободок, правой подпер донышко ведра, разогнался и изо всех сил подбросил ведро. Оно долетело до самого верха, ударилось ободком о макет, перевернулось и повисло на самой « макушке». Остатки краски начали стекать по макету. Мистер бегал вокруг с кистью и размазывал их. «В строй-идиот»,- скомандовал старшина. Мистер выбросил кисть в кусты и побежал в строй.
 Тут пришел генерал. Пожилой, важный, с животом и одышкой. Он пристально рассматривал солдат, но придраться было не к чему. Солдаты были начищены, подтянуты и застегнуты на все пуговицы. Генерал затосковал. Но, тут он увидел макет, а на нем ведро. Он медленно подошел к макету, обошел его со всех сторон, ткнул пальцем в свежую покраску и рявкнул: «Кто красил, ко мне!» Мистер вышел из строя, подбежал к генералу и стал в стойку смирно. Генерал поднял правую руку и указательным пальцем показал на ведро. «Это, что такое, а?» Мистер сделал глуповатый вид, будто не понял о чем его спрашивают, и громко доложил: «Это баллистическая ракета, товарищ генерал».
- Да знаю без тебя, что баллистическая ракета. Это что? И он указал на ведро.
-Это ядерная боеголовка, товарищ генерал.
-Да знаю без тебя, что ядерная боеголовка. Я спрашиваю, почему не покрашена.
Тут Мистеру сказать было  нечего, и он смиренно произнес: «Виноват, товарищ генерал».
-Десять суток ареста,- сказал генерал, и  остался очень доволен собой. Нарушение нашел и, как следует, наказал виновного.
 
Отца Мистер не помнил, но мать говорила, что отец у него артист. Поэтому и Мистер был артист. Но не такой как Кадочников, Лановой или Тихонов. Эти были настоящими артистами: на них военную форму одень, так глаз не оторвать, даже если эта форма немецкая. Но на Мистера, что ни надень - только форму позорит. Он был как щенок у дворняжки, которая погуляла с породистым кобелем, одно ухо торчит, другое висит. На команду: «Ко мне», он поджав хвост убегает, на команду: «Фас», он радостно вертит хвостом, и с веселым лаем бежит к хозяину.
 Но артист, он и есть артист, каждый видит в нем свое отражение, а так как вид у него был глуповатый, то каждый глядя на него начинал  психовать, думая, что тот его копирует. Так было и в первый день, когда Мистер из карантина попал в роту. Ротный, как только увидел Мистера, в сердцах заметил: «И кто этого дурака ко мне в роту прислал». «Это командир»,- ответил Мистер. Он сказал: «Умный пойдет к умным, а меня к тебе». И тут же схлопотал наряд на кухню. Так и пошла у него служба: с кухни на гауптвахту,с гауптвахты на кухню.
 Особенно Мистера не любили генералы. Оно и понятно: командиры любят бравых солдат, а тут такой глуповатый паршивец, а корчит из себя умника. Мистер больше всего в жизни любил покой: это когда покушаешь, потом поспишь, а когда встанешь опять покушаешь и что-нибудь по телевизору посмотришь; ну там футбол или хоккей. А в армии какой покой: то учения, то проверки, и так каждый день. Учения он отсиживал на «губе», а как только выходил, то сразу попадал на проверку.
 Так было и в очередной раз. Только он вернулся с гауптвахты-тут проверка. Опять приехал генерал. Мистера обычно прятали на кухне, а тут не успели, да к  тому же попал он в первую шеренгу строя.У генерала, как только он увидел Мистера,  сразу заболели все зубы, даже те, что давно выпали. Он скривился от «невыносимой» боли, подошел к Мистеру и стал его рассматривать. Но придраться было не к чему, все на Мистере было по уставу: даже ремень был затянут так, что через живот можно было почесать позвоночник. И тогда генерал спросил у него: «А скажи мне служивый, почему у тебя живот такой, что позвоночник видно, а у меня все прет да прет, ни какая диета не помогает».
-А это от того, что вы очень умный.
-Да я умный, иначе бы я не был генералом. Но я о животе тебя спрашиваю.
-Так  ум у Вас в голове не помещается, вот он в живот и переходит.
У генерала сразу перестали болеть зубы, ответ ему понравился. Но все таки он уловил лукавство в интонации паршивца. Поэтому он сказал: "Ты мне зубы не заговаривай, а ответь по существу, почему у меня живот растет".
-Это по закону природы, товарищ генерал, как только зрелый возраст наступает-живот растет, а плодоножка усыхает,- стихами ответил Мистер. Насчет плодоножки он конечно зря, потому, что генерал обиделся и объявил ему десять суток.
 Мистер добросовестно отсидел на губе, но радости не испытывал, на душе было как то муторно. Тогда, чтобы поднять боевой дух, он отправился к пожарникам.
 Рота пожарников стояла отдельно, вход на их территорию был запрещен, поэтому они гнали самогонку, но только для своих. Мистер входил в круг избранных, поэтому был вхож на запретную территорию. Но тоска- как эпидемия, стоит затосковать одному, она тут же передается остальным. Мистер зашел к друзьям, чтобы поднять настроение, а застал их в печали. Они тосковали по причине того, что вчера был «пожар» и они его весь день тушили. Но «пожар» не физический, а духовный и заливать его надо было не водой, а самогонкой. Ребята работали профессионально: самогонки не жалели, но все равно «тлеющие угли» в душе остались, а самогонка кончилась. Мистеру стало плохо, и он попросил веревку.
-А веревка тебе зачем, -спросили друзья.
-Пойду повешусь, потому что нет в жизни счастья.
Друзьям стало жалко Мистера, они дали ему алюминиевую кружку, фляжку и сказали: «Пойдешь прямо, метров через двести увидишь трансформаторную будку, она огорожена высоким деревянным забором, с левого торца отсчитаешь четыре доски, пятая и шестая прибиты только на верхние гвозди, осторожно раздвинешь их и пролезешь во внутрь, а там увидишь дверь, откроешь, войдешь в будку и увидишь флягу с брагой: выпей сам и принеси нам.
А в это время от хозяйственного блока шел подполковник. Он был тоже в тоске и печали. Его послали проверить: а не воруют ли чего в гарнизоне? Но, по бумагам, все было чисто, и командировка была как бы напрасной. Поэтому подполковник размышлял, что бы такое написать в оправдание своего пребывания. Но, как только он подошел к трансформаторной будке, то уловил такой приятный запах, от которого тоска и печаль улетели с попутным ветром. Он вдохнул полной грудью, и ему стало еще лучше. А когда он потянул воздух третий раз, ему захотелось петь. Подполковник ни как не мог понять, откуда идет такой чарующий аромат. Будка была трансформаторной, и должна пахнуть или электричеством, или машинным маслом. Подполковник начал думать: «Что, же это может быть?» Но, думать ему запрещал устав. Поэтому, он решил не рисковать, тем более до пенсии ему осталось совсем немного, и начал осматривать подозрительный объект. Высокий деревянный забор, покрашенный зеленой краской, на воротах амбарный замок-ржавый: видно, что давно сюда ни кто не заглядывал. Подполковник еще раз обошёл объект: все чисто, но дух шел именно от туда. Он собрался уже уходить вдруг, как в сказке, две доски сами разошлись и в проеме показался солдат. Это был Мистер, который уже напился бражки, наполнил фляжку друзьям и собрался уходить. Они сошли как в поэме Пушкина: «Вода и камень, лед и пламень».
 На допросе Мистер вел себя как настоящий партизан: ни кого не выдал, всю вину взял на себя, и в очередной раз схлопотал десять суток. Я уже засыпал и сказал Мистеру: «Остальное расскажешь завтра, давай спать».
 Но выспаться как следует нам не дали. В половине пятого, дежурный поднял нас, выдал боевое оружие-«автоматы БСЛ-0,25 К» и приказал: бегом к особняку чистить дорожку.  «БСЛ-0,25 К»-это большая совковая лопата 0,25 куба. Управлять ею очень просто: бери побольше, кидай  подальше.
В гарнизоне для офицеров была большая пятиэтажная гостиница. А для генералов-особняк, который стоял  вдали от гостиницы. К нему вела широкая бетонная дорожка, которую каждый день засыпало песком. Вот эту дорожку нам предстояло вычистить. Разводящий сказал, чтобы чистили тихо, так как генерал прилетел поздно ночью, и ему надо выспаться. Но, как чистить тихо, если дорожка бетонная, а лопата железная. Мы старались, как могли, но в утренней тишине скрежет разносился на десятки метров. Было лето, тепло, окна в особняке нараспашку, и генерал проснулся. Он вышел в майке, в брюках от пижамы, и в войлочных тапочках. Не отдохнувший, поэтому сердитый, он медленной походкой направился к нам. Как ястреб, увидевший стайку цыплят, выбирает самого, самого, так и генерал, увидев полтора десятка солдат, пристально всматривался и мучительно решал: «Кого же наказать?» Низко опустив головы, мы делали вид, что поглощены работой и ни кого не видим, и ни чего не слышим. Генерал подходил к каждому, останавливался, смотрел, потом шел дальше. Так он  дошел до Мистера: остановился и стал пристально смотреть на него. Мистер не поднимая головы, бросал песок, но и генерал не отходил от него. Наконец, Мистер не выдержал и поднял голову.
-Почему не приветствуете генерала, служивый, рявкнул генерал.
-Так, я работаю и ни чего не вижу, жалобно пролепетал Мистер.
-И чему вас только учат командиры. Дай сюда лопату. Генерал взял лопату и сказал: «Вот, представь, что ты генерал и идешь по дорожке». Мистер тут же побежал к особняку и генеральской походкой направился к нам. Подражание было один к одному, а если к этому добавить шалопайскую физиономию Мистера, то большей насмешки, придумать было нельзя. Генерал стоял с лопатой, опустив голову, и делал вид, что  работает, как только Мистер поравнялся с ним, он поднял голову и громко произнес: «Здравия желаю, товарищ генерал!»
-Не отвлекайтесь, не отвлекайтесь. Работайте, работайте,- спокойно произнес Мистер, и насвистывая веселую мелодию пошел дальше. Ему в вдогонку полетела лопата.  Генерал позвал разводящего и сказал: «Передай коменданту, десять суток этому мерзавцу от моего имени». Так Мистер схлопотал очередную порцию «вне очереди».
Продолжение следует.